Система образов романа Томаса Мэлори Смерть Артура - Литература : зарубежная - Скачать бесплатно
Мэлори "Смерть
Артура".
Действительно, с появлением Ланселота в романе Мэлори, казалось бы,
устанавливается знакомая атмосфера куртуазии. Впервые он раскрывается в
романе именно с этой стороны. Одна из первых реплик Ланселота,
произнесенная им вскоре после уже приводившейся реплики, сказанной в беседе
с королем Артуром выражала его возмущение сэром Перисом из Дикого Леса,
известным оскорбителем женщин:
"What said Launcelot is he a theef & a knight & a rauyssher of wymmen /
he doth shame vnto the ordre of knyghthode / and contrary vnto hie
othe / hit is pyte that he lyueth /"[92](”Как?-воскликнул сэр Ланселот.-
Рыцарь-и вор? Насильник женщин? Он позорит рыцарское звание и нарушает
клятвы. Сожаления достойно, что такой человек живет на земле”[93])
Речь идет, как видим, о нарушении первой и основной заповеди рыцарства -
служении женщине и преклонения перед ней. Что касается самого Ланселота, то
он, по словам сопровождающей его девы, представляет идеал рыцаря в этом
отношении, хотя она и сожалеет, что Ланселот любит одну только королеву
Гвиневир, жену Артура, и поэтому на всю жизнь останется холостым:
"... the curteyst knyght thou arte and mekest vnto all ladyes and
gentylwymmen that now lyueth / But one thyng air knyghte me thynketh ye
lacke / ye that are a knyghte wyueles that ye wyl not loue some mayden or
gentylwoman / for I coude neuer here say that euer ye loued ony of no maner
degree and that is grete pyte / but hit is noysed that ye loue quene
Queneuer / and that she hath ordeyned by enchauntement that ye shal neuer
loue none other / but her / ne none other damoysel ne lady shall
reiose you / wherfor many in this land of hyghe estate and lowe make
grete sorowe /"[94];(“ …ибо вы - учтивейший из всех рыцарей на свете и всем
дамам и девицам покорный слуга. Но есть одно, сэр рыцарь, чего, думается
мне, вам не хватает: вы рыцарь неженатый, а не хотите полюбить какую-нибудь
девицу или благородную даму. Не приходилось мне слышать, чтобы вы любили
кого-либо, хоть из какого сословия или звания, и это величайшей жалости
достойно. Правда, рассказывают, что вы любите королеву Гвиневеру и что она
сумела чарами и колдовством сделать так, чтобы вы никогда никого, кроме
нее, не полюбили и чтобы ни одна другая женщина не радовала красотой вашего
взора. И об том многие в этой стране и высокого роду и низкого весьма
горюют.”[95])
Ответом Ланселота на эту тираду оказывается раскрытие его рыцарского
credo, превращающегося даже в целую концепцию:
"...to be a wedded man / I thynke hit not / for thenne I must couche with
her / and leue armes and turnementys / batayls / and aduentureg / And as
for to say for to take mу pleaaunae with peramours that wylle I refuse in
pryncypal for drede of god / for knyghtes that ben auenturoue or lecherous
shal not be happy ne fortunate vnto the werrys / for outher they ahalle be
ouercome with a syuplyer knyghte than they be hem self / Other els they
shal by vnhap and her cursydnes slee better men than they ben hem eelf /
And soo who that vseth peramours shalle be vnhappy / and all thyng is
vnhappy that is aboute hem /”[96](" Что же до женитьбы, то жениться нет у
меня намерения, ибо тогда я должен спать с женой, оставить брань и турниры,
походы и приключения. А любиться и тешиться с разными женщинами я не
согласен, более всего страха божия ради, ибо странствующим рыцарям не
должно быть прелюбодеями и распутниками, иначе не будет им удачи и счастья
на войне: либо одолеет такого рыцаря рыцарь попроще родом и званием, либо
же, по несчастной случайности себе на беду, он сам убьет человека лучшего,
нежели он. У кого есть любовницы, тот несчастлив и нет ему удачи ни в чем.
"[97])
Эта жизненная концепция Ланселота, не смыкается ли она в основных
чертах с концепцией самого Мэлори, так полно выраженной им в главе,
названной Кэкстоном не вполне в соответствии с содержанием: "Как верная
любовь лету подобна"?
Мэлори не был бы художником английского Предвозрождения, если бы он
перенес в ХV век особенности куртуазной литературы в их первозданном виде.
Шаги, сделанные в английской литературе конца ХIV - первой половины XV века
в сторону ее психологизации, и результаты, достигнутые в этом направлении
во многих произведениях английской литературы этого времени, не прошли
бесследно и для Мэлори. Ему уже недостаточно воспевать оживающую природу,
полную любви и ликования, но отчужденную от человека. Его природа - это
природа в его собственном эмоциональном восприятии. И еще одно качество
отличает эту часть романа Мэлори от ранних произведений куртуазной
литературы: в писателе начинает жить мысль об общности всего живого, и
поэтому о человеке он будет писать, употребляя слова, применимые разве что
к растениям. Сердце человека словно дерево в мае, будет у него "выбрасывать
бутоны и распускаться в славных деяниях":
"...the moneth of may was come / whan euery lusty herte begynneth to
blosomme / and to bringe forth fruyte / for lyke as herbes and trees
bryngen forth fruyte and florysshen in may / in iyke wyee euery lust herte
that is in ony maner a louer spryngeth and floryssheth in lust dedes / For
it gyueth vnto al louers courage that lusty moneth of me in some thyng to
constrayne hym to some maner of thyng more in that moneth than in ony other
moneth for dyveraee caueea / for thenne all herbea and treea renewen a man
and woman / and in lyke wyee loueri callen ageyne to their mynde old
gentilnee and old eeruyee and many kynde dedea were forgeten by neclygence
[98]/(“…и наступил месяц май, когда всякое живое сердце пробуждается и
расцветает. Ибо подобно тому, как наливаются соками и цветут в мае деревья
и травы, точно так же и всякое горячее любящее сердце дает новые побеги,
наливается соками, распускается и цветет радостью жизни. Потому что веселый
месяц май поощряяет всех влюбленных более, чем какой-либо другой месяц, и
тому есть разные причины: ведь как деревья и травы возрождают сердца женщин
и мужчин, так же и влюбленные припоминают прежние ласки и былую учтивость и
все хорошее, что было раньше, но без внимания забылось”[99])
Любовь, о которой говорит Мэлори, - это "благородная любовь /"vertuous
loue"/, но она, оставаясь постоянной и верной, сопряжена с определенной
долей рационального. Более того, это рациональное, разумное начало в
чувстве любви и сообщает ей постоянство. Это не бездумное чувство, которое
исчезает так же быстро, как и возникло, по достижении желаемого, но
страсть, не ослабевающая в течение долгих лет:
"...lyke as may moneth floreth and floryeahee in many gardyne / Soo in lyke
wyee lete euery man of worship tlorisshe hie herte in this world / fyret
vnto god / and next vnto the ioye of them that he promyaed hie feythe vnto
/ for there was neuer worshypful man or worshipful woman / but they loued
one better than another / and worship in armes may neuer be foyled / but
fyret reееrue the honoui to god / and secondly the quarel must come of thy
lady / and suche loue I calle vertuous loue / but now adayes men can not
loue seuen ny*te but they muat haue alle their desyres that loue may not
endu: by reason / for where they ben soone accorded and haety hete / soo:
it keleth / Ryghte eoo fareth loue now a dayes / eone hote eoone cold /
this ia no atabylyte / but the old loue waa not ao / men an-wymmen coude
loue to gyders aeuen yere" / and no lycoura luatee we: bitwene them / and
thenne waa loue truthe and feythfulnea / and loue in lyke wyee waa vaed
loue in kynge Arthurs dayes"[100](“… как месяц май цветет пышным цветом у
каждого в саду, подобным же образом пусть расцветает в этом мире сердце
каждого, кому дорога честь: прежде всего любовью к Богу, а потом и ко всем
тем, кому ты клялся в верности; ибо не было еще на свете честного мужчины,
ни честной женщины, которым кто-то не был бы дороже остальных, а честью
пренебрегать нельзя. Но пржде всего воздай почести Богу, а потом пусть твои
мысли будут о твоей даме. И такую любовь я называю праведной любовью.
Но в наши дни люди и недели не могут любить, чтоб не удовлетворить всех
своих желаний. Такая любовь недолга, и это понятно: когда как скоро и
поспешно наступает согласие, столь же скоро приходит и охлаждение. Именно
такова любовь в наши дни: скоро вспыхивает, скоро и гаснет. Нет в ней
постоянства. Но не такой была старая любовь. Мужчины и женщины могли любить
друг друга семь лет кряду, и не было промеж ними плотской страсти; а это и
есть любовь, истинная и верная. Вот такой и была любовь во времена короля
Артура. ”[101])
Выдвигаемый Томасом Мэлори идеал любви, в котором уравновешены рациональное
и эмоциональное начала, противопоставляется как любви, наблюдаемой им в
жизни, так и любви в ее старом куртуазном варианте, если что и роднит этот
идеал Мэлори с идеалом куртуазной любви, так это существование его (при
всем желании писателя претворить его в жизнь) в сфере идеального, в тех
условиях, которые предоставлены ему всем материалом рыцарских романов и
которые он, в меру cвоего творческого таланта, преобразует в соответствии с
новыми этическими требованиями, представляющимися ему более верными.
Трактуя идею "благородной любви", Ч.Мурмэн пишет:
"Vertuous love is the way things might have been: its virtues are
stability and chastity, and it is perfectly compatible with the chivalric
ideas of honor and loyalty and with marriage. Court! love is the way things
have gone; its vices are instability (a term continually applied to
Launcelot) and adultery, and it is connect throughout Malory's book with a
debased chivalry. [...] The whole story of Launcelot and Guinevere Is thus
seen by Malory as a graduate debasement of what might have been "virtuous"
love into the adulterous relationship he observed in his sources."[102]'
Этому утверждению противоречит сам Mэлори, для которого воплощением идеала
возлюбленной была королева Гвиневир. Она "прожила верной возлюбленной и
потому умерла праведницей" однако в еще большей степени это относится к
Ланселоту. Рациональное начало, к которому апеллирует писатель, обязывающее
обратить свое сердце к Богу, а потом к тем, кому поклялся в верности,
распространяется, таким образом, на сферу отношений более широкую, чем
отношения между влюбленными. Любя даму и служа ей, рыцарь не должен
забывать о своей более главной, более ответственной обязанности - служить
своему сюзерену, а в его лице - тому порядку, на страже которого сюзерен
стоит и воплощением которого он является. Такой рыцарский идеал мог
возникнуть и возник именно в Англии
ХV века, вплотную приступившей к решению проблемы ренессанса
государственности и делающей служение национальному государству
краеугольным камнем новой проторенессансной этики.
Именно положение образа Ланселота в романе, положение верного слуги короля
Артура и верного возлюбленного Гвиневир, делавшее его грешником, которому
нет ни спасения, ни прощения во французских романах XIII века, делает его
самым достойным рыцарем в понимании Мэлори. Ни об одном рыцаре его романа н
сказано так много добрых слов, как о Ланселоте.
"... of a synner erthely thow hast no piere as in knyghthode nor neuer
shalle be”[103](…ибо из грешников ты не имеешь себе равных в рыцарстве и не
будешь иметь”[104])- это слова отшельника
"...as longe as ye were knyghte of erthely knyghthode / ye were the moost
maruellous man of the world and moost aduenturous[105]” (”…до тех пор, пока
вы оставались рыцарем земного рыцарства, вы были славнейшим из мужей на
свете и удачливейшим”[106])
"... I knowe wel thow hast not thy pyere of ony erthely synful man
/”[107](“… ибо я знаю, что нет тебе равных среди грешных людей на
земле”[108])это говорит встреченная Ланселотом монахиня, которой он так же,
как и отшельнику, кается в своих грехах;
"...who that hath sir Launcelot vpon his partye / hath the moost man of
worship in the world vpon his syde/[109]'(“…иметь на своей стороне сэра
Ланселота, значит распологать помощью благороднейшего мужа в мире”[110])-
говорит король Артур;
"...and he be your loue / ye loue the mooet honourable knyghte of the
world and the man of moost worshyp /[111]"(“…ведь если ваш избранник – он,
значит вы любите благороднейшего рыцаря в мире и мужа величайшей
славы”[112]),- говорит Гавейн влюбленной в Ланселота Елене из Астолата.
Мэлори "совсем не пытается восхвалить Ланселота", пишет Ч.Мурмэн. Роман
Мэлори "Смерть Артура" подтверждает обратное. Фактически нет ни одного
героя в романе, который бы плохо или неучтиво отозвался о Ланселоте. И все
эти высказывания вместе с плачем Эктора, приводимом нами выше,
свидетельствуют о глубочайшей симпатии самого Мэлори к этому главному герою
его романа. Человеческим сочувствием, пониманием пронизан образ Ланселота,
даже в книгах о поисках Святого Грааля, так дискредитировавших его во
французской литературе, остающегося для писателя идеалом земного человека.
Сам Ланселот, кажется, и не подозревает о таком необычайном положении,
выделяющим его среди всех остальных героев романа, но факт остается фактом,
и Ланселот нисколько не умаляется в своих человеческих достоинствах, даже
невзирая на неудачу,постигшую его с мечом, по праву доставшимся самому
чистому и непорочному рыцарю - Галахаду, его сыну. Это явствует из
разговора Ланселота с девой, так же таинственно появившейся при дворе
короля Артура, как таинственно приплыл по реке камень с вложенным в него
мечом:
"...I make vnto you a remembraunce / that ye ahalle not wene from heneforth
that ye be the beet knyght of the world / Ae tewchynge vnto that said
launcelot / I knowe wel I was neuer the beet / yee eayd the damoyeel that
were ye and are yet of ony eynful man of the world[113] /(“…А потому
запомните: отныне не считайте себя больше лучшим рыцарем в мире.
- Что касается до этого,-отвечал сэр Ланселот, то я знаю отлично, что
и раньше не был лучшим.
- Нет,были,-сказала девица, -вы и теперь – лучший среди грешных людей
на этом свете.”[114])
Но вот начинаются поиски Святого Грааля, поиски, которые принесут Ланселоту
немало страданий, ибо с первых же шагов на этом тернистом для него пути ему
станет ясно, что причастится таинств Святого Грааля - не его удел. В
полузабытьи он увидит проходящую мимо него процессию со священным сосудом,
магической силой которого будет исцелен страждущий рыцарь, но тут же
услышит голос, повелевающий ему покинуть это
святое место:
"...sir launcelot more harder than ia the stone / and more bytter than is
the wood / and more naked and barer than is the leef of the fygge tree /
therfor goo thow from hens / and wythdrawe the from this hooly
place/[115]" (“-Сэр Ланселот, сэр Ланселот, твердый как камень, горький,
как древесига, нагой и голый, как лист смоковницы! Ступай отсюда прочь,
удались из этих святых мест! ”[116])
И как истинный христианин Ланселот будет страдать и рыдать и проклинать в
горе тот час, когда он родился:
*And whanne air launcelot herd this / he was passinge heuy and wyst not
what to do / & so departed sore wepynge / and cursed the tyme that he was
borne'[117](“…Услышавши это,опечалился сэр Ланселот и не зсразу решил, как
ему поступить. Отошел он оттуда прочь, горько плача и проклиная тот час,
когда родился на свет.”[118])
но как земной человек, которому, к счастью, свойственно забывать со
временем о постигших его горестях и невзгодах, он успокоится, услышав с
наступлением утра пение птиц:
"So thus he sorowed till hit was day / & herd the fowles aynge / thenne
somwhat he was comforted /"[119](“Так он убивался, покуда не настал день и
не услышал он пение птиц; и тогда он немного утешился.”[120])
И вопреки предсказанию Ланселот отправится на поиски Святого Грааля,
руководимый естественным в сильном человеке, желанием испить положенную ему
чашу до дна, а с другой стороны влекомый теплящейся в нем надеждой на то,
что что-то изменится, что и ему удастся увидеть таинства святого Грааля. И
каким ударом должны были отозваться в душе Ланселота слова отшельника о
том, что не в его силах увидеть священный сосуд, как не в силах слепой
увидеть сверкающий меч: .
"...ye ahalle haue noo power to see hit no more than a blynd man shold see
a bryjte auerd / and that is longe on your synne / and els ye were more
abeler than ony man lyuynge / And thenne sir launcelot began to
wepe"[121](“…вы все равно не могли бы его увидеть, как слепой не может
увидеть сверкающего меча. Причина этому – ваши грехи, а когда бы не они,
никто лучше вас не мог бы свершить этот подвиг. И заплакал сэр
Ланселот”[122]).
Ланселот не увидит Святой Грааль, но почему же, попав на борт корабля, на
котором плыли его более удачливые товарищи Персеваль и Борс и где лежало
тело сестры Персеваля, принявшей смерть как святая мученица, он чувствует
поддержку Бога и живет более месяца, питаясь, подобно израильтянам,
посылаемой ему манной небесной?
"yf ye wold a aske how he lyued / he that fedde peple of Israel with manna
in deaerte / soo was he fedde / For euery day he had sayd his prayers / he
was sueteyned with the grace of the holy ghoost /'[123](“А если вы
спросите, чем он жил, то Он, в пустыне напитавший манной народ Израиля,
питал и его, ибо каждый день, произнося молитву, он получал поддержание
благодатью Святого Духа”[124])
Почему благословение грешника Ланселота воспринимается его сыном Галахадом
как самое драгоценное из всех других благословений? Не потому ли, что оно
проникнуто подлинной человечностью, глубокой грустью отца, расстающегося с
сыном, с которым (он знает это) ему не суждено более увидеться в этой
жизни?
"Now sone galhad said Launcelot syn we shal departe / & neuer see other / I
pray to be hyje fader to conserue mе and yow bothe / Sire said Galahad noo
prayer avaylleth soo moche as yours / And there with Galahad entryd in to
the foreste/"[125](“-Ну, сын мой сэр Галахад, раз предстоит нам расстаться
и никогда уж больше не встретиться, я молю Отца Небесного хранить меня и
вас.
-Сэр,-отвечал сэр Галахадничья молитва не имеет такой силы, как ваша. И с
тем углубился сэр Галахад в лесную чащу.”[126])
Эта по-мужски сдержанная сцена прощания отца с сыном глубоко трогательна в
своем лаконизме.
Требование, предъявляемое Мэлори идеальному рыцарю служить прежде всего
Богу оказывается для писателя не таким уж важным. Ланселот привлекателен
для Мэлори именно в его земной человечности. Он не поднялся до той степени
служеная Богу, которой достиг Галахад. Он прочно остается на земле, лишь
мыслями своими обращаясь к Богу. Ланселот искренен в своем стремлении
служить Богу, но земное крепко держит его. Одного стремления оказывается
явно недостаточно, чтобы изменить свою земную, человеческую природу.
Напротив, осуществив это стремление, Ланселот потерял бы свою внутреннюю
человеческую сущность, свой человеческий феномен. Ланселот был и остался
для Мэлори воплощением светского идеала.
Но как бы ни был хорош Ланселот-земной человек, грешник, Мэлори не может не
пойти на реабилитацию его как христианина. И вот снова устами отшельника
произносится фраза, предрекающая праведный конец Ланселота, святого и не
имеющего равных среди земных грешников:
“And nere were that he nys not stable / but by his thoughts he is lykely to
torne ageyne / he shold be nexte to encheue it [Святой Грааль] sauf Galahad
his sone / but god knoweth his thoughte and hie vnetabylneese / and yet
shalle he dye ryght an holy man / and no doubte he hath no felawe of no
erthely synful man /”[127](“Правда он не стоек и готов в мыслях своих
свернуть на прежний путь, а иначе он второй был бы достоин удачи в этом
подвиге, после сэра Галахада, своего сына. Но Богу ведомы его нестойкость и
слабость. Однако все равно он умрет святым мужем, и, вне сомнения, ему нет
равных среди смертных грешников на земле”[128])
Но, пожалуй, еще большая реабилитация Ланселота заключается в снижении по
сравнению с французскими прозаическими романами образа Галахада. Это
снижение чувствуется и в свертывании весьма пространных эпизодов
французских романов, посвященных чудесным подвигам Галаада, и в том
лишенном выспренности лаконизме, почти скороговорке, с которым сообщается о
его взятии на небо:
"...and soo he wente to sire Bors / & kyeeed hym / and commaunded hym to
god / and sayd Fayre lord salewe me to my lord sir laucelot mу fader / And
as soone as ye see him / byd hym remembre of this vnstable world And there
with he kneled doune tofore the table / and made his prayers / and thenne
sodenly his soule departed to Jhesu Crist and a grete multitude of Angels
bare his soule vp to heuen /"[129](“А затем приблизился он к сэру Борсу,
поцеловал его и тоже поручил Богу, сказавши так:-Любезный лорд, передай мой
привет господину моему сэру Ланселоту, моему отцу, и когда ни увидите его,
напомните ему о непрочности этого мира. И с тем опустился он на колени
перед престолом и стал молиться. И внезапно отлетела душа его к Иисусу
Христу, и великое воинство анеглов вознесло ее к небесам”[130]).
Смерть Галахада легка и не вызывает и доли той печали, которая последует за
кончиной Ланселота. Во всяком случае, ни Борс, ни Персеваль не снизойдут до
тех глубин человеческой скорби, которых достиг брат Ланселота Эктор. В
описании скорби Борса и Персеваля Мэлори достигнет крайней степени
лаконизма:
"Whanne Percyuale & Bora sawe Galahad dede / they made as mohhe sorowe aa
euer dyd two men / [...] & the peple of the countrey & of the cyte were
ryit heuy And thenne he was buryed "[131] (“И вот когда увидели сэр
Персиваль и сэр Борс, что сэр Галахад умер, они плакали и сокрушались так,
как никто на свете. [...]И все эители города и страны той тоже погрузились
в уныние. Но вот, наконец, его похоронили”[132]).
Сцена прощания с Галахадом почти столь же невыразительна, сколь
невыразителен его человеческий облик. В памяти от образа Галахада остаются
только цветовые пятна: красное и белое (он впервые предстал перед рыцарями
Круглого Стола в красной парчовой мантии, отороченной горностаем). Чистота
и непорочность заменяют в нем всю сложность человеческого содержания. Он
бесплотен и неуловим в своей бесплотности.
И насколько живым оказывается по сравнению с ним Ланселот. Кажется, впервые
в истории рыцарского романа Мэлори обратил внимание на то, что рыцарь
обладает не только душой, но и телом, что он создан из плоти и крови. И это
были плоть и кровь Ланселота. Герои рыцарских романов бывали ранены в
поединках, могли терять сознание, быть мучимыми голодом и жаждой, но никто
и никогда не писал о том, что рыцарю, как и каждому человеку, могло быть
больно. У Мэлори Ланселот наряду с душевными мучениями постоянно испытывает
физические неудобства и мучения. Вот кающийся Ланселот, одетый во
власяницу, которая денно и нощно ранит его тело, а он должен вынести это:
"...and the hayre prycked sо sir Launcelots skynne whiche greued hym
ful sогe / but he toke hit mekely / and suffred the payne /"[133] (“…и
власяница язвила сэру Ланселоту кожу, и жестоки были его терзания, но он
принимал это с кротостью и стойко терпел боль”[134]).
Вот Ланселот, пронзенный на турнире копьем, которое застряло в его теле,
скачет, едва не терял сознания от боли, в лес, где ждет его верный
оруженосец Лавейн, и просит выта-щить из его раны обломок копья. И этот
эпизод выполнен с такой экспрессией, что, кажется, начинаешь разделять с
Ланселотом его боль и страдания:
"...he groned pytously and rode a grete wallop away ward fro them
vntyl he came vnder a woodes syde / And whan he sawe that he was from the
felde hyghe a myle that he was sure he myghte not be aene /thenne he said
with an hyj voys / 0 gentyl knyght sir lauayne helpe me that this truncheon
were oute of my eyde / for it atyckel so sore that it nyhe sleeth me / […]
& there with alle he descended from his hors / and ryght eoo dyd eir
Lauayne / and for with al sir lauayne drewe the truncheon out of his syde /
and gaf a grete shryke and a merueilloue gryeele grone / and the blood
braste oute nyghe a pynt at ones that at the last he sanke doun vpon his
buttoks & so swouned pale and dedely /"[135](“И с тем он застонал жалостно
и быстрым галопом ускакал прочь и мчался, покуда не достиг опушки леса.
Когда же он увидел, что отъехал от турнирного поля без малого на милю и что
теперь его наверняка оттуда не видно, тогда воскликнул он громким голосом с
жалобным стоном:
- О, любещзный рыцарь сэр Лавейн, помогите мне извлечь этот обломок копья
из моего бока, ибо он язвит меня столь жестоко, что жизнь вот-вот покинет
меня.[…] И с тем сошел сэр Ланселот с коня, и сэр Лавейн тоже, и тут же
выдернул он наконечние копья из бока, и сэр Ланселот издал пронзительный
крик и ужасный стон, и кровь хлынула из раны большой струей, и вылилась
сразу чуть не целая пинта, так что под конец он покачнулся, сел прямо на
землю, и, лишившись чувств, упал, бледный и безжизненный“[136]).
А вот Ланселот тайно встречается с королевой у окна ее спальни и, чтобы
исполнить ее желание, быть рядом с нею, руками выламывает металлическую
оконную решетку, прутья которой рассекают его руки до костей:
“...and thenne he set his handes vpon the barres of yron /and he pulled at
then suche a myghte that he brast hem clene oute of the stone walles / and
there with all one of the barree of yron kytte the braune of his handes
thurghout to the bone /"[137](“…И он наложил руки на железные прутья
решетки и дернул с такой мощью, что вырвал их из каменной стены. При этом
один из прутьев врезался в мякоть его ладони по самую кость”[138])
He так ли и английские художники XIV-XV вв. открыли для себя страдающего
Христа, открыли плоть Христа?
Не потому ли образ Ланселота становится столь убедительным что, поверив в
его плоть, мы верим и в его душу? Верим, что он "заплакал, как ребенок",
когда ему прикосновением руки удалось исцелить страдающего неизлечимыми
ранами рыцаря; ве-рим в искренность его печали при расставании с
королевством, ставшим его родиной, во имя которой он совершил немало
подвигов.
"...sir Launcelot syghed / and there with the teres felle on his chekes /
and thenne he sayd thus / Allas moost noble Cryrten Realme whome I haue
loued aboue al other realmes / and in the I haue geten a grete parte of my
worship / and now I shalle departe in this wyse / Truly me repenteth that
euer I came in this realme that shold be thus shamefully banisshed
undeserued and causeles / but fortune is soo varyaunt / and the whele soo
meuable / there nys none constaunte abydynge / and that may be preued by
many old Cronykles of noble Ector and Troylus and Alysander the mighty
Conquerour / and many moo other / whan they were moost in their Royalte /
they alyghte lowest / and soo fareth it by me sayd sir Launcelot / for in
this realme I had worehyp and by me and myne alle the whole round table
hath ben encresyd more in worship by me and myne blood than by ony
other"[139](”Тут вздохнул сэр Ланселот, и слезы упали на щеки его, и он
сказал:
-О, благороднейшее христианское королевство, возлюбленное мною превыше всех
королевств! В твоих пределах добыл я почти всю мою славу, но ныне, когда
должен я вот так бесславно тебя покинуть, воистину мне жаль, что когда-то я
прибыл сюда, откуда я столь позорно изгнан, незаслуженно и беспричинно! Но
так уж изменчива судьба и безостановочно ее колесо, что нет в жизни
постоянства. И тому есть много свидетельств в старых хрониках, как,
например, в историях благородного Гектора Троянского или Александра, этого
могущественного завоевателя, и еще многих других: они были вознесены на
царственную высоту, а потом падали все ниже. Так случилось и со мною,-
сказал сэр Ланселот,-ибо в этом королевстве я пользовался величайшей
славой, и подвигами моими и сородичей моих умножена была слава всего
Круглого Стола более, нежели кем либо еще из вас”[140]).и, конечно, верим в
то, что любовь Ланселота и Гвиневир -это настоящая земная любовь двух
людей, способных на великие самопожертвования, способных разделить друг с
другом самую горькую участь и даже смерть. Вот еще одна причина,
обусловившая счастливую развязку романа о Тристане и Изольде, трактовку
которого у Мэлори американский литературовед Т.Рамбл назвал "дальнейшем
обескровливанием уже обескровленного сказания" / "Malory's treatment of
"Tristram" is regularly characterised in one way or another as the
further devitalization of an already devitalized legend"[141]. Смерть
Тристана и Изольды в произведениях куртуазной литературы в известной
степени символична. Смерть Ланселота и Гвиневир глубоко человечна. Этот
исход подготовлен всем развитием романа. Своенравная, порой по-женски
капризная, порой по-женски беззащитная королева Гвиневир и по-богатырски
доблестный и мужественный Ланселот в жизни и смерти остаются рядом. Это и
есть та верная, постоянная, благородная любовь, идею которой проводит
Мэлори в романе.
Проводя через роман эту новую для рыцарской литературы идею любви,
включающую элемент рационализма, Мэлори не может не выразить критического
отношения к идее куртуазии. М.Шлаух в книге "Предистория английского
романа, 1400-1600" высказывает мысль о намеренной критике идеи куртуазной
любви, проводимой Мэлори:
"Malory does occasionally suggest a query about the motives which actuate
his people - hence an implied critique of courtly love."[142]
Вряд ли возможно ответить на вопрос, сознательно или бессознательно
проводит Мэлори эту критику, начало которой было положено во французском
прозаическом романе XIII века "Тристан", послужившем основой для книг о
Тристане и Изольде в романе "Смерть Артура", но сам факт того, что Мэлори
не счел нужным отказаться от ряда сатирических моментов, направленных
против идеи куртуазии, свидетельствует о существовании объективной основы
такого отношения к ней, об изменении рыцарского этического идеала.
Роман о Тристане и Изольде, в котором, как уже говорилось, дается образ
государя и проводится идея государственности, прямо противоположные образу
короля Артура и его братству, контрастен и в ином отношении - в развитии
сюжетной линии Тристан - Изольда в противовес сюжетной линии Ланселот -
Гвиневир, в противопоставлении идеи куртуазной любви новой идеи благородной
любви. Устами Ланселота Мэлори дает уничтожающую оценку поведению Тристана,
изменившему Прекрасной Изольде и забывшему о ней с Изольдой Белорукой:
"Thenne said sire Launcelot / Fy vpon hym vntrue knyghte to his lady that
soo noble a knyghte as eir Tryatram is shold be foude to his fyret lady
fals / la beale lsoud / quene of Cornewaile / But saye ye hym this / said
sire Launcelot that of alle knyghtes in the world I loued hyra moost / and
had moost ioye of hym / and alle was for his noble dedes / and lette hym
wete the loue bitwene hym and me is done for euer / And that I gyue hym
warnyng from this daye forth as his mortal enemy"[143]/(“И сказал тогда сэр
Ланселот:
-Позор ему, рыцарю, не сохранившему верность своей даме! Могло ли статься,
что столь благородный рыцарь, как сэр Тристрам, оказался неверным своей
первой даме и возлюбленной, королеве Корнуэлла! Но вот что передайте ему,-
сказал сэр Ланселот. –Я изо всех рыцарей на свете всего более любил его и
его подвигам радовался,- из-за доблести его и благородства. Объявите же
ему, что любви теперь настал конец, и что я шлю ему предупреждение: отныне
я его смертельный враг”[144]).
"Непостоянство", в котором Ч.Мурмэн обвиняет Ланселота, является, таким
образом, чертой, присущей прежде всего Тристану. Ланселоту недаром
предоставлена возможность для проведение подобной критики. Правда, и он
изменил Гвиневир с Еленой дочерью Пеллеаса, но сделал это не по доброй воле
и не из забывчивости - ни до, ни после встречи с Еленой он не думает ни об
одной женщине, кроме королевы Гвиневир. Немаловажен факт, что Елене,
желающей обмануть Ланселота, приходится принять облик королевы Гвиневир.
Измена Ланселота, таким образом, происходит не в результате сознательного
действие а в результате бессилия героя противостоять божественному
провидению. И этот грех Ланселота будет искуплен Галахадом, его сыном от
Елены, которому суждено было увидеть Святой Грааль. Зато там, где
отсутствуют волшебные чары и мистика, Ланселот остается на высоте в своем
положении возлюбленного королевы Гвиневир. Юной и прекрасной Елене из
Астолата не удается соблазнить Ланселота. Он остается верен королеве. И
хотя жертвой неразделенной любви падет при этом дева из Астолата, ладья с
телом которой приплывет ко двору Артура, Ланселот получит оправдание,
несмотря на то, что он послужил причиной гибели женщины, и оправдание это
содержится во взгляде Ланселота на любовь, поддерживаемом и одобряемом
самим королем Артуром:
"... madame said air launcelot I loue not to be constrayned to loue / For
loue muste aryse of the herte / and not by no constraynte / That is trouth
sayd the kynge / and amny knyghtes loue is free in hym selfe / and neuer
wille be bounden / for where he is bounden / he looseth hym self”[145]
(“Ибо я, госпожа, сказал сэр Ланселот,-не люблю принуждения в любви, потому
что любовь должна рождаться в сердце сама, но не по принуждению.
-Это правда, сэр, сказал король Артур, любовь рыцарей свободна и независима
и не терпит оков; а где она не свободна, там она пропадает.”[146])
Любовь как естественное чувство, любовь как чувство, неподвластное
принуждению и насилию, любовь как свобода - это уже целая философия любви.
Не бездумное служение даме и раболепное преклонение перед ней, унижающее
влюбленного, но чувство, одинаково владеющее двумя близкими по духу людьми
и возвышающее их над жизненными невзгодами - вот идеал любви в романе
Томаса Мэлори.
История с волшебным напитком, навеки скрепившем
|
