громким рычанием: она услыхала крики своего детеныша и бежала к нему на
помощь.
Волчица бросилась к людям. Разъяренная, готовая на все, она являла
собой малоприятное зрелище, но волчонка ее спасительный гнев только об-
радовал.
Он взвизгнул от счастья и кинулся ей навстречу, а люди быстро отсту-
пили на несколько шагов назад. Волчица стала между своим детенышем и
людьми. Шерсть на ней поднялась дыбом, в горле клокотало яростное рыча-
ние, губы и нос судорожно подергивались.
И вдруг один из индейцев крикнул:
- Кичи!
В этом возгласе слышалось удивление.
Волчонок почувствовал, как мать съежилась при звуке человеческого го-
лоса.
- Кичи! - снова крикнул индеец, на этот раз резко и повелительно.
И тогда волчонок увидел, как волчица, его бесстрашная мать, припала к
земле, коснувшись ее брюхом, и завиляла хвостом, повизгивая и прося ми-
ра. Волчонок ничего не понял. Его охватил ужас. Он снова затрепетал пе-
ред человеком. Инстинкт говорил ему правду. И мать подтвердила это. Она
тоже выражала покорность людям.
Человек, сказавший "Кичи", подошел к волчице. Он положил ей руку на
голову, и волчица еще ниже припала к земле. Она не укусила его, да и не
собиралась это делать. Те четверо тоже подошли к ней, стали ощупывать и
гладить ее, но она не протестовала. Волчонок не сводил глаз с людей. Их
рты издавали громкие звуки. В этих звуках не было ничего угрожающего.
Волчонок прижался к матери и решил смириться, но шерсть у него на спине
все-таки стояла дыбом.
- Что же тут удивительного? - заговорил один из индейцев. - Отец у
нее был волк, а мать собака. Ведь брат мой привязывал ее весной на три
ночи в лесу! Значит, отец Кичи был Волк.
- С тех пор как Кичи убежала. Серый Бобр, прошел целый год, - сказал
другой индеец.
- И тут нет ничего удивительного. Язык Лосося, - ответил Серый Бобр.
- Тогда был голод, и собакам не хватало мяса.
- Она жила среди волков, - сказал третий индеец.
- Ты прав. Три Орла, - усмехнулся Серый Бобр, дотронувшись до волчон-
ка, - и вот доказательство твоей правоты.
Почувствовав прикосновение человеческой руки, волчонок глухо зарычал,
и рука отдернулась назад, готовясь ударить его. Тогда он спрятал клыки и
покорно приник к земле, а рука снова опустилась и стала Почесывать у не-
го за ухом и гладить его по спине.
- Вот доказательство твоей правоты, - повторил Серый Бобр. - Кичи -
его мать. Но отец у него был волк. Поэтому собачьего в нем мало, а
волчьего много. У него белые клыки, и я дам ему кличку Белый Клык. Я
сказал. Это моя собака. Разве Кичи не принадлежала моему брату? И разве
брат мой не умер?
Волчонок, получивший имя, лежал и слушал. Люди продолжали говорить.
Потом Серый Бобр вынул нож из ножен, висевших у него на шее, подошел к
кусту и вырезал палку. Белый Клык наблюдал за ним. Серый Бобр сделал на
обоих концах палки по зарубке и обвязал вокруг них ремни из сыромятной
кожи. Один ремень он надел на шею Кичи, подвел ее к невысокой сосне и
привязал второй ремень к дереву.
Белый Клык пошел за матерью и улегся рядом с ней. Язык Лосося протя-
нул к волчонку руку и опрокинул его на спину. Кичи испуганно смотрела на
них. Белый Клык почувствовал, как страх снова охватывает его. Он не
удержался и зарычал, но кусаться уже не посмел. Рука с растопыренными
крючковатыми пальцами стала почесывать ему живот и перекатывать с боку
на бок. Лежать на спине с задранными вверх ногами было глупо и унизи-
тельно. Кроме того. Белый Клык чувствовал себя совершенно беспомощным, и
все его существо восставало против такого унижения. Но что тут подела-
ешь? Если этот человек захочет причинить ему боль, он в его власти. Раз-
ве можно отскочить в сторону, когда все четыре ноги болтаются в воздухе?
И все-таки покорность взяла верх над страхом, и Белый Клык ограничился
тихим рычанием. Рычания он не смог подавить, но человек не рассердился и
не ударил его по голове. И, как это ни странно, Белый Клык испытывал ка-
кое-то необъяснимое удовольствие, когда рука человека гладила его по
шерсти взад и вперед. Перевернувшись на бок, он перестал рычать. Пальцы
начали скрести и почесывать у него за ухом, и от этого приятное ощущение
только усилилось. И когда наконец человек погладил его в последний раз и
отошел. Белый Клык окончательно приободрился. Ему предстояло еще не один
раз испытать страх перед человеком, но дружеские отношения между ними
зародились в эти минуты.
Спустя немного Белый Клык услышал приближение каких-то странных зву-
ков. Он быстро догадался, что звуки эти исходят от людей. На тропинку
вереницей вышло все индейское племя, перекочевывавшее на новое место. Их
было человек сорок - мужчин, женщин, детей, сгибавшихся под тяжестью ла-
герного скарба С ними шло много собак; и все собаки, кроме щенят, тоже
были нагружены разной поклажей. Каждая собака несла на спине мешок с ве-
щами фунтов в двадцать - тридцать весом.
Белый Клык никогда еще не видал собак, но сразу почувствовал, что они
мало чем отличаются от его собственной породы. Учуяв волчонка и его
мать, собаки сейчас же доказали, как незначительна эта разница. Началась
свалка. Весь ощетинившись. Белый Клык рычал и огрызался на окружившие
его со всех сторон разверстые собачьи пасти; собаки повалили волчонка,
но он не переставал кусать и рвать их за ноги и за брюхо, чувствуя в то
же время, как собачьи зубы впиваются ему в тело. Поднялся оглушительный
лай. Волчонок слышал рычание Кичи, рванувшейся ему на подмогу, слышал
крики людей, удары палок и визг собак, которым доставались эти удары.
Через несколько секунд волчонок снова был на ногах. Он увидел, что
люди отгоняют собак палками и камнями, защищая, спасая его от свирепых
клыков этих существ, которые все же чем-то отличались от волчьей породы.
И хотя волчонок не мог ясно представить себе такого отвлеченного поня-
тия, как справедливое возмездие, тем не менее он по-своему почувствовал
справедливость человека и признал в нем существо, которое устанавливает
закон и следит за его выполнением. Оценил он также способ, которым люди
заставляют подчиняться своим законам. Они не кусались и не пускали в ход
когтей, как все прочие звери, а использовали силы неживых предметов. Не-
живые предметы подчинялись их воле: камни и палки, брошенные этими
странными существами, летали по воздуху, как живые, и наносили собакам
чувствительные удары.
Власть эта казалась Белому Клыку необычайной, божественной властью,
она выходила за пределы всего мыслимого. Белый Клык по самой природе
своей не мог даже подозревать о существовании богов, в лучшем случае он
чувствовал, что есть вещи непостижимые. Но благоговение и трепет, кото-
рые ему внушали люди, были сродни тому благоговению и трепету, которые
ощутил бы человек при виде божества, мечущего с горной вершины молнии на
землю.
Но вот последняя собака отбежала в сторону, суматоха улеглась, и Бе-
лый Клык принялся зализывать раны, размышляя о своем первом приобщении к
стае и о своем первом знакомстве с ее жестокостью. До сих пор ему каза-
лось, что вся их порода состоит из Одноглазого, матери и его самого. Они
трое стояли особняком. Но вдруг, совершенно внезапно, обнаружилось, что
есть еще много других существ, принадлежащих, очевидно, к его породе. И
где-то в глубине сознания у волчонка появилось чувство обиды на своих
собратьев, которые, едва завидев его, воспылали к нему смертельной нена-
вистью. Кроме того, он негодовал, что мать привязали к палке, хотя это и
было сделано руками высшего существа. Тут попахивало капканом, неволей.
Но что волчонок мог знать о капкане, о неволе? Свободу бродить, бегать,
лежать, когда заблагорассудится, он унаследовал от предков. Теперь дви-
жения волчицы ограничивались длиной палки, и та же самая палка ограничи-
вала и движения волчонка, потому что он еще не мог обойтись без матери.
Волчонку это не нравилось, и когда люди поднялись и отправились в
путь, он окончательно остался недоволен такими порядками, потому что ка-
кое-то маленькое человеческое существо взяло в руки палку, к которой бы-
ла привязана Кичи, и повело ее за собой, как пленницу, а за Кичи побрел
и Белый Клык, очень смущенный и обеспокоенный всем происходящим.
Они отправились вниз по речной долине, гораздо дальше тех мест, куда
заходил в своих скитаниях Белый Клык, и дошли до самого конца ее, где
речка впадала в Маккензи. На берегу стояли пироги, поднятые на высокие
шесты, лежали решетки для сушки рыбы. Индейцы разбили здесь стоянку. Бе-
лый Клык с удивлением осматривался вокруг себя. Могущество людей росло с
каждой минутой. Он уже убедился в их власти над свирепыми собаками. Эта
власть говорила о силе. Но еще больше изумляла Белого Клыка власть людей
над неживыми предметами, их способность изменять лицо мира. Это было са-
мое поразительное. Вот люди установили шесты для вигвамов; тут,
собственно, не было ничего примечательного, - это делали те же самые лю-
ди, которые умели бросать камни и палки. Однако, когда шесты обтянули
кожей и парусиной и они стали вигвамами. Белый Клык окончательно расте-
рялся.
Больше всего его поражали огромные размеры вигвамов. Они росли повсю-
ду с чудовищной быстротой, словно какие-то живые существа. Они занимали
почти все поле зрения. Он боялся их. Вигвамы зловеще маячили в вышине, и
когда ветер пробегал по стоянке, вздувая на них парусину и кожу, Белый
Клык в страхе припадал к земле, не сводя глаз с этих громад и готовясь
отскочить в сторону, как только они начнут валиться на него.
Но скоро Белый Клык привык к вигвамам. Он видел, что женщины и дети
входят и выходят оттуда без всякого вреда для себя, что собакам тоже хо-
чется проникнуть внутрь, но люди прогоняют их с бранью и швыряют камни
им вслед. К концу дня Белый Клык оставил Кичи и осторожно подполз к бли-
жайшему вигваму. Его подстрекала любознательность - потребность учиться
жить, действовать и набираться опыта. Последние несколько шагов, отде-
лявших его от стены вигвама. Белый Клык полз мучительно долго и осторож-
но. События этого дня уже подготовили его к тому, что неизвестное имеет
склонность проявлять себя самым неожиданным, самым невероятным образом.
Наконец его нос коснулся парусины. Белый Клык ждал, что будет. Ничего...
все обошлось благополучно. Тогда он понюхал это страшное вещество, про-
питанное запахом человека, взял его зубами и слегка потянул к себе.
Опять все обошлось благополучно, хотя парусиновая стена и дрогнула. Он
потянул еще раз. Стена заколыхалась. Ему это очень понравилось. Он тянул
все сильнее и сильнее, пока вся стена не пришла в движение. Тогда в виг-
ваме послышался резкий окрик индианки, и Белый Клык опрометью бросился к
Кичи. Но с тех пор он перестал бояться высоких вигвамов.
Не прошло и пяти минут, как Белый Клык снова убежал от матери. Она
была привязана к колышку, вбитому в землю, и не могла пойти за своим де-
тенышем. К волчонку с воинственным видом приближался щенок гораздо стар-
ше и крупнее его. Щенка звали Лип-Лип, как это узнал позднее Белый Клык.
Он уже был искушен в боях и слыл большим забиякой среди своих собратьев.
Белый Клык признал в щенке существо своей породы, к тому же на вид
совсем неопасное, и, не ожидая от него никаких враждебных действий, при-
готовился оказать ему дружеский прием. Но как только незнакомец оскалил
зубы и весь подобрался. Белый Клык тоже подобрался и тоже оскалил зубы.
Ощетинившись и грозно рыча, волчонок и щенок стали кружить друг за дру-
гом, готовые ко всему. Это продолжалось довольно долго, и Белому Клыку
такая игра начинала нравиться. И вдруг Лип-Лип сделал стремительный пры-
жок, рванул волчонка зубами и отскочил в сторону. Укус пришелся как раз
в то плечо, которое все еще болело у Белого Клыка после схватки с рысью,
болело глубоко, около самой кости. Белый Клык взвыл от неожиданности и
боли, но тут же с яростью кинулся на Лип-Липа и впился в него зубами.
Но Лип-Лип недаром родился в индейском поселке и недаром участвовал в
стольких драках со щенками. Новичку пришлось плохо от его мелких острых
зубов, и он с визгом постыдно бежал под защиту матери. Это была первая
схватка Белого Клыка с Лип-Липом, и таких схваток им предстояло много,
потому что они с первой же встречи почувствовали глубокую врожденную не-
нависть друг к Другу, которая приводила к непрестанным столкновениям.
Кичи ласково облизывала своего детеныша и старалась удержать его око-
ло себя, но любопытство Белого Клыка было ненасытно. Несколько минут
спустя он снова отправился на разведку и натолкнулся на человека, кото-
рого звали Серым Бобром. Присев на корточки, Серый Бобр делал что-то с
сухим мохом и палками, разложенными возле него на земле. Белый Клык по-
дошел поближе и стал наблюдать за ним. Серый Бобр издал какие-то звуки,
в которых, как показалось Белому Клыку, не было ничего враждебного, и он
подошел еще ближе.
Женщины и дети подносили Серому Бобру палки и сучья. По-видимому, го-
товилось что-то интересное. Любопытство Белого Клыка так разгорелось,
что он подошел к Серому Бобру вплотную, забыв, что перед ним находится
грозное человеческое существо. И вдруг он увидел, что из-под рук Серого
Бобра над сучьями и мохом поднимается что-то странное, похожее на туман.
Потом из этого тумана, крутясь и извиваясь, возникло чтото живое, крас-
ное, как солнце в небе. Белый Клык не подозревал о существовании огня.
Но огонь притягивал его к себе, как когда-то в пещере в дни младенчества
его притягивал свет. Он подполз поближе, услышал над собой смех Серого
Бобра и понял, что и в этих звуках нет ничего враждебного. Потом Белый
Клык коснулся пламени носом и одновременно высунул язык.
В первую секунду он оцепенел. Притаившись среди сучьев и моха, неиз-
вестное вцепилось ему в нос. Белый Клык отпрянул от огня, разразившись
отчаянным визгом. Услышав этот визг, Кичи с рычанием рванулась вперед,
насколько позволяла палка, и заметалась в бессильной ярости, чувствуя,
что не может помочь сыну. Но Серый Бобр смеялся, хлопая себя по бедрам,
и рассказывал всем о случившемся, и все тоже громко смеялись. А Белый
Клык, усевшись на задние лапы, визжал и визжал и казался таким маленьким
и жалким среди окружающих его людей.
Это была самая сильная боль, какую ему пришлось испытать. Живое су-
щество, возникшее под руками Серого Бобра и похожее цветом на солнце,
обожгло ему нос и язык. Белый Клык скулил, скулил не переставая, и каж-
дый его вопль люди встречали новым взрывом смеха. Он попробовал лизнуть
нос, но прикосновение обоженного языка к обожженному носу только усилило
боль, и он завыл еще отчаянней, еще тоскливей.
А потом ему стало стыдно. Он понял, почему люди смеются. Нам не дано
знать, каким образом некоторые животные понимают, что такое смех, и до-
гадываются, что мы смеемся над ними. Вот это и произошло с Белым Клыком,
и ему стало стыдно, когда люди подняли его на смех. Он повернулся и убе-
жал, но убежать его заставила не боль от ожогов, а смех, потому что смех
проникал глубже и ранил сильнее, чем огонь. Белый Клык кинулся к матери,
бесновавшейся на привязи, к единственному в мире существу, которое не
смеялось над ним.
Наступили сумерки, вслед за ними пришла ночь, а Белый Клык не отходил
от Кичи. Нос и язык у него по-прежнему болели, но ему не давало успоко-
иться другое, еще более сильное чувство. Его охватила тоска. Он ощущал
какую-то пустоту в себе, он томился по тишине и миру, царившим у ручья и
в родной пещере. Жизнь стала слишком беспокойной. Тут было слишком много
человеческих существ - мужчин, женщин, детей, - все они шумели и раздра-
жали его. Собаки непрестанно ссорились, рычали, грызлись. Спокойное оди-
ночество, которое он знал раньше, кончилось. Здесь даже самый воздух был
насыщен жизнью. Она жужжала и гудела вокруг Белого Клыка, не умолкая ни
на минуту. Новые звуки смущали и тревожили его, заставляя все время
ждать новых событий.
Белый Клык наблюдал за людьми, которые ходили между вигвамами, исче-
зали, снова появлялись. Подобно тому как человек взирает на им же сотво-
ренных богов, Белый Клык взирал на окружающих его людей. Они были для
него высшими существами. Он видел во всех их деяниях ту же чудотворную
силу, которой человек наделяет бога. Они обладали непостижимым, безгра-
ничным могуществом. Они были властелинами живого и неживого мира; они
держали в повиновении все, что способно двигаться, и сообщали движение
неподвижным вещам; из сухого моха и палок они творили жизнь, которая
больно жгла и цветом своим напоминала солнце. Они творили огонь! Они бы-
ли боги!
ГЛАВА ВТОРАЯ
НЕВОЛЯ
Каждый новый день приносил Белому Клыку что-нибудь новое. Пока мать
сидела на привязи, он бегал по всему поселку, исследуя, изучая его и на-
бираясь опыта. Он быстро ознакомился с повадками человеческих существ,
но такое близкое знакомство не вызвало в нем пренебрежения к ним. Чем
больше он узнавал людей, тем больше убеждался в их могуществе.
Человек испытывает душевную боль, когда его богов ниспровергают и
когда алтари, воздвигнутые его руками, рушатся, но волку и дикой собаке
такая боль неведома. В противоположность человеку, боги которого - это
легкая дымка мечты, никогда не обретающая реальности, это призраки, на-
деленные добротой и силой, это взлеты его я в царство духа, - в противо-
положность человеку волк и дикая собака, пригревшиеся у разведенного че-
ловеком костра, видят, что их боги облечены в плоть и кровь, что они
осязаемы, занимают определенное место в пространстве и добиваются своих
целей, оправдывают свое назначение в жизни, подчиняясь закону времени.
Вера в таких богов дается легко, ее ничто не может поколебать. От такого
бога никуда не уйдешь. Вот он стоит во весь рост, с палкой в руке - все-
сильный, гневный и добрый. В нем тайна и могущество, облеченные плотью,
которая истекает кровью, когда ее рвут, и которая на вкус ничем не хуже
любого другого мяса.
Так было и с Белым Клыком. Человеческие существа казались ему богами,
несомненными и вездесущими богами. И он покорился им, так же как покори-
лась его мать Кичи, едва только она услышала свое имя из их уст. Он ус-
тупал им дорогу. Когда они подзывали его - он подходил, когда прогоняли
прочь - поспешно убегал, когда грозили - припадал к земле, потому что за
каждым их желанием была сила, которая проявлялась при помощи кулака и
палки, летающих по воздуху камней и обжигающих болью ударов бича.
Белый Клык принадлежал людям, как принадлежали им все собаки. Его
поступки зависели от их велений. Его тело они вольны были искалечить,
растоптать или пощадить. Этот урок Белый Клык запомнил быстро, но дался
он ему не легко, - слишком многое в его натуре восставало против того, с
чем ему приходилось сталкиваться на каждом шагу. И вместе с тем незамет-
но для самого себя Белый Клык начинал постигать прелесть новой жизни,
хотя привыкать к ней было и трудно и неприятно. Он отдал свою судьбу в
чужие руки и снял с себя всякую ответственность за собственное существо-
вание. Уже одно это служило ему наградой, потому что опираться на друго-
го всегда легче, чем стоять одному.
Но все это случилось не сразу - за один день нельзя отдаться человеку
и душой и телом. Белый Клык не мог отречься от наследия предков, не мог
забыть Северную глушь. Бывали дни, когда он выходил на опушку леса и
стоял там, прислушиваясь к зовам, влекущим его вдаль. И с таких прогулок
он возвращался беспокойный, встревоженный, жалобно и тихо повизгивая,
ложился рядом с Кичи и лизал ей морду своим быстрым, пытливым язычком.
Белый Клык быстро изучил жизнь индейского поселка. Он узнал, как
несправедливы и жадны взрослые собаки при раздаче мяса и рыбы. Убедился,
что мужчины справедливы, дети жестоки, а женщины добры и от них скорее,
чем от других, можно получить кусок мяса или кость. А после двух или
трех стычек с матерями щенят Белый Клык понял, что с этими фуриями лучше
не связываться, - чем дальше от них держаться, тем будет спокойнее.
Но больше всех ему отравлял жизнь Лип-Лип. Он был старше и сильнее
его. Белый Клык не избегал драк с ним, но всегда терпел поражение. Такой
противник был ему не по силам. Лип-Лип преследовал свою жертву всюду.
Стоило Белому Клыку отойти от матери, и забияка был тут как тут, ходил
за ним по пятам, рычал, привязывался к нему и, если людей поблизости не
было, лез в драку. Эти стычки доставляли Лип-Липу громадное удо-
вольствие, потому что он всегда выходил из них победителем. Но то, что
было для Лип-Липа самым большим наслаждением в жизни, приносило Белому
Клыку лишь одни страдания.
Однако запугать Белого Клыка было не так легко. Он терпел поражение
за поражением, но не смирялся. И все-таки эта вечная вражда начинала
сказываться на нем. Он стал злобным и угрюмым. Свирепость была
свойственна ему как волку, а бесконечные преследования еще больше ожес-
точали его. То добродушное, веселое, юное, что было в нем, не находило
себе выхода. Он никогда не играл и не возился со своими сверстниками:
Лип-Лип не допускал этого. Стоило Белому Клыку появиться среди щенят,
как Лип-Лип подлетал к нему, затевал ссору и в конце концов прогонял его
прочь.
Вскоре почти все щенячье, что было в Белом Клыке, исчезло, и он стал
казаться гораздо старше своего возраста. Лишенный возможности давать вы-
ход своей энергии в игре, он ушел в себя и стал развиваться умственно. В
нем появилась хитрость, а времени, чтобы обдумать свои проделки, у него
было достаточно. Так как ему мешали получать свою долю мяса и рыбы во
время общей кормежки собак, он сделался ловким вором. Приходилось самому
заботиться о себе, и Белый Клык ухитрялся промышлять еду так искусно,
что стал настоящим бичом для индианок. Он шнырял по всему поселку, знал,
где что происходит, все видел и слышал, применялся к обстоятельствам и
всячески избегал встреч со своим заклятым врагом.
Еще в первые дни своей жизни в поселке Белый Клык сыграл злую шутку с
Лип-Липом и вкусил сладость мести. Он заманил его прямо в пасть свирепой
Кичи примерно тем же способом, каким она когда-то заманивала собак и
уводила их от людской стоянки на съедение волкам. Спасаясь от Лип-Липа,
Белый Клык побежал не напрямик, а стал кружить между вигвамами. Бегал он
хорошо, быстрее любого щенка его возраста и быстрее самого Лип-Липа. Но
на этот раз он не особенно торопился и подпустил своего преследователя
на расстояние всего только одного прыжка от себя.
Возбужденный погоней и близостью жертвы, ЛипЛип оставил всякую осто-
рожность и забыл, где находится. Когда он вспомнил об этом, было уже
поздно. На всем бегу обогнув вигвам, он с размаху налетел прямо на Кичи,
лежавшую на привязи. Лип-Лип взвыл от ужаса. Хоть Кичи и была привязана,
но отделаться от нее оказалось не так-то легко. Она сбила его с ног,
чтобы он не мог убежать, и впилась в него зубами.
Откатившись наконец от волчицы в сторону, ЛипЛип с трудом поднялся,
весь взлохмаченный, побитый и телесно и морально. Шерсть на нем торчала
клочьями в тех местах, где по ней прошлись зубы Кичи. Он раскрыл пасть и
разразился протяжным, душераздирающим щенячьим воем. Но Белый Клык не
дал ему даже повыть как следует. Он кинулся на своего врага и рванул его
за заднюю ногу. Куда девалась былая воинственность щенка! Лип-Лип пус-
тился наутек, а его жертва гналась за ним по пятам и не отстала до тех
пор, пока ее мучитель не добежал до своего вигвама. Тут на выручку
Лип-Липу подоспели индианки, и Белый Клык, превратившийся в разъяренного
дьявола, отступил только под градом сыпавшихся на него камней.
Настал день, когда Серый Бобр отвязал Кичи, решив, что теперь она уже
не убежит. Белый Клык ликовал, видя мать на свободе. Он с радостью отп-
равился бродить с ней по всему поселку и, пока Кичи была близко, Лип-Лип
держался от Белого Клыка на почтительном расстоянии. Белый Клык даже
ощетинивался и подходил к нему с воинственным видом, но Лип-Лип не при-
нимал вызова. Он был неглуп и решил подождать с отмщением до тех пор,
пока не встретится с Белым Клыком один на один.
В тот же день Кичи и Белый Клык вышли на опушку леса неподалеку от
поселка. Белый Клык постепенно, шаг за шагом, уводил туда мать, и, когда
она остановилась на опушке, он попробовал завлечь ее дальше. Ручей, ло-
говище и спокойный лес манили к себе Белого Клыка, и ему хотелось, чтобы
мать ушла вместе с ним. Он отбежал на несколько шагов, остановился и
посмотрел на нее. Она стояла не двигаясь. Белый Клык жалобно заскулил и,
играя, стал бегать среди кустов, потом вернулся, лизнул мать в морду и
снова отбежал. Но она продолжала стоять на месте. Белый Клык смотрел на
нее, и казалось, что настойчивость и нетерпение вселились вдруг в вол-
чонка и затем медленно покинули его, когда Кичи повернула голову и пос-
мотрела на поселок.
Даль звала Белого Клыка. И мать слышала этот зов. Но еще яснее она
слышала зов огня и человека, зов, на который из всех зверей откликается
только волк - волк и дикая собака, ибо они братья.
Кичи повернулась и медленно, рысцой побежала обратно. Поселок держал
ее в своей власти крепче всякой привязи. Невидимыми, таинственными путя-
ми боги завладели волчицей и не отпускали ее от себя. Белый Клык сел в
тени березы и тихо заскулил. Пахло сосной, нежные лесные ароматы напол-
няли воздух, напоминая Белому Клыку о прежней вольной жизни, на смену
которой пришла неволя. Но Белый Клык был всего-навсего щенком, и зов ма-
тери доносился до него яснее, чем зов Северной глуши или человека. Он
привык полагаться на нее во всем. Независимость была еще впереди. Белый
Клык встал и грустно поплелся в поселок, но по дороге раза два остано-
вился и поскулил, прислушиваясь к зову, который все еще летел из лесной
чащи.
В Северной глуши мать и детеныш недолго живут друг подле друга, но
люди часто сокращают и этот короткий срок. Так было и с Белым Клыком.
Серый Бобр задолжал другому индейцу, которого звали Три Орла. А Три Орла
уходил вверх по реке Маккензи на Большое Невольничье озеро. Кусок крас-
ной материи, медвежья шкура, двадцать патронов и Кичи пошли в уплату
долга. Белый Клык увидел, как Три Орла взял его мать к себе в пирогу, и
хотел последовать за ней. Ударом кулака Три Орла отбросил его обратно на
берег. Пирога отчалила. Белый Клык прыгнул в воду и поплыл за ней, не
обращая внимания на крики Серого Бобра. Белый Клык не внял даже голосу
человека - так боялся он разлуки с матерью.
Но боги привыкли, чтобы им повиновались, и разгневанный Серый Бобр,
спустив на воду пирогу, поплыл вдогонку за Белым Клыком. Настигнув бег-
леца, он вытащил его за загривок из воды и, держа в левой руке, задал
ему хорошую трепку. Белому Клыку попало как следует. Рука у индейца была
тяжелая, удары были рассчитаны точно и сыпались один за другим.
Под градом этих ударов Белый Клык болтался из стороны в сторону, как
испортившийся маятник. Самые разнообразные чувства волновали его. Снача-
ла он удивился, потом на него напал страх, и он начал взвизгивать от
каждого удара. Но страх вскоре сменился злобой. Свободолюбивая натура
заявила о себе - Белый Клык оскалил зубы и бесстрашно зарычал прямо в
лицо разгневанному божеству. Божество разгневалось еще больше. Удары по-
сыпались чаще, стали тяжелее и больнее.
Серый Бобр не переставал бить Белого Клыка, Белый Клык не переставал
рычать. Но это не могло продолжаться вечно, кто-то должен был уступить,
и уступил Белый Клык. Страх снова овладел им. В первый раз в жизни чело-
век бил его по-настоящему. Случайные удары палкой или камнем казались
лаской по сравнению с тем, что ему пришлось испытать сейчас. Белый Клык
сдался и начал визжать и выть. Сначала он взвизгивал от каждого удара,
но скоро страх его перешел в ужас, и визги сменились непрерывным воем,
не совпадающим с ритмом побоев. Наконец, Серый Бобр опустил правую руку.
Белый Клык продолжал выть, повиснув в воздухе, как тряпка. Хозяин,
по-видимому, остался доволен этим и швырнул его на дно пироги. Тем вре-
менем пирогу отнесло вниз по течению. Серый Бобр взялся за весло. Белый
Клык мешал ему грести. Серый Бобр злобно толкнул его ногой. В этот миг
свободолюбие снова дало себя знать в Белом Клыке, и он впился зубами в
ногу, обутую в мокасин.
Предыдущая трепка была ничто в сравнении с той, которую ему пришлось
вынести. Гнев Серого Бобра был страшен, и Белого Клыка обуял ужас. На
этот раз Серый Бобр пустил в ход тяжелое весло, и, когда Белый Клык очу-
тился на дне пироги, на всем его маленьком теле не было ни одного живого
места. Серый Бобр еще раз ударил его ногой. Белый Клык не бросился на
эту ногу. Неволя преподала ему еще один урок: никогда, ни при каких обс-
тоятельствах, нельзя кусать бога - твоего хозяина и повелителя; тело бо-
га священно, и зубы таких, как Белый Клык, не смеют осквернять его. Это
считалось, очевидно, самой страшной обидой, самым страшным проступком,
за который не было ни пощады, ни снисхождения.
Пирога причалила к берегу, но Белый Клык не шевельнулся и продолжал
лежать, повизгивая и дожидаясь, когда Серый Бобр изъявит свою волю. Се-
рый Бобр пожелал, чтобы Белый Клык вышел из пироги, и швырнул его на бе-
рег так, что тот со всего размаху ударился боком о землю. Дрожа всем те-
лом. Белый Клык встал и заскулил. Лип-Лип, который наблюдал за происхо-
дящим с берега, кинулся, сшиб его с ног и впился в него зубами. Белый
Клык был слишком беспомощен и не мог защищаться, и ему бы несдобровать,
если бы Серый Бобр не ударил Лип-Липа ногой так, что тот взлетел высоко
в воздух и шлепнулся на землю далеко от Белого Клыка.
Такова была человеческая справедливость, и Белый Клык, несмотря на
боль и страх, не мог не почувствовать признательность к человеку. Он
послушно поплелся за Серым Бобром через весь поселок к его вигваму. И с
того дня Белый Клык запомнил, что право наказывать боги оставляют за со-
бой, а животных, подвластных им, этого права лишают.
В ту же ночь, когда в поселке все стихло. Белый Клык вспомнил мать и
загрустил. Но грустил он так громко, что разбудил Серого Бобра, и тот
побил его. После этого в присутствии богов он тосковал молча и давал во-
лю своему горю тогда, когда выходил один на опушку леса.
В эти дни Белый Клык мог бы внять голосу прошлого, который звал его
обратно к пещере и ручью, но память о матери удерживала его на месте.
Может быть, она вернется в поселок, как возвращаются люди после охоты. И
Белый Клык оставался в неволе, поджидая Кичи.
Подневольная жизнь не так уж тяготила Белого Клыка. Многое в ней его
интересовало. События в поселке следовали одно за другим. Странным пос-
тупкам, которые совершали боги, не было конца, а Белый Клык всегда отли-
чался любопытством. Кроме того, он научился ладить с Серым Бобром. Пос-
лушание, строгое, неукоснительное послушание требовалось от Белого Клы-
ка, и, усвоив это, он не вызывал гнева у людей и избегал побоев.
А иногда случалось даже, что Серый Бобр сам швырял Белому Клыку кусок
мяса и, пока тот ел, не подпускал к нему других собак. И такому куску не
было цены. Он один был почему-то дороже, чем десяток кусков, полученных
из рук женщин. Серый Бобр ни разу не погладил и не приласкал Белого Клы-
ка. И, может быть, его тяжелый кулак, может быть, его справедливость и
могущество или все это вместе влияло на Белого Клыка, но в нем начинала
зарождаться привязанность к угрюмому хозяину.
Какие-то предательские силы незаметно опутывали Белого Клыка узами
неволи, и действовали они так же безошибочно, как палка или удар кула-
ком. Инстинкт, который издавна гонит волков к костру человека, развива-
ется быстро. Развивался он и в Белом Клыке. И хотя его теперешняя жизнь
была полна горестей, поселок становился ему все дороже и дороже. Но сам
он не подозревал этого. Он чувствовал только тоску по Кичи, надеялся на
ее возвращение и жадно тянулся к прежней свободной жизни.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОТЩЕПЕНЕЦ
Тип-Лип до такой степени отравлял жизнь Белому Клыку, что тот стано-
вился злее и свирепее, чем это полагалось ему от природы. Свирепость бы-
ла свойственна его нраву, но теперь она перешла всякие границы. Он был
известен своей злобой даже людям. Каждый раз, когда в поселке слышался
лай, собачья грызня или женщины поднимали крик из-за украденного куска
мяса, никто не сомневался, что виновником всего этого был Белый Клык.
Люди не старались разобраться в причинах такого поведения. Они видели
только следствия, и следствия эти были дурные. Белый Клык слыл пронырой,
вором и зачинщиком всех драк; разгневанные индианки обзывали его волком,
предрекали ему плохой конец, а он, слушая все это, зорко следил за ними
и каждую минуту готов был увернуться от удара палкой или камнем.
Белый Клык чувствовал себя отщепенцем среди обитателей поселка. Все
молодые собаки следовали примеру Лип-Липа. Между ними и Белым Клыком бы-
ло какое-то различие. Может быть, собаки чуяли в нем другую породу и пи-
тали к нему инстинктивную вражду, которая всегда возникает между домаш-
ней собакой и волком. Как бы то ни было, но они присоединились к Лип-Ли-
пу. И, объявив Белому Клыку войну, собаки имели достаточно поводов, что-
бы не прекращать ее. Все они до одной познакомились с его острыми зуба-
ми, и, надо отдать ему справедливость, он воздавал своим врагам стори-
цей. Многих собак он мог бы одолеть один на один, но такой возможности
не представлялось. Начало каждой драки служило сигналом для всех молодых
собак, они сбегались со всего поселка и набрасывались на Белого Клыка.
Вражда с собачьей сворой научила его двум важным вещам: отбиваться
сразу от всей стаи и, имея дело с одним противником, наносить ему воз-
можно большее количество ран в кратчайший срок. Не упасть, устоять среди
осаждающих его со всех сторон врагов - значило сохранить жизнь, и Белый
Клык постиг эту науку в совершенстве. Он умел держаться на ногах не хуже
кошки. Даже взрослые собаки могли сколько угодно теснить его, - Белый
Клык подавался назад, подскакивал, ускользал в сторону, и все же ноги не
изменяли ему и твердо стояли на земле.
Перед каждой дракой собаки обычно соблюдают некий ритуал: рычат, про-
хаживаются друг перед другом, шерсть у них встает дыбом. Белый Клык об-
ходился без этого. Всякая задержка грозила появлением всей собачьей
стаи. Дело надо делать быстро, а затем удирать. И Белый Клык не показы-
вал своих намерений. Он кидался в драку без всякого предупреждения и на-
чинал кусать и рвать своего противника, не дожидаясь, пока тот пригото-
вится. Таким образом, он научился наносить собакам тяжелые раны. Кроме
того. Белый Клык понял, что важно застать врага врасплох, надо напасть
неожиданно, распороть ему плечо, изорвать в клочья ухо, прежде чем он
опомнится, - и тогда дело наполовину сделано.
Он убедился, что собаку, застигнутую врасплох, ничего не стоит сбить
с ног, а тогда самое уязвимое место у нее на шее будет незащищенным. Бе-
лый Клык знал, где находится это место. Знание это досталось ему по нас-
ледству от многих поколений волков. И, нападая, он придерживался такой
тактики: во-первых, подстерегал собаку, когда она была одна; во-вторых,
налетал на нее неожиданно и сбивал с ног; и, в-третьих, вцеплялся ей в
горло.
Белый Клык был еще молод, и его неокрепшие челюсти не могли наносить
смертельных ударов, но все же не один щенок бегал по поселку со следами
его зубов на шее. И как-то раз, поймав одного из своих врагов на опушке
леса, он все же ухитрился перекусить ему горло и выпустил из него дух. В
тот вечер поселок заволновался. Его проделку заметили, весть о ней дошла
до хозяина издохшей собаки, женщины припомнили Белому Клыку все его кра-
жи, и около жилища Серого Бобра собралась толпа народу. Но он решительно
закрыл вход в вигвам, где отсиживался преступник, и отказался выдать его
своим соплеменникам.
Белого Клыка возненавидели и люди и собаки. Он не знал ни минуты по-
коя. Каждая собака скалила на него зубы, каждый человек на него замахи-
вался. Сородичи встречали его рычанием, боги - проклятиями и камнями. Он
держался все время начеку, каждую минуту был готов напасть, отразить на-
падение или увернуться от удара. Он действовал стремительно и хладнок-
ровно: сверкнув клыками, кидался на противника или с грозным рычанием
отскакивал назад.
Что до рычания, то рычать он умел пострашнее собак - и старых и моло-
дых. Цель рычания - предостеречь или испугать врага; и надо хорошо раз-
бираться в том, когда и при каких обстоятельствах следует пускать в ход
такое средство. И Белый Клык знал это. В свое рычание он вкладывал всю
ярость и злобу, все, чем только мог устрашить врага. Вздрагивающие нозд-
ри, вставшая дыбом шерсть, язык, красной змейкой извивающийся между зу-
бами, прижатые уши, горящие ненавистью глаза, подергивающиеся губы, ос-
каленные клыки заставляли призадуматься многих собак. Когда Белого Клыка
застигали врасплох, ему было достаточно секунды, чтобы обдумать план
действий. Но часто пауза эта затягивалась, противник отказывался от дра-
ки, и рычание Белого Клыка сплошь и рядом давало ему возможность отсту-
пить с почетом даже при стычках со взрослыми собаками.
Изгнав Белого Клыка из стаи, объявив ему войну, молодые собаки тем
самым поставили себя лицом к лицу с его злобой, ловкостью и силой. Дело
обернулось так, что теперь враги Белого Клыка и сами ни на шаг не могли
отойти от стаи. Он не допускал этого. Молодые собаки каждую минуту ждали
его нападения и не решались бегать поодиночке. Всем им, за исключением
Лип-Липа, приходилось держаться стаей, чтобы общими усилиями отбиваться
от своего грозного противника. Отправляясь в одиночестве к реке, щенок
или шел на верную смерть, или оглашал весь поселок пронзительным визгом,
улепетывая от выскочившего из засады волчонка.
Но Белый Клык продолжал мстить собакам даже после того, как они за-
помнили раз и навсегда, что им надо держаться всем вместе. Он нападал на
собак, заставая их поодиночке; они нападали на него всей сворой. Стоило
собакам завидеть Белого Клыка, как они дружно кидались за ним в погоню,
и в таких случаях его спасали только быстрые ноги. Но горе тому псу, ко-
торый, увлекшись, обгонял своих товарищей! Белый Клык на всем ходу пово-
рачивался к преследователю, несущемуся впереди стаи, и бросался на него.
Это случалось часто, потому что возбужденные погоней собаки забывали обо
всем на свете, а Белый Клык всегда сохранял хладнокровие. То и дело ог-
лядываясь назад, он готов был в любую "минуту сделать на всем бегу кру-
той поворот и кинуться на слишком рьяного преследователя, отделившегося
от своих товарищей.
В молодых собаках живет непреодолимая потребность играть, и враги Бе-
лого Клыка удовлетворяли эту потребность, превращая войну с ним в увле-
кательную забаву. Охота за волчонком стала для них самым любимым развле-
чением - правда, развлечением не шуточным и подчас смертельно опасным. А
Белый Клык, с которым никто из собак не мог сравниться быстротой ног, в
свою очередь, не останавливался перед риском. В те дни, когда надежда на
возвращение Кичи еще не покидала Белого Клыка, он часто заманивал со-
бачью стаю в соседний лес. Но собакам не удавалось догнать его там. По
тявканью и вою Белый Клык определял, где они находятся; сам же он бежал
молча, тенью скользя между деревьями, как это делали его отец и мать.
Кроме того, связь его с Северной глушью была теснее, чем у собак; он
лучше понимал все ее тайны и хитрости. Чаще всего Белый Клык прибегал к
такой уловке: переплывал ручей, запутывал свои следы и спокойно отлежи-
вался где-нибудь в лесных зарослях, прислушиваясь к лаю потерявших его
преследователей.
Вызывая и у своих собратьев и у людей только одну ненависть и вечно
враждуя со всеми. Белый Клык развивался быстро, но односторонне. При та-
кой жизни в нем не могли зародиться ни добрые чувства, ни потребность в
ласке. Обо всем этом он не имел ни малейшего понятия. Повинуйся сильно-
му, угнетай слабого - вот закон, который руководил им. Серый Бобр - бо-
жество, он наделен силой, поэтому Белый Клык повиновался ему. Но собаки
- те, которые моложе и меньше его ростом, слабы, и их надо уничтожать.
В Белом Клыке развивались все те качества, которые помогали ему про-
тивостоять опасности, часто грозившей его жизни. Стальные мускулы высту-
пали на его худом, гибком теле, как веревки. В проворстве и хитрости с
ним не мог сравниться никто; он бегал быстрее, был беспощаднее в драках,
выносливее, злее, ожесточеннее и умнее всех остальных собак. Белый Клык
должен был стать таким, иначе он не уцелел бы в той враждебной среде, в
которую привела его жизнь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПОГОНЯ ЗА БОГАМИ
Осенью, когда дни стали короче и в воздухе уже чувствовалось прибли-
жение холодов, Белому Клыку представился случай вырваться на свободу.
Уже несколько дней в поселке царила суматоха. Индейцы разбирали летние
вигвамы и готовились выйти на осеннюю охоту. Белый Клык зорко следил за
этими приготовлениями, и, когда вигвамы были разобраны, а вещи погружены
в пироги, он понял все. Пироги одна за другой начали отчаливать от бере-
га, и часть их уже скрылась из виду.
Белый Клык решил остаться и при первой же возможности улизнул из по-
селка в лес. Переплыв ручей, который уже затягивался льдом, он запутал
свои следы. Потом забрался поглубже в чащу и стал ждать. Время шло. Он
успел несколько раз заснуть, проснуться и снова заснуть. Его разбудил
голос Серого Бобра. Потом послышались и другие голоса - жены хозяина,
принимавшей участие в поисках, и Мит-Са - сына Серого Бобра.
Белый Клык задрожал от страха, услышав свою кличку, но устоял и не
вышел из лесу, хотя что-то подстрекало его откликнуться на зов хозяина.
Вскоре голоса замерли вдали, и тогда он выбрался из кустарника, до-
вольный, что побег удался. Наступали сумерки. Белый Клык резвился между
деревьями, радуясь свободе. И вдруг его охватило чувство одиночества. Он
сел, тревожно прислушиваясь к лесной тишине: ни звука, ни движения...
Это показалось ему подозрительным, его подстерегала какая-то неведомая
опасность. Он всматривался в смутные очертания высоких деревьев, в гус-
тые тени между ними, где мог притаиться любой враг.
Потом ему стало холодно Теплой стены вигвама, около которой он всегда
грелся, здесь не было. Он сидел, поочередно поджимая то одну, то другую
переднюю лапу, потом прикрыл их своим пушистым хвостом, и в эту минуту
перед ним пронеслось видение. В этом не было ничего странного: перед его
глазами встали знакомые картины. Он снова увидел поселок, вигвамы, пламя
костров. Он услышал пронзительные голоса женщин, грубый бас мужской ре-
чи, лай собак. Белый Клык проголодался и вспомнил куски мяса и рыбы, ко-
торые ему перепадали от людей. Но сейчас его окружала тишина, сулившая
не еду, а опасность.
Неволя изнежила Белого Клыка. Зависимость от людей лишила его части
силы. Он разучился добывать себе корм. Над ним спускалась ночь. Его зре-
ние и слух, привыкшие к шуму и движению поселка, к непрерывному чередо-
ванию звуков и картин, не находили себе работы. Ему нечего было делать,
нечего слушать, не на что смотреть. Он старался уловить хоть малейший
шорох или движение. В этом безмолвии и неподвижности природы таилась ка-
кая-то страшная опасность.
И вдруг Белый Клык вздрогнул. Что-то громадное и бесформенное пронес-
лось у него перед глазами. На землю легла тень дерева, освещенного выг-
лянувшей из-за облаков луной. Успокоившись, он тихо заскулил, но, вспом-
нив, что это может привлечь к нему притаившегося где-нибудь врага,
смолк.
Дерево, схваченное ночным морозом, громко скрипнуло у него над голо-
вой. Белый Клык взвыл и, не чуя под собой ног от ужаса, опрометью кинул-
ся к поселку. Он чувствовал непреодолимую потребность в людском общест-
ве, в защите, которую оно дает. В его ноздрях стоял запах дыма от кост-
ров, в ушах звенели голоса и крики. Он выбежал из лесу на залитую луной
поляну, где не было ни теней, ни мрака, но глаза его не увидели знакомо-
го поселка. Он забыл, что люди ушли оттуда.
Белый Клык остановился как вкопанный. Бежать было некуда. Он грустно
бродил по опустевшему становищу, обнюхивая кучи мусора и хлама, остав-
ленного богами. Теперь его обрадовал бы даже камень, брошенный какой-ни-
будь рассерженной женщиной, даже тяжелая рука Серого Бобра, а Лип-Липа и
всю рычащую, трусливую свору собак он встретил бы с восторгом.
Он побрел к тому месту, где стоял прежде вигвам Серого Бобра, сел
посредине и поднял морду к луне. Спазмы сжимали ему горло; пасть у него
раскрылась, и одиночество, страх, тоска по Кичи, все прошлые горести и
предчувствие грядущих невзгод и страданий - все это вылилось в протяж-
ном, тоскливом вое. Это был волчий вой, впервые вырвавшийся из груди Бе-
лого Клыка.
С наступлением утра его страхи исчезли, но чувство одиночества только
усилилось. Вид заброшенного становища, в котором еще так недавно кипела
жизнь, наводил на него тоску. Долго раздумывать ему не пришлось: он по-
вернул в лес и побежал вдоль берега реки. Он бежал весь день, не давая
себе ни минуты отдыха. Казалось, он может бежать вечно. Его сильное тело
не знало утомления. И даже когда утомление все-таки пришло, выносли-
вость, доставшаяся ему от предков, продолжала гнать его все дальше и
дальше.
Там, где река протекала между крутыми берегами, Белый Клык бежал в
обход, по горам. Ручьи и речки, впадавшие в Маккензи, он переплывал или
переходил вброд. Часто ему приходилось бежать по узкой кромке льда, на-
мерзшей около берега; тонкий лед ломался, и, проваливаясь в ледяную во-
ду. Белый Клык не раз бывал на волосок от гибели. И все это время он
ждал, что вот-вот нападет на след богов в том месте, где они причалят к
берегу и направятся в глубь страны.
По уму Белый Клык превосходил многих своих собратьев, и все-таки
мысль о другом береге реки Маккензи не приходила ему в голову. Что, если
след богов выйдет на ту сторону? Этого он не мог сообразить. Вероятно,
позднее, когда Белый Клык набрался бы опыта в странствиях, повзрослел,
научился бы отыскивать следы вдоль речных берегов, он допустил бы и эту
возможность. Такая зрелость ждала его в будущем. Сейчас же он бежал нау-
гад, принимая в расчет только один берег Маккензи.
Белый Клык бежал всю ночь, натыкаясь в темноте на препятствия и прег-
рады, которые замедляли его бег, но не отбивали охоты двигаться дальше.
К середине второго дня, через тридцать часов, его железные мускулы стали
сдавать, поддерживало только напряжение воли. Он ничего не ел почти двое
суток и совсем обессилел от голода. Сказывались на нем и непрестанные
погружения в ледяную воду. Его великолепная шкура была вся в грязи, ши-
рокие подушки на лапах кровоточили. Он начал прихрамывать - сначала
слегка, потом все больше и больше. В довершение всего небо нахмурилось и
пошел снег - мокрый, тающий снег, который прилипал к его разъезжавшимся
лапам, заволакивал все вокруг и скрывал неровности почвы, затрудняя и
без того мучительную дорогу.
В эту ночь Серый Бобр решил сделать привал на дальнем берегу реки
Маккензи, потому что путь к местам охоты шел в том направлении. Но неза-
долго до темноты Клу-Куч, жена Серого Бобра, приметила на ближнем берегу
лося, который подошел к реке напиться. И вот, не подойди лось к берегу,
не сбейся Мит-Са из-за метели с правильного курса, Клу-Куч не заметила
бы лося. Серый Бобр не уложил бы его метким выстрелом из ружья, и все
дальнейшие события сложились бы совершенно по-иному. Серый Бобр не сде-
лал бы привала на ближнем берегу реки Маккензи, а Белый Клык, пробежав
мимо, или погиб бы, или попал бы к своим диким сородичам и остался бы
волком до конца своих дней.
Наступила ночь. Снег повалил сильнее, и Белый Клык, спотыкаясь, прих-
рамывая и тихо повизгивая на ходу, напал на свежий след. След был нас-
только свеж, что Белый Клык сразу узнал его. Заскулив от нетерпения, он
повернул от реки и бросился в лес. До ушей его донеслись знакомые звуки.
Он увидел пламя костра, Клу-Куч, занятую стряпней. Серого Бобра, присев-
шего на корточки и жевавшего кусок сырого сала. У людей было свежее мя-
со!
Белый Клык ожидал расправы. При мысли о ней шерсть у него на спине
встала дыбом. Потом он, крадучись, двинулся вперед. Он боялся ненавист-
ных ему побоев и знал, что их не миновать. Но он знал также, что будет
греться около огня, будет пользоваться покровительством богов, встретит
общество собак, хоть и враждебное ему, но все же общество, которое спо-
собно удовлетворить его потребность в близости к живым существам.
Белый Клык ползком приближался к костру. Серый Бобр увидел его и пе-
рестал жевать сало. Белый Клык пополз еще медленнее; чувство унижения и
покорности давило его, заставляя пресмыкаться перед человеком. Он полз
прямо к Серому Бобру, все замедляя и замедляя движение, как будто ползти
ему с каждым дюймом становилось труднее, и, наконец, лег у ног хозяина,
которому предался отныне добровольно душой и телом. По собственному же-
ланию подошел он к костру человека и признал над собой человеческую
власть. Белый Клык дрожал, ожидая неминуемого наказания. Рука поднялась
над ним. Он весь съежился, готовясь принять удар. Но удара не последова-
ло.
Белый Клык украдкой взглянул вверх. Серый Бобр разорвал сало на две
части. Серый Бобр протягивал ему кусок сала! Осторожно и недоверчиво Бе-
лый Клык понюхал его, а потом потянул к себе. Серый Бобр велел дать Бе-
лому Клыку мяса и, пока он ел, не подпускал к нему других собак. Благо-
дарный и довольный. Белый Клык улегся у ног своего хозяина, глядя на
жаркое пламя костра и сонно щурясь. Он знал, что утро застанет его не в
мрачном лесу, а на привале, среди богов, которым он отдавал всего себя и
от воли которых теперь зависел.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ДОГОВОР
В середине декабря Серый Бобр отправился вверх по реке Маккензи.
Мит-Са и Клу-Куч поехали вместе с ним. Сани Серого Бобра везли собаки,
которых он выменял или взял взаймы у соседей. Во вторые сани, поменьше,
были впряжены молодые собаки, и ими правил Мит-Са. Упряжка и сани больше
походили на игрушечные, но Мит-Са был в восторге: он чувствовал, что ис-
полняет настоящую мужскую работу. Кроме того, он учился управлять соба-
ками и натаскивать их, и щенки тоже привыкали к упряжи. Сани Мит-Са шли
не пустые, а везли около двухсот фунтов всякого скарба и провизии.
Белому Клыку приходилось и раньше видеть ездовых собак, и, когда его
самого в первый раз запрягли в сани, он не противился этому. На шею ему
надели набитый мохом ошейник, от которого шли две лямки к ремню, переки-
нутому поперек груди и через спину; к этому ремню была привязана длинная
веревка, соединявшая его с санями.
Упряжка состояла из семи собак. Всем им исполнилось по девять-десять
месяцев, и только одному Белому Клыку было восемь. Каждая собака шла на
отдельной веревке. Все веревки были разной длины, и разница между ними
измерялась длиной корпуса собаки. Соединялись они в кольце на передке
саней. Передок был загнут кверху, чтобы сани - берестяные, без полозьев
- не зарывались в мягкий, пушистый снег. Благодаря такому устройству тя-
жесть самих саней и поклажи распределялась на большую поверхность. С той
же целью - как можно более равномерного распределения тяжести - собак
привязывали к передку саней веером, и ни одна из них не шла по следу
другой.
У веерообразной упряжки было еще одно преимущество: разная длина ве-
ревок мешала собакам, бегущим сзади, кидаться на передних, а затевать
драку можно было только с той соседкой, которая шла на более короткой
веревке. Однако тогда нападающий оказывался нос к носу со своим врагом
и, кроме того, подставлял себя под удары бича погонщика. Но самое
большое преимущество этой упряжки заключалось в том, что, стараясь на-
пасть на передних собак, задние налегали на постромки, а чем быстрее ка-
тились сани, тем быстрее бежала и преследуемая собака. Таким образом,
задняя никогда не могла догнать переднюю. Чем быстрее бежала одна, тем
быстрее удирала от нее другая и тем быстрее бежали все остальные собаки.
В результате всего этого быстрее катились и сани. Вот такими хитрыми
уловками человек и укреплял свою власть над животными.
Мит-Са, очень похожий на отца, унаследовал от него и мудрость. Он
давно уже заметил, что Лип-Лип не дает прохода Белому Клыку; но тогда у
Лип-Липа были свои хозяева, и Мит-Са осмеливался только исподтишка бро-
сать в него камнем. - А теперь Лип-Лип принадлежал Мит-Са, и, решив
отомстить ему за прошлое, Мит-Са привязал его на самую длинную веревку.
Таким образом, Лип-Лип стал вожаком, ему как будто оказали большую
честь, - но на самом деле чести в этом было мало, потому что забияку и
главаря всей стаи Лип-Липа ненавидели и преследовали теперь все собаки.
Так как Лип-Лип был привязан на самую длинную веревку, собакам каза-
лось, что он удирает от них. Им были видны только его задние ноги и пу-
шистый хвост, а это далеко не так страшно, как вставшая дыбом шерсть и
сверкающие клыки. Кроме того, зрелище бегущей собаки вызывает в других
собаках уверенность, что она убегает именно от них и что ее надо во что
бы то ни стало догнать.
Как только сани тронулись, вся упряжка погналась за Лип-Липом, и эта
погоня продолжалась весь день. На первых порах оскорбленный Лип-Лип то и
дело порывался кинуться на своих преследователей, но Мит-Са каждый раз
хлестал его по голове тридцатифутовым бичом, свитым из вяленых оленьих
кишок, и заставлял вернуться на место. Лип-Лип не побоялся бы схватиться
со всей упряжкой, однако бич был куда страшнее, - и ему не оставалось
ничего другого, как натягивать веревку и уносить свои бока от зубов то-
варищей.
Ум индейца неистощим на хитрости. Чтобы усилить вражду всей упряжки к
Лип-Липу, Мит-Са стал отличать его перед другими собаками, возбуждая в
них ревность и ненависть к вожаку. Мит-Са кормил его мясом в присутствии
всей своры и никому другому мяса не давал. Собаки приходили в ярость.
Они метались вокруг Лип-Лила, пока он ел, но близко подходить не осмели-
вались, так как Мит-Са стоял возле него с бичом в руке. А когда мяса не
было, Мит-Са отгонял упряжку подальше и делал вид, что кормит Лип-Липа.
Белый Клык принялся за работу охотно. Покорившись богам, он в свое
время проделал гораздо более длинный путь, чем остальные собаки, и го-
раздо глубже, чем они, постиг всю тщетность сопротивления воле богов.
Кроме того, ненависть, которую питали к нему все собаки, уменьшала их
значение в его глазах и увеличивала значение человека. Он не нуждался в
обществе своих собратьев: Кичи была почти забыта, и верность богам,
власть которых признал над собой Белый Клык, служила ему чуть ли не
единственным способом выражать свои чувства. И Белый Клык усердно рабо-
тал, слушался приказаний и подчинялся дисциплине. Он трудился честно и
охотно. Честность в труде присуща всем прирученным волкам и прирученным
собакам, а Белый Клык был наделен этим качеством в полной мере.
Белый Клык общался и с собаками, но это общение выражалось во вражде
и ненависти. Он никогда не играл с ними. Он умел драться - и дрался,
воздавая сторицей за все укусы и притеснения, которые ему пришлось вы-
нести в те дни, когда Лип-Лип был главарем стаи. Теперь Лип-Лип гла-
венствовал над ней лишь тогда, когда бежал на конце длинной веревки впе-
реди своих товарищей и подскакивающих по снегу саней. На стоянках
Лип-Лип держался поближе к Мит-Са, Серому Бобру и Клу-Куч, не решаясь
отойти от богов, потому что теперь клыки всех собак были направлены про-
тив него и он испытал на себе всю горечь вражды, которая приходилась
раньше на долю Белого Клыка.
После падения Лип-Липа Белый Клык мог бы сделаться вожаком стаи, но
он был слишком угрюм и замкнут для этого. Товарищи по упряжке получали
от него только одни укусы, в остальном он словно не замечал их. При
встречах с ним они сворачивали в сторону, и ни одна, даже самая смелая,
собака не решалась отнять у Белого Клыка его долю мяса. Напротив, они
старались как можно скорее проглотить свою долю, боясь, как бы он не от-
нял ее. Белый Клык хорошо усвоил закон: притесняй слабого и подчиняйся
сильному. Он торопливо съедал брошенный хозяином кусок, и тогда - горе
той собаке, которая еще не кончила есть. Грозное рычание, оскаленные
клыки - и ей оставалось только изливать свое негодование равнодушным
звездам, пока Белый Клык доканчивал ее долю.
Время от времени то одна, то другая собака поднимала бунт против Бе-
лого Клыка, но он быстро усмирял их. Он ревниво оберегал свое обособлен-
ное положение в стае и нередко брал его-с бою. Но такие схватки бывали
непродолжительны. Собаки не могли тягаться с ним. Он наносил раны про-
тивнику, не дав ему опомниться, и собака истекала кровью, еще не успев
как следует начать драку.
Белый Клык так же, как и боги, поддерживал среди своих собратьев су-
ровую дисциплину. Он не давал им никаких поблажек и требовал безгранич-
ного уважения к себе. Между собой собаки могли делать все что угодно.
Это его не касалось. Белый Клык следил только за тем, чтобы собаки не
посягали на его обособленность, уступали ему дорогу, когда он появлялся
среди стаи, и признавали его господство над собой. Стоило какомунибудь
смельчаку принять воинственный вид, оскалить зубы или ощетиниться, как
Белый Клык кидался на него и без всякой жалости доказывал ему ошибоч-
ность его поведения.
Он был свирепым тираном, он правил с железной непреклонностью. Слабые
не знали пощады от него. Жестокая борьба за существование, которую ему
пришлось вести с раннего детства, когда вдвоем с матерью, одни, без вся-
кой помощи, они бились за жизнь, преодолевая враждебность Северной глу-
ши, не прошла бесследно. При встречах с сильнейшим противником Белый
Клык вел себя смирно. Он угнетал слабого, но зато уважал сильного. И
когда Серый Бобр встречал на своем долгом пути стоянки других людей. Бе-
лый Клык ходил между чужими взрослыми собаками тихо и осторожно.
Прошло несколько месяцев, а путешествие Серого Бобра все еще продол-
жалось. Долгая дорога и усердная работа в упряжке укрепили силы Белого
Клыка, и умственное развитие его, видимо, завершилось. Окружающий мир
был познан им до конца. И он смотрел на него мрачно, не питая по отноше-
нию к нему никаких иллюзий. Мир этот был суров и жесток, в нем не су-
ществовало ни тепла, ни ласки, ни привязанностей.
Белый Клык не чувствовал привязанности даже к Серому Бобру. Правда,
Серый Бобр был богом, но богом жестоким. Белый Клык охотно признавал его
власть над собой, хотя власть эта основывалась на умственном превос-
ходстве и на грубой силе. В натуре Белого Клыка было нечто такое, что
шло навстречу этому господству, иначе он не вернулся бы из Северной глу-
ши и не доказал бы этим своей верности богам. В нем таились еще никем не
исследованные глубины. Добрым словом или ласковым прикосновением Серый
Бобр мог бы проникнуть в эти глубины, но Серый Бобр никогда не ласкал
Белого Клыка, не сказал ему ни одного доброго слова. Это было не в его
обычае. Превосходство Серого Бобра основывалось на жестокости, и с такой
же жестокостью он повелевал, отправляя правосудие при помощи палки, на-
казуя преступление физической болью и воздавая по заслугам не лаской, а
тем, что воздерживался от удара.
И Белый Клык не подозревал о том блаженстве, которым может наградить
рука человека. Да он и не любил человеческих рук: в них было что-то по-
дозрительное. Правда, иногда эти руки давали мясо, но чаще всего они
причиняли боль. От них надо было держаться подальше, они швыряли камни,
размахивали палками, дубинками, бичами, они могли бить и толкать, а если
и прикасались, то лишь затем, чтобы ущипнуть, дернуть, вырвать клок
шерсти. В чужих поселках он узнал, что детские руки тоже умеют причинять
боль. Какой-то малыш однажды чуть не выколол ему глаз. После этого Белый
Клык стал относиться к детям с большой подозрительностью. Он просто не
выносил их. Когда те подходили и протягивали к нему свои руки, не сулив-
шие добра, он вставал и уходил.
В одном из поселков на берегу Большого Невольничьего озера Белому
Клыку довелось уточнить преподанный ему Серым Бобром закон, согласно ко-
торому нападение на богов считается непростительным грехом. По обычаю
всех собак во всех поселках. Белый Клык отправился на поиски пищи. Он
увидел мальчика, который разрубал топором мерзлую тушу лося. Кусочки мя-
са разлетались в разные стороны. Белый Клык остановился и стал подбирать
их. Мальчик бросил топор и схватил увесистую дубинку. Белый Клык отско-
чил назад, еле успев увернуться от удара. Мальчик побежал за ним, и он,
незнакомый с поселком, кинулся в проход между вигвамами и очутился в ту-
пике перед высоким земляным валом.
Деваться было некуда. Мальчик загораживал единственный выход из тупи-
ка. Подняв дубинку, он сделал шаг вперед. Белый Клык рассвирепел. Его
чувство справедливости было возмущено, он весь ощетинился и встретил
мальчика грозным рычанием. Белый Клык хорошо знал закон: все остатки мя-
са, например, кусочки мерзлой туши лося, принадлежат собаке, которая их
находит; он не сделал ничего дурного, не нарушил никакого закона, и
все-таки мальчик собирался побить его. Белый Клык сам не знал, как это
случилось. Он сделал это в припадке бешенства, и все произошло так быст-
ро, что его противник тоже ничего не успел понять. Мальчик вдруг растя-
нулся на снегу, а зубы Белого Клыка прокусили ему руку, державшую дубин-
ку.
Но Белый Клык знал, что закон, установленный богами, нарушен. Вонзив-
ший зубы в священное тело одного из богов должен ждать самого страшного
наказания. Он убежал под защиту Серого Бобра и сидел, съежившись, у его
ног, когда укушенный мальчик и вся его семья явились требовать возмез-
дия. Но они ушли ни с чем; Серый Бобр стал на защиту Белого Клыка. То же
сделали Мит-Са и Клу-Куч. Прислушиваясь к перебранке людей и наблюдая за
тем, как они гневно машут руками. Белый Клык начинал понимать, что для
его проступка есть оправдание. И таким образом он узнал, что боги бывают
разные: они делятся на его богов и на богов чужих; и это далеко не одно
и то же. От своих богов следует принимать все - и справедливость и несп-
раведливость. Но он не обязан сносить несправедливость чужих богов, он
вправе мстить за нее зубами. И это также было законом.
В тот же день Белый Клык познакомился с новым законом еще ближе. Со-
бирая хворост в лесу, Мит-Са натолкнулся на компанию мальчиков, среди
которых был и потерпевший. Произошла ссора. Мальчики набросились на
Мит-Са. Ему приходилось плохо. Удары сыпались на него со всех сторон.
Белый Клык сначала просто наблюдал за дракой - это дело богов, это его
не касается. Но потом он сообразил, что ведь бьют Мит-Са, одного из его
собственных богов. И то, что он сделал вслед за этим, он сделал не рас-
суждая. Порыв бешеной ярости бросил его в самую середину свалки. Пять
минут спустя мальчики разбежались с поля битвы, и многие из них оставили
на снегу кровавые следы, говорившие о том, что зубы Белого Клыка не без-
действовали. Когда Мит-Са рассказал в поселке о случившемся. Серый Бобр
велел дать Белому Клыку мяса. Он велел дать ему много мяса. И Белый
Клык, насытившись, лег у костра и заснул, твердо уверенный в том, что
понял закон правильно.
Вслед за этим Белый Клык усвоил закон собственности и то, что
собственность хозяина надо охранять. От защиты тела бога до защиты его
имущества был один шаг, и Белый Клык этот шаг сделал. То, что принадле-
жало богу, следовало защищать от всего мира, не останавливаясь даже пе-
ред нападением на других богов. Но поступок этот, святотатственный сам
по себе, всегда сопряжен с большой опасностью. Боги всемогущи, и собаке
трудно тягаться с ними; и все-таки Белый Клык научился безбоязненно да-
вать им отпор. Чувство долга побеждало в нем страх, и в конце концов во-
роватые боги решили оставить имущество Серого Бобра в покое.
Белый Клык скоро понял, что вороватые боги трусливы и, заслышав тре-
вогу, сейчас же убегают. Кроме того (как он убедился на опыте), промежу-
ток времени между поднятой тревогой и появлением Серого Бобра бывал
обычно очень короткий. И он понял также, что вор убегает не потому, что
боится его. Белого Клыка, а потому, что боится Серого Бобра. Учуяв вора.
Белый Клык не поднимал лая - да он и не умел лаять, - он кидался на неп-
рошеного гостя и, если удавалось, впивался в него зубами. Угрюмость и
необщительность помогли Белому Клыку стать надежным сторожем при хозяйс-
ком добре, и Серый Бобр всячески поощрял его в этом. И в конце концов
Белый Клык стал еще злее, еще неукротимее и окончательно замкнулся в се-
бе.
Месяцы шли один за другим, и время все больше и больше скрепляло до-
говор между собакой и человеком. Этот договор еще в незапамятные времена
был заключен первым волком, пришедшим из Северной глуши к человеку. И,
подобно всем своим предшественникам - волкам и диким собакам. Белый Клык
сам выработал условия этого договора. Они были очень просты. За поклоне-
ние божеству он отдал свою свободу. От бога Белый Клык получил общение с
ним, покровительство, корм и тепло. Взамен он сторожил его имущество,
защищал его тело, работал на него и покорялся ему.
Если у тебя есть бог, ему надо служить. И Белый Клык служил своему
богу, повинуясь чувству долга и благоговейного страха. Но он не любил
его. Он не знал, что такое любовь, и никогда не испытывал этого чувства.
Кичи стала далеким воспоминанием. Кроме того, отдавшись человеку. Белый
Клык не только порвал с Северной глушью и со своими сородичами, но под-
чинился и такому условию договора, которое не позволило бы ему покинуть
бога и пойти за Кичи, даже если бы он встретил ее. Преданность человеку
стала законом для Белого Клыка, и закон этот был сильнее любви к свобо-
де, сильнее кровных уз.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ГОЛОД
Весна была уже не за горами, когда длинное путешествие Серого Бобра
кончилось. В один из апрельских дней Белый Клык, которому к этому време-
ни исполнился год, снова вернулся в старый поселок, и там Мит-Са снял с
него упряжь. Хотя Белый Клык еще не достиг полной зрелости, все же после
Лип-Липа он был самым крупным из годовалых щенков. Унаследовав свой рост
и силу от отца-волка и от Кичи, он почти сравнялся со взрослыми собака-
ми, но уступал им в крепости сложения. Тело у него было поджарое и
стройное; в драках он брал скорее увертливостью, чем силой; шкура серая,
как у волка. И по виду он казался самым настоящим волком. Кровь собаки,
перешедшая к нему от Кичи, не оставила следов на его внешнем облике, но
характер его складывался не без ее участия.
Белый Клык бродил по поселку, с чувством спокойного удовлетворения
узнавая богов, знакомых ему еще до путешествия. Встречал он здесь и ще-
нят, тоже подросших за это время, и взрослых собак, которые теперь уже
не казались ему такими большими и страшными. Белый Клык почти перестал
бояться их и прогуливался среди своры с непринужденностью, доставлявшей
|
