Внутренний человек в русской языковой картине мира - Языковедение - Скачать бесплатно
Категоризация явлений внутренней жизни человека как движения в
пространстве есть одно из проявлений образа-архетипа жизни - пути,
входящего в число универсальных праобразов человеческого сознания
(«мифологического универсума») [Кузьмина 1995; Лакофф 1988]. «Данный "путь"
[субъектов и объектов внутреннего мира. - Е.К.] метафорически основан на
физическом восприятии движения объектов и субъектов в объективном
пространстве» [Пименова 1999: 218]. И потому в языке (речи) при выборе
такого способа описания психического реализуются все основные компоненты
исходного фрейма «движение»: агенс (свободно перемещающееся лицо, предмет)
- предикат перемещения (изменения положения в пространстве) -
пространственные ориентиры движения (исходный / конечный пункт,
направление, трасса, область передвижения).
В зависимости от выбора синтаксической конструкции (глагольная
-дативоподобная[9]) и характера заполнения агентивной позиции внутреннее
движение может быть репрезентировано как невольное, осуществляемое
независимо от воли и желания человека, или, наоборот, как активное, в той
или иной степени осознанное, контролируемое им. Как в дативоподобных
конструкциях, так и в глагольных (в том случае, если агентивная позиция
отводится не реальному субъекту психической активности, а отчужденной от
него «части» - самостоятельно действующей субстанции) реализуется
представление о непроизвольности внутреннего состояния. Если же в
актантной структуре предиката движения в роли агенса выступает субъект
состояния, психическое предстает как произвольное (ср.: До меня дошло в
значении «Я понял» - Дошел до всего сам; Ему в голову пришла такая мысль -
Он пришел к этой мысли не сразу). В качестве предикатов состояния
используются глаголы движения. Для семантической интерпретации явлений
психики в рамках данной модели, помимо произвольности - непроизвольности
движения / перемещения, значимыми дифференциальными признаками являются
также замкнутость – открытость внутренних квазипространств,
репрезентированных как область перемещения объектов и субъектов психики
(ср.: изливать душу кому – влезть в душу кому; выйти из себя – прийти в
себя; выбросить что-либо из головы – вбить что-либо себе в голову и др.).
Анализ аффиксальной и корневой семантики предикатов движения,
используемых для описания внутреннего человека, а также их актантной
структуры позволяет выделить три разновидности ПСМ 3, характерные для
динамического способа репрезентации пространственных отношений субъектов и
объектов внутреннего мира человека: 1) движение в границах пространства, 2)
выход за границы пространства вовне, 3) проникновение внутрь пространства
извне.
Описание указанных пропозитивных структур, их образно-ассоциативного
потенциала было бы неполным без предварительного рассмотрения СК субъекта,
организующей событийную семантику этих субкатегориальных моделей, и поэтому
оно будет представлено в главе 3, посвященной актантным непространственным
категориям.
Богатство образного содержания СК и субкатегориальных моделей
пространственной репрезентации внутреннего человека, обусловленное
ассоциативным характером человеческого мышления, создает оптимальные
условия для усиления выразительности и изобразительности высказываний,
имеющих разнообразное функционально-речевое назначение. Узуальные,
максимально идиоматичные выражения со стертой внутренней формой, ставшие
языковыми клише, как правило, выполняют в речи номинативно-характеризующую
функцию. Они позволяют описывать различные нюансы психических состояний и
качеств личности, в частности: ? оценить силу чувства, степень
эмоционального потрясения и их продолжительность (любил глубоко, огорчен до
глубины души, грусть безгранична), ? охарактеризовать основательность
знаний, идей, ментальных процессов, масштаб интересов (погрузился в думы,
знания глубоки, интересы узки, мысли поверхностны), ? определить
соответствие психических состояний, качеств личности этическому идеалу
(мелкая душа, возвышенный ум, высокая любовь, низменная натура), оценить
умственные способности, воображение человека (ограниченный ум, широкая
фантазия, глубокий ум) и др.
Пространственные образы внутреннего человека являются основой
экспрессивных форм сообщений о явлениях психики. В разговорной речи,
характеризующейся эмотивно-оценочной направленностью экспрессивности,
обычно прибегают к готовым, стандартным средствам «обыденной риторики», не
требующим проявления лингвокреативных способностей (А она все в облака
витает; Он обидчивый: чуть что – сразу в бутылку лезет; У него котелок не
варит; У него не голов, а кладезь премудрости и др.).
Использование стилистических приемов метафорического развертывания
стереотипных образов, актуализации и переосмысления внутренней формы
узуальных языковых единиц в процессе их структурно-семантических
трансформаций позволяет создавать яркие, индивидуально-авторские описания
психики человека, выполняющие в художественной речи экспрессивно-
эстетическую функцию. Так, например, именно оживление и обновление
внутренней формы устойчивого сочетания животный страх, осуществляемое по
принципу народной этимологии (живот - вместилище животного страха), лежит в
основе наглядного, экспрессивно заряженного описания внутреннего состояния
героя рассказа В. Токаревой: «Животный страх» происходит вовсе не от слова
«животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и
оттуда правит человеком (В. Токарева. Неромантичный человек).
Как и в художественной речи, в научно-популярном повествовании,
имеющем экспрессивно-интеллектуальную направленность, оригинальное,
индивидуально-авторское образное наполнение стереотипных субкатегориальных
пространственных моделей позволяет оказывать мощное эмоциональное
воздействие на читателя. Вот типичные примеры использования автором
окказиональных образов (библиотеки и кладбища) в высказываниях, реализующих
семантическую модель пространственно-определительной характеризации
внутреннего человека. Живая метафора квазипространств человека выступает
как средство воздействия на эмоциональную сферу читателя с целью убедить в
уникальности и неисчерпаемости потенциала всякой личности: Этот узор генов,
эта библиотека памяти, это живое, чувствующее, странное, знакомое,
изменяющееся - такого, именно такого существа никогда раньше не было и
больше не будет – и это все вы; Каждый несет в себе, помимо задатков
известных способностей, имеющих спрос современности, еще и «Н» неизвестных
– уже или еще не нужных. Мы кладбище молчаливых загадок (В. Леви)
Легко преодолевая стереотипность языковой формы и ее образного
содержания, индивидуально-авторское сознание тем не менее обычно следует
традиционным «правилам» выбора вспомогательного субъекта пространственной
репрезентации психики.
От выбора вспомогательного субъекта пространственной репрезентации
внутреннего человека, во многом зависит эмоционально-оценочное значение
языковой (речевой) единицы. Это замечание справедливо и для узуальных
языковых единиц, и для создаваемых в речи высказываний и их фрагментов.
Тенденция пространственной категоризации внутреннего человека такова:
характер оценки прямо пропорционален масштабам прототипических
пространственных образов («ширина», «протяженность» актуализируют
положительное отношение к объекту изображения, а «узость», «ограниченность»
– отрицательные). Эта тенденция отсылает нас к особому фрагменту
концептосферы русского народа, отраженного в его языке. В русском языке
существует ряд слов: ширь, даль, приволье, раздолье и др., -
характеризующихся положительной коннотацией и напрямую связанных со
специфической русской идеей (концептом) простора – большого, открытого,
протяженного в ширину пространства, как правило зрительно воспринимаемого
(простор чаще всего ассоциируется с равнинным пейзажем – степью, полем),
где «легко дышится, ничто не давит, не стесняет», где «человек может
достичь покоя и быть самим собой» [Шмелев, 2002, 348-349], -
противопоставленного ограниченным, замкнутым, тесным для человека
пространственным реалиям. Ср. реализованные в представленных в главе
метафорических выражениях, сравнениях, идиомах космические, небесные,
природно-пространственные образы благородной, глубокой души, внутренних
состояний, далеких от повседневности и пр., с образами «бытового
назначения» - разного рода хранилищ, контейнеров (стакана, бутылки,
кошеля, решета, чулана, кладовой), с их подчеркнутой материальностью,
пространственной ограниченностью, что сигнализирует о примитивизации
духовного мира человека. Стоит заметить, что актуализация наивных
представлений о пространственном устройстве внутреннего мира человека
обнаруживает себя и аксиологически нейтральных контекстах, в которых
преобладает изобразительность. Вот один из таких случаев: Вся сфера
чувств, ощущений… приобретает особое значение, которого она была лишена в
рациональной картине мира. ‹…› …«Мыслю, следовательно, существую». Но ведь
всегда понимали, что это «мыслю» – лишь верхушка айсберга, тонкая пленка
«рацио», под которой глубины, множество этажей (М. Жамкочьян).
Представление о сложном устройстве психики человека дается в научно-
популярном изложении при помощи образа водного пространства, скрывающего в
своей глубине, под тонкой пленкой разума (по-видимому, ледяной, поскольку
он еще и верхушка айсберга) целые пласты иррационального, чувственного,
которые выстраиваются один над другим, как этажи здания.
Для описания внутренних состояний, интерпретированных в образах дома,
релевантными оказываются признаки «обжитое», «теплое», «освещенное»,
формирующие концепт «уют». В зависимости от того, актуализируются ли они в
высказывании, психологическое состояние человека характеризуется как
здоровое, комфортное или, наоборот, как болезненное, дискомфортное, ср.
образы души - запущенной холостяцкой квартиры и дома, очага, приюта: ...В
душе его было пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкой квартире, с
потертым ковром, на котором вечно валялись давно прочитанные и уже успевшие
пожелтеть газеты и журналы, постель вечно не заправлялась…(М. Юденич). – Я
впустил тебя в душу погреться,/ но любовь залетела вослед (А. Кутилов).
В случае природнопространственной репрезентации явлений «внутренней
вселенной» характер оценки, как правило, определяется степенью освоенности
пространственной реалии - вспомогательного субъекта. В частности, сложные
внутренние состояния, процессы ассоциируются с долгим передвижением в
границах неосвоенного, чуждого человеку пространства: Это я, невезучий, в
вашу душу тропинку искал (А. Кутилов); …Сознание привычно заработало в двух
направлениях – одна часть внимательно отслеживала ситуацию на дороге…
другая же – плавно растекалась по не ведомым никому пустынным тропинкам его
размышлений и воспоминаний (М. Юденич).
Подобные преемственные связи индивидуально-авторских и стереотипных,
конвенциональных представлений о внутреннем человеке обнаруживаются также и
в том, что в процессе образно-ассоциативного, метафорического представления
психических феноменов авторы иногда опускают вспомогательный субъект
сравнения, уподобления. При этом, однако, понимание высказывания никоим
образом не затрудняется, поскольку последний легко восстанавливается из
макро- и микроконтекстных условий (лексическое окружение, ближайшие
высказывания, содержащие ключевое слово, тематика и в том числе
стереотипные национально-языковые образы внутреннего человека). См.,
например, выражение, в котором вспомогательный субъект пространственной
репрезентации человека имплицирован (…Важно не выпустить на свободу «джина»
совести, испепеляющего русскую душу со скоростью света (А. Битов.
Пушкинский дом)): на него «намекает» лексико-семантический состав
высказывания, его «подсказывает» идиома выпустить джина из бутылки. Человек
уподобляется сосуду (бутылке), вмещающему в границах своего тела некие
психические феномены: в национально-языковом сознании - отрицательные,
неуправляемые страсти, негативные эмоции; в авторском варианте - совесть,
так же мучащую человека изнутри, как и указанные эмоции.
Выводы.
1. Разнообразные лексико-грамматические средства пространственной
интерпретации явлений внутреннего мира человека, предоставляемые русским
языком, позволяют изобразить последние либо как внутрипространственные,
либо как внешнепространственные. Для первых характерно использование как
номинаций целостного человека – вместилища, так и частичного (обозначенного
партитивами), причем для соответствующих образов-форм с пространственно-
предметной семантикой характерен метаморфизм (превращение) одного вида
локализации психических явлений в другой.
2. Внешнепространственная образная репрезентация внутреннего человека
опирается на номинации мира небесного и мира земного. В художественной речи
соответствующие метафоры, как правило, развернуты, актуализированы, так что
национально-языковые образные модели репрезентации психических феноменов
получают яркие, экспрессивно переосмысленные, актуализированные, часто
оценочные смыслы. Среди внешнепространственных моделей психики явно
преобладают микро- (а не макро-) пространственные, в частности образы
жилищ, хранилищ, очагов, сада, леса и др.
3.Наш материал позволяет выделить и систематизировать основные
семантико-синтаксические пропозитивные модели как средства образной
репрезентации явлений внутренней жизни человека. Представлены
пространственно характеризующие модели (в этих моделях внутренний человек
характеризуется за счет приписывания ему конкретного пространственного
признака, названного предикатом с первичным дименсиональным или
дистанционным значением, или в результате уподобления внутреннего мира
человека некоторому предмету, имя которого коннотирует определенные
пространственные признаки); модели локализации, хранения, бытия психических
феноменов (модели организуются номинациями предикатов и пространственных
определителей – целостных или частичных наименований человека, причем
прагматически (аксиологически) значимыми в этих моделях являются оппозиции
заполненность - незаполненность «вместилища»; наличие – отсутствие
уникальных органов «душевной» жизни. Упомянутым статическим образным
семантическим моделям противостоят пропозитивные модели движения /
перемещения, представляющие динамический аспект пространственных отношений
субъектов и объектов внутреннего мира. Для семантической интерпретации
явлений психики в рамках упомянутых образных субкатегориальных моделей
пространственного перемещения значим дифференциальный признак
«произвольность – непроизвольность» описываемых состояний человека,
«замкнутость – открытость» квазипространств (переход вовне / извне).
Глава 3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал
актантных семантических категорий как способов
языковой репрезентации внутреннего человека
3. 1. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал
семантической категории и субкатегории субъекта
В структуре пропозиции высказываний о внутреннем человеке выделяется два
обязательных смысловых компонента, формирующих денотативную ситуацию: лицо
+ приписывамое ему психическое состояние (действие, качество, реакция),
подвергающуюся в процессе формирования речевого сообщения определенной
понятийно-языковой интерпретации. Наш материал показывает, что образная
пропозитивно-событийная структура значительного числа речевых сообщений о
внутреннем человеке организуется при помощи непространственных актантных
семантических категорий, обозначающих различных, активных и неактивных,
«участников» ситуации – субъекта, объекта и инструмента.
Реальным (так называемым денотативным) субъектом описываемых в речи
психологических ситуаций является человек, и именно ему приписываются
разнообразные эмоции, чувства, мысли, желания. Даже не будучи
вербализованным в высказывании, субъект состояния (внутренний человек)
неизменно остается смысловым компонентом пропозиции: он подразумевается, на
него указывают личные окончания глаголов (Люблю его; Тебя не поймешь),
контекст (Я проводил гостей, оглядел опустевшую комнату. И вдруг стало так
тоскливо).
Образно-ассоциативный потенциал категории субъекта внутреннего мира
человека. Замечено, что вербализация рассматриваемого смыслового
компонента пропозиции осуществляется одним из двух лексико-грамматических
способов - целостно-субъектным и частично-субъектным, противопоставленных
друг другу как прямой и косвенный (метафорический, метонимический)
(Цейтлин 1976; Телия 1987; Арутюнова 1999; Одинцова 2000; Седова 2000(.
Субкатегория целостного внутреннего человека объединяет высказывания,
в которых субъект состояния назван прямо - именем или именной группой:
Коткин устал, и в нем накапливалось странное, тяжелое раздражение… (К.
Булычев. Глаз); Княжна любила его, он это знал; любила самого без титулов,
любила Петра Алексеевича Романова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим)).
Субкатегория частичного внутреннего человека объединяет высказывания,
в которых реальный субъект состояния (человек) метонимически замещен
партитивом, называющим одну из его «частей», формирующих представление об
анатомическом составе человека. Органы психической жизни (сердце, мозг,
душа, совесть и др.), функционирование которых обеспечивает, с точки зрения
наивного сознания, протекание определенных психические процессов, выступают
в качестве ипостасей внутреннего человека и становятся, благодаря семантико-
синтаксическому приему «расщепления духовного «Я» человека», особым
предметом его внутренней рефлексии, предметом относительно автономным и как
бы наблюдаемым со стороны» [Одинцова 2000: 16]. Отчужденные от человека
«части» выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным
субъектом состояния или в роли его метонимического заместителя, ср.: Он
тоскует – Душа его тоскует; Меня посетила мысль – Мысли пришли мне в
голову; Ее терзает страх – Страх терзает ее душу; Он полюбил – В сердце его
пробудилась любовь. См. Ппимеры реализации частично-субъектного способа
репрезентации внутреннего человека в речи: Старому сердцу не под силу ждать
и ждать удара невесть откуда (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим.); Память
отбросила все тягостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и
возвышенным (В. Токарева. Центр памяти); Ему [В. Высоцкому. - Е.К.] скучно,
он прожил жизнь Жеглова, его творческое нутро требует нового… (из газ.
интервью со С. Говорухиным).
В высказываниях с частично-субъектной репрезентацией внутреннего
человека регулярно используется понятие души, которая, в отличие от прочих
органов внутренней жизни человека, имеющих достаточно узкую «специализацию»
(ум – думать, понимать; память – запоминать, припоминать; сердце –
чувствовать и т. д.), является средоточием всей внутренней жизни человека.
Ее роль «не сводится к функционированию в качестве вместилища чувств»
[Шмелев 2002: 315] – «душа – в общенародном языке – и чувствует, и мыслит»
[Одинцова 2000: 17]. Отождествляясь с личностью человека, с его внутренним
«я», с его сущностью [Урысон 1995: 4], душа легко занимает позицию
целостного субъекта внутреннего состояния. Ей противостоит дух, особый
компонент внутреннего мира личности – сверхлегкая нематериальная
субстанция, которая, будучи частицей нематериального, высшего,
потустороннего мира внутри человека, ассоциируется с началом жизни в целом
(см. выражения со значением конца человеческой жизни: испустить дух, дух
вон), но ни с каким бы то ни было психическим процессом [Урысон 1999].
(«Анатомические» признаки понятия дух обнаруживаются лишь в некоторых
устойчивых выражениях, указывающих на его тесную связь с процессом дыхания,
ср.: затаить дух – затаить дыхание, перевести дух – перевести дыхание, дух
захватывает – дыхание захватывает). Таким образом, духу отказано в статусе
функционирующего внутри человека органа психики (Е.В. Урысон, А.Д.
Шмелев). Лишенный определенной функциональной нагрузки, связанной с
психическим, дух, «в отличие от души, не мыслится как средоточие внутренней
жизни человека, не отождествляется с личностью субъекта» [Урысон 1999: 20]
и, следовательно, не может выступать в качестве метонимического заменителя
человека (Мне радостно – Моей душе радостно - ?? Моему духу радостно; Я
тоскую – Душа тоскует - ?? Мой дух тоскует, Я хочу чего – Моя душа просит
чего – ?? Дух просит / хочет чего; У меня тоска – На душе / в душе тоска -
?? В духе / на духе тоска). (Позиция субъекта для слова «дух» возможна лишь
в тех случаях, когда последнее означает бесплотное существо из
потустороннего мира, сверхъестественную субстанцию (абсолютный дух, дух
добра, злой дух, духи леса и др.), то есть не имеет отношения к составу
внутреннего человека.)
Внутренний человек, репрезентированный одной из указанных ипостасей –
как целостный или частичный – включен в систему более частных семантических
субкатегорий. Так, в зависимости от пространственно-временной
дистанцированности субъекта состояния от субъекта речи, определяемой
автором высказывания, выделяются такие категориальные смыслы, как
инклюзивность и эксклюзивность (термины предложены авторским коллективом
кн.: (Золотова, 1998(), формирующие субкатегорию включенности.
В высказываниях, маркированных по признаку инклюзивности (от англ.
inclusive – содержащий, включающий), состояние представлено как
переживаемое: говорящий отождествляется с мыслящим, чувствующим субъектом
(или его метонимическим представителем) – они имеют одного референта, ср.:
Я радуюсь; (Мое) сердце радуется; Мне радостно и т. д. В высказываниях с
обобщенно-личным значением описываемое внутреннее состояние представлено не
просто как инклюзивное, но и как узуальное, типичное, закономерное,
повторяющееся. Оно приписывается различным лицам, включая самого
говорящего, адресата и любого другого человека. Внутренний человек в таких
сообщениях обычно обозначен именем (именной группой), называющим не
индивидуализированного представителя множества субъектов (человек, молодые,
влюбленные и т.п.) или указывающим на них (кванторами типа все, всякий,
каждый из нас, один из нас), ср: Там бережно хранятся исследуемые рукописи
и даже личные вещи, принадлежащие давно почившим, от одних имен которых не
может не забиться всякое русское сердце (А. Битов. Пушкинский дом); Но вот
формируется образ [идеального партнера. – Е.К.] и начинается чистая химия,
в просторечье называемая романтической любовью. Влюбленные в этот период
испытывают чувство Икара, впервые поднявшегося в воздух (из газ.); Не
всякому болезнь чужая в сердце входит, не всякого в жалость вводит (посл.).
В неопределенно-личных конструкциях решающим является наличие
лексических элементов, указывающих на говорящего и позволяющих отнести его
к числу субъектов состояния, ср.: Вам рады. – В моем доме (в нашей семье)
Вам рады. (Вероятнее всего, что именно во втором случае говорящий разделяет
радость третьих лиц.)
В высказываниях, маркированных по признаку эксклюзивности (от англ.
exclusive – исключительный, составляющий исключительную принадлежность),
состояние представлено как наблюдаемое со стороны и интерпретируется так,
как это сделал бы субъект состояния, заглянув внутрь другого человека и
обнаружив недоступное для других – то, что происходит в душе, сердце, уме
(Он радуется; Его сердце радуется; У него радость). Субъект речи в данном
случае не совпадает с денотативным субъектом, но выступает как всевидящий и
всезнающий наблюдатель.
В тех случаях, когда перед автором сообщения поставлена задача описать
человека «изнутри», построив высказывание таким образом, чтобы реципиент
мог взглянуть на внутреннего человека глазами другого человека (не
отождествляя при этом себя с наблюдетелем), используют прием, получивший
название отстранения (Б.А. Успенский). Он обнаруживает себя, в частности, в
тех высказываниях, где используются модальные слова типа казалось, как
будто, видимо и т. п., функция которых – «оправдывать применение глаголов
внутреннего состояния [как, впрочем, и всех других языковых единиц,
участвующих в изображении психической сферы. – Е.К.] по отношению к лицу,
которое, вообще говоря, описывается с какой-то посторонней («отстраненной»)
точки зрения [Успенский 1995: 113-114]. В семантическую структуру
высказываний о «внутреннем» человеке, помимо указанных модальных слов и
частиц, могут входить и другие «операторы отстраненности» - компоненты,
формирующие рамку наблюдения, так называемую модальную рамку «второго
порядка» [Вольф 1989: 69-71]. Это номинации наблюдателя, предикаты
восприятия (видеть, слышать, замечать и др.), а также лексемы со значением
внешней выраженности внутренних состояний (светиться, выражать,
изображаться и др.) в сочетании в номинациями «деталей» внешнего облика
человека (лицо, глаза, улыбка и др.). Например: Она огорчена приходом
гостя. – Мы заметили, что она огорчена приходом гостя, Она как будто
огорчена приходом гостя; Она была обрадована. – Она сияла от радости, В ее
голосе слышалась радость (в высказываниях справа от тире использованы
средства, подчеркивающие наблюдаемость эмоциональных состояний денотативных
субъектов, в высказываниях слева компоненты «рамки наблюдения»
имплицированы).
Как и в сфере сигнификативного отражения «внешних» (физических,
физиологических, социальных и др.) проявлений человека, исходная
психологическая ситуация допускает один их двух основных способов
интерпретации, которые могут быть условно названы агентивным (от лат.agens,
agentis – действующий) и экспериенциальным (от англ. experience -
испытывать) [Вежбицкая,1996: 40-44; Одинцова 1991; Арутюнова 1999: 386;
Стексова 2002: 10-14; Пименова 1999: 81]. Они противопоставлены друг другу
по признакам активности - пассивности денотативного субъекта, присутствия –
отсутствия волевого, сознательного начала в осуществлении происходящего с
ним события (будь то процесс, состояние, действие, положение дел – все то,
что происходит с субъектом).
В одних случаях то или иное эмоциональное, ментальное событие
репрезентируется как осознанное, контролируемое человеком, берущего на себя
ответственность за осуществление этого события. В результате такого взгляда
на исходную ситуацию денотативный субъект репрезентируется как агенс –
активный субъект, владеющий собственным поведением, своими стремлениями,
желаниями, чувствами, эмоциями, берущий на себя ответственность за них.
В других случаях событие во внутренней сфере личности представляются
как осуществляющиеся без участия / помимо воли и желания человека,
возникающие спонтанно, непроизвольно, а денотативный субъект при этом
осмысляется как «инертная вещь» [Одинцова 1991: 65], «пассивный
экспериенцер» [Вежбицкая 1996: 44; Пименова 1999: 81]. В зависимости от
выбранного средства языковой семантической интерпретация данного
субкатегориального смысла человек
|
