реливают свои импульсы в один и тот же момент, - это результат такого
взаимного влияния. Если оно нарушается, то начинаются фибриллярные мы-
шечные спазмы, какие часто можно наблюдать при крайнем нервном утомле-
нии. На более высоком уровне интеграции при движении конечности - напри-
мер, рыбьего плавника - те же процессы приводят к рациональному взаимо-
действию мьшц - антагонистов", которые попеременно двигают соответствую-
щие части тела в противоположных направлениях. Каждое ритмичное цикли-
ческое движение плавника, ноги или крыла, какие мы встречаем при любом
движении животных, - это работа "антагонистов"; не только мышц, но и
возбуждающих нервных центров. Эти движения всегда являются следствиями
"конфликтов" между независимыми и соперничающими источниками импульсов,
энергии которых упорядочиваются и направляются к общему благу закономер-
ностями "относительной координации", как назвал фон Хольст процесс вза-
имного влияния, о котором идет речь.
Итак, не "война - всему начало", а, скорее, такой конфликт между не-
зависимыми друг от друга источниками импульсов, который создает внутри
целостной структуры напряжения, работающие буквально как напряженная ар-
матура, придавая целому прочность и устойчивость. Это относится не
только к такой простой функции, как движение плавника, на которой фон
Хольст открыл закономерности относительной координации; испытанные пар-
ламентские правила вынуждают великое множество источников всевозможных
побуждений присоединять свои голоса к гармонии, служащей общему благу.
В качестве простого примера нам могут здесь послужить движения лице-
вой мускулатуры, которые можно наблюдать у собаки в конфликте между по-
буждениями нападения и бегства. Эта мимика, которую принято называть уг-
рожающей, вообще появляется лишь в том случае, если тенденция к нападе-
нию тормозится страхом, хотя бы малейшим.
Если страха нет, то собака кусает безо всякой угрозы, с такой же спо-
койной физиономией, какая изображена в левом верхнем углу иллюстрации;
она выдает лишь небольшое напряжение, примерно такое же, с каким собака
смотрит на только что принесенную миску с едой. Если читатель хорошо
знает собак, он может попытаться самостоятельно проинтерпретировать вы-
ражения собачьей морды, изображенные на иллюстрации, прежде чем читать
дальше. Попробуйте представить себе ситуацию, в которой ваша собака
состроит такую мину. А потом - второе упражнение - попытайтесь предска-
зать, что она станет делать дальше.
Для некоторых картинок я приведу решение сам. Я предположил бы, что
пес в середине верхнего ряда противостоит примерно равному сопернику,
которого всерьез уважает, но не слишком боится; тот, как и он сам, вряд
ли отважится напасть. В отношении их последующего поведения я бы сказал,
что они оба с минуту останутся в той же позе, затем медленно разойдутся,
"сохраняя лицо", и наконец, на некотором расстоянии друг от друга, од-
новременно задерут заднюю лапу. Пес вверху справа тоже не боится, но
злее; встреча может протекать, как описано выше, но может внезапно и
шумно перейти в серьезную драку, особенно если второй проявит хоть ка-
кую-то неуверенность. Вдумчивый читатель - а таков, вероятно, каждый,
кто дочитал книгу до этого места, - давно уже заметил, что собачьи порт-
реты размещены на иллюстрации в определенном порядке: агрессия растет
слева направо, а страх - сверху вниз.
Истолкование поведения и его предсказание легче всего в крайних слу-
чаях; и конечно же, выражение, изображенное в правом нижнем углу, совер-
шенно однозначно. Такая ярость и такой страх могут одновременно возник-
нуть в одном-единственном случае: собака противостоит ненавистному вра-
гу, вызывающему у нее панический страх, и находящемуся совсем рядом, -
но по какой-то причине не может бежать. Я могу себе представить лишь две
ситуации, в которых это возможно: либо собака механически привязана к
определенному месту - скажем, загнана в угол, попала в западню и т.п., -
либо это сука, которая защищает свой выводок от приближающегося врага.
Пожалуй, возможен еще такой романтический случай, что особенно верный
пес защищает своего лежащего, тяжелобольного или раненого хозяина.
Столь же ясно, что произойдет дальше: если враг, как бы он ни был по-
давляюще силен, приблизится еще хоть на шаг - последует отчаянное напа-
дение, "критическая реакция" (Хедигер).
Мой понимающий собак читатель сейчас проделал в точности то, что это-
логи - вслед за Н. Тинбергеном и Я. ван Йерселем - называют мотивацион-
ным анализом. Этот процесс в принципе состоит из трех этапов, где инфор-
мация получается из трех источников. Во-первых, стараются по возможности
обнаружить всевозможные стимулы, заключенные в некоторой ситуации. Боит-
ся ли мой пес другого, а если да - как сильно? Ненавидит он его или по-
читает как старого друга и "вожака стаи"?.. И так далее, и так далее.
Во-вторых, стремятся разложить движение на составные части. На нашей
иллюстрации с собаками видно, как тенденция бегства оттягивает назад и
книзу уши и углы рта, в то время как при агрессии приподнимается верхняя
губа и приоткрывается пасть - оба эти "движения замысла" являются подго-
товкой к укусу. Такие движения - и соответственно позы - хорошо поддают-
ся количественному анализу. Можно измерить их амплитуду и утверждать,
что такая-то собака на столько-то миллиметров напугана и на столько-то
рассержена. После этого анализа движений следует третий этап: подсчиты-
ваются те действия, которые следуют за выявленными движениями. Если вер-
но наше заключение, выведенное из анализа ситуаций и движений, что, ска-
жем, верхний правый пес только разъярен и вряд ли напуган, - за этим вы-
разительным движением почти всегда должно следовать нападение, а бегство
почти никогда.
Если верно, что у собаки, помещенной в центре (рис. е), ярость и
страх смешаны примерно поровну, то за такой мимикой примерно в половине
случаев должно следовать нападение, а в половине - бегство. Тинберген и
его сотрудники провели огромное количество таких мотивационных анализов
на подходящих объектах, прежде всего на угрожающих движениях чаек; соот-
ветствие утверждений, полученных из трех названных выше источников, до-
казало правильность выводов на обширнейшем статистическом материале.
Когда молодым студентам, хорошо знающим животных, начинают препода-
вать технику мотивационного анализа, они часто бывают разочарованы: тру-
доемкая работа, долгие статистические расчеты в итоге приводят лишь к
тому, что и так давно уже знает каждый разумный человек, умеющий видеть
и знающий своих животных.
Однако видение и доказанное знание - это разные вещи; именно здесь
проходит граница между искусством и наукой. Ученого, ищущего доказа-
тельств, великий ясновидец слишком легко считает "несчастнейшим из
смертных" - и наоборот, использование непосредственного восприятия в ка-
честве источника познания кажется ученому-аналитику в высшей степени по-
дозрительным. В исследовании поведения существует даже школа - ортодок-
сальный американский бихевиоризм, - которая всерьез пытается исключить
из своей методики непосредственное наблюдение животных. Право же, стоит
потрудиться ради того, чтобы доказать "незрячим", но разумным людям все
то, что мы увидели; доказать так, чтобы им пришлось поверить, чтобы каж-
дый поверил!
С другой стороны, статистический анализ может обратить наше внимание
на несоответствия, до сих пор ускользавшие от нашего образного восприя-
тия. Оно устроено так, что раскрывает закономерности и потому всегда все
видит более красивым и правильным, чем на самом деле.
Решение проблемы, предлагаемое нам восприятием, часто носит характер
хотя и очень "элегантной", но слишком уж упрощенной рабочей гипотезы.
Как раз в случае исследования мотиваций рациональному анализу нередко
удается придраться к образному восприятию и уличить его в ошибках.
В большей части всех проведенных до сих пор мотивационных анализов
исследовались поведенческие акты, в которых принимают участие лишь два
взаимно соперничающих инстинкта, причем, как правило, два из "большой
четверки" (голод, любовь, бегство и агрессия). При изучении конфликтов
между побуждениями, сознательный выбор простейших по возможности случаев
вполне оправдывается нынешним скромным уровнем наших знаний. Точно так
же правы были классики этологии, когда ограничивались лишь теми случая-
ми, в которых животное находится под влиянием одного-единственного по-
буждения. Но мы должны ясно понимать, что поведение, определяемое только
двумя компонентами побуждений, - это поистине редкость; оно встречается
лишь немногим чаще, чем такое, которое вызывается только одним инстинк-
том, действующим без всяких помех.
Поэтому, при поисках подходящего объекта для образцово точного моти-
вационного анализа правильно поступает тот, кто выбирает поведение, о
котором с некоторой достоверностью известно, что в нем принимают участие
только два инстинкта одинакового веса. Иногда для этого можно использо-
вать технический трюк, как это сделала моя сотрудница Хельга Фишер, про-
водя мотивационный анализ угрозы у серых гусей. Оказалось, что на родном
озере наших гусей, Эсс-зее, взаимодействие агрессии и бегства в чистом
виде изучать невозможно, так как в выразительных движениях птиц там
"высказывается" слишком много других мотиваций, прежде всего сексу-
альных. Но несколько случайных наблюдений показали, что голос сексу-
альности почти совсем замолкает, если гуси находятся в незнакомом месте.
Тогда они ведут себя примерно так же, как перелетная стая в пути: дер-
жатся гораздо теснее, становятся гораздо пугливее, и в своих социальных
конфликтах позволяют наблюдать проявления обоих исследуемых инстинктов в
более чистых формах. Учитывая все это, Фишер с помощью дрессировки кор-
мом сумела научить наших гусей "по приказу" выходить на чужую для них
местность, которую она выбирала за оградой Института, и пастись там. За-
тем из гусей, каждый из которых, разумеется, известен по сочетанию раз-
ноцветных колец, выбирался какой-то один - как правило, гусак, - и в те-
чение долгого времени наблюдались его агрессивные столкновения с товари-
щами по стаду, причем регистрировались все замеченные выразительные дви-
жения угрозы. А поскольку из предыдущих многолетних наблюдений за этим
стадом были во всех подробностях известны отношения между отдельными
птицами в смысле иерархии и силы - особенно среди старых гусаков высоких
рангов, - здесь представлялась особенно хорошая возможность точного ана-
лиза ситуаций. Анализ движений и регистрация последующего поведения про-
исходили следующим образом. Хельга Фишер постоянно имела при себе приве-
денную здесь "таблицу образцов", которую составил художник нашего Инсти-
тута Герман Кахер на основании точно запротоколированных случаев угрозы,
так что в каждом конкретном случае ей приходилось лишь продиктовать:
"Макс сделал D Гермесу, который пасся и медленно приближался к нему;
Гермес ответил Е, на что Макс ответил F''". Серия иллюстраций приводит
настолько тонкие различия угрожающих жестов, что лишь в исключительных
случаях приходилось обозначать замеченную позу как D-Е или К-L, если
нужно было описать промежуточную форму.
Даже при этих условиях, почти идеальных для "чистой культуры" двух
мотиваций, иногда появлялись движения, которые нельзя было объяснить
только взаимодействием этих двух побуждений. Про угрожающие движения А и
В, когда шея вытянута вперед и вверх, мы знаем, что на оба побуждения
накладывается независимое третье - стремление к охранному наблюдению с
поднятой головой. Различия между рядами А - С и D - F, в каждом из кото-
рых представлено возрастание слева направо социального страха на фоне
примерно равной агрессивности, состоит, по-видимому, лишь в разной ин-
тенсивности обоих побуждений.
Напротив, в отношении форм М-О совершенно ясно, что в них принимает
участие еще какая-то мотивация, природа которой пока не выяснена.
Как уже сказано, отыскивать в качестве объектов мотивационного анали-
за такие случаи, ще принимают участие только два источника побуждений, -
это, безусловно, правильная стратегия исследований. Однако даже при та-
ких благоприятных условиях необходимо внимательно и постоянно высматри-
вать элементы движений, которые нельзя объяснить лишь соперничеством
этих двух побуждений.
Перед началом любого такого анализа нужно ответить на первый и основ-
ной вопрос: сколько мотиваций принимают участие в данном действии и ка-
кие именно. Для решения этой задачи многие ученые, как например П. Вип-
кема, в последнее время с успехом применяли точные методы факторного
анализа.
Изящный пример мотивационного анализа, в котором с самого начала нуж-
но было принимать в расчет три главных компонента, представила в своей
докторской диссертации моя ученица Беатриса Элерт. Предметом исследова-
ния было поведение некоторых цихлид при встрече двух незнакомых особей.
Выбирались такие виды, у которых самцы и самки почти не отличаются внеш-
не, и именно поэтому два незнакомца всегда реагируют друг на друга
действиями, которые мотивируются одновременно бегством, агрессией и сек-
суальностью. У этих рыб движения, обусловленные каждым отдельным источ-
ником мотивации, различаются особенно легко, потому что даже при самой
малой интенсивности их характеризует разная ориентация в пространстве.
Все сексуально мотивированные действия - копание ямки под гнездо, очист-
ка гнезда, само выметывание икры и ее осеменение - направлены в сторону
дна; все движения бегства, даже малейшие намеки на них, направлены прочь
от противника и, большей частью, одновременно к поверхности воды, а все
движения агрессии - за исключением некоторых угрожающих движений, в ка-
кой-то степени "отягощенных бегством", - ориентированы в обратном нап-
равлении. Если знать эти общие правила и вдобавок специальную мотивацию
некоторых ритуализованных выразительных движений, то у этих рыб можно
очень точно установить соотношение, в котором находятся названные инс-
тинкты, определяя их поведение в данный момент. Здесь помогает еще и то,
что многие из них в сексуальном, агрессивном или боязливом настроении
наряжаются в разные характерные цвета.
Этот мотивационный анализ дал неожиданный побочный результат - Беат-
риса Элерт открыла механизм взаимного распознавания полов, который име-
ется, конечно, не только у этих рыб, но и у очень многих других позво-
ночных. У исследованных рыб самка и самец не только внешне похожи друг
на друга; их движения, даже при половом акте - при выметывании икры и ее
осеменении - совпадают до мельчайших деталей. Поэтому до сих пор было
совершенно загадочно, что же в поведении этих животных препятствует у
них возникновению однополых пар. К важнейшим требованиям, какие предъяв-
ляются наблюдательности этолога, относится и то, что он должен заметить,
если какое-либо широко распространенное действие у определенного живот-
ного, или группы животных, не встречается.
Например, у птиц и у рептилий отсутствует координация широкого откры-
вания пасти с одновременным глубоким вдохом - то, что мы называем зево-
той, - и это таксономически важный факт, которого никто до Хейнрота не
заметил. Можно привести и другие подобные примеры.
Поэтому открытие, что разнополые пары у цихлид возникают благодаря
отсутствию одних элементов поведения у самцов и других у самок - это по-
истине шедевр точного наблюдения. У рыб, о которых идет речь, сочетае-
мость трех главных инстинктов - агрессии, бегства и сексуальности - у
самцов и у самок различна: у самцов не бывает смеси мотиваций бегства и
сексуальности. Если самец хоть чуточку боится своего партнера, то его
сексуальность выключается полностью. У самок то же соотношение между
сексуальностью и агрессивностью: если дама не настолько "уважает" своего
партнера, чтобы ее агрессивность была полностью подавлена, она попросту
не в состоянии проявить по отношению к нему сексуальную реакцию. Она
превращается в Брунгильду и нападает на него тем яростнее, чем более го-
това была бы к сексуальной реакции, т.е. чем ближе она к икрометанию в
смысле состояния овариев и уровня выделения гормонов. У самца, напротив,
агрессия прекрасно уживается с сексуальностью: он может грубейшим обра-
зом нападать на свою невесту, гонять ее по всему аквариуму, но при этом
демонстрирует и чисто сексуальные движения, и все смешанные, какие
только можно себе представить. Самка может очень бояться самца, но ее
сексуально мотивированных действий это не подавляет. Она может совершен-
но всерьез удирать от самца, но при каждой передышке, какую дает ей этот
грубиян, будет выполнять сексуально-мотивированные брачные движения.
Именно такие смешанные формы действий, обусловленные бегством и сексу-
альностью, превратились посредством ритуализации в те широко распростра-
ненные церемонии, которые принято называть "чопорным" поведением и кото-
рые имеют совершенно определенный смысл.
Из-за различных соотношений сочетаемости между тремя источниками по-
буждений у разных полов, самец может спариваться только с партнером низ-
шего ранга, которого он может запугать, а самка - наоборот - лишь с пар-
тнером высшего ранга, который может запугать ее; тем самым описанный ме-
ханизм поведения обеспечивает создание разнополых пар. В различных вари-
антах, видоизмененный различными процессами ритуализации, этот способ
распознавания пола играет важную роль у очень многих позвоночных, вплоть
до человека. В то же время это впечатляющий пример того, какие задачи,
необходимые для сохранения вида, может выполнять агрессия в гармоничном
взаимодействии с другими мотивациями. В 3-й главе мы еще не могли гово-
рить об этом, поскольку недостаточно знали о парламентской борьбе инс-
тинктов. Кроме того, мы видим на этом примере, насколько различны могут
быть соотношения "главных" инстинктов даже у самца и самки одного и того
же вида: два мотива, которые у одного пола практические не мешают друг
другу и сочетаются в любых соотношениях, у другого взаимно выключаются
по принципу триггера.
Как уже пояснялось, "большая четверка" отнюдь не всегда поставляет
главную мотивацию поведения животного, а тем более человека. И совершен-
но неправильно полагать, будто между одним из "главных", древних инс-
тинктов и более специальным, эволюционно более молодым инстинктом всегда
существует отношение доминирования, в том смысле, что второй выключается
первым. Механизмы поведения, которые, вне всяких сомнений, возникли "со-
всем недавно" - например, социальные инстинкты у общественных животных,
обеспечивающие постоянное сохранение стаи, - у многих видов подчиняют
отдельную особь настолько, что при определенных обстоятельствах могут
заглушить все остальные побуждения. Овцы, прыгающие в пропасть за вожа-
ком-бараном, вошли в пословицу! Серый гусь, отставший от стаи, делает
все возможное, чтобы вновь ее обрести, и стадный инстинкт может даже пе-
ресилить стремление к бегству; дикие серые гуси неоднократно присоединя-
лись к нашим прирученным - в непосредственной близости к людскому жилью
- и оставались!. Кто знает, насколько пугливы дикие гуси, тому эти слу-
чаи дадут представление о силе их "стадного инстинкта". То же справедли-
во для очень многих общественных животных вплоть до шимпанзе, о которых
Йеркс справедливо заметил: "Один шимпанзе - вообще не шимпанзе".
Даже те инстинкты, которые "только что" (с точки зрения филогенеза)
приобрели самостоятельность через ритуализацию и, как я постарался пока-
зать в предыдущей главе, получили место и голос в Великом Парламенте
Инстинктов в качестве самых молодых депутатов, - даже они при соот-
ветствующих обстоятельствах могут заглушить всех своих оппонентов точно
так же, как Голод и Любовь. В триумфальном крике гусей мы увидим церемо-
нию, которая управляет жизнью этих птиц больше, чем любой другой инс-
тинкт. С другой стороны, разумеется, существует сколько угодно ритуали-
зованных действий, которые еще едва обособились от своего неритуализо-
ванного прототипа; их скромное влияние на общее поведение состоит лишь в
том, что "желательная" для них координация движений - как мы видели в
случае натравливания у огарей - становится в какой-то мере предпочти-
тельной и используется чаще, чем другие, тоже возможные формы.
"Сильный" или "слабый" голос имеет ритуализованное действие в общем
концерте инстинктов - оно во всех случаях чрезвычайно затрудняет любой
мотивационный анализ, потому что может симулировать поведение, вытекаю-
щее из нескольких независимых побуждений. В предыдущей главе мы говори-
ли, что ритуализованное действие, сплавленное в некоторую общность из
различных компонентов, копирует форму последовательности движений, кото-
рая не является наследственно закрепленной и часто возникает из конфлик-
та нескольких побуждений, как это видно на примере натравливания уток. А
поскольку, как уже говорилось там же, копия и оригинал по большей части
накладываются друг на друга в одном и том же движении, то чрезвычайно
трудно разобраться, сколько же в нем от копии, а сколько от оригинала.
Только когда один из первоначально независимых компонентов оказывается в
противоречии с ритуально закрепленной координацией, - как направление на
"врага", которому адресована угроза в случае натравливания, - тогда ста-
новится явным участие новых независимых переменных.
"Танец зигзага" у самцов колюшки, на котором Ян ван Йерсель провел
самый первый эксперимент мотивационного анализа, служит прекрасным при-
мером того, как совсем "слабый" ритуал может вкрасться в конфликт двух
"главных" инстинктов в качестве едва заметной третьей величины. Ван-Йер-
сель заметил, что замечательный танец зигзага, который половозрелые сам-
цы, имеющие свой участок,
1 1 1
исполняют перед каждой проплывающей мимо самкой, и который поэтому до
тех пор считался просто "ухаживанием", - от случая к случаю выглядит со-
вершенно по-разному. Оказалось, что иногда сильнее подчеркнут "зиг" в
сторону самки, а иногда "заг" прочь от нее. Если это последнее движение
очень явственно, то становится очевидным, что "заг" направлен в сторону
гнезда. В одном из предельных случаев самец при виде плывущей мимо самки
быстро подплывает к ней, тормозит, разворачивается - особенно если самка
тотчас поставит ему свое распухшее брюшко - и плывет назад к входу в
гнездо, которое затем показывает самке посредством определенной церемо-
нии (ложась плоско на бок). В другом предельном случае, особенно частом
если самка еще не совсем готова к нересту, за первым "зигом" вообще не
следует никакого "зага", а вместо того - нападение на самку.
Из этих наблюдений ван Йерсель правильно заключил, что "зиг" в сторо-
ну самки мотивируется агрессивным инстинктом, а "заг" в сторону гнезда -
сексуальным; и ему удалось экспериментально доказать правильность этого
заключения. Он изобрел методы, с помощью которых мог точно измерять силу
агрессивного и сексуального инстинктов у каждого данного самца. Самцу
предлагались макеты соперника стандартизованных размеров и регистрирова-
лась интенсивность и продолжительность боевой реакции.
Сексуальный инстинкт измерялся с помощью макетов самки, которые вне-
запно убирались через определенное время.
В этих случаях самец "разряжает" внезапно заблокированный сексуальный
инстинкт, совершая действия ухаживания за потомством, т.е. обмахивая
плавниками как бы икру или мальков в гнезде; и продолжительность этого
"заменяющего обмахивания" дает надежную меру сексуальной мотивации. Ван
Йерсель научился предсказывать по результатам таких измерений, как будет
выглядеть танец зигзага у данного самца, - и наоборот, по наблюдаемой
форме танца заранее оценивать соотношения обоих инстинктов и результаты
будущих измерений.
Но кроме обоих главных побуждений, определяющих движения самца колюш-
ки в общих чертах, - на них оказывает влияние еще какое-то третье, хоть
и более слабое.
Это знаток ритуализованного поведения заподозрит сразу же, увидев
ритмическую правильность смены "зигов" и "загов". Попеременное преобла-
дание одного из двух противоречивых побуждений вряд ли может привести к
столь регулярной смене направлений, если здесь не вступает в игру новая,
ритуализованная координация. Без нее короткие рывки в разных направлени-
ях следуют друг за другом с типичной случайностью, как это бывает у лю-
дей в состоянии крайней растерянности. Ритуализованное движение, напро-
тив, всегда имеет тенденцию к ритмическому повторению в точности одина-
ковых элементов. Мы говорили об этом в связи с действенностью сигнала.
Подозрение, что здесь замешана ритуализация, превращается в уверен-
ность, когда мы видим, как танцующий самец при своих "загах" временами,
кажется, совершенно забывает, что они сексуально мотивированы и должны
указывать точно на гнездо. Вместо этого он рисует вокруг самки очень
красивый и правильный зубчатый венец, в котором каждый "зиг" направлен
точно в сторону самки, а каждый "заг" - точно от нее. Как ни очевидна
относительная слабость новой координации движений, стремящейся превра-
тить "зиги" и "заги" в ритмический "зигзаг", - она может, однако, решаю-
щим образом определить регулярность последовательных проявлений обеих
главных мотиваций.
Вторая важная функция, которую ритуализованная координация может,
очевидно, выполнять, даже будучи очень слабой в других отношениях, - это
изменение направления неритуализованных движений, лежавших в основе ри-
туала и происходивших из других побуждений. Примеры этого мы уже видели
при обсуждении классического образца ритуала, а именно - при натравлива-
нии селезня уткой.
7. ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ АНАЛОГИИ МОРАЛИ
Не убий.
Пятая заповедь
В 5-й главе, где речь шла о процессе ритуализации, я старался пока-
зать, как этот процесс, причины которого все еще весьма загадочны, соз-
дает совершенно новые инстинкты, диктующие организму свои собственные
"Ты должен..." так же категорично, как и любой из, казалось бы, единов-
ластных "больших" инстинктов голода, страха или любви. В предыдущей 6-й
главе я пытался решить еще более трудную задачу: коротко и доступно по-
казать, как происходит взаимодействие между различными автономными инс-
тинктами, каким общим правилам подчиняются эти взаимодействия, и какими
способами можно - несмотря на все сложности - получить некоторое предс-
тавление о структуре взаимодействий в таком поведении, которое определя-
ется несколькими соперничающими побуждениями.
Я тешу себя надеждой, быть может обманчивой, что решить предыдущие
задачи мне удалось, и что я могу не только обобщить сказанное в двух
последних главах, но и применить полученные в них результаты к вопросу,
которым мы займемся теперь: каким образом ритуал выполняет поистине не-
выполнимую задачу - удерживает внутривидовую агрессию от всех проявле-
ний, которые могли бы серьезно повредить сохранению вида, но при этом не
выключает ее функций, необходимых для сохранения вида! Часть предыдущей
фразы, выделенная курсивом, уже отвечает на вопрос, - он кажется очевид-
ным, но вытекает из совершеннейшего непонимания сущности агрессии, - по-
чему у тех животных, для которых тесная совместная жизнь является преи-
муществом, агрессия попросту не запрещена? Именно потому, что ее функ-
ции, рассмотренные нами в 3-й главе, необходимы!
Решение проблем, возникающих таким образом перед обоими конструктора-
ми эволюции, достигается всегда одним и тем же способом. Полезный, необ-
ходимый инстинкт - вообще остается неизменным; но для особых случаев,
где его проявление было бы вредно, вводится специально созданный меха-
низм торможения. И здесь снова культурно-историческое развитие народов
происходит аналогичным образом; именно потому важнейшие требования Мои-
сеевых и всех прочих скрижалей - это не предтисания, а запреты. Нам еще
придется подробнее говоьрить о том, о чем здесь лишь предварительно упо-
мянем:
передаваемые традицией и привычно выполняемые табу имеют какое-то от-
ношение к разумной морали - в понимании Иммануила Канта - разве что у
вдохновенного законодателя, но никак не у его верующих последователей.
Как врожденные механизмы и ритуалы, препятствующие асоциальному пове-
дению животных, так и человеческие табу определяют поведение, аналогич-
ное истинно моральному лишь с функциональной точки зрения; во всем ос-
тальном оно так же далеко от морали, как животное от человека! Но даже
постигая сущность этих движущих мотивов, нельзя не восхищаться снова и
снова при виде работы физиологических механизмов, которые побуждают жи-
вотных к самоотверженному поведению, направленному на благо сообщества,
как это предписывают нам, людям, законы морали.
Впечатляющий пример такого поведения, аналогичного человеческой мора-
ли, являют так называемые турнирные бои. Вся их организация направлена
на то, чтобы выполнить важнейшую задачу поединка - определить, кто силь-
нее, - не причинив серьезного вреда более слабому. Поскольку рыцарский
турнир или спортивное состязание имеют ту же цель, то все турнирные бои
неизбежно производят даже на знающих людей впечатление "рыцарственнос-
ти", или "спортивного благородства". Среди цихлид есть вид, Cichlasoma
biocellatum, который именно из-за этого приобрел свое название, широко
распространенное у американских любителей: у них эта рыбка называется
"Джек Дэмпси" по имени боксера, чемпиона мира, который прославился своим
безупречным поведением на ринге.
О турнирных боях рыб и, в частности, о процессах ритуализации, кото-
рые привели к ним от первоначальных подлинных боев, мы знаем довольно
много. Почти у всех костистых рыб настоящей схватке предшествуют угрожа-
ющие позы, которые, как уже говорилось, всегда вытекают из конфликта
между стремлениями напасть и бежать.
Среди этих поз особенно заметна как специальный ритуал так называемая
демонстрация развернутого бока, которая первоначально наверняка возникла
за счет того, что рыба под влиянием испуга отворачивается от противника
и одновременно, готовясь к бегству, разворачивает вертикальные плавники.
Но поскольку при этих движениях противнику предъявляется контур тела
максимально возможных размеров, то из них - путем мимического утрирова-
ния при добавочных изменениях морфологии плавников - смогла развиться та
впечатляющая демонстрация развернутого бока, которую знают все аквариу-
мисты, да и не только они, по сиамским бойцовым рыбкам и по другим попу-
лярным породам рыб.
В тесной связи с угрозой развернутым боком у костистых рыб возник
очень широко распространенный запугивающий жест - так называемый удар
хвостом. Из позиции развернутого бока рыба, напрягая все тело и далеко
оттопыривая хвостовой плавник, производит сильный удар хвостом в сторону
противника. Хотя сам удар до противника не доходит, но рецепторы давле-
ния на его боковой линии воспринимают волну, сила которой, очевидно, со-
общает ему о величине и боеспособности его соперника, так же как и раз-
меры контура, видимого при демонстрации развернутого бока.
Другая форма угрозы возникла у многих окуневых и у других костистых
рыб из заторможенного страхом фронтального удара. В исходной позиции для
броска вперед оба противника изгибают свои тела, словно напряженные Sоб-
разные пружины, и медленно плывут друг другу навстречу, как можно
сильнее топорща жаберные крышки.
Это соответствует разворачиванию плавников при угрозе боком, пос-
кольку увеличивает контур тела, видимый противником. Из фронтальной уг-
розы у очень многих рыб иногда получается, что оба противника одновре-
менно хватают друг друга за пасть, но - в соответствии с конфликтной си-
туацией, из которой возникла сама фронтальная угроза, - они всегда дела-
ют это не резко, не ударом, а словно колеблясь, заторможенно. Из этой
формы борьбы у некоторых - и у лабиринтовых рыб, лишь отдаленно примыка-
ющих к большой группе окуневых, и у цихлид, типичных представителей оку-
невых, - возникла интереснейшая ритуализованная борьба, при которой оба
соперника в самом буквальном смысле слова "меряются силами", не причиняя
друг другу вреда. Они хватают друг друга за челюсть - а у всех видов,
для которых характерен этот способ турнирного боя, челюсть покрыта толс-
тым, трудноуязвимым слоем кожи - и тянут изо всех сил. Так возникает
состязание, очень похожее на старую борьбу на поясах у швейцарских
крестьян, которое может продолжаться по нескольку часов, если встречают-
ся равные противники. У двух в точности равных по силе самцов красивого
синего вида широколобых окуньков мы запротоколировали однажды такой пое-
динок, длившийся с 8.30 утра до 2.30 пополудни.
За этим "перетягиванием пасти" - у некоторых видов это, скорее, "пе-
реталкивание", потому что рыбы не тянут, а толкают друг друга, - через
какое-то время, очень разное для разных видов, следует настоящая схват-
ка, при которой рыбы уже без каких-либо запретов стремятся бить друг
друга по незащищенным бокам, чтобы нанести противнику по возможности
серьезный урон. Таким образом, препятствующий кровопролитию "турнир" уг-
роз и следующая непосредственно за ним прикидка сил первоначально навер-
няка были лишь прелюдией к настоящей "мужей истребляющей битве". Однако
такой обстоятельный пролог уже выполняет крайне важную задачу, поскольку
дает возможность более слабому сопернику своевременно отказаться от без-
надежной борьбы. Именно так и выполняется в большинстве случаев важней-
шая видосохраняющая функция поединка - выбор сильнейшего, - без того
чтобы один из соперников был принесен в жертву или даже хотя бы поранен.
Лишь в тех редких случаях, когда бойцы совершенно равны по силе, к реше-
нию приходится идти кровавым путем.
Сравнение разных видов, обладающих менее и более специализированным
турнирным боем, - а также изучение этапов развития отдельного животного
от безудержно драчливого малька до благородного "Джека Дэмпси", - дают
нам надежную основу для понимания того, как развивались турнирные бои в
процессе эволюции. Рыцарски благородный турнирный бой возникает из жес-
токой борьбы без правил прежде всего за счет трех независимых друг от
друга процессов; ритуализация, с которой мы познакомились в прежних гла-
вах, - лишь один из них, хотя и важнейший.
Первый шаг от кровавой борьбы к турнирному бою состоит, как уже упо-
миналось, в увеличении промежутка времени между началом постепенно уси-
ливающихся угрожающих жестов и заключительным нападением. У видов, сра-
жающихся по-настоящему (например, у многоцветного хаплохромиса), от-
дельные фазы угроз - распускание плавников, демонстрация развернутого
бока, раздувание жаберных крышек, борьба пастью - длятся лишь секунды, а
затем тотчас же следуют первые таранные удары по бокам противника, при-
чиняющие тяжелые ранения. При быстрых приливах и отливах возбуждения,
которые так характерны для этих злобных рыбок, некоторые из упомянутых
ступеней нередко пропускаются. Особенно "вспыльчивый" самец может войти
в раж настолько быстро, что начинает враждебные действия сразу же с
серьезного таранного удара. У близкородственного, тоже африканского вида
хемихромисов такое не наблюдается никогда; эти рыбки всегда строго при-
держиваются последовательности угрожающих жестов, каждый из которых вы-
полняют довольно долго, часто по многу минут, прежде чем переходят к
следующему.
Это четкое разделение во времени допускает два физиологических объяс-
нения. Или дальше друг от друга расположены пороги возбуждения, при ко-
торых отдельные действия включаются по очереди - по мере возрастания го-
товности к борьбе, - так что их последовательность сохраняется и при не-
котором ослаблении или усилении ярости; или же нарастание возбужденности
"дросселировано", что приводит к более пологой и правильно возрастающей
кривой. Есть основания, говорящие в пользу первого из этих предположе-
ний, но, обсуждая их здесь, мы уклонились бы слишком далеко.
Рука об руку с увеличением продолжительности отдельных угрожающих
действий идет их ритуализация, которая - как уже описано ранее - приво-
дит к мимическому утрированию, ритмическому повторению и к появлению
структур и красок, оптически подчеркивающих эти действия. Увеличенные
плавники с ярким рисунком, который становится виден лишь в развернутом
состоянии, броские пятна на жаберных крышках, которые становятся видны
лишь при фронтальной угрозе, и множество других столь же театральных ук-
рашений превращают турнирный бой в одно из самых увлекательных зрелищ,
какие только можно увидеть, изучая поведение высших животных. Пестрота
горящих возбуждением красок, размеренная ритмика угрожающих движений,
выпирающая мощь соперников - все это почти заставляет забыть, что здесь
происходит настоящая борьба, а не специально поставленный спектакль.
И наконец, третий процесс, весьма способствующий превращению кровавой
борьбы в благородное состязание турнирного боя и не менее ритуализации
важный для нашей темы: возникают специальные физиологические механизмы
поведения, которые тормозят опасные движения при атаке. Вот несколько
примеров.
Если два "Джек Дэмпси" достаточно долго простоят друг против друга с
угрозой развернутым боком и хвостовыми ударами, то вполне может слу-
читься, что один из них соберется перейти к "перетягиванию пасти" на се-
кунду раньше другого. Он выходит из "боковой стойки" и с раскрытыми че-
люстями бросается на соперника, который еще продолжает угрожать боком и
потому подставляет зубам нападающего незащищенный фланг. По тот никогда
не использует эту слабость позиции, он непременно останавливает свой
бросок до того, как его зубы коснутся кожи противника.
Мой покойный друг Хорст Зиверт описал и заснял на пленку аналогичное
до мельчайших подробностей явление у ланей. У них высокоритуализованному
бою на рогах - когда кроны дугообразными движениями ударяются одна о
другую, а затем совершенно определенным образом раскачиваются взад и
вперед - предшествует угроза развернутым боком, во время которой каждый
из самцов проходит мимо соперника молодцеватым четким шагом, покачивая
при этом рогами вверх и вниз. Затем оба вдруг, как по команде, останав-
ливаются, поворачиваются друг другу навстречу и опускают головы, так что
рога с треском сшибаются у самой земли, сплетаясь между собой. После
этого следует совершенно безопасная борьба, при которой - в точности как
при перетягивании пасти у "Джеков Дэмпси" - побеждает тот, кто продер-
жится дольше. У ланей тоже может случиться, что один из бойцов переходит
ко второй фазе борьбы раньше другого и при этом нацеливает свое оружие в
незащищенный бок соперника, что при могучем размахе тяжелых и острых ро-
гов выглядит чрезвычайно опасно. Но еще раньше, чем окунь, олень тормо-
зит это движение, поднимает голову - и видит, что ничего не подозреваю-
щий противник продолжает гарцевать и уже отошел от него на несколько
метров. Тогда он рысью подбегает к тому вплотную и, успокоившись, снова
начинает гарцевать боком к нему, покачивая рогами, до тех пор, пока оба
не перейдут к борьбе более согласованным взмахом рогов.
В царстве высших позвоночных существует неисчислимое множество подоб-
ных запретов причинять вред сородичу. Они часто играют существенную роль
и там, где наблюдатель, очеловечивающий поведение животных, вообще не
заметил бы ни наличия агрессии, ни необходимости специальных механизмов
для ее подавления. Если верить во "всемогущество" "безошибочных" инс-
тинктов - кажется просто парадоксальным, что самке, например, необходимы
специальные механизмы торможения, чтобы блокировать ее агрессивность по
отношению к собственным детям, особенно новорожденным или только что вы-
лупившимся из яйца.
В действительности эти специальные механизмы, тормозящие агрессию,
чрезвычайно нужны, потому что животные, заботящиеся о потомстве, как раз
ко времени появления малышей должны быть особенно агрессивны по отноше-
нию ко всем прочим существам. Птица, защищая свое потомство, должна на-
падать на любое приближающееся к гнезду животное, с которым она хоть
сколько-нибудь соразмерна. Индюшка, пока она сидит на гнезде, должна
быть постоянно готова с максимальной энергией нападать не только на мы-
шей, крыс, хорьков, ворон, сорок, и т. д, и т.д., - но и на своих соро-
дичей: на индюка с шершавыми ногами, на индюшку, ищущую гнездо, потому
что они почти так же опасны для ее выводка, как и хищники. И, естествен-
но, она должна быть тем агрессивнее, чем ближе подходит угроза к центру
ее мира, к ее гнезду. Только собственному птенцу, который вылезает из
скорлупы, она не должна причинить никакого вреда!
Как обнаружили мои сотрудники Вольфганг и Маргрет Шляйдты, это тормо-
жение у индюшки включается только акустически. Для изучения некоторых
реакций самцовиндюков на акустические стимулы они лишили слуха нес-
кольких птиц посредством операции на внутреннем ухе.
Эту операцию можно проделать только на новорожденном цыпленке, а в
тот момент различить пол еще трудно, поэтому среди глухих птиц случайно
оказалось и несколько самок. Ни на что другое они не годились, зато пос-
лужили замечательным материалом для изучения функции ответного поведе-
ния, которое играет столь существенную роль в связях между матерью и ре-
бенком. Мы знаем, например, о серых гусях, что они сразу после появления
на свет принимают за свою мать любой объект, который ответит звуком на
их "писк одиночества". Шляйдты хотели предложить только что вылупившимся
индюшатам выбор между индюшкой, которая слышит и правильно отвечает на
их писк, и глухой, от которой ожидалось, что она - не слыша писка птен-
цов - будет издавать свои призывы случайным образом.
Как это часто случается при исследовании поведения, эксперимент дал
результаты, которых никто не ожидал, но которые оказались гораздо инте-
реснее, чем ожидалось.
Глухие индюшки совершенно нормально высиживали птенцов, как и до того
их социальное и половое поведение вполне отвечали норме. Но когда стали
появляться на свет их индюшата - оказалось, что материнское поведение
подопытных животных нарушено самым драматичным образом: все глухие ин-
дюшки тотчас забивали насмерть всех своих цыплят, как только те появля-
лись из яиц! Если глухой индюшке, которая отсидела на искусственных яй-
цах положенный срок и потому должна быть готова к приему птенцов, пока-
зать однодневного индюшонка - она реагирует на него вовсе не материнским
поведением: она не издает призывных звуков; когда малыш приближается к
ней примерно на метр, она готовится к отпору - распускает перья, яростно
шипит, - а как только он оказывается в пределах досягаемости ее клюва -
клюет его изо всех сил.
Если не предполагать, что у индюшки повреждено что-то еще, кроме слу-
ха, то такое поведение можно объяснить только одним: у нее нет ни малей-
шей врожденной информации о том, как должны выглядеть ее малыши. Она
клюет все, что движется около ее гнезда, если оно не настолько велико,
чтобы реакция бегства у нее пересилила агрессию.
Только писк индюшонка - и ничто больше - посредством врожденного ме-
ханизма включает материнское поведение, одновременно затормаживая агрес-
сию.
Последующие эксперименты с нормальными, слышащими индюшками подтвер-
дили правильность этой интерпретации. Если к индюшке, сидящей на гнезде,
подтягивать на нитке, как марионетку, натурально сделанное чучело индю-
шонка, то она клюет его точно так же, как глухая. Но стоит включить
встроенный в эту куклу маленький динамик, из которого раздается магнито-
фонная запись "плача" индюшонка, - нападение резко обрывается вмеша-
тельством торможения, явно очень сильного, так же внезапно, как это опи-
сано выше на примере цихлид и ланей. Индюшка начинает издавать типичные
призывные звуки, соответствующие квохтанью домашних кур.
Каждая неопытная индюшка, только что впервые высидевшая цыплят, напа-
дает на все предметы, которые движутся возле ее гнезда, размерами, грубо
говоря, от землеройки до крупного кота. У такой птицы нет врожденного
"знания", как именно выглядят хищники, которых нужно отгонять. На безз-
вучно приближающееся чучело ласки или хомяка она нападает не более
яростно, чем на чучело индюшонка, но, с другой стороны, готова тотчас
по-матерински принять обоих хищников, если они предъявят "удостоверение
индюшонка" - ту же запись цыплячьего писка - через встроенный микродина-
мик. Испытываешь ужасное чувство, когда такая индюшка, только что ярост-
но клевавшая беззвучно приближавшегося цыпленка, с материнским призывом
распускает перья, чтобы с готовностью принять под себя пищащее чучело
хорька, подменного ребенка в самом отчаянном смысле этого слова.
Единственный признак, который, по-видимому, врожденным образом усили-
вает реакцию на врага, - это волосяной покров, пушистая поверхность
объекта. По крайней мере, из наших первых опытов мы вынесли впечатление,
что мохнатые куклы раздражают индюшек сильнее, чем гладкие. В таком слу-
чае индюшонок - он имеет как раз подходящие размеры, движется около
гнезда, да еще вдобавок покрыт пухом - просто не может не вызывать у ма-
тери постоянного оборонительного поведения, которое должно столь же пос-
тоянно подавляться цыплячьим писком, чтобы предотвратить детоубийство.
Это относится, во всяком случае, к птицам, выводящим потомство впервые и
еще не знающим по опыту, как выглядят их собственные дети. Их поведение
быстро меняется при индивидуальном обучении.
Только что описанный, примечательно противоречивый состав "материнс-
кого" поведения индюшки заставляет нас задуматься. Совершенно очевидно -
не существует ничего такого, что само по себе можно было бы назвать "ма-
теринским инстинктом" или "инстинктом заботы о потомстве", раз нет даже
врожденной "схемы" врожденного узнавания собственных детей. Целесообраз-
ное, с точки зрения сохранения вида, обращение с потомством является,
скорее, результатом множества эволюционно возникших способов действия,
реакций и торможений, организованных Великими Конструкторами таким обра-
зом, что все вместе они действуют при нормальных внешних условиях как
целостная система, "как будто" данное животное знает, что ему нужно де-
лать в интересах выживания вида и его отдельных особей. Такая система
уже является тем, что вообще можно было бы назвать "инстинктом"; в слу-
чае нашей индюшки - инстинктом заботы о потомстве.
Но даже если рассматривать это понятие таким образом - все равно оно
вводит в заблуждение, потому что не существует строго ограниченной сис-
темы, которая выполняла бы функции, соответствующие только этому опреде-
лению. Напротив, в ее общую структуру встроены и такие побуждения, кото-
рые имеют совершенно другие функции, как агрессия и включающие ее рецеп-
торные механизмы в нашем примере. Кстати, тот факт, что индюшка разъяря-
ется при виде пушистых цыплят, бегающих вокруг гнезда, - это отнюдь не
нежелательный побочный эффект. Напротив, для защиты потомства в высшей
степени полезно, чтобы цыплята - особенно их красивые пушистые шубки - с
самого начала приводили мать в раздраженное состояние готовности к ата-
ке. На детей она напасть не может - этому надежно препятствует торможе-
ние, вызванное их писком, - тем легче она разряжает свою ярость на дру-
гие объекты, оказавшиеся вблизи.
Единственная специфическая структура, вступающая в действие только в
этой системе поведения, - это избирательный ответ на писк птенцов, тор-
можение удара.
Итак, если у видов, заботящихся о потомстве, мать не обижает своих
малышей - это вовсе не само собой разумеющийся закон природы; в каждом
отдельном случае это должно быть обеспечено особым механизмом торможе-
ния, об одном из которых мы только что узнали на примере индюшки. Каж-
дый, кто работал в зоопарке, разводил кроликов или пушного зверя, может
рассказать свою историю о том, как мало нужно, чтобы поломать аналогич-
ные механизмы торможения. Я знаю один случай, когда самолет Люфтганзы,
сбившись в тумане с курса, низко пролетел над фермой чернобурых лисиц и
из-за этого все самки, которые недавно ощенились, возбудившись, сожрали
своих щенков.
У многих позвоночных, которые вовсе не заботятся о потомстве или за-
ботятся лишь ограниченное время, малыши рано - часто задолго до достиже-
ния окончательных размеров - бывают такими же ловкими, пропорционально
такими же сильными и почти такими же умными, как взрослые (впрочем, эти
виды так или иначе не могут научиться слишком многому). Поэтому они не
особенно нуждаются в защите, и старшие родичи обходятся с ними безо вся-
ких церемоний. Совсем иначе обстоит дело у тех высокоорганизованных су-
ществ, у которых обучение и индивидуальный опыт играют большую роль и у
которых родительская опека должна продолжаться долго уже потому, что
"жизненная школа" детей требует много времени.
На тесную связь между способностью к обучению и продолжительностью
заботы о потомстве уже указывали многие биологи и социологи.
Молодой пес, волк или ворон уже по достижении окончательных взрослых
размеров - хотя еще не окончательного веса - бывает неловким, неуклюжим,
сырым созданием, которое было бы совершенно неспособно защитить себя в
случае серьезного нападения своего взрослого сородича, не говоря уж о
том, чтобы спастись от него стремительным бегством. Казалось бы, молодым
животным названных видов - и многих подобных - и то, и другое крайне не-
обходимо: ведь они безоружны не только против внутривидовой агрессии, но
и против охотничьих приемов своих сородичей, если речь идет о крупных
хищниках. Однако каннибализм у теплокровных позвоночных встречается
очень редко. У млекопитающих он, вероятно, исключается главным образом
тем, что сородичи "невкусны", что довелось узнать многим полярным иссле-
дователям при попытках скормить живым собакам мясо умерших или забитых
по необходимости. Лишь истинно хищные птицы, прежде всего ястребы, могут
иногда в тесной неволе убить и съесть своего сородича; однако я не знаю
ни одного случая, чтобы подобное наблюдали в охотничьих угодьях. Какие
сдерживающие факторы препятствуют этому - пока неизвестно.
Для уже выросших, но еще неуклюжих молодых животных и птиц, о которых
идет речь, простое агрессивное поведение взрослых, очевидно, гораздо
опаснее любых каннибальских прихотей. Эта опасность устраняется целым
рядом очень четко организованных механизмов торможения, тоже почти не-
исследованных. Исключение составляет механизм поведения в бездушном со-
обществе кваквы, которому мы еще посвятим специальную небольшую главу, -
его легко понять. Этот механизм позволяет оперившимся молодым птицам ос-
таваться в колонии, хотя в ее тесных границах буквально каждая ветка на
дереве является предметом яростного соперничества соседей. Пока молодая
кваква, покинув гнездо, еще попрошайничает - это уже само по себе созда-
ет ей абсолютную защиту от любого нападения местной взрослой птицы.
Прежде чем старшая птица вообще соберется клюнуть птенца, тот, квакая и
хлопая крыльями, стремительно бросается к ней, старается схватить ее за
клюв и "подоить" - потянуть клюв книзу, - как это всегда делают дети с
клювами родителей, когда хотят, чтобы им отрыгнули пищу. Молодая кваква
не знает в лицо своих родителей, и я не уверен, что эти последние узнают
индивидуально своих детей; наверняка узнают друг друга только молодые
птицы из одного гнезда. Как старая кваква, у которой нет настроения кор-
мить, боязливо улетает, спасаясь от нападения собственного дитяти, -
точно так же она улетает и от любого чужого; у нее и в мыслях нет уда-
рить его. Аналогичные случаи мы знаем у многих животных, у которых от
внутривидовой агрессии защищает инфантильное поведение.
Еще более простой механизм позволяет молодой птице - уже взрослой,
уже независимой, но еще далеко не равной в борьбе - приобрести небольшой
собственный участок в пределах колонии. Молодая кваква, которая почти
три года носит детский костюмчик в полоску, возбуждает у взрослых гораз-
до менее интенсивную агрессию, нежели птица во взрослом оперении. Это
приводит к интересному явлению, которое я неоднократно наблюдал в
Альтенберге, в колонии свободно гнездившейся кваквы.
Молодая кваква совершенно безо всякого умысла приземляется где-нибудь
в пределах семейного участка насиживающей пары - и ей везет: она попала
не в центр его, около гнезда, который свирепо охраняется, а села по-
дальше.
Но при этом она разозлила соседа, который начинает наступать на при-
шельца в угрожающей позе - ползком, как это всегда бывает у кваквы. Од-
нако при этом движении он приближается и к расположенному в том же нап-
равлении гнезду соседей, сидящей на яйцах пары, а поскольку он своей
раскраской и угрожающей позой вызывает гораздо большую агрессивность,
чем тихо и испуганно сидящая молодая птица, - именно его и берут на муш-
ку соседи, поднимаясь в контратаку. Часто эта контратака проходит на во-
лосок от молодой птицы и тем самым защищает ее. Поэтому кваквы "в полос-
ку" всегда устраиваются между территориями постоянных жителей, выращи-
вающих потомство, в строго определенных пределах, где появление взрослой
птицы провоцирует нападение хозяина, а появление молодой - еще нет.
Не так легко разобраться в механизме торможения, который надежно зап-
рещает взрослым собакам всех европейских пород серьезно укусить молодую,
в возрасте до 7-8 месяцев. По наблюдениям Тинбергена, у гренландских эс-
кимосских собак этот запрет ограничивается молодежью собственной стаи;
запрета кусать чужих щенков у них не существует. Быть может, так же обс-
тоит дело и у волков. Каким образом узнается молодость собрата по виду -
это еще не совсем ясно. Во всяком случае, рост не играет здесь никакой
роли: крошечный, но старый и злобный фокстерьер относится к громадному
ребенку-сенбернару, уже смертельно надоевшему своими неуклюжими пригла-
шениями поиграть, так же терпеливо и дружелюбно, как к щенку такого же
возраста собственной породы.
Вероятно, существенные признаки, вызывающие это торможение, содержат-
ся в поведении молодой собаки, а возможно и в запахе. Последнее проявля-
ется в том, каким образом молодая собака прямо-таки напрашивается на
нюхконтроль: если только приближение взрослого пса кажется молодому в
какой-то степени опасным - он тотчас бросается на спину и тем самым
предъявляет свой еще голенький щенячий животик, и к тому же выпускает
несколько капель, которые взрослый тотчас же нюхает.
Пожалуй еще интереснее и загадочнее, чем торможение, охраняющее уже
подросшую, но еще беспомощную молодежь, - тот тормозящий агрессию меха-
низм поведения, который запрещает "нерыцарское" поведение по отношению к
"слабому полу". У толкунчиков, поведение которых уже описывалось, у бо-
гомолов и у многих других насекомых - как и у многих пауков - самки, как
известно, являются сильным полом, и необходимы специальные механизмы по-
ведения, препятствующие тому, что счастливый жених будет съеден раньше
времени. У мантид - богомолов, - как известно, самка зачастую с аппети-
том доедает переднюю половину самца, в то время как его задняя половина
безмятежно выполняет великую миссию оплодотворения.
Однако здесь нас должны занимать не эти капризы природы, а те меха-
низмы, которые у очень многих птиц и млекопитающих - вплоть до человека
- очень затрудняют избиение представительниц слабого пола, если не пол-
ностью препятствуют ему. Что касается человека - максима "Женщина непри-
косновенна" справедлива лишь отчасти. В берлинском юморе, который часто
смягчает добросердечием вообще-то мрачноватые краски, побитая мужем жен-
щина говорит рыцарски вмешавшемуся прохожему: "Ну а вам-то что за дело,
коль меня мой милый бьет?!" Но среди животных есть целый ряд видов, у
которых при нормальных, т.е. не патологических, условиях никогда не бы-
вает, чтобы самец всерьез напал на самку.
Это относится, например, к собакам и, без сомнения, к волкам. Я бы
совершенно не доверял кобелю, укусившему суку, и посоветовал бы его хо-
зяину повышенную осторожность - особенно если в доме есть дети, - потому
что в социальном торможении этого пса явно что-то нарушено.
Однажды я пробовал выдать замуж свою суку Стази за огромного сибирс-
кого волка; когда я начал играть с ним - она пришла в ярость от ревности
и совсем всерьез набросилась на него. Единственное, что он сделал, -
подставил озверевшей рыжей фурии свое огромное светло-серое плечо, чтобы
принять ее укусы на менее ранимое место. Совершенно такой же абсолютный
запрет обидеть самку существует у некоторых вьюрковых птиц, скажем у
снегиря, и даже у некоторых рептилий, как, например, у зеленой ящерицы.
У самцов этого вида агрессивное поведение вызывается нарядом соперни-
ка, прежде всего ультрамариново-синим горлом и зеленой окраской ос-
тального тела, от которой и пошло название ящериц. Торможение, запрещаю-
щее кусать самку, явно основано на обонятельных признаках. Это мы с Г.
Китцлером однажды узнали, когда самую крупную самку из наших зеленых
ящериц коварно раскрасили под самца с помощью жирных цветных мелков.
Когда мы выпустили прекрасную даму обратно в вольер, то она - разумеет-
ся, не подозревая о своей внешности, - кратчайшим путем побежала на тер-
риторию своего супруга. Увидев ее, он яростно бросился на предполагаемо-
го самца-пришельца и широко раскрыл пасть для укуса. Но тут он уловил
запах загримированной дамы и затормозил так резко, что его занесло и пе-
ревернуло. Затем он обстоятельно обследовал ее языком - и после того уже
не обращал внимания на зовущую к бою расцветку, что уже само по себе
примечательно для рептилии. Но самое интересное - это происшествие нас-
только потрясло нашего изумрудного рыцаря, что еще долго после того он и
настоящих самцов сначала ощупывал языком, т.е. проверял их запах, и лишь
потом переходил к нападению.
Так его задело за живое то, что едва не укусил даму!
Можно было бы подумать, что у тех видов, где кавалерам абсолютно зап-
рещено кусать самок, дамы обходятся со всем мужским полом весьма дерзко
и заносчиво. Как это ни загадочно - все обстоит как раз наоборот. Агрес-
сивные крупные самки зеленой ящерицы, затевающие яростные баталии со
своими сестрами, в буквальном смысле ползают на брюхе и перед самым
юным, самым хилым самцом, даже если он втрое меньше ее весом, а его му-
жественность едва проявляется синим оттенком на горле, который можно
сравнить с первым пухом на подбородке гимназиста. Самка поднимает от
земли передние лапки и своеобразно встряхивает ими, словно хочет заиг-
рать на рояле. Так же и суки - особенно тех пород, которые близки к се-
верному волку, - относятся к избранному кобелю прямо-таки со смиренным
почтением, хотя он никогда не кусал и вообще не доказывал свое превос-
ходство какимлибо проявлением силы; они проявляют здесь почти такое же
чувство, какое испытывают к человеку-хозяину. Однако самое интересное и
самое непонятное - это иерархические отношения между самцами и самками у
некоторых вьюрковых птиц из хорошо известного семейства кардуелид, к ко-
торому относятся чижи, щеглы, снегири, зеленушки и многие другие, в том
числе канарейки.
У зеленушек, например, согласно наблюдениям Р. Хинде, непосредственно
в период размножения самка стоит выше самца, а в остальное время года -
наоборот. К этому выводу приводит простое наблюдение, кто кого клюет и
кто кому уступает. У снегирей, которых мы знаем особенно хорошо благода-
ря исследованиям Николаи, на основании таких же наблюдений и умозаключе-
ний можно прийти к выводу, что у этого вида, где пары остаются нерушимы
из года в год, самка всегда иерархически выше самца. Снегирь-дама всегда
слегка агрессивна, кусает супруга, и даже в церемонии ее приветствия, в
так называемом "поцелуе", содержится изрядная толика агрессии, хотя и в
строго ритуализованной форме. Снегирь, напротив, никогда не кусает и не
клюет свою даму, и если судить об их иерархических отношениях упрощенно
- только на основании того, кто кого клюет, - можно сказать, что она,
несомненно, доминирует над ним. Но если присмотреться внимательнее, то
приходишь к противоположному мнению. Когда супруга кусает снегиря, то он
принимает позу отнюдь не подчинения или хотя бы испуга, а наоборот -
сексуальной готовности, даже нежности.
Таким образом, укусы самки не приводят самца в иерархически низшую
позицию. Напротив, его пассивное поведение, манера, с какой он принимает
наскоки самки, не впадая в ответную агрессию и, главное, не утрачивая
своего сексуального настроя, - явно "производит впечатление", и не
только на человека-наблюдателя.
Совершенно аналогично ведут себя самцы собаки и волка по отношению к
любым нападениям слабого пола.
Даже если такие нападения вполне серьезны, как в случае с моей Стази,
- ритуал безоговорочно требует от самца, чтобы он не только не огрызал-
ся, но и неуклонно сохранял бы "приветливое лицо" - держал бы уши
вверх-назад и не топорщил шерсть на загривке. Кеер smiling! Единственная
защита, какую мне приходилось наблюдать в подобных случаях, - интересно,
что ее описал и Джек Лондон в "Белом клыке", - состоит в резком повороте
задней части туловища, который действует в высшей степени "броско", осо-
бенно когда массивный кобель, сохраняя свою дружелюбную улыбку, отшвыри-
вает крикливо нападающую на него сучку на метр в сторону.
Мы вовсе не приписываем дамам птичьего или собачьего племени чрезмер-
но человеческих качеств, когда утверждаем, что пассивная реакция на их
агрессивность производит на них впечатление. Невпечатляемость производит
сильное впечатление - это очень распространенный принцип, как следует из
многократных наблюдений за борьбой самцов прыткой ящерицы. В порази-
тельно ритуализованных турнирных боях этих ящериц самцы прежде всего в
особой позе демонстрируют друг другу свою тяжело бронированную голову,
затем один из соперников хватает противника, но после короткой борьбы
отпускает и ждет, чтобы тот в свою очередь схватил его. При равносильных
противниках выполняется множество таких "ходов", пока один из них - со-
вершенно невредимый, но истощенный - не прекратит борьбу. У ящериц, как
и у многих других холоднокровных животных, менее крупные экземпляры "за-
водятся" несколько быстрее, т.е.
подъем нового возбуждения, как правило, происходит у них быстрее, чем
у более крупных и старых сородичей. В турнирных боях это почти всегда
приводит к тому, что меньший из двух борцов первым хватает противника за
загривок и дергает из стороны в сторону. При значительной разнице в раз-
мерах самцов может случиться, что меньший - кусавший первым, - отпустив,
не ждет ответного укуса, а тотчас исполняет описанную выше позу смирения
и убегает. Значит, и в чисто пассивном сопротивлении противника он заме-
тил, насколько тот превосходит его.
Эти чрезвычайно комичные происшествия всегда напоминают мне одну сце-
ну из давно забытого фильма Чарли Чаплина: Чарли подкрадывается сзади к
своему громадному сопернику, размахивается тяжелой палкой и изо всех сил
бьет его по затылку. Гигант удивленно смотрит вверх и слегка потирает
рукой ушибленное место, явно убежденный, что его укусило какое-то лету-
чее насекомое.
Тогда Чарли разворачивается - и улепетывает так, как это умел только
он.
У голубей, певчих птиц и попугаев существует очень примечательный ри-
туал, каким-то загадочным образом связанный с иерархическими отношениями
супругов, - передача корма. Это кормление - при поверхностном наблюдении
его, как правило, принимают за "поцелуй", - как и множество других внеш-
не "самоотверженных" и "рыцарственных" действий животных и человека, ин-
тересным образом представляет собой не только социальную обязанность, но
и привилегию, которая причитается индивиду высшего ранга. В сущности,
каждый из супругов предпочел бы кормить другого, а не получать от него
корм, по принципу "Давать - прекраснее, чем брать", или - когда пища от-
рыгивается из зоба - кормить прекраснее, чем есть. В благоприятных слу-
чаях удается увидеть совершенно недвусмысленную ссору: супруги выясняют
вопрос, кто же из них имеет право кормить, а кому придется играть менее
желательную роль несовершеннолетнего ребенка, который разевает клюв и
позволяет кормить себя.
Когда Николаи однажды воссоединил после долгой разлуки парочку одного
из африканских видов мелких вьюрковых, то супруги тотчас же узнали друг
друга, радостно полетели друг другу навстречу; но самка, очевидно, забы-
ла свое прежнее подчиненное положение, потому что сразу вознамерилась
отрыгивать из зоба и кормить партнера. Однако и он сделал то же, так что
первый момент встречи был слегка омрачен выяснением отношений, в котором
самец одержал верх; после этого супруга уже не пыталась кормить, а про-
сила, чтобы кормили ее. У снегирей супруги не расстаются круглый год;
может случиться, что самец начинает линять раньше, чем его супруга, и
уровень его сексуальных и социальных претензий понижается, в то время
как самка еще вполне "в форме" в обоих этих смыслах. В таких случаях -
они часто происходят и в естественных условиях, - как и в более редких,
когда самец утрачивает главенствующее положение из-за каких-либо патоло-
гических причин, нормальное направление передачи корма меняется на про-
тивоположное: самка кормит ослабевшего супруга. Как правило, наблюдателю
кажется необычайно трогательным, что супруга так заботится о своем
больном муже. Как уже сказано, такое толкование неверно: она и раньше,
всегда с удовольствием кормила бы его, если бы это не запрещалось ей его
иерархическим превосходством.
Таким образом, очевидно, что социальное первенство самок у снегирей,
как и у всех псовых, - это лишь видимость, которая создается "рыцарским"
запретом для самца обидеть свою самку. Совершенно такое же, с формальной
точки зрения, поведение мужчины в западной культуре являет замечательную
аналогию между обычаем у людей и ритуализацией у животных. Даже в Амери-
ке, в стране безграничного почитания женщины, по-настоящему покорного
мужа совершенно не уважают. Что требуется от идеального мужчины, - это,
чтобы супруг, несмотря на подавляющее духовное и физическое превос-
ходство, в соответствии с ритуально-регламентированным законом покорялся
малейшему капризу своей самки. Знаменательно, что для презираемого,
по-настоящему покорного мужа существует определение, взятое из поведения
животных. Про такого говорят "hanpecked" (англ.) - "курицей клеваный", -
и это сравнение замечательно иллюстрирует ненормальность мужской подчи-
ненности, потому что настоящий петух не позволяет себя клевать ни одной
курице, даже своей фаворитке. Впрочем, у петуха нет никаких запретов,
которые мешали бы ему клевать кур.
Самое сильное торможение, не позволяющее кусать самку своего вида,
встречается у европейского хомяка.
Быть может, у этих грызунов такой запрет особенно важен потому, что у
них самец гораздо крупнее самки, а длинные резцы этих животных способны
наносить особенно тяжелые раны. Эйбл-Эйбесфельдт установил, что, когда
во время короткого брачного периода самец вторгается на территорию сам-
ки, проходит немалый срок, прежде чем эти закоренелые индивидуалисты
настолько привыкнут друг к другу, что самка начинает переносить прибли-
жение самца. В этот период - и только тогда - хомяк-дама проявляет пуг-
ливость и робость перед мужчиной. В любое другое время она - яростная
фурия, грызущая самца безо всякого удержу. При разведении этих животных
в неволе необходимо своевременно разъединять партнеров после спаривания,
иначе дело доходит до мужских трупов.
Только что, при описании поведения хомяков, мы упомянули три факта,
|
