в которую боец вкладывает все, потому что не может ни уйти, ни рассчиты-
вать на пощаду. Эта форма боевого поведения, самая яростная, мотивирует-
ся страхом, сильнейшим стремлением к бегству, которое не может быть реа-
лизовано потому, что опасность слишком близка. Животное, можно сказать,
уже не рискует повернуться к ней спиной - и нападает само, с пресловутым
"мужеством отчаяния". Именно это происходит, когда бегство невозможно
из-за ограниченности пространства - как в случае с загнанной крысой, -
но точно так же
может подействовать и необходимость защиты выводка или семьи. Нападе-
ние курицы-наседки или гусака на любой объект, слишком приблизившийся к
птенцам, тоже следует считать критической реакцией. При внезапном появ-
лении опасного врага в пределах определенной критической зоны многие жи-
вотные яростно набрасываются на него, хотя бежали бы с гораздо большего
расстояния, если бы заметили его приближение издали. Как показал Хеди-
гер, цирковые дрессировщики загоняют своих хищников в любую точку арены,
ведя рискованную игру на границе между дистанцией бегства и критической
дистанцией. В тысяче охотничьих рассказов можно прочесть, что крупные
хищники наиболее опасны в густых зарослях. Это прежде всего потому, что
там дистанция бегства особенно мала; зверь в чаще чувствует себя укрытым
и рассчитывает на то, что человек, продираясь сквозь заросли, не заметит
его, даже если пройдет совсем близко. Но если при этом человек перешаг-
нет рубеж критической дистанции зверя, то происходит так называемый нес-
частный случай на охоте - быстро и трагично.
В только что рассмотренных случаях борьбы между животными различных
видов есть общая черта: здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения
вида получает или "должен" получить каждый из участников борьбы. Но и
внутривидовая агрессия - агрессия в узком и собственном смысле этого
слова - тоже служит сохранению вида.
В отношении ее тоже можно и нужно задать дарвиновский вопрос "для че-
го? ". Многим это покажется не столь уж очевидным; а люди, свыкшиеся с
идеями классического психоанализа, могут усмотреть в таком вопросе зло-
намеренную попытку апологии Жизнеуничтожающего Начала, или попросту Зла.
Обычному цивилизованному человеку случается увидеть подлинную агрессию
лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние животные; разуме-
ется, он видит лишь дурные последствия таких раздоров. Здесь поистине
устрашающий ряд постепенных переходов - от петухов, подравшихся на по-
мойке, через грызущихся собак, через мальчишек, разбивающих друг другу
носы, через парней, бьющих друг другу об головы пивные кружки, через
трактирные побоища, уже слегка окрашенные политикой, - приводит наконец
к войнам и к атомной бомбе.
У нас есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее
серьезной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях
культурно-исторического и технического развития. Но перспектива побороть
эту опасность отнюдь не улучшится, если мы будем относиться к ней как к
чему-то метафизическому и неотвратимому; если же попытаться проследить
цепь естественных причин ее возникновения - это может помочь.
Всякий раз, когда человек обретал способность преднамеренно изменять
какое-либо явление природы в нужном ему направлении, он был обязан этим
своему пониманию причинно-следственных связей, определяющих это явление.
Наука о нормальных жизненных процессах, выполняющих функцию сохранения
вида, - физиология, - является необходимым основанием для науки о нару-
шениях этих процессов - патологии. Поэтому давайте забудем на какое-то
время, что в условиях цивилизации агрессивный инстинкт очень серьезно
"сошел с рельсов", и постараемся по возможности беспристрастно исследо-
вать его естественные причины. Как подлинные дарвинисты, исходя из уже
объясненных оснований, мы прежде всего задаемся вопросом о видосохраняю-
щей функции, которую выполняет борьба между собратьями по виду в естест-
венных - или, лучше сказать, в доцивилизованных - условиях. Именно се-
лекционному давлению этой функции обязана такая борьба своим высоким
развитием у очень многих высших животных; ведь не одни только рыбы бо-
рются друг с другом, как было описано выше, то же самое происходит у ог-
ромного большинства позвоночных.
Как известно, вопрос о пользе борьбы для сохранения вида поставил уже
сам Дарвин, и он же дал ясный ответ:
для вида, для будущего - всегда выгодно, чтобы область обитания или
самку завоевал сильнейший из двух соперников. Как часто случается, эта
вчерашняя истина хотя и не стала сегодня заблуждением, но оказалась лишь
частным случаем; в последнее время экологи обнаружили другую функцию аг-
рессии, еще более существенную для сохранения вида. Термин "экология"
происходит от грече-
ского оиуо^, "дом". Это наука о многосторонних связях организма с его
естественным жизненным пространством, в котором он "дома"; а в этом
пространстве, разумеется, необходимо считаться и с другими животными и
растениями, обитающими там же. Если специальные интересы социальной ор-
ганизации не требуют тесной совместной жизни, то - по вполне понятным
причинам - наиболее благоприятным является по возможности равномерное
распределение особей вида в жизненном пространстве, в котором этот вид
может обитать. В терминах человеческой деловой жизни - если в какой-ни-
будь местности хотят обосноваться несколько врачей, или торговцев, или
механиков по ремонту велосипедов, то представители любой из этих профес-
сий поступят лучше всего, разместившись как можно дальше друг от друга.
Что какая-то часть биотопа, имеющегося в распоряжении вида, останется
неиспользованной, в то время как в другой части вид за счет избыточной
плотности населения исчерпает все ресурсы питания и будет страдать от
голода, - эта опасность проще всего устраняется тем, что животные одного
и того же вида отталкиваются друг от друга. Именно в этом, вкратце, и
состоит важнейшая видосохраняющая функция внутривидовой агрессии. Теперь
мы можем понять, почему именно оседлые коралловые рыбы так поразительно
расцвечены. На Земле мало биотопов, в которых имелось бы такое количест-
во и такое разнообразие пищи, как на коралловых рифах. Здесь вид рыбы, в
ходе эволюционного развития, может приобрести "всевозможнейшие профес-
сии". Рыба в качестве "неквалифицированного рабочего" может прекрасно
перебиваться тем, что в любом случае доступно каждой средней рыбе - охо-
титься на более мелкую, не ядовитую, не бронированную, не покрытую шипа-
ми или не защищенную еще каким-либо способом живность, которая массой
прибывает на риф из открытого моря: частью пассивно заносится ветром и
волнами в виде планктона, а частью - активно приплывает "с целью" осесть
на рифе, как это делают мириады свободно плавающих личинок всех обитаю-
щих на рифе организмов.
С другой стороны, некоторые рыбы специализируются на поедании орга-
низмов, живущих на самом рифе. Но такие организмы всегда как-то защище-
ны, и потому рыбе необходимо найти способ борьбы с их оборонительными
приспособлениями. Сами кораллы кормят целый ряд видов рыб, и притом
очень по-разному. Остроносые рыбыбабочки, или щетинозубы, по большей
части паразитируют на кораллах и других стрекающих животных. Они посто-
янно обследуют кораллы в поисках мелкой живности, попавшей в щупальца
полипов. Обнаружив нечто съедобное, рыбка взмахами грудных плавников
создает струю воды, направленную на жертву настолько точно, что в этом
месте между кораллами образуется "плешь": струя расталкивает их в сторо-
ны, прижимая вместе с обжигающими щупальцами к наружному скелету, так
что рыба может схватить добычу, почти не обжигая себе рыльца.
Все-таки слегка ее обжигает; видно, как рыба "чихает" - слегка дерга-
ет носом, - но кажется, что это раздражение ей даже приятно, вроде пер-
ца. Во всяком случае, такие рыбы, как мои красавицы бабочки, желтые и
коричневые, явно предпочитают ту же добычу, скажем рыбешку, если она уже
попалась в щупальца, а не свободно плавает в воде. Другие родственные
виды выработали у себя более сильный иммунитет к стрекательному яду и
съедают добычу вместе с кораллами, поймавшими ее. Третьи вообще не обра-
щают внимания на стрекательные клетки кишечнополостных - и поглощают ко-
раллов, гидрополипов и даже крупных, очень жгучих актиний, как корова
траву.
Рыбы-попугаи вдобавок к иммунитету против яда развили у себя мощные
клешнеобразные челюсти и съедают кораллов буквально целиком. Когда нахо-
дишься вблизи пасущейся стаи этих великолепно расцвеченных рыб, то слы-
шишь треск и скрежет, будто работает маленькая камнедробилка, и это
вполне соответствует действительности. Испражняясь, рыба-попугай остав-
ляет за собой облачко белого песка, оседающее на дно, и когда видишь это
- с изумлением понимаешь, что весь снежно-белый коралловый песок, покры-
вающий каждую прогалину в коралловом лесу, определенно проделал путь че-
рез рыбпопугаев.
Другие рыбы, скалозубы, к которым относятся забавные
рыбы-шары, кузовики и ежи, настроились на разгрызание моллюсков в
твердых раковинах, ракообразных и морских ежей. Такие рыбы, как импера-
торские ангелы, - специалисты по молниеносному обдиранию перистых корон,
которые выдвигают из своих известковых трубок иные трубчатые черви. Ко-
роны втягиваются настолько быстро, что этой быстротой защищены от напа-
дения других, не столь проворных врагов. Но императорские ангелы умеют
подкрадываться сбоку и хватать голову червя боковым рывком, настолько
мгновенным, что быстрота реакции червя оказывается недостаточной. И если
в аквариуме императорские ангелы нападают на другую добычу, не умеющую
быстро прятаться, - они все равно не могут схватить ее каким-либо другим
движением, кроме описанного.
Риф предоставляет и много других возможностей "профессиональной спе-
циализации" рыб. Там есть рыбы, очищающие других рыб от паразитов. Самые
свирепые хищники их не трогают, даже если они забираются к тем в пасть
или в жабры, чтобы выполнить там свою благотворную работу. Что еще неве-
роятнее, есть и такие, которые паразитируют на крупных рыбах, выедая у
них кусочки кожи; а среди них - что самое поразительное - есть и такие,
которые своим цветом, формой и повадкой выдают себя за только что упомя-
нутых чистильщиков и подкрадываются к своим жертвам с помощью этой мас-
кировки. Кто все народы сосчитает, кто все названья назовет?!
Для нашего исследования существенно то, что все или почти все эти
возможности специального приспособления - так называемые "экологические
ниши" - часто имеются в одном и том же кубометре морской воды. Каждой
отдельной особи, какова бы ни была ее специализация, при огромном обилии
пищи на рифе для пропитания нужно лишь несколько квадратных метров пло-
щади дна. И в этом небольшом ареале могут и "хотят" сосуществовать
столько рыб, сколько в нем экологических ниш - а это очень много, как
знает каждый, кто с изумлением наблюдал толчею над рифом. Но каждая из
этих рыб чрезвычайно заинтересована в том, чтобы на ее маленьком участке
не поселилась другая рыба ее же вида. Специалисты других "профессий" ме-
шают ее процветанию так же мало, как в вышеприведенном примере при-
сутствие врача в деревне влияет на доходы живущего там велосипедного ме-
ханика.
В биотопах, заселенных не так густо, где такой же объем пространства
предоставляет возможность для жизни лишь трем-четырем видам, оседлая ры-
ба или птица может позволить себе держать от себя подальше любых живот-
ных других видов, которые, вообще говоря, и не должны бы ей мешать. Если
бы того же захотела оседлая рыба на коралловом рифе - она бы извелась,
но так и не смогла бы очистить свою территорию от тучи неконкурентов
различных профессий. Экологические интересы всех оседлых видов выигрыва-
ют, если каждый из них производит пространственное распределение особей
самостоятельно, без оглядки на другие виды. Описанные в первой главе яр-
кие плакатные расцветки и вызываемые ими избирательные боевые реакции
приводят к тому, что каждая рыба каждого вида выдерживает определенную
дистанцию лишь по отношению к своим сородичам, которые являются ее кон-
курентами, так как им нужна та же самая пища. В этом и состоит совсем
простой ответ на часто и много обсуждавшийся вопрос о функции расцветки
коралловых рыб.
Как уже сказано, обозначающее вид пение играет у певчих птиц ту же
роль, что оптическая сигнализация у только что описанных рыб. Несомнен-
но, что другие птицы, еще не имеющие собственного участка, по этому пе-
нию узнают: в этом месте заявил свои территориальные притязания самец
такого-то рода и племени. Быть может, важно еще и то, что у многих видов
по пению можно очень точно определить, насколько силен поющий, - возмож-
но, даже и возраст его, - иными словами, насколько он опасен для слушаю-
щего его пришельца. У многих птиц, акустически маркирующих свои владе-
ния, обращают на себя внимание значительные индивидуальные различия из-
даваемых ими звуков. Многие исследователи считают, что у таких видов мо-
жет иметь значение персональная визитная карточка. Если Хейнрот перево-
дит крик петуха словами "Здесь петух", то Боймер - наилучший знаток кур
- слышит в этом крике гораздо более точное сообщение: "Здесь петух Бал-
тазар!" Млекопитающие по большей части "думают носом";
нет ничего удивительного в том, что у них важнейшую роль играет мар-
кировка своих владений запахом. Для этого есть различнейшие способы, для
этого развились всевозможнейшие пахучие железы, возникли удивительнейшие
ритуалы выделения мочи и кала, из которых каждому известно задирание ла-
пы у собак. Некоторые знатоки млекопитающих утверждают, что эти пахучие
отметки не имеют ничего общего с заявкой на территорию, поскольку такие
отметки известны и у животных, кочующих на большие расстояния, и у об-
щественных животных, не занимающих собственных территорий, - однако эти
возражения справедливы лишь отчасти. Во-первых, доказано, что собаки -
и, безусловно, другие животные, живущие стаями, - узнают друг друга по
запаху меток индивидуально, потому члены стаи тотчас же обнаружат, если
чужак осмелится задрать лапу в их охотничьих владениях. А во-вторых, как
доказали Лейхаузен и Вольф, существует весьма интересная возможность
размещения животных определенного вида по имеющемуся биотопу с помощью
не пространственного, а временного плана, с таким же успехом. Они обна-
ружили на примере бродячих кошек, живших на открытой местности, что нес-
колько особей могут использовать одну и ту же охотничью зону без ка-
ких-либо столкновений. При этом охота регулируется строгим расписанием,
точь-в-точь как пользование общей прачечной у домохозяек нашего Институ-
та в Зеевизене. Дополнительной гарантией против нежелательных встреч яв-
ляются пахучие метки, которые эти животные - кошки, не домохозяйки - ос-
тавляют обычно через правильные промежутки времени, где бы они ни были.
Эти метки действуют, как блок-сигнал на железной дороге, который ана-
логичным образом служит для того, чтобы предотвратить столкновение поез-
дов: кошка, обнаружившая на своей охотничьей тропе сигнал другой кошки,
может очень точно определить время подачи этого сигнала; если он свежий,
то она останавливается или сворачивает в сторону, если же ему уже нес-
колько часов - спокойно продолжает свой путь.
У тех животных, территория которых определяется не таким способом, по
времени, а только пространством, - тоже не следует представлять себе зо-
ну обитания как землевладение, точно очерченное географическими граница-
ми и как бы внесенное в земельный кадастр. Напротив, эта зона определя-
ется лишь тем обстоятельством, что готовность данного животного к борьбе
бывает наивысшей в наиболее знакомом ему месте, а именно - в центре его
участка. Иными словами, порог агрессивности ниже всего там, где животное
чувствует себя увереннее всего, т.е. где его агрессия меньше всего по-
давлена стремлением к бегству. С удалением от этой "штаб-квартиры" бое-
готовность убывает по мере того, как обстановка становится все более чу-
жой и внушающей страх. Кривая этого убывания имеет поэтому разную кру-
тизну в разных направлениях; у рыб центр области обитания почти всегда
находится на дне, и их агрессивность особенно резко убывает по вертикали
- очевидная причина этого состоит в том, что наибольшие опасности грозят
рыбе именно сверху.
Таким образом, принадлежащая животному территория - это лишь функция
различий его агрессивности в разных местах, что обусловлено локальными
факторами, подавляющими эту агрессивность. С приближением к центру об-
ласти обитания агрессивность возрастает в геометрической прогрессии. Это
возрастание настолько велико, что компенсирует все различия по величине
и силе, какие могут встретиться у взрослых половозрелых особей одного и
того же вида. Поэтому, если у территориальных животных - скажем, у го-
рихвосток перед вашим домом или у колюшек в аквариуме - известны цент-
ральные точки участков двух подравшихся хозяев, то исходя из места их
схватки можно наверняка предсказать ее исход: при прочих равных победит
тот, кто в данный момент находится ближе к своему дому.
Когда же побежденный обращается в бегство, инерция реакций обоих жи-
вотных приводит к явлению, происходящему во всех саморегулирующихся сис-
темах с торможением, а именно - к колебаниям. У преследуемого - по мере
приближения к его штаб-квартире - вновь появляется мужество, а преследо-
ватель, проникнув на вражескую территорию, мужество теряет. В результате
беглец вдруг разворачивается и - столь же внезапно, сколь энергично -
на-
падает на недавнего победителя, которого - как можно было предвидеть
- теперь бьет и прогоняет. Все это повторяется еще несколько раз, и в
конце концов бойцы останавливаются у вполне определенной точки равнове-
сия, где они лишь угрожают друг другу, но не нападают.
Эта точка, граница их участков, вовсе не отмечена на дне, а определя-
ется исключительно равновесием сил; и при малейшем нарушении этого рав-
новесия может переместиться ближе к штаб-квартире ослабевшего, хотя бы,
например, в том случае, если одна из рыб наелась и потому обленилась.
Эти колебания границ может иллюстрировать старый протокол наблюдений за
поведением двух пар одного из видов цихлид. Из четырех рыб этого вида,
помещенных в большой аквариум, сильнейший самец "А" тотчас же занял ле-
вый-задний-нижний угол - и начал безжалостно гонять трех остальных по
всему водоему; другими словами, он сразу же заявил претензию на весь ак-
вариум как на свой участок. Через несколько дней самец "В" освоил кро-
шечное местечко у самой поверхности воды, в диагонально расположенном
правом-ближнем-верхнем углу аквариума и здесь стал храбро отражать напа-
дения первого самца. Обосноваться у поверхности - это отчаянное дело для
рыбы: она мирится с опасностью, чтобы утвердиться против более сильного
сородича, который в этих условиях - по описанным выше причинам - напада-
ет менее решительно. Страх злого соседа перед поверхностью становится
союзником обладателя такого участка.
В течение ближайших дней пространство, защищаемое самцом "В", росло
на глазах, и главное - все больше и больше распространялось книзу, пока
наконец он не переместил свой опорный пункт в правый-передний-нижний
угол аквариума, отвоевав себе таким образом полноценную штаб-квартиру.
Теперь у него были равные шансы с "А", и он быстро оттеснил того нас-
только, что аквариум оказался разделен между ними примерно пополам. Это
была красивая картина, когда они угрожающе стояли друг против друга,
непрерывно патрулируя вдоль границы. Но однажды утром эта картина вновь
резко переместилась вправо, на бывшую территорию "В", который отстаивал
теперь лишь несколько квадратных дециметров своего дна. Я тотчас же по-
нял, что произошло: "А" спаровался, а поскольку у всех крупных пестрых
окуней задача защиты территории разделяется обоими супругами поровну, то
"В" был вынужден противостоять удвоенному давлению, что соответственно
сузило его участок. Уже на следующий день рыбы снова угрожающе стояли
друг против друга на середине водоема, но теперь их было четыре: "В" то-
же приобрел подругу, так что было восстановлено равновесие сил по отно-
шению к семье "А". Через неделю я обнаружил, что граница переместилась
далеко влево, на территорию "А"; причина состояла в том, что супружеская
чета "А" только что отнерестилась и один из супругов был постоянно занят
охраной икры и заботой о ней, так что охране границы мог посвятить себя
только один. Когда вскоре после того отнерестилась и пара "В" - немед-
ленно восстановилось и прежнее равномерное распределение пространства.
Джулиан Хаксли однажды очень красиво представил это поведение физической
моделью, в которой он сравнил территории с воздушными шарами, заключен-
ными в замкнутый объем и плотно прилегающими друг к другу, так что изме-
нение внутреннего давления в одном из них увеличивает или уменьшает раз-
меры всех остальных.
Этот совсем простой физиологический механизм борьбы за территорию
прямо-таки идеально решает задачу "справедливого", т.е. наиболее выгод-
ного для всего вида в его совокупности, распределения особей по ареалу,
в котором данный вид может жить. При этом и более слабые могут прокор-
миться и дать потомство, хотя и в более скромном пространстве. Это осо-
бенно важно для таких животных, которые - как многие рыбы и рептилии -
достигают половой зрелости рано, задолго до приобретения своих оконча-
тельных размеров. Каково мирное достижение "Злого начала"!
Тот же эффект у многих животных достигается и без агрессивного пове-
дения. Теоретически достаточно того, что животные какого-либо вида друг
друга "не выносят" и, соответственно, избегают. В некоторой степени уже
кошачьи пахучие метки представляют собой такой случай, хотя за ними и
прячется молчаливая угроза агрессии. Однако есть животные, совершенно
лишенные внутривидовой агрессии и тем не менее строго избегающие своих
сородичей. Многие лягушки, особенно древесные, являются ярко выраженными
индивидуалистами - кроме периодов размножения - и, как можно заметить,
распределяются по доступному им жизненному пространству очень равномер-
но. Как недавно установили американские исследователи, это достигается
очень просто: каждая лягушка уходит от кваканья своих сородичей. Правда,
эти результаты не объясняют, каким образом достигается распределение по
территории самок, которые у большинства лягушек немы.
Мы можем считать достоверным, что равномерное распределение в прост-
ранстве животных одного и того же вида является важнейшей функцией внут-
ривидовой агрессии. Но эта функция отнюдь не единственна! Уже Чарлз Дар-
вин верно заметил, что половой отбор - выбор наилучших, наиболее сильных
животных для продолжения рода - в значительной степени определяется
борьбой соперничающих животных, особенно самцов. Сила отца естественно
обеспечивает потомству непосредственные преимущества у тех видов, где
отец принимает активное участие в заботе о детях, прежде всего в их за-
щите. Тесная связь между заботой самцов о потомстве и их поединками наи-
более отчетливо проявляется у тех животных, которые не территориальны в
вышеописанном смысле слова, а ведут более или менее кочевой образ жизни,
как, например, крупные копытные, наземные обезьяны и многие другие.
У этих животных внутривидовая агрессия не играет существенной роли в
распределении пространства; в рассредоточении таких видов, как, скажем,
бизоны, разные антилопы, лошади и т.п., которые собираются в огромные
сообщества и которым разделение участков и борьба за территорию совер-
шенно чужды, потому что корма им предостаточно. Тем не менее самцы этих
животных яростно и драматически сражаются друг с другом, и нет никаких
сомнений в том, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приводит к появле-
нию особенно крупных и хорошо вооруженных защитников семьи и стада, -
как и наоборот, в том, что именно видосохраняющая функция защиты стада
привела к появлению такого отбора в жестоких поединках. Таким образом и
возникают столь внушительные бойцы, как быки бизонов или самцы крупных
павианов, которые при каждой опасности для сообщества воздвигают вокруг
слабейших членов стада стену мужественной круговой обороны.
В связи с поединками нужно упомянуть об одном факте, который каждому
небиологу кажется поразительным, даже парадоксальным, и который чрезвы-
чайно важен для дальнейшего содержания нашей книги: сугубо внутривидовой
отбор может привести к появлению морфологических признаков и поведенчес-
ких стереотипов не только совершенно бесполезных в смысле приспособления
к среде, но и прямо вредных для сохранения вида. Именно поэтому я так
подчеркивал в предыдущем абзаце, что защита семьи, т.е. форма столкнове-
ния с вневидовым окружением, вызвала появление поединка, а уже поединок
отобрал вооруженных самцов. Если отбор направляется в определенную сто-
рону лишь половым соперничеством, без обусловленной извне функциональной
нацеленности на сохранение вида, это может привести к появлению причуд-
ливых образований, которые виду как таковому совершенно не нужны. Оленьи
рога, например, развились исключительно для поединков; безрогий олень не
имеет ни малейших шансов на потомство. Ни для чего другого эти рога, как
известно, не годны. От хищников олени-самцы тоже защищаются только пе-
редними копытами, а не рогами. Мнение, что расширенные глазничные от-
ростки на рогах северного оленя служат для разгребания снега, оказалось
ошибочным. Они, скорее, нужны для защиты глаз при одном совершенно опре-
деленном ритуализованном движении, когда самец ожесточенно бьет рогами
по низким кустам.
В точности к тем же последствиям, что и поединок соперников, часто
приводит половой отбор, направляемый самкой. Если мы обнаруживаем у сам-
цов преувеличенное развитие пестрых перьев, причудливых форм и т.п., то
можно сразу же заподозрить, что самцы уже не сражаются, а последнее сло-
во в супружеском выборе принадлежит самке и у кандидата в супруги нет ни
малейшей возможности "обжаловать приговор". В качестве примера можно
привести райскую птицу, турухтана, утку-мандаринку и фазана-аргуса. Сам-
ка аргуса реагирует на громадные крылья петуха, украшенные великолепным
узором из глазчатых пятен, которые он, токуя, разворачивает перед ее
глазами. Эти крылья велики настолько, что петух уже почти не может ле-
тать; но чем они больше - тем сильнее возбуждается курица. Число потом-
ков, которые появляются у петуха за определенный срок, находится в пря-
мой зависимости от длины его перьев. Хотя в других отношениях это чрез-
мерное развитие крыльев может быть для него вредно, - например, хищник
съест его гораздо раньше, чем его соперника, у которого органы токования
не так чудовищно утрированы, - однако потомства этот петух оставит
столько же, а то и больше; и таким образом поддерживается предрасполо-
женность к росту гигантских крыльев, совершенно вопреки интересам сохра-
нения вида. Вполне возможно, что самка аргуса реагирует на маленькие
красные пятнышки на крыльях самца, которые исчезают из виду, когда
крылья сложены, и не мешают ни полету, ни маскировке. Но так или иначе,
эволюция фазана-аргуса зашла в тупик, и проявляется он в том, что самцы
соперничают друг с другом в отношении величины крыльев. Иными словами,
животные этого вида никогда не найдут разумного решения и не "договорят-
ся" отказаться впредь от этой бессмыслицы.
Здесь мы впервые сталкиваемся с эволюционным процессом, который на
первый взгляд кажется странным, а если вдуматься - даже жутким. Легко
понять, что метод слепых проб и ошибок, которым пользуются Великие
Конструкторы, неизбежно приводит к появлению и не-самых-целесообразных
конструкций. Совершенно естественно, что и в животном и в растительном
мире, кроме целесообразного, существует также и все не настолько нецеле-
сообразное, чтобы отбор уничтожил его немедленно. Однако в данном случае
мы обнаруживаем нечто совершенно иное. Отбор, этот суровый страж целесо-
образности, не просто "смотрит сквозь пальцы" и пропускает второсортную
конструкцию - нет, он сам, заблудившись, заходит здесь в гибельный ту-
пик. Это всегда происходит в тех случаях, когда отбор направляется одной
лишь конкуренцией сородичей, без связи с вневидовым окружением.
Мой учитель Оскар Хейнрот часто шутил: "После крыльев фазана-аргуса,
темп работы людей западной цивилизации - глупейший продукт внутривидово-
го отбора". И в самом деле, спешка, которой охвачено индустриализованное
и коммерциализованное человечество, являет собой прекрасный пример неце-
лесообразного развития, происходящего исключительно за счет конкуренции
между собратьями по виду. Нынешние люди болеют типичными болезнями биз-
несменов - гипертония, врожденная сморщенная почка, язва желудка, мучи-
тельные неврозы, - они впадают в варварство, ибо у них нет больше време-
ни на культурные интересы. И все это без всякой необходимости: ведь
они-то прекрасно могли бы договориться работать впредь поспокойнее. То
есть, теоретически могли бы, ибо на практике способны к этому, очевидно,
не больше, чем петухи-аргусы к договоренности об уменьшении длины их
перьев.
Причина, по которой здесь, в главе о положительной роли агрессии, я
так подробно говорю об опасностях внутривидового отбора, состоит в сле-
дующем: именно агрессивное поведение - более других свойств и функций
животного - может за счет своих пагубных результатов перерасти в нелепый
гротеск. В дальнейших главах мы увидим, к каким последствиям это привело
у некоторых животных, например у египетских гусей или у крыс. Но прежде
всего - более чем вероятно, что пагубная агрессивность, которая сегодня
как злое наследство сидит в крови у нас, у людей, является результатом
внутривидового отбора, влиявшего на наших предков десятки тысяч лет на
протяжении всего палеолита. Едва лишь люди продвинулись настолько, что,
будучи вооружены, одеты и социально организованы, смогли в какой-то сте-
пени ограничить внешние опасности - голод, холод, диких зверей, так что
эти опасности утратили роль существенных селекционных факторов, - как
тотчас же в игру должен был вступить пагубный внутривидовой отбор. Отны-
не движущим фактором отбора стала война, которую вели друг с другом
враждующие соседние племена; а война должна была до крайности развить
все так называемые "воинские доблести". К сожалению, они еще и сегодня
многим ка-
жутся весьма заманчивым идеалом, - к этому мы вернемся в последней
главе нашей книги.
Возвращаясь к теме о значении поединка для сохранения вида, мы ут-
верждаем, что он служит полезному отбору лишь там, где бойцы проверяются
не только внутривидовыми дуэльными правилами, но и схватками с внешним
врагом. Важнейшая функция поединка - это выбор боевого защитника семьи,
таким образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охране
потомства. Эта функция настолько очевидна, что говорить о ней просто нет
нужды. Но чтобы устранить любые сомнения, достаточно сослаться на тот
факт, что у многих животных, у которых лишь один пол заботится о по-
томстве, по-настоящему агрессивны по отношению к сородичам представители
именно этого пола или же их агрессивность несравненно сильнее. У колюшки
- это самцы; у многих мелких цихлид - самки. У кур и уток только самки
заботятся о потомстве, и они гораздо неуживчивее самцов, если, конечно,
не иметь в виду поединки. Нечто подобное должно быть и у человека.
Было бы неправильно думать, что три уже упомянутые в этой главе функ-
ции агрессивного поведения - распределение животных по жизненному прост-
ранству, отбор в поединках и защита потомства - являются единственно
важными для сохранения вида. Мы еще увидим в дальнейшем, какую незамени-
мую роль играет агрессия в большом концерте инстинктов; как она бывает
мотором - "мотивацией" - и в таком поведении, которое внешне не имеет
ничего общего с агрессией, даже кажется ее прямой противоположностью.
То, что как раз самые интимные личные связи, какие вообще бывают между
живыми существами, в полную меру насыщены агрессией, - тут не знаешь,
что и сказать: парадокс это или банальность. Однако нам придется погово-
рить еще о многом другом, прежде чем мы доберемся в нашей естественной
истории агрессии до этой центральной проблемы. Важную функцию, выполняе-
мую агрессией в демократическом взаимодействии инстинктов внутри орга-
низма, нелегко понять и еще труднее описать.
Но вот что можно описать уже здесь - это роль агрессии в системе, ко-
торая порядком выше, однако для понимания доступнее; а именно - в сооб-
ществе социальных животных, состоящем из многих особей. Принципом орга-
низации, без которого, очевидно, не может развиться упорядоченная сов-
местная жизнь высших животных, является так называемая иерархия.
Состоит она попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов
знает, кто сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без
борьбы отступить перед более сильным - и может ожидать, что более слабый
в свою очередь отступит перед ним самим, если они попадутся друг другу
на пути. Шьельдерупп-Эббе был первым, кто исследовал явление иерархии на
домашних курах и предложил термин "порядок клевания", который до сих пор
сохраняется в специальной литературе, особенно английской. Мне всегда
бывает как-то забавно, когда говорят о "порядке клевания" у крупных поз-
воночных, которые вовсе не клюются, а кусаются или бьют рогами. Широкое
распространение иерархии, как уже указывалось, убедительно свиде-
тельствует о ее важной видосохраняющей функции, так что мы должны за-
даться вопросом, в чем же эта функция состоит.
Естественно, сразу же напрашивается ответ, что таким образом избега-
ется борьба между членами сообщества. Тут можно возразить следующим воп-
росом: чем же это лучше прямого запрета на агрессивность по отношению к
членам сообщества? И снова можно дать ответ, даже не один, а несколько.
Во-первых, - нам придется очень подробно об этом говорить в одной из
следующих глав (гл. 11, "Союз"), - вполне может случиться, что сообщест-
ву (скажем, волчьей стае или стаду обезьян) крайне необходима агрессив-
ность по отношению к другим сообществам того же вида, так что борьба
должна быть исключена лишь внутри группы. А во-вторых, напряженные отно-
шения, которые возникают внутри сообщества вследствие агрессивных побуж-
дений и вырастающей из них иерархии, могут придавать ему во многом по-
лезную структуру и прочность. У галок, да и у многих других птиц с высо-
кой общественной организацией, иерархия непосредственно приводит к защи-
те слабых. Так как каждый индивид постоянно стремится повысить свой
ранг, то между непосредст-
венно ниже - и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напря-
женность, даже враждебность; и наоборот, эта враждебность тем меньше,
чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого
ранга, особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя
нижестоящими - эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеют
благоприятное следствие: галка высокого ранга всегда вступает в бой на
стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу "Место сильного - на
стороне слабого! ".
Уже у галок с агрессивно-завоеванным ранговым положением связана и
другая форма "авторитета": с выразительными движениями индивида высокого
ранга, особенно старого самца, члены колонии считаются значительно
больше, чем с движениями молодой птицы низкого ранга.
Если, например, молодая галка напугана чем-то малозначительным, то
остальные птицы, особенно старые, почти не обращают внимания на проявле-
ния ее страха. Если же подобную тревогу выражает старый самец - все гал-
ки, какие только могут это заметить, поспешно взлетают, обращаясь в
бегство. Примечательно, что у галок нет врожденного знания их хищных
врагов; каждая особь обучается этому знанию поведением более опытных
старших птиц; потому должно быть очень существенно, чтобы "мнению" более
старых и опытных птиц высокого ранга придавался - как только что описано
- больший "вес".
Вообще, чем более развит вид животных, тем большее значение приобре-
тает индивидуальный опыт и обучение, в то время как врожденное поведение
хотя не теряет своей важности, но сводится к более простым элементам. С
общим прогрессом эволюции все более возрастает роль опыта старых живот-
ных; можно даже сказать, что совместная социальная жизнь у наиболее ум-
ных млекопитающих приобретает за счет этого новую функцию в сохранении
вида, а именно - традиционную передачу индивидуально приобретенной ин-
формации. Естественно, столь же справедливо и обратное утверждение: сов-
местная социальная жизнь, несомненно, производит селекционное давление в
сторону лучшего развития способностей к обучению, поскольку эти способ-
ности у общественных животных идут на пользу не только отдельной особи,
но и сообществу в целом. Тем самым и долгая жизнь, значительно превышаю-
щая период половой активности, приобретает ценность для сохранения вида.
Как это описали Фрейзер Дарлинг и Маргарет Альтман, у многих оленей
предводителем стада бывает "дама" преклонного возраста, которой мате-
ринские обязанности давно уже не мешают выполнять ее общественный долг.
Таким образом - при прочих равных условиях - возраст животного нахо-
дится, как правило, в прямой зависимости с тем рангом, который оно имеет
в иерархии своего сообщества. И поэтому вполне целесообразно, что
"конструкция" поведения полагается на это правило: члены сообщества" ко-
торые не могут вычитать возраст своего вожака в его свидетельстве о рож-
дении, соизмеряют степень своего доверия к нему с его рангом. Йеркс и
его сотрудники уже давно сделали чрезвычайно интересное, поистине пора-
зительное наблюдение: шимпанзе, которые известны своей способностью обу-
чаться за счет прямого подражания, принципиально подражают только соб-
ратьям более высокого ранга. Из группы этих обезьян забрали одну, низко-
го ранга, и научили ее доставать бананы из специально сконструированной
кормушки с помощью весьма сложных манипуляций. Когда эту обезьяну вместе
с ее кормушкой вернули в группу, то сородичи более высокого ранга пробо-
вали отнимать у нее честно заработанные бананы, но никому из них не
пришло в голову посмотреть, как работает презираемый собрат, и чему-то у
него поучиться. Затем, таким же образом работе с этой кормушкой научили
шимпанзе наивысшего ранга. Когда его вернули в группу, то остальные наб-
людали за ним с живейшим интересом и мгновенно переняли у него новый на-
вык.
С. Л. Уошбэрн и Ирвэн Деворе, наблюдая павианов на свободе, установи-
ли, что стадо управляется не одним вожаком, а "коллегией" из нескольких
старейших самцов, которые поддерживают свое превосходство над более мо-
лодыми и гораздо более сильными членами стада за счет того, что всегда
держатся вместе - а вместе они сильнее любого молодого самца. В наблю-
давшемся случае один их трех сенаторов был почти беззубым старцем, а
двое дру-
гих - тоже давно уже не "в расцвете лет". Когда однажды стаду грозила
опасность забрести на безлесном месте в лапы - или, лучше сказать, в
пасть - ко льву, то стадо остановилось, и молодые сильные самцы образо-
вали круговую оборону более слабых животных. Но старец один вышел из
круга, осторожно выполнил опасную задачу - установить местонахождение
льва, так чтобы тот его не заметил, - затем вернулся к стаду и отвел его
дальним кружным путем, в обход льва, к безопасному ночлегу на деревьях.
Все следовали за ним в слепом повиновении, никто не усомнился в его ав-
торитете.
Теперь оглянемся на все, что мы узнали в этой главе - из объективных
наблюдений за животными - о пользе внутривидовой борьбы для сохранения
вида. Жизненное пространство распределяется между животными одного вида
таким образом, что по возможности каждый находит себе пропитание. На
благо потомству выбираются лучшие отцы и лучшие матери. Дети находятся
под защитой. Сообщество организовано так, что несколько умудренных сам-
цов - "сенат" - обладают достаточным авторитетом, чтобы решения, необхо-
димые сообществу, не только принимались, но и выполнялись. Мы ни разу не
обнаружили, чтобы целью агрессии было уничтожение сородича, хотя, конеч-
но, в ходе поединка может произойти несчастный случай, когда рог попада-
ет в глаз или клык в сонную артерию; а в неестественных условиях, не
предусмотренных "конструкцией" эволюции, - например в неволе, - агрес-
сивное поведение может привести и к губительным последствиям. Однако
попробуем вглядеться в наше собственное нутро и уяснить себе - без гор-
дыни, но и без того, чтобы заранее считать себя гнусными грешниками, -
что бы мы хотели сделать со своим ближним, вызывающим у нас наивысшую
степень агрессивности. Надеюсь, я не изображаю себя лучше, чем я есть,
утверждая, что моя окончательная цель - т.е. действие, которое разрядило
бы мою ярость, - не состояла бы в убийстве моего врага. Конечно, я с
наслаждением надавал бы ему самых звонких пощечин, в крайнем случае на-
нес бы несколько хрустящих ударов по челюсти, - но ни в коем случае не
хотел бы вспороть ему живот или пристрелить его. И желаемая оконча-
тельная ситуация состоит отнюдь не в том, чтобы противник лежал передо
мною мертвым. О нет! Он должен быть чувствительно побит и смиренно приз-
нать мое физическое, - а если он павиан, то и духовное превосходство. А
поскольку я в принципе мог бы избить лишь такого типа, которому подобное
обращение только на пользу, - я выношу не слишком суровый приговор инс-
тинкту, вызывающему такое поведение. Конечно, надо признать, что желание
избить легко может привести и к смертельному удару, например, если в ру-
ке случайно окажется оружие. Но если оценить все это вместе взятое, то
внутривидовая агрессия вовсе не покажется ни дьяволом, ни уничтожающим
началом, ни даже "частью той силы, что вечно хочет зла, но творит доб-
ро", - она совершенно однозначно окажется частью организации всех живых
существ, сохраняющей их систему функционирования и саму их жизнь. Как и
все на свете, она может допустить ошибку - и при этом уничтожить жизнь.
Однако в великих свершениях становления органического мира эта сила
предназначена к добру. И притом, мы еще не приняли во внимание, - мы уз-
наем об этом лишь в 11 - и главе, - что оба великих конструктора, Измен-
чивость и Отбор, которые растят все живое, именно грубую ветвь внутриви-
довой агрессии выбрали для того, чтобы вырастить на ней цветы личной
дружбы и любви.
4. СПОНТАННОСТЬ АГРЕССИИ
С отравой в жилах ты Елену
В любой увидишь, непременно.
Гете
В предыдущей главе, я надеюсь, достаточно ясно показано, что наблюда-
емая у столь многих животных агрессия, направленная против собратьев по
виду, вообще говоря, никоим образом не вредна для этого вида, а напротив
- необходима для его сохранения. Однако это отнюдь не должно обольщать
нас оптимизмом по поводу современного состояния человечества, совсем на-
оборот. Какое-либо изменение окружающих условий, даже ничтожное само по
себе, может полностью вывести из равновесия врожденные механизмы поведе-
ния. Они настолько неспособны быстро приспосабливаться к изменениям, что
при неблагоприятных условиях вид может погибнуть. Между тем, изменения,
произведенные самим человеком в окружающей среде, далеко не ничтожны.
Если бесстрастно посмотреть на человека, каков он сегодня (в руках водо-
родная бомба, подарок его собственного разума, а в душе инстинкт агрес-
сии - наследство человекообразных предков, с которым его рассудок не мо-
жет совладать), трудно предсказать ему долгую жизнь.
Но когда ту же ситуацию видит сам человек - которого все это касает-
ся! - она представляется жутким кошмаром, и трудно поверить, что агрес-
сия не является симптомом современного упадка культуры, патологическим
по своей природе.
Можно было бы лишь мечтать, чтобы это так и было!
Как раз знание того, что агрессия является подлинным инстинктом -
первичным, направленным на сохранение вида, - позволяет нам понять, нас-
колько она опасна. Главная опасность инстинкта состоит в его спонтаннос-
ти. Если бы он был лишь реакцией на определенные внешние условия, что
предполагают многие социологи и психологи, то положение человечества бы-
ло бы не так опасно, как в действительности. Тогда можно было бы основа-
тельно изучить и исключить факторы, порождающие эту реакцию. Фрейд зас-
лужил себе славу, впервые распознав самостоятельное значение агрессии;
он же показал, что недостаточность социальных контактов и особенно их
исчезновение ("потеря любви") относятся к числу сильных факторов, бла-
гоприятствующих агрессии. Из этого представления, которое само по себе
правильно, многие американские педагоги сделали неправильный вывод, буд-
то дети вырастут в менее невротичных, более приспособленных к окружающей
действительности и, главное, менее агрессивных людей, если их с мало-
летства оберегать от любых разочарований (фрустраций) и во всем им усту-
пать. Американская методика воспитания, построенная на этом предположе-
нии, лишь показала, что инстинкт агрессии, как и другие инстинкты, спон-
танно прорывается изнутри человека. Появилось неисчислимое множество не-
выносимо наглых детей, которым недоставало чего угодно, но уж никак не
агрессивности. Трагическая сторона этой трагикомической ситуации прояви-
лась позже, когда такие дети, выйдя из семьи, внезапно столкнулись,
вместо своих покорных родителей, с безжалостным общественным мнением,
например при поступлении в колледж. Как говорили мне американские психо-
аналитики, очень многие из молодых людей, воспитанных таким образом, тем
паче превратились в невротиков, попав под нажим общественного распоряд-
ка, который оказался чрезвычайно жестким. Подобные методы воспитания,
как видно, вымерли еще не окончательно; еще в прошлом году один весьма
уважаемый американский коллега, работавший в нашем Институте в качестве
гостя, попросил у меня разрешения остаться у нас еще на три недели, и в
качестве основания не стал приводить какие-либо новые научные замыслы, а
просто-напросто и без комментариев сказал, что к его жене только что
приехала в гости ее сестра, а у той трое детей - "бесфрустрационные".
Существует совершенно ошибочная доктрина, согласно которой поведение
животных и человека является по преимуществу реактивным, и если даже
имеет какие-то врожденные элементы - все равно может быть изменено обу-
чением. Эта доктрина имеет глубокие и цепкие корни в неправильном пони-
мании правильного по своей сути демократического принципа. Как-то не вя-
жется с ним тот факт, что люди от рождения не так уж совершенно равны
друг
другу и что не все имеют по справедливости равные шансы превратиться
в идеальных граждан. К тому же в течение многих десятилетий реакции,
рефлексы были единственными элементами поведения, которым уделяли внима-
ние психологи с серьезной репутацией, в то время как спонтанность пове-
дения животных была областью "виталистически" (то есть несколько мисти-
чески) настроенных ученых.
В исследовании поведения Уоллэс Крэйг был первым, кто сделал явление
спонтанности предметом научного изучения. Еще до него Уильям Мак-Дугалл
противопоставил девизу Декарта "Animal non agit, agitur", который начер-
тала на своем щите американская школа психологов-бихевиористов, свой го-
раздо более верный афоризм - "The healthy animal is up and doing" ("Здо-
ровое животное активно и действует"). Однако сам он считал эту спонтан-
ность результатом мистической жизненной силы, о которой никто не знает,
что же собственно обозначает это слово. Потому он и не догадался точно
пронаблюдать ритмическое повторение спонтанных действий и измерить порог
провоцирующего раздражения при каждом их проявлении, как это сделал
впоследствии его ученик Крэйг.
Крэйг провел серию опытов с самцами горлицы, в которой он отбирал у
них самок на ступенчато возрастающие промежутки времени и эксперимен-
тально устанавливал, какой объект способен вызвать токование самца. Че-
рез несколько дней после исчезновения самки своего вида самец горлицы
был готов ухаживать за белой домашней голубкой, которую он перед тем
полностью игнорировал. Еще через несколько дней он пошел дальше и стал
исполнять свои поклоны и воркованье перед чучелом голубя, еще позже -
перед смотанной в узел тряпкой; и наконец - через несколько недель оди-
ночества - стал адресовать свое токование в пустой угол клетки, где пе-
ресечение ребер ящика создавало хоть какую-то оптическую точку, способ-
ную задержать его взгляд. В переводе на язык физиологии эти наблюдения
означают, что при длительном невыполнении какого-либо инстинктивного
действия - в описанном случае,
* "Животное может быть лишь объектом, а не субъектом действия".
токования - порог раздражения снижается. Это явление настолько расп-
ространено и закономерно, что народная мудрость уже давно с ним освои-
лась и облекла в простую форму поговорки: "При нужде черт муху слопает";
Гете выразил ту же закономерность словами Мефистофеля: "С отравой в жи-
лах, ты Елену в любой увидишь непременно".
Так оно и есть! А если ты голубь - то в конце концов увидишь ее и в
старой пыльной тряпке, и даже в пустом углу собственной тюрьмы.
Снижение порога раздражения может привести к тому, что в особых усло-
виях его величина может упасть до нуля, т.е. при определенных обстоя-
тельствах соответствующее инстинктивное действие может "прорваться" без
какоголибо видимого внешнего стимула. У меня жил много лет скворец, взя-
тый из гнезда в младенчестве, который никогда в жизни не поймал ни одной
мухи и никогда не видел, как это делают другие птицы. Он получал пищу в
своей клетке из кормушки, которую я ежедневно наполнял. Но однажды я
увидел его сидящим на голове бронзовой статуи в столовой, в венской
квартире моих родителей, и вел он себя очень странно. Наклонив голову
набок, он, казалось, оглядывал белый потолок над собой; затем по движе-
ниям его глаз и головы можно было, казалось, безошибочно определить, что
он внимательно следит за каким-то движущимся объектом.
Наконец он взлетал вверх к потолку, хватал что-то мне невидимое,
возвращался на свою наблюдательную вышку, производил все движения, каки-
ми насекомоядные птицы убивают свою добычу, и что-то как будто глотал.
Потом встряхивался, как это делают все птицы, освобождаясь от напряже-
ния, и устраивался на отдых. Я десятки раз карабкался на стулья, даже
затащил в столовую лестницу-стремянку (в венских квартирах того времени
потолки были высокие), чтобы найти ту добычу, которую ловил мой скворец.
Никаких насекомых, даже самых мелких, там не было!
"Накопление" инстинкта, происходящее при долгом отсутствии разряжаю-
щего стимула, имеет следствием не только вышеописанное возрастание го-
товности к реакции, но и многие другие, более глубокие явления, в кото-
рые вовлекается весь организм в целом. В принципе, каждое подлинно инс-
тинктивное действие, которое вышеописанным образом лишено возможности
разрядиться, приводит животное в состояние общего беспокойства и вынуж-
дает его к поискам разряжающего стимула. Эти поиски, которые в простей-
шем случае состоят в беспорядочном движении (бег, полет, плавание), а в
самых сложных могут включать в себя любые формы поведения, приобретенные
обучением и познанием, Уоллэс Крэйг назвал аппетентным поведением.
Фауст не сидит и не ждет, чтобы женщины появились в его поле зрения;
чтобы обрести Елену, он, как известно, отваживается на довольно риско-
ванное хождение к Матерям!
К сожалению, приходится констатировать, что снижение раздражающего
порога и поисковое поведение редко в каких случаях проявляются столь же
отчетливо, как в случае внутривидовой агрессии. В первой главе мы уже
видели тому примеры; вспомним рыбу-бабочку, которая за неимением сороди-
чей выбирала себе в качестве замещающего объекта рыбу близкородственного
вида, или же спинорога, который в аналогичной ситуации нападал даже не
только на спинорогов других видов, но и на совершенно чужих рыб, не
имевших ничего общего с его собственным видом, кроме раздражающего сине-
го цвета. У цихлид семейная жизнь захватывающе интересна, и нам придется
еще заняться ею весьма подробно, но если их содержат в неволе, то накоп-
ление агрессии, которая в естественных условиях разряжалась бы на враж-
дебных соседей, - чрезвычайно легко приводит к убийству супруга. Почти
каждый владелец аквариума, занимавшийся разведением этих своеобразных
рыб, начинал с одной и той же, почти неизбежной ошибки: в большой аква-
риум запускают нескольких мальков одного вида, чтобы дать им возможность
спариваться естественным образом, без принуждения. Ваше желание исполни-
лось - и вот у вас в аквариуме, который и без того стал несколько мало-
ват для такого количества подросших рыб, появилась пара возлюбленных,
сияющая великолепием расцветки и преисполненная единодушным стремлением
изгнать со своего участка всех братьев и сестер. Но тем несчастным
деться некуда; с изодранными плавниками они робко стоят по углам у по-
верхности воды, если только не мечутся, спасаясь, по всему бассейну,
когда их оттуда спугнут. Будучи гуманным натуралистом, вы сочувствуете и
преследуемым, и брачной паре, которая тем временем уже отнерестилась и
теперь терзается заботами о потомстве. Вы срочно отлавливаете лишних
рыб, чтобы обеспечить парочке безраздельное владение бассейном. Теперь,
думаете вы, сделано все, что от вас зависит, - ив ближайшие дни не обра-
щаете особого внимания на этот сосуд с его живое содержимое.
Но через несколько дней с изумлением и ужасом обнаруживаете, что са-
мочка, изорванная в клочья, плавает кверху брюхом, а от икры и от
мальков не осталось и следа.
Этого прискорбного события, которое происходит вышеописанным образом
с предсказуемой закономерностью, - особенно у ост-индских желтых этроп-
лусов и у бразильских перламутровых рыбок, - можно избежать очень прос-
то; нужно либо оставить в аквариуме "мальчика для битья", т.е. рыбку то-
го же вида, либо - более гуманным образом - взять аквариум, достаточно
большой для двух пар, и, разделив его пограничным стеклом на две части,
поселить по паре в каждую из них. Тогда каждая рыба вымещает свою здоро-
вую злость на соседе своего пола - почти всегда самка нападает на самку,
а самец на самца, - и ни одна из них не помышляет разрядить свою ярость
на собственном супруге. Это звучит как шутка, но в нашем испытанном уст-
ройстве, установленном в аквариуме для цихлид, мы часто замечали, что
пограничное стекло начинает зарастать водорослями и становится менее
прозрачным, - только по тому, как самец начинает хамить своей супруге.
Но стоило лишь протереть дочиста пограничное стекло - стенку между
"квартирами", - как тотчас же начиналась яростная, но по необходимости
безвредная ссора с соседями, "разряжавшая атмосферу" в обеих семьях.
Аналогичные истории можно наблюдать и у людей. В добрые старые време-
на, когда на Дунае существовала еще монархия и еще бывали служанки, я
наблюдал у моей овдовевшей тетушки следующее поведение, регулярное и
предсказуемое. Служанки никогда не держались у нее дольше 8-10 месяцев.
Каждой вновь появившейся помощницей тетушка непременно восхищалась,
расхваливала ее на все лады как некое сокровище, и клялась, что вот те-
перь наконец она нашла ту, кого ей надо. В течение следующих месяцев ее
восторги остывали. Сначала она находила у бедной девушки мелкие недос-
татки, потом - заслуживающие порицания; а к концу упомянутого срока об-
наруживала у нее пороки, вызывавшие законную ненависть, - и в результате
увольняла ее досрочно, как правило с большим скандалом. После этой раз-
рядки старая дама снова готова была видеть в следующей служанке истинно-
го ангела.
Я далек от того, чтобы высокомерно насмехаться над моей тетушкой, во
всем остальном очень милой и давно уже умершей. Точно такие же явления я
мог - точнее, мне пришлось - наблюдать у самых серьезных людей, способ-
ных к наивысшему самообладанию, какое только можно себе представить. Это
было в плену. Так называемая "полярная болезнь", иначе "экспедиционное
бешенство", поражает преимущественно небольшие группы людей, когда они в
силу обстоятельств, определенных самим названием, обречены общаться
только друг с другом и тем самым лишены возможности ссориться с кем-то
посторонним, не входящим в их товарищество. Из всего сказанного уже яс-
но, что накопление агрессии тем опаснее, чем лучше знают друг друга чле-
ны данной группы, чем больше они друг друга понимают и любят. В такой
ситуации - а я могу это утверждать по собственному опыту - все стимулы,
вызывающие агрессию и внутривидовую борьбу, претерпевают резкое снижение
пороговых значений. Субъективно это выражается в том, что человек на
мельчайшие жесты своего лучшего друга - стоит тому кашлянуть или высмор-
каться - отвечает реакцией, которая была бы адекватна, если бы ему дал
пощечину пьяный хулиган. Понимание физиологических закономерностей этого
чрезвычайно мучительного явления хотя и предотвращает убийство друга, но
никоим образом не облегчает мучений. Выход, который в конце концов нахо-
дит Понимающий, состоит в том, что он тихонько выходит из барака (палат-
ки, хижины) и разбивает что-нибудь; не слишком дорогое, но чтобы разле-
телось на куски с наибольшим возможным шумом. Это немного помогает. На
языке физиологии поведения это называется, по Тинбергену, перенаправлен-
ным, или смещенным, действием. Мы еще увидим, что этот выход часто ис-
пользуется в природе, чтобы предотвратить вредные последствия агрессии.
А Непонимающий убивает-таки своего друга - и нередко!
5. ПРИВЫЧКА, ЦЕРЕМОНИЯ И ВОЛШЕБСТВО
Ты что - не знал людей,
Не знал цены их слов?
Гете
Смещение, переориентация нападения - это, пожалуй, гениальнейшее
средство, изобретенное эволюцией, чтобы направить агрессию в безопасное
русло. Однако это вовсе не единственное средство такого рода; великие
конструкторы эволюции - Изменчивость и Отбор - очень редко ограничивают-
ся одним-единственным способом.
Сама сущность их экспериментальной "игры в кости" позволяет им зачас-
тую натолкнуться на несколько вариантов - и применить их вместе, удваи-
вая и утраивая надежность решения одной и той же проблемы. Это особенно
ценно для различных механизмов поведения, призванных предотвращать
увечье или убийство сородича. Чтобы объяснить эти механизмы, мне снова
придется начать издалека. И прежде всего я постараюсь описать один все
еще очень загадочный эволюционный процесс, создающий поистине нерушимые
законы, которым социальное поведение многих высших животных подчиняется
так же, как поступки цивилизованного человека - самым священным обычаям
и традициям.
Когда мой учитель и друг сэр Джулиан Хаксли незадолго до первой миро-
вой войны предпринял свое в подлинном смысле слова пионерское исследова-
ние поведения чомги, он обнаружил чрезвычайно занимательный факт:
некоторые действия в процессе филогенеза утрачивают свою собственную,
первоначальную функцию и превращаются в чисто символические церемонии.
Этот процесс он назвал ритуализацией. Он употреблял этот термин без ка-
ких-либо кавычек, т.е. без колебаний отождествлял культурно-исторические
процессы, ведущие к возникновению человеческих ритуалов, с процессами
эволюционными, породившими столь удивительные церемонии животных. С чис-
то функциональной точки зрения такое отождествление вполне оправданно,
как бы мы ни стремились сохранить сознательное различие между историчес-
кими и эволюционными процессами. Мне предстоит теперь выявить порази-
тельные аналогии между ритуалами, возникшими филогенетически и культур-
но-исторически, и показать, каким образом они находят свое объяснение
именно в тождественности их функций.
Прекрасный пример того, как ритуал возникает филогенетически, как он
приобретает свой смысл и как изменяется в ходе дальнейшего развития, -
предоставляет нам изучение одной церемонии у самок утиных птиц, так на-
зываемого натравливания. Как и у многих других птиц с такой же семейной
организацией, у уток самки хотя и меньше размером, но не менее агрессив-
ны, чем самцы.
Поэтому при столкновении двух пар часто случается, что распаленная
яростью утка продвигается к враждебной паре слишком далеко, затем пуга-
ется собственной храбрости и торопится назад, под защиту более сильного
супруга.
Возле него она испытывает новый прилив храбрости и снова начинает уг-
рожать враждебной паре, но на этот раз уже не расстается с безопасной
близостью своего селезня.
В своем первоначальном виде эта последовательность действий совершен-
но произвольна по форме, в зависимости от игры противоположных побужде-
ний, стимулирующих утку. Временная последовательность, в которой преоб-
ладают боевой задор, страх, поиск защиты и новое стремление к нападению,
легко и ясно читается по выразительным движениям утки, и прежде всего по
ее положению в пространстве. Например, у нашей европейской пеганки весь
этот процесс не содержит никаких закрепленных ритуалом элементов, кроме
определенного движения головы, связанного с особым звуком. Как всякая
подобная ей птица, при атаке утка бежит в сторону врага, низко вытянув
шею, а затем, тотчас же подняв голову, обратно к супругу. Очень часто
утка, убегая, заходит за селезня и огибает его полукругом, так что в ре-
зультате - когда она снова начинает угрожать - оказывается в позиции
сбоку от супруга, с головой, обращенной прямо в сторону вражеской пары.
Но часто, если бегство было не слишком паническим, она довольствуется
тем, что только подбегает к своему селезню и останавливается перед ним,
грудью к нему, так что для угрозы в сторону неприятеля ей приходится по-
вернуть голову и вытянуть шею через плечо назад. Бывает и так, что она
стоит боком, перед селезнем или позади него, и вытягивает шею под прямым
углом к продольной оси тела, - короче говоря, угол между продольной осью
тела и вытянутой шеей зависит исключительно от того, где находится она
сама, ее селезень и враг, которому она угрожает. Ни одно положение не
является для нее предпочтительным. У близкородственного огаря,
обитающего в Восточной Европе и в Азии, это натравливание уже нес-
колько более ритуализовано. Хотя у этого вида самка "еще" может стоять
рядом с супругом и угрожать прямо перед собой или, обегая вокруг него,
направлять свою угрозу под любым углом к продольной оси собственного те-
ла, - однако в подавляющем большинстве случаев она стоит перед селезнем,
грудью к нему, и угрожает через-плечо-назад. И когда я видел однажды,
как утка изолированной пары этого вида производила движения натравлива-
ния "вхолостую" - т.е. при отсутствии раздражающего объекта, - она тоже
угрожала через-плечо-назад, как будто видела несуществующего врага имен-
но в этом направлении.
У настоящих уток - к которым принадлежит и наша кряква, предок домаш-
ней утки, - натравливание черезплечо-назад превратилось в единственно
возможную, обязательную форму движения, так что самка, прежде чем начать
натравливание, всегда становится грудью к селезню, как можно ближе к не-
му; соответственно, когда он бежит или плывет - она следует за ним
вплотную.
Интересно, что движение головы через-плечо-назад до сих пор включает
в себя первоначальные ориентировочные реакции, которые у всех видов Та-
йогпа породили фенотипически - т.е. с точки зрения формы, внешнего обли-
ка - подобную, но изменчивую форму движения. Лучше всего это заметно,
когда утка начинает натравливание в состоянии очень слабого возбуждения
и лишь постепенно приводит себя в ярость. При этом может случиться, что
поначалу - если враг стоит прямо перед ней - она станет угрожать прямо
вперед; но по мере того как возрастает ее возбуждение, она проявляет не-
одолимое стремление вытянуть шею назад через плечо. Что при этом всегда
существует и другая ориентирующая реакция, которая стремится обратить
угрозу в сторону врага, - это можно буквально "прочесть по глазам" утки:
взгляд ее неизменно прикован к предмету ее ярости, хотя новая, твердо
закрепленная координация движения тянет ее голову в другую сторону. Если
бы утка говорила, она наверняка сказала бы: "Я хочу пригрозить вон тому
ненавистному чужому селезню, но что-то оттягивает мне голову!" Наличие
двух соперничающих друг с другом тенденций движения можно доказать
объективно и количественно, а именно:
если чужая птица, к которой обращена угроза, стоит перед уткой, то
отклонение головы в сторону поворота назад является наименьшим. Оно уве-
личивается в точности настолько, насколько увеличивается угол между про-
дольной осью тела утки и направлением на врага. Если он стоит прямо за
нею, т.е. угол составляет 180o, то утка при натравливании почти достает
клювом собственный хвост.
1 Очевидно, автор имел в виду, что, по мере нарастания возбуждения,
утка сама отворачивается от "врага" и в конце концов достает клювом
собственный хвост.
Это конфликтное поведение уток при натравливании допускает лишь од-
но-единственное толкование, которое должно быть верным, каким бы стран-
ным оно ни казалось на первый взгляд. К легкоразличимым факторам, из ко-
торых первоначально возникли описанные движения, в ходе эволюционного
развития вида присоединился еще один, новый, Как уже сказано, у пеганки
бегство к супругу и нападение на врага "еще" вполне достаточны, чтобы
полностью объяснить поведение утки. Совершенно очевидно, что у кряквы
действуют такие же побуждения, но на обусловленные ими движения наклады-
вается новое, независимое от них. Сложность, чрезвычайно затрудняющая
анализ общей картины, состоит в том, что вновь возникшее в результате
ритуализации инстинктивное действие является наследственно закрепленной
копией тех действий, которые первоначально вызывались другими стимулами.
Разумеется, это действие от случая к случаю проявляется очень различно -
при различной силе вызывающих его независимых стимулов, - так что вновь
возникающая жесткая инстинктивная координация представляет собой лишь
один часто встречающийся вариант. Этот вариант затем схематизируется -
способом, весьма напоминающим возникновение символов в истории челове-
ческой культуры. У кряквы первоначальное разнообразие направлений, в ко-
торых могли находиться супруг и противник, схематически сузилось таким
образом, что первый должен стоять перед уткой, а второй за нею; из аг-
рессивного "туда" к противнику и из мотивированного бегством "сюда" к
супругу получается слитое в жесткую церемонию и весьма упорядоченное
"туда-сюда", в котором эта упорядоченность, регулярность уже сама по се-
бе усиливает выразительность движений. Вновь возникшее инстинктивное
движение становится господствующим не сразу; поначалу оно всегда сущест-
вует наряду с неритуализованным образцом и в первое время лишь слегка на
него накладывается. Например, у огаря зачатки координации, заставляющей
голову утки двигаться при натравливании назад через плечо, можно заме-
тить лишь в том случае, если церемония выполняется "вхолостую", т.е. при
|
