Леонтьев А - Деятельность. Сознание. Личность - Скачать бесплатно

личность, а, скорее, изображение, за которым она скрывается. Если вос-
пользоваться терминологией П.Жане, понятие роли соотносительно не поня-
тию личности (personnalite), а понятию персонажа (personnage)128.
Важнейшими возражениями против "ролевых" теорий являются не те, кото-
рые идут по линии критики того или иного понимания места, отводимого ро-
лям в структуре личности, а те, которые направлены против самой идеи,
связывающей личность с запрограммированным поведение (Гандерсон), даже
если программа поведения предусматривает ее самоизменение и создание но-
вых программ и подпрограмм129. Что бы вы сказали, спрашивает цитируемый
автор, если бы узнали, что "она" лишь искусно играла перед вами роль?
Судьба концепции ролей та же, что и других "социологических",
культур-антропологических концепций, остающихся в плену теории двух фак-
торов: чтобы спасти психологическое в личности, она вынуждена апеллиро-
вать к темпераменту и способностям, заложенным в генотипе индивида, и мы
снова возвращаемся к ложному вопросу о том, что является главным - гено-
типические особенности человека или воздействия социальной среды. Более
того, нас предупреждают об опасности любой односторонности. Лучше всего,
говорят нам, сохранять в решении этой проблемы "разумное равновесие"130.
Итак, на деле методологическая премудрость этих концепций сводится к
формуле вульгарного эклектизма: "и то и другое", "с одной стороны, с
другой стороны". С позиций сей премудрости свершается суд и над психоло-
гами-марксистами: они - де повинны (вместе с защитниками культурологии!)
в недооценке внутреннего в личности, ее "внутренней структуры"131. По-
нятно, что высказывания такого рода могут возникнуть только в результате
бессмысленных попыток уложить взгляды марксизма на личность в глубоко
чуждые им концептуальные схемы.
Дело вовсе не в том, чтобы констатировать, что человек есть и природ-
ное, и общественное существо.Это бесспорное положение указывает лишь на
разные системные качества, проявляемые человеком, и ничего еще не гово-
рит о сущности его личности, о том, что ее порождает. А в этом как раз и
заключается научная задача. Задача эта требует понять личность как пси-
хологическое новообразование, которое формируется в жизненных отношениях
индивида, в результате преобразования его деятельности. Но для этого не-
обходимо с порога отбросить представление о личности как о продукте со-
вокупного действия разных сил, из которых одна скрыта, как в мешке, "за
поверхностью кожи" человека (что бы в этот мешок не сваливали), а другая
лежит во внешней среде (как бы мы эту силу ни трактовали - как силу воз-
действия стимульных ситуаций, культурных матриц или социальных "экспек-
таций"). Ведь никакое развитие непосредственно не выводимо из того, что
составляет лишь необходимые его предпосылки, сколь бы детально мы их ни
описывали. Марксистский диалектический метод требует идти дальше и исс-
ледовать развитие как процесс "самодвижения", т.е. исследовать его внут-
ренние движущие отношения, противоречия и взаимопереходы, так что его
предпосылки выступают как в нем же трансформирующиеся, его собственные
моменты132.
Такой подход необходимо приводит к положению об общественно-истори-
ческой сущности личности. Положение это означает, что личность впервые
возникает в обществе, что человек вступает в историю (и ребенок вступает
в жизнь) лишь как индивид, наделенный определенными природными свойства-
ми и способностями, и что личностью он становится лишь в качестве
субъекта общественных отношений. Иначе говоря, в отличие от индивида
личность человека ни в каком смысле не является предсуществующей по от-
ношению к его деятельности, как и его сознание, она ею порождается. Исс-
ледование процесса порождения и трансформаций личности человека в его
деятельности, протекающей в конкретных социальных условиях, и является
ключом к ее подлинно научному психологическому пониманию.
2. ИНДИВИД И ЛИЧНОСТЬ
Изучая особый класс жизненных процессов, научная психология необходи-
мо рассматривает их как проявления жизни материального субъекта. В тех
случаях, когда имеется в виду отдельный субъект (а не вид, не сообщест-
во, не общество), мы говорим осоль или, если мы хотим подчеркнуть также
и его отличия от других представителей вида, индивид.
Понятие "индивид" выражает неделимость, целостность и особенности
конкретного субъекта, возникающие уже на ранних ступенях развития жизни.
Индивид как целостность - это продукт биологической эволюции, в ходе ко-
торой происходит не только процесс дифференциации органов и функций, но
также и их интеграции, их взаимного "слаживания". Процесс такого внут-
реннего слаживания хорошо известен, он отмечался Дарвином, описывался в
терминах коррелятивного приспособления Кювье, Плате, Осборном и другими.
Функцию вторичных коррелятивных изменений организмов, создающих целост-
ность из организации, особенно подчеркнул в своей "гипотезе корреляции"
А.Н.Северцов.
Индивид - это прежде всего генотипическое образование. Но индивид яв-
ляется не только образованием генотипическим, его формирование продолжа-
ется, как известно, и в онтогенезе, прижизненно. Поэтому в характеристи-
ку индивида входят также свойства и их интеграции, складывающиеся онто-
генетически. Речь идет о возникающих "сплавах" врожденных и приобретен-
ных реакций, об изменении предметного содержания потребностей, о форми-
рующихся доминантах поведения. Наиболее общее правило состоит здесь в
том, что, чем выше мы поднимаемся по лестнице биологической эволюции,
чем сложнее становятся жизненные проявления индивидов и их организация,
тем более выраженными становятся различия в их порожденных и прижизненно
приобретаемых особенностях, тем более, если можно так выразиться, инди-
виды индивидуализируются.
Итак, в основе понятия индивида лежит факт неделимости, целостности
субъекта и наличия свойственных ему особенностей. Представляя собой про-
дукт филогенетического и онтогенетического развития в определенных внеш-
них условиях, индивид, однако, отнюдь не является простой "калькой" этих
условий, это именно продукт развития жизни, взаимодействия со средой, а
не среды, взятой самой по себе.
Все это достаточно известно, и если я все же начал с понятия индиви-
да, то лишь потому, что в психологии оно употребляется в чрезмерно широ-
ком значении, приводящем к неразличению особенностей человека как инди-
вида и его особенностей как личности. Но как раз их четкое различение, а
соответственно и лежащее в его основе различение понятий "индивид" и
"личность" составляет необходимую предпосылку психологического анализа
личности.
Наш язык хорошо отражает несовпадение этих понятий: слово личность
употребляется нами только по отношению к человеку, и притом начиная лишь
с некоторого этапа его развития. Мы не говорим "личность животного" или
"личность новорожденного". Никто, однако, не затрудняется говорить о жи-
вотном и о новорожденном как об индивидах, об их индивидуальных особен-
ностях (возбудимое, спокойное, агрессивное животное и т.д.; то же, ко-
нечно, и о новорожденном). Мы всерьез не говорим о личности даже и двух-
летнего ребенка, хотя он проявляет не только свои генотипические особен-
ности, но и великое множество особенностей, приобретенных под воз-
действием социального окружения; кстати сказать, это обстоятельство лиш-
ний раз свидетельствует против понимания личности как продукта перекре-
щивания биологического и социального факторов. Любопытно, наконец, что в
психопатологии описываются случаи раздвоения личности, и это отнюдь не
фигуральное только выражение; но никакой патологический процесс не может
привести к раздвоению индивида: раздвоенный, "разделенный" индивид есть
бессмыслица, противоречие в терминах.
Понятие личности, так же как и понятие индивида, выражает целостность
субъекта жизни; личность не состоит из кусочков, это не "полипняк". Но
личность представляет собой целостное образование особого рода. Личность
не есть целостность, обусловленная генотипически: личностью не родятся,
личностью становятся. Потому-то мы и не говорим о личности новорожденно-
го или о личности младенца, хотя черты индивидуальности проявляются на
ранних ступенях онтогенеза из менее ярко, чем на более поздних возраст-
ных этапах. Личность есть относительно поздних продукт общественно-исто-
рического и онтогенетического развития человека. Об этом писал, в част-
ности, и С.Л. Рубинштейн133.
Это положение может быть, однако, интерпретировано по-разному. Одна
из возможных его интерпретаций состоит в следующем: врожденный, если
можно так выразиться, индивид не есть еще индивид вполне "готовый", и
вначале многие его черты даны лишь виртуально, как возможность; процесс
его формирования продолжается в ходе онтогенетического развития, пока у
него не развернутся все его особенности, образующие относительно устой-
чивую структуру; личность якобы и является результатом процесса вызрева-
ния генотипических черт под влиянием воздействий социальной среды. Имен-
но эта интерпретация свойственна в той или иной форме большинству совре-
менных концепций.
Другое понимание состоит в том, что формирование личности есть про-
цесс sui generis, прямо не совпадающий с процессом прижизненного измене-
ния природных свойств индивида в ходе его приспособления к внешней сре-
де. Человек как природное существо есть индивид, обладающий той или иной
физической конституцией, типом нервной системы, темпераментом, динами-
ческими силами биологических потребностей, аффективности и многими дру-
гими чертами, которые в ходе онтогенетического развития частью разверты-
ваются, а частью подавляются, словом, многообразно меняются. Однако не
изменения этих врожденных свойств человека порождают его личность.
Личность есть специальное человеческое образование, которое так же не
может быть выведено из его приспособительной деятельности, как не могут
быть выведены из нее его сознание или его человеческие потребности. Как
и сознание человека, как и его потребности (Маркс говорит: производство
сознания, производство потребностей), личность человека тоже "произво-
дится" - создается общественными отношениями, в которые индивид вступает
в своей деятельности. То обстоятельство, что при этом трансформируются,
меняются и некоторые его особенности как индивида, составляет не причи-
ну, а следствие формирования его личности.
Выразим это иначе: особенности, характеризующие одно единство (инди-
вида), не просто переходят в особенности другого единства, другого обра-
зования (личности), так что первые уничтожаются; они сохраняются, но
именно как особенности индивида. Так, особенности высшей нервной дея-
тельности индивида не становятся особенностями его личности и не опреде-
ляют ее. Хотя функционирование нервной системы составляет, конечно, не-
обходимую предпосылку развития личности, по ее тип вовсе не является тем
"скелетом", на котором она "надстраивается". Сила или слабость нервных
процессов, уравновешенность их и т.д. проявляют себя лишь на уровне ме-
ханизмов, посредством которых реализуется система отношений индивида с
миром. Это и определяет неоднозначность их роли в формировании личности.
Чтобы подчеркнуть сказанное, я позволю себе некоторое отступление.
Когда речь заходит о личности, мы привычно ассоциируем ее психологичес-
кую характеристику с ближайшим, так сказать субстратом психики - цент-
ральными нервными процессами. Представим себе, однако, следующий случай:
у ребенка врожденный вывих тазобедренного сустава, обрекающий его на
хромоту. Подобная грубо анатомическая исключительность очень далека от
того класса особенностей, которые входят в перечни особенностей личности
(в так называемую их "структуру"), тем не менее ее значение для формиро-
вания личности несопоставимо больше, чем, скажем, слабый тип нервной
системы. Подумать только, сверстники гоняют во дворе мяч, а хромающий
мальчик - в сторонке; потом, когда он становится постарше и приходит
время танцев, ему не остается ничего другого, как "подпирать стенку".
Как сложится в этих условиях его личность? Этого невозможно предсказать,
невозможно именно потому, что даже столь грубая исключительность индиви-
да однозначно не определяет формирования его как личности. Сама по себе
она не способна породить, скажем, комплекса неполноценности, замкнутости
или, напротив, доброжелательной внимательности к людям и вообще никаких
собственно психологических особенностей человека как личности. Парадокс
в том, что предпосылки развития личности по самому существу своему без-
личны.
Личность, как и индивид, есть продукт интеграции процессов, осу-
ществляющих жизненные отношения субъекта. Существует, однако, фундамен-
тальное отличие того особого образования, которое мы называем личностью.
Оно определяется природой самих порождающих его отношений: это специфи-
ческие для человека общественные отношения, в которые он вступает в сво-
ей предметной деятельности. Как мы уже видели, при всем многообразии ее
видов и форм, все они характеризуются общностью своего внутреннего стро-
ения и предполагают сознательное их регулирование, т.е. наличие созна-
ния, а на известных этапах развития также и самосознания субъекта.
Так же как и сами эти деятельности, процесс их объединения - возник-
новения, развития и распада связей между ними - есть процесс особого ро-
да, подчиненный особым закономерностям.
Изучения процесса объединения, связывания деятельностей субъекта, в
результате которого формируется его личность, представляет собой капи-
тальную задачу психологического исследования. Ее решение, однако, невоз-
можно ни в рамках субъективно - эмпирической психологии, ни в рамках по-
веденческих или "глубинных" психологических направлений, в том числе и
их новейших вариантов. Задача эта требует анализа предметной деятельнос-
ти субъекта, всегда, конечно, опосредованной процессами сознания, кото-
рые и "сшивают" отдельные деятельности между собой. Поэтому демистифика-
ция представлений о личности возможна лишь в психологии, в основе кото-
рой лежит учение о деятельности, ее строении, ее развитии и ее преобра-
зованиях, о различных ее видах и формах. Только при этом условии пол-
ностью уничтожается упомянутое выше противопоставление "личностной пси-
хологии" и "психологии функций", так как невозможно противопоставлять
личность порождающей ее деятельности. Полностью уничтожается и гос-
подствующий в психологии фетишизм - приписывание свойства "быть лич-
ностью" самой натуре индивида, так что под давлением внешней среды меня-
ются лишь проявления этого мистического свойства.
Фетишизм, о котором идет речь, является результатом игнорирования то-
го важнейшего положения, что субъект, вступая в обществе в новую систему
отношений, обретает также новые - системные - качества, которые только и
образуют действительную характеристику личности: психологическую, когда
субъект рассматривается в системе деятельностей, осуществляющих его
жизнь в обществе, социальную, когда мы рассматриваем его в система
объективных отношений общества как их "персонификацию"134.
Здесь мы подходим к главной методологической проблеме, которая кроет-
ся за различением понятий "индивид" и "личность". Речь идет о проблеме
двойственности качеств социальных объектов, порождаемых двойственностью
объективных отношений, в которых они существуют. Как известно, открытие
этой двойственности принадлежит Марксу, показавшему двойственный харак-
тер труда, производимого продукта и, наконец, двойственность самого че-
ловека как "субъекта природы" и "субъекта общества"135.
Для научной психологии личности это фундаментальное методологическое
открытие имеет решающее значение. Оно радикально меняет понимание ее
предмета и разрушает укоренившиеся в ней схемы, в которые включаются та-
кие разнородные черты или "подструктуры", как, например, моральные ка-
чества, знания, навыки и привычки, формы психического отражения и темпе-
рамент. Источником подобных "схем личности" является представление о
развитии личности как о результате наслаивания прижизненных приобретений
на некий предсуществующих метапсихологический базис. Но как раз с этой
точки зрения личность как специфически человеческое образование вообще
не может быть понята.
Действительный путь исследования личности заключается в изучении тех
трансформаций субъекта (или, говоря языком Л.Сэва, "фундаментальных пе-
реворачиваний"), которые создаются самодвижением его деятельности в сис-
теме общественных отношений136. На этом пути мы, однако, с самого начала
сталкиваемся с необходимостью переосмыслить некоторые общие теоретичес-
кие положения.
Одно из них, от которого зависит исходная постановка проблемы личнос-
ти, возвращает нас к уже упомянутому положению о том, что внешние усло-
вия действуют через внутренние. "Положение, согласно которому внешние
воздействия связаны со своим психическим эффектом опосредствованно через
личность, является тем центром, исходя из которого определяется теорети-
ческий подход ко всем проблемам психологии личности..."137. То, что
внешнее действует через внутреннее, верно, и к тому же безоговорочно
верно, для случаев, когда мы рассматриваем эффект того или иного воз-
действия. Другое дело, если видеть в этом положении ключ к пониманию
внутреннего как личности. Автор поясняет, что это внутреннее само зави-
сит от предшествующих внешних воздействий. Но этим возникновение личнос-
ти как особой целостности, прямо не совпадающей с целостностью индивида,
еще не раскрывается, и поэтому по-прежнему остается возможность понима-
ния личности лишь как обогащенного предшествующим опытом индивида.
Мне представляется, что, для того чтобы найти подход к проблеме, сле-
дует с самого начала обернуть исходный тезис: внутреннее (субъект)
действует через внешнее и этим само себя изменяет. Положение это имеет
совершенно реальный смысл. Ведь первоначально субъект жизни вообще выс-
тупает лишь как обладающий, если воспользоваться выражением Энгельса,
"самостоятельной силой реакции", но эта сила может действовать" только
через внешнее, в этом внешнем и происходит ее переход из возможности в
действительность: ее конкретизация, ее развитие и обогащение - словом,
ее преобразования, которые суть преобразования и самого субъекта, ее но-
сителя. Теперь, т.е. в качестве преобразованного субъекта, он и выступа-
ет как преломляющий в своих текущих состояниях внешние воздействия.
Конечно, сказанное представляет собой лишь теоретическую абстракцию.
Но описываемое ею общее движение сохраняется на всех уровнях развития
субъекта. Повторю еще раз: ведь какой бы морфофизиологической организа-
цией, какими бы потребностями и инстинктами ни обладал индивид от рожде-
ния, они выступают лишь как предпосылки его развития, которые тотчас пе-
рестают быть тем, чем они были виртуально, "в себе", как только индивид
начинает действовать. Понимание этой метаморфозы особенно важно, когда
мы переходим к человеку, к проблеме его личности.
3. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ОСНОВАНИЕ ЛИЧНОСТИ
Главная задача состоит в том, чтобы выявить действительные "образую-
щие" личности - этого высшего единства человека, изменчивого, как измен-
чива сама его жизнь, и вместе с тем сохраняющего свое постоянство, свою
аутоидентичность. Ведь независимо от накапливаемого человеком опыта, от
событий, которые меняют его жизненное положение, наконец, независимо от
происходящих физических его изменений, он как личность остается и в гла-
зах других людей, и для самого себя тем же самым. Он идентифицируется не
только своим именем, его идентифицирует и закон, по крайней мере в пре-
делах, в которых он признается ответственным за свои поступки.
Таким образом, существует известное противоречие между очевидной фи-
зической, психофизиологической изменчивостью человека и устойчивостью
его как личности. Это и выдвинуло проблему "я" в качестве особой пробле-
мы психологии личности. Она возникает потому, что черты, включаемые в
психологическую характеристику личности, выражают явно изменчивое и
"прерывное" в человеке, т.е. то, чему как раз противостоит постоянство и
непрерывность его "я". Что же образует это постоянство и непрерывность?
Персонализм во всех своих вариантах отвечает на этот вопрос, постулируя
существование некоего особого начала, образующего ядро личности. Оно-то
и обрастает многочисленными жизненными приобретениями, которые способны
изменяться, существенно не затрагивая самого этого ядра.
При другом подходе к личности в его основу кладется категория пред-
метной человеческой деятельности, анализ ее внутреннего строения: ее
опосредствований и порождаемых ею форм психического отражения.
Такой подход уже с самого начала позволяет дать предварительное реше-
ние вопроса о том, что образует устойчивый базис личности, от которого и
зависит, что именно входит и что не входит в характеристику человека
именно как личности. Решение это исходит из положения, то реальным бази-
сом личности человека является совокупность его общественных по своей
природе отношений к миру, но отношений, которые реализуются, а они реа-
лизуются его деятельностью, точнее, совокупностью его многообразных дея-
тельностей.
Имеются в виду именно деятельности субъекта, которые и являются ис-
ходными "единицами" психологического анализа личности, а не действия, не
операции, не психофизиологические функции или блоки этих функций; пос-
ледние характеризуют деятельность, а не непосредственно личность. На
первый взгляд это положение кажется противоречащим эмпирическим предс-
тавлениям о личности и, более того, объединяющим их. Тем не менее оно
единственно открывает путь к пониманию личности, в ее действительной
психологической конкретности.
Прежде всего на этом пути устраняется главная трудность: определение
того, какие процессы и особенности человека относятся к числу психологи-
чески характеризующих его личность, а какие являются в этом смысле нейт-
ральными. Дело в том, что, взятые сами по себе, в абстракции от системы
деятельности, они вообще ничего не говорят о своем отношении к личности.
Едва ли, например, разумно рассматривать как "личностные" операции
письма, способность чистописания. Но вот перед нами образ героя повести
Гоголя "Шинель" Акакия Акакиевича Башмачкина. Служил он в некоем депар-
таменте чиновником для переписывания казенных бумаг, и виделся ему в
этом занятии целый разнообразный и притягательный мир. Окончив работу,
Акакий Акакиевич тотчас шел домой. Наскоро пообедав, вынимал баночку с
чернилами и принимался переписывать бумаги, которые он принес домой, ес-
ли же таковых не случалось, он снимал копии нарочно, для себя, для
собственного удовольствия. "Написавшись всласть, - повествует Гоголь, -
он ложился спать, улыбаясь заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то
бог пошлет переписывать завтра".
Как произошло, как случилось, что переписывание казенных бумаг заняло
центральное место в его личности, стало смыслом его жизни? Мы не знаем
конкретных обстоятельств, но так или иначе обстоятельства эти привели к
тому, что произошел сдвиг одного из главных мотивов на обычно совершенно
безличные операции, которые в силу этого превратились в самостоятельную
деятельность, в этом качестве они и выступили как характеризующие лич-
ность.
Можно, конечно, рассуждать и иначе, проще: что в это-де проявилась
некая "каллиграфическая способность", заложенная в Башмачкине от приро-
ды. Но рассуждение это уже совершенно в духе начальников Акакия Акакие-
вича, которые постоянно видели его все тем же самым прилежным чиновником
для письма, "так что потом уверились, что он, видно, так и родился на
свет...".
Иногда дело обстоит иначе. В том, что с внешней стороны кажется
действиями, имеющими для человека самоценное значение, психологический
анализ открывает иное, а именно, что они являются лишь средством дости-
жения целей, действительный мотив которых лежит как бы в совершенно иной
плоскости жизни. В этом случае за видимостью одной деятельности скрыва-
ется другая. Именно она-то непосредственно и входит в психологический
облик личности, какой бы ни была осуществляющая ее совокупность конкрет-
ных действий. Последняя составляет как бы только оболочку этой другой
деятельности, реализующей то или иное действительное отношение человека
к миру, - оболочку, которая зависит от условий, иногда случайных. Вот
почему, например, тот факт, что данный человек работает техником, сам по
себе еще ничего не говорит о его личности; ее особенности обнаруживают
себя не в этом, а в тех отношениях, в которые он неизбежно вступает, мо-
жет быть, в процессе своего труда, а может быть, и вне этого процесса.
Все это почти трюизмы, и я говорю об этом лишь для того, чтобы еще раз
подчеркнуть, что, исходя из набора отдельных психологических или соци-
ально - психологических особенностей человека, никакой "структуры лич-
ности" получить невозможно, что реальное основание личности человека ле-
жит не в заложенных в нем генетических программах, не в глубинах его
природных задатков и влечений и даже не в приобретенных им навыках, зна-
ниях и умениях, в том числе и профессиональных, а в той системе дея-
тельностей, которые реализуются этими знаниями и умениями.
Общий вывод из сказанного состоит в том, что в исследовании личности
нельзя ограничиваться выяснением предпосылок, а нужно исходить из разви-
тия деятельности, ее конкретных видов и форм и тех связей, в которые они
вступают друг с другом, так как их развитие радикально меняет значение
самих этих предпосылок. Таким образом, направление исследования обраща-
ется - не от приобретенных навыков, умений и знаний к характеризуемым
ими деятельностям, а от содержания и связей деятельностей к тому, как и
какие процессы их реализуют, делают их возможными.
Уже первые шаги в указанном направлении приводят к возможности выде-
лить очень важный факт. Он заключается в том, что в ходе развития
субъекта отдельные его деятельности вступают между собой в иерархические
отношения. На уровне личности они отнюдь не образуют простого пучка, лу-
чи которого имеют свой источник и центр в субъекте. Представление о свя-
зях между деятельностями как о коренящихся в единстве и целостности их
субъекта является оправданным лишь на уровне индивида. На этом уровне (у
животного, у младенца) состав деятельностей и их взаимосвязи непос-
редственно определяются свойствами субъекта - общими и индивидуальными,
врожденными и приобретаемыми прижизненно. Например, изменение избира-
тельности и смена деятельности находятся в прямой зависимости от текущих
состояний потребностей организма, от изменения его биологических доми-
нант.
Другое дело - иерархические отношения деятельностей, которые характе-
ризуют личность. Их особенностью является их "отвязанность" от состояний
организма. Эти иерархии деятельностей порождаются их собственным разви-
тием, они-то и образуют ядро личности.
Иначе говоря, "узлы", соединяющие отдельные деятельности, завязывают-
ся не действием биологических или духовных сил субъекта, которые лежат в
нем самом, а завязываются они в той системе отношений, в которые вступа-
ет субъект.
Наблюдение легко обнаруживает те первые "узлы", с образования которых
у ребенка начинается самый ранний этап формирования личности. В очень
выразительной форме это явление однажды выступило в опытах с детьми-дош-
кольниками. Экспериментатор, проводивший опыты, ставил перед ребенком
задачу - достать удаленный от него предмет, непременно выполняя правило
- не вставать со своего места. Как только ребенок принимался решать за-
дачу, экспериментатор переходил в соседнюю комнату, из которой и продол-
жал наблюдение, пользуясь обычно применяемым для этого оптическим прис-
пособлением. Однажды после ряда безуспешных попыток малыш встал, подошел
к предмету, взял его и спокойно вернулся на место. Экспериментатор тот-
час вошел к ребенку, похвалил его за успех и в виде награды предложил
ему шоколадную конфету. Ребенок, однако, отказался от нее, а когда экс-
периментатор стал настаивать, то малыш тихо заплакал.
Что лежит за этим феноменом? В процессе, который мы наблюдали, можно
выделить три момента: 1) общение ребенка с экспериментатором, когда ему
объяснялась задача; 2) решение задачи и 3) общение с экспериментатором
после того, как ребенок взял предмет. Действия ребенка отвечали, таким
образом, двум различным мотивам, т.е. осуществляли двоякую деятельность:
одну - по отношению к экспериментатору, другую - по отношению к предмету
(награде). Как показывает наблюдение, в то время, когда ребенок доставал
предмет, ситуация не переживалась им как конфликтная, как ситуация
"сшибки". Иерархическая связь между обеими деятельностями обнаружилась
только в момент возобновившегося общения с экспериментатором, так ска-
зать, post factum: конфета оказалась горькой, горькой по своему субъек-
тивному, личностному смыслу.
Описанное явление принадлежит к самым ранним, переходным. Несмотря на
всю наивность, с которой проявляются эти первые соподчинения разных жиз-
ненных отношений ребенка, именно они свидетельствуют о начавшемся про-
цессе формирования того особого образования, которое мы называем лич-
ностью. Подобные соподчинения никогда не наблюдаются в более младшем
возрасте, зато в дальнейшем развитии, в своих несоизмеримо более сложных
и "спрятанных" формах они заявляют о себе постоянно. Разве не по анало-
гичной же схеме возникают такие глубоко личностные явления, как, скажем,
угрызения совести?
Развитие, умножение видов деятельности индивида приводит не просто к
расширению их "каталога". Одновременно происходит центрирование их вок-
руг немногих главнейших, подчиняющих себе другие. Этот сложный и дли-
тельный процесс развития личности имеет свои этапы, свои стадии. Процесс
этот неотделим от развития сознания, самосознания, но не сознание сос-
тавляет его первооснову, оно лишь опосредствует и, так сказать, резюми-
рует его.
Итак, в основании личности лежат отношения соподчиненности человечес-
ких деятельностей, порождаемые ходом их развития. В чем, однако, психо-
логически выражается эта подчиненность, эта иерархия деятельностей? В
соответствии с принятым нами определением мы называем деятельностью про-
цесс, побуждаемый и направляемый мотивом - тем, в чем опредмечена та или
иная потребность. Иначе говоря, за соотношением деятельностей открывает-
ся соотношение мотивов. Мы приходим, таким образом, к необходимости вер-
нуться к анализу мотивов и рассмотреть их развитие, их трансформации,
способность к раздвоению их функций и те их смещения, которые происходят
внутри системы процессов, образующих жизнь человека как личности.
4. МОТИВЫ, ЭМОЦИИ И ЛИЧНОСТЬ
В современной психологии термином "мотив" (мотивация, мотивирующие
факторы) обозначаются совершенно разные явления. Мотивами называют инс-
тинктивные импульсы, ибо логические влечения и аппетиты, а равно пережи-
вание эмоций, интересы, желания; в пестром перечне мотивов можно обнару-
жить такие, как жизненные цели и идеалы, но также и такие, как раздраже-
ние электрическим током138. Нет никакой надобности разбираться во всех
тех смешениях понятий и терминов, которые характеризуют нынешнее состоя-
ние проблемы мотивов. Задача психологического анализа личности требует
рассмотреть лишь главные вопросы.
Прежде всего это вопрос о соотношении мотивов и потребностей. Я уже
говорил, что собственно потребность - это всегда потребность в чем-то,
что на психологическом уровне потребности опосредствованы психическим
отражением, и притом двояко. С одной стороны, предметы, отвечающие пот-
ребностям субъекта, выступают перед ним своими объективными сигнальными
признаками. С другой - сигнализируются, чувственно отражаются субъектом
и сами потребностные состояния, в простейших случаях - в результате
действия интероцептивных раздражителей. При этом важнейшее изменение,
характеризующее переход на психологический уровень, состоит в возникно-
вении подвижных связей потребностей с отвечающими им предметами.
Дело в том, что в самом потребностном состоянии субъекта предмет, ко-
торый способен удовлетворить потребность, жестко не записан. До своего
первого удовлетворения потребность "не знает" своего предмета, он еще
должен быть обнаружен. Только в результате такого обнаружения потреб-
ность приобретает свою предметность, а воспринимаемый (представляемый,
мыслимый) предмет - свою побудительную и направляющую деятельность функ-
ции, т.е. становится мотивом139.
Подобное понимание мотивов кажется по меньшей мере односторонним, а
потребности - исчезающими из психологии. Но это не так. Из психологии
исчезают не потребности, а лишь их абстракты - "голые", предметно не на-
полненные потребностные состояния субъекта. Абстракты эти появляются на
сцену в результате обособления потребностей от предметной деятельности
субъекта, в которой они единственно обретают свою психологическую конк-
ретность.
Само собой разумеется, что субъект как индивид рождается наделенным
потребностями. Но, повторяю это еще раз, потребность как внутренняя сила
может реализоваться только в деятельности. Иначе говоря, потребность
первоначально выступает лишь как условие, как предпосылка деятельности,
но, как только субъект начинает действовать, тотчас происходит ее транс-
формация, и потребность перестает быть тем, чем она была виртуально, "в
себе". Чем дальше идет развитие деятельности, тем более эта ее предпо-
сылка превращается в ее результат.
Трансформация потребностей отчетливо выступает уже на уровне эволюции
животных: в результате происходящего изменения и расширения круга пред-
метов, отвечающих потребностям, и способов их удовлетворения развиваются
и сами потребности. Это происходит потому, что потребности способны
конкретизироваться в потенциально очень широком диапазоне объектов, ко-
торые и становятся побудителями деятельности животного, придающими ей
определенную направленность. Например, при появлении в среде новых видов
пищи и исчезновении прежних пищевая потребность, продолжая удовлетво-
ряться, вместе с тем впитывает теперь в себя новое содержание, т.е. ста-
новится иной. Таким образом, развитие потребностей животных происходит
путем развития их деятельности по отношению ко все более обогащающемуся
кругу предметов; разумеется, что изменение конкретно-предметного содер-
жания потребностей приводит к изменению также и способов их удовлетворе-
ния.
Конечно, это общее положение нуждается во многих оговорках и поясне-
ниях, особенно в связи с вопросом о так называемых функциональных пот-
ребностях. Но сейчас речь идет не об этом. Главное заключается в выделе-
нии факта трансформации потребностей через предметы в процесс их потреб-
ления. А это имеет ключевое значение для понимания природы потребностей
человека.
В отличие от развития потребностей у животных, которые зависит от
расширения круга потребляемых ими природных предметов, потребности чело-
века порождаются развитием производства. Ведь производство есть непос-
редственно также и потребление, создающее потребность. Иначе говоря,
потребление опосредствуется потребностью в предмете, его восприятием или
мысленным его представлением. В этой отраженной своей форме предмет и
выступает в качестве идеального, внутренне побуждающего мотива140.
Однако в психологии потребности чаще всего рассматриваются в отвлече-
нии от главного - от порождающей их раздвоенности потребительного произ-
водства, что и ведет к одностороннему объяснению действий людей непос-
редственно из их потребностей. При это иногда опираются на высказывание
Энгельса, извлеченное из общего контекста его фрагмента, посвященного
как раз роли труда в формировании человека, в том числе, разумеется,
также и его потребностей. Марксистское понимание далеко от того, чтобы
усматривать в потребностях исходный и главны пункт. Вот что пишет в этой
связи Маркс: "В качестве нужды, в качестве потребности, потребление само
есть внутренний момент производительной деятельности. Но последняя (вы-
делено мной. - А.Л.) есть исходный пункт реализации, а потому и ее гос-
подствующий момент - акт, в который снова превращается весь процесс. Ин-
дивид производит предмет и через его потребление возвращается опять к
самому себе..."141.
Итак, перед нами две принципиальные схемы, выражающие связь между
потребностью и деятельностью. Первая воспроизводит ту идею, что исходным
пунктом является потребность и поэтому процесс в целом выражается цик-
лом: потребность -> деятельность -> потребность. В ней, как отмечает
Л.Сэв, реализуется "материализм потребностей", который соответствует до-
марксистскому представлению о сфере потребления как основной. Другая,
противостоящая ей схема есть схема цикла: деятельность -> потребность ->
деятельность. Эта схема, отвечающая марксистскому пониманию потребнос-
тей, является фундаментальной также и для психологии, в которой "никакая
концепция, основанная на идее "двигателя", принципиально предшествующего
самой деятельности, не может играть роль исходной, способной служить
достаточным основанием для научной теории человеческой личности"142.
То положение, что человеческие потребности производятся, имеет, ко-
нечно, историко-материалистический смысл. Вместе с тем оно крайне важно
для психологии. Это приходится подчеркивать потому, что иногда специфи-
ческий для психологии подход к проблеме как раз и усматривается в объяс-
нениях, исходящих из самих потребностей, точнее, из вызываемых ими эмо-
циональных переживаний, которые якобы только и могут объяснить, почему
человек ставит перед собой цели и создает новые предметы143. Конечно, в
этом есть своя правда и с этим можно было бы согласиться, если бы не од-
но обстоятельство: ведь в качестве определителей конкретной деятельности
потребности могут выступать только своим предметным содержанием, а это
содержание прямо в них не заложено и, следовательно, не может быть их
них выведено.
Другая принципиальная трудность возникает в результате полупризнания
общественно-исторической природы человеческих потребностей, выражающего-
ся в том, что часть потребностей рассматриваются как социальные по свое-
му происхождению, другие же относятся к числу чисто биологических, прин-
ципиально общих у человека и животных. Не требуется, конечно, особой
глубины мысли, чтобы открыть общность некоторых потребностей у человека
и животных. Ведь человек, как и животные, имеет желудок и испытывает го-
лод - потребность, которую он должен удовлетворять, чтобы поддерживать
свое существование. Но человеку свойственны и другие потребности, кото-
рые детерминированы не биологически, а социально. Они являются "функцио-
нально автономными", или "анастатическими". Сфера потребностей человека
оказывается, таким образом, расколотой надвое. Это неизбежный результат
рассмотрения "самих потребностей" в их отвлечении от предметных условий
и способов их удовлетворения, и соответственно, в отвлечении от дея-
тельности, в которой происходит их трансформация. Но преобразование пот-
ребностей на уровне человека охватывает также (и прежде всего) потреб-
ности, являющиеся у человека гомологами потребностей животных. "Голод, -
замечает Маркс, - есть голод, однако голод, который утоляется вареным
мясом, поедаемым с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при
котором проглатывают сырое мясо с помощью рук, ногтей и зубов"144.
Позитивистская мысль, конечно, видит в этом не более чем поверхност-
ное отличие. Ведь для того, чтобы обнаружить "глубинную" общность пот-
ребности в пище у человека и животного, достаточно взять изголодавшегося
человека. Но это не более чем софизм. Для изголодавшегося человека пища
действительно перестает существовать в своей человеческой форме, и, со-
ответственно, его потребность в пище "расчеловечивается"; но если это
что-нибудь и доказывает, то только то, что человека можно довести голо-
данием до животного состояния, и ровно ничего не говорит о природе его
человеческих потребностей.
Хотя потребности человека, удовлетворение которых составляет необхо-
димое условие поддержания физического существования, отличаются от его
потребностей, не имеющих своих гомологов у животных, различие это не яв-
ляется абсолютным, и историческое преобразование охватывает всю сферу
потребностей.
Вместе с изменением и обогащением предметного содержания потребностей
человека происходит также изменение и форм их психического отражения, в
результате чего они способны приобретать идеаторный характер и благодаря
этому становиться психологически инвариантными; так, пища остается пищей
и для голодного, и для сытого человека. Вместе с тем развитие духовного
производства порождает такие потребности, которые могут существовать
только при наличии "плана сознания". Наконец, формируется особый тип
потребностей - потребностей предметно-функциональных, таких, как потреб-
ность в труде, художественном творчестве и т.д. Самое же главное состоит
в том, что у человека потребности вступают в новые отношения друг с дру-
гом. Хотя удовлетворение витальных потребностей остается для человека
"первым делом" и неустранимым условием его жизни, высшие, специально-че-
ловеческие потребности вовсе не образуют лишь наслаивающиеся на них по-
верхностные образования. Поэтому и происходит так, что когда на одну ча-
шу весов ложатся фундаментальнейшие витальные потребности человека, а на
другую - его высшие потребности, то перевесить могут как раз последние.
Это общеизвестно и не требует доказательства.
Верно, конечно, что общий путь, который проходит развитие человечес-
ких потребностей, начинается с того, что человек действует для удовлет-
ворения своих элементарных, витальных потребностей; но далее это отноше-
ние обращается, и человек удовлетворяет свои витальные потребности для
того, чтобы действовать. Это и есть принципиальный путь развития потреб-
ностей человека. Путь этот, однако, не может быть непосредственно выве-
ден из движения самих потребностей, потому что за ним скрывается разви-
тие их предметного содержания, т.е. конкретных мотивов деятельности че-
ловека.

Таким образом, психологический анализ потребностей неизбежно преобра-
зуется в анализ мотивов. Для этого, однако, необходимо преодолеть тради-
ционное субъективистское понимание мотивов, которое приводит к смешению
совершенно разнородных явлений и совершенно различных уровней регуляции
деятельности. Здесь мы встречаемся с настоящим сопротивлением: разве не
очевидно, говорят нам, что человек, действует потому, что он хочет. Но
субъективные переживания, хотения, желания и т.п. не являются мотивами
потому, что сами по себе они не способны породить направленную дея-
тельность, и, следовательно, главный психологический вопрос состоит в
том, чтобы понять, в чем состоит предмет данного хотения, желания или
страсти.
Еще меньше, конечно, оснований называть мотивами деятельности такие
факторы, как тенденция к воспроизведению стереотипов поведения, тенден-
ция к завершению начатого действия и т.д. В ходе осуществления дея-
тельности возникает, конечно, множество "динамических сил". Однако силы
эти могут быть отнесены к категории мотивов не с большим основанием,
чем, например, инерция движения человеческого тела, действие которой
тотчас обнаруживает себя, когда, например, быстро бегущий человек натал-
кивается на внезапно возникшее препятствие.
Особое место в теории мотивов деятельности занимают открыто гедонис-
тические концепции, суть которых состоит в том, что всякая деятельность
человека якобы подчиняется принципу максимизации положительных и миними-
зации отрицательных эмоций. Отсюда достижение удовольствия и освобожде-
ние от страдания и составляют подлинные мотивы, движущие человеком.
Именно в гедонистических концепциях, как в фокусе линзы, собраны все
идеологически извращенные представления о смысле существования человека,
о его личности. Как и всякая большая ложь, концепции эти опираются на
фальсифицируемую ими правду. Правда эта состоит в том, что человек
действительно стремится быть счастливым. Но психологический гедонизм как
раз и вступает в противоречие с этой настоящей большой правдой, размени-
вая ее на мелкую монету "подкреплений" и "самоподкреплений" в духе скин-
неровского бихевиоризма.
Человеческая деятельность отнюдь не побуждается и не управляется так,
как поведение лабораторных крыс с вживленными в мозговые "центры удо-
вольствия" электродами, которые, если обучить их включению тока, беско-
нечно предаются этому занятию145. Можно, конечно, сослаться на сходные
явления и у человека, такие, как, например, потребление наркотиков или
гиперболизация секса; однако явления эти решительно ничего не говорят о
действительной природе мотивов, об утверждающей себя человеческой жизни.
Она ими, наоборот, разрушается.
Несостоятельность гедонистических концепций мотивации состоит, разу-
меется, не в том, что они преувеличивают роль эмоциональных переживаний
в регулировании деятельности, а в том, что они уплощают и извращают ре-
альные отношения. Эмоции не подчиняют себе деятельность, а являются ее
результатом и "механизмом" ее движения.
В свое время Дж. Ст. Милль писал: "Я понял, что для того, чтобы быть
счастливым, человек должен поставить перед собой какую-нибудь цель; тог-
да, стремясь к ней, он будет испытывать счастье, не заботясь о нем". Та-
кова "хитрая" стратегия счастья. Это, говорил он, психологический закон.
Эмоции выполняют функцию внутренних сигналов, внутренних в том смыс-
ле, что они не являются психическим отражением непосредственно самой
предметной действительности. Особенность эмоций состоит в том, что они
отражают отношения между мотивами (потребностями) и успехом или возмож-
ностью успешной реализации отвечающей им деятельности субъекта146. При
этом речь идет не о рефлексии этих отношений, а о непосредствен-
но-чувственном их отражении, о переживании. Таким образом, они возникают
вслед за актуализацией мотива (потребности) и до рациональной оценки
субъектом своей деятельности.
Я не могу останавливаться здесь на анализе различных гипотез, которые
так или иначе выражают факт зависимости эмоций от соотношения между "бы-
тием и долженствованием". Замечу только, что факт, который прежде всего
должен быть принят во внимание, заключается в том, что эмоции релевантны
деятельности, а не реализующим ее действиям или операциям. Поэтому-то
одни и те же процессы, осуществляющие разные деятельности, могут приоб-
ретать разную и даже противоположную эмоциональную окраску. Иначе гово-
ря, роль положительного или отрицательно "санкционирования" выполняется
эмоциями по отношению к эффектам, заданным мотивом. Даже успешное выпол-
нение того или иного действия вовсе не всегда ведет к положительной эмо-
ции, оно может породить и резко отрицательное переживание, сигнализирую-
щее о том, что со стороны ведущего для личности мотива достигнутый успех
психологически является поражением. Это относится и к уровню простейших
приспособительных реакций. Акт чихания сам по себе, т.е. исключенный из
каких бы то ни было отношений, вызывает, говорят нам, удовольствие; од-
нако совсем иное чувство переживает герой рассказа Чехова, чихнувший в
театре: это вызывает у него эмоцию ужаса, и он совершает ряд поступков,
в результате которых погибает...
Многообразие и сложность эмоциональных состояний являются результатом
раздвоения первичной чувственности, в которой ее познавательные и аффек-
тивные моменты слиты. Это раздвоение нельзя, конечно, представлять себе
так, что эмоциональные состояния преобретают независимое от предметного
мира существование. Возникая в предметных ситуациях, они как бы "метят"
на своем языке эти ситуации и отдельные объекты, иногда даже входящие в
них случайно или косвенно. Достаточно сослаться на обычное явление при-
писывания эмоционального знака самим вещам или отдельным людям, на фор-
мирование так называемых "аффективных комплексов" и т.п. Речь идет о
другом, а именно о возникающей дифференциации в образе его предметного
содержания и его эмоциональной окраски и о том, что в условиях сложных
опосредствований человеческой деятельности аффектогенность объектов спо-
собна меняться (непредвиденная встреча с медведем обычно вызывает страх,
однако при наличии специального мотива, например в ситуации охоты,
встреча с ним может радовать). Главное же состоит в том, что эмоцио-
нальные процессы и состояния имеют у человека свое собственное положи-
тельное развитие. Это приходится специально подчеркивать, так как клас-
сические концепции человеческих эмоций как "рудиментов", идущие от Дар-
вина, рассматривают их трансформацию у человека как их инволюцию, что и
порождает ложный идеал воспитания, сводящийся к требованию "подчинять
чувства холодному рассудку".
Противоположный подход к проблеме состоит в том, что эмоциональные
состояния имеют у человека свою историю, свое развитие. При этом проис-
ходит изменение их функций и их дифференциация, так что они образуют су-
щественно разные уровни и классы. Это аффекты, возникающие внезапно и
мимовольно (мы говорим: меня охватил гнев, но я обрадовался); далее, это
собственно эмоции - состояния преимущественно идеаторные и ситуационные,
с ними связаны предметные чувства, т.е. устойчивые, "кристаллизованные",
по образному выражению Стендаля, в предмете эмоциональные переживания;
наконец, это настроения - очень важные по своей "личностной" функции
субъективные явления. Не вдаваясь в анализ этих различных классов эмоци-
ональных состояний, замечу только, что они вступают между собой в слож-
ные отношения: младший Ростов перед боем боится (и это эмоция), что им
овладеет страх (аффект); мать может не на шутку рассердиться на напрока-
зившего ребенка, ни на минуту не переставая его любить (чувство).
Многообразие эмоциональных явлений, сложность их взаимосвязей и исхо-
дов достаточно хорошо схватывается субъективно. Однако как только психо-
логия покидает плоскость феноменологии, то оказывается, что ей доступно
исследование лишь самых грубых состояний. Так обстоит дело в перифери-
ческих теориях (Джемс прямо говорил, что его теория не касается высших
эмоций); так же обстоит дело и в современных психофизиологических кон-
цепциях.
Другой подход к проблеме эмоций состоит в том, чтобы исследовать
"межмотивационные" отношения, которые, складываясь, характеризуют собой
строение личности, а вместе с ним и сферу отражающих и опосредствующих
ее функционирование эмоциональных переживаний.
Генетически исходным для человеческой деятельности является несовпа-
дение мотивов и целей. Напротив, их совпадение есть вторичное явление;
либо результат приобретения целью самостоятельной побудительной силы,
либо результат осознания мотивов, превращающего их в мотивы-цели. В от-
личие от целей, мотивы актуально не сознаются субъектом: когда мы совер-
шаем те или иные действия, то в этот момент мы обычно не отдаем себе от-
чета в мотивах, которые их побуждают. Правда, нам нетрудно привести их
мотивировку, но мотивировка вовсе не всегда содержит в себе указание на
их действительный мотив.
Мотивы, однако, не отделены от сознания. Даже когда мотивы не созна-
ются, т.е. когда человек не отдает себе отчета в том, что побуждает его
совершать те или иные действия, они все же находят свое психическое от-
ражение, но в особой форме - в форме эмоциональной окраски действий. Эта
эмоциональная окраска (ее интенсивность, ее знак и ее качественная ха-
рактеристика) выполняет специфическую функцию, что и требует различать
понятие эмоции и понятие личностного смысла. Их несовпадение не являет-
ся, однако, изначальным: по-видимому, на более низких уровнях предметы
потребности как раз непосредственно "метятся" эмоцией. Несовпадение это
возникает лишь в результате происходящего в ходе развития человеческой
деятельности раздвоения функций мотивов.
Такое раздвоение возникает вследствие того, что деятельность необхо-
димо становится полимотивированной, т.е. одновременно отвечающей двум
или нескольким мотивам147. Ведь действия человека объективно всегда реа-
лизуют некоторую совокупность отношений: к предметному миру, к окружаю-
щим людям, к обществу, к самому себе. Так, трудовая деятельность общест-
венно мотивирована, но она управляется также такими мотивами, как, ска-
жем, материальное вознаграждение. Оба эти мотива хотя и сосуществуют, но
лежат как бы в разных плоскостях. В условиях социалистических отношений
смысл труда порождается для рабочего общественными мотивами; что же ка-
сается материального вознаграждения, то этот мотив, конечно, тоже высту-
пает для него, но лишь в функции стимулирования, хотя ион и побуждает,
"динамизирует" деятельность, но лишен главной функции - функции смысло-
образования.
Таким образом, одни мотивы, побуждая деятельность, вместе с тем при-
дают ей личностный смысл; мы будем называть их смыслообразующими мотива-
ми. Другие, сосуществующие с ними, выполняя роль побудительных факторов
(положительных или отрицательных) - порой остро эмоциональных, аффектив-
ных, - лишены смыслообразующей функции; мы будем условно называть такие
мотивы мотивами-стимулами148. Характерная черта: когда важная по своему
личностному смыслу для человека деятельность сталкивается в ходе своего
осуществления с негативной стимуляцией, вызывающей даже сильное эмоцио-
нальное переживание, то личностный смысл ее от этого не меняется; чаще
происходит другое, а именно своеобразная, быстро нарастающая психологи-
ческая дискредитация возникшей эмоции. это хорошо известное явление зас-
тавляет еще раз задуматься над вопросом об отношении эмоционального пе-
реживания к личностному смыслу149.
Распределение функций смыслообразования и только побуждения между мо-
тивами одной и той же деятельности позволяет понять главные отношения,
характеризующие мотивационную сферу личности: отношения иерархии моти-
вов. Иерархия эта отнюдь не строится по шкале их близости к витальным
(биологическим) потребностям, подобно тому, как это представляет себе,
например, Маслоу: в основе иерархии лежит необходимость поддерживать фи-
зиологический гомеостазис; выше - мотивы самосохранения; далее - уверен-
ность, престижность; наконец, на самой вершине иерархии - мотивы позна-
вательные и эстетические150. Главная проблема, которая здесь возникает,
заключается не в том, насколько правильна данная (или другая, подобная
ей) шкала, а в том, правомерен ли самый принцип такого шкалирования мо-
тивов. Дело в том, что ни степень близости к биологическим потребностям,
ни степень побудительности и аффектогенности тех или иных мотивов еще не
определяют иерархических отношений между ними. Эти отношения определяют-
ся складывающимися связями деятельности субъекта, их опосредствованиями
и поэтому являются релятивными. Это относится и к главному соотношению -
к соотношению смыслообразующих мотивов и мотивов-стимулов. В структуре
одной деятельности данный мотив может выполнять функцию смыслообразова-
ния, в другой - функцию дополнительной стимуляции. Однако смыслообразую-
щие мотивы всегда занимают более высокое иерархическое место, даже если
они не обладают прямой аффектогенностью. Являясь ведущими в жизни лич-
ности, для самого субъекта они могут оставаться "за занавесом" - и со
стороны сознания, и со стороны своей непосредственной аффективности.
Факт существования актуально несознаваемых мотивов вовсе не выражает
собой особого начала, таящегося в глубинах психики. Несознаваемые мотивы
имеют ту же детерминацию, что и всякое психическое отражение: реальное
бытие, деятельность человека в объективном мире. Несознаваемое и созна-
ваемое не противостоят друг другу; это лишь разные формы и уровни психи-
ческого отражения, находящегося в строгой соотнесенности с тем местом,
которое занимает отражаемое в структуре деятельности, в движении ее сис-
темы. Если цели и отвечающие им действия необходимо сознаются, то иначе
обстоит дело с осознанием их мотива - того, ради чего ставятся и дости-
гаются данные цели. Предметное содержание мотивов всегда, конечно, так
или иначе воспринимается, представляется. В этом отношении объект, по-
буждающий действовать, и объект, выступающий в качестве орудия или прег-
рады, так сказать, равноправны. Другое дело - осознание объекта в ка-
честве мотива. Парадокс состоит в том, что мотивы открываются сознанию
только объективно, путем анализа деятельности, ее динамики. Субъективно
же они выступают только в своем косвенном выражении - в форме пережива-
ния желания, хотения, стремления к цели. Когда передо мною возникает та
или иная цель, то я не только сознаю ее, представляю себе ее объективную
обусловленность, средства ее достижения и более отдаленные результаты, к
которым она ведет, вместе с тем я хочу достичь ее (или, наоборот, она
меня отвращает от себя). Эти непосредственные переживания и выполняют
роль внутренних сигналов, с помощью которых регулируются осуществляющие-
ся процессы. Субъективно выражающийся же в этих внутренних сигналах мо-
тив прямо в них не содержится. Это и создает впечатление, что они возни-
кают эндогенно и что именно они являются силами, движущими поведением.
Осознание мотивов есть явление вторичное, возникающее только на уров-
не личности и постоянно воспроизводящееся по ходу ее развития. Для сов-
сем маленьких детей этой задачи просто не существует. Даже на этапе пе-
рехода к школьному возрасту, когда у ребенка появляется стремление пойти
в школу, подлинный мотив, лежащий за этим стремлением, скрыт от него,
хотя он и не затрудняется в мотивировках, обычно воспроизводящих знаемое
им. Выяснить этот подлинный мотив можно только объективно, "со стороны",
изучая, например, игры детей "в ученика", так как в ролевой игре легко
обнажается личностный смысл игровых действий и, соответственно, их мо-
тив151. Для осознания действительных мотивов своей деятельности субъект
тоже вынужден идти по "обходному пути", с той, однако, разницей, что на
этом пути его ориентируют сигналы-переживания, эмоциональные "метки" со-
бытий.
День, наполненный множеством действий, казалось бы, вполне успешных,
тем не менее может испортить человеку настроение, оставить у него некий
неприятный эмоциональный осадок. На фоне забот для этот осадок едва за-
мечается. Но вот наступает минута, когда человек как бы оглядывается и
мысленно перебирает прожитый день, в эту-то минуту, когда в памяти
всплывает определенное событие, его настроение приобретает предметную
отнесенность: возникает аффективны сигнал, указывающий, что именно это
событие и оставило у него эмоциональный осадок. Может статься, например,
что это его негативная реакция на чей-то успех в достижении общей цели,
единственно ради которой, как ему думалось, он действовал; и вот оказы-
вается, что это не вполне так и что едва ли не главным для него мотивом
было достижение успеха для себя. Он стоит перед "задачей на личностный
смысл", но она не решается сама собой, потому что теперь она стала зада-
чей на соотношение мотивов, которое характеризует его как личность.
Нужна особая внутренняя работа, чтобы решить такую задачу и, может
быть, отторгнуть от себя то, что обнажилось. Ведь беда, говорил Пирогов,
если вовремя этого не подметишь и не остановился. Об этом писал и Гер-
цен, а вся жизнь Толстого - великий пример такой внутренней работы.
Процесс проникновения в личность выступает здесь со стороны субъекта,
феноменально. Но даже и в этом феноменальном его проявлении видно, что
он заключается в уяснении иерархических связей мотивов. Субъективно они
кажутся выражающими психологические "валентности", присущие самим моти-
вам. Однако научный анализ должен идти дальше, потому что образование
этих связей необходимо предполагает трансформирование самих мотивов,
происходящее в движении всей той системы деятельности субъекта, в кото-
рой формируется его личность.
5. ФОРМИРОВАНИЕ ЛИЧНОСТИ
Ситуация развития человеческого индивида обнаруживает свои особеннос-
ти уже на самых первых этапах. Главная из них - это опосредствованный
характер связей ребенка с окружающим миром. Изначально прямые биологи-
ческие связи ребенок - мать очень скоро опосредствуются предметами: мать
кормит ребенка из чашки, надевает на него одежду и, занимая его, манипу-
лирует игрушкой. Вместе с тем связи ребенка с вещами опосредствуются ок-
ружающими людьми: мать приближает ребенка к привлекающей его вещи, под-
носит ее к нему или, может быть, отнимает у него. Словом, деятельность
ребенка все более выступает как реализующая его связи с человеком через
вещи, а связи с вещами - через человека.
Эта ситуация развития приводит к тому, что вещи открываются ребенку
не только в их физических свойствах, но и в том особом качестве, которое
они приобретают в человеческой деятельности - в своем функциональном
значении (чашка - из чего пьют, стул - на чем сидят, часы - то, что но-
сят на руке, и т.д.), а люди - как "повелители" этих вещей, от которых
зависят его связи с ними. Предметная деятельность ребенка приобретает
орудийную структуру, а общение становится речевым, опосредствованным
языком152.
В этой исходной ситуации развития ребенка и содержится зерно тех от-
ношений, дальнейшее развертывание которых составляет цепь событий, веду-
щих к формированию его как личности. Первоначально отношения к миру ве-
щей и к окружающим людям слиты для ребенка между собой, но дальше проис-
ходит их раздвоение, и они образуют разные, хотя и взаимосвязанные, ли-
нии развития, переходящие друг в друга.
В онтогенезе эти переходы выражаются в чередующихся сменах фаз: фаз
преимущественно развития предметной (практической и познавательной) дея-
тельности - фазами развития взаимоотношений с людьми, с обществом153. Но
такие же переходы характеризуют движение мотивов внутри каждой фазы. В
результате и возникают те иерархические связи мотивов, которые образуют
"узлы" личности.
Завязывание этих узлов представляет собой процесс скрытый и на разных
этапах развития выражающийся по-разному. Выше я описывал одно из явле-
ний, характеризующих механизм этого процесса на стадии, когда включение
предметного действия ребенка в его отношение к отсутствующему в данный
момент взрослому хотя и меняет смысл достигнутого результата, но само
действие еще полностью остается "полевым". Как же происходят дальнейшие
изменения? Факты, полученные в исследовании дошкольников разного возрас-
та, показывают, что изменения эти подчиняются определенным правилам.
Одно из них состоит в том, что в ситуации разнонаправленой мотивации
раньше возникает подчинение действия требованию человека, позже - объек-
тивным межпредметным связям. Другое открывшееся в опытах правило тоже
выглядит несколько парадоксально: оказывается, что в условиях двояко мо-
тивированной деятельности предметно-вещественный мотив способен выпол-
нить функцию подчиняющего себе другой раньше, когда он дан ребенку в
форме только представления, мысленно, и лишь позже - оставаясь в акту-
альном поле восприятия.
Хотя правила эти выражают генетическую последовательность, они имеют
и общее значение. Дело в том, что при обострении ситуаций описанного ти-
па возникает явление смещения (decalage), в результате которого обнажа-
ются эти более простые управляющие отношения; известно, например, что
подняться в атаку легче по прямому приказу командира, чем по самокоман-
де. Что же касается формы, в какой выступают мотивы, то в сложных обсто-
ятельствах волевой деятельности очень ясно обнаруживается, что только
идеальный мотив, т.е. мотив, лежащий вне векторов внешнего поля, спосо-
бен подчинять себе действия с противоположно направленными внешними мо-
тивами. Говоря фигурально, психологический механизм жизни-подвига можно
искать в человеческом воображении.
Процесс формирования личности со стороны изменений, о которых идет
речь, может быть представлен как развитие воли, и это не случайно. Без-
вольное, импульсивное действие есть действие безличное, хотя о потере
воли можно говорить только по отношению к личности (ведь нельзя потерять
то, чего не имеешь). Поэтому авторы, которые считают волю важнейшей чер-
той личности, с эмпирической точки зрения правы154. Воля, однако, не яв-
ляется ни началом, ни даже "стержнем" личности, это лишь одно из ее вы-
ражений. Действительную основу личности составляет то особое строение
целокупных деятельностей субъекта, которое возникает на определенном
этапе развития его человеческих связей с миром.
Человек живет как бы во все более расширяющейся для него действи-
тельности. Вначале это узкий круг непосредственно окружающих его людей и
предметов, взаимодействие с ними, чувственное их восприятие и усвоение
известного о них, усвоение их значений. Но далее перед ним начинает отк-
рываться действительность, лежащая далеко за пределами его практической
деятельности и прямого общения: раздвигаются границы познаваемого,
представляемого им мира. Истинное "поле", которое определяет теперь его
действия, есть не просто наличное, но существующее - существующее объек-
тивно или иногда только иллюзорно"
Знание субъектом этого существующего всегда опережает его превращение
в определяющее его деятельность. Такое знание выполняет очень важную
роль в формировании мотивов. На известном уровне развития мотивы сначала
выступают как только "знаемые", как возможные, реально еще не побуждаю-
щие никаких действий. Для понимания процесса формирования личности нужно
непременно это учитывать, хотя само по себе расширение знаний не являет-
ся определяющим для него; поэтому-то, кстати говоря, воспитание личности
и не может сводиться к обучению, к сообщению знаний.
Формирование личности предполагает развитие процесса целеобразования
и, соответственно, развития действий субъекта. Действия, все более обо-
гащаясь, как бы перерастают тот круг деятельностей, которые они реализу-
ют, и вступают в противоречие с породившими их мотивами. Явления такого
перерастания хорошо известны и постоянно описываются в литературе по
возрастной психологии, хотя и в других терминах; они -то и образуют так
называемые кризисы развития - кризис трех лет, семи лет, подросткового
периода, как и гораздо меньше изученные кризисы зрелости. В результате
происходит сдвиг мотивов на цели, изменение их иерархии и рождение новых
мотивов - новых видов деятельности; прежние цели психологически дискре-
дитируются, а отвечающие им действия или вовсе перестают существовать,
или превращаются в безличные операции.
Внутренние движущие силы этого процесса лежат в исходной двойствен-
ности связей субъекта с миром, в их двоякой опосредованности - предмет-
ной деятельностью и общением. Ее развертывание порождает не только
двойственность мотивации действий, но благодаря этому также и соподчине-
ния их, зависящие от открывающихся перед субъектом объективных отноше-
ний, в которые он вступает. Развитие и умножение этих особых по своей
природе соподчинений, возникающих только в условиях жизни человека в об-
ществе, занимает длительный период, который может быть назван этапом
стихийного, не направляемого самосознанием складывающейся личности. На
этом этапе, продолжающемся вплоть до подросткового возраста, процесс
формирования личности, однако, не заканчивается, он только подготавлива-
ет рождение сознающей себя личности.
В педагогической и психологической литературе постоянно указывается
то младший дошкольный, то подростковый возраст как переломные в этом от-
ношении. Личность действительно рождается дважды: первый раз - когда у
ребенка проявляются в явных формах полимотивированность и соподчинен-
ность его действий (вспомним феномен "горькой конфеты" и подобные ему),
второй раз - когда возникает его сознательная личность. В последнем слу-
чае имеется в виду какая-то особая перестройка сознания. Возникает зада-
ча - понять необходимость этой перестройки и то, в чем именно она состо-
ит.
Эту необходимость создает то обстоятельство, что, чем более расширя-
ются связи субъекта с миром, тем более они перекрещиваются между собой.
Его действия, реализующие одну его деятельность, одно отношение, объек-
тивно оказываются реализующими и какое-то другое его отношение. Возмож-
ное несовпадение или противоречие их не создает, однако, альтернатив,
которые решаются просто "арифметикой мотивов". Реальная психологическая
ситуация, порождаемая перекрещивающимися связями субъекта с миром, в ко-
торые независимо от него вовлекаются каждое его действие и каждый акт
его общения с другими людьми, требует от него ориентировки в системе
этих связей. Иными словами, психическое отражение, сознание уже не может
оставаться ориентирующим лишь те или иные действия субъекта, оно должно
также активно отражать иерархию их связей, процесс происходящего подчи-
нения и переподчинения их мотивов. А это требует особого внутреннего
движения сознания.