Путилин Иван - 40 лет среди грабителей и убийц - Скачать бесплатно

Шишков уловил это движение и, хорошо сознавая, что звонок князя может
разбудить кухонного мужика, обеими руками схватил князя за горло и изо всей
силы повернул его к ногам постели, откуда уже нельзя было достать сонетки.
Князь стал хрипеть. Шишков из опасения, что эти звуки будут услышаны,
схватил попавшуюся ему под руку подушку и ею стал душить князя. Когда тот
перестал хрипеть, Шишков с остервенением сорвал с него рубашку и обмотал его
горло.
Гребенников, как только услышал, что Гурий бросился вперед, к кровати
князя, не теряя времени, поспешил к нему на помощь. Задев в темноте столик и
опрокинув стоявшую на нем лампу, он, не зная и не видя ничего, очутился
около кровати, на которой происходила борьба. и тоже начал душить князя.
Вдруг он почувствовал, что руки его, душившие князя, начинают неметь. Ощутив
давящую боль в руках, Гребенников ударил головой в грудь наклонившегося над
ним Шишкова, обезумевшего от борьбы.
- Что ты, скотина, делаешь! Пусти мои руки!
Придя в себя от удара и от этих слов, Шишков перестал сдавливать горло
князя и вместе с тем и руки Гребенникова. Гребенников высвободил свои руки,
а Гурий снова рубашкой перетянул горло князя, не подававшего никаких
признаков жизни.
Оба злоумышленника молча стояли около своей жертвы, как бы находясь в
нерешительности, с чего им теперь начать. Первым очнулся Шишков.
- Есть у тебя веревка?
Гребенников, пошарив в кармане, ответил отрицательно.
- Оторви шнурок от занавесей да зажги огонь! - распорядился Шишков.
Гурий связал шнурком ноги задушенного князя из боязни, что князь,
очнувшись, сможет встать с постели. После этого товарищи принялись за
грабеж. Из столика они вынули бумажник, несколько иностранных монет, три
револьвера, бритвы в серебряной оправе и золотые часы с цепочкой. Из спальни
с ключами, вынутыми из ящика стола, Шишков с Гребенниковым направились в
соседнюю комнату и приступили к железному сундуку, но все усилия отпереть
его не привели ни к чему. Ни один из ключей не подходил к замку. Тогда они
еще раз попробовали оторвать крышку, но все было напрасно.
Со связкой ключей в руке Шишков подошел к письменному столу и начал
подбирать ключ к среднему ящику. Гребенников ему светил. Вдруг Гурий прервал
свое занятие и прислушался. До него явственно донесся шум от проезжающего
экипажа. Гребенников бросился к окну, стараясь разглядеть, что происходит на
улице.
- Рядом остановился... Господин... Пошел в соседний дом,- проговорил
почему-то шепотом Гребенников.
Вдали послышался шум еще одной пролетки. На лицах Шишкова и Гребенникова
отразилось беспокойство.
- Надо уходить... Скоро дворники начнут панель мести, и тогда крышка! -
проговорил Гурий, отходя от письменного стола.
Оба были бледны и дрожали, хотя в комнате было тепло. Шишков вышел в
переднюю. Взглянув случайно на товарища, он заметил, что на том не было
фуражки.
- Ты оставил фуражку там... у постели,- сказал он.- Пойди скорее за ней,
а я тебя подожду на лестнице.
Увидя страх, отразившийся на лице Гребенникова, Шишков вернулся, чтобы
самому пойти в спальню за фуражкой, но тут его взгляд случайно упал на
пуховую шляпу князя, лежавшую на столе в передней. Недолго думая, он
нахлобучил ее на голову Гребенникова, и они начали осторожно спускаться по
лестнице. Отперев ключом парадную дверь, они очутились на улице и пошли к
Невскому.
Проходя мимо часовни у Гостиного двора, они благоговейно сняли шапки и
перекрестились широким крестом. Шишков, чтобы утолить мучившую его жажду,
напился святой воды из стоявшей чаши, а Гребенников, купив у монаха за
гривенник свечку, поставил ее перед образом Спасителя, преклонив перед
иконой колени.
Затем они расстались, условившись встретиться вечером в трактире на
Знаменской. При прощании Шишков дал Гребенникову золотые часы, несколько
золотых иностранных монет и около сорока рублей денег, вынутых им из туго
набитого бумажника покойного князя.

* * *

После признания преступников дело пошло обычным порядком. Вскоре
состоялся суд. Убийцы были осуждены на каторжные работы, на семнадцать лет
каждый.

* * *

Впечатление, произведенное признанием Гребенникова, было громадным.
Австрийский посол граф Хотек лично приезжал поблагодарить меня и любезно
предложил ходатайствовать для меня перед Его Величеством Императором
Австрийским награду.


Убийство под сенью святой обители

- Вечерня отошла. Братия Александро-Невской лавры, помолясь, разбрелась
по кельям. Войдя в свою келью, иеромонах Илларион позвал монастырского
служителя Якова:
- Вот что, чадо, принеси-ка ты мне дровец да купи табачку, нюхательного,
знаешь, "березинского".
- Слушаю, отче! - ответил служитель из бессрочно отпускных рядовых, Яков
Петров.
Он сбегал за дровами, принес их в келью Иллариона.
- Прикажете, отче, затопить?
- Нет!.. Оставь, сам после это сделаю. А ты вот насчет нюхательного
зелья...
Яков отправился. Но хоть и в монастыре он живет, а не оставляет его
лукавый своими искушениями да наваждениями. Любит Яков выпить, ох, как
любит! Так случилось и на этот раз. Отправляясь за табаком для иеромонаха
Иллариона, повстречал он за оградой лавры своего приятеля, разболтались они
и решили зайти в ближайший трактир раздавить сороковочку.
- Мне, слышишь, братец, некогда. За табаком послали меня, долго
прохлаждаться не будем.
Но искушение оказалось сильнее. От одной посудины перешли к другой, и
время в разговорах прошло незаметно.
Было около восьми часов вечера, когда Яков возвратился с "березинским"
нюхательным зельем. Не без робости подошел он к келье отца иеромонаха.
Постучал. Никакого ответа. Позвонил. Молчание. "Верно, к кому из братии
пошел Илларион",- подумал Яков.
Поздно вечером попытался он вторично вручить Иллариону пачку табаку, но
келья по-прежнему была заперта. Настала заутреня. Потянулась лаврская братия
в церковь, а иеромонаха Иллариона среди них нет. "Что за чудо? - думает
Яков.- Неужто отче иеромонах проспал?"
Настала обедня. Опять среди братии не видит Яков отца Иллариона. "Неладно
тут что-то",- решил Яков и, лишь только отошла обедня, подошел к келье
Иллариона и стал смотреть в замочную скважину. И почти в ту же секунду
тихие, спокойно-величавые коридоры монастыря огласились страшным, полным
ужаса криком Якова "Убили! Убили!". Этот крик, глухо подхваченный эхом
монастырских сводов, прокатился по лавре. Из келий повыскакивала
встревоженная братия.
- Что такое? Кто убил? Кого убил? - посыпались возгласы испуганных
монахов.
- Убили! Убили! Иеромонаха Иллариона убили! - неистово кричал ошалевший
от ужаса Яков, мчась по коридору.
Монахи бросились за ним. Яков, добежав до кельи иеромонаха Нектария,
ворвался туда и прерывистым голосом заговорил:
- Бегите, отче, к благочинному...Дайте знать... Отец иеромонах убит!
- Что? Как?!
- Подошел это я к келье его, дай, думаю, погляжу, что такое значит, что
отец Илларион ни к утрене, ни к обедне не выходил. Посмотрел я в замочную
скважину да и обмер. Вижу - лежит Илларион на полу, весь в крови...
- Скорей... Скорей...- заволновался иеромонах Нектарий.- К отцу
благочинному... К казначею...
Невообразимая паника воцарилась в лавре. Братья суетливо перебегали с
места на место, охая и крестясь. Через несколько минут к келье иеромонаха
Иллариона подошли благочинный лавры, казначей и иеромонах Нектарий. Сзади
пугливо жались монахи.

* * *

В три часа дня ко мне в кабинет поспешно вошел, вернее, вбежал правитель
канцелярии:
- Ваше превосходительство, страшное злодеяние! Убит иеромонах Илларион из
Невской лавры! Сию минуту нам дали знать об этом!
Я вскочил.
- Сейчас же сообщить прокурору и следователю. Через десять минут я уже
летел к месту убийства. У ворот лавры я встретился с судебными властями.
Наскоро поздоровавшись, мы направились к огромному зданию, в котором
находились кельи монашествующих.
- Сюда... Сюда пожалуйте...- понуро указывал нам дорогу пожилой монах с
бледным, скорбным лицом.
Крупные слезы катились по его лицу.
У входа в монастырское общежитие нас встретил благочинный.
- Несчастье у нас, господа...- проговорил он, осеняя нас благословением.-
Иеромонаха убили.
Мы вошли в келью убитого. Тело иеромонаха Иллариона лежало в прихожей,
поперек комнаты, головой в сторону входных дверей, руки раскинуты. Лицо
покойного было обращено вверх. Горло проколото в нескольких местах. Зиявшие
раны были полны уже запекшейся кровью. Огромные лужи крови виднелись и
вокруг трупа. Он, казалось, плавал в кровавом озере. На правой ладони
убитого виднелся глубокий порез.
- Несчастный отчаянно защищался,- заявил нам доктор.- Видите эти раны на
руке? Он хватался за нож убийцы, стараясь его обезоружить.
- А вот и орудие преступления,- сказал я, поднимая с пола два ножа.
Один из них был хлебный, другой - перочинный, лезвие которого было
согнуто.
- Убийца, очевидно, во время борьбы поранил изрядно себе руки. Видите,
вся ряса убитого испачкана отпечатками кровавых пальцев,- вмешался судебный
следователь.
Вместе с прокурором и следователем мы занялись тщательным осмотром кельи
несчастного иеромонаха.
За перегородкой этой комнаты, у окна виднелась лужа крови. Брызги ее
попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой
комнате тоже повсюду следы крови. Комод, шкатулка взломаны, на них кровавые
следы от рук. На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара.
- Убийство совершено с целью грабежа,- заметил я.
- Без сомнения,- ответил следователь.
- Убийца порезал себе руки. Это очень важная улика.
- Семь проколов горла! - обратился к нам доктор.- Убийца, которому
оказали ожесточенное сопротивление, не мог, очевидно, сразу нанести быстрый
и сильный удар, поэтому, видите, сколько ран на горле жертвы.
- Ага! - воскликнул я, заглянув в печь.- Эти пуговицы доказывают, что
убийца сжигал в печке свою одежду.
Покончив с осмотром, мы приступили к первоначальному допросу.
- Скажите, отец благочинный, слыл ли покойный за человека состоятельного?
- Не думаю. Мне, конечно, в точности неизвестно, сколько у отца Иллариона
было денег, но предполагаю, что о больших суммах не может быть и речи.
- Нет ли у вас подозрения на кого-либо? Вам, конечно, лучше должны быть
известны распорядки вашей монастырской жизни, равно как и лица, здесь
бывающие.
- Откровенно вам скажу, в ум не могу взять, кто бы это мог решиться на
столь страшное злодеяние,- развел руками благочинный.
Надо было нам самим нащупывать след к поимке злодея. Я велел позвать
монастырского служителя Якова. Он повторил свой рассказ о том, как покойный
посылал его за табаком и как наконец он обнаружил убийство.
- Покажи-ка, братец, свои руки! - приказал я ему.
Он спокойно протянул их. Мы все впились в них глазами, особенно доктор.
Руки были чистые, без единого пореза. Я отпустил Якова и обратился к
казначею лавры:
- Скажите, отец казначей, кто у вас прежде служил в прислужниках ?
Казначей назвал имена и фамилии. Я приказал агенту Назарову записать их.
- Ну а кто за последнее время посещал лавру?
Среди нескольких лиц отец казначей назвал, между прочим, Ивана Михайлова,
который до сентября прошлого года был монастырским служителем.
- А не знаете ли вы, когда в последний раз был в лавре этот Иван
Михайлов?
Тут вперед выступили два монаха и заявили, что видели Михайлова три дня
назад, то есть накануне убийства иеромонаха Иллариона. Михайлов явился в
лавру без всякой надобности, провел в ней целый день и накануне убийства
ночевал в лавре. Затем он появился в монастыре в день совершения
преступления. Это было весьма ценное указание.
- Где же мог ночевать у вас Михайлов? - спросил следователь.
Мы приказали позвать всех сторожей. Один из них заявил, что Михайлов
ночевал у него и собирался в девять часов вечера уехать к себе на станцию
Окуловка.
- Ну, теперь,- тихо сказал я прокурору и следователю,- будьте покойны,
господа, я скоро найду убийцу.

* * *

В тот же день, поздно ночью, я позвал к себе нескольких агентов.
- Вот в чем дело, господа. У Назарова записаны лица, служившие раньше в
лавре и бывавшие в ней в последнее время. Ознакомьтесь с этим списком и
немедленно начинайте действовать, но с крайней осторожностью, чтобы не
спугнуть настоящего преступника. Соберите о них самые тщательные сведения и,
по мере их получения, доносите мне.
Отпустив их, я велел позвать к себе Назарова.
- Ну-с, Назаров, вам представляется случай отличиться, так как убийство
иеромонаха Иллариона является далеко не заурядным преступлением. Завтра
первым утренним поездом вы отправитесь на станцию Окуловка. Из расспросов
сторожа лавры, у которого провел ночь Михайлов, я знаю, что Михайлов служил
раньше на этой станции стрелочником, затем, будучи уволенным, приезжал в
Петербург хлопотать о новом месте. Имейте в виду, Назаров, что вы должны
соблюдать полнейшее инкогнито, дабы весть о вашем прибытии на станцию не
дошла до Михайлова прежде, чем вы его схватите и допросите, учинив, конечно,
у него и обыск. Я дам вам открытый лист, в котором предпишу всем местным
властям оказывать немедленное и энергичное содействие во всем, что вы
найдете необходимым предпринять.
Я сел за стол, написал эту бумагу и вручил ее Назарову.
Наутро, в половине девятого, Назаров выехал на станцию Окуловка. Всю
дорогу Назаров действовал умно, тонко, осторожно. Зная, как часто совершенно
случайно, из обрывка какой-либо фразы удавалось напасть на верный след или
хотя бы поймать кончик таинственной нити преступления, Назаров незаметно ко
всему приглядывался, прислушивался. Он ловко завязал разговор кое с кем из
поездной прислуги и кондукторской бригады.
- Вы сами не из Окуловки? - спросил он одного кондуктора.
- Нет, а что?
- Да так... Человечка одного мне надо там разыскать... О месте он
хлопочет.
- А ты, Степан Кондратьич, слыхал,- вмешался в разговор другой
кондуктор,- как раз в Окуловке, о которой господин заговорил, какой-то
бывший служащий здорово деньги швыряет?
- Кто такой? - равнодушно спросил Назаров, хотя сердце его так и
запрыгало.
- А вот этого, господин, не сумею вам сказать. Я от других служащих это
слыхал. Рассказывали они, будто этот человек прежде кем-то служил при
станции, а потом его уволили. Удивительное дело!
Разговор прекратился. Этот счастливый случай еще больше укрепил
уверенность Назарова, что розыски преступника идут по верному пути.
Наконец в вагоне раздался выкрик кондуктора: "Станция Окуловка, поезд
стоит три минуты!" Был восьмой час вечера. На дворе трещал январский лютый
мороз. Темная ночь прорезывалась светом станционных фонарей. Назаров стоял
на платформе и нетерпеливо ожидал отбытия поезда. Наконец в морозном воздухе
глухо прохрипел паровозный гудок, поезд двинулся. Назаров поспешно подошел к
начальнику станции.
- Господин начальник станции?
- К вашим услугам.
- Прошу вас, пройдемте в кабинет. Я - агент сыскной полиции. Нам
необходимо переговорить по крайне важному делу.
В кабинете начальника станции Назаров рассказал ему, в чем дело, и
попросил помочь в розысках.
- Все, что могу... Располагайте мной... - проговорил взволнованный
начальник станции.
- Видите ли, в этом деле необходимо соблюдать величайшую осторожность.
Надо, чтобы Михайлов...
- Их двое. Один - Иван Михайлов, бывший стрелочник, ныне уволенный, и
брат его Федор, служащий в трактире,- предупредил станционный начальник.
- Прекрасно. Надо, чтобы они как-нибудь не пронюхали о готовящейся на них
облаве. Поэтому у меня такой план. Прежде всего я, конечно, обращусь в
полицию, приглашу ее для помощи. А затем вот что: не можете ли вы из числа
ваших служащих назвать какого-нибудь честного, осторожного, осмотрительного,
словом, верного и надежного человека, который бы знал лично Михайлова и мог
указать его местожительство?
- Могу порекомендовать вам Лукинского,- ответил начальник. - Он - старший
стрелочник Окуловки. за его добросовестность я ручаюсь.
- Прекрасно. В таком случае будьте любезны послать за ним, а я немедленно
распоряжусь о вызове станового пристава. Вы позволите мне послать за ним
вашего жандарма?
- О, пожалуйста...
Назаров черкнул на карточке несколько слов приставу, приглашая его сейчас
же явиться с чинами полиции, и жандарм полетел к нему.

* * *

Между тем на станцию явился Лукинский, так хорошо аттестованный
начальником станции.
- Ты знаешь, любезный, Михайловых? И в особенности Ивана Михайлова? -
спросил Назаров, внимательно вглядываясь в наружность старшего стрелочника.
- Как не знать, ваше благородие, он ведь служил у нас. Пустой человек! А
только, ваше благородие, явился он три дня тому назад из Питера и больно
много денег с собой привез. Золотые монеты у него объявились и вещи разные.
Как приехал, давай кутить с братом своим Федором.
- Где же кутили они?
- А в трактире Сметаниной.
- Скажи, Лукинский, как ты думаешь, где они теперь должны быть? - спросил
Назаров.
- Да где же им быть, окромя трактира? Наверное, там.
Назаров шепотом еще раз спросил начальника станции, можно ли довериться
Лукинскому.
- Говорю вам, господин агент,- тихо ответил начальник,- я за него
ручаюсь.
- Ну, Лукинский, так ты вот что сделай: отправляйся сейчас же и узнай,
где находятся Михайловы. Если их нет в трактире, то ищи в другом месте, но
помни - ни единым словом не проговаривайся им о том, что их ищут! Слышишь?
- Будьте спокойны, ваше благородие... Сам понимаю.
- И как только ты их найдешь, сейчас же беги сюда! Не мешкай, время
дорого. Ну, ступай.
Прошло около получаса, в течение которого Назаров с нетерпением поджидал
прибытия местной полицейской власти. И вдруг произошло то, чего Назаров, да
и сам начальник станции, ожидал менее всего. Лукинский вернулся на вокзал,
еле держась на ногах - до такой степени он был пьян. Он шатался из стороны в
сторону, язык его совсем заплетался!
- Однако вы хорошо знаете людей, которых рекомендуете и за которых
ручаетесь! - обратился Назаров к сконфуженному и перепуганному начальнику
станции.- Знаете ли вы, что, благодаря этому весь успех поимки
предполагаемых убийц может свестись к нулю?.. Ты что же это, любезный,
нализался раньше времени, а? - напустился на стрелочника Назаров.- Ну,
говори, отыскал Михайловых?
- 0-от... отыскал,- еле пробормотал "примерный стрелочник".
- Где же они?
- В трактире.
- В каком?
- В трак... тире, говорю вам. Как раз в это время прибыл становой пристав
всего с одним десятским.
- Неужели у вас нет еще полицейских служителей? - обратился Назаров к
приставу.- Помилуйте, что мы будем делать с одним десятским? Придется, быть
может, устраивать засаду, а то и силой забирать этих молодцов... Где же
другие? Где урядник?
- А черт их знает, где их нелегкая носит! - буркнул пристав.
Взять с собой жандарма со станции было нельзя, так как вскоре должен был
прибыть поезд.
- Нечего делать, времени терять нельзя. Тем более что этот Лукинский мне
очень подозрителен. Кто его знает, может, он предупредил Михайловых,- решил
Назаров.- Далеко до трактира Сметаниной?
- Нет, близко,- ответил пристав.
После бесконечных переходов то вправо, то влево Назаров увидел деревянное
здание, довольно ярко освещенное. Это и был трактир Сметаниной.
- Вот что, господа, вы останьтесь здесь у двери, так как ваше появление
может спугнуть Михайловых, а я войду в трактир один с этим пьяным
дураком-стрелочником. Как только свистну, спешите ко мне.
Сказав это, Назаров, пропуская вперед себя Лукинского, смело вошел в
заведение окуловской купчихи. Обычная обстановка захолустных трактиров.
Столы, покрытые красными скатертями, колченогие стулья, буфет, клубы дыма от
махорки и дрянного табака, гам многих голосов и отвратительный, удушливый
воздух, пропитанный винным и пивным перегаром.
- Где же Михайловы? Которые? Указывай! - прошептал Назаров, сжимая руку
старшего стрелочника.
Лукинский выдернул руку и пьяным голосом, заикаясь, дерзко проговорил:
- А я почем знаю... Никаких Михайловых тут нет. Ничего не знаю.
- А, вот что! - воскликнул Назаров и, выхватив свисток, протяжно
свистнул.
Немедленно в трактир вошли пристав, десятский и начальник станции.
- Господин пристав, немедленно распорядитесь оцепить все выходы из
трактира. Этот пьяный негодяй играет странную роль. Он не желает указать
Михайловых.
К счастью, трактир имел только одну дверь, ту, через которую вошли
Назаров и его спутники. Около него встали пристав и десятский. В трактире
мгновенно наступила мертвая тишина. Посетители, бражничавшие за чаем и
водкой, как бы окаменели от неожиданности и испуга.
- Кто из вас Михайловы, Иван и Федор? - резко спросил Назаров.
Оклик остался без ответа.
- Десятский, буфетчик! Называйте этих лиц... Вы знаете их? Есть среди них
Михайловы?
- Никак нет.
- Вам Михайловых? - спросил перетрусивший буфетчик. - Их теперь
действительно нет, а только они были.
- Когда?
- Да, почитай, минут с двадцать, как ушли. Пили они тут, а потом явился
Лукинский, вот этот, что с вами. Подошел к ним, что-то сказал, они вскочили,
давай его наскоро потчевать. Он стакана три водки выпил. Как только он ушел,
бросились из трактира и Михайловы,- ответил буфетчик.
Было очевидно, что "примерный" Лукинский предупредил негодяев и те
бросились в бегство.

* * *

Назаров сурово взглянул на начальника станции.
- Удружили-с! - бросил он ему.- Где теперь его искать? Какие у вас еще
тут есть заведения подобного сорта?
Они бросились к постоялому двору. Чтобы исключить возможность побега
Михайловых из дома Суворовой, если бы они там оказались, Назаров обратился к
приставу:
- Будьте так любезны окружить этот дом понятыми.
- Я не могу этого сделать скоро,- ответил пристав.
- Как не можете?! - вскипел агент.- Что же мне, из-за ваших порядков
упускать из рук преступника? Дать ему возможность скрыться?
- Но где же я возьму сейчас понятых? - оправдывался пристав.
Назаров понял, что ему придется рассчитывать только на собственную
сообразительность и энергию. По счастью, рядом с постоялым двором Назаров
увидел ярко освещенный дом. В его окнах мелькнула фигура жандарма.
Оказывается, тут шла свадьба, на которой пировал и жандарм. Назаров
немедленно его вызвал и попросил о помощи.
Оставив у каждого выхода дома Суворовой по человеку, Назаров постучал в
двери постоялого двора. В эту минуту жандарм Маслюк, стоявший во дворе,
услышал какой-то шорох.
- Ваше благородие,- подбежал он к Назарову,- вроде человек во дворе
прячется.
Назаров, а за ним и остальные бросились во двор. Там стояли экипажи,
телеги, сани и виднелась большая груда сложенных дров. Назаров сразу подошел
к дровам и начал внимательно вглядываться в них. Вдруг он радостно
воскликнул:
- Ага! Наконец-то попался...
За грудой дров лежал притаившийся человек.
- Ну, вставай, братец, теперь уже все равно никуда не спрячешься. Берите
его, господа!
В то время, как полиция извлекала из дров Ивана Михайлова, Назаров
поднялся на чердак, где, как оказалось, прятался Федор Михайлов. Назарову
сразу бросилось в глаза, что Иван Михайлов был более перепуган и смущен, чем
брат его Федор. Прежде чем приступить к обыску, Назаров обратился к Ивану
Михайлову:
- Ну-ка, любезный, покажи свои руки. Они были все изрезаны. Последнее
сомнение исчезло. Убийца иеромонаха был пойман. Начался обыск. В кармане
пальто Ивана Михайлова нашли желтый бумажник, в котором было девяносто семь
рублей кредитными бумажками, открытые золотые часы с золотой цепочкой,
складной медный образок и еще одни, закрытые, часы с золотой цепью, а также
носовой платок. У Федора Михайлова нашли кошелек с окровавленными
трехрублевками, тринадцать золотых монет, из которых четыре русских, девять
французских, серебро и другие монеты.
На нижнем белье Ивана Михайлова были обнаружены кровавые пятна. Назаров
немедленно дал мне телеграмму о поимке преступников. От Окуловки до
Петербурга Михайловых сопровождали три жандарма и, кроме того, от станции
Вишера - три полицейских надзирателя.
Через несколько дней оба Михайловых стояли в моем кабинете.
- Вы убили иеромонаха Иллариона? - спросил я.
- Не мы, ваше превосходительство, а только я один,- ответил Иван
Михайлов.
- Ну, рассказывай, как было дело.

* * *

- В восьмом часу вечера десятого января,- начал свою исповедь убийца,- я
пошел в лавру и направился прямо в келью иеромонаха Иллариона.
- С целью убить и ограбить его? - спросил я.
- Нет. В то время у меня и мысли этой не было. Просто хотел повидать отца
Иллариона, потому ведь я служил ему. Дверь кельи заперта не была. Отворил я
дверь, вошел в прихожую и громко сказал:
"Боже наш, помилуй нас!"
"Аминь!" - послышался голос Иллариона. Я вошел тогда в комнату. Из другой
комнаты навстречу мне вышел отец Илларион, неся в руке сахар. Самовар уже
стоял в первой комнате, за перегородкой на столе. На нем я заметил какую-то
посуду и перочинный нож. В той же комнате на окне лежали два ножа - один для
колки сахара, короткий и толстый, другой для хлеба. Я подошел под
благословение и получил его. Мы стали разговаривать. Иеромонах спросил меня,
что я теперь делаю, где служу. Я ему рассказал, что приехал в Петербург
приискивать себе место на железной дороге.
"Дело, дело, чадо, работать надо... Жизнь в лености не угодна Богу,-
заговорил отец Илларион.- А теперь давай чайком побалуемся".
Он подошел к окну и стал колоть сахар. В эту вот самую минуту я, будучи
уже в хмельном состоянии, задумал убить иеромонаха, которого знал за
состоятельного. Я схватил его за подрясник у горла, а он ударил меня
наотмашь. Я пошатнулся, он схватил меня в охапку, но я успел взять
перочинный нож и два раза ударил им иеромонаха.
В ожесточенной борьбе отец Илларион схватил меня за волосы, кусал мои
руки. Наконец мы оба, по очереди падая и вставая, попали в другую комнату. У
отца Иллариона в руках уже был нож, который я силился отнять, а он -
удержать. Нож согнулся. Улучив минуту, я схватил отца Иллариона за горло и
большим ножом сильно ткнул его. Он захрипел и скоро испустил дух.
Убедившись, что он кончился, я пошел в спальню искать денег. Сломав верхний
ящик комода сахарным ножом, я вынул деньги, вложенные в старый конверт, и
процентные билеты, завернутые в лист бумаги. Из среднего ящика взял золотые
монеты и золотые часы с цепью. Надел на себя пальто, которое ныне у брата,
брюки и перчатки отца Иллариона, свои же пальто, брюки и ситцевую рубаху
сжег в печи, топившейся в келье. В девятом часу вечера я вышел из кельи,
перешагнув через труп иеромонаха. Никого не встретив в монастыре, я вышел из
ворот, отправился на станцию и поездом в одиннадцать часов вечера уехал в
Окуловку. Приехав туда, я отдал пальто убитого своему брату. Когда он нашел
в нем золото и другие вещи и спросил, откуда я взял все это, я сказал ему,
что это не его дело. А вскоре меня и забрали... Убийство совершил я один и
сообщников никаких не имел.

* * *

Иван Михайлов был приговорен к двенадцати годам каторжных работ.


Кровавый миллион

30 октября 1884 года в двенадцать часов ночи в сыскную полицию поступило
сообщение о зверском убийстве в доме по Рузовской улице. Убитыми оказались
потомственный почетный гражданин Василий Федорович Костырев и его старая
нянька Александра Федорова, семидесяти одного года.

* * *

Когда мы прибыли на место преступления, то увидали такую картину. Убитая
нянька лежала с раздробленной головой недалеко от входных дверей, ведущих на
черную лестницу. В ее открытых глазах застыло выражение ужаса, боли и
страдания. Пряди седых волос, слипшихся от сгустков крови, падали на лицо,
почти сплошь залитое кровью. Ближе к дверям, ведущим в первую комнату, по
правой стене, лежал распростертый труп Костырева. Голова его также была
разбита, очевидно, тем же тупым орудием, которым проломили голову старухе.
В передней находился взломанный железный сундук. В третьей комнате прямо
против лежанки стоял деревянный шкафчик. В нем все было перерыто, вещи и
безделушки находились в страшном беспорядке. На полу около шкафа валялась
маленькая деревянная копилка, тоже взломанная. В одной из печей квартиры
была обнаружена груда золы, характерная для сожженной бумаги.
- Скажите,- обратился следователь к врачу, осмотревшему трупы,- сколько
времени, по-вашему, могло пройти с момента совершения убийства?
- Более суток. Кровавые пятна и пятна трупные на теле убитых
свидетельствуют, что прошло много времени.
- Убитые боролись, защищались?
- На Костыреве не видно никаких следов борьбы. По-видимому, он был убит
врасплох. Что касается старухи Федоровой, тут картина иная. На обеих щеках,
около рта, заметны синяки, кровоподтеки. Можно предполагать, что старухе с
большой силой зажимали рот. Эти синяки напоминают следы пальцев.
- Ее, очевидно, душили?
- Нет, по-видимому, ей просто закрывали рукой рот, чтобы она не кричала.
В то время как следователь беседовал с врачом, агенты нашей полиции
внимательно осматривали обстановку убийства. Самый тщательный осмотр не дал
никаких положительных результатов.
Между тем начался допрос дворника дома, Николаева.
- Почему ты дал знать в участок о несчастье в этой квартире спустя чуть
ли не двое суток? - спросил следователь.
- Раньше не знал об этом.
- А как же ты узнал, что произошло несчастье? - задавая этот вопрос,
следователь не сводил пристального взгляда с Николаева.
- Я стал звонить в квартиру, звонил, звонил, смотрю - не отпирают. Я
испугался и побежал в часть заявить.
- А почему же ты испугался? Разве ты знал наверняка, что Костырев и
Федорова должны быть дома?
Дворник замялся.
- Нет, конечно, где же знать...
Таковы были итоги первоначального допроса. Подозрение пало на дворника.
Следствие закипело. Прежде всего стали собирать сведения о том, что делал
дворник Николаев в эти дни, когда в квартире уже лежали два трупа.
Оказалось, что почти все это время он пьянствовал, кутил, то и дело
отлучался из дома, посещая своего приятеля Семенова, тоже дворника одного из
домов по реке Фонтанке, что они вместе куда-то все ездили, посещая трактиры
и портерные. Кроме того, было установлено, что к Николаеву в эти дни
приходили и заявляли, что в квартире Костырева, несмотря на звонки, дверей
не отпирают.
На основании этих улик Николаев и Семенов были арестованы по подозрению в
убийстве с целью грабежа. К тому и другому нагрянули с обыском, но ничего
подозрительного в их вещах не было найдено. Как ни вески и ни значительны
были улики, собранные сыскной полицией против Николаева и Семенова, они,
однако, не давали нам не только юридического, но и нравственного права
считать этих лиц непременными убийцами Костырева и Федоровой. Поэтому мы
постарались всеми силами поднять завесу над личностью самого убитого,
собрать сведения о людях, его знавших и посещавших, словом, всесторонне
осветить это мрачное и темное дело.

* * *

Мало-помалу перед нами стал вырисовываться образ убитого. Это была
чрезвычайно странная, загадочная натура.
Унаследовав после смерти своего отца огромное состояние, большей частью в
недвижимости и наличных кредитных билетах, убитый поспешил прежде всего
обратить все деньги в процентные бумаги, которые внес вкладом в
Государственный банк на сумму более трехсот тысяч рублей. Казалось бы,
обладая большим состоянием и молодостью, Костырев мог бы вести жизнь
привольную и интересную, а между тем этот человек совершенно уединился и
зажил жизнью не то отшельника, не то фанатика-схимника. Он редко куда ездил
и почти никого не принимал. Ужасная скупость, вернее, алчность овладела им.
О его скупости ходили анекдоты, баснословные рассказы, оказавшиеся, однако,
при проверке сущей правдой.
Первой из знавших Костырева и Федорову была допрошена жена кассира
губернского казначейства Морозова. Она рассказала, что покойных часто
навещал меняла Шилов. На этого Шилова всегда жаловалась убитая старуха
нянька, говорившая, что "пустит этот подлец Шилов Васеньку по миру, ей-ей,
пустит". Оказалось, что Шилов отобрал у Костырева купонные листы от всех
процентных бумаг вперед на десять лет, выдав взамен пустую расписку.
Почти то же показала и тетка убитого.
Все эти показания пролили очень мало света на мрачное двойное убийство.
Они были ценны только в том отношении, что давали кое-какие сведения об
имущественном положении убитого Костырева.
Таким образом, в руках сыскной полиции находились только двое - Николаев
и Семенов, подозреваемые в убийстве. Прямых улик об их участии в
преступлении не было, ибо обыск их имущества и жилья, как я уже говорил, не
дал ничего существенного.

* * *

И вот настал памятный и знаменательный для нас день - седьмое ноября. В
этот день к нам доставили для допроса дворника Семенова, запасного
унтер-офицера. В начале допроса он отрицал какое бы то ни было участие в
этом страшном деле. Но вдруг он побледнел, схватился руками за голову, точно
стараясь закрыть глаза от каких-то видений, и голосом, полным ужаса и тоски,
тихо прошептал:
- Не могу... Не могу больше... Силушки моей нет!
- Что с тобой? - спросил я его.
- Вот опять... Опять стоят передо мной,- продолжал возбужденно Семенов,
теперь уже с ужасом глядя перед собой широко раскрытыми глазами,- Вот она
извивается... Вот я ей рот закрываю.
Он затрясся, повалился на пол, и из его побелевших губ вырвалось
мучительным стоном:
- Мой грех... Берите меня, судите меня! Это я убил Костырева и старуху!
Когда он немного успокоился, то подробно рассказал о том, как они вместе
с Николаевым осуществили это зверское двойное убийство.

* * *

- Эх, погубил меня Никита Николаев! - начал Семенов.- А ведь мы с ним не
только давнюю дружбу водили, а близкими земляками были - оба мы из
Новгородской губернии. Новгородского уезда. Двадцать восьмого октября жена у
меня именины справляла. Пришел ко мне Николаев и, между прочим, говорит:
"Хочешь. Федор, разбогатеть?" "Как,- говорю,- не хотеть, только каким же это
манером из бедного богачом сделаться?" "А вот каким,- отвечает Николаев.-
Живет в нашем доме страшный богач Костырев с нянькой-старухой Федоровой.
Деньжищ у него, бают, видимо-невидимо, миллионы. Помоги мне убить их. Деньги
заберем, вот и разбогатеем. Мне с женой с ними не справиться. Что же,
согласен?" "Нет,- говорю,- друг сердечный, за такое разбогатение дорожка
одна - на каторгу. Бог с ними, с деньгами, коли за них кровь христианскую
проливать надобно да ноги под кандалы подставлять".
Этот отказ Семенова не обескуражил Николаева. Как злой демон-искуситель,
он не отходил от Семенова, возвращаясь все к тому же разговору об убийстве
богача и старухи. Он рисовал ему картины будущего привольного житья,
старался всеми силами и уловками склонить Семенова на пособничество. Он,
положительно, гипнотизировал его, однако Семенов не сдавался.
Настал следующий день, роковое двадцать девятое октября. Под предлогом
осмотра лошадей Николаев пригласил к себе Семенова и тут, у себя в
дворницкой, опять стал упрашивать помочь ему убить и ограбить Костырева. Он
пригласил Семенова в трактир, они потребовали водки, чаю. Выпили по три
стаканчика водки. Семенов малость охмелел. Пробыв в трактире около часа, они
вернулись в дом Николаева.
- Вот что, Федя,- начал Николаев,- ты иди из ворот налево за угол и
встань в подвальном помещении против квартиры Костырева, а я пойду в ту
квартиру, надобно мне...
Семенов послушно направился к указанному месту. Николаев же быстро вошел
в дворницкую, переоделся, оставшись в одной фуфайке красного цвета и жилете
без передника, "чтоб кровью не залить его".
- Ну, Федор, слушай, как только я крикну тебе оттуда, беги ко мне.
Николаев подошел к квартире Костырева с черного хода, где лестница не
была освещена, и позвонил. Прошло несколько секунд, потом послышался
старческий шамкающий голос:
- Кто там?
- Дворник, насчет водопровода,- ответил бесстрастным тоном убийца.
Дверь открылась, Николаев быстро вошел, оставив ее открытой настежь.
В эту секунду до Семенова донеслись испуганные возгласы старухи: "Что
тебе?.. Что тебе надо?.." - и ответ Николаева: "Души ваши дьявольские и
деньги ваши!"
Минута, и Николаев с высоко поднятым молотком двинулся на фигуру мужчины,
стоявшего позади старухи в дверях между кухней и первой комнатой. Это и был
несчастный Костырев. От первого удара молотком по голове он только
пошатнулся. Тогда Николаев нанес со всей силой второй удар, после которого
Костырев, даже не вскрикнув, грузно упал на пол мертвым.
Обезумевшая старуха Федорова бросилась к двери. Зажженная свечка выпала у
нее из рук и потухла.
- Спасите... Убивают! - вылетело из ее горла, перехваченного судорогой.
Крики были слабые, тихие и походили скорее на стоны.
- Черт! Дьявол! - раздался злобный крик Николаева.- Чего же ты стоишь,
иди на помощь!
Семенов услышал отвратительное ругательство и опрометью бросился в
квартиру. В дверях он наскочил на старуху и схватил ее, зажав ей рот рукой.
Последовала короткая борьба. Обезумевшая старуха кричала, хрипела,
извивалась, делая нечеловеческие усилия вырваться из рук убийцы. Страх
придал силы этой похожей на мумию старухе.
Семенов вскрикнул - она впилась зубами в ладонь убийцы. В эту секунду
подбежал Николаев и тем же молотком ударил няньку. Она упала, но была еще
жива, хрипела, стонала. Семенов добил ее вторым ударом.

* * *

Убедившись, что Костырев и старуха мертвы, Николаев зажег свечку и вместе
с Семеновым вошел в комнату налево от кухни. Там у стены стоял железный
сундук, в котором и должны были, по словам Николаева, находиться несметные
сокровища богача Костырева. Николаев с жадностью бросился к сундуку,
собираясь его взломать, но, испугавшись, как бы со двора не увидели их
"работающими" со свечкой в квартире Костырева, вместе с Семеновым перенес
сундук в переднюю и сейчас же запер квартиру изнутри на ключ.
Теперь ничто не могло помешать убийцам заняться грабежом. Но наступил тот
психологический момент, который овладевает обычно грабителями: они не знали,
за что им раньше приняться, и оставляли одно, бросались на другое. Пролитая
ими кровь туманила рассудок. Вместо того чтобы сейчас же наброситься на
сундук, взломать его и схватить "миллионы", они побежали к шкафчику, который
не был заперт. С лихорадочной поспешностью стали шарить в нем. Вот копилка.
С помощью лома и стамески Николаев взломал шкатулку и стал горстями класть в
карманы серебряные монеты. В это время Семенов нашел в открытой шкатулке
пачку кредитных билетов и стопку медной монеты. Потом Николаев погасил
свечку. "Идем",- сказал он Семенову. Тьма окутывала квартиру, не было видно
ни зги. Боясь наткнуться на трупы, они снова зажгли свечки и направились к
выходу.
Колеблющийся свет свечи падал на два страшных трупа с разбитыми головами,
плавающих в огромных лужах крови. Николаев поднял с пола орудие убийства -
молоток - и, оставив лом у железного сундука, потушил свечку. После этого
они вышли из квартиры и расстались. Семенов бросился к себе домой, Николаев
пошел в свою дворницкую. На другой день они, однако, увиделись. Почти весь
день они разъезжали по городу, посещая то чайные, то трактиры, то портерные.
Николаев все упрашивал Семенова, чтобы он пришел к нему в двенадцать часов
ночи.
- Мы с тобой тогда пойдем к ним и взломаем сундук... Надо же оттуда
миллионы выцарапать,- говорил он.
Семенов колебался и обещания прийти не дал. И вот тогда-то глухой ночью
разыгрался эпизод, достойный самых страшных страниц любого уголовного
романа.

* * *

Николаев не мог заснуть... В его разгоряченном мозгу вставали
ослепительные картины сказочных сокровищ. Таинственный желтый сундук мнился
ему наполненным золотом, блестящими камнями... С каким мучительно-страстным
нетерпением ожидал он прихода Семенова! Вот он пришел бы, и вместе
отправились бы туда, где покоятся мертвым сном две жертвы... Взломали бы
сундук... Но Семенов не приходил. Тогда он разбудил жену, которой раньше уже
поведал о совершенном убийстве.
- Пойдем со мной... Поможешь мне...- попросил он ее.
- Нет, нет, ни за что! - в ужасе твердила женщина, со страхом и
отвращением отшатываясь от мужа.- Я не пойду с тобой, проклятый убийца...
Ночь идет. Николаева не покидает мысль о железном сундуке. Теряется самое
дорогое, удобное время для взлома. Глухая ночь. Весь дом спит. Никто не
услышит, как будет жалобно стонать и хрипеть железный сундук,
разворачиваемый ломом.
"Так я один пойду",- проносится в голове убийцы. Он поспешно встает и
выходит из дворницкой. Тихо. Дом стоит угрюмый, безмолвный. Крадучись,
подходит Николаев к квартире убитых. Сердце тревожно бьется в груди, словно
хочет выскочить. Он берется за ручку двери... Дверь медленно отворяется.
Холодный ужас охватывает Николаева. Что он наделал! После убийства забыл
запереть дверь! А к ним звонили. Он это знает, так как ему говорили, что,
несмотря на звонки, Костырев и Федорова двери не открывают. А вдруг
кто-нибудь, звоня, попробовал бы нажать дверную ручку? Дверь бы отворилась,
в квартиру вошли бы, заметили преступление - и все, все буквально пропало
бы... Не видать ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он
и пошел-то на страшное убийство.
И тут радость, огромная животная радость, что этого не случилось,
охватила его. Слава Богу, сундук тут! Все, все спасено!
Радость была так велика, что она заглушила последние всплески страха и
колебаний. Николаев спокойно вошел в квартиру, запер за собой дверь, зажег
свечку и стал взламывать сундук и, взломав, достал оттуда целые груды
процентных бумаг! Красные, синие, желтые листы. На них огромные цифры -
десять тысяч, пять тысяч... Николаев начал их сортировать. Все процентные
бумаги он откладывал в одну сторону, а в другую бросал документы и разные
бумаги. "Надо это сжечь, чтобы не оставалось следов, какие именно деньги
были у Костырева",- мелькнуло у него в голове.
Он бросил все бумаги в печку и сжег их дотла. После этого он схватил
груду процентных бумаг и кредитных билетов, вышел с ними во двор и около
мусорной ямы зарыл свои сокровища.
На другой день он поведал об этом Семенову, обещая поделиться с ним, но
сделать этого ему не пришлось.


Безумная месть

Гостиница, в которой случилось это происшествие, была на особом
положении. Эта громадная гостиница с массой номеров предназначалась для
приезжих, но... не для тех, что прибывают по железной дороге из провинций, а
для приезжающих и приходящих со всех концов столицы парочек, ищущих тихого
приюта для свидания и любви. В громадном доме на пересечении двух самых
оживленных улиц с двумя замаскированными подъездами, с прекрасным рестораном
и "со всеми удобствами", эта гостиница пользовалась среди жуиров и боязливых
любовников славой скромного и безопасного убежища. Но в ночь с шестого на
седьмое августа здесь было совершено страшное, кровавое преступление.

* * *

В девять часов утра дежурный коридорный Алексей Полозов, по обычаю
гостиницы, постучался в третий номер, будя постояльца. Не услышав ответа, он
толкнул дверь. Она оказалась незапертой. Войдя в помещение, он заглянул в
альков и в паническом ужасе побежал назад, оглашая коридор криками.
Постоялец, полуодетый, лежал на кровати весь залитый кровью, с
обезображенным лицом и перерезанным горлом.
Были посланы слуги для оповещения судебных властей.

* * *

Спустя час я вместе со своим помощником и даровитым агентом Ж. уже
производил осмотр злополучного номера, а еще через полчаса приехали товарищ
прокурора, следователь и врач. Мы продолжили осмотр.
Третий номер считался "дорогим". Он стоил пять рублей и состоял из
большой, хорошо меблированной комнаты, разделенной драпировками как бы на
три отдельные комнаты. При входе в номер тяжелые драпировки образовывали
прихожую, где висела вешалка и стоял столик с графином и стаканом. На
вешалке оказалось дорогое драповое пальто, под ним - кожаные галоши с
буквами К. К., в углу - зонтик с ручкой из слоновой кости.
За драпировкой, прямо из передней, было что-то вроде гостиной. Ковер во
всю стену, мягкая мебель, трюмо и стенное зеркало, высокий шкаф, маленькие
столики и большой передвижной стол, покрытый белой скатертью поверх
плюшевой.
На этом столе оказалась бутылка недопитого красного вина, два стакана,
десертные тарелки, два ножа для фруктов, да еще лежала кожица от груши
дюшес.
На одном из кресел валялась плюшевая мужская шляпа и перчатки, на другом
- серый драповый пиджак.
За другой драпировкой располагались кровать, ночной столик и умывальник.
На столике лежали очки в золотой оправе, золотые часы с массивной цепью и
портмоне.
На кровати лежал убитый. Без сапог, в черных шелковых носках, весь
расстегнутый и полуобнаженный, он лежал навзничь на подушках и простынях,
заскорузлых от пролитой крови. Руки были раскинуты, короткие волосатые
пальцы сжаты в кулаки, голова закинута. На шее зияла широкая и глубокая
рана. Лица убитого разглядеть было нельзя. Оно было исполосовано ножом и
покрыто запекшейся кровью. Седеющие волосы на коротко остриженной голове и
изрядная лысина свидетельствовали о том, что это был пожилой человек. Кто
он? Как его зовут? Каково его звание, положение?
При убитом не оказалось ни визитных карточек, ни записной книжки, ни
письма, по которым можно было бы определить его личность, только метка на
тонком белье и платке с буквой К. да буквы на галошах давали слабую надежду
определить личность убитого.
Врач произвел наружный осмотр. По его мнению, на жертву напали во время
сна и сильным ударом ножа по горлу погрузили ее в вечный сон, после чего,
вероятно, в злобе, стали обезображивать лицо убитого, нанося резаные и
колотые раны.
Кто был с ним? В эту гостиницу одиночек не пускают. С кем он пришел?
Мы позвали коридорного, лакеев и взяли у них первые показания. Сразу
выяснилось, что убитому была устроена ловушка.

* * *

Первое показание дал лакей, дежуривший днем, Егор Васильев.
Часов в пять или в половине шестого пришла барышня под вуалькой...
- Почему вы знаете, что барышня? Что значит "барышня"?
- То есть девица. Мы их завсегда сразу отличим от какой-нибудь барыни.
- Ну?
- Пришла это, значит, и говорит: "Мне приготовьте нумер, только хороший.
Я в девять часов с господином буду". Показал я ей номера, выбрала она этот
самый, заплатила и говорит: "Я тут и вино оставлю!" Оставила она эту самую
бутылку и ушла. После пришли еще господин с дамой, сняли второй номер,
рядом. Потом разные приходили, уходили. Я сменился, сказал про нумер Алексею
и ушел. Больше ничего не видел и не знаю.
Алексей Полозов видел и знал больше.
- Через полчаса, как я сменил Егора, пришли господин, этот самый, в
очках, с зонтиком, почтенный такой, и барышня. Барышня говорит: "Где наш
нумер?" Я их привел...
- Лицо видели?
- Нет-с. В вуале. Высокая, тонкая и волоса будто рыжие.
- Провели... А потом?
- Потом барышня приказала дать стаканы, миндального пирожного и открыть
бутылку, а господин два дюшеса заказал. Я это сделал.
- А барышня все была в вуале?
- Нет-с. Она. эту пору за драпировкой была. А может, в кровати, не могу
знать потому...
- Ну, ну... сделали?
- И ушел. Часов этак в одиннадцать барышня вышла и говорит: "Барина
разбуди в девять часов утра. Он заснул". И ушла. Я вошел в номер, заглянул.
Вижу, лежит. Мне что? Дело обычное...
- Значит, вы входили в номер после этой барышни?
- Входил.
- Что же, он был убит?
- Не могу сказать. В комнате было темно. Вижу - лежит. Мне такое и в
голову не пришло. Поглядел, окликнул... Молчит. Запер дверь и оставил, а
утром пошел - и вот! - он развел руками.- Такое несчастье!
- Барышню бы эту узнали?
- Надо думать, потому что фигурой такая заметная и волос рыжий.
- Это она! Надо ее искать,- решительно заявил следователь.

* * *

В то время, как мы снимали допросы в лучшем номере гостиницы, мой агент
Ж. со свойственным ему терпением и внимательностью чуть не в третий раз
производил осмотр третьего и соседнего с ним второго номеров.
Я слушал показания прислуги и в то же время с нетерпением ждал Ж. с его
отчетом. И вот он показался в дверях и таинственно кивнул мне головой. Я
подошел к нему. Оказалось, что он сделал действительно важные открытия и
сказал:
- Дело принимает совершенно другой оборот.
- Пожалуйте опять в номер,- пригласил я всех. Следователь и товарищ
прокурора снова перешли в третий номер. Я провел их в часть комнаты,
представляющую гостиную, и агент торжественно указал нам на большой
зеркальный шкаф.
- В чем дело?
- Дело в том, что он сдвинут! Вы видите? Шкаф действительно оказался
отодвинутым от стены, что при входе в комнату сразу не было заметно.
- За шкафом,- объяснил я,- находится дверь из соседнего, второго номера.
Ж. прибавил:
- Убийцы - это господин и дама, снявшие второй номер. Они были здесь. А
когда уходили, испачкали дверь кровью. Извольте посмотреть. И пол закапан
стеарином.
Следом за агентом двинулись все. Шкаф был отодвинут настолько, что тучный
товарищ прокурора едва смог протиснуться между ним и стеной. Они осмотрели
пол и закрытую дверь. На левой половине двери виднелись кровавые отпечатки
пальцев, на полу были следы стеарина.
По указанию агента мы перешли во второй номер. Там на столе у дивана
стояли два стакана, бутылка белого вина, полбутылки коньяка и обгоревшая
свечка в подсвечнике. В алькове за подушками оказалось засунутым полотенце,
которым, видимо, вытирали вымытые руки и затирали кровавые пятна, а таз в
умывальнике был полон мыльной воды, окрашенной кровью.
Агент Ж. показывал одну за другим бросающиеся в глаза детали и оживленно
говорил:
- Это убийство без цели грабежа. Вероятно, какая-нибудь месть, но весь
план тонко обдуман. Жертву завлекала девушка. Может быть, она подкуплена,
может, она соучастница. Она завела его и опоила. Надо исследовать вино. Ведь
она его принесла с собой. Опоила и подала знак в соседний номер. Там уже
ждали, отодвинув шкаф и отворив дверь.
- Чем?
- Эту дверь-то! Ведь она без замка. Ее просто захлопнули и вынули ручку.
Вставьте перочинный нож, толстый карандаш, еще лучше стамеску - и дверь
открыта.
- Так-так! - довольным тоном воскликнул я.- Они вошли и прикончили
спящего.
- Убивал он,- оживляясь, говорил агент.- Она светила и дрожала. Смотрите,
как оплыла свечка. А там и подушка, и простыня закапаны стеарином. Мы найдем
у нее на платье такие же следы.
- Если найдем ее!
- В этом вся и задача! Затем,- продолжал Ж.,- они вернулись в номер,
закрыли дверь, задвинули шкаф... Обратите внимание на пол около шкафа - на
нем видны следы от ножек. Его отодвинули от этого места! - Ж. указал на
глубокие черты, оставленные на паркете, прикрытом ковром.- После этого они
тщательно вымылись, оглядели платье и... уехали!
Я только одобрительно кивал головой. Этот Ж. был моим учеником.
Впоследствии, да и раньше много раз, я удивлялся его сообразительности и
способностям.
- Похоже на истину,- процедил следователь.
- Надо теперь расспросить снова прислугу,- сказал товарищ прокурора.

* * *

Снова позвали дневного и ночного коридорных. Егор Васильев повторил
показание:
- Пришла девица, заказала третий нумер, а потом следом за ней пришли
господин с дамой и заняли второй номер. Он подал им сперва весь обед, только
мало кушали, а потом бутылку белого вина и полбутылки коньяка.
- Вы, значит, могли их рассмотреть?
- Ни к чему,- ответил Егор.- У нас народ что на ярмарке, и не глядишь.
Опять же барыня лицо скрывали, как я войду, оне в окошко глядят и ко мне
спиной.
- А барин?
- Тот такой высокий, красивый. Светлая борода и одет так шикарно, в синий
пиджак и с цепочкой.
- Узнали бы вы его на улице?
Коридорный замялся.
- Может, и узнал бы...
Алексей Полозов, тот, что служил ночью, сменил Егора.
- Гости из второго номера при вас ушли?
- Точно так.
- Когда?
- Да уж под утро. Надо полагать, так часу в шестом...
- Торопились?
- Не так чтобы...
- Вы осмотрели после них номер?
- Ни к чему. Взять у нас нечего, и господа не такие. А номера убираем
утром, все кряду.
Первые допросы окончились. Власти уехали. Все свидетельствовало о тонко
обдуманном преступлении, концы которого были умело спрятаны в воду.

* * *

Дело представлялось весьма сложным. В громадном Петербурге трудно найти
человека только по наружным приметам, особенно если он принадлежит к
интеллигентному сословию, где все более или менее похожи друг на друга.
Убитый был неизвестен. Несомненно, судя по костюму, золотым часам и
кошельку с шестидесятью двумя рублями, он был состоятельным человеком. Имя
его и фамилия начинались с буквы "К", и пальто он заказывал у Корпуса.
Приведшая его женщина была, по определению слуги, из "этих", но найти ее
тоже не казалось легким, потому что она могла и не быть зарегистрированной,
то есть известной полиции. Наконец, главные виновники не оставили после себя
никаких следов. Известно только, что он был с русой бородой, высокий ростом,
а у нее на платье, вероятно, остались следы стеарина. И это все.
Я распорядился через полицию, чтобы дворники проследили, не пропал ли кто
из жильцов с ночи шестого августа. Затем через ту же полицию приказал, чтобы
ко мне явился извозчик, который возил утром, между пятью и шестью часами,
седьмого августа двух седоков, барыню с барином, от гостиницы или с одной из
двух улиц, на углу которых она стоит. И наконец, командировал лакея Егора
Васильева в Рождественскую часть, где обычно производился
врачебно-полицейский осмотр всех зарегистрированных служительниц любви.
Распоряжения эти очень быстро дали результаты.
На другое утро ко мне явился извозчик, который показал, что он взял таких
седоков за три дома от гостиницы. Господин с большой светлой бородой нанял
его на Варшавский вокзал. Он повез их по Измайловскому проспекту, на углу
Первой роты господин высадил даму, а сам поехал на Варшавский вокзал, где и
сошел.
- Ты бы его узнал?
- В лицо беспременно.
Я распорядился найти извозчика, который около шести часов утра седьмого
августа посадил даму, но такого не нашлось. Очевидно, дама дошла до своего
дома пешком или взяла извозчика, запутав след. След действительно как будто
потерялся, но я знал, что не сегодня-завтра он отыщется, и не обманулся. На
другой же день вечером из второго участка Литейной части мне сообщили, что
старший дворник одного дома оповестил их об исчезновении хозяина Кузьмы
Федоровича Кузнецова, ушедшего вечером шестого августа. "К" и "К"!
Я поручил Ж. расспросить дворника. Он тотчас вызвал его и показал ему
пальто, шляпу и зонтик, которые тот сразу признал как вещи своего барина.
- Ну, брат,- сказал Ж.,- твоего барина, значит, уже нет в живых. Утюкали!
Родные есть у него?
- Брат есть, полковник, сестрица, вдова генерала, а у самого дочка,
подросточек.
- Что же, он вдовец?
- Десятый год уже вдовец!
Родные Кузнецова были оповещены, и труп его был перевезен к нему на
квартиру.
Ж. занялся опросом всех лиц, окружавших убитого, и в то время как
совершались панихида и похороны, он уже успел разузнать многое о жизни и
характере убитого.

* * *

Кузьма Федорович Кузнецов был богатым домовладельцем. Раньше он служил в
полку, вышел в ранних чинах в отставку и жил доходами, иногда играл на
бирже. Он был вдов, имел дочь Лизу, четырнадцати лет, при которой находилась
гувернантка, девица двадцати трех лет, очень красивой наружности. Кузнецов
любил пожить и пожуировать.
Лакей и горничная намекали, что он жил с гувернанткой, как раньше жил с
ее предшественницами, причем не брезговал и горничными.
Часто случалось, что, уйдя вечером, он не ночевал дома, но на другой день
к завтраку он всегда сидел за столом на своем месте.
- Какого он характера?
- Характером веселый, мягкий, а красивая женщина могла с ним сделать все,
что хочет.
- Не было ли у него врагов?
- Не должно бы быть...
В первый раз я и Ж. чувствовали себя растерянными. Словно шли, шли и
вдруг уперлись в стену. Ни из чьих показаний нельзя было ухватить конца
нити, и только смутно чувствовалось, что в этом преступлении должна быть
романтическая подкладка. Но убитый унес свою тайну в могилу, а убийцы
бесследно скрылись...

* * *