- Откуда я знаю?- сухо ответил Гвидо, словно своим вопросом Вана
нанесла ему личное оскорбление.
С этими словами итальянец повернулся к хозяину дома, приглашая его
принять более активное участие в беседе, чем ароматизация воздуха
гаванской сигарой.
- Как вы объясните тот факт, Селим,- он впервые обратился к
египтянину по имени,- что сивахцы никогда не доставляли беспокойства ни
местным, ни центральным властям?
- Правительство заботится о них точно так же, как обо всем остальном
населении Египта,- бесстрастно ответил эль-Фатгах.
- Позвольте мне повторить свой вопрос,- терпеливо сказал Гвидо.- Я не
спрашиваю, заботится ли правительство Египта о жителях Сиваха, а как раз
наоборот - почему не заботится?
- Оно уделяет Сиваху не больше и не меньше внимания, чем другим
городам, включая и столицу.
- У меня сложилось другое впечатление,- возразил Гвидо.- По-моему, о
Сивахе заботятся гораздо меньше, а точнее - вообще не заботятся. А
сивахцев правительство вообще не интересует.
- Это говорит о том, что жители Сиваха довольны своим
правительством,- сухо сказал Селим.- Люди по большей части интересуются
властями, когда хотят покритиковать их.
- Своим интересом люди доставляют правительству гораздо больше
неприятностей, чем критикой. Некоторые устраивают заговоры, восстания,
революции, свергают правителей, меняют одних на других, строят
демократию на трупах диктаторов, устанавливают республику вместо
монархии и так далее. Такие вещи случаются даже в Египте, не так ли? Но
сивахцы никогда в этом не участвуют. На протяжении всей истории - а она
у Египта немалая - это племя никогда не тревожило государственных мужей
- от фараонов до Садата. Оно всегда всем довольно. Разве они
когда-нибудь жаловались на низкую зарплату? Или на высокие налоги? Разве
их волнует пассивность в общественной жизни страны? Они никогда никого
не беспокоили. Возмущались ли когда-нибудь сивахцы решениями, принятыми
в верхах через их головы и без их ведома? Никогда. Откровенно говоря,
иначе и быть не может: у жителей Сиваха нет своего мнения. Я говорю об
общественной жизни, хотя эта жизнь складывается и из их жизней. Нигде
больше я не встречал такого безразличия.
- Вы уверены, что действительно столкнулись здесь с подобным
безразличием? - мягко спросил Селим.
- У меня есть глаза и уши, господин вице-губернатор,- резко возразил
Гвидо.- И в этом смысле пустыне не удастся отделаться миражами. Селим
молчал.
- Напрашивается единственное разумное объяснение: сивахцы не
интересуются политикой, потому что они вообще ничем не интересуются.
Может быть потому, что они от рождения мягкотелы и глупы. Но эту
гипотезу я отбросил, когда попал в Сивах и убедился в обратном.
Эль-Фаттах, казалось, был заинтригован.
- Так, значит, вы все знали до того, как предприняли эту поездку?-
удивленно спросил он.
Но Гвидо не так-то легко было сбить с толку:
- Я интересуюсь историей слишком серьезно, чтобы не заметить такой
особенности. Ведь тысячелетиями в обществе насаждалась мысль о том, что
сильный всегда прав.
- Возможно, у жителей этого оазиса имелись свои причины быть
удовлетворенными правом сильного,- предположил Селим.
- Вполне возможно,- согласился Гвидо, саркастически усмехнувшись. Но
Селим был нечувствителен к дерзостям, а тем более к насмешкам.
- Значит, пребывание здесь, мистер Андреотти, навело вас на мысль о
какой-то другой причине миролюбивого нрава сивахцев, чем та, которую вы
назвали сначала? '
- Нет,- вздохнул Гвидо.- Я не нашел никакой причины. Ее просто нет.
- Вот видите!- любезно завершил беседу хозяин, вставая, чтобы
проводить гостей к выходу.
***
- Почему тебя так волнует равнодушие к политической власти жителей
Сиваха? - спросила Вана, когда они снова остались наедине.- Ты что,
хочешь всех людей сделать счастливыми?
- Думаешь, у меня может быть другая причина?
- Я не думала, что ты так любишь человечество.
- Ты, видимо, недостаточно меня знаешь.
- Видимо, я совсем тебя не знаю. И это меня пугает.
- Вана,- спросил Гвидо позднее,- почему ты не любишь своего отца?
Ведь ты приехала сюда, чтобы научиться любить его.
- Наверное, ты убедил меня, что после десяти лет уже трудно чему-то
научиться. Мне слишком поздно учиться быть дочерью.
- А он? Ему тоже не нужно запоздалое отцовство?
- Отец - это человек, в котором нуждаешься. Тот, кто утешает и
ободряет маленькую дочь, когда она боится темноты и смерти. Тот, кто не
расстается с ней, пока она не научится обходиться без отца. Но это не
тот, кто вежливо улыбнется дочери при встрече через двадцать пять лет и
скажет: "Как дела, Ванесса?"
- Но все же Селим не дикарь.
- Нет, он варвар!
- Ты безжалостна.
- Я чересчур жалостлива. А с ними надо обращаться пo-варварски. Чтобы
те, кто покидает нас после рождения, не пытались потом руководить нами.
- Кого ты относишь к варварам?
- Я называю варварами тех людей, которые молятся на своих предков и
не замечают своих детей. Варвару верят, что идеями
полутора-двухтысячелетней давности можно руководствоваться и сегодня, и
еще через сотни лет. Тех, кто считает, что строители пирамид были выше
нас и что шедевры жестокости и точного расчета могут быть бессмертны.
Они считают прогресс противоестественным, представляют будущее как
идеализированное прошлое. Они уверены, что знают все лучше остальных и
всегда будут знать. Они не сомневаются, что постигли истину, но при этом
не в состоянии думать иначе, чем их отцы и боги. Они просят священников
вести, а философов-.страховать.
Они постоянно ссылаются на историю, гордятся только своей страной или
нацией, поддерживают только свою партию. Варвары живут мистическим
экстазом или предрассудками и стараются заставить других жить так же. Я
называю варварами хранителей обычаев и наследия предков, ревнителей
веры. Варвары - те, кто одевается согласно традициям и никогда не устает
от своих привычек. Я называю варварами тех, кто собирается в узком кругу
избранных, устанавливает знаки различия, изобретает свой секретный язык,
отгораживаясь от тех, кто не разделяет их страхи и ненависть, чтобы
чужак не мог проникнуть на их сборище, в их мафию. Я называю варварами
тех, кто окунает розу в кровь людей, которых они убили ни за что, и
кладет ее на трупы убитых. Я называю варварами тех, кто верит в семейные
тайны, в то, что нельзя выносить сор из избы и ворошить грязное белье.
Варвары - те, кто уверяй в себе и никому не доверяет. Они боятся
проиграть, но никогда не выигрывают, потому что не умеют рисковать. Они
остаются на месте, точно мертвые. И так же, как мертвые, неспособны
измениться.
- Но здесь, в Сивахе, живут мужчины и женщины, изолированные от мира.
Они живут замкнуто, одним кланом, но не причиняют никому зла и ничего не
скрывают. Их уединенность притягивает нас сильнее, чем их боги. Пустыня
не всегда обманывает.
- Я ненавижу все, что тянет человечество назад. Лучше обмануться,
двигаясь вперед, чем застыть на месте.
- Ты больше ничего не ждешь от Сиваха?
- Ничего!
И, глядя перед собой широко открытыми глазами, точно мысли ее были
уже где-то далеко, Вана добавила:
- Я не стану спрашивать совета ни у отца, ни у нации, как устраивать
свою судьбу. Я не стану придумывать оправдания и прятаться от своего
одиночества. Я не стану строить свое будущее на чужом прошлом.
Часть III
ЕДИНОРОГ И АНТИДЕВСТВЕННИЦА
Глава первая
РАЗУМ ПЕСКОВ
Вертолет со специальным знаком на фюзеляже опустился точно в
очерченный круг. Кроме наземной команды и двух-трех полицейских,
сидевших в зале ожидания приземление вертолета видел один человек,
подошедший поприветствовать прилетевшего Незрина Адли. Лимузин довез
мужчин до гостиницы. Встречавший изо всех сил старался выказать Незрину
свое почтение.
- Я знаю, вы хотите уехать как можно скорее. Но на всякий случай я
заказал для вас номер. Никогда нельзя знать, сколько времени займет
такое дело.
- Все отлично!- похвалил Незрин человечка.- Так нам будет гораздо
удобнее беседовать с нашим другом. Если хотите, можете поприсутствовать.
- Лучше я не буду в этом участвовать.
Первый секретарь удивленно вскинул брови.
- Боитесь, что синьора Андреотти возмутит ваше двуличие?- ядовито
бросил он.
Помощник казался смертельно оскорбленным, но отнюдь не тем, на что
намекал шеф.
- Что касается дела Андреотти, меня нельзя упрекнуть в
неблагонадежности.
- Я ничего подобного и не думал. Это просто шутка.
Но толстенький человечек никак не мог успокоиться. Он хотел прояснить
все до конца:
- Когда вы послали меня с заданием в Сивах, то думали, что итальянец
хочет навредить нам. Сегодня я могу сказать с уверенностью: он - не
враг.
- Разве я стал бы вести беседы с врагом, Мехди?- пожурил его Незрин.
***
Гвидо удобно устроился в мягком кресле с кружевным чехлом. Незрин
откупорил бутылку виски.
- Сколько льда?
- Три кубика. Благодарю.
Итальянец с трудом подавил улыбку, заметив, что виски его любимого
сорта. Королевская любезность? Или Незрин намекает, что им с самого
начала известно все, включая вкусы Гвидо.
Но это излишне. Он никогда не питал иллюзий насчет подобных
организаций. По молчаливому соглашению они дождались, пока уйдет
официант, и только тогда начали дуэль.
Для Гвидо было делом чести дать залп первым.
- Вы тоже в отпуске? Похоже, что в вашем ведомстве все имеют
бессрочные отпуска и проводят их только в Сивахе.
- Дорогой мой, признаюсь, дипломат я неважный,- ответил египтянин.- И
в доказательство сразу перейду к делу. Но прежде позвольте принести вам
свои извинения.
- О, не беспокойтесь. Я не слишком обидчив.
- - Хочу извиниться за умышленную обиду,- невозмутимо продолжал
Незрин.
Он уселся в кресле поудобнее, вытянул ноги и смотрел на итальянца,
поглаживая бороду. Гвидо невольно заметил, что борода его стала длиннее
и что из-под старомодных высоких гетр выглядывают начищенные до блеска
ботинки из козлиной кожи.
- Я говорю о нашей первой встрече. В тот день я принял вас за
другого. Думал, что вас зовут Форнари. Может, вы его знаете? Хотя вряд
ли. Он, как и вы, работает в CIRC - Международном консорциуме по
исследованиям в области кибернетики и энергетики, но занимает более
скромную должность. А следовательно, получает гораздо меньше вас. Во
всем виновата беспечность нашего доброго знакомого Джанниполо Гатто, чей
острый ум и горячую веру мы оба знаем и ценим.
- Веру во что?
- В будущее итало-египетских отношений,- объяснил Незрин, закуривая
очередную сигарету.- CIRC возложил на этого Форнари совершенно
невероятную миссию. Предполагалось, что он едет в Сивах для секретных
переговоров по поводу приобретения земельного участка. Цель этого фарса
заключалась в следующем: нужно было заставить нас поверить в то, что под
оазисом есть огромные залежи нефти. С точки зрения результативности все
это выглядело наивно и глупо. Такими грубыми приемами уже давно никто не
пользуется. В наши дни деловой человек, если он действительно хочет
пристроиться На нашей территории, должен быть поизобретательнее. Сразу
стало ясно, что эта поездка рассчитана на то, чтобы пустить нас по
ложному следу. Значит, CIRC готовит более серьезную акцию. Эта тактика
хорошо известна. И нас удивило только одно: почему такое серенькое дело
поручили вам, с вашими способностями? Все стало на свои места, когда я
понял, что вы - не Форнари. Или, по крайней мере, не выдаете себя за
него, если раньше у вас и были такие намерения. Во всяком случае, все
это - дело прошлое. И интереса уже не представляет. "Если вступительная
речь заняла столько времени,- подумал Гвидо,- то основная часть может
затянуться до утра. А как же встреча с Илитис?"
Но выдержке Незрина, видимо, пришел конец. У него больше не было сил
соблюдать светские условности, и он пошел в атаку:
- Не знаю, по своей ли инициативе вы в последний момент изменили план
операции или получили инструкции. Может быть, особая хитрость CIRC
заключается в том, чтобы всегда разыгрывать на переднем плане комедию,
подобную этой. Дескать, при провале удастся легче Отделаться, чем при
серьезно спланированной акции. В этом что-то есть.
Гвидо не стал комментировать эти предположения, и его собеседник
продолжал:
- Я обладаю достаточным чувством юмора, чтобы оценить комизм
ситуации. Мы говорили на разных языках. Я ведь узнал вас только после
того, как вы вышли из моего кабинета.
- А разве мы раньше где-то встречались?
- Никогда. Но я много слышал и читал о вас. Прежде чем перейти к сути
дела, позвольте задать вам один вопрос: какого черта вы соврали мне
тогда? Гвидо вопросительно взглянул на египтянина.
- Вы представились инженером Гвидо Андреотти. Какую цель вы
преследовали этой ложью? Она была для вас совершенно бесполезна. Вы ведь
ни разу даже не попытались сделать вид, что ищете какие-то месторождения
или, на худой конец, подбираете маршрут для прокладки трубопровода.
- Но по профессии я инженер.
Незрин нетерпеливо фыркнул:
- Но вы широко известны отнюдь не инженерными изысканиями. Наверное,
вы и не подозревали, что я об этом знаю.
Гвидо устало вздохнул. Незрин тут же решил, что наконец попал в самую
точку, и поспешил развить успех.
- Возможно, вы ко всему еще и инженер, мистер Андреотти. Но в первую
очередь вы химик, а точнее - биохимик. Биохимик имеет дело с
молекулярной биологией, но ваша область - не просто цитология и не
генетика, к которой вы относитесь с непонятным презрением.
- Я отношусь так не к генетике, а к генетикам.
Незрин явно воодушевился тем, что ему удалось разговорить итальянца.
- Отрасль, в которой вы работаете, называется нейропсихофармакология.
Я думаю, вы не станете отрицать, что являетесь одним из крупнейших
ученых в этой области. В то же время ваши Труды могут быть оценены по
заслугам только коллегами, потому что непосвященные едва ли понимают,
что такое нейропсихофармакология.
- А вы понимаете?- резко спросил Гвидо.
- Да. В двух словах, это наука о веществах, способных управлять
функциями центральной и вегетативной нервной системы. Эти вещества
вырабатываются в организме, но могут быть синтезированы искусственно.
Искусственные вещества могут оказывать влияние на организм, совпадающее
с естественным или противоположное ему. В этом случае и эффект будет
прямо противоположным.
- Любопытно.
- Я не настолько глуп, чтобы просвещать вас на эту тему. Слава Богу,
понимаю, с кем говорю. Я просто хочу взаимопонимания между нами по
поводу различных областей применения вашей науки.
- Я не имею своей персональной науки.
- В некотором роде имеете. Думаю, именно это персональное знание не
дает вам возможности получить Нобелевскую премию, которую вы давно
заслужили. И впредь, оно не позволит вам даже надеяться на награду.
- Я никогда не унижусь до того, чтобы выклянчивать такие мелочи.
- Не думаю, что сильные мира сего в восторге от вашей заносчивости.
Но эта черта характера не является препятствием для получения наград,
которые вы заслуживаете. Ваши труды слишком значительны, чтобы не быть
замеченными. Но скажите на милость, как шведы осмелятся ознакомить
общественность с характером и возможными результатами ваших научных
разработок? Боюсь, наш век не готов к восприятию ваших великих открытий
и недостаточно милосерден для них.
Гвидо смотрел на него равнодушно, но это не смутило египтянина.
- Впрочем, не мне давать оценку карьере ученого. Давайте поговорим о
конкретных результатах вашей работы. Вы нашли способ синтезировать
гамма-аминомасляную кислоту при минимальных затратах средств и энергии.
Что еще важнее, вы смогли объяснить, каким образом этот нейромедиатор
воздействует на синапсы, возбуждая в них электрические импульсы. До
ваших экспериментов было неясно, связано ли его воздействие с работой
мозга или с пирамидальной структурой, которая представляет для вас
особый интерес.
Крепко загнул Незрин! Гвидо подумал, что на такую тираду нельзя не
ответить. Глаза итальянца сверкнули, и это не укрылось от Незрина.
- Не сердитесь, дорогой коллега, но я позволю себе кое-что уточнить,-
сказал Гвидо.- Пресинаптические структуры не всегда синтезируют тот же
медиатор, что и постсинаптические. Строго говоря, из того, что мы
установили нервное происхождение одного из передатчиков нервного
возбуждения, нельзя заключить, что гаммааминомасляная кислота является
продуктом деятельности пирамидальной структуры.
На Незрина это не произвело никакого впечатления.
- Если процесс обучения связаны тем, что в коре головного мозга
вырабатываются новые нуклеиновые кислоты, белки, полипептиды и
полисахариды, которые не существовали в мозгу до того, как человек начал
систематизировать информацию, то не следует ли нам объяснить процесс
отбора информации работой пирамидальных клеток мозга?
- Ерунда!- Гвидо вежливо улыбнулся.- Мы способны осознать
существование новых видов молекул лишь благодаря генетически
унаследованной способности к обучению. Способность вырабатывать
вещества, о которых вы говорили, на самом деле является эмбриональным
процессом, запрограммированным генетически. А гены не подвластны нашему
контролю. Поэтому мы должны предоставить им возможность действовать
свободно и во все вмешиваться. Таким образом, процесс обучения не
обеспечивает прогресса, поскольку приобретаемые знания ни в коей мере не
компенсируют быстрого износа, который начинается с рождения. Этот износ
происходит, разумеется, не вследствие истощения запасов информации, а
из-за неспособности разумно оперировать такой информацией после
рождения.
Мы подобны обладателю компьютера, который должен работать со все
возрастающим объемом информации, используя вычислительную машину, в
которой блоки начинают один за другим выходить из строя, как только
истек гарантийный срок - обычно двухгодичный. Хотя этому владельцу
компьютера следовало бы винить за неведение самого себя, потому что
сгорают те блоки, которые он не обслуживал как следует в первые два
года. Он не делал этого лишь потому, что никто ему об этом не говорил.
Но, откровенно говоря, его ошибки и невежество не очень повлияли на
ситуацию: компьютер все равно никуда не годился. Это - примитивная
машина для начинающих. Давайте дадим ему другой компьютер, вместо того
чтобы забивать его голову ерундой: болтовней вроде того, что в
результате действия Бог знает какого мутагена - Святого Духа или
лабораторной пробирки - произойдет партеногенез, размножение без
оплодотворения, как у некоторых насекомых, посредством которого он
сможет родить вундеркиндов, которые удостоверят его идиотизм.
- Если я правильно вас понял,- сказал Незрин, поглаживая бороду,- вы
считаете, во-первых, что генетическая мутация не сможет изменить
человечество.
- Если и изменит, то не в лучшую сторону,- отрезал Гвидо.
- Во-вторых, чтобы улучшить интеллектуальные и даже физические
возможности человека, ему нужно ввести искусственный медиатор сразу по
достижении зрелости организма.
- Я совсем не это хотел сказать,- резко возразил Гвидо.- В зрелом
возрасте мы не только не познаем мир так, как это делали в первые годы
после рождения, но мало пользуемся нашим запасом знаний и еще меньше -
способностью действовать. Фактически, чем дольше мы живем, тем меньше
познаем, тем пассивнее и бесполезнее становимся. Наше хваленое
взросление - не что иное, как прогрессирующий регресс, постоянное
сужение и в конечном итоге утрата широкого круга возможностей, данных
плоду еще до рождения. Недостаточно просто обогатить организм, обновив и
усилив его нейрохимическое наследие; новое средство должно помочь
человеку полностью использовать все, что дано ему от рождения и что
семья и различные общественные институты за первые два-три года жизни
уничтожают или извращают до неузнаваемости.
- Если вы так считаете,- холодно заметил. Незрин,- то почему
связываете все свои исследования с попыткой изменить генотип? Почему вы
с вашей логикой не попробовали химически - как другие пробовали
психологически - преодолеть препятствия, мешающие полному раскрытию
человеческих способностей?
- Вы совершенно не способны понять, о чем я говорю. Бесполезно
преодолевать боль в гангренозной ноге. Ногу нужно ампутировать.
- Следует ли считать, что стремление к образованию или, скорее, к
преобразованию имеет для вас меньшее значение, чем желание изменить свою
сущность?- спросил Незрин.- Ведь вы прекратили работу по активации или
реактивации клеток человеческого мозга. Я имею в виду мозг людей, менее
талантливых, чем вы. И вот, посчитав себя равным Прометею, вы решили
придать человеческому мозгу качества, не свойственные ему от природы.
Незрин замолчал, прикрыв глаза, мысленно любуясь портретом, который
сам создал. Потом открыл глаза, сравнивая созданный им образ со
скучающей физиономией Гвидо, откинувшегося в кресле. "Пути науки
неисповедимы",- подумал он.
Гвидо зевнул и лениво проронил:
- Природа делает все, что может. Но у нас получается лучше.
- По первым вашим открытиям этого не скажешь. Не удивительно, что все
племя биологов, не чувствуя опасности, без устали возносило вам хвалы.
Но чествования закончились, как только вы сделали последний штрих и об
этом стало известно. Ваше открытие не менее важно с точки зрения науки,
чем все предыдущие, и все же моральный и социальный аспекты его
применения - поскольку дело касалось совершенно новой субстанции, о
которой никто до вас и не подозревал, - вызывали у ваших коллег самые
мрачные предчувствия.
Гвидо слушал с отсутствующим видом.
- Для этого вы использовали бета-ацетоксиэтил-три-метил-аммоний или,
если вы не любите слишком точных формул, ацетилхолин.
- Совершенно верно,- кивнул Гвидо. Внезапно лицо Незрина просияло.
- Мой дорогой Гвидо! Надеюсь, вы не считаете меня суеверным. Я
никогда не верил в мистическую связь между людьми и вещами. Но
согласитесь, поневоле задумаешься, когда дело касается вашего пребывания
здесь и выбора ацетилхолина для ваших экспериментов. Я позволил себе
назвать вещество его полным именем вовсе не для того, чтобы похвастаться
перед вами знаниями и памятью. Чтобы произвести на вас впечатление, мне
понадобилось бы гораздо больше и того, и другого. Я просто хотел
подчеркнуть одно из самых странных совпадений... Этот химический термин
напоминает нам, что медиатор, о котором уже упоминалось,- сложный эфир
холина, а холин имеет нитрогенную основу, производную от аммония.
Аммоний! Поразительно! Как странно произносить это слово, когда вы,
Гвидо Андреотти, здесь, в этом оазисе. Оазисе, который в древности
назывался точно так же - Амоний. Ведь это имя дали ему ваши предки!
- Я приехал сюда совсем не поэтому,- сказал Гвидо.
- Дело не только в совпадении названий,- продолжал Незрин.- Хлористый
аммоний и другие соли аммония были известны очень давно. Аммоний был
назван в честь Амона. И даже не самого Амона, а его храма Хат-ан-Шо в
Сивахе. И знаете почему? Потому что вещество экспортировалось в Италию
только из этого района. Две тысячи лет назад Сивах был уже известен
римлянам. Они приезжали сюда не только потому, что верили его оракулам,
но и для того, чтобы запастись хлористым аммонием. Тогда этим занимались
купцы. Они сами производили его. Знаете как? Сжигая навоз верблюдов. В
химии это называется сублимацией, не так ли? Все это не лишено смысла.
Гвидо вспомнил и разрушенный храм Амона, где Вана прочитала ему "Суд
сердца" и "Декларацию невинности" из "Книги мертвых". Где она говорила с
ним о справедливости и правде, доброте и любви к человеку. Он напрасно
старался связать эти расплывающиеся образы с химической формулой,
которой он посвятил жизнь.
Гвидо подумал, что не видит между ними ни логической, ни мистической
связи.
Во всем мире происходят такие удивительные и абсурдные совпадения,
иррациональные чудеса, в которых человек всегда ищет присутствие некоего
туманного божества. Сегодня, как и всегда, на первом месте в списке
случайностей жизни одушевленная материя - явление, в котором все
происходящее необходимо и бессмысленно одновременно!
***
Несколько минут мужчины молчали. Возможно, они думали, как прекратить
эту дуэль. Вместо того чтобы обрушивать на противника град научных
терминов, доказывать очевидное, подчиняясь непонятной силе и обольщаясь
надеждами, которым не суждено сбыться, почему бы им не поговорить о
любви, поговорить честно, открыто и доброжелательно? Или распахнуть окно
и ощутить душистый ветерок, шевелящий кроны деревьев? Почему бы им, как
часто делали Гвидо и Мехди, не пойти, взявшись за руки, на улицу и не
восхититься мастерами древности, извлекавшими пользу даже из самых
неудобоваримых вещей? Почему не посмеяться ласково над древними,
перевозившими в своих галерах кувшины с верблюжьим дерьмом, чтобы с его
помощью воскурить богам фимиам?
Наконец Гвидо нарушил молчание:
- Конечно, аммоний не благоухает, но из него получается отличное
удобрение.
- И неплохие бомбы,- добавил Незрин.- Люди похожи на Амона и на
аммоний: они способны на все - злое и доброе.
- Они творят зло, потому что недостаточно умны,- заметил Гвидо.
Незрин вздохнул:
- Вернемся к разговору о вашем веществе, ацетилхолине. И о том, как
вы хотели применять его для улучшения человеческих способностей,
которые, как вы считаете, используются неадекватно.
Незрин поудобнее устроился в бархатном кресле, сложил руки, взглянул
на потолок, точно профессор, уставший от лекции.
Он обратился к Гвидо, не глядя на него:
- Не стану спорить с вами о физиологическом происхождении медиатора.
Я недостаточно компетентен в этом вопросе. О его существовании и составе
кое-что уже известно. Но его действие по-прежнему остается неясным. Мы
совершенно не знаем, как и почему срабатывает ацетилхолин. Проще говоря
(вы ведь не любите усложнений), он производится определенными клетками
коры головного мозга и имеет наркотические свойства, сходные со
свойствами опиума.
Гвидо почувствовал, что не может не вмешаться:
- Что ж, давайте поговорим об ацетилхолине, который вам так нравится.
Это вещество умнее, чем вы думаете. Оно способно влиять на свой
собственный синтез, как бы это ни шокировало вашу железную логику. Более
того, оно в какой-то мере освобождает нервные волокна. Точно Моисей,
который вывел свой народ из примитивного мира пирамид.
- Это и есть хваленая свобода, которой вы столь преданы? Но когда вы
работали с гамма... простите, с ГАМК, вам недостаточно было воссоздать
его свойства или выделить его природным способом. Нет, вы не могли
первым синтезировать ацетилхолин. Другие уже сделали это за сто лет до
вас. Поэтому вам нужно было шагнуть дальше, что вы и сделали. Впрочем,
вы не стали, как Сганарель, "менять все это". Вы изменили лишь один
элемент в молекуле ацетилхолйна. Лишь один. Отделили одну группу СНз от
азотного радикала.
Не теряя своего аристократического хладнокровия, Незин достал из
нагрудного кармана ручку, отвернул манжеты с сапфировыми запонками и
быстро начертил прямо на белоснежной скатерти сложную формулу. Холеным
пальцем он ткнул в группу СНз в правом нижнем углу.
- Пожалуй, вы сами обрекли себя на это вынужденное путешествие - ваш
гений вызывал у коллег лишь громкие похвалы и тайную зависть.
Незрин вздохнул и снова пустился в долгие рассуждения:
- Ацетилхолин, конечно, умели разлагать на элементы и до вас. Но его
могли расщепить только Полностью. Вычленить отдельные элементы не
удавалось. Более того - даже в живом организме ацетилхолин эстераза не
может непрерывно распадаться, превращаясь в необходимый для поддержания
жизни сложный эфир, который представляет для вас особый интерес.
Действие других, конкурирующих ингибиторов, замедлителей химических
реакций, не столь невинно, как эффект этого фермента. Например,
воздействие алкилфосфатов, как вы, конечно,, знаете, вызывает смерть
подопытных животных.
Гвидо вежливо зевнул, чем вызвал улыбку Незрина.
- Я буду лаконичен,- заверил тот.- Мне неизвестно, какой именно
нуклеофилический активатор вы использовали, чтобы запустить реакцию
расщепления молекул и образования нового вещества, формулу которого я
только что записал. Конечно, это был не атропин. И, видимо, не
норадреналин... Может быть, ацетил арсан?
Гвидо не удивился, а Незрин продолжал:
- Гораздо важнее знать, каким химическим агентом вы заместили группу
СНз, которую вам удалось отделить. Этого я, разумеется, тоже не знаю, и,
по правде говоря, меня это не беспокоит. Достаточно и того, что известны
результаты вашей работы.
Гвидо кивнул, словно поощряя дельное замечание ученика.
Незрин сделал вид, что не заметил снисходительного кивка:
- Новое вещество вы назвали ЕА-12 Единорог. Буквы и цифры - вероятнее
всего, часть шифра, известного вам одному. Ключ от него вы, конечно,
никогда не доверите такой болтливой персоне, как я. Я никогда и не
спрошу о нем. Мне интересно другое: почему Единорог? По-моему, название
"Химера" более соответствовало бы назначению. Не стану говорить о том,
для какой цели вы рассчитываете его использовать, но его воздействие
должно быть просто потрясающим. Вещество, которое вы создали, обладает
чудесными свойствами.
- Вера в чудеса происходит только от недостатка воображения,-
пробормотал Гвидо, разглядывая свои туфли.
- Что ж, будем надеяться, что крысы способны оценить его лучше меня,-
криво усмехнулся Незрин.- Иначе они бы подивились, за что им выпала
сомнительная честь быть избранными для вашего эксперимента. Они и не
догадываются, что их реакция на ацетилхолин в целом сопоставима с
человеческой. Потому что вас в конечном итоге интересует человек, мистер
гуманист! Вы думаете, что крысы - удачное творение природы, в отличие от
человека.
Впервые за время беседы Гвидо рассмеялся.
- Прежде чем менять человека, вы занялись животными. И каких
удивительных перемен вы добились! Если бы это сказочное существо,
охранявшее девственную чистоту, этот Единорог, чье имя ваша извращенная
фантазия дала новому препарату, мог видеть все непотребства, творимые
грызунами, он бы закололся своим собственным рогом. Потому что, как
только крысам был введен препарат ЕА-12, они начали безостановочно
совокупляться. Самцы эякулировали по пятьдесят раз подряд. Пятьдесят
оргазмов в день! Более того, они проявляли при этом полное безразличие к
облику, запаху и другим характеристикам партнера. Полное равенство! Они
приходили в такое неистовство, что бросались не только на самок, но и на
первых попавшихся самцов. Если бы на этом все заканчивалось, еще куда ни
шло. Они попытались насиловать котов. Это может показаться смешным...
- Так смейтесь!
- Думаю, это будет слишком жестоко, доктор Андреотти,- холодно сказал
Незрин.- После Пятидесяти совокуплений ваши донжуаны падали мертвыми. От
перевозбуждения или от других свойств вашего препарата. Я не знаю. Вы,
видимо, тоже. Потому что вы повторяли опыты снова и снова, постоянно
меняя дозу и условия проведения эксперимента. Сотни и сотни крыс всех
пород вкусили яд безграничной любви. Но ни одна не дожила до утра.
Незрин закончил свою речь и был удивлен, когда Гвидо нарушил
молчание. Но голос итальянца доносился словно издалека и казался
бесплотным. Он произнес знакомые Незрину слова:
- Я никогда не совершал беззакония.
Я никогда не причинял людям зла.
Я не поднял руки на человека.
Я никогда не лишал человека того, что он желает.
Я никогда не заставлял людей плакать.
Я не убивал.
Когда Незрин снова заговорил, в голосе его что-то изменилось.
- Я не сомневаюсь в чистоте ваших помыслов, доктор Андреотти. Если бы
вы оставались независимым исследователем, если бы вами управляло только
ваше сознание, если бы вы были единственным, кто может судить о значении
и направлениях вашей работы, я бы никогда не осмелился надоедать вам. Но
тогда вы не приехали бы сюда. Вы здесь, в Сивахе, потому, что не
свободны. Кто-то послал вас.
Гвидо хотел что-то возразить, но Незрин решительно продолжал:
- Вы не можете именовать себя беспристрастным ученым мужем, если
отдаетесь в распоряжение организации, чьи цели и деятельность служат
нуждам определенного правительства. Это делает вас могущественным, но
подобное могущество не принесет блага ни государству, ни нации. Вот
почему я встревожен и осмелился потревожить вас.
Гвидо, казалось, совершенно не слушал Незрина, в голосе которого
впервые послышалось настоящее человеческое тепло. Он мягко и осторожно
заговорил о жизни и работе итальянца.
- Ваши опыты по получению ЕА-12 субсидировала туринская компания
"Каландра". Если не знать амбиций и нравственных устоев подобных
монополий, то можно только удивляться, зачем они тратят деньги на
исследования в такой далекой от их интересов сфере, как биология.
Допускаю, что именно поэтому небезызвестный вам Джанни Пакони однажды
порвал с вами всякие отношения. Возможно, он тоже задал себе подобный
вопрос. Или просто решил, что ваши опасные открытия не могут принести
никакой прибыли. Какая непростительная близорукость! Но и на старуху
бывает проруха! Как проклинал себя, должно быть, Джанни, когда увидел,
как жадно его главный враг набросился на добычу, которую он так глупо
упустил.
- Люди не рвут со мной отношений,- сказал Гвидо.- Я сам рву с кем
хочу и когда хочу.
- Из чего я могу сделать вывод, что вы сами выбрали себе хозяев. И
добровольно надели новые оковы.
Распрощавшись с "Каландрой", вы почувствовали, что вновь обретенная
свобода тяготит вас. И вы нашли новых патронов, имена которых не стоит
здесь упоминать. Подобрав группу специалистов и ученых, среди которых
собирались играть первую скрипку, вы добровольно стали главным экспертом
Международного консорциума по исследованиям в области кибернетики и
энергетики. Очень немногие знают о существовании этого монстра, хотя он
официально зарегистрирован как организация, субсидируемая нефтяной
компанией "Эгида", штаб-квартира которой находится в Милане и влияние
которой в мире широко известно. Уверен, что общественность
заинтересуется сообщением о той значительной финансовой помощи, которую
такая солидная фирма, как "Эгида", оказывает секретным разработкам в
области политической науки через посредство CIRC . Ее директорат,
несомненно, считает нынешнее положение вещей в мире главным препятствием
на пути к своему Процветанию, особенно когда она действует в
международном масштабе. Потому что, выходя за рамки государства, она
сама создает себе законы. Любые стихийные выступления общественности
создают искусственную напряженность в мире и отрицательно влияют на
отлаженный ход ее операций. А для ее работы наиболее благоприятна
спокойная обстановка. Ясность политических суждений, принятие серьезных
крупных решений - всего этого можно достигнуть, когда слабый
заинтересован в делах сильного.
- А слабые заинтересованы?- спросил Гвидо.
- Очень! Кроме сивахцев, насколько вам известно. Незрин, казалось,
снова почувствовал почву под ногами. У него явно поднялось настроение. И
он вновь наполнил бокалы.
- Мы не станем возвращаться ко всем идеям, которые вы так блестяще
изложили Селиму. Жители Сиваха, как известно, практически не
интересуются властью. Они позволяют управлять собой. Они всем довольны и
согласны со всеми решениями, которые для их же пользы за них
принимаются. Они мудры. Сигарету?
- Нет, благодарю.
- Главный вопрос, на который мы должны ответить,- откуда эта
мудрость? Каковы ее причины? Этого не знает никто - ни сами сивахцы, ни
власти, ни я, конечно. Никому не удавалось найти ответ. Но, конечно, они
не слабоумные. Загадка остается загадкой. Вот почему CIRC прислал вас
сюда. Вы должны найти ключ к этой тайне.
А Гвидо в это время мечтал об Илитис: "Груди нимфы! Бедра волшебницы!
Что я делаю, когда мог бы в это время насладиться твоими чарами? Сделай
меня своим львом, дочь Гелиоса и Персея. Я выпью твой солнечный напиток,
моя русалочка. Ты опоишь меня смертельным ядом, мой единорог с каменной
гривой. Я не стану пить противоядие, моя опасная невинность. Я сохраню
на языке опьяняюще-солоноватый вкус твоего влагалища. Я стану облизывать
тебя, точно верный пес. В твоей власти, в твоем замке из песка я
превращусь в послушную тебе тварь!.."
- Почему CIRC выбрал именно вас?- спросил Незрин, не подозревая об
эротических видениях Гвидо.- Почему вас, а не настоящего социолога или
психолога?
С трудом возвращаясь к действительности, Гвидо недовольно поморщился.
Но Незрин не успокаивался.
- Конечно, исходя из ваших принципов, нельзя понять, что происходит в
голове человека, уложив его на кушетку и ощупав. Вам надо распластать
его, как лягушку, на операционном столе и разрезать скальпелем - только
тогда вы сможете узнать, то там, в его плохо скроенном черепе, в
неудачно сконструированной коробке, которую он унаследовал от ящериц,
верблюдов и обезьян. Хирургия и химические вещества - по-вашему, только
эти средства хороши.
- Простите,- тряхнул головой Гвидо,- я отвлекся. О чем вы говорили?
- Вы приехали в Сивах, чтобы препарировать его жителей? Я как раз об
этом говорил,- неуклюже пошутил Незрин.- Не бойтесь, я просто отвлеченно
рассуждаю.
Вы ведь не хирург. И все же как глупо и бессовестно предполагать, что
подобный вид сумасшествия может .быть физически вызван и
проанализирован. Это никак не вяжется с вашими благоразумием и
редкостным самообладанием. Позиция ваших боссов тоже удивляет меня. Хотя
иностранцы отнюдь не обеспокоены тем, что опыты по вивисекции будут
проводиться на гражданах Египта, невозможно представить себе, чтобы они
начали их без разрешения. Или я ошибаюсь?
- Вы глубоко ошибаетесь, - уверенно сказал Гвидо.
Незрин, казалось, был сбит с толку. Он забросил ногу на ногу, потом
убрал ее, осторожно положил незажженную сигарету в хрустальную
пепельницу, отложил портсигар и, наконец, обратился к Гвидо с легким
раздражением в голосе:
- Скажите, подобные эксперименты уже проводились?
- Вполне возможно.
- Но не здесь?
- Разумеется, нет.
- Где же?
- Поинтересуйтесь у ваших спецслужб. Они так многому научили вас.
- И каковы же результаты?
Гвидо нахмурился. Между тем Незрин решил высказать свою точку зрения:
- Конечно, вы ничего не нашли. Иначе вы не отправились бы в Сивах
лично.
- Логично,- заметил итальянец.
- Итак, вы не обнаружили никаких существенных различий между головным
мозгом местных жителей и остального человечества. Ничего
исключительного?
- Ничего.
- И вы уверены, что избрали для опыта типичного представителя этого
оазиса? При условиях, которые позволяют сделать уверенные обобщение?
- Конечно.
На сей раз Незрин почувствовал, что его собеседник не шутит.
- Короче говоря, жители Сиваха не отличаются от нас, обычных людей?
- Нет.
- И все же отличие есть!- воскликнул Незрин.-Они не ведают всеобщей
жажды власти и страха перед ней. Они подчиняются политической власти не
только с готовностью, но и с удовольствием. В этом случае напрашиваются
два предположения: их эксцентричное поведение либо наследственное, либо
приобретенное. Согласны?
Гвидо не выразил ни одобрения, ни порицания. Но Незрина это мало
беспокоило.
- Первое предположение связано с генетической мутацией. Мутации вам
не нравятся, поэтому о них говорить не будем. Остается вторая
возможность. И тогда невольно возникает вопрос: если приобретенное, то
как? Почему сивахцы так отличаются от остальных людей? Ответ
напрашивается сам собой - их поведение связано с культурой. Вы читали
"Так говорит Заратустра"?
- Что именно?
- Притчу о льве, верблюде и ребенке. В ней говорится о трех возможных
состояниях зрелости человека. Первое - лев, который понимает только силу
и надеется только на себя. Второе - верблюд, который терпеливо переносит
страдания и подчиняется рассудочно, ожидая, когда представится
возможность отомстить - ударить ногой иди укусить. Третье состояние -
детское. Ребенок еще не знает, что со временем станет сильным. Между тем
он не тратит времени, каждый день пытаясь выиграть и проигрывая. Он
просто не думает о власти. Он развивает свой ум, играет, созидает,
радуется. К какой из этих категорий можно отнести сивахцев?
Но Гвидо, видимо, считал, что сказал уже достаточно. Теперь он
забавлялся тем, что носком туфли подталкивал жабу, неизвестно как
попавшую на ковер. Незрин сам ответил на свой вопрос.
- Если хорошо подумать, сивахцы не вписываются ни в одну категорию,
предложенную Ницше. Они никого не едят, не держат нож за пазухой, и если
считать, что их развитие когда-то остановилось, то уж не в детстве,
конечно. Детям свойственны любопытство, изменения, рост. Они прекрасно
знают, где власть, чтобы не слушаться ее. И в этом они полная
противоположность сивахцев. Последние, как я уже говорил, исключительно
продукты культуры и цивилизации более обособленной и застывшей, чем
любая другая. Гвидо рассматривал египтянина с таким же брезгливым
любопытством, как и жабу.
- Культура есть отказ от перемен,- продолжал Незрин,- а отказ от
перемен означает на практике отказ от роста. Прогресс заключается в
постоянном обновлении. Но люди не слишком радостно приветствуют новое.
Они больше принимают его разумом, чем чувствами. К тому же они уверены,
что выиграют от роста и расширения горизонтов. Они склонны больше
доверять установившемуся укладу жизни общества. Их не интересует, как
оно достигло данного культурного уровня. Но как же еще, если не цепью
перемен? Каким чудом новшества древних теперь воспринимаются как
консерватизм? Почему вчерашние скандалы сегодня более чем уместны и
приличны? Или вчерашние деликатесы сегодня скромная трапеза? Потому что
консерваторы - это люди с избирательной памятью, хранящей только то, что
стоит хранить. С их точки зрения благоразумие - одна из таких стоящих
вещей. Правда, нелепо думать, что в изменяющемся мире косность более
надежна, чем эволюция! Беда в том, что ни одно общество не хочет учиться
тому, как жить, а только тому, как иметь. И учится этому так же
нерадиво, как и всему остальному. Подчиняясь правилам данного общества и
приспосабливаясь к его условиям, человек соглашается на меньшее в
надежде получить больше. В результате он теряет свое лицо и ничего не
имеет.
Гвидо был изумлен. Слышать такие речи от Незрина! Он не мог сдержать
улыбку:
- Жаль, Вана не может слышать нас. Она была бы счастлива!- И, не
удержавшись, добавил:- Вы ведь ей обязаны этим.
- Она мне очень нравится,- признался Незрин.- Я знаю ее с детства.
И вдруг заговорил тихо и доверительно, точно решил поделиться с
другом свежей мыслью:
- Меня не удивили ваша конечная цель и средства ее достижения. Но я
был сражен тем, что вы выбрали Вану сопровождать вас. Этим вы спутали
мне карты. Незрин снова предложил виски, но Гвидо отказался.
- Скажите, чем вам мог помочь археолог? Вы знали о Ване до приезда в
Каир и даже не пытались искать кого-то другого. Ее, только ее вы хотели
взять с собой в Сивах. Почему?
Гвидо решил ответить откровенностью на откровенность:
- Это очень просто,- объяснил он.- Я решил, что она из Сиваха.
- Не может быть!
- Не по рождению, конечно. Сивахцем не обязательно родиться. Им можно
стать.
- Предположим, вы правы. Но как она могла стать такой?
- Этого я не знаю. Как раз одну из гипотез на этот счет я хотел
проверить.
- И она оказалась неверной? - По всем пунктам.
- А именно?
- Это мое дело.
- Ладно, тогда расскажите о других ваших гипотезах.
- Не надейтесь, что я займусь вашим просвещением, мистер Адли,- зло
бросил Гвидо.- Всего, что вы вылили на меня за эти два часа, вполне
достаточно, чтобы вы смогли почувствовать свое превосходство. Но думаю,
что вы не более хозяин себе, чем я.
- Вы правы.- Незрин ничем не выразил своего возмущения по поводу
гневной вспышки собеседника.- Ситуация, совершенно ясна. Вы исключили
эндогенное происхождение странной особенности сивахцев. Оставалась
только одни версия, которую вы приехали проверить лично. Не существует
ли какой-то еще внешний нейропсихофармакологический фактор, не связанный
с их организмом и влияющий на мозг сивахцев. Может быть, это вещество -
продукт окружающей среды, или они сами его готовят? Вольно или невольно,
они принимают его и в итоге получают тот же результат, что и при
введении медиатора, который так хорошо знаком вам. Поэтому вполне
естестве: дно было прислать вас. Вы должны были провести исследования на
месте и найти формулу, действие, дозу и побочные эффекты этого
природного вещества. Затем вы должны были синтезировать его точно так
же, как это уже делали с Единорогом. Вот почему вы здесь.
Гвидо слышал Незрина, точно студент надоевшего лектора, и когда тот
на мгновение замолчал, налил себе полный бокал.
- Почему консорциум, на который вы работаете, придает такое большое
значение сивахскому синдрому? Потому что, если вам удастся найти
составляющие этого вещества, CIRC , а скорее, "Эгида" найдет технические
и финансовые средства для того, чтобы пустить на поток его производство,
а потом предложить его за баснословную цену любому правительству. Для
чего? Чтобы заставить всех людей почитать власть и порядок, чтобы
успокаивать наиболее активные элементы и облегчить жизнь полиции. Чтобы
насадить стиль поведения сивахцев во всем мире.
Незрин взглянул на сонное выражение лица итальянца и взорвался:
- Это же наивно! Правительство и полицейские силы сами по себе
нестабильны. Они могут стать марионетками в чьих угодно руках. Такое уже
случалось, и результаты нам хорошо известны. Правительство, между
прочим, обладает весьма и весьма условной властью. Власть истинная
избегает заседаний парламента и министерских кресел. Она не зависит от
голосующих на выборах, от пристрастий ликующей толпы, от переворотов и
революций. Наши полисы слишком многолюдны для такого управления. А
политика слишком массова. На этой планете серьезные проблемы не решаются
политиками и правительствами. Они требуют определенного уровня
технических знаний, сконцентрированных в дюжине организаций, подобных
CIRC и находящихся в распоряжении крупных компаний. Эти монстры не
признают иной родины, кроме космополитического государства, которое они
защищают и расширяют.
Теперь эти реальные правители начали терять терпение, видя, как их
марионетки нянчатся с неимущими. Ситуация должна быть исправлена -
работают компьютеры, отдаются приказы, принимаются решения - машина
запущена. Слово за вами, доктор, - и мировое благополучие будет
гарантировано.
Незрин перевел дыхание:
- Какая организация, позвольте спросить, не мечтает о рабочих и
клиентах столь легко удовлетворяемых, как сивахцы! Теперь она может
иметь их. Капля эликсира Хат-ан-Шо в резервуар системы кондиционирования
любого предприятия или учреждения - и прощай недовольство условиями
труда, забастовки и демонстрации!
Ни единой неугодной мысли! Желания и их исполнение повсеместно
совпадают. Никто не просит больше того, что имеет. А поскольку сильным
все труднее будет урывать от себя для слабого, то слабый будет
довольствоваться все меньшим. Земля будет радостно вращаться вокруг
Солнца. Общество будет в ладу с властителями мира, все голоса сольются в
сладком благодарственном песнопении, подобно ангельскому хору, в котором
больше не будет жалобных и страдальческих выкриков. И песня тех, кто
доволен жизнью и работой, будет так же ласкать слух, как молчание
Вселенной.
- Сивах - далеко не рай,- сказал вдруг Гвидо с гримасой боли, точно
вспомнив что-то.
- Но вы здесь не выглядите несчастным,- заметил Незрин.
- Я не буду счастлив и в раю.
- Рад слышать. Не люблю фанатично верующих. Если вы вечно
сомневаетесь, как и подобает ученому, тем лучше. Я ведь говорю с ученым.
- Что вы хотите узнать?
- Нашел ли ученый то, что искал?
- Да,- спокойно сказал Гвидо.
Лицо Незрина осталось бесстрастным. Он знал, что за этим последует -
и не ошибся. Гвидо не заставил себя ждать:
- Сивахцы знают истинную цену вещей. Вот в чем секрет.
- Что вы имеете в виду?
- Они не интересуются властью, потому что она не интересна.
Незрин глубоко вздохнул. Нет, он доберется до сути, даже если для
этого придется говорить до утра.
- Хорошо, допустим,- сказал он.- Но откуда проистекает эта мудрость,
это знание о ценности вещей, не свойственное остальному человечеству?
Они вдыхают ее с воздухом или глотают с водой? Может, жуют какую-то
траву или вводят вещество, о котором никто не догадывается?
- Этого я не знаю.
- Неудивительно!- фыркнул Незрин.- Вы проболтались тут восемь недель,
и никто вам не мешал. Почему вы не пользовались какими-нибудь
инструментами, не делали замеров, не брали образцы почвы, воды? Короче
говоря, не исполняли своих профессиональных обязанностей?
- Бедняга Незрин,- благодушно сказал Гвидо.- Не утруждайте себя
такими мелочами. У вас же есть подчиненные? Пусть у них болит голова.
Мне не нужно брать пробы воды и воздуха. Меня не интересует их пища и
табак, который они курят, просто потому, что все это уже сделано. Давно
и очень тщательно.
- Правда?
- Но не здесь. В Милане. В новых лабораториях CIRC и за большие
деньги. Безрезультатно.
- Вы хотите сказать, ничего интересного не обнаружено?
- Ни интересного, ни неинтересного. Просто ничего. Впервые Гвидо
заметил, что под маской наивности и добродушия скрывается нечто другое.
Египтянин подался вперед, взявшись за ручки кресла:
- В таком случае, придется вернуться к версии, которая вам так не
нравится - о наследственных психофизиологических характеристиках.
- Эта гипотеза полностью исключается. Полностью!- твердо сказал
Гвидо.
- Почему, позвольте спросить?
- Потому что если бы безразличие сивахцев к власти было
наследственным, я не смог бы им заразиться.
- Заразиться?
- Да. У меня все симптомы этого "заболевания" налицо.
- Что такое?- взволнованно подскочил Незрин.
- Я думаю, как сивахец.
Незрин в замешательстве уставился на него - издевается итальянец или
повредился умом? Он попытался перевести разговор в шутку.
- Вашим патронам это не понравится.
- С этого момента консорциум не в счет.
Незрин суетливо переставил бутылку и сел:
- Гвидо, вы ученый. Если вы не шутите и это правда, то вы не можете
не стремиться узнать, как и почему. Конечно, вы горите желанием понять,
как сивахский синдром мог повлиять на вас. Возможно, его симптомы
слишком неосязаемы, чтобы пробудить любопытство.
- Во всяком случае, как я могу быть уверен, что не ошибусь. В нашем
деле это легко случается.
- Скажите хотя бы, вы наблюдаете, как это протекает?- взмолился
Незрин, словно обращаясь к человеку с редкостным заболеванием.
- Наблюдаю - не то слово. Я просто вижу то, что может видеть любой
другой человек. Каждый может проделать такую несложную вещь: набрать
горсть песка и медленно, по песчинке, пропустить его между пальцами. Я
даже не знаю, следует ли признать этот жест характерным только для
Сиваха.
- Разве все сивахцы так делают?
- Почти все мужчины, женщины и дети. Когда я говорю "почти"...
- Вы имеете в виду тех, кого наблюдали. Ясно,- терпеливо кивнул
Незрин.- И как они это делали?
- Что значит "как делали"?
- Намеренно? Как ритуал? Со страстью? Для успокоения души?
- Совсем нет. Я думаю, это чисто механическое бессознательное
действие. Они не вкладывают в это никакого особого смысла.
- А как вы научились? Стали тренироваться?
- Я? Конечно, нет! Один человек поймал меня за этим занятием. Сам я
даже не заметил, когда научился.
- Значит, "один человек" придавал ему большое значение. Это
противоречит вашим словам.
- Тот человек - не сивахец и не собирается им становиться. Это Мехди.
- Почему же он не доложил мне?
- Очень просто. Он подумал, что будет выглядеть дураком. Боялся, что
вы рассердитесь. Страшно лишаться такого солидного покровителя.
Незрин снова подумал, не разыгрывает ли его итальянец.
- Итак?- спросил он сухо, давая понять, что здесь он хозяин и вправе
повернуть разговор в нужное ему русло.
- Вот и все.
- Как все? Да возьмите же пробы песка, черт возьми! Вместо того,
чтобы тут рассиживаться. Что это за песок? Из оазиса или принесен
ветром? По логике, он должен быть отсюда.
- Логика не всегда срабатывает. А в этом случае особенно. Все
анализы, о которых вы говорите, уже проводились задолго до моего
приезда. Песок, как и все другие вещества в оазисе, был скрупулезно
проверен. Я не стану перечислять все, что подвергалось проверке. В него
входили даже физиологические тесты.
- Все безрезультатно?
- Абсолютно.
Незрин казался совершенно убитым.
- И к какому выводу вы пришли?
- Что наши методы анализа не позволяют нам выявить вещество,
способствующее развитию подобной черты характера в сивахцах.
- Так найдите новые методы!- Незрин сорвался на крик.
- Нет.
- Что значит "нет"?
- Нет, и все.
Незрин попытался ударить по самолюбию итальянца:
- У вас совсем нет научного интереса?
- CIRC пришлет кого-нибудь другого,- спокойно ответил Гвидо, - но он
тоже ничего не найдет.
- А если найдет?
- Ваше правительство станет первым заказчиком.
- Вы боитесь этого?
- Ваше правительство или любое другое - не имеет значения. Какое мне
дело?
- По крайней мере, мы не станем экспериментировать над согражданами.
И не станем торговать открытием за валюту. Но кто будет его производить?
Все равно кто-то нагреет на этом руки. Мы - слишком бедная страна, чтобы
ваше открытие попало в руки богатых.
- Я не сделал никакого открытия.
- Но вы можете сделать его. Почему ученые служат тем, кто старается
подкупить их? Тем, кто порабощает их ум и будет порабощать дальше, если
ваша работа пойдет успешно.
- Стану ли я более свободным, работая на вас?- Гвидо испытующе
посмотрел на египтянина.
Лицо Незрина просветлело, и он сказал с нескрываемой симпатией:
- Попробуйте - и увидите.
Гвидо встал, сладко потянулся и улыбнулся, словно с его души удал
наконец тяжелый камень. Пусть Незрин сразу получит ответ на вопрос,
который так мучительно долго задавал.
- Катитесь к черту,- сказал он ровным голосом.- Вы винтик в механизме
власти и потому отвратительны мне. Я -из Сиваха.
Незрин молчал, точно не понимая, о чем идет речь.
- Я вернусь в Хат-ан-Шо и проведу там все дни, отмеренные мне
судьбой, - но не сейчас, не волнуйтесь.
Он протянул египтянину руку, но тот словно окаменел.
Внезапно он приблизил свое лицо к лицу Гвидо:
- Вы все еще женаты, Андреотти? Его голос совершенно изменился. Но
Гвидо ждал этого и не удивился.
- Честно говоря,- сказал он, добродушно усмехнувшись,- я и сам не
знаю.
- Но я знаю,- жестко сказал Незрин.- Ваш босс не успел этим
воспользоваться.
- Не успел?- Гвидо подозрительно взглянул на Незрина.
- Да. Ваша жена выскользнула из его рук. Она, без сомнения, обладает
теми же качествами, что и горсть песка в кулаке.
- Где она?
- В Каире.
- Для меня это полная неожиданность,- мрачно указал Гвидо.
- Я знал, вы мне не поверите, хотя вам я ни разу не солгал.
Незрин протянул ему пачку фотографий.
- Можете удостовериться. Снимки сделаны на этой неделе. Обратите
внимание на дату выпуска газеты, которую держит мужчина, сидящий рядом с
вашей женой в кафе Гроппи.
Классический шантаж! Гвидо почувствовал, что ему становится нехорошо.
Все, кто берет заложников пользуются этим приемом.
Он ощутил буквально физическую боль, когда увидел на первой
фотографии доверчивый ласковый взгляд Джулии. На ней было легкое летнее
платье, подчеркивавшее ее красивые бедра. Густые черные волосы
спускались до плеч, полные губы приоткрыты. Она казалась задумчивой,
очарованной.
- Вы давали ей наркотики.
- Почему я?- возразил Незрин. На следующем снимке Джулия была
обнаженной, и каждая линия ее тела, даже оттенки цвета кожи были хорошо
видны при неестественно ярком свете. Но Гвидо почувствовал себя
совершенно подавленным, когда узнал место съемок. Это не составило
большого труда: молодая женщина, казалось, плыла в густых облаках.
- Ваша омерзительная купальня. Гвидо быстро просмотрел остальные
фотографии, ожидая увидеть ее занятой любовными играми. Но она, к его
удивлению, везде была без партнера. Вот она стоит, точно одна из трех
граций, покинутая сестрами, вот легко касается рукой живота.
На другом снимке лежит, любуясь своим телом, а вот вытянула ногу,
точно пробуя ее гибкость. На нескольких фотографиях она стояла в
бассейне.
Для чего эти снимки? Может, Незрин хочет показать, что Джулия теперь
в его власти? Но зачем? Сердце его сжалось.
Моя Джулия! Неужели я всегда любил тебя так, как сейчас?
- Чего вы хотите?- спросил он.
- Я пекусь об интересах моей страны. Думаю, эта красота получит
осмысленное завершение, если я введу ей ЕА-12 Единорог, который припас
на этот случай.
Гвидо онемел. Наконец, собравшись с силами, он прошептал:
- Как вы достали препарат?- И тут же ответил сам себе,- Понимаю.
Подонок Пакони... Так вот ваши условия: либо я работаю на вас, либо вы
убиваете Джулию.
- Убиваем? В вашем этическом словаре нет такого понятия.
Да, Незрин был превосходным дипломатом!
- Когда некий огромный, безликий, безродный монстр предложил вам
найти токсин, превращающий людей в послушное стадо, вы ведь не
колебались и не считали это убийством. Но я оскорбил ваши чувства, когда
предложил отдать это средство в руки второсортной нации. Помнится, вы
совсем недавно утверждали, что никогда не станете заниматься созданием
биологического оружия. Но ведь его уже изобрели. Ваше сказочное
средство, которое якобы пронзает своим рогом мифическую девственность.
- Эротический стимулятор - не оружие.
- Тогда что вам не нравится?- притворно удивился Незрин.- Разве я не
смею им воспользоваться, как любой другой? Или вы считаете, что между
нами большая разница?
Гвидо смотрел на него пустым взглядом.
- У вас, видно, не все ладно с эрекцией, Незрин?- сказал он.
- Я просто очень разборчив.
- Вы знали Джулию до того, как взяли ее заложницей?
- Только по слухам.
- Вы, верно, обрадовались, когда узнали, что на нее у вас встает.
Поздравляю!
- Я здесь не для того, чтобы выслушивать комплименты. Я на работе.
- Почему бы вам не попользоваться Джулией вместо того, чтобы убивать
|
