Ильин Илья - Постмодернизм от истоков до конца столетия: эволюция научного мифа - Скачать бесплатно
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
воспринимается как Другой. При этом ребенок путает других со
своим собственным зеркальным отражением. "Я", основанное на
подобной путанице, на данном этапе своего становления естест-
венно не может быть целостной личностью, по самому характеру
своей природы оно испытывает глубинную разорванность --
весьма характерная черта представления Лакана о человеческой
психике вообще, внутреннюю связь которого с экзистенциалист-
скими идеями впоследствии отмечали многие исследователи. Ла-
кан подчеркивает, что первое желание ребенка -- слиться с ма-
терью -- и знаменует собой стремление быть тем, что желает
сама мать. Как пишет Косиков, Воображаемое -- "это тот образ
самого себя, которым располагает каждый индивид, его личная
самотождественность, его "Я" (Moi). Формирование
"воображаемого" происходит у ребенка в возрасте от 6 до 18
месяцев -- на стадии, которую Лакан назвал "стадией зеркала":
именно в этот период ребенок, ранее воспринимавший собствен-
ное отражение как другое живое существо... начинает отождеств-
лять себя с ним..." (9, с. 589).
Символическое -- стадия Другого
Если в "порядке Вообра-
жаемого" отношения ребенка с
матерью характеризуются слитно-
стью, дуальностью и непосредст-
венностью, то когда он вступает
в царство Символического, там он обретает в виде отца с его
именем и запретами тот "третий терм" первичных, базовых чело-
веческих взаимоотношений, того Другого, который знаменует для
него встречу с культурой как социальным, языковым институтом
человеческого существования. По мнению Сарупа, "в Символиче-
ском больше не существует однозначно-прямолинейного отноше-
ния между вещами и тем, как они именуются, -- символ апелли-
рует к открытой, лишенной замкнутости и конечности системе
смысла. Символический процесс означивания носит социальный, а
не нарциссический характер. Именно эдипов комплекс и отмечает
вхождение ребенка в мир символического. Законы языка и обще-
ства начинают укореняться внутри ребенка по мере того, как он
принимает отцовское имя и отцовское "нет" (261, с. 30).
Здесь важно еще раз подчеркнуть, что эта "стадия вообра-
жаемого" с ее "зеркальным Я" формируется, по Лакану, на доя-
зыковом уровне, до того, как "чистый субъект" встретится с це-
лостностью человеческого мира опосредованного знания и опыта.
При этом, как неоднократно отмечалось, этот мир выступает
как мир означающих. В то же время это "воображаемое Я",
70
ГЛАВА II
"идеал-Я" или "фиктивное эго" детского сознания никогда не
исчезает совсем, оставаясь с человеком на протяжении всей его жизни.
Зеркальная стадия
Лакановская "зеркальная стадия" впервые была им пред-
ложена в 1936 г. и наиболее подробно им разработана в ста-
тье 1949 года "Зеркальная стадия как форматор функции "Я"
(206, с. 93-100). Позднее он неоднократно возвращался к этой
проблеме, уточняя это понятие в своих семинарах 1954-1955 гг.
(Семинар II) и в семинарах 1960-1961 гг. (О переносе).
Не углубляясь в саму историю возникновения терминов
французского ученого, отметим, что в принципе зеркальная ста-
дия Лакана (и по времени своего появления, и по многим своим
содержательным характеристикам) явно связана с теорией
"зеркального "Я" (looking glass self theory), как она была сис-
тематизирована социологом и социальным психологом
Дж. Мидом в его известной работе "Разум, Я и общество"
(1934) (235), и фактически представляет ее фрейдистски редуци-
рованный вариант. Дело не в заимствовании, а в содержательном
параллелизме хода мышления и общих фрейдистских корнях, bo-
лее всего их сближает определение "Я" через "Другого", пони-
мание социального как символического и одновременно ограни-
ченность этого социального пределами сознания. Совпадения ме-
жду концепциями наблюдается даже на уровне процесса форми-
рования "Я" как ряда "стадий". Общим было и стремление дать
социальную интерпретацию, дебиологизировав фрейдовскую
структуру личности (более непосредственно проявившееся у Мида
и более "сдвинутое" в сферу "языка" у Лакана).
В определенном смысле, если попытаться придать учению
Лакана в общем-то чуждый ему дух систематичности,
"зеркальная стадия" уже есть начало перехода от Воображае-
мого к Символическому. С точки зрения Сьюзан С. Фридман,
"восприятие себя в зеркале как унитарного целого выводит ре-
бенка (мужского пола) из пред-эдиповского Воображаемого в
линеарный процесс трансформации, проходящий через эдиповскую
стадию в Символический порядок отца. Развитие эго из ложного
или фиктивного imago в зеркальной стадии означает для Лакана,
что это Я формируется в условиях фундаментального отчужде-
ния" (156, с. 168).
По этому поводу одна из наиболее последовательных и вер-
ных учеников Лакана Мод Маннони замечает: "Давайте вспом-
71
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
ним, что в то время, когда впервые устанавливается структура
(сознания. -- И. И.), она связывается Лаканом с "зеркальной
стадией"... Именно здесь может быть понято то, что распределя-
ется между Воображаемым и Символическим. Именно в этот
момент, по Лакану, у эго в инстанции Воображаемого выявляется
Я, и ученый исследует отношения, поддерживаемые этим Я с его
образом, находящимся вне его. То, что принадлежит эго, является
идентификациями Воображаемого. Я конституирует себя по от-
ношению к истине Символического порядка; и Лакан показывает,
как зеркальная идентификация (отсутствующая при психозе) фак-
тически происходит только в том случае, если слово (une parole)
уже предложило субъекту возможность узнать свой образ" (т. е.
отождествить свое отражение в зеркале с самим собой, пользуясь
"словесной", "речевой" подсказкой родителей. -- И. И.) (233, с. 33-34).
Реальное -- то, что "сопротивляется символизации"
Наконец, последняя инстан-
ция, Реальное, -- самая пробле-
матичная категория Лакана, так
как она, с точки зрения француз-
ского психоаналитика, находится
за пределами языка. Иными сло-
вами, Реальное не может быть
испытано, т. е. непосредственно
дано в опыте, поскольку под опытом Лакан понимал только язы-
ковое опосредование, в результате чего Реальное для него
"абсолютно сопротивляется символизации". Косиков, воспроизво-
дя аргументацию ученого, исходившего в своих попытках рекон-
струировать параметры душевной жизни индивида прежде всего
из своих наблюдений о младенческой психологии и, следователь-
но, с позиции ребенка, отмечает: "По Лакану, "мир" для ребенка
в первую очередь отождествляется с телом Матери и персонифи-
цируется в нем, а потому выделение из этого мира (отделение от
материнского тела), образование субъективного "Я", противопос-
тавляемого объективируемому "не-Я", оказывается своего рода
нарушением исходного равновесия и тем самым -- источником
психической "драмы" индивида, который, ощущая свою отторгну-
тость от мира, стремится вновь слиться с ним (как бы вернуться
в защищенное материнское лоно). Таким образом, первичной
движущей силой человеческой психики оказывается нехватка (la
manque-a-etre), "зазор", который индивид стремится заполнить.
Это стремление Лакан обозначил термином потребность (le
besoin). Сфера недифференцированной "потребности", настоя-
72
ГЛАВА II
тельно нуждающейся в удовлетворении, но никогда не могущей
быть удовлетворенной до конца, и есть реальное (выделено авто-
ром. -- И. И.) (9, с. 589).
Теоретическая непроясненность понятия Реального у Ла-
кана, невнятность его определения, отмечаемая всеми его иссле-
дователями, и вообще несомненное нежелание ученого особенно
распространяться на эту тему не могли не породить многочислен-
ные и зачастую весьма полярные по отношению друг к другу
интерпретации этого термина, тем более что сам Лакан, как со-
вершенно верно отметил Косиков, выводит "реальное" за преде-
лы научного исследования" (9, с. 589).
Однако такое положение вещей не могло удовлетворить тех
теоретиков, которые стремились последовательно применять его
идеи к сфере литературы. Как только "Царство Реального" на-
чинало рассматриваться не в чисто биологическом плане, т. е. не
только в узких рамках лакановской схемы поэтапного становления
человеческого сознания, а переносилось на проблематику литера-
туры и, неизбежно, ее взаимоотношения с действительностью
(иными словами, лакановское Реальное начинало переосмысли-
ваться как социальное реальное, т. е. как реальность), это сразу
порождало массу теоретических трудностей.
Особое мнение Джеймсона:"Реальное -- просто история"
Правда, далеко не все кри-
тики с готовностью восприняли
на веру утверждения Лакана о
принципиальной неопределенно-
сти данного термина; например,
Ф. Джеймсон считает, что не так
уж и трудно понять, что имел в
виду французский ученый под этим таинственным реальным: по
его мнению, это "просто сама история" (188, с. 391). Справед-
ливости ради следует отметить, что подобная интерпретация лака-
новского Реального вытекает скорее из собственного понимания
реального самим Джеймсом: "История -- это не текст, не пове-
ствование, господствующее или какое другое, но... как отсутст-
вующая причина она недоступна нам, кроме как в форме текста...
и наш подход к ней и самому Реальному по необходимости про-
ходит через ее предварительную текстуализацию, ее нарративиза-
цию в политическом бессознательном" (там же, с. 395). Тем не
менее сам факт, что Реальное Лакана подверглось такому истол-
кованию, весьма примечателен и как раз свидетельствует об об-
щей тенденции, нежели об отдельном случае.
73
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
Трактовка Морриса: "Реальное -- водораздел между языком и миром вещей"
Суммируя различные интер-
претации лакановского Реально-
го, У. Моррис, в частности, от-
мечает: "Реальное определяется
проблематикой отношений между
Символическим и Воображае-
мым, т. е. Реальное -- это во-
дораздел между Языком как
системой различий и эмпирическим миром образов вещей. Реаль-
ное, конечно, не описывает атомистическую связь между отдель-
ными означающими и означаемыми, между именами и отдельны-
ми предметами. Это не наивная теория реализма как картины
действительности.
Реальное лучше всего осмысляется как то, что Витгенштейн
называл положениями вещей, как аранжировки образов вещей,
которые определяют горизонт нашего знакового окружения. Эта
состояния в основном бессознательны, они даны, подобно тем
культурным мифам, которые Леви-Стросс реконструирует на ос-
нове ритуалов поведения, тем мифам, которые неосознанно для
нас проникают в наше сознание. Или они подобны тем операци-
онным дискурсивным системам, которые мы называем знанием,
иногда даже Истиной -- тому, что Мишель Фуко дал имя эпи-
стем. Реальное опосредует наш опыт, устанавливает порядок и
осмысленность среди людей в их человеческом мире. Возможно,
мы должны понимать это проблематическое Реальное в духе
сартровской ситуации или в хайдеггеровском смысле историче-
ского бытия -- здесь, или, наконец, как это было сформулирова-
но Эдвардом Сеидом в его "Ориентализме". Лакан утверждает,
что Язык как Символический Порядок имеет только асимптома-
тическое отношение к материальной реальности; совершенно вер-
но, но он не может освободиться от этой основы" (243, с. 123).
Фактически Моррис наметил здесь все те основные направ-
ления в трактовке Реального, которые оно получило на поздней
стадии эволюции постструктурализма, начиная со второй полови-
ны 70-х годов, и нельзя не заметить, что при подобной постанов-
ке вопроса такое истолкование Реального приводило к его теоре-
тическому вторжению в сферу действия Символического, в ре-
зультате чего происходила неизбежная деконструкция всей систе-
мы Лакана, если не полное ее обессмысливание. Можно сказать,
что отношение к проблеме лакановского Реального, пожалуй,
существеннее всего выявляет водораздел между теми его последо-
вателями, кто стремится теоретически уничтожить референт, и
74
ГЛАВА II
теми. для кого подобная постановка вопроса кажется неприемле-
мой.
Развитие учения Лакана Парижской школой фрейдизма
Как явствует из выше изло-
женного, лакановская трактовка
психического аппарата человека
как трех инстанций в основном
сводилась, при всех своих социо-
культурных импликациях и лите-
ратурных экскурсах, к проблематике психоанализа. Именно эта
сторона учения Лакана и была развита в работах его учеников и
последователей по Парижской школе фрейдизма Сержа Леклера
(212) и Мод Маннони (233). В качестве примера более или ме-
нее буквального переноса собственно лакановских представлений
на сферу художественной литературы можно привести исследова-
ние Даниэла Ганна "Психоанализ и литература: Исследование
границы между литературным и психоаналитическим" (168). В
частности, он пишет: "Рискуя все сильно упростить, можно ска-
зать, что там, где Символическое в дефиците, там Реальное,
главным местом пребывания которого является тело, призывает
Воображаемое (третий терм в трехсоставной реальности), чтобы
восполнить этот дефицит. "Я" является решающей инстанцией
Символического Порядка, как предполагал Лакан с того времени,
когда он разработал свою теперь известную теорию "зеркальной
стадии" (1949). Функция "Я" неизбежно связана с потребно-
стью движения за пределы фрагментированного тела чисто ин-
фантильных ощущений через "ликующее освоение своего зер-
кального облика" к обобщенному рефлексивному видению (206,
с. 94). "Я", которое возникает из напряженно опасного отноше-
ния к отчуждающей идентификации со своим обобщенным обра-
зом (или идеал-эго), воспринимается как отражение в зеркале.
Это "Я" обеспечивает (допускает) идентификацию с тем образом
или лицом, которым субъект в данном контексте способен обла-
дать на более поздней стадии своей эволюции. Для невротиче-
ского или истерического ребенка подобная идентификация часто
достигается неадекватно. Для ребенка, страдающего аутизмом или
психозом, она полностью блокируется (в терминах Лакана --
"заранее исключена"). Если это происходит, то ребенок неспосо-
бен стать телом даже на фундаментальном уровне. В результате
он страдает внутри тела или через него, поскольку тело, в той
мере, в какой человек его знает, может быть равнозначным обра-
зу этого тела. Однако насколько реальным оно бы ни было, тело
неизбежно будет реализовано изнутри как нечто внешнее и иное
75
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
по отношению к самому себе. Символическое с его аватарой "Я"
и является этим необходимым другим, как утверждает Лакан,
когда говорит, что "фактом является то, что у нас нет никакого
средства постичь реальность -- на всех уровнях, а не только на
уровне познания -- иначе как через посредническую роль Сим-
волического (206,с. 122)" (168,с. 78-79).
Однако при том, что существует немало ученых, заявляющих
о своей верности духу Лакана и пытающихся напрямую спроеци-
ровать его психоаналитические концепции на литературу и без
всякой корректировки применять для анализа художественных
произведений аналитический инструментарий, предназначенный
для исследования человеческой психики и лечебных целей, таких
правоверных лаканистов типа Д. Ганна все-таки относительно
мало.
Тому есть несколько причин. Во-первых, сам Лакан в своих
хотя и немногочисленных, но весьма показательных литературо-
ведческих анализах проявил себя достаточно гибким практиком
своей теории, продемонстрировав незаурядное мастерство небук-
вального понимания и толкования предлагаемого им понятийного
аппарата. Во-вторых, лакановские концепции Реального, Вооб-
ражаемого и Символического в общественном сознании с самого
начала налагались на сетку представлений об этих понятиях, фор-
мировавшихся широким спектром разнообразных гуманитарных
наук, и хотя они выступали в качестве обобщающего объясни-
тельного принципа, тем не менее они сразу получили четко обо-
значившуюся расширенную интерпретацию. Дуглас Келнер пишет:
"В работах Лакана такие лингвистические категории, как симво-
лическое, воображаемое и субъект, слались вместе с фрейдист-
скими концепциями во впечатляющий и влиятельный синтез лин-
гвистики и психоанализа. В свою очередь, лакановское прочтение
Фрейда было подхвачено лингвистами и литературоведами, куль-
турологами и социологами" (195, с. 125).
Символическое в контексте философской традиции
Например, Уэсли Моррис
рассматривает сам факт появле-
ния лакановского понятия Сим-
волического как проявление од-
ной из граней широкого теорети-
ческого контекста европейской философской традиции:
"Лакановская концепция Символического многим обязана тради-
ции, широко распространенной в европейской философии; напри-
мер, это стадия экзистенциалистской заброшенности, описанной
76
ГЛАВА II
Хайдеггером и Сартром; она также напоминает гегелевскую фазу
несчастного сознания, и, следовательно, она характеризует реф-
лексирующее эго и его желание невозможного Идеала. Символи-
ческое Лакана воплощает и сартровское ощущение утраты эго, и
то измерение социальной принадлежности, которое дают мифиче-
ские глубинные структуры Леви-Стросса. Наконец, оно описыва-
ет фундаментальную драму фрейдистского вытеснения, представ-
ляющую для Делеза и Гваттари сцену политического угнетения"
(243, с. 120-121).
Заключая этот обзор лакановских психических инстанций,
необходимо сразу сказать, что заранее обречены на неудачу все
попытки представить структуру человеческой психики, предло-
женную французским ученым, как стройную систему с четкими,
исчерпывающими определениями. Все его дефиниции крайне те-
кучи и изменчивы, они обладают поразительным свойством до
неузнаваемости преображаться, как с течением времени, так и в
зависимости от контекста своего упоминания и применения. Не
говоря уже, разумеется, о той радикальной трансформации, кото-
рую они претерпевают у исследователей, работающих в сфере
иных, не медико-психоаналитических научных дисциплин, где
масштабы интерпретаторского своеволия гораздо кардинальнее,
чтобы не сказать большего, и уж во всяком случае разнообраз-
нее, если не просто фантастичнее.
Непосредственным откликом на эту концепцию психического
аппарата человека Лакана, можно сказать, его своеобразньхм
продолжением являются теории Делеза Гваттари и Кристевой.
По-разному интерпретируя и оценивая эти инстанции -- прежде
всего превращая их из ступеней становления человека в особые
культурно-психические состояния, а иногда и просто гипостазируя
их в надличные сущности (особенно это заметно у Кристевой в
постулированной ей борьбе двух начал: семиотического и симво-
лического), все они в качестве основы своих дальнейших спеку-
ляций брали схему Лакана.
Концепция человека - "индивид" или "дивид"?
Однако самым главным в
наследии французского ученого
можно считать два положения:
это критика лингвистической тео-
рии знака и концепция децентри-
рованного субъекта. Именно по-
следняя стала тем побудительным стимулом, который сначала еще
в рамках структурализма, а затем уже и постструктурализма пре-
вратился в одну из наиболее влиятельных моделей представления
77
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
о человеке не как об "индивиде", т. е. о целостном, нераздели-
мом субъекте, а как о "дивиде" -- фрагментированном, разо-
рванном, смятенном, лишенном целостности человеке Новейшего
времени. Естественно, Лакан не был здесь первым, но в сфере
психоанализа его формула стала той рабочей гипотезой, которая
активно содействовала развитию западной мысли в этом направ-
лении.
В современном представлении человек перестал восприни-
маться как нечто тождественное самому себе, своему сознанию,
само понятие личности оказалось под вопросом, социологи и пси-
хологи (и это стало общим местом) предпочитают оперировать
понятиями "персональной" и "социальной идентичности", с кар-
динальным и неизбежным несовпадением социальных,
"персональных" и биологических функций и ролевых стереотипов
поведения человека. И не последнюю роль в формировании этого
представления сыграл Лакан.
Переосмысление лакановских инстанции в английском постструктурализме
Наиболее кардинально ла-
кановские инстанции были пере-
работаны в трудах английских
постструктуралистов в конце
70-х -- первой половине 80-х
годов, когда произошла переори-
ентация научных интересов с
Л. Альтюссера и П. Машера на
М. Фуко, связанная в основном с именами К. Белей,
К. МакКейба, Т. Иглтона и Э. Истхоупа. Именно на этот пери-
од приходится и окончательное переосмысление лакановской схе-
мы психических инстанций как различных форм дискурсивного
субъекта, зафиксированное четче
всего у МакКейба и Истхоупа.
"Я лгу" --не парадокс
Восходящее к Р. Якобсону
разграничение между "актом
высказывания" и "высказыва-
нием-результатом" (в последнее время под влиянием теории ре-
чевых актов переводимые соответственно как "речевой акт" и
"сообщаемое событие") в свое время привлекло Лакана, заме-
тившего, что рассматриваемое в философии как абсурдный пара-
докс известное высказывание "Я лгу" с лингвопсихологической
точки зрения таковым не является: "Я лгу", несмотря на свою
парадоксальность, совершенно правомочно... поскольку "Я" акта
высказывания не является тем же самым, что "Я" высказыва-
ния-результата" (207, с.139).
78
ГЛАВА II
Практически ту же аргументацию приводит и Р. Барт: "В
процессе коммуникации "Я" демонстрирует свою неоднородность.
Например, когда я использую "Я", то тем самым я ссылаюсь на
самого себя, поскольку утверждаю: здесь имеет место акт, кото-
рый всегда происходит заново, даже если он повторяется, акт,
смысл которого всегда иной. Однако доходя до своего адресата,
этот знак воспринимается моим собеседником как стабильный
знак, как порождение полного кода, содержание которого рекур-
рентно. Иными словами, "Я" того, кто пишет "Я", -- это не то
же самое "Я", что прочитывается тобою. Эта фундаментальная
диссиметрия языка, лингвистически объясняемая Есперсеном и
затем Якобсоном в терминах "шифтера" или частичного совпаде-
ния сообщения и кода, кажется в конце концов вызвала озабо-
ченность и у литературы, показав ей, что интерсубъективность,
или, скорей, интерлокуция, не может быть достигнута одним же-
ланием, а только глубоким, терпеливым и часто всего лишь кос-
венным погружением в лабиринты смыслам (58, с. 163).
Расщепление субъекта по инстанциям
О различии этих двух "Я"
неоднократно писали Ю. Крис-
тева, Цв. Тодоров и многие
другие постструктуралисты, од-
нако именно МакКейб попытался напрямую связать их с лака-
новскими инстанциями (230, с. 34-35). В результате каждой
отдельной сфере стал приписываться свой субъект: Реальному --
говорящий субъект, Воображаемому -- субъект высказывания.
Символическому -- субъект акта высказывания. Таким образом,
языковый субъект для того, чтобы быть реализованным, неиз-
бежно должен быть расщепленным, фрагментированным на свои
различные ипостаси. Как пишет МакКейб, в "царстве Вообра-
жаемого" язык понимается "в терминах практически однознач-
ного отношения между словом и смыслом" (230, с. 65), в то
время как в "царстве Символического" язык истолковывается в
терминах синтагматических и парадигматических цепей, посредст-
вом которых означающее делает возможным сам смысл, т. е. на-
деляет слова и фразы соответствующими значениями. В результа-
те, подчеркивает исследователь, "мы как говорящие субъекты
постоянно колеблемся между Символическим и Воображаемым,
постоянно воображая, что наделяем употребляемые нами слова
неким полнозначным смыслом, и постоянно удивляемся, обнару-
живая, что они определяются отношениями, находящимися вне
нашего контроля" (там же). Аналогичного мнения придерживает-
79
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
ся и Стивен Хит, утверждая, что "Воображаемое ... является той
последовательностью образов, которая воссоздается субъектом,
чтобы заполнить лакуну; Символическое же состоит из провалов,
разрывов и их последствий, что "порождает" субъекта в этой
расщепленности" (178, с. 55). Таким образом, постулируется, что
индивид может стать говорящим субъектом только при условии
вхождения в дискурс, но это он способен лишь в расщепленном
состоянии между двумя позициями (строго говоря, между пози-
цией фиксированности и процессом, следствием которого является
эта фиксированность).
Разумеется, личность, сконструированная подобным образом,
не может претендовать на истинность, на тождественность поро-
дившему ее сознанию, она неизбежно двоится, рассыпаясь на
фрагменты, разрываясь между антагонистическими сферами Ре-
ального, Воображаемого и Символического. Истхоуп откровенно
в этом признается: "Даже когда я говорю о себе... я могу делать
это, только фигурируя в качестве характера, воспроизведенного в
связности моего собственного дискурса и посредством этой связ-
ности. Однако это ложно узнанная идентичность, поскольку я
могу только идентифицировать себя там, откуда я говорю, еще в
процессе дискурса, как субъект акта высказывания" (130,
с. 137).
Подытоживая разработку концепции субъекта теоретиками
английского постструктурализма, Истхоуп делает три вывода
Во-первых, субъект "не существует вне и до дискурса, но кон-
ституируется как результат внутри дискурса посредством специ-
фической операции наложения швов или сшивания Воображае-
мого и Символического" (там же, с. 42). Во-вторых, поскольку
не может быть означаемого без означающего, то из этого делает-
ся заключение, что субъект не может обладать "воображаемой
когерентностью", т. е. логической цельностью и связностью, не-
расщепленностью своей личности без той операции, которую осу-
ществляет означающее в сфере Символического, чтобы воссоздать
искомую связь. И, наконец, в-третьих, уже касательно теории
литературы: такой "текстуальный институт, как классический реа-
лизм", по своей природе направлен на дезавуирование означаю-
щего, создавая таким образом для читателя "позицию воображае-
мой когерентности при помощи различных стратегий, посредством
которых происходит дискредитация означающего" (там же).
80
ГЛАВА II
Языковое сознание в постструктуралистской интерпретации
Последнее заслуживает осо-
бого внимания. Языковое созна-
ние в современной постструкту-
ралистской интерпретации пони-
мается как принципиально неста-
бильное, динамически подвижное
образование, способное существенно видоизменяться в зависимо-
сти от того языкового материала, с которым оно сталкивается и
который в той или иной мере, но обязательно при этом принимает
участие в его конституировании. Иными словами, каждый текст
(при общей текстуализации мира текстом может быть и новая
жизненная ситуация, прочитывая которую, индивид может счесть
для себя необходимым сменить форму ролевого поведения, чтобы
вписаться в другие условия -- нормы существования) предлагает
воспринимающему сознанию определенную речевую позицию, тем
или иным образом конституирующую его воображаемую связ-
ность и целостность.
Именно из этого исходил Истхоуп, предлагая свое объясне-
ние отличия модернистского романа от реалистического: "Роман
по мере того, как он выстраивает нечто связно воспроизведенное
-- характер, рассказ или "то, что происходит", -- обеспечивает
позицию для говорящего субъекта (теперь уже читателя) как
субъекта высказывания; по мере того, как он участвует в процес-
се конструирования -- через язык, стилистические эффекты с
целью создать ощущение характера, через повествование, -- он
порождает читателя как субъекта акта высказывания. Решающим
является тот факт, что в классическом реалистическом романе, где
высказывание выдвигается на первый план за счет акта высказы-
вания, читателю предлагается позиция субъекта высказывания, в
то время как позиция субъекта акта высказывания отвергается.
Модернистский же текст, нацеленный на демонстрацию процесса
своего собственного акта высказывания, разрушает стабильность
читателя как субъекта высказывания-результата" (130, с. 137).
Нельзя утверждать, что Лакан предложил целостную про-
грамму теоретической аннигиляции понятия субъекта -- в этом
отношении, как мы видели, он был лишь одним из первых, кто
пошел по этому пути, -- более молодые поколения постструкту-
ралистов были гораздо решительнее в этом вопросе. Специфика
позиции Лакана заключается в том, что он выступил еще на фоне
экзистенциалистской парадигмы мышления с ее постулатами
нравственного выбора и индивидуальной ответственности челове-
ка, парадигмы, которая в своей основе оставалась в рамках
81
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
(следуя французской культурной традиции) картезианского пред-
ставления о субъекте и его "Я" (например, "психоаналитический
экзистенциализм" Сартра). Эта традиция рассматривала индиви-
да как рационально и сознательно действующее лицо, как автора
своих поступков, способного понять причину своего действия.
Таким образом, она была твердо укоренена в философии авто-
номности существования индивида и рациональности выбора.
Дебиологизация фрейдизма
Для Лакана же собственно
не существует грани между "Я"
и обществом, поскольку, с его
точки зрения, люди становятся
социальными существами лишь с усвоением языка, так как имен-
но язык якобы и конституирует нас как субъектов. В отличие от
Фрейда, хотя и исходя из него, Лакан пытался дебиологизиро-
вать человеческое сознание, утверждая, что биология всегда ин-
терпретируется субъектом, будучи преломленной через язык, по-
этому для французского ученого не существует тела до и прежде
языка. В этом отношении он четко демонстрирует свою исходную
панъязыковую установку, характерную для структурализма и
постструктурализма. Как пишет по этому поводу Саруп, "можно
было бы сказать, что, сместив все определения с биоло-
го-анатомического уровня на символический, он (Лакан. --
И. И.) показал, как культура накладывает свой смысл на анато-
мию" (261, с. 8).
Несомненно, что Лакан в известной степени дебиологизиро-
вал учение Фрейда, переведя его в символический план, который
он рассматривал как проявление культуры; однако, на мой
взгляд, не следует и преувеличивать значение и кардинальность
этой тенденции, здесь он развивался в русле широкого неофрей-
дистского течения, был одним из самых ярких его представителей,
и пусть в ослабленной форме, но все равно за пределы общей
пансексуальной направленности современной западной мысли он
не вышел, а как раз наоборот, в значительной степени способст-
вовал своим авторитетом укреплению и распространению этой
столь влиятельной тенденции.
И дело не в том, что он резко отрицательно относился не
только к бихевиористским психологам, к которым он относил
также и И. Павлова и Б. Ф. Скиннера и американских эгопси-
хологов Э. Фромма и К. Хорни, а в том, что он критиковал,
особенно двух последних, за непонимание истинного смысла
Фрейда, за то, что они якобы разбавили и смягчили его идеи о
82
ГЛАВА II
бессознательном и детской сексуальности. Лакан всегда был и
оставался верным сторонником фрейдизма, использовал его кон-
цепции и терминологию, хотя, разумеется, и кардинально их пере-
осмысливая. Как это, впрочем, делают и все современные неоф-
рейдисты, стремящиеся уйти от жесткого детерминизма позитиви-
стского пафоса Фрейда, характерного для познавательной пара-
дигмы начала XX в. И главное отличие Лакана от Фрейда со-
стоит в том, что он его переосмыслил с позиций лингвистического
подхода ко всем явлениям культуры, с той позиции лингвистиче-
ского мышления, которая и составляет самую характерную черту
социальных (и прежде всего гуманитарных) наук второй полови-
ны XX в., придавшую специфический оттенок современному за-
падному сознанию.
И панъязыковость позиции Лакана, разумеется, резко отли-
чает его от Фрейда. Здесь Саруп несомненно прав, когда пишет:
"Его теория языка такова, что он не смог бы возвратиться к
Фрейду: тексты не могут иметь недвусмысленного, изначально
девственного смысла. С его точки зрения, аналисты должны не-
посредственно обращаться к бессознательному, и это означает,
что они должны быть практиками языка бессознательного _
языка поэзии, каламбура, внутренних рифм. В игре слов причин-
ные связи распадаются и изобилуют ассоциации" (261, с. 9).
Последние заявления Сарупа как раз и проливают свет на
тот факт, почему Лакан -- психолог, начинавший свою деятель-
ность как психиатр, оказал столь значительное влияние на совре-
менную теорию искусства. Это нас возвращает к тому тезису,
который был высказан в первой главе, об особой роли художест-
венного творчества, и в первую очередь литературы, практически
для всех областей современного научного знания, увидевшего в
художественном постижении мысли не только особую форму зна-
ния, но и специфический метод познания, который может быть
взят на вооружение самыми различными естественными науками,
такими как физика и химия, и даже такими логически строгими,
как математика. Недаром среди математиков столь часть! выска-
зывания о глубинном родстве высшей математики и поэзии. Осо-
бенно часто такие сравнения возникают, когда речь заходит об
интуитивизме, -- философском направлении в математике и логи-
ке. Любопытно, что и сам Лакан, особенно в последних своих
работах, вернее было бы сказать, в своей манере письма, пытался
соединить математическую логику и поэзию и выразить концеп-
ции бессознательного в терминах математических высказываний,
называя их "матемами". В целом же необходимо отметить, что
83
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
его теории в основном основываются на открытиях структурной
антропологии и лингвистики, недаром такое значение для него
всегда имел Леви-Стросс. В частности, вслед за Леви-Строссом,
он рассматривал эдипов комплекс как поворотный пункт в гума-
низации человечества, как переход от природного регистра жизни
к культурному регистру с его различными формами символиче-
ского культурно-торгового обмена и, следовательно, как переход
к языку законов и организации.
При всех своих неизбежно сексуальных обертонах и соответ-
ствующей терминологии, как подчеркивает А. Лемер, эдипов
комплекс для Лакана -- это прежде всего тот момент, когда
ребенок "гуманизирует себя", начиная осознавать свое "Я" и его
отличие от внешнего мира и других людей, прежде всего от мате-
ри и отца (215, с. 92).
Эдипов комплекс как "лингвистическая трансакция"
Другой специфической чер-
той понимания Лаканом эдипова
комплекса, в духе все той же
лингвистической дебиологизации
фрейдизма, является то обстоя-
тельство, что он отказывается от
его буквальной интерпретации. Если у Фрейда эдипов отец вы-
ступает в роли реального, биологического отца, то у Лакана он
замещается своим символом -- "именем отца", т. е. опять же
ученый стремится вывести его за пределы фрейдовского психосек-
суализма. Таким образом, он переводит проблему в область язы-
ка, подчеркивая при этом, что символ имени отца приобретает
значение закона, поскольку при усвоении имени, т. е. фамилии
отца у ребенка тем самым кончается период неуверенности в лич-
ности своего отца.
Важно отметить, что Лакан концептуализирует эдипов ком-
плекс как лингвистическую трансакцию, утверждая, что табу,
накладываемое на инцест, может быть закреплено и соответст-
венно выражено только лишь через лингвистические категории
"отец" и "мать". Отсюда и то значение, которое у него приобре-
тает "патернальное означающее", обозначаемое им как
"имя-отца" и наделяемое им сверхважным значением не только
для становления человека как субъекта, но и как главного орга-
низующего принципа символиче-
ского порядка.
"Мир вещей создается миром слов"
Для Лакана недостаток
Фрейда заключается в том, что
тот исходит из влечений индиви-
84
ГЛАВА II
дов и потребностей в их удовлетворении, тем самым игнорируя
социальное измерение человека. С точки зрения французского
ученого, субъективно-объективные отношения проявляются с са-
мого начала в становлении сознания. Правда, не следует забы-
вать, что у него они в основном ограничиваются интерсубъектив-
ностью, так как отношение субъекта с "реальным" (и здесь Ла-
кан более идеалистически субъективен, нежели Фрейд) постули-
руются лишь в опосредованном языком виде и поэтому недоступ-
ны восприятию в непосредственно "чистом состоянии". В связи с
этим Саруп отмечает философский идеализм Лакана: "Он заяв-
ляет: "Именно мир слов создает мир вещей". Это аксиома явля-
ется фундаментальной для его мысли, поскольку она отдает при-
оритет языку перед социальной
структурой" (261, с. 33).
Субъективность как лингвистический продукт
Сама субъективность как
таковая, с точки зрения Лакана,
полностью реляционна, т. е. ис-
ходит исключительно из практики
взаимоотношений субъектов (или,
в интериоризированном состоянии, из практики соотношения
представления о себе и других) и выявляется в результате дейст-
вия принципа различия, посредством оппозиции "другого" по
отношению ко "мне". Фактически субъективность здесь характе-
ризуется как действие означающей системы, существующей до
индивида и определяющей его культурную идентичность. Таким
образом, субъект полагается лишь лингвистически, само его по-
рождение и существование предопределяется и поддерживается
речью, дискурсом. Иными словами, вне языка человека быть не
может.
Фаллос как речевой символ власти
В условиях подобной панъя-
зыковой постановки вопроса осо-
бое значение приобретает у Ла-
кана понятие "фаллоса", более
или менее приблизительную ана-
логию которому можно найти в индуистском понятии "линга"
(207, с. 281). Переводя все в область символического, француз-
ский ученый заменяет анатомический орган "пенис", на наличии
или отсутствии которого Фрейд выстраивал свои теории психо-
логической дифференциации представителей разных полов, т. е.
на доктрине психосексуальности, символическим понятием фалло-
са, интерпретируя его как атрибут власти, недоступной во всей
своей полноте ни мужчинам, ни женщинам, ибо фаллос в его
85
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
представлении -- это прежде всего означающее той целостности,
которой лишены люди, это символическая репрезентация изна-
чального желания, жажды гармоничного союза, полного слияния с
Другим. При этом как всегда Лакан стремится обосновать рече-
вой, дискурсивный, "диалоговый" характер этого означающего.
Разумеется, он в этом не всегда остается последовательным,
тем не менее символизирующая тенденция превращение фаллоса в
центральное для его учения понятие неизменно сохраняется. В то
же время в общей теории Лакана это понятие как бы двоится,
обозначая две не во всем перекрывающие друг друга сферы. С
одной стороны, он выступает как означающее всей той же орга-
нической реальности, или потребностей, от которых отказывается
субъект, чтобы обрести смысл, чтобы получить доступ к символи-
ческому, -- т. е. означает все то, утрата чего порождает жела-
ние. С другой стороны, фаллос -- это "означающее тех культур-
ных привилегий и позитивных ценностей, которые определяют
мужскую субъективность внутри патриархального общества, од-
нако в котором женский субъект остается изолированным" (261,
с. 29).
Критика лакановской теории фаллоса
Саруп здесь довольно четко
зафиксировал тот факт, что во-
преки всем стараниям Лакана его
теория фаллоса отражает симво-
лику патриархального общества,
и из его рассуждений вытекает, что за любой повседневной прак-
тикой кроется фаллоцентризм человеческого мышления. Фактиче-
ски фаллос превратился у него из означающего во все то же са-
мое трансцендентальное означаемое, критика которого легла в
основу концепции Дерриды. Именно это толкование и дал ему
Деррида, заявив, что за этим означающим скрывается фаллолого-
центризм (или "фаллоцентризм"), за что впоследствии Лакан
подвергся суровой критике со стороны феминистских теоретиков.
Возвращаясь к вопросу, удалось ли Лакану настолько де-
биологизировать и символически сублимировать исходные тезисы
фрейдизма, чтобы вырваться за пределы в общем довольно жест-
ко детерминированной фрейдистской психосексуальности, мне
приходится дать на него отрицательный ответ. Я согласен с мне-
нием Уэсли Морриса, когда он говорит о "переоценке попытки
Лакана дебиологизировать Фрейда" (243, с. 123). Фактически с
гораздо большей радикальностью эта тенденция была осуществ-
лена радикально-деконструктивистскими его последователями, в
основном явно социологической ориентации.
86
ГЛАВА II
В то же время он смог расшатать сверхдетерминированность
фрейдовской модели личности, определенную ограниченность
структурности мышления ученого, вызванную прежде всего от-
четливой ориентацией на пансексуализированность как основной
объяснительный принцип поведения человека. Нет сомнения. Ла-
кан существенно трансформировал фрейдизм, предложив его
лингвистически опосредованную модель, к тому же попутно пере-
осмыслив и традиционную структуру знака, восходящую к теори-
ям Соссюра. Таким образом, он наметил и пути отхода от прямо-
линейной опоры на лингвистику, что было характерно для струк-
турализма.
Дальнейшее развитие идей Лакана
Тем не менее пансексуаль-
ность, хотя и в сильно сублими-
рованной форме, осталась незыб-
лемым фундаментом, на котором
он строил свои теоретические
конструкции. Поэтому дальнейшее развитие его идей шло как бы
двумя путями. С одной стороны, разрабатывались способы куль-
турологической символизации изначально либидозного бессозна-
тельного (частично у Дерриды, более заметно у Джеймсона), с
другой -- на первый план выходил либидозный его аспект (у
Кристевой, Делеза, феминистской критики). Например, фемини-
стская критика, хотя и через Дерриду, подхватила лакановскую
концепцию фаллоса, сделав ее краеугольным камнем своего тео-
ретического кредо.
Как бы то ни было, значение Лакана для формирования
постструктуралистской доктрины трудно переоценить, ибо, не-
смотря на ту критику, которой он постоянно подвергался и под-
вергается сначала в трудах постструктуралистов (Дерриды, Фуко,
Делеза, Гваттари), а затем и постмодернистов (Лиотара, Джейм-
сона, феминистов), нельзя отрицать тот факт, что все они в той
или иной мере основываются на его постулатах, исходят из них и
практически развивают их. Что же касается критики, то она
вполне объяснима и закономерна, поскольку теория Лакана скла-
дывалась еще в 50-х годах и, как уже отмечалось, в определен-
ной степени сохраняет переходный характер между структурализ-
мом и постструктурализмом.
Разумеется, влияние Лакана на такое разношерстное и раз-
ноликое течение, каким выступает постструктуралист -
ско-постмодернистский комплекс, при всей своей константности
никогда не было однозначной и равновеликой величиной. Его
воздействие гораздо более ощутимо во французском и английском
87
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
вариантах постструктурализма, почти сходит на нет в йельском
деконструктивизме и, напротив, сильно возрастает в постмодер-
нистской и феминистской критике, в то время как в так называе-
мом левом деконструктивизме существенно варьируется в зависи-
мости от индивидуальных пристрастий и ориентации.
Заметим попутно, что выводы, которые делают исследовате-
ли из лакановского наследия, бывают прямо противоположными:
если Кристева, например, десоциализирует и радикально биологи-
зирует сознание человека и его личность, то английские пост-
структуралисты (К. Белей, Р. Кауард, Э. Истхоуп), напротив,
подчеркивают социальный характер становления субъекта как
такового.
Разумеется, проблема теоретической аннигиляции субъекта
не сводима лишь к одному Лакану -- это давняя и почтенная
традиция, прочно закрепившаяся в теоретическом сознании за-
падной мысли с начала нашего века, как об этом свидетельствует
хотя бы та концепция личности, которая получила определение
"модернистской". Это связано в первую очередь с кризисом
буржуазного индивидуализма, и из всей обширной литературы на
эту тему меня здесь интересует лишь та ее часть, что непосредст-
венно касается постструктуралистской проблематики. Пожалуй,
социальный аспект этой темы более детально разработан англий-
скими постструктуралистами -- это было преимущественной сфе-
рой их интересов, и фактически именно эта черта является опре-
деляющей для специфики английского постструктурализма при
всей его неоднородности как целостного явления.
Примечательным фактором, объединяющим столь разных
английских исследователей, как Розалинду Кауард и Джона Эл-
лиса (86), Кэтрин Белси (66), а также таких сотрудников жур-
нала "С крин", как Колина МакКейба (230) и Стивена Хита
(178), было их обращение к авторитету не только Дерриды, ут-
верждающего, что субъект вписан в язык или является его функ-
цией, но и Лакана, пытавшегося теоретически оправдать (или
описать) процесс растворения или децентрации индивидуального
субъекта действия.
Трактовка английских постструктуралистов: бессознательное
угрожает символическому
В частности, К. Батлер от-
мечает, что "в терминах Лакана
противоречия внутри индивида
возникают из бессознательного
(порождаются действием бессоз-
нательного) по мере того, как
оно пытается разрушить симво-
88
ГЛАВА II
лическии порядок в том виде, в каком он налагается семьей и в
конечном счете обществом" (76, с. 128). На этом основании
делаются выводы, что существуют "диалектические" противоре-
чия между индивидами и языком, в котором "конструируется" их
субъективность, и поэтому "в моменты кризиса или переходного
состояния в социальной формации" внутри субъекта возникают
противоречия: "В процессе того, как мы инициируемся в
(соссюровскую) символическую систему... мы берем на себя
"роль субъекта" и в результате этого занимаем внутри ее идео-
логически предписываемую позицию" (там же, с. 128).
Сам Батлер с подобной позицией не соглашается, отнюдь не
считая, что выбор человека, его мышление и, следовательно, по-
ведение ("социальная роль") жестко социально запрограммиро-
ваны: "Мы способны принимать рациональные решения на гра-
ницах между этими дискурсами (имеются в виду господствующие
дискурсы различной, в том числе и полярно противоположной,
социальной ориентации, синхронно сосуществующие в историче-
ски конкретном обществе. -- И. И.), если мы осознаем их нали-
чие" (там же, с. 129). Подробнее о позиции самого Батлера не-
сколько ниже, здесь же необходимо отметить, что он совершенно
верно зафиксировал общую тенденцию: в интерпретации многих
английских постструктуралистов лакановская структура субъекта
действительно рассматривается как весьма хрупкое сооружение, в
котором символическое, как сфера действия культуры (или, вер-
нее, культурного социума), постоянно находится под угрозой под-
рыва со стороны бессознательного.
Двойная детерминированность субъекта...
Любопытно сравнить с этой
точкой зрения мнение Г. Ко-
сикова: "Символическое" -- это
область сверхличных, всеобщих,
социокультурных смыслов, зада-
ваемых индивиду обществом; это, следовательно, область бессоз-
нательного" (выделено автором. -- И. И.) (9, с. 590), и с
этим трудно не согласиться. Но если это так, то это значит, что
индивид детерминирован дважды: с одной стороны, импульсами
своего физически "биопсихического бессознательного", а с другой
-- надличными языковыми кодами "социального бессознатель-
ного".
Подобного рода сверхдетерминизм в принципе вообще был
характерен для того любопытного момента в развитии постструк-
турализма, когда четко обозначился переход от структурализма к
89
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
постструктурализму. Именно тогда были выявлены теоретические
тупики структуралистской мысли, и оказалось, что дальнейшее
следование по пути структуралистской догмы неизбежно ведет к
совершенно безвыходному сверхдетерминизму. Четче всего этот
ход мысли был продемонстрирован в работах Ю. Кристевой,
Ф. Соллерса рубежа 60-70-х годов, а также английских пост-
структуралистов "скриновского периода" (труды английских тео-
ретиков кино и литературы, печатавшихся в журнале "Скрин" в
первой половине и середине 70-х годов). Рецидивы данного типа
мышления сохранились у тех ученых Великобритании, которые
вышли из неотроцкистских кругов и сформировали размытое те-
чение культурного материализма или "культурных исследований"
(оба термина весьма условны, подробнее об этом см. в разделе
об английских постструктуралистах и левых деконструктивистах),
обретшее свои наиболее законченные формы в шекспироведении.
... в частности, у Кристевой
В целом же сама проблема
сверхдетерминированности чело-
веческого мышления может рас-
сматриваться как одна из форм кризиса доктрины структурализ-
ма. Если мы обратимся к опыту Кристевой, то убедимся, что в ее
работах рубежа 60-70-х годов субъект (говорящий субъект, по ее
терминологии) был также детерминирован дважды; причем в
обоих случаях эта детерминированность носила иррациональный
характер. С одной стороны, его сознание обусловлено языковыми
стереотипами господствующей идеологии. Иными словами, как
только интересы человека вступают в противоречие с интересами
господствующей идеологии (под которой Кристева в 70-х годах
понимала идеологию монополистического капитала), его сознание
оказывается иррациональным по отношению к самому себе
(любая логика, сформировавшаяся в русле этой господствующей
идеологии, ведет лишь к духовному порабощению человека: чело-
век бессознательно мыслит себе во вред, и никакой другой логи-
ки, кроме как служащей интересам господствующей идеологии.
Кристева в то период не признавала).
С другой стороны, противостоящее этой сверхдетерминиро-
ванности стихийное начало, представлявшееся французской иссле-
довательницей в "Революции поэтического языка" (1974) (203)
в виде мистической платоновской "хоры", бессознательного и,
следовательно, надличного ритмически пульсирующего семиотиче-
ского процесса, якобы лежащего в основе любого рода жизнедея-
90
ГЛАВА II
|
