Ильин Илья - Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа - Скачать бесплатно
тельности; фактически это начало также представляло собой не
что иное, как детерминированность, только носящую откровенно
иррациональный характер, поскольку утверждалось, что она бес-
сознательно обуславливает поэтическое словотворчество и всякое
иное творчество. Если первая детерминированность, называемая
Кристевой вслед за Лаканом символической функцией, иррацио-
нально обусловливает социальное поведение людей, то вторая --
семиотическая функция -- также иррационально обуславливает
его творчество.
Как и у Лакана, символическая функция связывалась Кри-
стевой с социальными, психологическими, логическими и прочими
ограничениями, носившими подчеркнуто языковой характер, при-
чем настолько, что не всегда можно с уверенностью сказать, где
кроется их первопричина. Семиотическая же функция понималась
исследовательницей как действие бессознательного, стремящегося
прорваться сквозь эти ограничения.
По сути дела, в "Революции поэтического языка" Кристева
дала несомненно более биологизированный вариант трактовки
лакановского учения о структуре человеческой психики по срав-
нению с тем, какой оно получило в более поздних работах пост-
структуралистов второй половины 70-х и всех 80-х годов, когда в
условиях изменившегося климата идей социологические и дебио-
логизирующие интерпретации стали приобретать больший вес и
значение 5.
Попытка выйти из тупика детерминизма: оправдание свободы у Батлера
Если данное понимание че-
ловека и было характерно для
переходного периода между
структурализмом и постструкту-
рализмом или, вернее, для време-
ни формирования постструктура-
лизма в отдельную доктрину, то
собственно поиски путей выхода
из этого тупика и стали специфической чертой зрелого постструк-
турализма. В этом плане было бы крайне интересно проследить,
в каком именно идеологическом пространстве искали теоретики
постструктурализма место для собственной воли, для сознатель-
ного выбора человека. Вернемся к аргументации Кристофера
Батлера, попытавшегося дать теоретическое оправдание свободы
индивида: "Как только была выделена природа социальных дис-
курсов, которые предположительно структурируют нас в мире и
______________
5Подробнее о Кристевой см.: Постструктурализм. Деконструктивизм. По-
стмодернизм. С. 120-153.
91
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
тексте как мужчин и женщин, нам остается лишь одно из двух:
или брать на себя ответственность за их использование (тот факт,
что язык семафора, которым я пользуюсь, полностью продикто-
ван мне, не снимает с меня вины, если я допущу катастрофу са-
молета, в результате чего снова возникает проблема морального
субъекта), или изменить наш дискурс, взглянув на него критиче-
ски, что, разумеется, как раз и представляет собой то, что требу-
ет от нас марксизм, поскольку это позволяет ему утверждать, что
он также обладает принципами, основанными на предпосылках
более высокого порядка и касающихся более широкого контекста
человеческой деятельности. Его подход предполагает, что если
даже мы и находимся в плену господствующей идеологии (или
какой-либо другой), то способны освободиться от нее. Однако
если субъект в результате этого всего лишь перемещается в дру-
гой, в равной мере социально детерминированный дискурс, то
тогда перед нами открывается лишь возможность бесконечного
регресса. Тем не менее и в данном случае сохраняет свой смысл
утверждение, что мы способны принимать рациональные решения
в пограничных сферах, существующих между этими дискурсами,
при условии, что мы их осознаем. Сам факт этого осознания мо-
жет просто зависеть от исторической счастливой случайности,
хранящей нас от веры в греческих богов, демонов, черной магии
или еще чего тому подобного. Например, в данный момент нам
достаточно повезло, чтобы понять, что дискурсы типа открытой
идеологии или те, которые детерминируют субъект, или эманси-
пирующий дискурс марксизма, утверждающий, что все мы, и
прежде всего рабочие (ибо рабочий может думать, что он сво-
бодно предлагает свой труд на капиталистическом рынке), при-
учены мыслить превратно, -- все эти дискурсы относительны в
сопоставлении друг с другом, при том что один из них может
быть господствующим; но ipso facto это дает нам в руки ключ к
принятию арбитражного выбора между ними. Это как раз то, что
мы и пытаемся делать, сопоставляя индивидуалистический и со-
циальный типы интерпретации" (77, с. 128-129).
Сам Батлер называет свою позицию "ради-
кально-либеральной"; очевидно, более терминологически правиль-
ным было бы ее определить как разновидность либерально трак-
туемого неомарксизма. Можно сказать, что он последовательно
стремится избежать того, что называется "холистической системой
убеждений" (там же, с. 153), и выступает сторонником методо-
логического плюрализма, пытаясь дать некий синтез
"лингвистического, структурного, деконструктивистского и мар-
92
ГЛАВА II
ксистского подходов" к тексту. На этом основании он и критику-
ет позицию Ф. Джеймсона в "Политическом бессознательном"
как неприемлемо холистическую.
Разумеется, и сам Джеймсон далеко не столь последователь-
ный марксист и даже материалист, каким он кажется Батлеру,
обвиняющему его в попытках придать марксизму характер
"цельной объяснительной методологии", и заявление самого
Джейсона, что "марксизм включает в себя другие интерпретатив-
ные модусы или системы" (191, с. 47), как показывает анализ, в
основном остается на уровне скорее декларации, нежели конкрет-
ной методологии исследования. К тому же, при заявке Батлера на
плюрализм как основной объяснительный метод, то, что он назы-
вает "марксистским подходом", занимает в его анализе весьма
существенное место, да и вообще в том внимании к проблеме
социального, которое проявляют оба критика, очень много обще-
го, позволяющего сделать вывод о значительном внутреннем па-
раллелизме их теоретического мышления. Разница между ними
-- в большей степени радикальности, с которой Джеймсон скло-
нен объявлять объединительную роль марксизма, способного, в
его понимании, вместить в свою методологию все современные
методы анализа текста, и в более умеренной позиции Батлера,
апеллирующего к традиционному плюрализму либераль-
но-демократического толка мышления. Тем не менее Батлер, как
и многие его британские коллеги, несомненно тяготеет к социо-
логизированной интерпретации явлений духовной деятельности
человека, окрашенной у него в специфические тона "моральной
озабоченности" и "нравственной ответственности" субъекта дей-
ствия.
Поиск свободы: индивид между "льдинами структур"
у Хеллера и Уэллбери
Однако суть проблемы не в
этом, а в том, какое место отво-
дится свободной воле индивида в
рамках постструктуралистских
представлений даже при попытке
дать им неомарксистскую интер-
претацию. Если мы сравним
мнение Батлера с точкой зрения
американских философов и культурологов Томаса Хеллера и Дэ-
вида Уэллбери, явно чуждых марксизму, то и у них обнаружим
поразительное сходство как общих мировоззренческих установок,
аргументации, так и конечных выводов. Исследователи отмечают:
"Интеллектуальная история нынешнего столетия может быть про-
читана в терминах фундаментального противоречия: с одной сто-
93
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
роны, демонтаж классической фигуры, и одновременная попытка
заново ее постичь -- с другой" (180, с 10). Хеллер и Уэллбери
подчеркивают, что уже для структуралистских аналитиков, пред-
ставителей самых разных сфер научной деятельности, развитие
автономной индивидуальности стало предметом коренного пере-
смотра, пройдя большой путь от своего первичного восприятия
как "телоса" -- как главной цели всех устремлений современно-
сти -- до признания того факта, что она превратилась в "главное
идеологическое орудие незаконнорожденной масскультуры" (там
же, с. 10). Со временем полученное структуралистами, как они
полагали, систематизированное знание "объективных детерминант
сознания" начало восприниматься как надежная теоретическая
защита против этической анархии радикального субъективизма.
Однако, отмечают исследователи, по мере того, как количе-
ство выявленных структур все увеличивалось, стали все более
отчетливо обнаруживаться как их явно относительный характер,
так и -- что привело к себе особое внимание современных анали-
тиков уже постструктуралистского толка -- их несомненная роль
в формировании "режима знания и власти". Под этим подразу-
мевается, что структуры, открытые в свое время структуралиста-
ми, могут не столько иметь объективное значение, сколько быть
насильственно навязанными изучаемому объекту как следствие
неизбежной субъективности взгляда исследователя. Другой сторо-
ной этого вопроса является тот факт, что, будучи однажды сфор-
мулированы, структуры становятся оковами для дальнейшего раз-
вития познания, поскольку считалось, что они неизбежно предо-
пределяют форму любого будущего знания в данной области.
Чтобы избежать подобной сверхдетерминированности, сверх-
обусловленности индивидуального сознания, начали вырабаты-
ваться стратегии для нахождения того свободного пространства,
которое оставалось по краям конкурирующих структур. Естест-
венно, отмечают Хеллер и Уэллбери, что само ощущение индиви-
да, возникающее в этих щелях-просветах между "льдинами"
структур, оккупирующих практически все пространство
"жизненного мира" (т. е. того мира самосознания, которым, соб-
ственно, они и оперируют и за пределы которого в своих рассуж-
дениях не выходят), не способно приобрести то чувство связанно-
сти и последовательности, которым оно обладало в своем
"классическом виде", т. е. как оно самовоспринималось, начиная
с эпохи Возрождения и до XX в.
Все эти рассуждения о возможности существования свободы
лишь в узком пространстве по краям господствующих дискурсов,
94
ГЛАВА II
в тесных просветах между ними, как бы ни трактовать подобную
свободу, дают основания противникам и критикам постструктура-
лизма утверждать о дегуманистических предпосылках этого тече-
ния. Сама же постановка вопроса о возможности лишь марги-
нального существования более или менее свободного сознания
теснейшим образом связано с тем, как была разработана пробле-
матика личности Мишелем Фуко -- с его тезисом о социально
отверженных (безумцах и художниках), которые, являясь марги-
нальными личностями, аутсайдерами по отношению к современ-
ным властным структурам культурного сознания, способны оспо-
рить их авторитет и власть.
Ввиду остро ощущаемого современным гуманитарным мыш-
лением кризиса понятия личности возникли многочисленные по-
пытки найти новые инстанции, способные организовать в некое
целое субъективный опыт человека. Не удивительно, что едва ли
не основной из таких инстанций становится понятие нарратива,
повествования.
Нарратив как эпистемологическая форма
Так, среди теоретиков по-
стмодернизма в самых разных
областях человеческого знания
получила свое широкое распро-
странение концепция американ-
ского литературоведа Ф. Джейм-
сона о нарративе как об собой эпистемологической форме, орга-
низующей специфические способы нашего эмпирического воспри-
ятия 6. Вкратце суть этой концепции состоит в том, что все вос-
принимаемое может быть освоено человеческим сознанием только
посредством повествовательной фикции, вымысла; иными слова-
ми, мир доступен человеку лишь в виде историй, рассказов о нем.
Проблема взаимоотношения между рассказом-нарративом и
жизнью, рассматриваемая как выявление специфически нарратив-
ных способов осмысления мира и, более того, как особая форма
существования человека, как присущий только ему модус бытия,
в последнее время стал предметом повышенного научного интере-
са в самых различных дисциплинах. Особую роль сыграло в этом
литературоведение, которое на основе последних достижений
лингвистики стало воспринимать сферу литературы как специфи-
ческое средство для создания моделей "экспериментального ос-
воения мира", моделей, представляемых в качестве примера для
"руководства действиями". Среди наиболее известных работ дан-
________________
6 Более подробно об этом см. Постструктурализм. Деконструктивизм. По-
стмодернизм. С. 217-218.
95
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
ного плана можно назвать "На краю дискурсам
Б. Херрнстейн-Смит (181), "Формы жизни: Характер и вооб-
ражение в романе" М. Прайса (252), "Чтение ради сюжета:
Цель и смысл в нарративе" П. Брукса (74), книгу
Ф. Джеймсона "Политическое бессознательное: Нарратив как
социальной символический акт" (191).
Ту же проблематику, хотя несколько в ином аспекте, разра-
батывают философ и теоретик литературы П. Рикер ("Время и
рассказ", 255) и историк X. Уайт ("Метаистория: Историческое
воображение в XIX столетии", 288). Первый пытается доказать,
что наше представление об историческом времени зависит от тех
нарративных структур, которые мы налагаем на наш опыт, а вто-
рой утверждает, что историки, рассказывая о прошлом, до из-
вестной степени заняты нахождением сюжета, который смог бы
упорядочить описываемые ими события в осмысленно связной
последовательности.
Социологический конструктивизм и его концепция
Особый интерес вызывают
работы современных психологов,
представителей так называемого
"социологического конструкти-
визма", которые для обоснования
своей теории личности, или, как
они предпочитают ее называть, "идентичности", обращаются к
концепции текстуальности мышления, постулируя принципы само-
организации сознания человека и специфику его личностного са-
мополагания по законам художественного текста. Например, под
редакцией Т. Г. Сарбина был выпущен сборник "Нарративная
психология: Рассказовая природа человеческого поведения"
(260), где его перу принадлежит статья "Нарратология как кор-
невая метафора в психологии".
Нарративные модусы по Брунеру
В частности Дж. Брунер в
книге "Актуальные сознания,
возможные миры" (75) различа-
ет нарративный модус самоос-
мысления и самопонимания и
более абстрактный научный модус, который он называет
"парадигматическим". Последний лучше всего приспособлен для
теоретически абстрактного самопонимания индивида; он основан
на принципах, абстрагирующих конкретику индивидуального опы-
та от непосредственного жизненного контекста. Иными словами,
парадигматический модус способен обобщить лишь общечеловече-
ский, а не конкретно индивидуальный опыт, в то время как
96
ГЛАВА II
"нарративное понимание" несет на себе всю тяжесть жизненного
контекста и поэтому является лучшим средством ("медиумом")
для передачи человеческого опыта и связанных с ним противоре-
чий. Согласно Брунеру, воплощение опыта в форме истории, рас-
сказа позволяет осмыслить его в интерперсональной, межличност-
ной сфере, поскольку форма нарратива, выработанная в ходе раз-
вития культуры, уже сама по себе предполагает исторически опо-
средованный опыт межличност-
ных отношений.
Психосоциальная идентичность Эриксона
Американские психологи
Б.Слугоский и Дж. Гинзбург,
предлагая свой вариант решения
"парадокса персональной иден-
тичности -- того факта, что в любой момент мы являемся одним
и тем же лицом, и в то же время в чем-то отличным от того, ка-
ким мы когда-то были" (275, с. 36), основывают его на переос-
мыслении концепции Э. Эриксона в духе дискурсив-
но-нарративных представлений. Эриксон, представитель
эго-психологии, выдвинул теорию так называемой
"психосоциальной идентичности" как субъективно переживаемого
"чувства непрерывной самотождественности", основывающейся на
принятии личностью целостного образа своего Я в его неразрыв-
ном единстве со всеми своими социальными связями. Изменение
последних вызывает необходимость трансформации прежней
идентичности, что на психическом уровне проводит к утрате, по-
тере себя, проявляющейся в тяжелом неврозе, не изживаемом,
пока индивидом не будет сформирована новая идентичность.
Слугоский и Гинзбург считают необходимым перенести ак-
цент с психических универсалий эриксоновской концепции иден-
тичности, находящихся на глубинном, практически досознатель-
ном уровне, на "культурные и социальные структурные парамет-
ры, порождающие различные критерии объяснительной речи для
социально приемлемых схем" (275, с. 50). По мнению исследо-
вателей, люди прибегают к семиотическим ресурсам
"дискурсивного самообъяснения" для того, "чтобы с помощью
объяснительной речи скоординировать проецируемые ими иден-
тичности", т. е. воображаемые проекты своего Я, внутри которых
они должны выжить" (там же).
97
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
Личность как "самоповествование" у Слугосского и Гинзбурга
Слугоский и Гинзбург вы-
ступают против чисто внутрен-
него, "интрапсихического" обос-
нования идентичности человека,
считая, что язык, сам по себе
будучи средством социально
межличностного общения и в
силу этого укорененным в социо-
культурной реальности господствующих ценностей любого кон-
кретного общества, неизбежно социализирует личность в ходе
речевой коммуникации. Поэтому они и пересматривают эриксо-
новскую теорию формирования эго-идентичности уже как модель
"культурно санкционированных способов рассказывания о себе и
других на определенных этапах жизни. Как таковая, эта модель
лучше всего понимается как рационализированное описание само-
рассказов" (там же, с. 51). С их точки зрения, присущее челове-
ку чувство "собственного континуитета" основывается исключи-
тельно на континуитете, порождаемом самим субъектом в процес-
се акта "самоповествования". Стабильность же этого автонарра-
тива поддерживается стабильностью системы социальных связей
индивида с обществом, к которому он принадлежит.
Сформулированное таким образом понятие "социального
континуитета" оказывается очень важным для исследователей,
поскольку личность мыслится ими как "социально сконструиро-
ванная" (и лингвистически закрепленная в виде авторассказа), и
иного способа ее оформления они и не предполагают. То, что в
конечном счете подобный авторассказ может быть лишь художе-
ственной фикцией, хотя ее существование и связывается исследо-
вателями с наличием социально обусловленных культур-
но-идеологических установок исторически конкретного общества,
следует из приводимых примеров. В них объяснительная речь
литературных персонажей уравнивается в своей правомочности с
высказываниями реальных лю-
дей.
"Рассказовые структуры личности" у К. Мэррея: комедия, романс, трагедия, ирония.
Еще дальше по пути олите-
ратуривания сознания пошел
К. Мэррей. В своем стремлении
определить рассказовые структу-
ры личности он обращается к
классификации известного канад-
ского литературоведа Нортропа
Фрая и делит их на "комедию",
98
ГЛАВА II
"романос", "трагедию" и "иронию", т. е. на те повествовательные
модусы, которые Фрай предложил в свое время для объяснения
структурной закономерности художественного мышления.
Применительно к структурам личностного поведения
"комедию" Мэррей определяет как победу молодости и желания
над старостью и смертью. Конфликт в комедии обычно связан с
подавлением желания нормами и обычаями общества. Он находит
свое разрешение в результате рискованного приключения или в
ходе праздника, снимающего, временно отменяющего неудобства
обременительных условностей, посредством чего восстанавливает-
ся более здоровое состояние социальной единицы -- того микро-
общества, что составляет ближайшее окружение героя. "Романс",
наоборот, нацелен на реставрацию почитаемого прошлого, осуще-
ствляемую в ходе борьбы (обязательно включающей в себя ре-
шающее испытание героя) между героем и силами зла.
В "трагедии" индивид терпит поражение при попытке пре-
одолеть зло и изгоняется из своего общества -- из своей соци-
альной единицы. С величественной картиной его краха резко кон-
трастирует сатира "иронии"; ее задача, по Мэррею, состоит в
демонстрации того факта, что "комедия", "романс" и "трагедия",
с помощью которых человеческое сознание пытается осмыслить, в
терминах исследователя, "контролировать", данный ему жизнен-
ный опыт, на самом деле отнюдь не гарантируют нравственного
совершенства как индивидов, так и устанавливаемого ими соци-
ального порядка, в свою очередь регулирующего их поведение.
Хотя исследователь в своем анализе в основном ограничиваются
двумя нарративными структурами (комедия и романс) как
"проектами социализации личности", он не исключает возможно-
сти иной формы "биографического сюжета" становления лично-
сти, например, "эпической нарративной структуры".
Как подчеркивает Мэррей, "эти структуры претендуют не
столько на то, чтобы воспроизводить действительное состояние
дел, сколько на то, чтобы структурировать социальный мир в
соответствии с принятыми моральными отношениями между об-
ществом и индивидом, прошлым и будущим, теорией и опытом"
(275, с. 182). В отношении эпистемологического статуса этих
структур исследователь разделяет позицию Рикера, считающего,
что они представляют собой своего рода культурный осадок раз-
вития цивилизации и выступают в виде мыслительных форм, под-
верженных всем превратностям исторической изменчивости и яв-
ляющихся специфичными лишь для западной нарративной тради-
ции. Последнее ограничение и позволяет Мэррею заключить, что
99
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
указанные формы лучше всего рассматривать не как универсаль-
ную модель самореализация, т. е. как формулу, пригодную для
описания поведенческой адаптации человека к любому обществу,
а в более узких и специфических рамках -- как одну из истори-
ческих форм социальной психики западного культурного стерео-
типа.
Таким образом, нарратив понимается Мэрреем как та сю-
жетно-повествовательная форма, которая предлагает сценарий
процесса опосредования между представлениями социального по-
рядка и практикой индивидуальной жизни. В ходе этой медиации
и конституируется идентичность: социальная -- через
"инстанциирование" (предложение и усвоение примерных стерео-
типов ролевого поведения) романсной нарративной структуры
испытания, и персональная -- посредством избавления от инди-
видуальных идиосинкразии, изживаемых в карнаваль-
но-праздничной атмосфере комической нарративной структуры:
"Эти рассказовые формы выступают в качестве предписываемых
способов инстанциирования в жизнь индивида таких моральных
ценностей, как его уверенность в себе и чувство долга перед та-
кими социальными единицами, как семья" (там же, с. 200).
Именно они, утверждает Мэррей, и позволяют индивиду осмыс-
ленно и разумно направлять свой жизненный путь к целям, счи-
таемым в обществе благими и почетными.
Следовательно, "романс" рассматривается ученым как сред-
ство испытания характера, а "комедия" -- как средство выявле-
ния своеобразия персональной идентичности. Главное здесь уже
не испытание своего "я", как в "романсе", требующего дистанци-
рования по отношению к себе и другим, а "высвобождение того
аспекта Я, которое до этого не находило своего выражения" (там
же, с. 196), -- высвобождение, происходящее (тут Мэррей ссы-
лается на М. Бахтина) в атмо-
сфере карнавальности.
Итог: личность как литературная условность
Как из всего этого следует,
союз лингвистики и литературо-
ведения имел серьезные послед-
ствия для переосмысления про-
блемы сознания. Здесь важно
отметить два существенных фактора. Во-первых, восприятие соз-
нания как текста, структурированного по законам языка, и,
во-вторых, организация его как художественного повествования
со всеми неизбежными последствиями тех канонов литературной
условности, по которым всегда строился мир художественного
100
ГЛАВА II
вымысла. Но из этого следует еще один неизбежный вывод --
сама личность в результате своего художественного обоснования
приобретает те же характеристики литературной условности, вы-
мышленности и кажимости, что и любое произведение искусства,
которое может быть связано с действительностью лишь весьма
опосредованно и поэтому не может претендовать на реаль-
но-достоверное, верифицируемое изображение и воспроизведение
любого феномена действительности, в данном случае -- действи-
тельности любого индивидуального сознания.
Даже если допустить то крамольное, с точки зрения совре-
менных теоретиков языкового сознания, предположение, что лич-
ность конструируется по законам реалистического нарратива, то и
тогда, если верить авторитету тех же уважаемых теоретиков, она
будет создана но законам заведомо ошибочным, основанным на
ложных посылках и неверных заключениях, и ни в какой мере не
будет способна привести к истине. Но, очевидно, это и требова-
лось доказать, ибо постмодернизм всегда нацелен на доказатель-
ство непознаваемости мира.
ЛЕВЫЙ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ И АНГЛИЙСКИЙ ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ: ТЕОРИИ
"СОЦИАЛЬНОГО ТЕКСТА"
И "КУЛЬТУРНОЙ КРИТИКИ"
Теория постструктурализма в значительной степени обязана
своим существованием леворадикальной, или, вернее, левоаван-
гардистской версии постструктуралистской доктрины. В этом от-
ношении она как бы перешагнула неокритический опыт Йельской
школы второй половины 70-х -- начала 80-х годов и непосред-
ственно обратилась к тем попыткам осмысления современного
искусства, которые были предприняты французскими исследова-
телями, условно говоря, телькелевского круга и последующими
поколениями критиков, продолживших их традицию.
Еще раз подчеркнем тот факт, что, когда речь заходит о ле-
вом деконструктивизме, мы имеем дело прежде всего и с несо-
мненной критикой весьма существенных положений постструкту-
ралистской доктрины, и с безусловным освоением ее отдельных
сторон. Поэтому для своего анализа мы берем лишь те случаи, о
которых можно с достаточной вероятностью судить как о даль-
нейшем развитии тенденций внутри самого постструктурализма, а
не о примерах внешнего и эклектичного заимствования случайных
признаков.
Любая попытка анализа англоязычного постструктурализма
ставит перед своим исследователем сразу целый ряд проблем, и
одна из первых -- это сама возможность выделения его как це-
лостного феномена из столь интернационального по своей природе
явления, каким является современный постструктурализм. Тут
сразу возникают сложности двоякого рода. Во-первых, сложно-
102
ГЛАВА II
сти, условно говоря, первого порядка -- постструктурализм обя-
зан своим происхождением теориям, зародившимся по преимуще-
ству во Франции 60-х гг. и в любой другой стране в значитель-
ной степени, по крайней мере по объему излагаемого материала,
выступает как популяризация, объяснение, истолкование и при-
способление инонациональных концепций к проблематике своего
национального материала, своей национальной культурной тради-
ции. Иными словами, возникает проблема перевода, транскрип-
ции понятий, рожденных в одной культурной среде в понятийный
ряд, присущий иной культурной традиции.
Но когда речь находит о странах англоязычного региона, то
появляются сложности второго порядка: как выделить националь-
ную специфику английского, американского, не говоря уже о ка-
надском и австралийском, вариантов подхода к решению в прин-
ципе общих теоретических задач, свойственных постструктурализ-
му, в условиях столь интенсивного обмена идей, постоянной прак-
тики visiting professors и беспрерывной цепи международных
семинаров, которые с завидной регулярностью организуют все
хоть сколь-нибудь уважающие себя университеты с мировым (или
без него) именем. В результате невольно приходится жертвовать
именами многих австралийских и канадских ученых, когда берешь
на свою душу грех классификации по национальному признаку
или национальным школам.
И тем не менее специфика всякой национальной разновидно-
сти постструктурализма весьма заметна и по отношению к его
французским учителям, и к своему столь влиятельному
(разумеется, в рамках постструктуралистского мира) американ-
скому аналогу, рассматриваемому многими теоретиками как обра-
зец именно наиболее типичного своего рода канона литературо-
ведческого постструктурализма. Именно английские постструкту-
ралисты смогли не только устоять в конкурентной борьбе за тео-
ретическое влияние с авторитетом самой популярной "Иельской
школы" США, но даже оказать существенное воздействие на
формирование другого направления в рамках американского пост-
структурализма -- на т. н. левый деконструктивизм.
В США можно назвать целый ряд исследователей левого,
или, вернее, левацкого, толка, которые предприняли попытки со-
единить разного рода неомарксистские концепции с постструкту-
рализмом, создавая, в зависимости от своих взглядов, то его со-
циологизированные, то откровенно экстремистские социологиче-
ские версии. Самые популярные из них -- это Фредрик Джейм-
сон, Фрэнк Лентриккия, Гайятри Спивак, Джон Бренкман и
103
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
Майкл Рьян. Не представляя собой какого-либо единого движе-
ния, они тем не менее образовали весьма влиятельный противовес
аполитическому и аисторическому модусу Йельской школы.
Объективности ради, так же, как и для получения более
точного представления об общей картине, необходимо отметить
тот факт, что постструктурализм всегда был отзывчив на некото-
рые концепции марксизма. Другое дело, что он воспринимал мар-
ксизм в виде разного рода, условно говоря, неомарксистских
представлений, с одной стороны, а с другой -- в форме лишь
отдельных положений, формулировок, не не как целостное уче-
ние. Разумеется, есть все основания усомниться, насколько по-
добный марксизм можно назвать аутентичным, или, вернее, тра-
диционным, тем более что те постструктуралисты, которые обра-
щаются к Марксу, сами всегда при этом подчеркивают, что они
воспринимают марксизм через призму его рефлексии Франкфурт-
ской школой или взглядов Л. Альтюссера, Антонио Негри, а в
Англии вдобавок и Троцкого. Естественно, здесь наблюдается
большой разброс мнений, от полного отрицания, осторожного
скептицизма до признания либо отдельных положений и частич-
ной истинности учения, либо открыто декларируемой ангажиро-
ванности (правда, последнее, надо прямо сказать, встречается
довольно редко).
Трактовка марксизма у Дерриды
Весьма типичным примером
постструктуралистского понима-
ния марксизма могут послужить
взгляды самого Дерриды. При
всей их изменчивости в этом
отношении, четче всего они им были сформулированы в интервью
1980 г., которое он дал в Эдинбурге Джеймсу Киэрнзу и Кенку
Ньютону. В ответ на вопрос Киэрнза, не изменил ли он свою
точку зрения на марксизм со времен ее публикации в 1972 г. в
"Позициях" (117), Деррида сказал: "Марксизм, разумеется, не
является чем-то единым. Не существует одного марксизма, нет
единой марксистской практики. Поэтому, чтобы ответить на ваш
вопрос, я должен был бы сначала дифференцировать много раз-
личных видов марксистской теории и практики, и это было бы
очень долгим процессом. Но я бы хотел снова подчеркнуть, что
существует некая возможная связь между открытым марксизмом
и тем, чем я интересуюсь. Я настаиваю на открытом марксизме.
Как вы возможно знаете, ситуация во Франции совершенно из-
менилась со времени публикации "Позиций". В то время, когда
марксизм был доминирующей идеологией среди французских ин-
104 ГЛАВА II
теллектуалов, я был озабочен тем, чтобы определить дистанцию
между марксизмом и тем, чем я сам интересовался, таким обра-
зом, чтобы подчеркнуть специфику моей собственной позиции.
Однако в течение четырех-пяти лет марксизм перестал быть
господствующей идеологией. Я не хочу преувеличивать, но я бы
сказал, что марксисты сегодня почти стыдятся называть себя
марксистами. Хотя я не являюсь и никогда не был ортодоксаль-
ным марксистом, я весьма огорчен тем антимарксизмом, который
господствует сейчас во Франции, и в качестве реакции на это, а
также по политическим соображениям и личным предпочтениям я
склонен считать себя большим марксистом, чем я был в те време-
на, когда марксизм был своего рода крепостью" (113, с. 22).
Уточняя по просьбе Киэрнза термин "открытый марксизм",
Деррида заметил: "Это тавтология. Марксизм представляет собой
и представлял с самого начала, еще с Маркса, открытую теорию,
которая должна была постоянно трансформироваться, а не стано-
виться застывшей в догмах и стереотипах. Также верно, что эта
теория, которая по политическим причинам, нуждающимся в спе-
циальном анализе, обладала большей, по сравнению с другими
теориями, тенденцией к схоластике, к отказу от трансформаций,
которые имели место в свое время в науках, в психоанализе, в
определенном типе лингвистики. Это казалось мне антимарксист-
ским жестом со стороны тех, кто называл себя марксистами.
Процесс превращения в открытую систему был очень медленным,
неровным и нерегулярным, и это как раз и кажется мне несвой-
ственным духу изначального марксизма.
Таким образом, открытый марксизм -- это то, что, не усту-
пая, естественно, эмпиризму, прагматизму, релятивизму, тем не
менее не позволяет какой-либо политической ситуации или поли-
тической власти налагать на себя теоретические ограничения, как
это иногда имело место в Советском Союзе, да и во Франции
тоже. Открытый марксизм -- это то, что не отказывается а
priori от изучения проблематики, которую, как он считает, не сам
породил, и которая, очевидно, пришла со стороны. Я убежден в
возможности существования -- на основе законов, которые мар-
ксизм сам бы мог сделать предметом своего анализа, -- особой
проблематики вне пределов марксистской теории, вне способности
ее постичь в том обществе, где господствует эта теория" (там же).
Эта довольно пространная цитата нужна нам не для того,
чтобы показать, в какой мере Дерриду можно считать марксис-
том (важнее сам факт, что марксизм был в 1980-х годах неотъ-
105
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
емлемой составляющей западного сознания вне зависимости от
того, как мы оцениваем сам марксизм или переменную величину
его реального воздействия на того или иного ученого в тот или
иной конкретный исторический момент), но прежде всего для
того, чтобы продемонстрировать весьма типичное для леволибе-
ральной западной интеллигенции в целом представление об огра-
ниченности круга тем, доступных аналитическим возможностям
марксизма. В данном смысле Деррида, при всей осторожной
предположительности своих взглядов, смотрел на возможности
марксизма с большим оптимизмом, чем большинство его коллег
по постструктурализму. Как правило, за пределы марксизма вы-
водятся проблематика бессознательного, объявляемая сферой ла-
кановского фрейдизма, представление о языковой природе созна-
ния, а также весь круг вопросов феноменологически-
герменевтического комплекса. Что касается последнего, то многие
ученые деконструктивистской ориентации склонны преувеличивать
отрицательный характер критики феноменологии и герменевтики
Дерридой и не замечать его глубинных связей с этой философ-
ской традицией, что довольно убедительно доказывает в своей
книге "Радикальная герменевтика: Повтор, деконструкция и гер-
меневтический проект" (1987) (81) американский философ Джон
Капуто.
Поэтому можно лишь с большой долей условности указы-
вать на наличие некоего элемента марксизма во взглядах социо-
логически ориентированных американских критиков, находящихся
в круге постструктуралистски-деконструктивистских представле-
ний. Речь прежде всего идет о различных вариантах того доволь-
но распространенного в кругах западной интеллигенции явления,
которое мы называем неомарксизмом, представленным в идеях
Франкфуртской школь!, Георга Лукача, еврокоммунизма и т. д.
При этом необходимо обязательно учитывать, что этот элемент
воспринимается в комплексе набора идей и концепций, которые
связаны с именами Маркса, Ницше, Соссюра, Фрейда, Гада-
мера. Лакана, Дерриды и Фуко. Этот ряд имен и составляет тот
идейный контекст, вне которого невозможно себе представить
какого-либо серьезного современного мыслителя. Поэтому, вне
зависимости от того, называют ли того или иного критика мар-
ксистом, или даже если он сам себя склонен так определять,
только конкретный анализ его философских и политических
взглядов способен дать ответ на вопрос, кем он действительно
является.
106
ГЛАВА II
"Герменевтика подозрительности"
Более того, нередко бывает
очень трудно выделить этот эле-
мент марксизма (даже в его не-
омарксистской оболочке) из об-
щего идеологически-теоретическо-
го комплекса позднесартровской экзистенциальной феноменоло-
гии, постструктурализма Фуко, фрейдовского и лакановского пси-
хоанализа и дерридеанской деконструкции. Современное западное
сознание ощущает как общую черту названных выше мыслителей
то, что Рикер в своей книге "Об интерпретации" (1965) (254)
назвал более или менее ярко выраженным недоверием к поверх-
ности вещей, к явной реальности. Отсюда тот импульс к деми-
стификации поверхностных явлений и иллюзий, которую Рикер
определил как "герменевтику
подозрительности".
Разногласия левых деконструктивистов и Йельской школы
Как уже отмечалось, основ-
ными пунктами разногласия ме-
жду левыми деконструктивистами
и йельцами были аполитичность и
анти-, вернее, аисторичность по-
следних. У де Мана и Хиллиса Миллера эта аисторичность прак-
тически доходила до отказа от истории литературы. Точнее было
бы сказать, их познавательный релятивизм закономерно приводил
их к историческому нигилизму вообще и, в частности, к мысли о
невозможности истории литературы как таковой, в чем откровен-
но признавался Хиллис Миллер (239, с. XXI). Бремя истории,
как остроумно заметил Лейч, оказалось для них неподъемным
(213, с. 299).
Антиисторизм йельцев и его критика
В предисловии к своей книге
де Ман пишет: "Аллегории про-
чтения" задумывались как исто-
рическое исследование, но закон-
чились как теория чтения. Я на-
чал читать Руссо, серьезно готовясь к историческому исследова-
нию о романтизме, но обнаружил свою неспособность выйти за
пределы локальных трудностей интерпретации. Пытаясь спра-
виться с этим, я был вынужден перейти от истории дефиниций к
проблематике прочтения" (101, с. IX).
Точно так же и в предисловии к "Риторике романтизма"
(1984) де Ман отмечал, что практика его анализа как скрупу-
лезного прочтения текста постоянно нарушает континуум преем-
ственности историко-литературных традиций, а свою статью в
107
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
"Йельском манифесте" он заключает типично деконструктивист-
ской сентенцией: "Ничто, ни поступок, слово, мысль или текст
никогда не находится в какой-либо, позитивной или негативной,
связи с тем, что ему предшествует, следует за ним или вообще
где-либо существует, а лишь только как случайное событие, сила
воздействия которого, как и сила смерти, обязана лишь случайно-
сти его проявления" (105, с. 69).
Естественно, что подобный аисторизм не мог не вызвать
возражения у исследователей иной политической ориентации, и
прежде всего у тех, кто не мыслил себе существования литерату-
ры вне непосредственного контакта с социально-историческими и
политическими проблемами. Одним из самых решительных кри-
тиков аисторической установки Йельской школы явилась бенгалка
по происхождению Гайятри Спивак. Известность в деконструк-
тивистских кругах она приобрела своим предисловием к переводу
на английский язык работы Дерриды "О грамматологии" (1976)
(112, с. I-XC), фактически представляющим собой целую моно-
графию, где было дано детальное объяснение ключевых положе-
ний французского ученого, а также показан тот исторический и
интердисциплинарный контекст, в котором развивались идеи
Дерриды. Спивак часто называют в критической литературе мар-
ксистским и феминистским литературоведом. Если последнее оп-
ределение вряд ли у кого вызовет возражение, то первое более
чем спорно и свидетельствует лишь о ее несомненной социальной
ангажированности, выраженной в попытках интегрировать про-
блемы третьего мира с феминизмом. С ее точки зрения, тенден-
ция западной цивилизации исключать, т. е. не учитывать общеми-
ровой роли колониальной женщины, равнозначна психоаналитиче-
скому импульсу исключения "другого" и тем самым проявлению
социальных, расовых и классовых предрассудков.
Если отвлечься от навязчивой идеи фаллоцентризма - иде-
фикса всей феминистской критики, критический анализ которого
понимается здесь как часть более широкого идеологического ана-
лиза логоцентризма -- исторически детерминированной и детер-
минирующей системы, приписывающей женщинам специфические
сексуальные, политические и социальные роли, -- то главное, что
не приемлет Спивак в йельском варианте деконструктивизма, _
это его представление об истории, ее излишняя текстуализация у
йельцев, приводящая к неудержимому релятивизму: "Даже если
все исторические систематики могут быть подвергнуты сомнению,
то и в этом случае для того, чтобы появилась возможность ин-
терпретации, необходимо допустить существование минимальной
108
ГЛАВА II
исторической схемы, которая предполагает, что фаллоцентризм
является объектом деконструкции вследствие его одновременного
и совместного сосуществования с историей западной метафизики,
с историей, не отделимой от политической экономии и от собст-
венности человека как держателя собственности" (270, с. 185).
Еще одной специфической чертой подхода Спивак, сущест-
венно отличающей ее уже от чисто феминистской критики (в ча-
стности, например, от Б. Джонсон и Ш. Фельман), является ее
более трезвое понимание текстуальности. С точки зрения Спивак,
-- в данном случае она явно выступает против последователей де
Мана, -- было "ошибкой представлять себе тематику текстуаль-
ности как простую редукцию истории до языка" (там же, с. 171).
Принцип текстуальности для нее не означает разрыва всякой
связи с социально-экономическими, политическими или историче-
скими сферами, как часто полагают многие американские декон-
структоры, и в этом она, пожалуй, близка позиции Дерриды на-
чала 80-х годов.
В этом плане Спивак является представительницей того на-
правления левого деконструктивизма, который пытается соеди-
нить теории текстуальности и интертекстуальности с теорией со-
циального текста. В частности, для нее фаллоцентризм -- это
часть более широкой схемы, сети или текста -- социального тек-
ста западного логоцентрического общества, и ее основная задача
-- не столько трансформировать литературоведение, сколько само
это современное общество в его патриархальных, капиталистиче-
ских, расовых и классовых формах: "Точно так же, как женщины
требуют признания себя в качестве активной силы общества, та-
ким же образом в самом этом обществе должно начаться соответ-
ствующее движение за перераспределение сил производства и
воспроизводства" (там же,
с. 192).
Теория "социального текста"
Объединившись вокруг
журнала "Социальный текст"
(Social text. -- Michihan, 1978),
сторонники этой концепции су-
щественно раздвинули границы интертекстуальности, рассматри-
вая литературный текст в контексте общекультурного дискурса,
включая религиозные, политические и экономические дискурсы.
Взятые все вместе, они и образуют общий или социальный текст.
Тем самым левые деконструктивисты напрямую связывают худо-
жественные произведения не только с соответствующей им лите-
ратурной традицией, но и с историей культуры. Нетрудно заме-
109
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
тить, что здесь они шли в основном по пути, предложенном еще
Фуко.
В связи с этим произошел пересмотр и понятия "референт".
Разумеется, речь идет о пересмотре в рамках постструктуралист-
ской перспективы. Что здесь было первичным: влияние идей
марксизма в том или ином виде, традиций социологического или
культурно-исторического литературоведения, или естественного
развития постструктуралистских концепций, -- вопрос, который в
каждом случае должен решаться индивидуально, в зависимости
от особенностей духовного развития конкретного автора.
Так, например, Джон Бренкман в статье "Деконструкция и
социальный текст" (1979) (72) критиковал узость, ограничен-
ность йельского представления о референте, или "Реальном",
основанного, по его мнению, на устаревших понятиях об объектах
восприятия как о стабильно зафиксированных в сознании воспри-
нимающего. С его точки зрения, референт, или Реальное, являет-
ся исторически порожденным и социально организованным фено-
меном.
Несоответствие означающего и означаемого как "лингвистическая пробуксовка"
Традиционную для всех
постструктуралистов проблему
несоответствия (т. е. произволь-
ный характер связи) между оз-
начающим и означаемым Бренк-
ман, опираясь на Лакана, решает
в духе психоаналитических пред-
ставлений как "лингвистическую
пробуксовку": для многих выска-
зывания содержат в себе неизбежные конститутивные смысловые
"провалы", которые сообщают своим адресатам нечто отличное от
того, что было изначально заявлено или констатировано. Бренк-
ман объясняет этот феномен лингвистической пробуксовки специ-
фической природой человеческой психики, якобы укорененной в
мире фантазмов.
Таким образом, американский исследователь стремится вос-
становить утраченную в теории деконструктивизма связь лингвис-
тической референции одновременно и с социальной реальностью,
и с бессознательным, не отказываясь и от присущего этой теории
представления о неадекватности данной связи. В то же время он
разделяет деконструктивистский тезис о фикциональности и рито-
ричности языка, что, по его мнению, лучшего всего выявляет спо-
собность литературы и критиковать общество, не столько проти-
вопоставляя себя реальному, сколько осознавая свою известную
110
ГЛАВА II
отстраненность от него, и одновременно порождать утопические
возможности, давая волю воображению, или, как предпочитает
выражаться Бренкман, "высвобождая материал фантазии".
Как и все теоретики социального текста, он критически от-
носится к деконструктивистскому толкованию интертекстуально-
сти, считая его слишком узким и ограниченным. С его точки зре-
ния, литературные тексты соотносятся не только друг с другом и
друг на друга ссылаются, но и с широким кругом различных сис-
тем репрезентации, символических формаций, а также разного
рода литературой социологического характера, что, вместе взятое,
как уже отмечалось выше, и образует социальный текст.
Одной из наиболее представительных (чтобы не сказать, по-
пулярных, поскольку на нее чаще всего ссыхаются лишь как на
образец литературы подобного рода, судить же о степени ее
влияния в академических кругах можно только косвенно, по той
энергии, с какой она опровергается) книг леводеконструктивист-
ского толка является работа Майкла Рьяна "Марксизм и декон-
структивизм" (1982) (259). Билингв, ученик Гайятри Спивак,
работавший в конце 70-х годов во Франции вместе с Дерридой,
Рьян поначалу испытывал воздействие модных в конце 60-х го-
дов идей маоизма, а затем западноевропейского неомарксизма,
прежде всего итальянского теоретика Антонио Негри, в переводе
работ которого он принимал самое активное участие.
По всем своим политическим ориентациям и эстетическим
пристрастиям он является типичным представителем радикального
французского постструктурализма. Подобно Спивак и Бренк-
ману, Рьян также предпринимал попытки связать понятия тек-
стуальности и интертекстуальности с теорией "социального тек-
ста", и своеобразие его трактовки заключается в переосмыслении
концепции Дерриды "инаковости", или "отличности" (alterity):
"Невозможно точно локализовать подлинную основу субстанции
или субъективности, онтологически или теологически, бытия или
истины, которая не была бы вовлечена в сеть отношений с дру-
гим (other relations) или в цепь процесса дифференцирования"
(там же, с. 14).
Здесь, очевидно, снова необходимо напомнить о специфике
постструктуралистской терминологии, где понятие "сети", близкое
тому, что под этим подразумевал Делез, употребляя термин
"ризома", заменило традиционное для структурализма представ-
ление о структуре и отличается от него не столь строгим упорядо-
чиванием отношений между своими составными частями и эле-
111
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
ментами, хотя некий принцип, как правило, весьма туманный,
организованности все же сохраняется.
С точки зрения Рьяна все явления, объекты и концепции
способны функционировать исключительно во взаимосвязи, во
взаимном сцеплении, в общем переплетении отношений, конвен-
ций, историй и институтов. Для него, как и для большинства
постструктуралистов, идеи и представления обладают таким же
реальным бытием, как и объекты предметного мира, мира вещей,
точно так же и сам мир представляется ему текстуализованным,
хотя, в противоположность йельцам, и наполненным социальным
содержанием, поэтому любой литературный текст он рассматрива-
ет как неизбежно взаимосвязан-
ный с социальным текстом.
"Анархичность децентрации" у М. Рьяна
Наибольший интерес в рам-
ках исследуемой нами проблемы
вызывает сравнение, проводимое
Рьяном, между философией но-
вых левых и деконструктивистов:
оба эти течения, по ему мнению, обладают общими чертами, сви-
детельствующими о решительном сходстве их главных характери-
стик: "Приоритет плюральности над авторитарным единством,
склонность скорее к критике, нежели к подчинению, неприятие
логики власти и господства во всех их формах, утверждение
принципа различия в противоположность тождеству и оспарива-
ние этического универсализма" (там же, с. 213). Таким образом,
у Рьяна децентрализация (или "децентрация") как способ проти-
востояния любой централизованной власти, санкционированному и
освященному властью авторитету в его любой форме -- государ-
ственной власти, партийной политики, философской концептуаль-
ности или канонизированной литературной традиции -- приобре-
тает явно анархический оттенок в духе новых левых.
Нельзя не заметить, что в этом высказывании Рьяна весьма
наглядно просматривается близость постструктуралистских уста-
новок с постмодернистскими, по крайней мере в том виде, как
они были сформулированы немецким философом Вольфгангом
Вельшем (286). Фактически можно с уверенностью сказать, что
у Рьяна мы наблюдаем несомненное перерастание чисто пост-
структуралистской проблематики в тот конгломерат идей и пред-
ставлений, который выступает как постструктуралистски-
постмодернистский комплекс.
112
ГЛАВА II
Негативная и позитивная герменевтика по Джеймсону
Ту же тенденцию мы на-
блюдаем и у другого американ-
ского исследователя, Фредрика
Джеймсона, представляющего
собой, как и Майкл Рьян, и
Шошана Фельман, своего рода
переходный франко-амери-
канский, если не франко-
англо-американский, вариант постструктурализма. Его самые из-
вестные работы "Марксизм и форма: Диалектические теории ли-
|
