Леонтьев А - Деятельность. Сознание. Личность - Скачать бесплатно
чувственному восприятию; в результате субъект как бы видит свое предс-
тавление во внешнем мире; дублицируясь, оно осознается. Схема эта явля-
ется, однако, несостоятельной. Она возвращает нас к прежней субъектив-
но-эмпирической, по сути идеалистической, точке зрения, которая как раз
и выделяет прежде всего то обстоятельство, что указанный переход имеет в
качестве своей необходимой предпосылки сознание - наличие у субъекта
представлений, намерений, мысленных планов, схем или "моделей"; что эти
психические явления и объективируются в деятельности и ее продуктах. Что
же касается самой деятельности субъекта, то, управляемая сознанием, она
выполняет по отношению к его содержанию лишь передаточную функцию и
функцию их "подкрепления - неподкрепления".
Однако главное состоит вовсе не в том, чтобы указать на активную, уп-
равляющую роль сознания. Главная проблема заключается в том, чтобы по-
нять сознание как субъективный продукт, как преобразованную форму прояв-
ления тех общественных по своей природе отношений, которые осуществляют-
ся деятельностью человека в предметном мире.
Деятельность является отнюдь не просто выразителем и переносчиком
психического образа, который объективизируется в ее продукте. В продукте
запечатлевается не образ, а именно деятельность, то предметное содержа-
ние, которое она объективно несет в себе.
Переходы субъект -> деятельность -> предмет образуют как бы круговое
движение, поэтому может казаться безразличным, какое из его звеньев или
моментов взять в качестве исходного. Однако это вовсе не движение в за-
колдованном круге. Круг этот размыкается, и размыкается именно в самой
чувственно-практической деятельности.
Вступая в прямое соприкосновение с предметной действительностью и
подчиняясь ей, деятельность видоизменяется, обогащается, в этой своей
обогащенности она кристаллизируется в продукте. Осуществленная дея-
тельность богаче, истиннее, чем предваряющее ее сознание. При этом для
сознания субъекта вклады, которые вносятся его деятельностью, остаются
скрытыми; отсюда и происходит, что сознание может казаться основой дея-
тельности.
Выразим это иначе. Отражение продуктов предметной деятельности, реа-
лизующей связи, отношения общественных индивидов выступают для них как
явления их сознания. Однако в действительности за этими явлениями лежат
упомянутые объективные связи и отношения общественных индивидов выступа-
ют для них как явления их сознания. Однако в действительности за этими
явлениями лежат упомянутые объективные связи и отношения, хотя и не в
явной, а в снятой, скрытой от субъекта форме. Вместе с тем явления соз-
нания составляют реальный момент в движении деятельности. В этом и зак-
лючается их не "эпифеноменальность", их существенность. Как верно отме-
чает В.П.Кузьмин, сознательный образ выступает в функции идеальной меры,
которая овеществляется в деятельности87.
Подход к сознанию, о котором идет речь, в корне меняет постановку
важнейшей для психологии проблемы - проблемы соотношения субъективного
образа и внешнего предмета. Он уничтожает ту мистификацию этой проблемы,
которую создает в психологии многократно упомянутый мною постулат непос-
редственности. Ведь если исходить из допущения, что внешние воздействия
непосредственно вызывают в нас, в нашем мозге, субъективный образ, то
тотчас встает вопрос, как же происходит, что образ этот выступает как
существующий вне нас, вне нашей субъективности - в координатах внешнего
мира.
В рамках постулата непосредственности ответить на этот вопрос можно,
только допустив процесс вторичного, так сказать, проецирования психичес-
кого образа вовне. Теоретическая несостоятельность такого допущения оче-
видна88; к тому же оно находится в явном противоречии с фактами, которые
свидетельствуют о том, что психический образ с самого начала уже "отне-
сен" к внешней по отношению к мозгу субъекта реальности и что он не про-
ецируется во внешний мир, а, скорее вычерпывается из него89. Конечно,
когда я говорю о "вычерпывании", то это не более чем метафора. Она, од-
нако, выражает реальный, доступный научному исследованию процесс - про-
цесс присвоения субъектом предметного мира в его идеальной форме, в фор-
ме сознательного отражения.
Этот процесс первоначально возникает в той же системе объективных от-
ношений, в которой происходит переход предметного содержания деятельнос-
ти в ее продукт. Но для того чтобы процесс этот реализовался, недоста-
точно, чтобы продукт деятельности, впитавший ее в себя, предстал перед
субъектом своими вещественными свойствами; должна произойти такая его
трансформация, в результате который он мог бы выступить как познаваемый
субъектом, т.е. идеально. Трансформация эта происходит посредством функ-
ционирования языка, являющегося продуктом и средством общения между со-
бой участников производства. Язык несет в своих значениях (понятиях) то
или другое предметное содержание, но содержание, полностью освобожденное
от своей вещественности. Так, пища является, конечно, вещественным пред-
метом, значение же слова "пища" не содержит в себе ни грамма пищевого
вещества. При этом и сам язык тоже имеет свое вещественное существова-
ние, свою материю; однако язык, взятый по отношению к означаемой ре-
альности, является лишь формой ее бытия, как и те вещественные мозговые
процессы индивидов, которые реализуют ее осознание90.
Итак, индивидуальное сознание как специфически человеческая форма
субъективного отражения объективной реальности может быть понято только
как продукт тех отношений и опосредствований, которые возникают в ходе
становления и развития общества. Вне системы этих отношений (и вне об-
щественного сознания) существование индивидуальной психики в форме соз-
нательного отражения, сознательных образов невозможно.
Для психологии ясное понимание этого тем более важно, что она до сих
пор окончательно не отрешилась в объяснения явлений сознания от наивного
антропологизма. Даже деятельностный подход в психологическом изучении
явлений сознания позволяет понять их лишь при том неприменном условии,
что сама деятельность человека рассматривается как процесс, включенный в
систему отношений, осуществляющий его общественное бытие, которое есть
способ его существования также и в качестве природного, телесного су-
щества.
Конечно, указанные условия и отношения, порождающие человеческое соз-
нание, характеризуют его лишь на самых ранних этапах. Впоследствии в
связи с развитием материального производства и общения, выделением, а
потом и обособлением духовного производства и происходящей технизации
языка сознание людей освобождается от прямой связи с их непосредствен-
но-практической трудовой деятельностью. Круг сознаваемого все более рас-
ширяется, так что сознание становится у человека универсальной, хотя и
не единственной, формой психического отражения. Оно претерпевает при
этом ряд радикальных изменений.
Первоначальное сознание существует лишь в форме психического образа,
открывающего субъекту окружающий его мир, деятельность же по - прежнему
остается практической, внешней. На более позднем этапе предметом созна-
ния становится также и деятельность: осознаются действия других людей, а
через них и собственные действия субъекта. Теперь они коммуницируются,
означаясь с помощью жестов или звуковой речи. Это и является предпосыл-
кой порождения внутренних действий и операций, протекающих в уме, в
"плане сознания". Сознание-образ становится также сознанием-дея-
тельностью. Именно в этой своей полноте сознание и начинает казаться
эмансипированным от внешней, чувственно -практической деятельности и бо-
лее того - управляющим ею.
Другое капитальное изменение, претерпеваемое сознанием в ходе истори-
ческого развития, состоит в разрушении первоначальной слитности сознания
трудового коллектива и сознания образующих его индивидов. Это происходит
в силу того, что осознаваемым становится широкий круг явлений, включаю-
щий в себя также явления, принадлежащие к сфере таких отношений индиви-
дов, которые составляют особенное в жизни каждого их них. При этом клас-
совое расслоение общества приводит к тому, что люди оказываются в неоди-
наковых, противопоставленных друг другу отношениях к средствам произ-
водства и общественному продукту; соответственно и их сознание испытыва-
ет на себе влияние этой неодинаковости, этой противопоставленности.
Вместе с тем вырабатываются идеологические представления, которые вклю-
чаются в процесс осознания конкретными индивидами их реальных жизненных
отношений.
Возникает сложнейшая картина внутренних связей, переплетений и взаи-
мопереходов, порождаемая развитием внутренних противоречий, которые в
своем абстрактном виде выступают уже при анализе самых простых отноше-
ний, характеризующих систему человеческой деятельности. На первый взгляд
погружение исследования в эту сложнейшую картину может казаться уводящим
от задач конкретно-психологического изучения сознания, к подмене психо-
логии социологией. Но это вовсе не так. Напротив, психологические осо-
бенности индивидуального сознания только и могут быть поняты через их
связи с темы общественными отношениями, в которые вовлечен индивид.
2. ЧУВСТВЕННАЯ ТКАНЬ СОЗНАНИЯ
Развитое сознание индивидов характеризуется своей психологической
многомерностью.
В явлениях сознания мы обнаруживаем прежде всего их чувственную
ткань. Эта ткань и образует чувственный состав конкретных образов ре-
альности, актуально воспринимаемой или всплывающей в памяти, относимой к
будущему или даже только воображаемой. Образы эти различаются по своей
модальности, чувственному тону, степени ясности, большей или меньшей ус-
тойчивости и т.д. Обо всем этот написаны многие тысячи страниц. Однако
эмпирическая психология постоянно обходила важнейших с точки зрения
проблемы сознания вопрос: о той особой функции, которую выполняют в соз-
нании его чувственные элементы. Точнее, этот вопрос растворялся в кос-
венных проблемах, таких, как проблема осмысленности восприятия или проб-
лема роли речи (языка) в обобщении чувственных данных.
Особая функция чувственных образов сознания состоит в том, что они
придают реальность сознательной картине мира, открывающейся субъекту,
Что, иначе говоря, именно благодаря чувственному содержанию сознания мир
выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его созна-
ния - как объективное "поле" и объект его деятельности.
Это утверждение может показаться парадоксальным, потому что исследо-
вания чувственных явлений издавна исходили из позиций, приводивших, нао-
борот, к идее об их "чистой субъективности", "иероглифичности". Соот-
ветственно, чувственное содержание образов представлялось не как осу-
ществляющее непосредственную связь сознания с внешним миром91, а, ско-
рее, как отгораживающее от него.
В послегельмгольцевский период экспериментальное изучение процессов
перцепции ознаменовалось огромными успехами, так что психология восприя-
тия наводнена сейчас великим множеством разнообразных фактов и частных
гипотез. Но вот что удивительно: несмотря на эти успехи, теоретическая
позиция Гельмгольца осталась непоколебленной.
Правда, в большинстве психологических работ она присутствует невиди-
мо, за кулисами. Лишь немногие обсуждают ее серьезно и открыто, как,
например, Р.Грегори - автор самых, пожалуй, увлекательных современных
книг о зрительном восприятии92.
Сила позиции Гельмгольца в том, что, изучая физиологию зрения, он по-
нял невозможность вывести образы предметов непосредственно из ощущений,
отождествить их с теми "узорами", которые световые лучи рисуют на сет-
чатке глаза. В рамках понятийного строя естествознания того времени ре-
шение проблемы, предложенное Гельмгольцем (а именно, что к работе орга-
нов чувств необходимо присоединяется работа мозга, строящего по сенсор-
ным намекам гипотезы о предметной действительности), было единственно
возможным.
Дело в том, что предметные образы сознания мыслились как некоторые
психические вещи, зависящие от других вещей, составляющих из внешнюю
причину. Иначе говоря, анализ шел в плоскости двоякой абстракции, кото-
рая выражалась, с одной стороны, в изъятии сенсорных процессов их систе-
мы деятельности субъекта, а с другой - в изъятии чувственных образов из
системы человеческого сознания. Сама идея системности объекта научного
познания оставалась неразработанной.
В отличие от подхода, рассматривающего явления в их изолированности,
системный анализ сознания требует исследовать "образующие" сознания в их
внутренних отношениях, порождаемых развитием форм связи субъекта с
действительностью, и, значит, прежде всего со стороны той функции, кото-
рую каждое из них выполняет в процессах презентирования (представленнос-
ти) субъекту картины мира.
Чувственные содержания, взятые в системе сознания, не открывают прямо
своей функции, субъективно она выражается лишь косвенно - в безотчетном
переживании "чувства реальности". Однако она тотчас обнаруживает себя,
как только возникает нарушение или извращение рецепции внешних воз-
действий. Так как свидетельствующие об этом факты имеют для психологии
сознания принципиальное значение, то я приведу некоторые из них.
Очень яркое проявление функции чувственных образов в сознании ре-
ального мира мы наблюдали в исследовании восстановления предметных
действий у раненых минеров, полностью ослепших и одновременно потерявших
кисти обеих рук. Так как у них была произведена восстановительная хирур-
гическая операция, связанная с массивным смещением мягких тканей предп-
лечий, то они утрачивали также и возможность осязательного восприятия
предметов руками (явление асимболии). Оказалось, что при невозможности
зрительного контроля эта функция у них не восстанавливалась, соот-
ветственно у них не восстанавливались и предметные ручные движения. В
результате через несколько месяцев после ранения у больных появлялись
необычные жалобы: несмотря на ничем не затрудненное речевое общение с
окружающими и при полной сохранности умственных процессов, внешний пред-
метный мир постепенно становился для них "исчезающим". Хотя словесные
понятия (значения слов) сохраняли у них свои логические связи, они, од-
нако, постепенно утрачивали свою предметную отнесенность. Возникала по-
истине трагическая картина разрушения у больных чувства реальности. "Я
обо всем как читал, а не видел... Вещи от меня все дальше" - так описы-
вает свое состояние один из ослепших ампутантов. Он жалуется, что когда
с ним здороваются, "то как будто и человека нет"93.
Сходные явления потери чувства реальности наблюдаются и у нормальных
испытуемых в условиях искусственной инверсии зрительных впечатлений. Еще
в конце прошлого столетия Стреттон в своих классических опытах с ношени-
ем специальных очков, переворачивающих изображение на сетчатке, отмечал,
что при этом возникает переживание нереальности воспринимаемого мира94.
Требовалось понять суть тех качественных перестроек зрительного обра-
за, которые открываются субъекту в виде переживания нереальности зри-
тельной картины. В дальнейшем были обнаружены такие особенности инверти-
рованного зрения, как трудность идентификации знакомых предметов95 и
особенно человеческих лиц96, его аконстантность97 и т.п.
Отсутствие прямой отнесенности инвертированного зрительного образа к
объективному предметному миру свидетельствует о том, что на уровне реф-
лектирующего сознания субъект способен дифференцировать восприятие ре-
ального мира и свое внутреннее феноменальное поле. Первое представлено
сознательными "значимыми" образами, второе - собственно чувственной
тканью. Иначе говоря, чувственная ткань образа может быть представлена в
сознании двояко: либо как то, в чем существует для субъекта предметное
содержание (и это составляет обычное, "нормальное" явление), либо сама
по себе. В отличие от нормальных случаев, когда чувственная ткань и
предметное содержание слиты между собой, их несовпадение обнаруживается
либо в результате специально направленной интроспекции98, либо в особых
экспериментальных условиях - особенно отчетливо в опытах с длительной
адаптацией к инвертированному зрению99. Сразу после надевания инвертиру-
ющих призм субъекту презентируется лишь чувственная ткань зрительного
образа, лишенная предметного содержания. Дело в том, что при восприятии
мира через меняющие проекцию оптические устройства видимые образы транс-
формируются в сторону их наибольшего правдоподобия; другими словами, при
адаптации к оптическим искажениям происходит не просто иное "декодирова-
ние" проекционного образа, а сложный процесс построения воспринимаемого
предметного содержания, имеющего определенную предметную логику, отлич-
ную от "проекционной логики" сетчаточного образа. Поэтому невозможность
восприятия предметного содержания в начале хронического эксперимента с
инверсией связана с тем, что в сознании субъекта образ представлен лишь
его чувственной тканью. В дальнейшем же перцептивная адаптация соверша-
ется как своеобразный процесс восстановления предметного содержания зри-
тельного образа в его инвертированной чувственной ткани100.
Возможность дифференцирования феноменального поля и предметных "зна-
чимых" образов, по-видимому, составляет особенность только человеческого
сознания, благодаря которой человек освобождается от рабства чувственных
впечатлений, когда они извращаются случайными условиями восприятия. Лю-
бопытны в этой связи эксперименты с обезьянами, которым надевали очки,
инвертирующие сетчаточный образ; оказалось, что, в отличие от человека,
у обезьяны это полностью разрушает их поведение и они впадают на дли-
тельный срок в состояние инактивности101.
Я мог привести здесь лишь немногие данные, касающиеся того особенного
вклада, который чувственность вносит в индивидуальное сознание; были,
например, вовсе упущены некоторые важные факты, полученные в условиях
длительной сенсорной депривации102. Но и сказанного достаточно, чтобы
поставить вопрос, центральный для дальнейшего анализа рассматриваемой
проблемы.
Глубокая природа психических чувственных образов состоит в их пред-
метности, в том, что они порождаются в процессах деятельности, практи-
чески связывающей субъекта с внешним предметным миром. Как бы ни услож-
нялись эти связи и реализующие их формы деятельности, чувственные образы
сохраняют свою изначальную предметную отнесенность.
Конечно, когда мы сопоставляем с огромным богатством познавательных
результатов мыслительной человеческой деятельности те вклады, которые
непосредственно вносит в него наша чувственность, то прежде всего броса-
ется в глаза их крайняя ограниченность, почти ничтожность; к тому же об-
наруживается, что чувственные впечатления постоянно вступают в противо-
речие с более полным знанием. Отсюда и возникает идея, что чувственные
впечатления служат лишь толчком, приводящим в действие наши познава-
тельные способности, и что образы предметов порождаются внутренними мыс-
лительными - бессознательными или сознательными - операциями, что, иначе
говоря, мы не воспринимали бы предметного мира, если бы не мыслили его.
Но как могли бы мы мыслить этот мир, если бы он первоначально не откры-
вался нам именно в своей чувственно данной предметности?
3. ЗНАЧЕНИЕ КАК ПРОБЛЕМА ПСИХОЛОГИИ СОЗНАНИЯ
Чувственные образы представляют всеобщую форму психического отраже-
ния, порождаемого предметной деятельностью субъекта. Однако у человека
чувственные образы приобретают новое качество, а именно свою означен-
ность. Значения и являются важнейшими "образующими" человеческого созна-
ния.
Как известно, выпадение у человека даже главных сенсорных систем -
зрения и слуха - не уничтожает сознания. Даже у слепоглухонемых детей в
результате овладения ими специфически человеческими операциями предмет-
ного действия и языком (что, понятно может происходить лишь в условиях
специального воспитания) формируется нормальное сознание, отличающееся
от сознания видящих и слышащих людей только своей крайне бедной
чувственной тканью103. Другое дело, когда в силу тех или иных обстоя-
тельство "гоминизация" деятельности и общения не происходит. В этом слу-
чае, несмотря на полную сохранность сенсомоторной сферы, сознание не
возникает. Это явление (назовем его "феноменом Каспара Гаузера") сейчас
широко известно.
Итак, значения преломляют мир в сознании человека. Хотя носителем
значений является язык, но язык не демиург значений. За языковыми значе-
ниями скрываются общественно выработанные способы (операции) действия, в
процессе которых люди изменяют и познают объективную реальность. Иначе
говоря, в значениях представлена преобразованная и свернутая в материи
языка идеальная форма существования предметного мира, его свойств, свя-
зей и отношений, раскрытых совокупной общественной практикой. Поэтому
значения сами по себе, т.е. в абстракции от их функционирования в инди-
видуальном сознании, столь же "не психологичны", как и та общественно
познанная реальность, которая лежит за ними104.
Значения составляют предмет изучения в лингвистике, семиотике, логи-
ке. Вместе с тем в качестве одной из "образующих" индивидуальное созна-
ние они необходимо входят в круг проблем психологии. Главная трудность
психологической проблемы значения состоит в том, что в ней воспроизво-
дятся все те противоречия, на которые наталкивается более широкая проб-
лема соотношения логического и психологического в мышлении, логике и
психологии понятия.
В рамках субъективно-эмпирической психологии эта проблема решалась в
том смысле, что понятия (resp. - словесные значения) являются психологи-
ческим продуктом - продуктом ассоциирования и генерализации впечатлений
в сознании индивидуального субъекта, результаты которых закрепляются за
словами. Эта точка зрения нашла, как известно, свое выражение не только
в психологии, но и в концепциях, психологизирующих логику.
Другая альтернатива заключается в признании, что понятия и операции с
понятиями управляются объективными логическими законами; что психология
имеет дело только с отклонениями от этих законов, которые наблюдается в
примитивном мышлении, в условиях патологии или при сильных эмоциях; что,
наконец, в задачу психологии входит изучение онтогенетического развития
понятий и мышления. Исследование этого процесса и заняло в психологии
мышления главное место. Достаточно указать на труды Пиаже, Выготского и
на многочисленные светские и зарубежные работы по психологии обучения.
Исследования формирования у детей понятий и логических (умственных)
операций внесли очень важный вклад в науку. Было показано, что понятия
отнюдь не формируются в голове ребенка по типу образования чувственных
генерических образов, а представляют собой результат процесса присвоения
"готовых", исторически выработанных значений и что процесс этот происхо-
дит в деятельности ребенка, в условиях общения с окружающими людьми.
Обучаясь выполнению тех или иных действий, он овладевает соответствующи-
ми операциями, которые в их сжатой, идеализированной форме и представле-
ны в значении.
Само собой разумеется, что первоначально процесс овладения значениями
происходит во внешней деятельности ребенка с вещественными предметами и
в симпраксическом общении. На ранних стадиях ребенок усваивает конкрет-
ные, непосредственно предметно отнесенные значения; впоследствии ребенок
овладевает также и собственно логическими операциями, но тоже в их внеш-
ней, экстериоризированной форме - ведь иначе они вообще не могут быть
коммуницированы. Интериоризуясь, они образуют отвлеченные значения, по-
нятия, а их движение составляет внутреннюю умственную деятельность, дея-
тельность "в плане сознания".
Этот процесс подробно изучался в последние годы Гальпериным, который
выдвинул стройную теорию, названную им "теорией поэтапного формирования
умственных действий и понятий"; одновременно им развивалась концепция об
ориентировочной основе действий, о ее особенностях и о соответствующих
ей типах обучения105.
Теоретическая и практическая продуктивность этих и идущих вслед за
ними многочисленных исследований является бесспорной. Вместе с тем проб-
лема, которой они посвящены, была с самого начала жестко ограничена; это
проблема целенаправленного, "не стихийного" формирования умственных про-
цессов по извне заданным "матрицам" - "параметрам". Соответственно, ана-
лиз сосредоточился на выполнении заданных действий; что же касается их
порождения, т.е. процесса целеобразования и мотивации деятельности (в
данном случае учебной), которую они реализуют, то это осталось за преде-
лами прямого исследования. Понятно, что при этом условии нет никакой не-
обходимости различать в системе деятельности собственно действия и спо-
собы их выполнения, не возникает необходимости системного анализа инди-
видуального сознания.
Сознание как форма психического отражения, однако, не может быть све-
дено к функционированию усвоенных извне значений, которые, развертыва-
ясь, управляют внешней и внутренней деятельностью субъекта. Значения и
свернутые в них операции сами по себе, т.е. в своей абстракции от внут-
ренних отношений системы деятельности и сознания, вовсе не являются
предметом психологии. Они становятся им, лишь будучи взяты в этих отно-
шениях, в движении их системы.
Это вытекает из самой природы психического. Как уже говорилось, пси-
хическое отражение возникает в результате раздвоения жизненных процессов
субъекта на процессы, осуществляющие его прямые биотические отношения, и
"сигнальные" процессы, которые опосредствуют их; развитие внутренних от-
ношений, порождаемых этим раздвоением, и находит свое выражение в разви-
тии структуры деятельности, а на этой основе - также в развитии форм
психического отражения. В дальнейшем, на уровне человека, происходит та-
кая трансформация этих форм, которая приводит к тому, что, фиксируясь в
языке (языках), они приобретают квазисамостоятельное существование в ка-
честве объективных идеальных явлений. При этом они постоянно воспроизво-
дятся процессами, совершающимися в головах конкретных индивидов. Послед-
нее и составляет внутренний "механизм" их передачи от поколения к поко-
лению и условие их обогащения посредством индивидуальных вкладов.
Здесь мы вплотную подходим к проблеме, которая является настоящим
камнем преткновения для психологического анализа сознания. Это проблема
особенностей функционирования знаний, понятий, мысленных моделей, с од-
ной стороны, в системе отношений общества, в общественном сознании, а с
другой - в деятельности индивида, реализующей его общественные связи, в
его сознании.
Как уже говорилось, сознание обязано своим возникновением происходя-
щему в труде выделению действий, познавательные результаты которых
абстрагируются от живой целостности человеческой деятельности и идеали-
зируются в форме языковых значений. Коммуницируясь, они становятся дос-
тоянием сознания индивидов. При этом они отнюдь не утрачивают своей
абстрагированности; они несут в себе способы, предметные условия и ре-
зультаты действий, независимо от субъективной мотивации деятельности лю-
дей, в которой они формируются. На ранних этапах, когда еще сохраняется
общность мотивов деятельности участников коллективного труда, значения
как явления индивидуального сознания находятся в отношениях прямой адек-
ватности. Это отношения, однако, не сохраняется. Оно разлагается вместе
с разложением первоначальных отношений индивидов к материальным условиям
и средствам производства, возникновением общественного разделения труда
и частной собственности106. В результате общественно выработанные значе-
ния начинают жить в сознании индивидов как бы двойной жизнью. Рождается
еще одно внутреннее отношение, еще одно движение значений в системе ин-
дивидуального сознания.
Это особое внутреннее отношение проявляет себя в самых простых психо-
логических фактах. Так, например, все учащиеся постарше, конечно, отлич-
но понимают значение экзаменационной отметки и вытекающих из нее
следствий. Тем не менее отметка может выступить для сознания каждого из
них существенно по-разному: скажем, как шаг (или препятствие) на пути к
избранной профессии, или как способ утверждения себя в глазах окружаю-
щих, или, может быть, как-нибудь еще иначе. Вот это - то обстоятельство
и ставит психологию перед необходимостью различать сознаваемое объектив-
ное значение и его значение для субъекта. Чтобы избежать удвоения терми-
нов, я предпочитаю говорить в последнем случае о личностном смысле. Тог-
да приведенный пример может быть выражен так: значение отметки способно
приобретать в сознании учащихся разный личностный смысл.
Хотя предложенное мною понимание соотношения понятий значения и смыс-
ла было неоднократно пояснено, оно все же нередко интерпретируется со-
вершенно неправильно. По-видимому, нужно вернуться к анализу понятия
личностного смысла еще раз.
Прежде всего несколько слов об объективных условиях, приводящих к
дифференциации в индивидуальном сознании значений и смыслов. В своей из-
вестной статье, посвященной критике А.Вагнера, Маркс отмечает, что прис-
ваемые людьми предметы внешнего мира первоначально словесно обозначались
ими как средства удовлетворения их потребностей, как то, что является
для них "благами". "...Они приписывают предмету характер полезности, как
будто присущий самому предмету"107, - говорит Маркс. Эта мысль оттеняет
очень важную черту сознания на ранних этапах развития, а именно, что
предметы отражаются в языке и сознании слитно с конкретизованными (оп-
редмеченными) в них потребностями людей. Однако в дальнейшем эта слит-
ность разрушается. Неизбежность ее разрушения заложена в объективных
противоречиях товарного производства, которое порождает противополож-
ность конкретного и абстрактного труда, ведет к отчуждению человеческой
деятельности.
Эта проблема неизбежно возникает перед анализом, понимающим всю огра-
ниченность представления о том, что значения в индивидуальном сознании
являются лишь более или менее полными и совершенными проекциями "надын-
дивидуальных" значений, существующих в данном обществе. Она отнюдь не
снимается и ссылками на тот факт, что значения преломляются конкретными
особенностями индивида, его прежним опытом, своеобразием его установок,
темперамента и т.д.
Проблема, о которой идет речь, возникает из реальной двойственности
существования значений для субъекта. Последняя состоит в том, что значе-
ния выступают перед субъектом и в своем независимом существовании - в
качестве объектов его сознания и вместе с тем в качестве способов и "ме-
ханизма" осознания, т.е. функционируя в процессах, презентирующих объек-
тивную действительность. В этом функционировании значения необходимо
вступают во внутренние отношения, которые связывают их с другими "обра-
зующими" индивидуального сознания; в этих внутренних отношениях они
единственно и обретают свою психологическую характеристику.
Выразим это иначе. Когда в психическое отражение мира индивидуальным
субъектом вливаются идеализированные в значениях продукты обществен-
но-исторической практики, то они приобретают новые системные качества.
Раскрытие этих качеств и составляет одну из задач психологической науки.
Наиболее трудный пункт создается здесь тем, что значения ведут двой-
ную жизнь. Они производятся обществом и имеют свою историю в развитии
языка, в развитии форм общественного сознания; в них выражается движение
человеческой науки и ее познавательных средств, а также идеологических
представлений общества - религиозных, философских, политических. В этом
объективном своем бытии они подчиняются общественно-историческим законам
и вместе с тем внутренней логике своего развития.
При всем неисчерпаемом богатстве, при всей многосторонности этой жиз-
ни значений (подумать только - все науки занимаются ею!) в ней остается
полностью скрытой другая их жизнь, другое их движение - их функциониро-
вание в процессах деятельности и сознания конкретных индивидов, хотя
посредством этих процессов они только и могут существовать.
В этой второй своей жизни значения индивидуализируются и "субъективи-
руются", но лишь в том смысле, что непосредственно их движение в системе
отношений общества в них уже не содержится; они вступают в иную систему
отношений, в иное движение. Но вот что замечательно: они при этом отнюдь
не утрачивают своей общественно-исторической природы, своей объективнос-
ти.
Одна из сторон движения значений в сознании конкретных индивидов сос-
тоит в том "возвращении" их к чувственной предметности мира, о котором
шла речь выше. В то время как в своей абстрактности, в своей "надындиви-
дуальности" значения безразличны к формам чувственности, в которых мир
открывается конкретному субъекту (можно сказать, что сами по себе значе-
ния лишены чувственности), их функционирование в осуществлении его ре-
альных жизненных связей необходимо предполагает их отнесенность к
чувственным впечатлениям. Конечно, чувственно-предметная отнесенность
значений в сознании субъекта может быть не прямой, она может реализо-
ваться через как угодно сложные цепи свернутых в них мыслительных опера-
ций, особенно когда значения отражают действительность, которая выступа-
ет лишь в своих отдаленных косвенных формах. Но в нормальных случаях эта
отнесенность всегда существует и исчезает только в продуктах их движе-
ния, в их экстериоризациях.
Другая сторона движения значений в системе индивидуального сознания
состоит в той особой их субъективности, которая выражается в приобретае-
мой ими пристрастности. Сторона эта, однако, открывает себя лишь при
анализе внутренних отношений, связывающих значения с еще одной "образую-
щей" сознания - личностным смыслом.
4. ЛИЧНОСТНЫЙ СМЫСЛ
Психология издавна описывала субъективность, пристрастность челове-
ческого сознания. Ее проявления видели в избирательности внимания, в
эмоциональной окрашенности представлений, в зависимости познавательных
процессов от потребностей и влечений. В свое время Лейбниц выразил эту
зависимость в известном афоризме: "...если бы геометрия так же противо-
речила нашим страстям и нашим интересам, как нравственность, то мы бы
также спорили против нее и нарушали ее вопреки всем доказательствам Эвк-
лида и Архимеда..."108
Трудности заключались в психологическом объяснении пристрастности
сознания. Явления сознания казались имеющими двойную детерминацию -
внешнюю и внутреннюю. Соответственно, они трактовались как якобы принад-
лежащие к двум разным сферам психики: сфере познавательных процессов и
сфере потребностей, аффективности. Проблема соотношения этих сфер - ре-
шалась ли она в духе рационалистических концепций или в духе психологии
глубинных переживаний - неизменно интерпретировалась с антропологической
точки зрения, с точки зрения взаимодействия разных по своей природе фак-
торов-сил.
Однако действительная природа как бы двойственности явлений индивиду-
ального сознания лежит не в их подчиненности этим независимым факторам.
Не будем вдаваться здесь в те особенности, которые отличают в этом
отношении различные общественно-экономические формации. Для общей теории
индивидуального сознания главное состоит в том, что деятельность конк-
ретных индивидов всегда остается "втиснутой" (insere) в наличные формы
проявления этих объективных противоположностей, которые и находят свое
косвенное феноменальное выражение в их сознании, в его особом внутреннем
движении.
Деятельность человека исторически не меняет своего общего строения,
своей "макроструктуры". На всех этапах исторического развития она осу-
ществляется сознательными действиями, в которых совершается переход це-
лей в объективные продукты, и подчиняется побуждающим ее мотивам. Что
радикально меняется, так это характер отношений, связывающих между собой
цели и мотивы деятельности.
Эти отношения и являются психологически решающими. Дело в том, что
для самого субъекта осознание и достижение им конкретных целей, овладе-
ние средствами и операциями действия есть способ утверждения его жизни,
удовлетворения и развития его материальных и духовных потребностей, оп-
редмеченных и трансформированных в мотивах его деятельности. Безразлич-
но, осознаются или не осознаются субъектом мотивы, сигнализируют ли они
о себе в форме переживаний интереса, желания или страсти; их функция,
взятая со стороны сознания, состоит в том, что они как бы "оценивают"
жизненное значение для субъекта объективных обстоятельств и его действий
в этих обстоятельствах, придают им личностный смысл, который прямо не
совпадает с понимаемым объективным их значением. При определенных усло-
виях несовпадение смыслов и значений в индивидуальном сознании может
приобретать характер нестоящей чуждости между ними, даже их противопос-
тавленности.
В товарном обществе эта чуждость возникает необходимо и притом у лю-
дей, стоящих на обоих общественных полюсах. Наемный рабочий, конечно,
отдает себе отчет в производимом им продукте, иначе говоря, он выступает
перед ним в его объективном значении (Bedeutung), по крайней мере в пре-
делах, необходимых для того, чтобы он мог разумно выполнять свои трудо-
вые функции. Но смысл (Sinn) его труда для него самого заключается не в
этом, а в заработке, ради которого он работает. "Смысл двенадцатичасово-
го труда заключается для него не в том, что он ткет, прядет, сверлит и
т.д., а в том, что это - способ заработка, который дает ему возможность
поесть, пойти в трактир, поспать"109. Эта отчужденность проявляется и на
противоположном общественном полюсе: для торговцев минералами, замечает
Маркс, минералы не имеют смысла минералов110.
Уничтожение отношений частной собственности уничтожает эту противо-
поставленность значений и смыслов в сознании индивидов; их несовпадение,
однако, сохраняется.
Необходимость их несовпадения заложена уже в глубокой предыстории че-
ловеческого сознания, в существовании у животных двух видов чувственнос-
ти, опосредствующих их поведение в предметной среде. Как известно, восп-
риятие животных ограничено воздействиями, сигнально связанными с удов-
летворением их потребностей, хотя бы только эвентуально, в возможнос-
ти111. Но потребности могут осуществлять функцию психической регуляции,
лишь выступая в форме побуждающих объектов (и, соответственно, средств
овладения ими или защиты от них). Иначе говоря, в чувственности животных
внешние свойства объектов и их способность удовлетворять те или иные
потребности не отделяются друг от друга. Вспомним: собака в ответ на
воздействие условного пищевого раздражителя рвется к нему, лижет его112.
Однако неотделимость восприятия животными внешнего облика объектов от
его потребностей вовсе не означает их совпадения. Напротив, в ходе эво-
люции их связи становятся все более подвижными и до чрезвычайности ус-
ложняются, сохраняется лишь невозможность их обособления. Они разделяют-
ся только на уровне человека, когда во внутренние связи обеих этих форм
чувственности вклиниваются словесные значения.
Я говорю, что значения вклиниваются (хотя, может быть, лучше было бы
сказать "вступают" или "погружаются"), единственно для того, чтобы за-
острить проблему. В самом деле: ведь в своей объективности, т.е. как яв-
ления общественного сознания, значения преломляют для индивида объекты
независимо от их отношения к его жизни, к его потребностям и мотивам.
Даже для сознания утопающего соломинка, за которую он хватается, все же
сохраняет свое значение соломинки; другое дело, что эта соломинка -
пусть только иллюзорно - приобретает в этот момент для него смысл спаса-
ющей его жизнь.
Хотя на первоначальных этапах формирования сознания значения выступа-
ют слитно с личностными смыслами, однако в этой слитности имплицитно уже
содержится их несовпадение, которое далее неизбежно приобретает и свои
открытые, эксплицированные формы. Последнее и делает необходимым выде-
лять в анализе личностный смысл в качестве еще одной образующей систему
индивидуального сознания. Они-то и создают тот "утаенный", по выражению
Л.С.Выготского, план сознания, который столь часто интерпретируется в
психологии не как формирующийся в деятельности субъектов, в развитии ее
мотивации, а как якобы непосредственно выражающий изначально заключенные
в самой природе человека внутренние движущие им силы.
В индивидуальном сознании извне усваиваемые значения действительно
как бы раздвигают и одновременно соединяют между собой оба вида
чувственности - чувственные впечатления внешней реальности, в которой
протекает его деятельность, и формы чувственного переживания ее мотивов,
удовлетворения или не удовлетворения скрывающихся за ними потребностей.
В отличие от значений личностные смыслы, как и чувственная ткань соз-
нания, не имеют своего "надындивидуального", своего "не психологическо-
го" существования. Если внешняя чувственность связывает в сознании
субъекта значения с реальностью объективного мира, то личностный смысл
связывает их с реальностью самой его жизни в этом мире, с ее мотивами.
Личностный смысл и создает пристрастность человеческого сознания.
Выше говорилось о том, что в индивидуальном сознании значения "психо-
логизируются", возвращаясь к чувственно данной человеку реальности мира.
Другим, и притом решающим, обстоятельством, превращающим значения в пси-
хологическую категорию, является то, что, функционируя в системе индиви-
дуального сознания, значения реализуют не самих себя, а движение вопло-
щающего в них себя личностного смысла - этого для-себя-бытия конкретного
субъекта.
Психологически, т.е. в системе сознания субъекта, а не в качестве его
предмета или продукта, значения вообще не существуют иначе, как реализуя
те или иные смыслы, так же как его действия и операции не существуют
иначе, как реализуя ту или иную его деятельность, побуждаемую мотивом,
потребностью. Другая сторона состоит в том, что личностный смысл - это
всегда смысл чего-то: "чистый", непредметный смысл есть такая же бесс-
мыслица, как и непредметное существо.
Воплощение смысла в значениях - это глубоко интимный, психологически
содержательный, отнюдь не автоматически и одномоментально происходящий
процесс. В творениях художественной литературы, в практике морального и
политического воспитания этот процесс выступает во всей своей полноте.
Научная психология знает этот процесс только в его частных выражениях: в
явлениях "рационализации" людьми их действительных побуждений, в пережи-
вании муки перехода от мысли к слову ("Я слово позабыл, что я хотел ска-
зать, и мысль бесплотная в чертог теней вернется", - цитирует поэта
Л.С.Выготский).
В своих наиболее обнаженных формах процесс, о котором идет речь, выс-
тупает в условиях классового общества, борьбы идеологий. В этих условиях
личностные смыслы, отражающие мотивы, порождаемые действительными жиз-
ненными отношениями человека, могут не найти адекватно воплощающих их
объективных значений, и тогда они начинают жить как бы в чужих одеждах.
Нужно представить себе капитальное противоречие, которое порождает это
явление. Ведь в отличие от бытия общества, бытие индивида не является
"самоговорящим", т.е. индивид не имеет собственного языка, вырабатывае-
мых им самим значений; осознание им явлений действительности может про-
исходить только посредством усваиваемых им извне "готовых" значений -
знаний, понятий, взглядов, которые он получает в общении, в тех или иных
формах индивидуальной и массовой коммуникации. Это и создает возможность
внесения в его сознание, навязывания ему искаженных или фантастических
представлений и идей, в том числе таких, которые не имеют никакой почвы
в его реальном, практическом жизненном опыте. Лишенные этой почвы, они
обнаруживают в сознании человека свою шаткость; вместе с тем, превраща-
ясь в стереотипы, они, как и любые стереотипы, способны к сопротивлению,
так что только серьезные жизненные конфронтации могут их разрушить. Но и
их разрушение не ведет еще к устранению дезинтегрированности сознания,
его неадекватности, само по себе оно создает лишь его опустошение, спо-
собное обернуться психологической катастрофой. Необходимо еще, чтобы в
сознании индивида осуществилось перевоплощение субъективных личностных
смыслов в другие, адекватные им значения.
Более пристальный анализ такого перевоплощения личностных смыслов в
адекватные (более адекватные) значения показывает, что оно протекает в
условиях борьбы за сознание людей, происходящей в обществе. Я хочу этим
сказать, что индивид не просто "стоит" перед некоторой "витриной" покоя-
щихся на ней значений, среди которых ему остается только сделать выбор,
что эти значения - представления, понятия, идеи - не пассивно ждут его
выбора, а энергично врываются в его связи с людьми, образующие круг его
реальных общений. Если индивид в определенных жизненных обстоятельствах
и вынужден выбирать, то это выбор не между значениями, а между сталкива-
ющимися общественными позициями, которые посредством этих значений выра-
жаются и осознаются.
В сфере идеологических представлений этот процесс является неизбежным
и имеющим всеобщий характер в классовом обществе. Однако он сохраняется
и в условиях социалистического, коммунистического общества, - в той ме-
ре, в какой здесь проявляются особенности индивидуальной жизни человека,
особенности складывающихся личных его отношений, общений и жизненных си-
туаций; он сохраняется и потому, что остаются неповторимыми и его осо-
бенности как телесного существа и конкретные внешние условия, которые не
могут быть идентичными для всех.
Не исчезает, да и не может исчезнуть постоянно воспроизводящее себя
несовпадение личностных смыслов, несущих в себе интенциональность,
пристрастность сознания субъекта и "равнодушных" к нему значений, пос-
редством которых они только и могут себя выразить. Поэтому -то внутренне
движение развитой системы индивидуального сознания и полно драматизма.
Он создается смыслами, которые не могут "высказать себя" в адекватных
значениях; значениями, лишенными своей жизненной почвы и поэтому иногда
мучительно дискредитирующими себя в сознании субъекта; они создаются,
наконец, существованием конфликтующих между собой мотивов-целей.
Нет надобности повторять, что это внутреннее движение индивидуального
сознания порождается движением предметной деятельности человека, что за
его драматизмом скрывается драматизм его реальной жизни, что поэтому на-
учная психология сознания невозможна вне исследования деятельности
субъекта, форм ее непосредственного существования.
В заключение я не могу не затронуть здесь проблемы так называемой
"жизненной психологии", психологии переживаний, которая в последнее вре-
мя вновь обсуждается в нашей литературе113. Из того, что было изложено,
прямо вытекает, что хотя научная психология не должна выбрасывать их по-
ля своего зрения внутренний мир человека, но его изучение не может быть
отделено от исследования деятельности и не составляет никакого особого
направления. То, что мы называем внутренними переживаниями, суть явле-
ния, возникающие на поверхности системы сознания, в форме которых созна-
ние выступает для субъекта в своей непосредственности. Поэтому сами пе-
реживания интереса или скуки, влечения или угрызений совести еще не отк-
рывают субъекту своей природы; хотя они кажутся внутренними силами, дви-
жущими его деятельностью, их реальная функция состоит лишь в наведении
субъекта на их действительный источник, в том, что они сигнализируют о
личностном смысле событий, разыгрывающихся в его жизни, заставляют его
как бы приостановить на мгновение поток своей активности, всмотреться в
сложившиеся у него жизненные ценности, чтобы найти себя в них или, может
быть, пересмотреть их.
Итак, сознание человека, как и сама его деятельность, не аддитивно.
Это не плоскость, даже не емкость, заполненная образами и процессами.
Это и не связи отдельных его "единиц", а внутреннее движение его образу-
ющих, включенное в общее движение деятельности, осуществляющей реальную
жизнь индивида в обществе. Деятельность человека и составляет субстанцию
его сознания.
Психологический анализ деятельности и сознания раскрывает лишь их об-
щие системные качества и, понятно, отвлекается от особенностей специ-
альных психических процессов - процессов восприятия и мышления, памяти и
научения, речевого общения. Но сами эти процессы существуют только в
описанных отношениях системы, на тех или иных ее уровнях. Поэтому, хотя
исследования этих процессов составляют особую задачу, они отнюдь не яв-
ляются независимыми от того, как решаются проблемы деятельности и созна-
ния, ибо это и определяет их методологию.
И, наконец, главное. Анализ деятельности и индивидуального сознания,
конечно, исходит из существования реального телесного субъекта. Однако
первоначально, т.е. до и вне этого анализа, субъект выступает лишь как
некая абстрактная, психологически "не наполненная" целостность. Только в
результате пройденного исследованием пути субъект открывает себя и конк-
ретно-психологически - как личность. Вместе с тем обнаруживается, что
анализ индивидуального сознания, в свою очередь, не может обойтись без
обращения к категории личности. Поэтому в этот анализ пришлось ввести
такие понятия, как понятия о "пристрастности сознания" и о "личностном
смысле", за которыми скрывается дальнейшая, еще не затронутая проблема -
проблема системного психологического исследования личности.
Глава V
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ЛИЧНОСТЬ
1. ЛИЧНОСТЬ КАК ПРЕДМЕТ ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Чтобы преодолеть господствующую в психологии диадическую схему, нужно
было прежде всего вычленить то "среднее звено", которое опосредствует
связи субъекта с реальным миром. Поэтому мы начали с анализа деятельнос-
ти, ее общего строения. Однако тотчас обнаружилось, что в определение
деятельности необходимо входит понятие о ее предмете, что деятельность
по самой своей природе является предметной.
Другое дело - понятие о субъекте деятельности. Первоначально, т.е. до
выяснения важнейших моментов, образующих процесс деятельности, субъект
остается как бы за пределами исследования. Он выступает лишь в качестве
предпосылки деятельности, ее условия. Только дальнейший анализ движения
деятельности и порождаемых им форм психического отражения приводит к не-
обходимости ввести понятие о конкретном субъекте, о личности как о внут-
реннем моменте деятельности. Категория деятельности открывается теперь в
своей действительной полноте, в качестве объемлющей оба полюса - и полюс
объекта, и полюс субъекта.
Изучение личности как момента деятельности и ее продукта составляет
специальную, хотя и не отдельную, психологическую проблему. Проблема эта
является одной из самых сложных. Серьезные трудности возникают уже при
попытках выяснить, какая реальность описывается в научной психологии
термином "личность".
Личность является не только предметом психологии, но и предметом фи-
лософского, общественно-исторического познания; наконец, на определенном
уровне анализа личность выступает со стороны своих природных, биологи-
ческих особенностей как предмет антропологии, соматологии и генетики че-
ловека. Интуитивно мы достаточно хорошо знаем, в чем состоят здесь раз-
личия. Тем не менее в психологических теориях личности постоянно возни-
кают грубые смешения и неоправданные противопоставления этих подходов к
исследованию личности.
Лишь немногие общие положения о личности принимаются, с теми или ины-
ми оговорками, всеми авторами. Одно из них состоит в том, что личность
представляет собой некое неповторимое единство, некую целостность. Дру-
гое положение заключается в признании за личностью роли высшей интегри-
рующей инстанции, управляющей психическими процессами (Джемс называл
личность "хозяином" психических функций, Г.Олпорт - "определителем пове-
дений и мыслей"). Однако попытки дальнейшей интерпретации этих положений
привели в психологии к ряду ложных идей, мистифицирующих проблему лич-
ности.
Прежде всего это идея, противопоставляющая "личностную психологию"
психологии, изучающей конкретные процессы (психические функции). Одна из
попыток преодолеть это противопоставление выражается в требовании сде-
лать личность "исходным пунктом объяснения любых психических явлений",
"центром, исходя из которого только и можно решать все проблемы психоло-
гии", так что необходимость в специальном разделе психологии - психоло-
гии личности - отпадает114. С этим требованием можно согласиться, - но
лишь в том случае, если видеть в нем лишь выражение некоей весьма общей
мысли, отвлекающейся от конкретных задач и методов психологического исс-
ледования. Несмотря на всю убедительность старого афоризма о том, что
"мыслит не мышление, а человек", это требование является методологически
наивным по той простой причине, что субъект до аналитического изучения
его высших жизненных проявлений неизбежно выступает либо как абстракт-
ная, "ненаполненная" целостность, либо как метапсихологическое "я"
(persone), обладающее изначально заложенными в нем диспозициями или це-
лями. Последнее, как известно, постулируется всеми персоналистическими
теориями. При этом безразлично, рассматривается ли личность с биологиза-
торских, органистических позиций, или как чисто духовное начало, или,
наконец, как некая "психофизиологическая нейтральность"115.
Впрочем, требование "личностного подхода" в психологии иногда понима-
ется в том смысле, что при изучении отдельных психологических процессов
внимание исследователя должно быть прежде всего сосредоточено на индиви-
дуальных особенностях. Но это отнюдь не решает проблемы, так как a
priori мы не можем судить о том, какие из этих особенностей характеризу-
ют личность, а какие - нет. Входят ли в психологическую характеристику
личности, например, скорость реакций человека, объем его памяти или уме-
ние печатать на машинке?
Один из способов обойти этот капитальный вопрос психологической тео-
рии состоит в том, что под понятием личности разумеется человек в его
эмпирической тотальности. Психология личности превращается, таким обра-
зом, в особого рода антропологию, включающую в себя все - от исследова-
ния особенностей обменных процессов до исследования индивидуальных раз-
личий в отдельных психических функциях116.
Конечно, комплексный подход к человеку является не только возможным,
но и необходимым. Комплексное изучение человека ("человеческого факто-
ра") приобрело сейчас первостепенное значение, но именно это обстоя-
тельство и выдвигает психологическую проблему личности как особую. Ведь
никакая система знаний о тотальном объекте не дает нам его действи-
тельного понимания, если в ней отсутствует одна из существенных специфи-
ческих его характеристик. Так обстоит дело и с изучением человека: пси-
хологическое исследование его как личности отнюдь не может быть возмеще-
но комплексом сопоставляемых между собой морфологических, физиологичес-
ких и отдельных функционально-психологических данных. Растворяясь в них,
она в конечном счете оказывается редуцированной либо к биологическим,
либо к абстрактно-социологическим, культурологическим представлениям о
человека.
Настоящим камнем преткновения в исследовании личности до сих пор ос-
тается вопрос о соотношении общей и дифференциальной психологии.
Большинство авторов избирает дифференциально-психологическое направле-
ние. Беря свое начало от Гальтона и Спирмена, направление это вначале
ограничивалось исследованием умственных способностей, впоследствии оно
охватило изучение личности в целом. Уже Спирмен распространил идею фак-
торов на особенности воли и аффективности, выделив наряду с общим факто-
ром "g" фактор "s"117. Дальнейшие шаги были сделаны Кеттелом, предложив-
шим многомерную и иерархическую модель факторов (черт) личности, среди
которых рассматриваются такие, как эмоциональная стабильность, экспан-
сивность, самоуверенность118.
Метод исследования, развиваемый этим направлением, состоит, как из-
вестно, в изучении статистических связей между отдельными чертами лич-
ности (ее свойствами, способностями или поведениями), выявляемыми пос-
редством их тестирования. Устанавливаемые корреляционные связи между ни-
ми и служат основанием для выделения гипотетических факторов и "супер-
факторов", которые обусловливают эти связи. Таковы, например, факторы
интроверсии и нейротизма, образующие, по Айзенку, вершину факторной ие-
рархической структуры, которая отождествляется им с психологическим ти-
пом личности119. Таким образом, за понятием личности выступает некое
"общее", которое выделяется посредством тех или иных процедур статисти-
ческой обработки количественно выраженных признаков, отбираемых по ста-
тистическим же критериям. Поэтому, несмотря на то, что в основе характе-
ристики этого "общего" лежат эмпирические данные, оно все же остается,
по существу, метапсихологическим, не нуждающимся в психологическом
объяснении. Если попытки его объяснения и предпринимаются, то они идут
по линии поиска соответствующих морфофизиологических коррелятов (типы
высшей нервной деятельности Павлова, конституции Кречмера-Шелдона, пере-
менные Айзенка), что возвращает нас к органистическим теориям.
Характерный для этого направления эмпиризм, собственно, и не может
дать большего. Изучение корреляций и факторный анализ имеют дело с вари-
ациями признаков, которые выделяются лишь постольку, поскольку они выра-
жаются в доступных измерению индивидуальных или групповых различиях. Со-
ответствующие количественные данные - будут ли они относиться к скорости
реакции, к строению скелета, особенностям вегетативной сферы или к числу
и характеру образов, продуцируемых испытуемыми при рассматривании чер-
нильных пятен, - подвергаются обработке безотносительно к тому, в каком
отношении находятся измеренные признаки к особенностям, существенно ха-
рактеризующим человеческую личность.
Сказанное, конечно, вовсе не значит, что применение в психологии лич-
ности метода корреляций вообще невозможно. Речь идет о другом: о том,
что сам по себе метод корреляции эмпирического набора индивидуальных
свойств является для психологического раскрытия личности еще недостаточ-
ным, так как выделение этих свойств нуждается в основаниях, которые не
могут быть извлечены из них самих.
Задача найти эти основания возникает, как только мы отказываемся от
понимания личности как некой целостности, охватывающей совокупность всех
особенностей человека - "от политических взглядов до переваривания пи-
щи"120. Из факта множественности свойств и особенностей человека вовсе
не следует, что психологическая теория личности должна стремиться к гло-
бальному их охвату. Ведь человек как эмпирическая целостность проявляет
свои свойства во всех формах взаимодействия, в которые он вовлечен. Па-
дая из окна многоэтажного дома, он конечно же обнаружит свойства, прису-
щие ему как физическому телу, обладающему массой, объемом и т.д.; воз-
можно, что, ударившись о мостовую, он получит увечья или погибнет, и в
этом тоже проявятся его свойства, а именно свойства его морфологии. Ни-
кому, однако, не придет в голову включать подобные свойства в характе-
ристику личности, сколь бы статистически надежно ни были установлены
связи между весом тела или индивидуальными особенностями скелета и, ска-
жем, памятью на цифры121.
Когда в повседневной жизни мы даем характеристику личности человека,
то мы без особых колебаний включаем в нее такие черты, как, например,
силу воли ("сильная личность", "слабохарактерный человек"), отношение к
людям ("доброжелательный", "равнодушный") и т.п., но обычно не относим к
числу личностных такие особенности, как, например, разрез глаз или уме-
ние считать на счетах; мы делаем это, не пользуясь никаким разумным кри-
терием для различения "личностных" и "не-личностных" особенностей. Если
идти путем перебора и сопоставления отдельных психологических и иных
особенностей, то такой критерий вообще не может быть найден. Дело в том,
что одни и те же особенности человека могут стоять в разном отношении к
его личности. В одном случае они выступают как безразличные, в другом -
те же особенности существенно входят в ее характеристику.
Последнее обстоятельство делает особенно очевидным то, что вопреки
широко распространенным взглядам никакое эмпирическое дифференциальное
исследование не способно дать решения психологической проблемы личности;
что, напротив, само дифференциальное исследование возможно только на ос-
нове общепсихологической теории личности. Фактически именно так и обсто-
ит дело: за любым дифференциально-психологическим исследованием личности
- тестологическим или клиническим - всегда лежит та иди иная, явно или
неявно выраженная, общетеоретическая концепция.
Несмотря на кажущуюся пестроту и даже взаимную непримиримость совре-
менных психологических теорий личности, большинство из них сохраняет ха-
рактерную для домарксистской и внемарксистской психологии диадическую
схему анализа, о несостоятельности которой я уже говорил. Теперь эта
схема выступает в новом обличье - в виде теории двух факторов формирова-
ния личности: наследственности и среды. Какую бы особенность человека мы
ни взяли, она объясняется, согласно этой теории, с одной стороны,
действием наследственности (заложенными в генотипе инстинктами, влечени-
ями, способностями или даже априорными категориями), а с другой - влия-
нием внешней среды (природной и социальной - языка, культуры, обучения и
т.д.). С точки зрения здравого рассудка другого объяснения, собственно,
и нельзя предложить. Однако обыденный здравый рассудок, по остроумному
замечанию Энгельса, весьма почтенный спутник в домашнем обиходе, пережи-
вает самые удивительные приключения, как только он отважится выйти на
простор исследования122.
Кажущаяся непреодолимость теории двух факторов приводит к тому, что
споры ведутся главным образом вокруг вопроса о значении каждого их этих
факторов: одни настаивают на том, что главной детерминантой является
наследственность и что внешняя среда, социальные воздействия обусловли-
вают лишь возможности и формы проявления той программы, с которой родит-
ся человек; другие выводят важнейшие особенности личности непосредствен-
но из особенностей социальной среды, из "социокультурных матриц". Одна-
ко, при всем различии идейного и политического смысла высказываемых
взглядов, все они сохраняют позицию двойной детерминации личности, так
как просто игнорировать один из факторов, о которых идет речь, значило
бы идти против эмпирически доказуемого влияния обоих123.
Взгляды на соотношения биологического и социального факторов как на
простое их скрещивание или делящие психику человека на сосуществующие
эндосферу и экзосферу уступили свое место более сложным представлениям.
Они возникли в связи с тем, что движение анализа как бы обернулось:
главной стала проблема внутренней структуры самой личности, образующие
ее уровни, их соотношения. Так, в частности, возникло представление о
характеризующем личность соотношении сознательного и бессознательного,
развитое З.Фрейдом. Выделенное им "либидо" представляет собой не только
биоэнергетический источник активности, но и особую инстанцию в личности
- "оно" (id), противостоящую "я" (ego) и "сверх-я" (super-ego); генети-
ческие и функциональные связи между этими инстанциями, осуществляемые
посредством специальных механизмов (вытеснения, цензуры, символизации,
сублимации), и образуют структуру личности.
Здесь нет необходимости вдаваться в критику фрейдизма, взглядов Адле-
ра, Юнга и их современных продолжателей. Совершенно очевидно, что взгля-
ды эти не только не преодолевают, но, напротив, обостряют теорию двух
факторов, превращая идею их конвергенции в смысле В.Штерна или Д.Дьюи в
идею конфронтации между ними.
Другое направление, в котором развивался подход к личности со стороны
ее внутреннего строения, представлено культурно-антропологическими кон-
цепциями. Отправными для них явились этнологические данные, которые по-
казали, что существенные психологические особенности определяются разли-
чиями не человеческой натуры, а человеческой культуры; что, соот-
ветственно, система личности есть не что иное, как индивидуализированная
система культуры, в которую включается человек в процессе его "аккульту-
ризации". Нужно сказать, что в этой связи приводится множество наблюде-
ний, начиная с известных работ М.Мид, которая показала, например, что
даже такое устойчивое явление, как психологический кризис в подростковом
возрасте, не может быть объяснено наступлением полового созревания, так
как в некоторых культурах этого кризиса не существует124. Аргументы чер-
паются также из обследований лиц, внезапно перемещенных в новое культур-
ное окружение, и, наконец, из экспериментальных исследований таких спе-
циальных явлений, как влияние преобладающих в данной культуре объектов
на исход борьбы зрительных полей и т.п.125
Для психологии значение культурно-антропологических интерпретаций
личности является, однако, иллюзорным: они неизбежно ведут к антипсихо-
логизму. Уже в 40-х годах Линтон указывал на возникающую здесь труд-
ность, которая состоит в том, что культура реально существует лишь в
своей концептуализированной форме как обобщенный "конструкт". Ее носите-
ли - это, конечно, конкретные люди, каждый из которых частично ее усваи-
вает; в них она персонифицируется и индивидуализируется, но при этом она
образует не личностное в человека, а то, что, напротив, является в нем
безличным, как, например, общий язык, знания, распространенные в данной
социальной среде предрассудки, моды и т.д.126 Поэтому для психологии
личности значение обобщенного понятия (construct) культуры является, по
выражению Олпорта, "обманчивым"127. Психолога интересует индивид как
личность, а личность - это не просто сколок, частичная персонификация
той или иной культуры. Культура, хотя она и существует в своих персони-
фикациях, составляет предмет истории, социологии, а не психологии.
Культурологические теории вводят в этой связи различение собственно
личности как продукта индивидуальной адаптации к внешним ситуациям и ее
общей "базы", или архетипа, который проявляется у человека с детства под
влиянием черт, свойственных данной расе, этнической группе, нацио-
нальности, социальному классу. Введение этого различения, однако, ничего
не решает, потому что образование архетипа само нуждается в дальнейшем
объяснении и допускает различные интерпретации, в частности психоанали-
тические. При этом общая "двухфакторная" схема остается, хотя и в нес-
колько трансформированном виде. Понятие генотипа (наследственности) те-
перь осложняется введением понятия базовой личности, архетипа, или пер-
вичных установок, а понятие внешней среды - введением понятий ситуации и
роли. Последнее и стало сейчас чуть ли не центральным в социальной пси-
хологии личности.
По широко распространенному определению, "роль" - это программа, ко-
торая отвечает ожидаемому поведению человека, занимающего определенное
место в структуре той или иной социальной группы, это структурированный
способ его участия в жизни общества. Личность и представляет собой не
что иное, как систему усвоенных (интернализированных) "ролей". В соци-
альной группе, которая образует семью, это "роль" сына, отца и т.д.; на
работе - "роль", скажем, врача или учителя. В неопределенных ситуациях
"роль" тоже возникает, только в этом случае в "роли" гораздо больше про-
являются черты архетипа и индивидуально приобретенного опыта. Каждый из
нас, разумеется, принимает на себя те или иные социальные (например,
профессиональные) функции и в этом смысле - "роли". Однако идея прямого
сведения личности к совокупности "ролей", которые исполняет человек, яв-
ляется - несмотря на всевозможные оговорки адептов этой идеи - одной из
самых чудовищных. Конечно, ребенок усваивает то, как он должен вести се-
бя с мамой, скажем, что ее нужно слушаться, и он слушается, но можно ли
сказать, что при этом он играет роль сына или дочери? Столь же нелепо
говорить, например, о "роли" полярного исследователя, "акцептированной"
Нансеном: для него это не "роль", а миссия. Иногда человек действительно
разыгрывает ту или иную роль, но она все же остается для него только
"ролью", независимо от того, насколько он интернализирована. "Роль" - не
|
