Митчелл Маргарет - Унесенные ветром - Скачать бесплатно

и этого было довольно. И если какая-то частица ее души была мертва для
него, он никогда от этого не страдал. Джералд был достаточно умен, чтобы
понимать: если он, небогатый ирландец, без роду без племени, взял в жены
девушку из самого богатого и родовитого семейства на всем побережье, -
это почти что равносильно чуду. Ведь он был никто, человек, выбившийся
из низов.
Джералд О'Хара эмигрировал из Ирландии в Америку, когда ему едва ис-
полнился двадцать один год. Отъезд был скоропалительным, как случалось
не раз и с другими добрыми ирландцами и до него и после. Он уехал без
багажа, с двумя шиллингами в кармане, оставшимися после оплаты проезда,
и крупной суммой, в которую была оценена его голова, - более крупной, на
его взгляд, чем совершенное им нарушение закона. Ни один оранжист, еще
не отправленный в ад, не стоил в глазах британского правительства, да и
самого сатаны, ста фунтов стерлингов, но если тем не менее правительство
приняло так близко к сердцу смерть земельного агента какого-то английс-
кого помещика, давно покинувшего свое поместье, это значило, что Джерал-
ду О'Хара надлежало бежать, и притом побыстрее. Правда, он обозвал зе-
мельного агента "оранжистским ублюдком", но это, по мнению Джералда, еще
не давало тому права оскорбительно насвистывать ему в лицо "Воды Война".
Битва на реке Войн произошла более ста лет тому назад, но для всех
О'Хара и любого из их соседей этого промежутка времени как бы не сущест-
вовало, словно только вчера их мечты и надежды, вместе с их землями и
состоянием, были развеяны по ветру в облаках пыли, поднятых копытами ко-
ня трусливого Стюарта, бежавшего с поля боя, оставив своих ирландских
приверженцев на расправу Вилли Оранскому и его оголтелым наемникам с
оранжевыми кокардами.
По этой и многим другим причинам семья Джералда не почла нужным расс-
матривать трагический исход вышеупомянутой ссоры как нечто заслуживающее
серьезного внимания - помимо, разумеется, того, что он мог повлечь за
собой серьезные последствия для них. На протяжении многих лет семья
О'Хара, подозреваемая в тайных антиправительственных действиях, была на
дурном счету у английских констеблей, и Джералд был не первым О'Хара,
спешно покинувшим родину под покровом предрассветных сумерек. Он смутно
помнил своих двух старших братьев Джеймса и Эндрю, молчаливых юношей,
порой неожиданно появлявшихся ночью с какими-то таинственными поручения-
ми, порой исчезавших на целые недели - к неизбывной тревоге матери - и
сбежавших в Америку много лет назад, после того как на скотном дворе
О'Хара под полом хлева был обнаружен небольшой склад огнестрельного ору-
жия. Теперь оба они стали преуспевающими торговцами в Саванне ("Одному
господу известно, что это за город такой", - со вздохом говаривала их
мать, вспоминая своих старших отпрысков мужского пола), и молодого Дже-
ралда отослали к ним.
Мать наскоро поцеловала его в щеку, жарко прошептав на ухо слова ка-
толической молитвы, отец же напутствовал его так: "Помни, из какой ты
семьи, и не позволяй никому задирать перед тобой нос". И с этим Джералд
покинул родной кров. Пятеро высоченных братцев одарили его на прощанье
одобрительно-покровительственными улыбками, ибо он был в их глазах еще
ребенком, да к тому же единственным недомерком в этом племени рослых
здоровяков.
Отец и все пять братьев были крепкого сложения и более шести футов
росту, а коротышка Джералд в двадцать один год уже знал, что господь бог
в своей неизреченной мудрости отпустил ему всего пять футов и четыре с
половиной дюйма в длину. Но Джералд никогда не позволял себе на это се-
товать и - такой уж у него был характер - отнюдь не считал, что низкий
рост может быть для него в чем-либо помехой. Скорее даже особенности те-
лосложения и сделали его тем, чем он стал, ибо еще на пороге жизни он
познал одну истину: маленький человек должен быть крепок, чтобы выжить
среди больших. И в этом качестве Джералду отказать было нельзя.
Его рослые братья были немногословными, мрачноватыми парнями. Утрата
былого величия их славного рода подспудной злобой жгла их души и проры-
валась наружу язвительными шуточками. Будь Джералд таким же здоровенным
верзилой, как они, он тоже пошел бы по темному извилистому пути всех
О'Хара, примкнув к тайным мятежникам. Но Джералд был горячая голова,
"задира и горлопан", по выражению его нежной матушки, чуть что - лез с
кулаками, и его буйный нрав каждому мгновенно бросался в глаза. Он дер-
жался со своими могучими братьями как маленький, но храбрый бойцовый пе-
тух среди крупнопородистых представителей птичьего двора, и братья люби-
ли его и добродушно поддразнивали, забавляясь его яростью, а иной раз и
поколачивали, чтобы он не слишком все же забывался и знал свое место.
Если запас знаний Джералда, с которым он прибыл в Америку, был весьма
скуден, то сам он, вероятно, об этом не подозревал. Да и не придал бы
значения, открой ему кто-нибудь на это глаза. Мать научила его чтению и
письму и выработала у него хороший почерк. Арифметика далась ему легко.
И на этом его образование оборвалось. Латынь он знал постольку, пос-
кольку мог повторить за священником, что положено повторять во время ка-
толической мессы, а его познания по истории ограничивались всевозможными
фактами попрания исконных прав Ирландии. Из поэтов он знал только Мура,
а по части музыки мог похвалиться недурным знанием старинных ирландских
песен. Питая искреннее уважение к людям, получившим хорошее образование,
он, однако, ничуть не страдал от недостатка собственного. Да и на что
оно ему было в этой новой стране, где самый невежественный ирландец мог
стать большим богачом? В стране, где от мужчины требовалась только сила,
выносливость и любовь к труду.
Джеймсу и Эндрю, пристроившим его у себя в лавке в Саванне, тоже не
приходилось сокрушаться по поводу его необразованности. Его четкий по-
черк, точность в подсчетах и хорошая торговая сметка вызывали к нему
уважение, в то время как вздумай он похвалиться какими-либо познаниями
по части литературы или музыки, его подняли бы на смех. Америка в те го-
ды была еще гостеприимна к ирландцам. Джеймс и Эндрю, поначалу гонявшие
фургоны с чужими товарами из Саванны в глубь Джорджии, преуспев, обзаве-
лись собственной торговлей, и Джералд преуспевал вместе с ними.
Американский Юг пришелся ему по вкусу, и мало-помалу он стал южанином
в собственных глазах. Кое в чем Юг и южане оставались для него загадкой,
но он со свойственной ему цельностью и широтой натуры принял их такими,
как он их понимал, принял их взгляды и обычаи: скачки, покер, дуэльный
кодекс, страсть к политике, ненависть к янки. Права Юга, рабство и
власть Короля Хлопка, презрение к "белой рвани" - к белым беднякам, не
сумевшим выбиться в люди, - и подчеркнуто рыцарское отношение к женщи-
нам. Он даже научился жевать табак. Учиться поглощать виски в неумерен-
ных количествах не хмелея ему не было нужды - он владел этим даром от
природы.
И все же Джералд оставался Джералдом. Образ его жизни и взгляды пре-
терпели изменение, но менять свою манеру поведения он не стремился, даже
если бы это было ему под силу. Он отдавал должное томной элегантности
богатых хлопковых и рисовых плантаторов, приезжавших в Саванну из своих
увитых плющом резиденций, гарцевавших по улицам на породистых лошадях,
эскортируя экипажи не менее элегантных дам, за которыми катили фургоны с
черной челядью. Однако самому Джералду элегантность не давалась, хоть
умри. Протяжный ленивый говор приятно ласкал ему слух, но его собствен-
ный язык не был для этого приспособлен, и речь Джералда по-прежнему зву-
чала резко и грубовато. Ему нравилась небрежная грация, с какой богатые
южане заключали крупные сделки или ставили на карту раба, плантацию, це-
лое состояние и расплачивались за проигрыш, ни на секунду не теряя хоро-
шего расположения духа, так же легко и беспечно, как швыряли мелкую мо-
нетку негритенку. Но Джералд, знавший в жизни нужду, не мог невозмутимо
и благодушно относиться к денежным потерям. Они были славный народ, эти
южане с прибрежных плантаций - нежноголосые, горячие, забавные в своих
непостижимых прихотях; они нравились Джералду. Но молодого ирландца,
явившегося сюда из страны холодных влажных ветров, дующих над повитыми
туманом топями, не таящими в себе тлетворных миазмов, отличала такая
крепкая жизненная хватка, какая и не снилась высокомерным отпрыскам бла-
городных семей из края тропического солнца и малярийных болот.
Он перенимал у них то, что считал для себя полезным, и отбрасывал ос-
тальное. Он открыл, что покер и ясная голова во хмелю могут сослужить
неплохую службу, и пришел к заключению, что покер - одно из самых полез-
ных изобретений южан. Вот эта его врожденная смекалка в карточных играх
и способность легко поглощать золотистое питье и принесла Джералду два
самых драгоценных приобретения - его плантацию и его черного лакея.
Третьим драгоценным приобретением была его жена, но за нее он мог благо-
дарить лишь непостижимую милость господа бога.
Лакей по имени Порк, ослепительно черный, вышколенный, исполненный
чувства собственного достоинства, знающий толк во всех тонкостях порт-
няжного искусства и элегантности, перешел во владение Джералда в резуль-
тате затянувшейся до утра партии в покер с плантатором с острова
Сент-Саймон, умевшим не менее стойко блефовать, чем Джералд, но проявив-
шим меньшую стойкость по части новоорлеанского рома. И хотя прежний вла-
делец Порка хотел потом откупить его обратно и предлагал двойную цену,
Джералд отказался наотрез, ибо обладание первым в его жизни рабом, да к
тому же еще "лучшим, черт подери, лакеем на всем побережье", явилось
важным шагом на пути к исполнению его заветной мечты - стать и землевла-
дельцем и рабовладельцем.
Он уже давно пришел к решению, что не будет, как Джеймс и Эндрю, всю
жизнь заниматься торговлей и просиживать ночи при свечах, подбивая итог
под колонками цифр. Не в пример братьям, он остро чувствовал своего рода
социальное клеймо па тех, кого именовали здесь "торговым людом". Джералд
хотел стать плантатором. Выходец из семьи ирландских арендаторов, неког-
да владевшей пахотными землями и охотничьими угодьями, и страстно желал
насладиться видом зеленеющих покров собственных возделанных полей. Целе-
устремленно и безоглядно он мечтал о собственном доме, собственной план-
тации, собственных лошадях, собственных рабах. И здесь, в этой новой
стране, не ведающей двух главных опасностей, которые подстерегают зем-
левладельца у него на родине, - налогов, пожирающих весь доход от уро-
жая, и неизбывной угрозы конфискации, - он намерен был воплотить в жизнь
свою мечту. Но шли годы, и он понял, по честолюбивые замыслы - одно, а
осуществление их - нечто другое. Местная земельная знать оказалась кре-
постью, проникнуть внутрь которой у него не было никакой надежды.
И тут рука Судьбы и рука карточного игрока преподнесли ему кусок зем-
ли, который он впоследствии нарек Тарой, и подвигли его тем самым переб-
раться с побережья в глубь Северной Джорджии.
Однажды теплой весенней ночью в одном из салу нов Саванны до ушей его
случайно долетели слова какого-то незнакомца, заставившие его сразу об-
ратиться в слух. Незнакомец, уроженец Саванны, только что возвратился а
родной город после двенадцати лет, проведенных в глубине штата. Он был
участником земельной лотереи, организованной штатом с целью поделить на
участки обширную территорию Центральной Джорджии, уже очищенной от ин-
дейских племен за год до того, как Джералд прибыл в Америку. Человек
этот отправился туда и основал плантацию, но дом, который он себе пост-
роил, сгорел, "проклятое это место" ему осточертело, и он был бы рад
поскорее сбыть его с рук.
Джералд, никогда не расстававшийся с мечтой приобрести собственную
плантацию, представился незнакомцу я с возрастающим интересом стал слу-
шать его рассказ о том, что на север штата хлынули переселенцы из обеих
Каролин и Виргинии. Джералд уже достаточно давно жил на побережье, чтобы
усвоить характерный для местных жителей взгляд на остальную часть штата
как на непроходимую лесную чащу, где за каждым деревом прячется индеец.
Правда, по делам своих братьев он поднимутся на сотню миль вверх по реке
Саванне, побывал в Огасте и в старых городах еще дальше к западу. Он
знал, что эта часть штата не менее заселена, чем побережье, но по расс-
казам незнакомца выходило, что его плантация расположена более чем в
двухстах пятидесяти милях к северо-западу от Саванны, немного южнее реки
Чаттахучи. Джералд считал, что земли к северу от этой реки еще заселены
индейцами племени чероки, и поэтому был очень удивлен, когда незнакомец
стал рассказывать, какие на этих новых землях возникли процветающие го-
рода и поместья, и посмеялся его вопросу - не тревожат ли их индейцы?
Через час беседа начала увядать, и тогда Джералд, уставив на незна-
комца невиннейший взгляд ярко-голубых глаз и затаив на дне души ковар-
нейший умысел, предложил составить партию в покер. Текли ночные часы, и
стаканы бессчетно наполнялись и опустошались, остальные игроки мало-по-
малу выходили из игры, и лишь Джералд продолжал сражаться с незнакомцем
уже один на один. Незнакомец двинул на середину стола все свои фишки и
прикрыл их сверху купчей на плантацию. Джералд тоже двинул все свои фиш-
ки, а поверх них бросил бумажник. Тот факт, что содержимое бумажника яв-
лялось собственностью фирмы братьев О'Хара, не слишком обременял совесть
Джералда, и каяться в своем грехе завтра перед утренней мессой он не со-
бирался. Джералд знал, чего хочет, а в этих случаях он всегда шел к цели
напролом. К тому же он крепко верил в свою звезду и в то, что кривая вы-
везет, а потому даже не задумывался над тем, чем он будет отвечать, если
партнер еще повысит ставку.
- Не стану утверждать, будто вам достался в руки клад, а как подумаю,
что мне не надо больше платить налогов, так прямо гора с плеч, - сказал
обладатель каре в тузах и крикнул, чтобы подали перо и чернила. - Дом
сгорел год назад, поля заросли кустарником и молодой сосновой порослью,
но, так или иначе, теперь это ваше.
- Никогда не мешай карты с виски, если ты не всосал ирландский само-
гон с материнским молоком, - наставительно сказал Джералд Порку в то ут-
ро, когда лакей помогал ему отойти ко сну.
И слуга, исполненный восхищения своим новым хозяином и уже начавший
перенимать его ирландский акцент, ответствовал, как положено, на такой
смеси местного наречия с говором графства Мит, что это озадачило бы лю-
бого, кроме них двоих.
Илистая река Флинт, молчаливо проложившая себе путь между высокими
темными стенами сосен и черных дубов, оплетенных диким виноградом, при-
нимала в свои объятия новоприобретенные владения Джералда, омывая их с
двух сторон. Глядя с невысокого холма, где когда-то стоял дом, на живую
темно-зеленую стену, Джералд испытывал приятное чувство собственничест-
ва, словно он сам возвел эту ограду вокруг своих владений. Он стоял на
почерневшем каменном фундаменте сгоревшего дома, скользил взглядом по
длинной аллее, тянувшейся от дома к проселочной дороге, и про себя чер-
тыхался от радости, слишком глубокой, чтобы он мог выразить ее словами
благодарственной молитвы. Эти два ряда величественных деревьев принадле-
жали ему, и эта заброшенная лужайка, заросшая сорной травой по пояс, и
эти еще молоденькие магнолии, осыпанные крупными белыми звездами цветов.
Невозделанные поля с порослью кустарников и проклюнувшимися из красной
глины молоденькими сосенками, раскинувшиеся во все четыре стороны от
этого холма, принадлежали ему, Джералду О'Хара, который, как истинный
ирландец, умел пить не хмелея и не боялся, когда надо все поставить на
карту.
Закрыв глаза, Джералд вслушивался в тишину этих еще не разбуженных к
жизни полей: он знал, что обрел свое гнездо. Здесь, на этом месте, где
он стоит, подымятся кирпичные, беленные известкой стены его дома. Там,
по ту сторону дороги, возникнет ограда, за которой будет пастись хорошо
откормленный скот и чистокровные лошади, а красная земля, покато спуска-
ющаяся к влажной пойме реки, засверкает на солнце белым лебяжьим пухом
хлопка - акрами хлопка! И слава рода О'Хара заблистает снова!
Одолжив у скептически настроенных братьев денег, забрав свою крохот-
ную долю из их предприятия и раздобыв еще изрядную сумму под залог зем-
ли, Джералд получил возможность купить рабов для обработки полей, прибыл
в Тару и поселился в четырехкомнатном домике управляющего в холостяцком
одиночестве и сладком предвкушении последующего переселения в новый бе-
лостенный дом на холме.
Он возделал землю и посадил хлопок и занял еще денег у Джеймса и Энд-
рю, чтобы прикупить еще рабов. Братья О'Хара умели блюсти интересы свое-
го клана и крепко держались друг за друга, как в удаче, так и в нужде, и
не столько из родственных чувств, сколько из жестокой необходимости, ибо
знали: чтобы выжить в трудные годы, семья должна противостоять судьбе
единым фронтом. Они одолжили Джералду денег, и по прошествии нескольких
лет он возвратил им эти деньги с лихвой. Плантация расширялась: Джералд
акр за акром прикупал соседние участки, и настал день, когда белый дом
на холме из мечты превратился в реальность.
Дом был построен рабами: довольно неуклюжее, приземистое строение это
глядело окнами на зеленый выгон, сбегавший вниз, к реке, но Джералд не
уставал им любоваться, находя, что дом хотя и новый, а от него веет доб-
ротной стариной. Древние дубы, еще видавшие пробиравшихся по лесу индей-
цев, обступали дом со всех сторон, простирая над его кровлей густой зе-
леный шатер ветвей. На лужайке, очищенной от сорняков, буйно разросся
клевер и свинорой, и Джералд следил за тем, чтобы газону оказываются
должный уход. Все в Таре - от подъездной кедровой аллеи до белых хижин
на участке, отведенном для рабов, - выглядело солидным, прочным, сделан-
ным на века. И всякий раз, когда Джералд возвращался верхом домой и за
поворотом дороги его глазам открывалась крыша дома, выглядывавшая из-за
зеленых крон деревьев, сердце его преисполнялось гордостью, словно он
видел эту картину впервые.
Это дело его рук - этого крепколобого, задиристого коротышки Джерал-
да!
Со всеми соседями у Джералда сразу установились самые дружеские отно-
шения. Исключение составляли только Макинтоши, чья земля примыкала к его
плантации слева, и Слэттери, чьи жалкие три акра тянулись справа - вдоль
поймы реки, за которой находились владения Джона Уилкса.
Макинтоши были полукровками, смешанного шотландско-ирландского проис-
хождения, а вдобавок еще оранжистами, и последнее обстоятельство - будь
они даже причислены католической церковью к лику святых - наложило на
них в глазах Джералда каинову печать. Правда, они переселились в Джорд-
жию семьдесят лет назад, а до этого их предки жили в Каролине, но тем не
менее глава их клана, первым ступивший на американскую землю, прибыл сю-
да из Ольстера, и для Джералда этого было достаточно.
Это была молчаливая угрюмая семейка, державшаяся замкнуто, особняком:
браки они заключали только со своими каролинскими родственниками, и Дже-
ралд оказался не единственным человеком в графстве, кому Макинтоши приш-
лись не по душе, ибо здешние поселенцы - народ общительный и дружелюбный
- не отличались терпимостью по отношению к тем, кому этих качеств не
хватало. А слухи об аболиционистских симпатиях Макинтошей никак не спо-
собствовали их популярности. Правда, старик Энгус за всю жизнь не отпус-
тил еще на волю ни одного раба и совершил неслыханное нарушение прили-
чий, продав часть своих негров заезжим работорговцам, направлявшимся на
сахарные плантации Луизианы, но слухи тем не менее продолжали держаться.
- Он аболиционист, это точно, - сказал Джералд Джону Уилксу, - но у
оранжиста шотландская скупость всегда возьмет верх над убеждениями.
Несколько иначе обстояло дело со Слэттери. Будучи бедняками, они не
могли рассчитывать даже на ту крупицу невольного уважения, которая дос-
тавалась на долю угрюмых и независимых Макинтошей. Старик Слэттери, уп-
рямо державшийся за свои несколько акров, несмотря на неоднократные
предложения о продаже со стороны Джералда О'Хара и Джона Уилкса, был
жалкий, вечно хнычущий неудачник. Жена его, блеклая, неопрятная, болез-
ненного вида женщина, произвела на свет кучу угрюмых, пугливых, как кро-
лики, ребятишек и продолжала регулярно из года в год увеличивать их чис-
ло. Том Слэттери не имел рабов и вместе с двумя старшими сыновьями судо-
рожно пытался обработать свой хлопковый участок, в то время как его жена
с остальными ребятишками возилась в некоем подобии огородика. Но хлопок
почему-то никак не желал уродиться, а овощей с огорода, благодаря плодо-
витости миссис Слэттери, никогда не хватало, чтобы накормить все рты.
Вид Тома Слэттери, обивающего пороги соседей, выклянчивая хлопковых
семян для посева или кусок свиного окорока, "чтобы перебиться", стал уже
привычным для глаз. Слэттери, угадывая плохо скрытое за вежливым обхож-
дением презрение, ненавидел соседей со всем пылом своей немощной души;
однако самую лютую ненависть вызывали в нем эти "нахальные черномазые -
челядь богачей". Черные слуги богатых плантаторов смотрели сверху вниз
на "белых голодранцев", и это уязвляло Слэттери, а надежно обеспеченный
слугам кусок хлеба порождал в нем зависть. Его собственное существование
рядом с этой одетой, обутой, сытой и даже не лишенной ухода в старости
или на одре болезни челядью казалось ему еще более жалким. Слуги по
большей части бахвалились положением своих господ и своей принадлеж-
ностью к хорошему дому, в то время как сам он был окружен презрением.
Том Слэттери мог бы продать свою ферму любому плантатору за тройную
против ее истинной стоимости цену. Каждый посчитал бы, что его денежки
не пропали даром, ибо Том был у всех как бельмо на глазу, однако сам он
не находил нужным сниматься с места, довольствуясь тем, что ему удава-
лось выручить за тюк хлопка в год или выклянчить у соседей.
Со всеми прочими плантаторами графства Джералд был на дружеской и да-
же на короткой ноге. Все лица - Уилксов, Калвертов, Тарлтонов, Фонтейнов
- расплывались в улыбке, как только возникала на подъездной аллее невы-
сокая фигура на большой белой лошади. Тотчас на стол подавалось виски в
высоких стаканах с ложечкой сахара и толчеными листиками мяты на дне.
Джералд всем внушал симпатию, и соседям мало-помалу открылось то, что
дети, негры и собаки поняли с первого взгляда: за громоподобным голосом
и грубоватыми манерами скрывались отзывчивое сердце и широкая натура, а
кошелек Джералда был так же открыт для друзей, как и его душа.
Появление Джералда всегда сопровождалось неистовым лаем собак и ра-
достными криками негритят, кидавшихся ему навстречу, отталкивая друг
друга, корча хитрые рожи и улыбаясь во весь рот в ответ на его добродуш-
ную брань, причем каждый норовил первым завладеть брошенными им по-
водьями. Ребятишки плантаторов забирались к нему на колени и, пока он
громил на чем свет стоит бесстыдство политиканов-янки, требовали, чтобы
их "покатали". Дочери его приятелей поверяли ему свои сердечные тайны, а
сыновья, страшась признаться родителям в карточных долгах, знали, что
могут рассчитывать на его дружбу в трудную минуту.
- Как же ты, шалопай эдакий, уже целый месяц не оплачиваешь долга
чести! - гремел он. - Почему, черт побери, ты не попросил у меня денег
раньше?
Давно привыкнув к его манере изъясняться, никто не был на него в оби-
де, и молодой человек смущенно улыбался и бормотал в ответ:
- Да видите ли, сэр, мне не хотелось обременять вас этой просьбой, а
мой отец...
- Твой отец прекрасный человек, спору нет, но очень уж строг, так что
вот, бери, и чтоб больше мы с тобой к этому разговору не возвращались.
Жены плантаторов капитулировали последними. Но после того, как миссис
Уилкс, "настоящая, - по словам Джералда, - леди, иной раз просто ни сло-
вечка не проронит", сказала как-то вечером своему мужу, заслышав знако-
мый стук копыт на аллее: "Язык у него ужасный, но тем не менее он
джентльмен", - можно было считать, что Джералд занял подобающее место в
обществе.
Сам же он даже не подозревал, что ему понадобилось на это почти де-
сять лет, поскольку попросту не замечал косых взглядов соседей. С той
минуты, как его нога ступила на землю Тары, он ни на секунду не усомнил-
ся в своей принадлежности к верхам местного общества.
Когда Джералду стукнуло сорок три и он стал еще румянее и смуглее и
так раздался в плечах, что имел уже вид завзятого сквайра-охотника, пря-
мо с обложки цветного иллюстрированного журнала, у него возникло реше-
ние: его бесценное поместье и распахнутые настежь сердца и двери местных
плантаторов - это еще не все. Ему нужна жена.
Имению настоятельно требовалась хозяйка. Толстой поварихе-негритянке,
переброшенной по необходимости со двора на кухню, никак не удавалось
вовремя управиться с обедом, а негритянке-горничной, снятой с полевых
работ, сменить в срок постельное белье и смести с мебели пыль,
вследствие чего при появлении гостей в доме поднималась дикая суматоха.
На Порка, единственного в Таре вышколенного слугу, было возложено общее
наблюдение за челядью, но и он, при попустительстве не привыкшего к упо-
рядоченной жизни Джералда, стал с годами небрежен и ленив. Своими обя-
занностями лакея он, правда, не пренебрегал, содержал комнату Джералда в
порядке и прислуживал за столом умело и с достоинством, как заправский
дворецкий, но в остальном предоставлял всему идти своим ходом.
С безошибочным природным инстинктом слуги-негры очень скоро раскусили
нрав хозяина и, зная, что собака, которая громко брешет, кусать не ста-
нет, беззастенчиво этим пользовались. Воздух то и дело сотрясали угрозы
распродать рабов с торгов или спустить с них шкуру, но с плантаций Тары
еще не было продано ни одного раба, и только один получил порку - за то,
что любимая лошадь Джералда после целого дня охоты осталась неухоженной.
От строгого взгляда голубых глаз Джералда не укрылось, как хорошо на-
лажено хозяйство у его соседей и как умело управляются со своими слугами
аккуратно причесанные, шуршащие шелковыми юбками хозяйки дома. Ну, а то,
что они от зари до зари хлопочут то в детской, то на кухне, то в прачеч-
ной, то в бельевой, - это ему как-то не приходило на ум. Он видел только
результаты этих хлопот, и они производили на него неотразимое впечатле-
ние.
Неотложная необходимость обзавестись женой стала ему окончательно яс-
на однажды утром, когда он переодевался, чтобы отправиться верхом на за-
седание суда, и Порк подал ему любимую плоеную рубашку, приведенную в
столь плачевное состояние неумелой починкой служанки, что Джералду не
оставалось ничего другого, как отдать ее лакею.
- Мистер Джералд, - сказал расстроенному хозяину Порк, благодарно
складывая рубашку, - вам нужна супруга. Да такая, у которой в дому пол-
ным-полно слуг.
Джералд не преминул отчитать Порка за нахальство, но в глубине души
знал, что тот прав. Джералд хотел иметь жену и детей и понимал, что дол-
го тянуть с этим делом нельзя, иначе будет поздно. Но он не собирался
жениться на ком попало, подобно мистеру Калверту, обвенчавшемуся с гу-
вернанткой-янки, пестовавшей его оставшихся без матери детей. Его жена
должна быть леди, благородная леди, с такими же изящными манерами, как и
миссис Уилкс, и с таким же уменьем управлять большим хозяйством.
Но на пути к браку вставали два препятствия. Первое: все невесты в
графстве были наперечет. И второе, более серьезное: Джералд был чужезе-
мец и в какой-то мере "пришлый", хотя и обосновался тут десять лет на-
зад. О его семье никому ничего не было известно. Правда, плантаторы
Центральной Джорджии не держались столь обособленно и замкнуто, как
аристократы побережья, однако и здесь ни одна семья не пожелала бы вы-
дать дочку замуж за человека, дед которого никому не был известен.
Джералд знал, что, несмотря на искреннее к нему расположение всех,
кто с ним охотился, выпивал и толковал о политике, ни один из них не
просватает за него свою дочь. А ему отнюдь не улыбалось, чтобы пошли
слухи о том, что, дескать, такой-то или такой-то плантатор должен был, к
своему прискорбию, отказать Джералду О'Хара, добивавшемуся руки его до-
чери. Но, понимая это, он вовсе не чувствовал себя униженным. Чтобы Дже-
ралд О'Хара признал кого-то в чем-то выше себя - такого еще не бывало,
да и быть не могло ни при каких обстоятельствах. Просто в этом графстве
были свои чудные обычаи, согласно которым девушек выдавали замуж лишь за
тех, чьи семьи прожили на Юге не каких-то двадцать два года, а много
больше, владели землей, рабами и предавались только тем порокам, которые
вошли здесь в моду в эти годы.
- Укладывай пожитки. Мы едем в Саванну, - сказал Джералд Порку. - И
если там у тебя хоть раз сорвется с языка: "Язви его душу!" или "Дуй его
горой!", я тут же продам тебя с торгов. Ты видишь, я сам воздерживаюсь
теперь от таких выражений.
Джеймс и Эндрю, думал Джералд, глядишь, что-нибудь да присоветуют ему
по части женитьбы. Быть может, у кого-нибудь из их приятелей есть дочь
на выданье, отвечающая его требованиям, и он составит подходящую для нее
партию. Джеймс и Эндрю выслушали его терпеливо, но ничего утешительного
предложить не сумели. Родственников, которые могли бы посодействовать
сватовству, у них в Саванне не было, так как оба брата прибыли сюда уже
женатыми людьми. А дочери их друзей все успели выйти замуж и обзавестись
детьми.
- Ты человек небогатый и незнатный, - сказал Джеймс.
- Кое-какое состояние я себе сделал и сумею прокормить большую семью.
А на ком попало я и сам не женюсь.
- Хочешь высоко залететь? - сухо заметил Эндрю.
Все же они сделали для Джералда что могли. Джеймс и Эндрю были уже в
преклонных летах и на хорошем счету в Саванне. Друзей у них было много,
и они целый месяц возили Джералда из дома в дом на ужины, на танцы, на
пикники.
- Есть тут одна, - признался в конце концов Джералд. - Очень она мне
приглянулась. Ее, признаться, еще на свете не было, когда я здесь прича-
лил.
- Кто же эта особа?
- Мисс Эллин Робийяр, - с деланной небрежностью отвечал Джералд, ибо
взгляд темных миндалевидных глаз этой девушки проник ему в самое сердце.
Она очаровала его сразу, несмотря на странное, казалось бы, для пятнад-
цатилетней девушки отсутствие резвости и молчаливость. И была в ее лице
какая-то затаенная боль, так разбередившая ему душу, что ни к одному жи-
вому существу на свете он еще не проявлял столь участливого внимания.
- Да ты же ей в отцы годишься!
- Ну и что, я еще мужчина хоть куда! - воскликнул чрезвычайно задетый
этими словами Джералд.
Джеймс спокойно разъяснил ему:
- Послушай, Джерри. Во всей Саванне не сыщется более неподходящей для
тебя невесты. Ведь этот Робийяр, ее отец, - он француз, а они все гор-
дые, как сатана. И ее мать - упокой, господи, ее душу - была очень важ-
ная дама.
- А мне наплевать, - сказал Джералд. - Мать ее, кстати, уже в могиле,
а старику, Робийяру, я пришелся по душе.
- Как мужчина мужчине - может быть, но только не как зять.
- Да и девушка никогда за тебя не пойдет, - вмешался Эндрю. - Она вот
уже год как сохнет по этому повесе, Филиппу Робийяру, ее кузену, хотя
вся семья денно и нощно уговаривает ее перестать о нем думать.
- Он уже месяц как уехал в Луизиану, - сказал Джералд.
- Как ты это узнал?
- Узнал, - коротко ответил Джералд, не желая признаваться, что источ-
ником этих ценных сведений был Порк, и умолчав также о том, что Филипп
уехал лишь по настоянию родителей. - Не думаю, чтобы она так уж была в
него влюблена - это у нее пройдет. Какая там может быть любовь в пятнад-
цать лет.
- Все равно они скорее согласятся выдать ее за этого головореза-кузе-
на, чем за тебя.
Словом, Джеймс и Эндрю были поражены не менее всех других, когда ста-
ло известно, что дочь Пьера Робийяра выходит замуж за этого маленького
ирландца из Северной Джорджии. В домах Саванны шептались и судачили по
адресу Филиппа Робийяра, отбывшего на Запад, но пересуды пересудами, а
толком никто ничего не знал, и для всех оставалось загадкой, почему са-
мая красивая из девочек Робийяр решила выйти замуж за шумного красноли-
цего ирландца, роста едва-едва ей по плечо.
Да и сам Джералд не очень-то хорошо был осведомлен о том, как все это
произошло. Он понимал одно: чудо все-таки свершилось. И впервые в жизни
ощутил совершенно несвойственные ему робость и смирение, когда Эллин,
очень бледная, очень спокойная, легко прикоснувшись рукой к его руке,
произнесла:
- Я согласна стать вашей женой, мистер О'Хара.
Пораженное как громом этой вестью все семейство лишь отчасти прозре-
вало истинную подоплеку случившегося, и только Мамушка знала о том, как
Эллин, проплакав всю ночь навзрыд, словно ребенок, наутро с твердостью
внезапно повзрослевшей женщины объявила о своем решении.
Исполненная мрачных предчувствий Мамушка передала ей в тот вечер не-
большой сверток, присланный из Нового Орлеана, с адресом, написанным
незнакомой рукой. Эллин развернула сверток, вскрикнула и выронила из рук
медальон со своим портретом на эмали. К медальону были приложены четыре
письма Эллин к ее кузену и краткое послание нью-орлеанского священника,
извещавшее о смерти Филиппа Робийяра, последовавшей в результате драки в
одном из городских баров.
- Это они заставили его уехать - отец, Полин и Евлалия. Я ненавижу
их. Всех ненавижу. Видеть их не могу. Я уеду отсюда. Уеду, чтобы никогда
больше их не видеть! Уеду из этого города, где все будет вечно напоми-
нать мне о... о нем!
Ночь уже близилась к рассвету, когда Мамушка, тоже проливавшая горю-
чие слезы, гладя темноволосую головку хозяйки, сделала робкую попытку
возразить:
- Бог с вами, голубка! Негоже это!
- Я уже решила! Он хороший, добрый человек! Я выйду за него замуж или
приму постриг в чарльстонском монастыре.
Именно эта угроза и вынудила в конце концов растерянного, убитого го-
рем Пьера Робийяра дать согласие на брак. Для убежденного пресвитериани-
на, хотя и происходившего из католической семьи, брак дочери с Джералдом
О'Хара представлялся все же менее страшным, чем принятие ею монашеского
обета. Если не считать того, что жених-человек без роду без племени, во
всем остальном он был не так уж плох.
И вот Эллин, теперь уже Эллин О'Хара, покинула Саванну, чтобы никогда
сюда более не возвращаться, и в сопровождении своего немолодого мужа,
Мамушки и двадцати слуг-негров прибыла в Тару.
На следующий год родился их первый ребенок, и они окрестили девочку
Кэти-Скарлетт - в честь матери Джералда. Сам Джералд был слегка разоча-
рован, ибо ждал наследника, но тем не менее появление на свет темноголо-
вой малютки доставило ему такую радость, что он выставил бочку рома для
всех рабов Тары, да и сам был шумно и безудержно пьян.
Если Эллин в какую-нибудь горькую минуту и пожалела о своем скоропа-
лительном решении выйти замуж за Джералда, то никто, а тем более Дже-
ралд, никогда об этом не узнал. И Джералда прямо распирало от гордости,
когда он глядел на свою жену. А Эллин навсегда вычеркнула из памяти ма-
ленький приморский городок вместе со всем, что было с ним связано, и,
ступив на землю Северной Джорджии, обрела там новую родину.
В памяти остался величавый и горделивый, как плывущий под всеми пару-
сами корабль, дом ее отца - изящное здание во французском колониальном
стиле: мягкие, женственно округлые линии, бледно-розовые оштукатуренные
стены, высокий портал, плавно сбегающие вниз широкие ступени парадной
лестницы, окаймленные тонким кружевом чугунных перил... Богатый, изыс-
канный и надменный дом.
Здесь, в Северной Джорджии, ее встретил суровый край и закаленные в
лишениях люди. Вдали, куда бы ни устремляла она взор с плато, раскинув-
шегося у подножия Голубого хребта, повсюду были красноватые пологие хол-
мы с массивными выходами гранита и высокие мрачные сосны. Дикой, неукро-
щенной представлялась ей эта природа после привычной для глаз мягкой
красоты прибрежных островов, поросших серым мхом и темно-зеленой чащей
кустарников, после белых лент пляжей, прогретых лучами субтропического
солнца, и просторных, плоских песчаных равнин, зеленеющих пальмами и мо-
лодой порослью.
Здесь же вслед за жарким летом наступила студеная зима, а в людях
бурлила невиданная энергия и сила. Они отличались легким и веселым нра-
вом, были добры, великодушны, любезны и в то же время необычайно упрямы,
вспыльчивы и жизнестойки. На побережье мужчины гордились умением не ут-
рачивать самообладания и хороших манер в любых обстоятельствах - будь то
поединок или кровная месть, - тогда как здесь все проявляли необуздан-
ность и склонность к бешеным выходкам. Жизнь на побережье была окрашена
в мягкие, ровные тона. Здесь она бурлила - молодая, неукрощенная, жад-
ная.
Все, кого знала Эллин в Саванне, казалось, были отлиты по одному об-
разцу, столь мало различались их взгляды и привычки, теперь же она
столкнулась с разными, непохожими друг на друга людьми. Поселенцы Север-
ной Джорджии перекочевали сюда из самых разных уголков земного шара - из
Каролины и Виргинии, из Европы и с далекого Севера - и из других частей
Джорджии. Некоторые из них, подобно Джералду, были новопришельцами, ис-
кателями счастья. Другие, подобно Эллин, принадлежали к старинным родам,
дальние отпрыски которых, не удовлетворенные жизнью на родине, решили
обрести рай на чужбине. А немало было и тех, кого занесло в эти края
случайным ветром или пригнало извечное беспокойство, бурлившее в крови и
унаследованное от отцов-пионеров.
Весь этот разношерстный люд, с очень несхожим прошлым, вел весьма
непринужденный образ жизни, лишенный каких-либо стеснительных правил, с
чем Эллин так никогда и не смогла до конца свыкнуться. На побережье она
интуитивно знала, как поведут себя люди в тех или иных обстоятельствах.
Как поступит житель Северной Джорджии - предугадать было невозможно.
А Юг в те дни процветал, и это убыстряло темп жизни. Весь мир требо-
вал хлопка, и девственная, плодородная земля графства рождала его в изо-
билии. Он был ее дыханием, биением ее сердца, его посевы и сборы - пуль-
сацией крови в ее жилах. В бороздах пахоты произрастало богатство, а
вместе с ним - самонадеянность и спесь: они росли вместе с зелеными кус-
тами и акрами пушистых белых коробочек. Если хлопок может принести бо-
гатство нынешнему поколению, как же приумножат его последующие!
Эта уверенность в завтрашнем дне порождала неуемную жажду жизни, алч-
ную тягу ко всем ее благам, и жители графства со страстью, изумлявшей
Эллин, предавались радостям бытия. У них было уже достаточно денег и ра-
бов, чтобы хватило времени и на развлечения, а развлекаться они любили.
Дело всегда, по-видимому, можно было бросить ради охоты, рыбалки или
скачек, и не проходило недели, чтобы кто-нибудь не устроил пикника или
не закатил бала.
Эллин так и не сумела, вернее не смогла, до конца слиться с новой
жизнью - слишком большая часть ее души осталась в Саванне, - но она от-
давала должное этим людям, и со временем их открытость и прямота, свобо-
да от многих условностей и умение ценить человека по его заслугам стали
вызывать в ней уважение.
Сама же она заслужила любовь всех соседей в графстве, добрая, но бе-
режливая хозяйка, отличная мать, преданная жена. Разбитое сердце и отказ
от личного счастья, не приведя ее в монастырь, дали ей возможность цели-
ком посвятить себя детям, дому и тому человеку, который увез ее из Са-
ванны, увез от всех воспоминаний и ни разу не задал ни одного вопроса.
Когда Скарлетт - здоровой и чрезмерно озорной, по мнению Мамушки, де-
вочке - пошел второй год, у Эллин снова родилась дочь, Сьюзен-Элинор,
сокращенно и навечно переименованная в Сьюлин, а затем настал черед и
для Кэррин, записанной в семейных святцах как Кэролайн-Айрин. После них
один за другим на свет появились три мальчика, но все трое умерли, еще
не научившись ходить, и были похоронены на семейном кладбище в ста ярдах
от дома, под сенью узловатых кедров, под тремя каменными плитами с оди-
наковой на всех трех надписью: "Джералд О'Хара, младший".
Многое изменилось в Таре с тех пор, как здесь впервые появилась Эл-
лин. Пятнадцатилетняя девочка не убоялась ответственности, налагаемой на
нее званием хозяйки большого поместья. По тогдашним понятиям, до брака
от девушки требовалось прежде всего быть красивой, приятной в обхожде-
нии, иметь хорошие манеры и служить украшением любой гостиной. А вступив
в брак, она должна была уметь вести хозяйство и управляться сотней, а то
и больше черных и белых слуг.
И Эллин, как всякая девушка из хорошей семьи, была воспитана в этих
понятиях, а помимо того, при ней была Мамушка, умевшая вдохнуть энергию
в самого непутевого из слуг. И Эллин быстро навела порядок в хозяйстве
Джералда, придав поместью на диво элегантный и респектабельный вид.
Господский дом был построен без малейшего представления о каком-либо
архитектурном замысле, а впоследствии к нему, по мере того как в этом
возникала нужда, то там, то здесь делались новые пристройки. И все же,
невзирая на это, усилиями Эллин дому был придан уютный вид, возместивший
отсутствие гармонии. Тенистая, темно-зеленая кедровая аллея, ведущая от
дороги к дому, - обязательная принадлежность каждого плантаторского
особняка в Джорджии, - создавала приятный для глаз контраст с яркой зе-
ленью остальных деревьев, окружавших дом. Оплетавшая веранды глициния
красиво выделялась на белой известке стен, а курчаво-розовые кусты мирта
возле крыльца и белоснежные цветы магнолий в саду хорошо маскировали уг-
ловатые линии дома.
Весной и летом изумрудная зелень клевера и свинороя на газоне стано-
вилась слишком притягательной для индюков и белых гусей, коим надлежало
держаться в отведенной для них части двора за домом. Предводители их
стай то и дело совершали украдкой набеги на запретную зону перед домом,
привлекаемые не только зеленью газона, но и сочными бутонами жасмина и
пестрыми цинниями цветочных клумб. Дабы воспрепятствовать их вторжению,
на крыльце постоянно дежурил маленький черный страж с рваным полотенцем
в руках. Сидящая на ступеньках несчастная фигура негритенка была не-
отъемлемой частью общей картины поместья - несчастен же он был потому,
что ему строго-настрого наказали лишь отпугивать птиц, махая полотенцем,
но ни под каким видом не стегать их.
Через руки Эллин прошли десятки маленьких черных мальчишек, которых
она обучила этой нехитрой премудрости - первой ответственной обязаннос-
ти, возлагавшейся на мужскую половину черной детворы в Таре. Потом, ког-
да им исполнялось десять лет, их отдавали в обучение Папаше-сапожнику,
или Эмосу-плотнику и колесных дел мастеру, или скотнику Филиппу, или по-
гонщику мулов Каффи. Если мальчишка не проявлял способностей ни в одном
из этих ремесел, его посылали работать в поле, и он в глазах негров-слуг
терял всякое право на привилегированное положение и попадал в разряд
обыкновенных рабов.
Никто не назвал бы жизнь Эллин легкой или счастливой, но легкой жизни
она и не ждала, а если на ее долю не выпало счастья, то таков, казалось
ей, женский удел. Мир принадлежал мужчинам, и она принимала его таким.
Собственность принадлежала мужчине, а женщине - обязанность ею управ-
лять. Честь прослыть рачительным хозяином доставалась мужчине, а женщине
полагалось преклоняться перед его умом. Мужчина ревел как бык, если за-
гонял себе под ноготь занозу, а женщина, рожая, должна была глушить в
груди стоны, дабы не потревожить покоя мужа. Мужчины были несдержанны на
язык и нередко пьяны. Женщины пропускали мимо ушей грубые слова и не
позволяли себе укоров, укладывая пьяного мужа в постель. Мужчины, не
стеснялись в выражениях, могли изливать на жен свое недовольство, женщи-
нам полагалось быть терпеливыми, добрыми и снисходительными.
Полученное Эллин светское воспитание требовало, чтобы женщина среди
всех тягот и забот не теряла женственности, и Эллин хотелось воспитать
трех своих дочерей настоящими леди. Со средней дочерью она легко добива-
лась успеха, ибо Сьюлин так хотелось всем нравиться, что она с величай-
шей готовностью внимала материнским наставлениям, а младшая, Кэррин, бы-
ла кротка и послушна от природы. Но Скарлетт, плоть от плоти своего от-
ца, усваивала светские манеры с большим трудом.
К вящему негодованию Мамушки Скарлетт предпочитала играть не со свои-
ми тихими сестричками и не с благовоспитанными барышнями Уилкс, а с чер-
ными ребятишками с плантации и с соседскими мальчишками, не уступая им в
искусстве лазать по деревьям или швырять камнями. Мамушка была не на
шутку обескуражена, видя, как у дочери Эллин проявляются такие замашки,
и то и дело старалась внушить Скарлетт, что она должна вести себя "как
маленькая леди". Однако Эллин оказалась в этом вопросе более терпимой и
дальновидной. Она считала, что всему своя пора, товарищи детских игр
превратятся со временем в юношей и кавалеров, и Скарлетт поймет, что
главная жизненная задача каждой девушки - выйти замуж. Скарлетт просто
очень живой ребенок, говорила себе Эллин, она еще успеет постичь науку
быть привлекательной для мужчин.
И Скарлетт превзошла все ожидания в достижении той цели, к которой
были направлены совместные усилия Эллин и Мамушки. Подрастая, она пости-
гала вышеупомянутую науку в совершенстве, хотя и не слишком преуспевала
во всех остальных. Гувернантки менялись одна за другой, после чего Скар-
летт на два года была заточена в стенах частного пансиона для молодых
девиц в Фейетвилле, и если полученные ею знания были несколько хаотичны,
то танцевала она бесспорно лучше всех девушек графства. И она знала цену
своей улыбке и игре ямочек на щеках, умела пройтись на цыпочках так,
чтобы кринолин соблазнительно заколыхался, и, поглядев в лицо мужчине,
быстро опустить затрепетавшие ресницы, как бы невольно выдавая охватив-
шее ее волнение. А превыше всего познала она искусство таить от мужчин
острый и наблюдательный ум, маскируя его невинно-простодушным, как у ре-
бенка, выражением лица.
Мягкие наставления Эллин и неустанные укоры Мамушки сделали все же
свое дело, внедрив в нее некоторые качества, безусловно ценные в будущей
супруге.
- Ты должна быть мягче, скромнее, моя дорогая, - говорила Эллин доче-
ри. - Нельзя вмешиваться в разговор джентльменов, даже если знаешь, что
они не правы и ты лучше осведомлена, чем они. Джентльмены не любят че-
ресчур самостоятельно мыслящих женщин.
- Попомните мое слово: барышни, которые все хмурятся да задирают нос,
- "Нет, не хочу!" да "Нет, не желаю!" - всегда засиживаются в старых де-
вах, - мрачно пророчествовала Мамушка. - Молодые леди должны опускать
глаза и говорить: "Конечно, сэр, да, сэр, как вы скажете, сэр!"
Они старались сделать из нее по-настоящему благородную даму, но Скар-
летт усваивала лишь внешнюю сторону преподаваемых ей уроков. Внутреннее
благородство, коим должна подкрепляться внешняя благопристойность, оста-
валась для нее недостижимым, да она и не видела нужды его достигать.
Достаточно было научиться производить нужное впечатление - воплощенной
женственности и хороших манер, - ведь этим завоевывалась популярность, а
ни к чему другому Скарлетт и не стремилась. Джералд хвастливо утверждал,
что она - первая красавица в пяти графствах, и, надо сказать, утверждал
не без оснований, ибо ей уже сделали предложение руки и сердца почти все
молодые люди из соседних поместий, а помимо них и кое-кто еще из таких
отдаленных городов, как Атланта и Саванна.
К шестнадцати годам Скарлетт, следуя наставлениям Эллин и Мамушки,
приобрела репутацию очаровательного, кроткого, беспечного создания, бу-
дучи в действительности своенравна, тщеславна и крайне упряма. От своего
отца-ирландца она унаследовала горячий, вспыльчивый нрав и от своей ве-
ликодушной и самоотверженной матери - ничего, кроме внешнего лоска. Эл-
лин никогда не догадывалась о том, в какой мере кротость дочери была по-
казной, ибо в отношениях с матерью Скарлетт всегда проявляла себя с луч-
шей стороны: она ловко скрывала от Эллин кое-какие выходки и умела обуз-
дать свой нрав и казаться воплощением кротости, ибо одного укоряющего
взгляда матери было достаточно, чтобы пристыдить ее до слез.
И только Мамушка не питала особых иллюзий насчет своей питомицы и бы-
ла всегда начеку, зная, что природа может взять верх над притворством.
Глаз Мамушки был куда более зорок, чем глаз Эллин, и Скарлетт не могла
припомнить, чтобы ей хоть раз удалось всерьез ее одурачить.
Само собой разумеется, обе строгие наставницы вовсе не сокрушались по
поводу того, что Скарлетт очаровательна и жизнь в ней бьет ключом. Этими
качествами женщины-южанки привыкли даже гордиться. Упрямство и своеволие
Скарлетт, унаследованные от Джералда, - вот что повергало Эллин и Мамуш-
ку в смущение: а ну как не удастся скрыть от посторонних глаз эти ужас-
ные пороки и они помешают ей сделать хорошую партию! Но Скарлетт, твердо
решив про себя, что выйдет замуж за Эшли, и только за Эшли, готова была
всегда казаться скромной, уступчивой и беспечной, раз эти качества столь
привлекательны в глазах мужчин. Что мужчины находят в них ценного, она
не понимала. Знала одно: это способ проверенный и оправдывает себя. Вду-
мываться в причину этого ей не хотелось, ибо у нее никогда не возникало
потребности разобраться во внутренних движениях чьей-то или хотя бы
собственной души. Она просто знала: если она поступит так-то и так-то
или скажет то-то и то-то, мужчины неминуемо отзовутся на это таким-то
или таким-то весьма для нее лестным образом. Это было как решение прос-
тенькой арифметической задачки, а арифметика была единственной наукой,
которая еще в школьные годы давалась Скарлетт без труда.
И если она не очень-то разбиралась в душах мужчин, то еще того меньше
- в душах женщин, ибо они и интересовали ее куда меньше. У нее никогда
не было закадычной подружки, но она никогда от этого не страдала. Все
женщины, включая собственных сестер, были для нее потенциальными врага-
ми, ибо все охотились на одну и ту же дичь - все стремились поймать в
свои сети мужчину.
Все женщины. Единственным исключением являлась ее мать.
Эллин О'Хара была не такая, как все. Она казалась Скарлетт почти свя-
той, стоявшей особняком от всего человечества. Когда Скарлетт была ре-
бенком, мать часто представлялась ей в образе пресвятой Девы Марии, но и
подрастая, она не захотела отказаться от этого представления. Только Эл-
лин и небеса могли дать ей ощущение незыблемости ее мира. Для Скарлетт
мать была воплощением правды, справедливости, нежности, любви и глубо-
чайшей мудрости. И она была настоящая леди.
Скарлетт очень хотелось быть похожей на мать. Беда заключалась лишь в
том, что, оставаясь всегда правдивой, честной, справедливой, любящей и
готовой на самопожертвование, невозможно наслаждаться всеми радостями
жизни и наверняка упустишь очень многое, в первую очередь - поклонников.
А жизнь так коротка. Она еще успеет потом, когда выйдет замуж за Эшли и
состарится, и у нее будет много свободного времени, стать такой, как Эл-
лин. А пока что...


ГЛАВА IV

В этот вечер за ужином Скарлетт машинально исполняла роль хозяйки,
заменяя отсутствующую мать, но мысли ее неотступно возвращались к страш-
ной вести о браке Эшли и Мелани. В отчаянии она молила бога, чтобы Эллин
поскорее возвратилась от Слэттери: без нее она чувствовала себя совсем
потерянной и одинокой. Что за свинство со стороны этих Слэттери вечно
навязываться Эллин со своими нескончаемыми болезнями, в то время как она
так нужна ей самой!
На протяжении всего этого унылого ужина громкий голос Джералда бил в
ее барабанные перепонки, и минутами ей казалось, что она этого не выдер-
жит. Недавний разговор с дочерью уже вылетел у Джералда из головы, и он
теперь произносил длинный монолог о последних сообщениях, поступивших из
форта Самтер, подкрепляя свои слова взмахом руки и ударом кулака по сто-
лу. У Джералда вошло в привычку разглагольствовать при всеобщем молчании
за столом, и обычно Скарлетт, погруженная в свои мысли, попросту его не
слушала. Но сегодня, напряженно ожидая, когда наконец подкатит к крыльцу
коляска с Эллин, она не могла отгородиться от звуков этого громкого го-
лоса.
Конечно, она не собиралась открывать матери, какая тяжесть лежит у
нее на сердце. Ведь Эллин пришла бы в ужас, узнай она, что ее дочь уби-
вается по человеку, помолвленному с другой; ее огорчение было бы беспре-
дельным. Но Скарлетт просто хотелось, чтобы в эти минуты ее первого
большого горя мать была рядом. Возле матери она всегда чувствовала себя
как-то надежней; любая беда была не так страшна, когда Эллин рядом.
Заслышав стук копыт по аллее, она вскочила, но тут же снова опусти-
лась на стул: коляска завернула за угол, к заднему крыльцу. Значит, это
не Эллин - она бы поднялась по парадной лестнице. С окутанного мраком
двора донесся нестройный гомон взволнованных негритянских голосов и за-
ливистый смех. Бросив взгляд в окно, Скарлетт увидела Порка, который
только что покинул столовую: он держал в руке смолистый факел, а из по-
возки спускались на землю какие-то неразличимые в темноте фигуры. Мяг-
кие, гортанные и звонкие, мелодичные голоса долетали из мрака, сливаясь
в радостный, беззаботный гомон. Затем на заднем крыльце и в коридоре,
ведущем в холл, послышался шум шагов. Шаги замерли за дверью столовой. С
минуту оттуда доносилось перешептывание, после чего на пороге появился
Порк: глаза его округлились от радостного волнения, зубы сверкали, он
даже позабыл принять свою величественную осанку.
- Мистер Джералд! - провозгласил он, с трудом переводя дыхание от
распиравшей его гордости. - Ваша новая служанка прибыла!
- Новая служанка? Я не покупают никаких служанок! - отвечал Джералд,
уставя притворно гневный взгляд на своего лакея.
- Да, да, сэр, мистер Джералд, купили! Да, сэр! И она там, за дверью,
и очень хочет поговорить с вами! - Порк хихикнул и хрустнул пальцами от
волнения.
- Ладно, тащи сюда свою женушку, - сказал Джералд, и Порк, обернув-
шись, поманил жену, только что прибывшую из Двенадцати Дубов, чтобы
стать принадлежностью Тары. Она вступила в столовую, а следом за ней,
прижимаясь к матери, полускрытая ее накрахмаленными ситцевыми юбками,
появилась двенадцатилетняя дочь.
Дилси была высокая женщина, державшаяся очень прямо. Определить ее
возраст было невозможно - тридцать лет, шестьдесят? На спокойном бронзо-
вом лице не было ни морщинки. Перевес индейской крови над негритянской
сразу бросался в глаза. Красноватый оттенок кожи, высокий, сдавленный у
висков лоб, широкие скулы и нос с горбинкой, неожиданно расплющенный
книзу, над толстыми негроидными губами, ясно указывали на смешение двух
рас. Держалась Дилси уверенно и с таким чувством собственного досто-
инства, до которого далеко было даже Мамушке, ибо у Мамушки оно было
благоприобретенным, а у Дилси - в крови.
И она не так коверкала слова, как большинство негров, речь ее была
правильнее.
- Добрый вечер вам, мисс, и вам, мисс. И вам, мистер Джералд. Извини-
те за беспокойство, да уж больно мне хотелось поблагодарить вас, что вы
купили меня и мою дочку. Меня-то кто хошь купит, а вот что Присей, чтоб
мне не тосковать по ней, - таких нет, и я благодарствую вас. Уж я буду
стараться служить вам и никогда не позабуду, что вы для меня сделали.
- Хм-хм... - Джералд откашлялся и пробормотал что-то невнятное, чрез-
вычайно смущенный тем, что его так явно уличили в содеянном добре.
Дилси повернулась к Скарлетт, и затаенная улыбка собрала морщинки в
уголках ее глаз.
- Мисс Скарлетт, Порк сказывал мне, как вы просили мистера Джералда
купить меня. И я хочу отдать вам мою Присей в служанки.
Пошарив позади себя рукой, она вытолкнула вперед дочь - маленькое ко-
ричневое создание с тоненькими птичьими ножками и бесчисленным множест-
вом торчащих в разные стороны косичек, аккуратно перевязанных веревочка-
ми. У девочки был умный, наблюдательный взгляд, зорко подмечавший все
вокруг, и тщательно усвоенное глуповатое выражение лица.
- Спасибо, Дилси, - сказала Скарлетт, - но боюсь, Мамушка станет воз-
ражать. Ведь она мне прислуживает с того дня, как я появилась на свет.
- Мамушка-то уж: совсем старенькая, - невозмутимо возразила Дилси с
такой уверенностью, которая несомненно привела бы Мамушку в ярость. -
Она - хорошая няня, да только ведь вы-то теперь уже леди и вам нужна
умелая горничная, а моя Присей целый год прислуживала мисс Индии. Она и
шить может, и не хуже всякой взрослой вас причешет.
Дилси подтолкнула дочь; Присей присела и широко улыбнулась Скарлетт,
и та невольно улыбнулась в ответ.
"Шустрая девчонка", - подумала Скарлетт и сказала:
- Ладно, Дилси, спасибо, когда мама вернется, я поговорю с ней.
- И вам спасибо, мэм. Пожелаю вам спокойной ночи, - сказала Дилси и
покинула столовую вместе с дочкой, а Порк поспешил за ними. Со стола уб-
рали, и Джералд снова принялся ораторствовать, без всякого, впрочем, ус-
пеха у своей аудитории и потому без особого удовольствия для себя. Его
грозные предсказания близкой войны и риторические возгласы: "Доколе же
Юг будет сносить наглость янки!" - порождали у скучающих слушательниц
лишь односложные: "Да, папа" и "Нет, папа". Кэррин, сидя на подушке,
брошенной на пол под большой лампой, была погружена в романтическую ис-
торию некой девицы, постригшейся в монахини после смерти своего возлюб-
ленного; слезы восторга приятно щекотали ей глаза, и она упоенно вообра-
жала себя в белом монашеском чепце. Сьюлин что-то вышивала - "для своего
приданого", как она объяснила, стыдливо хихикнув, - и прикидывала в уме,
удастся ли ей на завтрашнем барбекю отбить Стюарта Тарлтона у Скарлетт,
очаровав его своей женственной мягкостью и кротостью, которыми Скарлетт
не обладала. А Скарлетт была в смятении чувств из-за Эшли.
Как может папа без конца толковать о форте Самтер и об этих янки,
когда у нее сердце рвется на части и он это знает? Будучи еще очень
юной, она находила непостижимым, что люди могут быть так эгоистично рав-
нодушны к ее страданиям и в мире все продолжает идти своим путем, в то
время как ее сердце разбито.
В душе ее бушевала буря, а все вокруг выглядело таким спокойным, та-
ким безмятежным, и это казалось ей странным. Тяжелый буфет и стол крас-
ного дерева, массивное серебро, пестрые лоскутные ковры на натертом до
блеска полу - все оставалось на своих местах, словно ничего не произош-
ло. Эта была уютная, располагающая к дружеской беседе комната, и обычно
Скарлетт любила тихие вечерние часы, которые семья проводила здесь после
ужина, но сегодня вид этой комнаты стал ей ненавистен, и если бы не
страх перед резким окриком отца, она выскользнула бы за дверь и, стреми-
тельно прокравшись через темный холл, наплакалась бы вволю на старой со-
фе в маленьком кабинетике Эллин.
Это была самая любимая комната Скарлетт. Здесь Эллин каждое утро си-
дела за высоким секретером, проверяя счета и выслушивая доклады Джонаса
Уилкерсона, управляющего имением. Здесь нередко собиралось и все се-
мейство: Эллин что-то записывала в тяжелые гроссбухи, Джералд дремал в
старой качалке, дочки примостились на продавленных подушках софы, тоже
уже слишком ветхой, чтобы украшать собой парадные покои. И Скарлетт сей-
час хотелось только одного: остаться там вдвоем с Эллин и выплакаться,
уткнувшись головой ей в колени. Когда же наконец вернется мама?
Но вот на аллее заскрипел гравий под колесами, и негромкий голос Эл-
лин, отпускавшей кучера, донесся в столовую. Взгляды всех устремились к
двери. Шурша кринолином, она быстро вошла в комнату - лицо ее было уста-
лым и грустным. Повеяло легким ароматом вербены, навечно, казалось, уг-
нездившимся в складках ее платья, - ароматом, который для Скарлетт был
неотторжим от образа матери. Мамушка - хмурая, с недовольно выпяченной
нижней губой и кожаной сумкой в руках - следовала за хозяйкой чуть поо-
даль. Она что-то нечленораздельно бормотала себе под нос - достаточно
тихо, чтобы нельзя было разобрать слов, и достаточно громко, чтобы ее
неодобрение не осталось незамеченным.
- Извините, что задержалась, - сказала Эллин, сбрасывая шотландскую
шаль со своих усталых плеч на руки Скарлетт, и, проходя, погладила дочь
по щеке.
При появлении жены лицо Джералда мгновенно просияло.
- Ну что - окрестили это отродье? - спросил он.
- Да, окрестили бедняжку и оплакали, - сказала Эллин. - Я боялась,
что Эмми тоже отдаст богу душу, но, мне кажется, она оправится.
Дочери обратили к ней исполненные любопытства вопрошающие взгляды, а
Джералд философически покачал головой:
- Ну, может, это и к лучшему, что он помер, несчастный ублю...
- Ой, как поздно! Пора прочесть молитву, - как бы невзначай перебила
его Эллин, и если бы Скарлетт хуже знала мать, она бы даже не заподозри-
ла, что Эллин перебила Джералда намеренно.
А было бы все же любопытно узнать, кто отец ребенка Эмми Слэттери, но
Скарлетт понимала, что у матери про это не дознаешься. Сама Скарлетт по-
дозревала, что это Джонас Уилкерсон - она не раз видела, как он прогули-
вался по вечерам с Эмми. Джонас был янки и холостяк, а должность управ-
ляющего, которую он занимал, отрезала ему все пути в дома богатых план-
таторов. Он не мог бы посвататься ни к одной из их дочерей и был лишен
возможности водить компанию с кем-либо, кроме таких бедняков, как Слэт-
тери, и им подобных отщепенцев. Вместе с тем по своему образованию он
был на голову выше этих Слэттери, и Скарлетт казалось вполне естествен-
ным, что он и не подумает жениться на Эмми, хотя частенько гулял с ней в
сумерках.
Скарлетт вздохнула - любопытство ее было задето. На глазах у ее мате-
ри происходило многое, но она этого как бы не замечала. Эллин умела про-
ходить мимо всего, что противоречило ее понятиям о благопристойности, и
старалась научить этому и Скарлетт - впрочем, без особого успеха.
Эллин шагнула к камину, где в маленькой инкрустированной шкатулке,
стоявшей на полке, хранились ее четки, но решительный голос Мамушки зас-
тавил ее остановиться:
- Мисс Эллин, вам бы надо поесть хоть малость, прежде чем читать мо-
литву.
- Спасибо, Мамушка, я не голодна.
- Я сейчас подам вам ужин, и чтоб вы поели, - с хмурым упрямством за-
явила Мамушка и возмущенно зашагала на кухню. - Порк! - крикнула она. -
Скажи кухарке, чтобы развела огонь. Мисс Эллин вернулась.
В холле заскрипели половицы под тяжелой ступней, и до ушей сидевших в
столовой донеслось бормотанье, звучавшее все явственней по мере того,
как Мамушка удалялась:
- Твердишь, твердишь - все понапрасну... Не стоят они того, чтобы так
для них стараться. Никчемный, неблагодарный народ, хуже нет во всем
графстве, чем эта белая рвань. И нечего мисс Эллин утруждать себя. Будь
у них голова на плечах, имели бы, как другие, своих ниггеров. Да разве
ей втолкуешь...
Воркотня замерла, когда Мамушка скрылась с глаз в крытой галерее, со-
единявшей холл с кухней. У старой служанки был особый способ доводить до
сведения господ свою точку зрения по тому или иному вопросу. Она знала,
что достоинство не позволяет белым господам обращать хоть малейшее вни-
мание на воркотню черных слуг, и чтобы не уронить своего достоинства,
они должны делать вид, будто ничего не слышат, как бы громко она ни раз-
ворчалась, едва ступив на порог. Это спасало ее от возможности получить
нагоняй и в то же время позволяло вполне недвусмысленно высказывать свое
мнение.
Вошел Порк с тарелками, прибором и салфеткой. Следом за ним, застеги-
вая на ходу белую полотняную куртку, спешил Джек, маленький десятилетний
негритенок. Он держал в руке самодельное орудие для отпугивания мух в
виде тонкой жерди длиной в два его роста, с привязанными к ней узкими
полосками газетной бумаги. У Эллин имелось очень красивое опахало из
павлиньих перьев, но им пользовались лишь в особо торжественных случаях
и то лишь после небольшой домашней междоусобицы, ибо Порк, кухарка и Ма-
мушка считали, что перья павлина приносят несчастье.
Эллин опустилась на стул, который поспешил пододвинуть ей Джералд, и
четыре голоса атаковали ее разом:
- Мама, у меня на бальном платье отпоролись кружева, а я хотела на-
деть его завтра, когда мы поедем в Двенадцать Дубов. Может быть, ты по-
чинишь?
- Мама, новое платье Скарлетт гораздо красивее моего, и вообще я выг-
ляжу ужасно в розовом. Почему бы ей не надеть мое розовое, а я надену ее
зеленое. Ей розовый цвет к лицу.
- Мама, можно, я завтра тоже останусь на танцы? Мне ведь уже тринад-
цать...
- Ну, доложу я вам, миссис О'Хара... Тише вы, трещотки, пока я не
надрал вам уши!.. Кэйд Калверт был сегодня утром в Атланте... Вы дадите
мне слово сказать или нет?.. И говорит, что все там в страшном волнении
и только и разговору что о войне, военных учениях и формировании войско-
вых частей. И вроде бы, если верить слухам, в Чарльстоне решили не да-
вать больше спуску янки.
Эллин устало улыбнулась, слушая эту разноголосицу, и, как подобает
почтительной супруге, первому ответила Джералду.
- Если наиболее достойные люди Чарльстона придерживаются такого мне-
ния, то я полагаю, что и мы не заставим себя ждать и присоединимся к
ним, - сказала она, ибо была воспитана в убеждении, что, за исключением
Саванны, самая лучшая и самая родовитая часть населения континента сос-
редоточена в этом маленьком портовом городке, и убеждение это, кстати
сказать, полностью разделялось самими чарльстонцами.
- Нет, Кэррин, пока нельзя, моя дорогая. В будущем году ты будешь но-
сить длинные платья и танцевать на балах, и эти розовые щечки еще ярче
разрумянятся от удовольствия. Ну, не надувай губок, детка! Ты же можешь
поехать на барбекю и даже остаться на ужин, понимаешь? Но никаких балов,
пока тебе не сравнялось четырнадцати.
- Принеси мне твое платье, Скарлетт. Я пришью кружева, когда мы вста-
нем из-за стола.
- Мне не нравится твой тон, Сьюлин. Твое розовое платье очень краси-
во, и цвет этот ничуть не меньше идет тебе, чем зеленый - Скарлетт. Но я
разрешаю тебе надеть завтра мое гранатовое колье.
Сьюлин за спиной матери торжествующе показала Скарлетт нос, ибо та
собиралась выпросить колье для себя. Скарлетт в ответ высунула язык.
Сьюлин страшно злила Скарлетт своим постоянным хныканьем и эгоизмом и не
раз получала бы от Скарлетт затрещину, не будь умиротворяющая рука Эллин
всегда начеку.
- А теперь, мистер О'Хара, я хотела бы узнать подробнее, что, по сло-
вам мистера Калверта, происходит в Чарльстоне, - сказала Эллин.
Скарлетт прекрасно понимала, что мать нисколько не интересуется ни
войной, ни политикой, считая их чисто мужским делом, в которое ни одна
умная женщина, не должна совать нос. Но Джералд любил порассуждать на