Леонтьев А - Деятельность. Сознание. Личность - Скачать бесплатно

-> эффекторные процессы, реализующие контакты с предметной средой ->
коррекция и обогащение с помощью обратных связей исходного афферентирую-
щего образа. Сейчас кольцевой характер процессов, осуществляющих взаимо-
действие организма со средой, является общепризнанным и достаточно хоро-
шо описан. Однако главное заключается не в самой по себе кольцевой
структуре, а в том, что психическое отражение предметного мира порожда-
ется не непосредственно внешними воздействиями (в том числе и воз-
действиями "обратными"), а теми процессами, с помощью которых субъект
вступает в практические контакты с предметным миром и которые поэтому
необходимо подчиняются его независимым свойствам, связям, отношениям.
Последнее означает, что "афферентатором", управляющим процессами дея-
тельности, первично является сам предмет и лишь вторично - его образ как
субъективный продукт деятельности, который фиксирует, стабилизирует и
несет в себе ее предметное содержание. Иначе говоря, осуществляется
двойной переход: переход предмет -> процесс деятельности и переход дея-
тельность -> ее субъективный продукт. Но переход процесса в форму про-
дукта происходит не только на полюсе субъекта. Еще более явно он проис-
ходит на полюсе объекта, трансформируемого человеческой деятельностью; в
этом случае регулируемая психическим образом деятельность субъекта пере-
ходит в "покоящееся свойство" (ruhende igenschaft) ее объективного про-
дукта.
На первый взгляд кажется, что представление о предметной природе пси-
хики относится только к сфере собственно познавательных процессов; что
же касается сферы потребностей и эмоций, то на нее это представление не
распространяется. Это, однако, не так.
Взгляды на эмоционально-потребную сферу как на сферу состояний и про-
цессов, природа которых лежит в самом субъекте и которые лишь изменяют
свои проявления под давлением внешних условий, основываются на смешении,
по существу, разных категорий, смешении, которое особенно дает о себе
знать в проблеме потребностей.
В психологии потребностей нужно с самого начала исходить из следующе-
го капитального различения: различения потребности как внутреннего усло-
вия, как одной из обязательных предпосылок деятельности и потребности
как того, что направляет и регулирует конкретную деятельность субъекта в
предметной среде. "Голод способен поднять животное на ноги, способен
придать поискам более или менее страстный характер, но в нем нет никаких
элементов, чтобы направить движение в ту или другую сторону и видоизме-
нять его сообразно требованиям местности и случайностям встреч"60, - пи-
сал Сеченов. Именно в направляющей своей функции потребность и является
предметом психологического познания. В первом же случае потребность выс-
тупает лишь как состояние нужды организма, которое само по себе не спо-
собно вызывать никакой определенно направленной деятельности; ее функция
ограничивается активацией соответствующих биологических отправлений и
общим возбуждением двигательной сферы, проявляющимся в ненаправленных
поисковых движениях. Лишь в результате ее "встречи" с отвечающим ей
предметом она впервые становится способной направлять и регулировать де-
ятельность.
Встреча потребности с предметом есть акт чрезвычайный. Он отмечался
уже Ч.Дарвином, о нем свидетельствуют некоторые данные И.П.Павлова; о
нем говорит Д.Н.Узнадзе как об условии возникновения установки, и его
блистательное описание дают современные этологи. Этот чрезвычайный акт
есть акт опредмечивания потребности - "наполнения" ее содержанием, кото-
рое черпается из окружающего мира. Это и переводит потребность на
собственно психологический уровень.
Развитие потребностей на этом уровне происходит в форме развития их
предметного содержания. Кстати сказать, это обстоятельство только и поз-
воляет понять появление у человека новых потребностей, в том числе та-
ких, которые не имеют своих аналогов у животных, "отвязаны" от биологи-
ческих потребностей организма и в этом смысле являются "автономными"61.
Их формирование объясняется тем, что в человеческом обществе предметы
потребностей производятся, а благодаря этому производятся и сами потреб-
ности62.
Итак, потребности управляют деятельностью со стороны субъекта, но они
способны выполнять эту функцию лишь при условии, что они являются пред-
метными. Отсюда и происходит возможность оборота терминов, который поз-
волил К.Левину говорить о побудительной силе (Aufforderungscharakter)
самих предметов63.
Не иначе обстоит дело с эмоциями и чувствами. И здесь необходимо раз-
личать, с одной стороны, беспредметные стенические, астенические состоя-
ния, а с другой - собственно эмоции и чувства, порождаемые соотношением
предметной деятельности субъекта с его потребностями и мотивами. Но об
этом нужно говорить себе. В связи же с анализом деятельности достаточно
указать на то, что предметность деятельности порождает не только пред-
метный характер образов, но также предметность потребностей, эмоций и
чувств.
Процесс развития предметного содержания потребностей не является, ко-
нечно, односторонним. Другая его сторона состоит в том, что и сам пред-
мет деятельности открывается субъекту как отвечающий той или иной его
потребности. Таким образом, потребности побуждают деятельность и управ-
ляют ею со стороны субъекта, но они способны выполнять эти функции при
условии, что они являются предметными.
3. ПРЕДМЕТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ПСИХОЛОГИЯ
То обстоятельство, что генетически исходной и основной формой челове-
ческой деятельности является деятельность внешняя, чувственно - практи-
ческая, имеет для психологии особый смысл. Ведь психология всегда, ко-
нечно, изучала деятельность - например, деятельность мыслительную, дея-
тельность воображения, запоминания и т.д. Только такая внутренняя дея-
тельность, подпадающая под декартовскую категорию cogito, собственно, и
считалась психологической, единственно входящей в поле зрения психолога.
Психология, таким образом, отлучалась от изучения практической,
чувственной деятельности.
Если внешняя деятельность и фигурировала в старой психологии, то лишь
как выражающая внутреннюю деятельность, деятельность сознания. Произо-
шедший на рубеже нашего столетия бунт бихевиористов против этой мента-
листской психологии скорее углубил, чем устранил разрыв между сознанием
и внешней деятельностью, только теперь, наоборот, внешняя деятельность
оказалась отлученной от сознания.
Подготовленный объективным ходом развития психологических знаний воп-
рос, который встал сейчас во весь рост, состоит в том, входит ли изуче-
ние внешней практической деятельности в задачу психологии. Ведь "на лбу"
деятельности "не написано", предметом какой науки она является. Вместе с
тем научный опыт показывает, что выделение деятельности в качестве пред-
мета некоей особой области знания - "праксиологии" - не является оправ-
данием. Как и всякая эмпирически данная реальность, деятельность изуча-
ется разными науками; можно изучать физиологию деятельности, но столь же
правомерным является ее изучение, например, в политической экономии или
социологии. Внешняя практическая деятельность не может быть изъята и из
собственно психологического исследования. Последнее положение может, од-
нако, пониматься существенно по-разному.
Еще в тридцатых годах С.Л.Рубинштейн64 указывал на важное теоретичес-
кое значение для психологии мысли Маркса о том, что в обыкновенной мате-
риальной промышленности мы имеем перед собой раскрытую книгу человечес-
ких сущностных сил и что психология, для которой эта книга остается зак-
рытой, не может стать содержательной и реальной наукой, что психология
не должна игнорировать богатство человеческой деятельности.
Вместе с тем в своих последующих публикациях С.Л.Рубинштейн подчерки-
вал, что, хотя в сферу психологии входит и та практическая деятельность,
посредством которой люди изменяют природу и общество, предметом психоло-
гического изучения "является только их специфически психологическое со-
держание, их мотивация и регуляция, посредством которой действия приво-
дятся в соответствие с отраженными в ощущении, восприятии, сознании
объективными условиями, в которых они совершаются"65.
Итак, практическая деятельность, по мысли автора, входит в предмет
изучения психологии, но лишь тем особым своим содержанием, которое выс-
тупает в форме ощущения, восприятия, мышления и вообще в форме внутрен-
них психических процессов и состояний субъекта. Но это утверждение явля-
ется по меньшей мере односторонним, так как оно абстрагируется от того
капитального факта, что деятельность - в той или иной ее форме - входит
в самый процесс психического отражения, в само содержание этого процес-
са, его порождение.
Рассмотрим самый простой случай: процесс восприятия упругости предме-
та. Это процесс внешне-двигательный, с помощью которого субъект вступает
в практический контакт, в практическую связь с внешним предметом и кото-
рый может быть направлен на осуществление даже не познавательной, а не-
посредственно практической задачи, например, на его деформацию. Возника-
ющий при этом субъективный образ - это, конечно, психическое и, соот-
ветственно, бесспорный предмет психологического изучения. Однако для то-
го, чтобы понять природу данного образа, я должен изучить процесс, его
порождающий, а он в рассматриваемом случае является процессом внешним,
практическим. Хочу я этого или не хочу, соответствует или не соот-
ветствует это моим теоретическим взглядам, я все же вынужден включить в
предмет моего психологического исследования внешнее предметное действие
субъекта.
Значит, неправомерно считать, что внешняя предметная деятельность хо-
тя и выступает перед психологическим исследованием, но лишь как то, во
что включены внутренние психические процессы, и что собственно психоло-
гическое исследование движется, не переходя в плоскость изучения самой
внешней деятельности, ее строения.
С этим можно согласиться только в том случае, если допустить односто-
роннюю зависимость внешней деятельности т управляющего ею психического
образа, представления цели или ее мысленной схемы. Но это не так. Дея-
тельность необходимо вступает в практические контакты с сопротивляющими-
ся человеку предметами, которые отклоняют, изменяют и обогащают ее. Ины-
ми словами, именно во внешней деятельности происходит размыкание круга
внутренних психических процессов как бы навстречу объективному предмет-
ному миру, властно врывающемуся в этот круг.
Итак, деятельность входит в предмет психологии, но не особой своей
"частью" или "элементом", а в своей особой функцией. Это функция полага-
ния субъекта в предметной действительности и ее преобразования в форму
субъективности.
Вернемся, однако, к описанному случаю порождения психического отраже-
ния элементарного свойства вещественного предмета в условиях практичес-
кого контакта с ним. Случай этот был приведен в качестве только поясняю-
щего, грубо упрощенного примера. Он имеет, однако, и реальный генетичес-
кий смысл. Едва ли нужно сейчас доказывать, что на первоначальных этапах
своего развития деятельность необходимо имеет форму внешних процессов и
что, соответственно, психический образ является продуктом этих процес-
сов, практически связывающих субъект с предметной действительностью.
Очевидно, что на ранних генетических этапах научное объяснение природы и
особенностей психического отражения невозможно иначе, как на основе изу-
чения этих внешних процессов. При этом последнее означает не подмену
исследования психики исследованием поведения, а лишь демистификацию при-
роды психики. Ведь иначе нам не остается ничего другого, как признать
существование таинственной "психической способности", которая состоит в
том, что под влиянием внешних толчков, падающих на рецепторы субъекта, в
его мозге - в порядке параллельного физиологическим процессам явления -
вспыхивает некий внутренний свет, озаряющий человеку мир, что происходит
как бы излучение образов, которые затем локализуются, "объективируются"
субъектом в окружающем пространстве.
Само собой разумеется, что реальность, с которой имеет дело психолог,
является несопоставимо более сложной и богатой, чем ее рисует приведен-
ная грубая схема возникновения образа в результате практического контак-
та с предметом. Однако как бы далеко ни отходила психологическая ре-
альность от этой грубой схемы, какими бы глубокими ни были метаморфозы
деятельности, она при всех условиях остается осуществляющей жизнь телес-
ного субъекта, которая по самому существу своему является процессом
чувственно-практическим.
Усложнение деятельности и, соответственно, усложнение ее психической
регуляции ставит чрезвычайно широкий круг научно-психологических проб-
лем, из числа которых следует прежде всего выделить вопрос о формах че-
ловеческой деятельности, об их взаимосвязи.
4. СООТНОШЕНИЕ ВНЕШНЕЙ И ВНУТРЕННЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
Старая психология имело дело только с внутренними процессами - с дви-
жением представлений, их ассоциацией в сознании, с их генерализацией и
движением их субститутов - слов. Эти процессы, как и непознавательные
внутренние переживания, считались единственно составляющими предмет изу-
чения психологии.
Начало переориентации прежней психологии было положено постановкой
проблемы о происхождении внутренних психических процессов. Решающий шаг
в том отношении был сделан И.М.Сеченовым, который еще сто лет тому назад
указывал, что психология незаконно вырывает из целостного процесса,
звенья которого связаны самой природой, его середину - "психическое",
противопоставляя его "материальному". Так как психология родилась из
этой, по выражению Сеченова, противоестественной операции, то потом уже
"никакие уловки не могли склеить эти разорванные его звенья". Такой под-
ход к делу, писал далее Сеченов, должен измениться. "Научная психология
по всему своему содержанию не может быть ничем иным, как рядом учений о
происхождении психических деятельностей"66.
Дело историка - проследить этапы развития этой мысли. Замечу только,
что начавшееся тщательное изучение филогенеза и онтогенеза мышления фак-
тически раздвинуло границы психологического исследования. В психологию
вошли такие парадоксальные с субъективно- эмпирической точки зрения по-
нятия, как понятие о практическом интеллекте или ручном мышлении. Поло-
жение о том, что внутренним умственным действиям генетически предшеству-
ют внешние, стало едва ли не общепризнанным. С другой стороны, т.е. дви-
гаясь от изучения поведения, была выдвинута гипотеза о прямом, механи-
чески понимаемом переходе внешних процессов в скрытые, внутренние;
вспомним, например, схему Уотсона: речевое поведение -> шепот -> пол-
ностью беззвучная речь67.
Однако главную роль в развитии конкретно-психологических взглядов на
происхождение внутренних мыслительных операция сыграло введение в психо-
логию понятия об интериоризации.
Интериоризацией называют, как известно, переход, в результате которо-
го внешние по своей форме процессы с внешними же, вещественными предме-
тами преобразуются в процессы, протекающие в умственном плане, в плане
сознания; при этом они подвергаются специфической трансформации - обоб-
щаются, вербализуются, сокращаются и, главное, становятся способными к
дальнейшему развитию, которое переходит границы возможностей внешней де-
ятельности. Это, если воспользоваться краткой формулировкой Ж.Пиаже, -
переход, "ведущий от сенсомоторного плана к мысли"68.
Процесс интериоризации детально изучен сейчас в контексте многих
проблем - онтогенетических, психолого-педагогических и общепсихологичес-
ких. При этом обнаруживаются серьезные различия как в теоретических ос-
нованиях исследования этого процесса, так и в теоретической его интерп-
ретации. Для Ж.Пиаже важнейшее основание исследований происхождения
внутренних мыслительных операций из сенсомоторных актов состоит, по-ви-
димому, в невозможности вывести операторные схемы мышления непос-
редственно из восприятия. Такие операции, как объединение, упорядочение,
центрация, первоначально возникают в ходе выполнения внешних действий с
внешними объектами, а затем продолжают развиваться в плане внутренней
мыслительной деятельности по ее собственным логико-генетическим зако-
нам69. Иные исходные позиции определили взгляды на переход от действия к
мысли П.Жане, А.Валлона, Д.Брунера.
В советской психологии понятие об интериоризации ("вращивании") обыч-
но связывают с именем Л.С.Выготского и его последователей, которым при-
надлежат важные исследования этого процесса. Последние годы последова-
тельные этапы и условия целенаправленного, "не стихийного" преобразова-
ния внешних (материализованных) действий в действия внутренние (умствен-
ные) особенно детально изучаются П.Я.Гальпериным70.
Исходные идеи, которые привели Выготского к проблеме происхождения
внутренней психической деятельности из внешней, принципиально отличаются
от теоретических концепций других современных ему авторов. Идеи эти ро-
дились из анализа особенностей специфически человеческой деятельности -
деятельности трудовой, продуктивной, осуществляющейся с помощью орудий,
деятельности, которая является изначально общественной, т.е. которая
развивается только в условиях кооперации и общения людей. Соответственно
Выготский выделял два главных взаимосвязанных момента, которые должны
быть положены в основание психологической науки. Это орудийная ("инстру-
ментальная") структура деятельности человека и ее включенность в систему
взаимоотношений с другими людьми. Они-то и определяют собой особенности
психологических процессов у человека. Орудие опосредствует деятельность,
связывающую человека не только с миром вещей, но и с другими людьми.
Благодаря этому его деятельность впитывает в себя опыт человечества. От-
сюда и проистекает, что психические процессы человека (его "высшие пси-
хологические функции") приобретают структуру, имеющую в качестве своего
обязательного звена общественно-исторически сформировавшиеся средства и
способы, передаваемые ему окружающими людьми в процессе сотрудничества,
в общении с ними. Но передать средство, способ выполнения того или иного
процесса невозможно иначе, как во внешней форме - в форме действия или в
форме внешней речи. Другими словами, высшие специфические человеческие
психологические процессы могут родиться только во взаимодействии челове-
ка с человеком, т.е. как интерпсихологические, а лишь затем начинают вы-
полняться индивидом самостоятельно; при этом некоторые из них утрачивают
далее свою исходную внешнюю форму, превращаясь в процессы интрапсихоло-
гические71.
К положению о том, что внутренние психические деятельности происходят
из практической деятельности, исторически сложившейся в результате обра-
зования человеческого, основанного на труде общества, и что у отдельных
индивидов каждого нового поколения они формируются в ходе онтогенетичес-
кого развития, присоединялось еще одно очень важное положение. Оно сос-
тоит в том, что одновременно происходит изменение самой формы психичес-
кого отражения реальности: возникает сознание - рефлексия субъектом
действительности, своей деятельности, самого себя. Но что такое созна-
ние? Сознание есть со-знание, но лишь в том смысле, что индивидуальное
сознание может существовать только при наличии общественного сознания и
языка, являющегося его реальным субстратом. В процессе материального
производства люди производят также язык, который служит не только
средством общения, но и носителем фиксированных в нем общественно-выра-
ботанных значений.
Прежняя психология рассматривала сознание как некую метапсихологичес-
кую плоскость движения психических процессов.
Но сознание не дано изначально и не порождается природой: сознание
порождается обществом, оно производится. Поэтому сознание - не постулат
и не условие психологии, а ее проблема - предмет конкретно - научного
психологического исследования.
Таким образом, процесс интериоризации состоит не в том, что внешняя
деятельность перемещается в предсуществующий внутренний "план сознания";
это - процесс, в котором этот внутренний план формируется.
Как известно, вслед за первым циклом работ, посвященных изучению роли
внешних средств и их "вращивания", Л.С.Выготский обратился к исследова-
нию сознания, его "клеточек" - словесных значений, их формирования и
строения. Хотя в этих исследованиях значение выступило со стороны свое-
го, так сказать, обратного движения и поэтому как то, что лежит за
жизнью и управляет деятельностью, - для Выготского оставался незыблемым
противоположный тезис: не значение, не сознание лежит за жизнью, а за
сознанием лежит жизнь.
Исследование формирования умственных процессов и значений (понятий)
как бы вырезает из общего движения деятельности лишь один, хотя и очень
важный его участок: усвоение индивидом способов мышления, выработанных
человечеством. Но этим не покрывается даже только познавательная дея-
тельность - ни ее формирование, ни ее функционирование. Психологически
мышление (и индивидуальное сознание в целом) шире, чем те логические
операции и те значения, в структурах которых они свернуты. Значения сами
по себе не порождают мысль, а опосредствуют ее - так же, как орудие не
порождает действия, а опосредует его.
На позднейшем этапе своего исследования Л.С.Выготский много раз и в
разных формах высказывал это капитально важное положение. Последний ос-
тавшийся "утаенным" план речевого мышления он видел в его мотивации, в
аффективно - волевой сфере. Детерминистическое рассмотрение психической
жизни, писал он, исключает "приписывание мышлению магической силы опре-
делять поведения человека одной собственной системой"72. Вытекающая от-
сюда положительная программа требовала, сохранив открывшуюся активную
функцию значения, мысли, еще раз обернуть проблему. А для этого нужно
было возвратиться к категории предметной деятельности, распространив ее
и на внутренние процессы - процессы сознания.
Именно в итоге движения теоретической мысли по этому пути открывается
принципиальная общность внешней и внутренней деятельности как опос-
редствующих взаимосвязи человека с миром, в которых осуществляется его
реальная жизнь.
Соответственно этому главное различение, лежавшее в основе классичес-
кой картезианско-локковской психологии, - различение, с одной стороны,
внешнего мира мира, протяжения, к которому относится и внешняя, телесная
деятельность, а с другой - мира внутренних явлений и процессов сознания,
- должно уступить свое место другому различению; с одной стороны - пред-
метной реальности и ее идеализированных, превращенных форм (verwandelte
Formen), с другой стороны - деятельности субъекта, включающей в себя как
внешние, так и внутренние процессы. А это означает, что рассечение дея-
тельности на две части или стороны, якобы принадлежащие к двум совершен-
но разным сферам, устраняется. Вместе с тем это ставит новую проблему -
проблему исследования конкретного соотношения и связи между различными
формами деятельности человека.
Эта проблема стояла и в прошлом. Однако только в наше время она при-
обрела вполне конкретный смысл. Сейчас на наших глазах происходит все
более тесное переплетение и сближение внешней и внутренней деятельности:
физический труд, осуществляющий практическое преобразование вещественных
предметов, все более "интеллектуализируется", включает в себя выполнение
сложнейших умственных действий; в то же время труд современного исследо-
вателя - деятельность специально познавательная, умственная par
exellence - все более наполняется процессами, которые по форме своей яв-
ляются внешними действиями. Такое единение разных по своей форме процес-
сов деятельности уже не может быть интерпретировано как результат только
тех переходов, которые описываются термином интериоризации внешней дея-
тельности. Оно необходимо предполагает существование постоянно происхо-
дящих переходов также и в противоположном направлении, от внутренней к
внешней деятельности.
В общественных условиях, обеспечивающих всестороннее развитие людей,
умственная деятельность не обособляется от практическо деятельности. Их
мышление становится воспроизводящимся по мере надобности моментом в це-
лостной жизни индивидов73.
Несколько забегая вперед, скажем сразу, что взаимопереходы, о которых
идет речь, образуют важнейшее движение предметной человеческой дея-
тельности в ее историческом и онтогенетическом развитии. Переходы эти
возможны потому, что внешняя и внутренняя деятельность имеют одинаковое
общее строение.
Открытие общности их строения представляется мне одним из важнейших
открытий современной психологической науки.
Итак, внутренняя по своей форме деятельность, происходя из внешней
практической деятельности, не отделяется от нее и не становится над ней,
а сохраняет принципиальную и притом двустороннюю связь с ней.
5. ОБЩЕЕ СТРОЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ.
Общность макроструктуры внешней, практической деятельности и дея-
тельности внутренней, теоретической позволяет вести ее анализ, первона-
чально отвлекаясь от формы, в которой они протекают.
Идея анализа деятельности как метод научной психологии человека была
заложена как я уже говорил, еще в ранних работах Л.С.Выготского. Были
введены понятия орудия, орудийных ("инструментальных") операций, понятие
цели, а позже - и понятие мотива ("мотивационной сферы сознания"). Прош-
ли, однако, годы, прежде чем удалось описать в первом приближении общую
структуру человеческой деятельности и индивидуального сознания74. Это
первое описание сейчас, спустя четверть века, представляется во многом
неудовлетворительным, чрезмерно абстрактным. Но именно благодаря его
абстрактности оно может быть взято в качестве исходного, отправного для
дальнейшего исследования.
До сих пор речь шла о деятельности в общем, собирательном значении
этого понятия. Реально же мы всегда имеем дело с особенными деятельнос-
тями, каждая из которых отвечает определенной потребности субъекта,
стремится к предмету этой потребности, угасает в результате ее удовлет-
ворения и воспроизводится вновь - может быть, уже в совсем иных, изме-
нившихся условиях.
Отдельные конкретные виды деятельности можно различать между собой по
какому угодно признаку: по их форме, по способам их осуществления, по их
эмоциональной напряженности, по их временной и пространственной характе-
ристике, по их физиологическим механизмам и т.д. Однако главное, что от-
личает одну деятельность от другой, состоит в различии их предметов.
Ведь имено предмет деятельности и придает ей определенную направлен-
ность. По предложенной мной терминологии предмет деятельности есть ее
действительный мотив75. Разумеется, он может быть как вещественным, так
и идеальным, как данным в восприятии, так и существующим только в вооб-
ражении, в мысли. Главное, что за этим всегда стоит потребность, что он
всегда отвечает той или иной потребности.
Итак, понятие деятельности необходимо связано с понятием мотива. Дея-
тельности без мотива не бывает; "немотивированная" деятельность - это
деятельность не лишенная мотива, а деятельность с субъективно и объек-
тивно скрытым мотивом.
Основными "составляющими" отдельных человеческих деятельностей явля-
ются осуществляющие их действия. Действием мы называем процесс, подчи-
ненный сознательной цели. Подобно тому, как понятие мотива соотносится с
понятием деятельности, понятие цели соотносится с понятием действия.
Возникновение в деятельности целенаправленных процессов - действий
исторически явилось следствием перехода к жизни человека в обществе. Де-
ятельность участников совместного труда побуждается его продуктом, кото-
рый первоначально непосредственно отвечает потребности каждого их них.
Однако развитие даже простейшего технического разделения труда необходи-
мо приводит к выделению как бы промежуточных, частичных результатов, ко-
торые достигаются отдельными участниками коллективной трудовой дея-
тельности, но которые сами по себе не способны удовлетворять их потреб-
ности. Их потребность удовлетворяется не этими "промежуточными" ре-
зультатами, а долей продукта их совокупной деятельности, получаемой каж-
дым из них в силу связывающих из друг с другом отношений, возникших в
процессе труда, т.е. отношений общественных.
Легко понять, что тот "промежуточный" результат, которому подчиняются
трудовые процессы человека, должен быть выделен для него также и субъек-
тивно - в форме представления. Это и есть выделение цели, которая, по
выражению Маркса, "как закон определяет способ и характер его
действий..."76.
Выделение целей и формирование подчиненных им действий приводит к то-
му, что происходит как бы расщепление прежде слитых между собой в мотиве
функций. Функция побуждения, конечно, полностью сохраняется за мотивом.
Другое дело - функция направления: действия, осуществляющие дея-
тельность, побуждаются ее мотивом, но являются направленными на цель.
Допустим, что деятельность человека побуждается пищей; в этом и состоит
ее мотив. Однако для удовлетворения потребности в пище он должен выпол-
нять действия, которые непосредственно на овладение пищей не направлены.
Например, цель данного человека - изготовление орудия лова; применит ли
он в дальнейшем изготовленное им орудие сам или передаст его другим и
получит часть общей добычи - в обоих случаях то, что побуждало его дея-
тельность, и то, на что были направлены его действия, не совпадают между
собой; их совпадение представляет собой специальный, частный случай, ре-
зультат особого процесса, о котором будет сказано ниже.
Выделение целенаправленных действий в качестве составляющих содержа-
ние конкретных деятельностей естественно ставит вопрос о связывающих их
внутренних отношениях. Как уже говорилось, деятельность не является ад-
дитивным процессом. Соответственно действия - это не особые "отдельнос-
ти", которые включаются в состав деятельности. Человеческая деятельность
не существует иначе, как в форме действия или цепи действий. Например,
трудовая деятельность существует в трудовых действиях, учебная дея-
тельность - в учебных действиях, деятельность общения - в действиях (ак-
тах) общения и т.д. Если из деятельности мысленно вычесть осуществляющие
ее действия, то от деятельности вообще ничего не останется. Это же можно
выразить иначе: когда перед нами развертывается конкретный процесс -
внешний или внутренний, - то со стороны его отношения к мотиву он высту-
пает в качестве деятельности человека, а как подчиненный цели - в ка-
честве действия или совокупности, цепи действий.
Вместе с тем деятельность и действие представляют собой подлинные и
притом не совпадающие между собой реальности. Одно и то же действие мо-
жет осуществлять разные деятельности, может переходить из одной дея-
тельности в другую, обнаруживая таким образом свою относительную самос-
тоятельность. Обратимся снова к грубой иллюстрации: допустим, что у меня
возникает цель - прибыть в пункт N, и я это делаю. Понятно, что данное
действие может иметь совершенно разные мотивы, т.е. реализовать совер-
шенно разные деятельности. Очевидно и обратное, а именно, что один и тот
же мотив может конкретизоваться в разных целях и соответственно породить
разные действия.
В связи с выделением понятия действия как важнейшей "образующей" че-
ловеческой деятельности (ее момента) нужно принять во внимание, что
сколько-нибудь развернутая деятельность предполагает достижение ряда
конкретных целей, из числа которых некоторые связаны между собой жесткой
последовательностью. Иначе говоря, деятельность обычно осуществляется
некоторой совокупностью действий, подчиняющихся частным целям, которые
могут выделяться из общей цели; при этом случай, характерный для более
высоких ступеней развития, состоит в том, что роль общей цели выполняет
осознанный мотив, превращающийся благодаря его осознанности в мотив -
цель.
Одним из возникающих здесь вопросов является вопрос о целеобразова-
нии. Это очень большая психологическая проблема. Дело в том, что от мо-
тива деятельности зависит только зона объективно адекватных целей.
Субъективное же выделение цели (т.е. осознание ближайшего результата,
достижение которого осуществляет данную деятельность, способную удовлет-
ворить потребность, опредмеченную в ее мотиве) представляет собой осо-
бый, почти не изученный процесс. В лабораторных условиях или в педагоги-
ческом эксперименте мы обычно ставим перед испытуемым, так сказать, "го-
товую" цель; поэтому самый процесс целеобразования обычно ускользает от
исследователя. Пожалуй, только в опытах, сходных по своему методу с из-
вестными опытами Ф.Хоппе, этот процесс обнаруживается хотя и односторон-
не, но достаточно отчетливо - по крайней мере, со своей количествен-
но-динамической стороны. Другое дело - в реальной жизни, где целеобразо-
вание выступает в качестве важнейшего момента движения той или иной дея-
тельности субъекта. Сравним в этом отношении развитие научной дея-
тельности, например, Дарвина и Пастера. Сравнение это поучительно не
только с точки зрения существования огромных различий в том, как проис-
ходит субъективно выделение целей, но и с точки зрения психологической
содержательности процесса их выделения.
Прежде всего в обоих случаях очень ясно видно, что цели не изобрета-
ются, не ставятся субъектом произвольно. Они даны в объективных обстоя-
тельствах. Вместе с тем выделение и осознание целей представляет собой
отнюдь не автоматически происходящий и не одномоментный акт, а относи-
тельно длительный процесс апробирования целей действием и их, если можно
так выразиться, предметного наполнения. Индивид, справедливо замечает
Гегель, "не может определить цель своего действования, пока он не
действовал..."77.
Другая важная сторона процесса целеобразования состоит в конкретиза-
ции цели, в выделении условий ее достижения. Но на этом следует остано-
виться особо. Всякая цель - даже такая, как "достичь пункта N" - объек-
тивно существует в некоторой предметной ситуации. Конечно, для сознания
субъекта цель может выступить в абстракции от этой ситуации, но его
действие не может абстрагироваться от нее. Поэтому помимо своего интен-
ционального аспекта (что должно быть достигнуто) действие имеет и свой
операционный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), ко-
торый определяется не самой по себе целью, а объективно-предметными ус-
ловиями ее достижения. Иными словами, осуществляющееся действие отвечает
задаче; задача - это и есть цель, данная в определенных условиях. Поэто-
му действие имеет особое качество, особую его "образующую", а именно
способы, какими оно осуществляется. Способы осуществления действия я на-
зываю операциями.
Термины "действие" и "операция" часто не различаются. Однако в кон-
тексте психологического анализа деятельности их четкое различение совер-
шенно необходимо. Действия, как уже было сказано, соотносительны целям,
операции - условиям. Допустим, что цель остается той же самой, условия
же, в которых она дана, изменяются; тогда меняется именно и только опе-
рационный состав действия.
В особенно наглядной форме несовпадение действий и операций выступает
в орудийных действиях. Ведь орудие есть материальный предмет, в котором
кристаллизованы именно способы, операции, а не действия, не цели. Напри-
мер, можно физически расчленить вещественный предмет при помощи разных
орудий, каждое из которых определяет способ выполнения данного действия.
В одних условиях более адекватным будет, скажем, операция резания, а в
других - операция пиления; при этом предполагается, что человек умеет
владеть соответствующими орудиями - ножом, пилой и т.п. Так же обстоит
дело и в более сложных случаях. Допустим, что перед человеком возникла
цель графически изобразить какие-то найденные им зависимости. Чтобы сде-
лать это, он должен применить тот или иной способ построения графиков -
осуществить определенные операции, а для этого он должен уметь их выпол-
нять. При этом безразлично, как, в каких условиях и на каком материале
он научился этим операциям; важно другое, а именно, что формирование
операций происходит совершенно иначе, чем целеобразование, т.е. порожде-
ние действий.
Действия и операции имеют разное происхождение, разную динамику и
разную судьбу. Генезис действия лежит в отношениях обмена деятельностя-
ми; всякая же операция есть результат преобразования действия, происхо-
дящего в результате его включения в другое действие и наступающей его
"технизации". Простейшей иллюстрацией этого процесса может служить фор-
мирование операций, выполнения которых требует, например, управление ав-
томобилем. Первоначально каждая операция - например, переключение пере-
дач - формируется как действие, подчиненное именно этой цели и имеющее
свою сознательную "ориентировочную основу" (П.Я.Гальперин). В дальнейшем
это действие включается в другое действие, имеющее сложный операционный
состав, - например, в действие изменения режима движения автомобиля. Те-
перь переключение передач становится одним из способов его выполнения -
операцией, его реализующей, и оно уже перестает осуществляться в качест-
ве особого целенаправленного процесса: его цель не выделяется. Для соз-
нания водителя переключение передач в нормальных случаях как бы вовсе не
существует. Он делает другое: трогает автомобиль с места, берет крутые
подъеме, ведет автомобиль накатом, останавливает его в заданном месте и
т.п. В самом деле: эта операция может, как известно, вовсе выпасть из
деятельности водителя и выполняться автоматом. Вообще судьба операций -
рано или поздно становиться функцией машины78.
Тем не менее операция все же не составляет по отношению к действию
никакой "отдельности", как и действие по отношению к деятельности. Даже
в том случае, когда операция выполняется машиной, она все же реализует
действия субъекта. У человека, который решает задачу, пользуясь счетным
устройством, действие не прерывается на этом экстрацеребральном звене;
как и в других своих звеньях, оно находит в нем свою реализацию. Выпол-
нять операции, которые не осуществляют никакого целенаправленного
действия субъекта, может только "сумашедшая", вышедшая из подчинения че-
ловеку машина.
Итак, в общем потоке деятельности, который образует человеческую
жизнь в ее высших, опосредствованных психическим отражением проявлениях,
анализ выделяет, во-первых, отдельные (особенные) деятельности - по кри-
терию побуждающих их мотивов. Далее выделяются действия - процессы, под-
чиняющиеся сознательным целям. Наконец, это операции, которые непос-
редственно зависят от условий достижения конкретной цели.
Эти "единицы" человеческой деятельности и образуют ее макроструктуру.
Особенность анализа, который приводит к их выделению, состоит в том, что
он пользуется не расчленением живой деятельности на элементы, а раскры-
вает характеризующие ее внутренние отношения. Это - отношения, за кото-
рыми скрываются преобразования, возникающие в ходе развития деятельнос-
ти, в ее движении. Сами предметы способны приобретать качества побужде-
ний, целей, орудий только в системе человеческой деятельности; изъятые
из связей этой системы, они утрачивают свое существование как побужде-
ния, как цели, как орудия. Орудие, например, рассматриваемое вне связи с
целью, становится такой же абстракцией, как операция, рассматриваемая
вне связи с действием, которое она осуществляет.
Исследование деятельности требует анализа именно ее внутренних сис-
темных связей. Иначе мы оказываемся не в состоянии ответить даже на са-
мые простые вопросы - скажем, о том, имеем ли мы в данном случае
действие или операцию. К тому же, деятельность представляет собой про-
цесс, который характеризуется постоянно происходящими трансформациями.
Деятельность может утратить мотив, вызвавший ее к жизни, и тогда она
превратится в действие, реализующее, может быть, совсем другое отношение
к миру, другую деятельность; наоборот, действие может трансформироваться
в способ достижения цели, в операцию, способную реализовать различные
действия.
Подвижность отдельных "образующих" системы деятельности выражается, с
другой стороны, в том, что каждая из них может включать в себя единицы,
прежде относительно самостоятельные. Так, в ходе достижения выделявшейся
общей цели может происходить выделение промежуточных целей, в результате
чего целостное действие дробится н ряд отдельных последовательных
действий; это особенно характерно для случаев, когда действие протекает
в условиях, затрудняющих его выполнение с помощью уже сформировавшихся
операций. Противоположный процесс состоит в укрупнении выделяемых единиц
деятельности. Это случай, когда объективно достигаемые промежуточные ре-
зультаты сливаются между собой и перестают сознаваться субъектом.
Соответственно происходит дробление или, наоборот, укрупнение также и
"единиц" психических образов: переписываемый неопытной рукой ребенка
текст членится в его восприятии на отдельные буквы и даже на их графи-
ческие элементы; позже в этом процессе единицами восприятия становятся
для него целые слова или даже предложения.
Перед невооруженным глазом процесс дробления или укрупнения единиц
деятельности и психического отражения - как при внешнем наблюдении, так
и интраспективно - сколько-нибудь отчетливо не выступает. Исследовать
этот процесс можно, только пользуясь специальным анализом и объективными
индикаторами. К числу таких индикаторов принадлежит, например, так назы-
ваемый оптокинетический нистагм, изменения циклов которого, как показали
исследования, позволяют при выполнении графических действий установить
объем входящих в их состав двигательных "единиц". Например, написание
слов на иностранном языке расчленяется на гораздо более дробные единицы,
чем написание привычных слов родного языка. Можно считать, что такое
членение, отчетливо выступающее на окулограммах, соответствует расщепле-
нию действия на входящие в его состав операции, по-видимому, наиболее
простые, первичные79.
Выделение в деятельности образующих ее "единиц" имеет первостепенное
значение для решения ряда капитальных проблем. Одна из них - уже затро-
нутая мной проблема единения внешних и внутренних по своей форме процес-
сов деятельности. Принцип или закон этого единения состоит в том, что
оно всегда происходит точно следуя "швам" описанной структуры.
Имеются отдельные деятельности, все звенья которых являются сущест-
венно - внутренними; такой может быть, например, познавательная дея-
тельность. Более частый случай состоит в том, что внутренняя дея-
тельность, отвечающая познавательному мотиву, реализуется существенно -
внешними по своей форме процессами; это могут быть либо внешние
действия, либо внешне-двигательные операции, но никогда не отдельные их
элементы. То же относится и к внешней деятельности: некоторые из осу-
ществляющих внешнюю деятельность действий и операций могут иметь форму
внутренних, умственных процессов, но опять-таки именно и только либо как
действия, либо как операции - в их целостности, неделимости. Основание
такого, прежде всего фактического, положения вещей лежит в самой природе
процессов интериоризации и экстериоризации: ведь никакое преобразование
отдельных "осколков" деятельности вообще невозможно. Это означало бы со-
бой не трансформацию деятельности, а ее деструкцию.
Выделение в деятельности действий и операций не исчерпывает ее анали-
за. За деятельностью и регулирующими ее психическими образами открывает-
ся грандиозная физиологическая работа мозга. Само по себе положение это
не нуждается в доказательстве. Проблема состоит в другом - в том, чтобы
найти те действительные отношения, которые связывают между собой дея-
тельность субъекта, опосредствованную психическим отражением, и физиоло-
гические мозговые процессы.
Соотношения психического и физиологического рассматривается во мно-
жестве психологических работ. В связи с учением о высшей нервной дея-
тельности оно наиболее подробно теоретически освещено С.Л.Рубинштейном,
который развивал мысль, что физиологическое и психическое - это одна и
та же, а именно рефлекторная отражательная деятельность, но рассматрива-
емая в разных отношениях, и что ее психологическое исследование является
логическим продолжением ее физиологического исследования80. Рассмотрение
этих положений, как и положений, выдвинутых другими авторами, выводит
нас, однако, из намеченной плоскости анализа. Поэтому, воспроизводя не-
которые из высказывавшихся ими положений, я ограничусь здесь только воп-
росом о месте физиологических функций в структуре предметной деятельнос-
ти человека.
Напомню, что прежняя, субъективно-эмпирическая психология ограничива-
лась утверждением параллелизма психических и физиологических явлений. На
этой основе и возникла та странная теория "психических теней", которая -
в любом из ее вариантов, - по сути, означала собой отказ от решения
проблемы. С известными оговорками это относится и к последующим теорети-
ческим попыткам описать связь психологического и физиологического, осно-
вываясь на идее их морфности и интерпретации психических и физиологичес-
ких структур посредством логических моделей81.
Другая альтернатива заключается в том, чтобы отказаться от прямого
сопоставления психического и физиологического и продолжить анализ дея-
тельности, распространив его на физиологические уровни. Для этого, одна-
ко, необходимо преодолеть обыденное противопоставление психологии и фи-
зиологии как изучающих разные "вещи".
Хотя мозговые функции и механизмы составляют бесспорный предмет физи-
ологии, но из этого вовсе не следует, что эти функции и механизмы оста-
ются вовсе вне психологического исследования, что "кесарево должно быть
отдано кесарю".
Эта удобная формула, спасая от физиологического редукционизма, вместе
с тем вводит в пущий грех - в грех обособления психического от работы
мозга. Действительные отношения, связывающие между собой психологию и
физиологию, похожи скорее на отношения физиологии и биохимии: прогресс
физиологии необходимо ведет к углублению физиологического анализа до
уровня биохимических процессов; с другой стороны, только развитие физио-
логии (шире - биологии) порождает ту особую проблематику, которая сос-
тавляет специфическую область биохимии.
Продолжая эту - совершенно условную, разумеется, - аналогию, можно
сказать, что и психофизиологическая (высшая физиологическая) проблемати-
ка порождается развитием психологических знаний; что даже такое фунда-
ментальное для физиологии понятие, как понятие условного рефлекса, роди-
лось в "психических", как их первоначально назвал И.П. Павлов, опытах.
Впоследствии, как известно, И.П.Павлов высказывался в том смысле, что
психология на своем этапном приближении уясняет "общие конструкции пси-
хических образований, физиология же на своем этапе стремится продвинуть
задачу дальше - понять их как особое взаимодействие физиологических яв-
лений"82. Таким образом, исследование движется не от физиологии к психо-
логии, а от психологии к физиологии. "Прежде всего, - писал Павлов, -
важно понять психологически, а потом уже переводить на физиологический
язык"83.
Важнейшее обстоятельство заключается в том, что переход от анализа
деятельности к анализу ее психофизиологических механизмов отвечает ре-
альным переходам между ними. Сейчас мы уже не можем подходить к мозговым
(психофизиологическим) механизмам иначе, как к продукту развития самой
предметной деятельности. Нужно, однако, иметь в виду, что механизмы эти
формируются в филогенезе и в условиях онтогенетического (особенно -
функционального) развития по- разному и, соответственно, выступают не
одинаковым образом.
Филогенетически сложившиеся механизмы составляют готовые предпосылки
деятельности и психического отражения. Например, процессы зрительного
восприятия как бы записаны в особенностях устройства зрительной системы
человека, но только в виртуальной форме - как их возможность. Однако
последнее не освобождает психологическое исследование восприятия от про-
никновения в эти особенности. Дело в том, что мы вообще ничего не можем
сказать о восприятии, не апеллируя к этим особенностям. Другой вопрос,
делаем ли мы эти морфофизиологические особенности самостоятельным пред-
метом изучения или исследуем их функционирование в структуре действий и
операций. Различие в этих подходах тотчас же обнаруживается, как только
мы сравниваем данные исследования, скажем, длительности зрительных пос-
леобразов и данные исследования постэкспозиционной интеграции сенсорных
зрительных элементов при решении разных перцептивных задач.
Несколько иначе обстоит дело, когда формирование мозговых механизмов
происходит в условиях функционального развития. В этих условиях данные
механизмы выступают в виде складывающихся, так сказать, на наших глазах
новых "подвижных физиологических органов" (А.А. Ухтомский), новых "функ-
циональных систем" (П.К.Анохин).
У человека формирование специфических для него функциональных систем
происходит в результате овладения им орудиями (средствами) и операциями.
Эти системы представляют собой не что иное, как отложившиеся, ове-
ществленные в мозге внешне-двигательные и умственные - например, логи-
ческие - операции. Но это не простая их "калька", а скорее их физиологи-
ческое иносказание. Для того чтобы это иносказание было прочитано, нужно
пользоваться уже другим языком, другими единицами. Такими единицами яв-
ляются мозговые функции, их ансамбли - функционально-физиологические
системы.
Включение в исследование деятельности уровня мозговых (психофизиоло-
гических) функций позволяет охватить очень важные реальности, с изучения
которых, собственно, и началось развитие экспериментальной психологии.
Правда, первые работы, посвященные, как тогда говорили, "психическим
функциям" - сенсорной, мнемической, избирательной, тоническое, - оказа-
лись, несмотря на значительность сделанного ими конкретного вклада, тео-
ретически бесперспективными. Но это произошло именно потому, что функции
эти исследовались в отвлечении от реализуемой ими предметной деятельнос-
ти субъекта, т.е. как проявления неких способностей - способностей души
или мозга. Суть дела в том, что в обоих случаях они рассматривались не
как порождаемые деятельностью, а как порождающие ее.
Впрочем, уже очень скоро был выявлен факт изменчивости конкретного
выражения психофизиологических функций в зависимости от содержания дея-
тельности субъекта. Научная задача, однако, заключается не в том, чтобы
констатировать эту зависимость (она давно констатирована в бесчисленных
работах психологов и физиологов), а в том, чтобы исследовать те преобра-
зования деятельности, которые ведут к перестройке ансамблей мозговых
психофизиологических функций.
Значение психофизиологических исследований состоит в том, что они
позволяют выявить те условия и последовательности формирования процессов
деятельности, которые требуют для своего осуществления перестройки или
образования новых ансамблей психофизиологических функций, новых функцио-
нальных мозговых систем. Простейший пример здесь - формирование и зак-
репление операций. Конечно, порождение той или иной операции определяет-
ся наличными условиями, средствами и способами действия, которые склады-
ваются или усваиваются извне; однако спаивание между собой элементарных
звеньев, образующих состав операций, их "сжимание" и их передача на ни-
жележащие неврологические уровни происходит подчиняясь физиологическим
законам, не считаться с которыми психология, конечно, не может. Даже при
обучении, например, внешнедвигательным или умственным навыкам мы всегда
интуитивно опираемся на эмпирически сложившиеся представления о мнеми-
ческих функциях мозга ("повторение - мать учения") и нам только кажется,
что нормальный мозг психологически безмолвен.
Другое дело, когда исследование требует точной квалификации изучаемых
процессов деятельности, особенно деятельности, протекающей в условиях
дефицита времени, повышенных требований к точности, избирательности и
т.п. В этом случае психологическое исследование деятельности неизбежно
включает в себя в качестве специальной задачи ее анализ на психофизиоло-
гическом уровне.
Наиболее, пожалуй, остро задача разложения деятельности на ее элемен-
ты, определения их временных характеристик и пропускной способности от-
дельных рецепирующих и "выходных" аппаратов встала в инженерной психоло-
гии. Было введено понятие об элементарных операциях, но в совершенно
другом, не психологическом, а логико-техническим, так сказать, смысле,
что диктовалось потребностью распространить метод анализа машинных про-
цессов на процессы человека, участвующего в работе машины. Однако такого
рода дробление деятельности в целях ее формального описания и применения
теоретико - информационных мер столкнулись с тем, что в результате их
поля зрения исследования полностью выпадали главные образующие дея-
тельности, главные ее определяющие, и деятельность, так сказать, расче-
ловечивалась. Вместе с тем нельзя было отказаться от такого изучения де-
ятельности, которое выходило бы за пределы анализа ее общей структуры.
Так возникла своеобразная контраверза: с одной стороны, то обстоя-
тельство, что основанием для выделения "единиц" деятельности служит раз-
личие связей их с миром, в общественные отношения к которому вступает
индивид, с тем, что побуждает деятельность, с ее целями и предметными
условиями, - ставит предел дальнейшему их членению в границах данной
системы анализа; с другой стороны, настойчиво выступила задача изучения
интрацеребральных процессов, что требовало дальнейшего дробления этих
единиц.
В этой связи в последние годы была выдвинута идея "микроструктурного"
анализа деятельности, задача которого состоит в том, чтобы объединить
генетический (психологический) и количественный (информационный) подходы
к деятельности84. Потребовалось ввести понятия о "функциональных бло-
ках", о прямых и обратных связях между ними, образующих структуру про-
цессов, которые физиологически реализуют деятельность. При этом предпо-
лагается, что эта структура в целом соответствует макроструктуре дея-
тельности и что выделение отдельных "функциональных блоков" позволит уг-
лубить анализ, продолжая его в более дробных единицах. Здесь, однако,
перед нами встает сложная теоретическая задача: понять те отношения, ко-
торые связывают между собой интрацеребральные структуры и структуры реа-
лизуемой ими деятельности. Дальнейшее развитие микроанализа деятельности
необходимо выдвигает эту задачу. Ведь уже сама процедура исследования,
например, обратных связей возбужденных элементов сетчатки глаза и мозго-
вых структур, ответственных за построение первичных зрительных образов,
опирается на регистрацию явлений, возникающих только благодаря последую-
щей переработке этих первичных образов в таких гипотетических "семанти-
ческих блоках", функция которых определяется системой отношений, по са-
мой природе своей являющихся экстрацеребральными и, значит, не физиоло-
гическими.
По характеру своих опосредствований переходы, о которых идет речь,
сопоставимы с переходами, связывающими технику производства и само про-
изводство. Конечно, производство реализуется с помощью орудий и машин, и
в этом смысле производство является следствием их функционирования; од-
нако орудия и машины порождаются самим производством, которое является
категорией уже не технической, а общественно-экономической.
Я позволил себе привести это сопоставление, имея единственно в виду
выделить ту мысль, что анализ деятельности на психофизиологическом уров-
не хотя и открывает возможность адекватного использования тонких индика-
торов, языка кибернетики и теоретико-информационных мер, но вместе с тем
неизбежно абстрагируется от ее детерминации как системы, порождаемой
жизненными отношениями. Проще говоря, предметная деятельность, как и
психические образы, не производится мозгом, а является его функцией, ко-
торая заключается в их осуществлении посредством органов телесного
субъекта.
Анализ структуры интрацеребральных процессов, их блоков или констел-
ляций представляет собой, как уже было сказано, дальнейшее расчленение
деятельности, ее моментов. Такое расчленение не только возможно, но час-
то и необходимо. Нужно только ясно отдавать себе отчет в том, что оно
переводит исследование деятельности на особый уровень - на уровень изу-
чения переходов от единиц деятельности (действий, операций) к единицам
мозговых процессов, которые их реализуют. Я хочу особенно подчеркнуть,
что речь идет именно об изучении переходов. Это и отличает так называе-
мый микроструктурный анализ предметной деятельности от изучения высшей
нервной деятельности в понятиях физиологических мозговых процессов и их
нейронных механизмов, данные которого могут лишь сопоставляться с соот-
ветствующими психологическими явлениями.
С другой стороны, исследование реализующих деятельность интерцереб-
ральных процессов ведет к демистификации понятия о "психических функци-
ях" в его прежнем, классическом значении - как пучка способностей. Ста-
новится очевидным, что это проявления общих функциональных физиологичес-
ких (психофизиологических) свойств, которые вообще не существуют как от-
дельности. Нельзя же представить себе, например, мнемическую функцию как
отвязанную от сенсорной и наоборот. Иначе говоря, только физиологические
системы функций осуществляют перцептивные, мнемические, двигательные и
другие операции. Но, повторяю, операции не могут быть сведены к этим фи-
зиологическим системам. Операции всегда подчинены объективно-предметным,
т.е. экстрацеребральным отношениям.
По другому очень важному, намеченному еще Л.С.Выготским, пути проник-
новения в структуру деятельности со стороны мозга идут нейрописхология и
патопсихология. Их общепсихологическое значение состоит в том, что они
позволяют увидеть деятельность в ее распаде, зависящем от выключения от-
дельных участков мозга или от характера тех более общих нарушений его
функции, которые выражаются в душевных заболеваниях.
Я остановлюсь только на некоторых данных, полученных в нейропсихоло-
гии. В отличие от наивных психоморфологических представлений, согласно
которым внешне психологические процессы однозначно связаны с функциони-
рованием отдельных мозговых центров (центров речи, письма, мышления в
понятиях и т.д.), нейропсихологические исследования показали, что эти
сложные, общественно-исторические по своему происхождению, прижизненно
формирующиеся процессы имеют динамическую и системную локализацию. В ре-
зультате сопоставительного анализа обширного материала, собранного в
экспериментах на больных с разной локализацией очаговых поражений мозга,
выявляется картина того, как именно "откладываются" в его морфологии
разные "составляющие" человеческой деятельности85.
Таким образом, нейропсихология со своей стороны - т.е. стороны мозго-
вых структур - позволяет проникнуть в "исполнительские механизмы" дея-
тельности.
Выпадение отдельных участков мозга, приводящее к нарушению тех или
иных процессов, открывает и другую возможность: исследовать в этих со-
вершенно эксквизитных условиях их функциональное развитие, которое выс-
тупает здесь в форме их восстановления. Ближайшим образом это относится
к восстановлению внешних и умственных действий, выполнение которых стало
недоступным больному вследствие того, что очаговое поражение исключило
одно из звеньев той или иной осуществляющей их операции. Для того чтобы
обойти предварительно тщательно квалифицированный дефект больного, исс-
ледователь проектирует новый состав операций, способных выполнять данное
действие, а затем активно формирует у него этот состав, в котором пора-
женное звено не участвует, но который зато включает в себя звенья, в
нормальных случаях избыточные или даже отсутствующие. Нет надобности го-
ворить об общепсихологическом значении этого направления исследований,
оно очевидно.
Конечно, и нейропсихологические исследования, так же как и исследова-
ния психофизиологические, необходимо ставят проблему перехода от экстра-
церебральных отношений к интрацеребральным. Как я уже говорил, проблема
эта не может быть решена путем прямых сопоставлений. Ее решение лежит в
анализе движения системы предметной деятельности в целом, в которую
включено и функционирование телесного субъекта - его мозга, его органов
восприятия и движения. Законы, управляющие процессами их функционирова-
ния, конечно, проявляют себя, но лишь до того момента, пока мы не пере-
ходим к исследованию самих реализуемых ими предметных действий или обра-
зов, анализ которых возможен лишь на уровне исследования деятельности
человека, на уровне психологическом.
Не иначе обстоит дело и при переходе от психологического уровня исс-
ледования к собственно социальному: только здесь этот переход к новым,
т.е. социальным, законам происходит как переход от исследования процес-
сов, реализующих отношения индивидов, к исследованию отношений, реализу-
емых из совокупной деятельностью в обществе, развитие которых подчиняет-
ся объективно-историческим законам.
Таким образом, системный анализ человеческой деятельности необходимо
является также анализом по-уровневым. Именно такой анализ и позволяет
преодолеть противопоставление физиологического, психологического и соци-
ального, равно как и сведение одного к другому.

Глава IV
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И СОЗНАНИЕ
1. ГЕНЕЗИС СОЗНАНИЯ
Деятельность субъекта - внешняя и внутренняя - опосредствуется и ре-
гулируется психическим отражением реальности. То, что в предметном мире
выступает для субъекта как мотивы, цели и условия его деятельности,
должно быть им так или иначе воспринято, представлено, понято, удержано
и воспроизведено в его памяти; это же относится к процессам его дея-
тельности и к самому себе - к его состояниям, свойствам, особенностям.
Таким образом, анализ деятельности приводит нас к традиционным темам
психологии. Однако теперь логика исследования оборачивается: проблема
проявления психических процессов превращается в проблему их происхожде-
ния, их порождения теми общественными связями, в которые вступает чело-
век в предметном мире.
Психическая реальность, которая непосредственно открывается нам, -
это субъективный мир сознания. Потребовались века, чтобы освободиться от
отождествления психического и сознательного. Удивительно то многообразие
путей, которые вели к их различению в философии, психологии, физиологии:
достаточно назвать имена Лейбница, Фехнера, Фрейда, Сеченова и Павлова.
Решающий шаг состоял в утверждении идеи о разных уровнях психического
отражения. С исторической, генетической точки зрения это означало приз-
нание существования досознательной психики животных и появления у чело-
века качественно новой ее формы - сознания. Так возникли новые вопросы:
о той объективной необходимости, которой отвечает возникающее сознание,
о том, что его порождает, о его внутренней структуре.
Сознание в своей неопосредственности есть открывающаяся субъекту кар-
тина мира, в которую включен и он сам, его действия и состояния. Перед
неискушенным человеком наличие у него этой субъективной картины не ста-
вит, разумеется, никаких теоретических проблем: перед ним мир, а не мир
и картина мира. В этом стихийном реализме заключается настоящая, хотя и
наивная правда. Другое дело - отождествление психического отражения и
сознания, это не более чем иллюзия нашей интроспекции.
Она возникает из кажущейся неограниченной широты сознания. Спрашивая
себя, сознаем ли мы то или иное явление, мы ставим перед собой задачу на
осознание и, конечно, практически мгновенно решаем ее. Понадобилось
изобрести тахистоскопическую методику, чтобы экспериментально разделить
"поле восприятия" и "поле сознания".
С другой стороны, хорошо известные и легко воспроизводимые в лабора-
торных условиях факты говорят о том, что человек способен осуществлять
сложные приспособительные процессы, управляемые предметами обстановки,
вовсе не отдавая себе отчета в наличии их образа; он обходит препятствия
и даже манипулирует вещами, как бы "не видя" их.
Другое дело, если нужно сделать или изменить вещь по образцу или
изобразить некоторое предметное содержание. Когда я выгибаю из проволоки
или рисую, скажем, пятиугольник, то я необходимо сопоставляю имеющиеся у
меня представление с предметными условиями, с этапами его реализации в
продукте, внутренне примериваю одно к другому, такие сопоставления тре-
буют, чтобы мое представление выступило для меня как бы в одной плоскос-
ти с предметным миром, не сливаясь, однако, с ним. Особенно ясно это в
задачах, для решения которых нужно предварительно осуществить "в уме"
взаимные пространственные смещения образов объектов, соотносимых между
собой; такова, например, задача, требующая мысленного поворачивания фи-
гуры, вписываемой в другую фигуру.
Исторически необходимость такого "предстояния" (презентированности)
психического образа субъекту возникает лишь при переходе от приспособи-
тельной деятельности животных к специфической для человека произ-
водственной, трудовой деятельности. Продукт, к которому теперь стремится
деятельность, актуально еще не существует. Поэтому он может регулировать
деятельность лишь в том случае, если он представлен для субъекта в такой
форме, которая позволяет сопоставить его с исходным материалом (предме-
том труда) и его промежуточными преобразованиями. Более того, психичес-
кий образ продукта как цели должен существовать для субъекта так, чтобы
он мог действовать с этим образом - видоизменять его в соответствии с
наличными условиями. Такие образы и суть сознательные образы, созна-
тельные представления - словом, суть явления сознания.
Сама по себе необходимость возникновения у человека явлений сознания,
разумеется, еще ничего не говорит о процессе из порождения. Она, однако,
ясно ставит задачу исследования этого процесса, задачу, которая в преж-
ней психологии вообще не возникала. Дело в том, что в рамках традицион-
ной диодической схемы объект -> субъект феномен сознания у субъекта при-
нимался без всяких объяснений, если не считать истолкований, допускающих
существование под крышкой нашего черепа некоего наблюдателя, созерцающе-
го картины, которые ткут в мозге нервные физиологические процессы.
Впервые метод научного анализа порождения и функционирования челове-
ческого сознания - общественного и индивидуального - был открыт Марксом.
В результате, как это подчеркивает один из современных авторов, предмет
исследования сознания переместился от субъективного индивида на соци-
альные системы деятельности, так что "метод внутреннего наблюдения и по-
нимающей интроспекции, долгое время монопольно владевший исследованиями
сознания, затрещал по швам"86. На немногих страницах невозможно, разуме-
ется, охватить сколько-нибудь полно даже только главные вопросы марк-
систской теории сознания. Не претендуя на это, я ограничусь лишь некото-
рыми положениями, которые указывают пути решения проблемы деятельности и
сознания в психологии.
Очевидно, что объяснение природы сознания лежит в тех же особенностях
человеческой деятельности, которые создают его необходимость: в ее
объективно-предметном, продуктивном характере.
Трудовая деятельность запечатлевается в своем продукте. Происходит,
говоря словами Маркса, переход деятельности в покоящееся свойство. Пере-
ход этот представляет собой процесс вещественного воплощения предметного
содержания деятельности, которое презентируется теперь субъекту, т.е.
предстает перед ним в форме образа воспринимаемого предмета.
Иначе говоря, в самом первом приближении порождение сознания рисуется
так: представление, управляющее деятельностью, воплощаясь в предмете,
получает свое второе, "объективированное" существование, доступное