Еськов Кирилл - Евангелие от Афрания - Скачать бесплатно
Кирилл Еськов
Евангелие от Афрания
Священная история как предмет
для детективного расследования
- Помилуйте, что вы делаете, Афраний, ведь печати-то,
наверное, храмовые!
- Прокуратору не стоит беспокоить себя этим вопросом,
- ответил Афраний, закрывая пакет.
- Неужели все печати есть у вас? - рассмеявшись,
спросил Пилат.
- Иначе быть не может, прокуратор, - безо всякого
смеха, очень сурово ответил Афраний.
М.Булгаков
Борхес как-то заметил, что "люди поколение за поколением
пересказывают всего лишь две истории: о сбившемся с пути корабле, кружащем
по Средиземноморью в поисках долгожданного острова, и о Боге, распятом на
Голгофе". Насчет последнего он, пожалуй, не совсем прав. Художественное и
философское переосмысление событий, сопутствовавших казни Иисуса Христа,
стало устойчивой литературной традицией лишь в прошлом веке, когда Церковь
в значительной мере утратила функции идеологического надзора. Обычно эта
тема присутствует в повествовании в виде побочных сюжетных линий или
"романов в романе" (как у Булгакова или Айтматова), реже - в виде
самостоятельных произведений (как у Франса или Леонида Андреева).
Созданные в рамках этой традиции тексты весьма различны - и по своему
художественному уровню (от бессмертного "Мастера" до ернического
фантастического рассказика Варшавского "Петля гистерезиса"), и по степени
следования Священному Писанию и историческим реалиям (от весьма
пунктуального у Домбровского [М.Дунаев в своей статье "Истина о том, что
болит голова" (Златоуст, N_1, 1992: 306-348), написанной с
последовательно-христианских позиций, буквально не оставил камня на камне
от литературных интерпретаций Евангелия Булгаковым, Айтматовым и
Тендряковым; отсутствие в этом ряду Домбровского показалось мне весьма
знаменательным; не будучи знатоком церковной догматики, я всегда
интуитивно полагал, что Христос отца Куторги более всего соответствует
если не букве, то духу христианского учения] до нарочито-небрежного у
Стругацких). В этом последнем аспекте стоит сравнить и два известных
киношедевра - "Евангелие от Матфея" и "Последнее искушение Христа". Надо
ли говорить, что версии разных авторов различаются радикальнейшим образом,
а евангельские персонажи становятся "омонимами" - вспомним Пилатов Франса
и Булгакова, Иуд Леонида Андреева и Домбровского, или Иисусов Пазолини и
Скорцезе.
Тем не менее, в рамках этой традиции действует и одно общее
фундаментальное ограничение: прямое вмешательство в ход событий
сверхъестественных сил не должно выходить за рамки "странной тучи,
пришедшей на Ершалаим". Именно поэтому такое ключевое для христианского
мировоззрения событие, как телесное воскресение, всегда выводится за рамки
повествования - несмотря на то, что многие из авторов, обращавшихся к этой
теме, были людьми несомненно верующими. А поскольку я принадлежу к
поколению, на формирование воззрений которого булгаковский Иешуа повлиял
неизмеримо больше, чем его официальный прототип, проблема воскресения,
вплоть до самого последнего времени, ни малейшего интереса у меня не
вызывала.
АРГУМЕНТАЦИЯ ДЖОША МАК-ДАУЭЛЛА
Недавно, однако, мне попала в руки книга известного современного
проповедника Мак-Дауэлла [Джош Мак-Дауэлл "Доказательства воскресения",
Slavic Gospel Press ed. Wheaton, IL, 1990, 203 стр. (в оригинале: "The
Resurrection Factor" by Josh McDowell, 1981)], поставившего перед собой
весьма неординарную задачу: доказать факт телесного воскресения Христа с
сугубо рациональных позиций. Схема построений Мак-Дауэлла такова. Опираясь
на Евангелие как на исторический документ и привлекая множество других
(религиозно нейтральных) источников, он пунктуально перебрал все мыслимые
возможности для материалистического объяснения необычайных событий,
последовавших за казнью Иисуса Христа (прежде всего - исчезновения тела из
опечатанной и охраняемой римскими солдатами гробницы). Эти гипотезы были
классифицированы им следующим образом:
1. Гробница Христа в действительности не была пуста.
1.1. Реальное место погребения Христа никому не известно; скорее
всего, его тело было сброшено в ров вместе с другими казненными (гипотеза
Гинсберта).
1.2. Путаница с гробницами: женщины, впервые обнаружившие
"воскресение", в действительности по ошибке пришли к какой-то чужой,
незанятой гробнице (гипотеза Лейка).
1.3. Все рассказы о воскресении - возникшие спустя много лет после
казни Христа легенды, вообще не имеющие под собой никакой реальной основы.
1.4. Рассказ о воскресении - не более чем иносказание: в
действительности речь идет о чисто духовном воскресении.
1.5. Все явления Христа - результат индивидуальных и коллективных
галлюцинаций.
2. Гробница Христа в действительности была пуста, но опустела
естественным образом.
2.1. Тело было выкрадено учениками.
2.2. Тело было перенесено и спрятано властями, с целью
воспрепятствовать возможным махинациям тех, кто ожидал воскрешения.
2.3. Христос не умер на кресте; он был снят с него в состоянии шока,
а затем очнулся и оправился.
2.4. "Гипотеза Пасхального заговора" Шенфилда. Иисус, веря в свою
богоизбранность, решил создать видимость свершения пророчеств о Мессии.
Для этого он организовал (при помощи Иосифа Аримафейского) собственное
распятие; чтобы имитировать смерть на кресте, он выпил вместо уксуса
наркотик. По плану далее он должен был быть перенесен в гробницу, откуда
через некоторое время вышел бы в качестве "воскресшего". Заговор сорвался,
так как римский солдат ударил Христа копьем и действительно убил его.
Однако, затем Мария и ученики приняли за Христа некого неизвестного
молодого человека, Иосиф же (знавший правду) и не подумал сообщить им об
ошибке.
Опровергнув, с различной степенью убедительности, все указанные
гипотезы, Мак-Дауэлл счел пространство логических возможностей исчерпанным
и сделал вывод: объяснить исчезновение тела и последующие явления Христа с
материалистических позиций невозможно. Эрго - мы имеем дело с прямым
вмешательством Бога в дела земные.
Необходимо отметить, что абсолютно идентичная схема доказательства
факта воскресения Христова была изложена еще в 1906 году в "Общедоступном
толковании Евангелия" Б.И.Гладкова, "предназначенном для интеллигентных
читателей, преимущественно же для неверующих, сомневающихся и
колеблющихся". Этот автор тоже последовательно опровергает "три возможных
возражения против действительности воскресения Иисуса Христа: 1) ученики
Иисуса украли Его тело и разгласили, что Он воскрес; 2) Иисус не умер на
кресте, а был погребен мнимо-умершим, затем ожил и явился своим ученикам;
3) Иисус воскрес не в действительности, но лишь в воображении Его
учеников". Хотя формально набор гипотез у Гладкова существенно беднее, чем
у Мак-Дауэлла, он в действительности покрывает все реальное разнообразие
принципиально несводимых друг к другу позиций (ибо вряд ли стоит всерьез
полемизировать, например, с такой фантастической и полной внутренних
нестыковок версией, как "Пасхальный заговор").
Думаю, что любому человеку, знакомому с законами логики, вполне
очевидна принципиальная уязвимость системы доказательств Мак-Дауэлла или
Гладкова (смотри ниже); подчеркну, что речь идет именно о системе в целом,
а не о конкретных опровержениях. Тем больший интерес вызвали у меня
приводимые Мак-Дауэллом высказывания целого ряда ведущих западных юристов,
в число которых входят члены английского Верховного суда лорд Дарлинг и
лорд Калдекот и министр юстиции Великобритании лорд Линдхерст. Их вердикт
сводится к тому, что имеющихся свидетельств было бы вполне достаточно для
признания факта воскресения в ходе гипотетического судебного заседания.
Многолетний завкафедрой юридического факультета в Гарварде профессор
Гринлиф, автор ставшего классическим трехтомного трактата о доказательном
праве, даже опубликовал специальную монографию - "Исследование
свидетельств четырех Евангелистов по правилам юридических доказательств,
применяемых в судопроизводстве".
Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что мои совковые представления о
западном правосудии почерпнуты главным образом из детективов Гарднера. И
тем не менее... Попробуйте-ка представить себе адвоката Перри Мейсона
(равно как прокурора Бергера), пытающегося убедить присяжных в том, что
некое происшествие есть результат действия сверхъестественных сил - на том
лишь основании, что он лично не может предложить убедительной версии
происшедшего. Представили? Я вот пытаюсь - и не могу: воображение
отказывает...
В религиозном плане я, подобно многим моим коллегам-естественникам,
являюсь агностиком; то, что в сфере Разума доказательств бытия Божия нет,
да и быть не может, всегда было для меня аксиомой. Отказавшись же от
честного тертуллиановского "Верую, ибо абсурдно" и собственноручно
десакрализовав евангельский текст, протестант Мак-Дауэлл сознательно
вступил в весьма рискованную игру на поле соперника. Не в силах
противиться искушению, я принял его вызов; как говаривал один мой
приятель: "Не замай! А уж коли замаял, так не обессудь...".
ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ
Прежде всего отметим, что строгость используемой Мак-Дауэллом системы
доказательств иллюзорна. В терминах классической логики она представляет
собой КОСВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, при котором "истинность тезиса
устанавливается путем показа ошибочности противоположного ему допущения".
Этот метод уже сам по себе не является универсальным, и его применение
связано с рядом принципиальных ограничений. Более существенно, однако,
другое. В рассматриваемом случае ошибочность антитезиса не доказывается
дедуктивным путем, а выводится как индуктивное обобщение, позволяющее
предполагать случай неполной индукции (так называемое "поспешное
обобщение").
Переходя от логической стороны задачи к содержательной, следует
подчеркнуть, что используемый в обсуждаемой схеме последовательный перебор
альтернатив осмыслен в том - и только в том - случае, когда их набор с
исчерпывающей полнотой перекрывает пространство логических возможностей
(на чем, собственно, и настаивает Мак-Дауэлл). Поэтому для опровержения
"схемы Гладкова - Мак-Дауэлла" необходимо и достаточно следующее. Я должен
предложить хотя бы еще одну гипотезу (естественно, материалистическую),
которая объясняла бы комплекс событий, связанных с распятием и
воскресением Христа, более непротиворечиво, чем все опровергнутые ранее
[отмечу, что примерно тем же занимался некогда (без особого, впрочем,
успеха) и присланный в Иерусалим императором Тиберием "следователь по
особо важным делам" в замечательном фильме Дамиани "Расследование"].
Задача наша, таким образом, идентична той, что решается в любом
классическом ("английском") детективе, каковой по сути есть собирание
головоломки. Из фиксированного числа кусочков заданной формы
(установленных фактов) необходимо сложить фигурку (версию) так, чтобы
фрагменты прилегали друг к другу без зазоров и были использованы все до
единого, включая наиболее "неудобные". На всякий случай повторю: версия
должна быть именно ВНУТРЕННЕ НЕПРОТИВОРЕЧИВОЙ, вопрос же об ее ИСТИННОСТИ
ИЛИ ЛОЖНОСТИ лежит в совершенно иной плоскости, и в данном контексте он
просто несущественен.
Такая постановка вопроса позволяет нам, в частности, избежать
обсуждения историчности Христа, правомочности рассмотрения канонических
Евангелий в качестве исторических документов, и связанных с этим вопросов.
Смешно дилетанту лезть в клубок проблем, по которым специалистами -
историками, археологами, филологами, лингвистами - написаны необозримые
горы литературы [цену озарений дилетантов я вполне представляю себе по
сфере собственной профессиональной деятельности - палеонтологии, здесь эта
публика регулярно пытается осчастливить научное сообщество очередной
теорией вымирания динозавров; и хотя некоторые из этих дилетантов являются
признанными авторитетами в своих областях знания (например, в
астрофизике), у палеозоологов их построения вызывают лишь зубовный скрежет
и аллергическую сыпь]. Так что предлагаемый текст вовсе не следует
рассматривать через призму научной библеистики; предметом нашего
исследования будут прежде всего литературные персонажи, а не их
исторические прототипы (если таковые существовали). Сам бы я, пожалуй,
определил его как продолжение той традиции, в которой написана любимая
мною "Загадка Прометея" Мештерхази.
Авторство и хронология написания Евангелий принимается здесь в полном
соответствии с церковным каноном; проблемы преемственности четырех
канонических текстов относительно Матфеевых Логий, Евангелия от Фомы и
протоевангелия "Q" (от немецкого "Quelle" - источник) нас интересовать не
будут. Канву событий я буду излагать в основном по одной из классических
версий, согласующих между собой все новозаветные тексты - "Жизни Иисуса"
В.Ф.Фаррара, написанной с вполне ортодоксальных позиций.
В ряде пунктов, однако, расхождения между версиями разных
Евангелистов кажутся достаточно принципиальными; в этих случаях нам не
избежать обсуждения источника этих разногласий. В рамках нашего подхода
рассказы Левия Матфея и Святых Петра, Павла и Иоанна, легшие в основу
соответствующих Евангелий, можно воспринимать... ну, скажем, как показания
четырех жильцов занесенного снегом йоркширского поместья, в котором волею
Агаты Кристи произошло загадочное преступление. В спорных и сомнительных
случаях, касающихся толкования текстов или исторических реалий, мне
кажется справедливым отдавать предпочтение именно мнению Мак-Дауэлла (если
таковое было высказано).
Оговаривая исходные условия, введем одно важное ограничение. В части
обсуждаемых Мак-Дауэллом "материалистических" гипотез Христос и его
сподвижники выставлены, попросту говоря, или жуликами, или недоумками. И
хотя сам я отношусь к религии безразлично, а к официальным Церквам -
довольно прохладно, эти допущения решительно мне не нравятся. В конце
концов, что бы там ни говорили Отцы Церкви, каждый человек имеет своего
собственного Христа. И пусть мой Христос с точки зрения ортодоксальной
догматики совершенно чудовищен (ибо несет на себе все "родимые пятна"
либеральной теологии), но уж лжецом-то он не будет ни при каких
обстоятельствах. В любом случае, и Христу, и большинству из его спутников
предстояло вскоре отдать жизнь за свои убеждения, что уже само по себе
должно вызывать элементарное к ним уважение. Поэтому при переборе гипотез
для объяснения различных "узлов" событий мы будем исходить из следующего:
сознательный обман со стороны Христа или Апостолов можно допускать лишь
после того, как исчерпаны все иные возможные варианты объяснения
("презумпция честности"). Забегая вперед, отмечу, что таких случаев в
итоге не окажется вовсе. С одной лишь оговоркой.
Английский христианский философ и публицист Клайв Льюис в нашем
отечестве известен в основном в качестве автора назидательных детских
сказок. В одной из них девочка случайно открывает способ проникать в
волшебную страну, проходя сквозь старинный платяной шкаф. Старшие брат и
сестра, услышав ее рассказы об этих визитах, начинают опасаться за
рассудок сестренки и обращаются за советом к хозяину дома, профессору:
"- Логика! - сказал профессор не столько им, скольку самому себе. -
Почему их не учат логически мыслить в этих их школах? Существуют только
три возможности: или ваша сестра лжет, или она сошла с ума, или она
говорит правду. Вы знаете что она никогда не лжет, и всякому видно, что
она не сумасшедшая. Значит, пока у вас не появятся какие-либо новые факты,
мы должны признать, что она говорит правду."
Странно, что профессор Льюиса в упор не замечает по крайней мере еще
одной возможности - добросовестного заблуждения честного и здравомыслящего
человека. Источники подобных заблуждений весьма разнообразны. Это могут
быть, например, различные природные явления - от атмосферных оптических
эффектов ("летающие тарелки") до кислородного голодания в условиях
высокогорий, вызывающего системные галлюцинации ("снежный человек",
"Черный альпинист"). С другой стороны, - и что в нашем случае важнее -
любой человек может стать жертвой преднамеренной мистификации.
Здесь существенно то, что организатор серьезной мистификации должен
позаботиться не только об убедительности самой инсценировки, но и о
наличии у нее очевидцев с именно безупречной репутацией (ибо что толку в
свидетельствах дурака или записного враля). Не зря всякого рода
специалисты по телепатии и психокинезу всегда желают, чтобы в их опытах
участвовали известные ученые, - категорически не желая при этом творить
свои "чудеса" в присутствии профессиональных фокусников. Именно по этим
причинам из принимаемой нами "презумпции честности" вовсе не следует
заведомая истинность любого факта, сообщаемого Евангелистами.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН
Прежде чем перейти к непосредственному анализу евангельских текстов
(и дальше уже не выходить за их рамки), необходимо все же сделать
несколько замечаний по поводу реального исторического контекста событий. В
6 году н.э., после смерти царя Ирода Великого, Палестина потеряла остатки
независимости и была оккупирована римлянами; двумя из четырех исторических
областей Палестины - Иудеей и Самарией - стали править римские
прокураторы, прямо назначаемые имперской администрацией. Это вызвало
резкий подъем национально-освободительного движения; его идеологию в
значительной степени формировали религиозные фундаменталисты - фарисеи, а
наиболее организованную силу представляли собой национал-радикалы из
партии зелотов. Последние "во всем были согласны с фарисеями, но обладали
к тому необузданной любовью к свободе. [...] Никакая смерть не казалась им
страшною, да и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не
удерживало от того, чтобы отстоять принципы свободы" (Иосиф Флавий,
"Иудейские древности"). Именно зелоты внесли решающий вклад в разжигание
начавшейся в 66 году н.э. Иудейской войны, которая в итоге привела евреев
к полной национальной катастрофе.
Большую роль в формировании общественного мнения в Палестине
традиционно играли бродячие проповедники. Историкам известно порядка
дюжины пророков, проповедовавших приблизительно в одно время с Иисусом
Христом и Иоанном Крестителем и сопоставимых с ними по популярности; почти
все они были казнены римлянами как потенциальные вожди еврейского
восстания. Тем не менее, за годы, предшествующие Иудейской войне, таких
восстаний произошло 12 (не считая мелких бунтов и терактов). Римляне
реагировали на эти события в привычной для себя манере: по рассказу Иосифа
Флавия, они как-то распяли в Иерусалиме за один раз две тысячи человек.
Между этими двумя непримиримыми силами балансировала местная
церковно-государственная элита. Первоначально возникнув на основе одной из
религиозных сект - саддукеев, она к описываемому времени полностью
деидеологизировалась и представляла собой партию прагматиков. Ради
сохранения статус-кво они готовы были сотрудничать хоть с римлянами, хоть
с марсианами, а при первом же удобном случае - немедленно перекраситься в
лидеров национально-освободительного движения (как это только что
проделала на наших глазах коммунистическая номенклатура республик бывшего
СССР).
Так оно, кстати, и вышло в действительности. В двадцатой главе
"Иудейской войны" Иосиф Флавий описывает выборы новой - "революционной" -
администрации в восставшем Иерусалиме; в их результате "безграничную
власть над городом" получил... непотопляемый первосвященник Ханаан. Вот
комментарий к этой главе российского издателя и переводчика "Иудейской
войны" Я-Л.Чертка: "Результаты выборов оказались, таким образом, весьма
неблагоприятными для зелотов, несмотря на то, что они после победы над
Цестием и изгнания римлян из пределов страны получили решительное
преобладание как в столице, так и в провинции. [...] Элеазар-бен-Симон,
победитель Цестия, впоследствии главнейший вождь войны, был совершенно
обойден на выборах; еще более могущественный в то время вожак зелотов
Элеазар-бен-Анания, который дал войне первоначальный импульс [...], для
того, вероятно, чтобы удалить его из Иерусалима, получил начальство над
второстепенной провинцией - Идумеей. НА САМЫЕ ЖЕ ОТВЕТСТВЕННЫЕ ПОСТЫ В
ИЕРУСАЛИМЕ И ГАЛИЛЕЕ БЫЛИ ВОЗВЕДЕНЫ РИМСКИЕ ДРУЗЬЯ, КОТОРЫЕ РАНЬШЕ
СКРЫВАЛИСЬ ОТ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ЗЕЛОТОВ [выделено мною - К.Е.]". Знакомая
картина, не правда ли?
Эти события, однако, произойдут чуть позже. В интересующее же нас
время саддукейское руководство находило более полезным для себя
демонстрировать лояльность "имперскому центру". Непопулярный режим, как
водится, наводнил страну агентами тайной полиции. Иосиф Флавий в тех же
"Иудейских древностях" пишет, что со времен Ирода Великого (он же -
Кровавый) пытки, казни и "исчезновения" оппозиционеров стали обычной
практикой: "Многие граждане, частью открыто, частью тайно, были уведены в
крепость Гирканион и там замучены. Повсюду в городах и селах находились
шпионы, которые подстерегали всякие сходки".
В ответ боевики партии зелотов - сикарии - развернули компанию
террора против оккупантов и местных коллаборационистов, венцом которой
стало убийство первосвященника Ионафана. Зелоты располагали разветвленными
конспиративными структурами, а их агентура пронизывала все звенья
государственного аппарата. Кроме того, они часто поддерживали контакты с
шайками разбойников (или, если угодно, партизанскими отрядами), которыми
буквально кишела страна. Некоторые из этих вооруженных формирований
насчитывали в своих рядах до нескольких сот человек; легендарный полевой
командир Элеазар, например, терроризировал окрестности Иерусалима на
протяжении почти двадцати лет, пережив нескольких прокураторов и
первосвященников.
Не вызывает сомнения и то, что на территории Сирии и Палестины
активно работали также спецслужбы Парфянского царства, которое в
описываемое время жестко и весьма эффективно противодействовало римскому
"дранг нах остен" [на роль, которую сыграла в этой "стратегии сдерживания"
парфянская разведка (ставшая, во многом благодаря личным усилиям царя
Митридата, одной из лучших секретных служб за всю историю античного мира)
указывает в своем "Искусстве разведки" основатель и многолетний шеф ЦРУ
Аллен Даллес]. Сразу оговорюсь: мне неизвестны какие-либо конкретные
факты, касающиеся закордонной поддержки еврейского
национально-освободительного движения. Вряд ли, однако, столь искушенным
политикам, как парфяне, был неведом фундаментальный тактический принцип
"враг моего врага - мой друг".
Короче говоря, реальная Палестина являла собой, по современной
гэбэшной терминологии, "страну со сложной агентурно-оперативной
обстановкой", что-то вроде Ливана или Сальвадора 80-х годов. Она довольно
слабо соответствовала идиллической картинке, возникающей при чтении
Евангелия: страна тенистых оливковых кущ, в которой главное занятие
населения - назидательные беседы и религиозно-философские диспуты.
Этот исторический экскурс понадобился мне лишь для одного. Когда
кто-либо (в том числе и Мак-Дауэлл), говоря о тогдашней Иудее, пишет
походя "власти поступили так-то" или "власти были заинтересованы в том-то"
- это просто нонсенс. Властей было две (плюс еще одна - нелегальная, хотя
и весьма влиятельная), и их интересы, иногда совпадая в частных вопросах,
в целом были совершенно различны. В довершение ко всему, общая
нестабильность обстановки явно не способствовала монолитности этих
властей. В этих условиях естественное соперничество между группировками
или отдельными личностями внутри каждой из них могло принимать форму
открытой борьбы, сочетающейся с самыми неожиданными и противоестественными
временными альянсами ("Против кого мы сегодня будем дружить?"). Вспомним в
этом плане расклад в политическом руководстве и спецслужбах нацистской
Германии, столь красочно реконструированный в милых сердцу каждого
советского человека "Семнадцати мгновениях весны".
Того, кто полагает, будто речь идет о сугубо гипотетических
конструкциях, должен заинтересовать комментарий Чертка к Тринадцатой главе
"Иудейской войны": "Первосвященник Ионафан содействовал назначению Феликса
прокуратором, вследствие чего он был ненавистен сикариям. С другой же
стороны, Феликс начал тяготиться Ионафаном, укорявшим его неоднократно за
его жестокие и несправедливые действия, и хотел от него освободиться. С
этой целью он вошел в соглашение с сикариями, которые, хотя и были врагами
Феликса, тем не менее представили свои услуги в его распоряжение для
убийства одинаково ненавистного им первосвященника".
Исследователи Библии давно обратили внимание на странный факт: резко
выступая как против разложившейся саддукейской элиты, так и против
догматиков-фарисеев, Иисус ни единым словом не обмолвился о зелотах,
деятельность которых была одной из острейших проблем того времени.
Учитывая то, что наибольшим влиянием и авторитетом зелоты пользовались
именно в его родной Галилее, английский библеист Брэндон в монографиях
"Иисус и зелоты" и "Суд над Иисусом из Назарета" доказывал, что Иисус,
если и не принадлежал организационно к этому движению, то относился к нему
весьма сочувственно.
В любом случае, среди Апостолов достоверно был по меньшей мере один
зелот - Симон (Лк 6:15), а немецкий библеист Кульман в книге "Иисус и
Цезарь" обосновывает принадлежность к зелотам еще трех Апостолов - Петра,
его брата Андрея и Иуды. Напомню в этой связи характерную деталь. Когда
Христос во время Тайной вечери обращается к Апостолам с аллегорическим
призывом "продать одежду свою и купить меч", те, поняв его буквально,
отвечают: "Господи! вот, здесь два меча" (Лк 22:38). Между прочим, Иудея -
не Техас, и свободного ношения оружия там не было и в помине.
В рамках стоящей перед нами задачи совершенно излишне углубляться в
спекуляции на тему организационных взаимоотношений Иисуса с
национально-освободительным движением. Для нас здесь существенен иной
аспект. В моменты общественных потрясений любая социально-значимая фигура
(к числу коих, несомненно, принадлежал Иисус - наряду с другими тогдашними
пророками), вне зависимости от собственных планов и желаний, становится
фигурой политической. А это значит - либо самостоятельным действующим
лицом, либо объектом манипуляций иных сил.
ПРОКУРАТОР ИУДЕИ
И здесь, как мне кажется, самое время перейти к проблеме Пилата. По
всему, что о нем известно, выходит, что "жестокий пятый прокуратор Иудеи
всадник Понтий Пилат" был не то, чтобы запредельно жесток, а скорее
абсолютно бессердечен. Что же вынудило его дважды обращаться к делу некого
нищего проповедника, обвиняемого в "crimen laese majestatis" (оскорблении
величества), и, вместо того чтобы немедленно казнить его - просто, что
называется, "для ясности" - сделать почти все возможное для его спасения?
В попытках хоть как-нибудь объяснить странное расположение Пилата к
Христу евангелист Матфей ссылается на заступничество жены прокуратора,
якобы имевшей во сне соответствующее видение. Помилуйте, какая жена? Пусть
даже прокуратор и вправду был женат, и притом мнение супруги о делах
государственных означало для него нечто большее, чем дверной скрип.
Откуда, однако, она взялась в Иерусалиме?
Дело в том, что постоянная резиденция прокураторов Иудеи находилась в
приморском городе Кесарии, а в Иерусалим Пилат наезжал всего несколько раз
за год - для контроля за сбором податей и судебных разбирательств (Ин
19:20). Но, может быть, она прислала к мужу гонца из кесарийской
резиденции? Увы, так тоже не выходит: суд происходил утром, жена
"_н_ы_н_е_ во сне много пострадала за Него" (Мф 27:19), а от Кесарии до
Иерусалима около 120 километров по прямой. И тем не менее, добросовестно
воспроизведенный Матфеем слух о роли в этом деле жены Пилата (ибо ничем,
кроме слуха, это и быть не может) весьма важен. Нам следует запомнить его.
Что же касается потрясающей реконструкции Булгакова, то она страдает,
на мой взгляд, единственным недостатком: его Пилат слишком человечен. Не в
смысле "слишком гуманен", а слишком подвержен нормальным человеческим
чувствам - любопытству, симпатиям и неприязни, одиночеству, ну и, конечно,
трусости (из коей проистекают все прочие пороки). В этом смысле гораздо
правдоподобнее выглядит Пилат Домбровского - крупный ответственный
работник имперской номенклатуры:
"Так вот, первая причина колебаний Пилата - он просто не хотел никого
казнить в угоду иудеям. Но было и второе соображение. Уже государственное.
Дело-то в том, что Христос - или такой человек, как Христос - очень
устраивал Пилата. Удивлены? А ведь все просто. Два момента из учения
Христа он уяснил себе вполне. Во-первых, этот бродячий проповедник не
верит ни в революцию, ни в войну, ни в переворот; нет, человек должен
переделать себя изнутри, и тогда все произойдет само собой. Значит, он
против бунта. Это первое, что подходит Риму. Второе: единственное, что
Иисус хочет разрушить и все время разрушает, это авторитеты. Авторитет
Синедриона, авторитет саддукеев и фарисеев, а значит и, может быть даже
незаметно для самого себя, авторитет Моисея и храма. А в монолитности и
непререкаемости всего этого и заключается самая страшная опасность для
империи. Значит, Риму именно такой разрушитель и был необходим. [...]
Теперь представьте себе состояние мира в то время и скажите: разве эти
заповеди в устах галилеянина не устраивали Пилата? Ведь это за него,
оккупанта, предписывалось молиться и любить его. И разве Пилат - человек
государственный, знающий Восток и страну, которую он замирял, - не
понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему надлежит опереться?"
Я привел столь пространную цитату потому лишь, что эти, в общем-то
лежащие на поверхности, соображения обычно парадоксальным образом упускают
из виду. Дело, видимо, в том, что, когда заходит речь об отношении римской
власти к раннему христианству, сразу вспоминают Нероновы светильники из
обмазанных смолой людей и прочие не менее яркие эпизоды. Все так, но
речь-то идет о другой эпохе и другом регионе, а политика, по известному
выражению Черчилля, порой укладывает в одну постель весьма необычных
партнеров.
Можно сколько угодно оспаривать оценку раннего христианства как
миролюбивой доктрины, цитируя "Не мир пришел я принести, но меч" (Мф
10:34) и прочие, не менее замечательные места из Священного Писания. Факт,
однако, остается фактом: тридцать лет спустя христиане из первых общин
действительно не приняли участия в восстании и Иудейской войне, за что и
были изгнаны соотечественниками в Заиорданье с клеймом коллаборационистов.
Так что, если Пилат в своих попытках спасти Иисуса действительно
руководствовался означенными государственными соображениями, то он,
несомненно, попал "в десятку". Что же до неких отдаленных последствий, то
у прокуратора - ей же Богу! - были заботы и поважнее чьей-то будущей
головной боли.
Это все о том, почему _п_ы_т_а_л_с_я_ спасти. А вот почему все-таки
н_е _с_п_а_с_? Почему, сказав "а" (неважно - из государственных
соображений, в пику ненавистному Синедриону или просто из вельможного
каприза), он не пошел до конца и не использовал весь гигантский объем
своих полномочий? Стандартная версия - "обложился, что местные кадры
просигнализируют Хозяину" - не кажется сколь-нибудь убедительной. К тому
времени все горшки с местной властью были уже побиты вдребезги; доносом
больше, доносом меньше - какое это, в сущности, имело значение?
К тому же такой опытный администратор, как Пилат, не мог не знать,
что донос как таковой никогда не является истинной причиной оргвыводов;
его могут использовать лишь как формальный предлог, если твоя судьба уже
так и так решена. С другой стороны, свой проступок прокуратор совершил уже
в тот момент, когда _п_о_п_ы_т_а_л_с_я_ выгородить "государственного
преступника"; оказалась ли эта попытка успешной - это, с точки зрения
тоталитарного режима Тиберия (доведись до разбирательства), дело десятое.
Поэтому, коль скоро движущей силой поступков _н_а_ш_е_г_о_ Пилата мы
полагаем серьезные государственные соображения, посмотрим под этим углом
зрения и на его "полный назад".
Обратим здесь внимание на одно весьма существенное обстоятельство,
которое почему-то упорно не замечают (или сознательно игнорируют)
комментаторы Библии. Общеизвестно, что христианская традиция всеми силами
обеляет Пилата (в коптской и эфиопской Церквах он даже причислен к лику
святых), возлагая всю вину за трагическую гибель Христа на евреев. Между
тем, помимо двух оправдательных вердиктов Пилата имел место еще один -
тетрарха (царя) Галилеи Ирода Антиппы; это обстоятельство - в рамках
традиционных представлений - вообще не лезет ни в какие ворота. Поясню.
Официально инкриминируемые Иисусу претензии на иудейский престол ("Ты -
царь иудейский?") в наибольшей степени затрагивали интересы именно Ирода
как представителя не вполне легитимной Идумейской династии, а вовсе не
Синедриона. Тем не менее. Синедрион упрямо настаивает на смертной казни, а
Ирод, точно так же как Пилат, в упор не видит в действиях Иисуса состава
преступления. И это тот самый Ирод, которого можно обвинить в чем угодно,
но только не в "идиотской болезни благодушия": блюдо с головой Иоанна
Крестителя - вполне достаточное тому подтверждение.
Да и вообще, ни один владыка, находясь в здравом уме и твердой
памяти, не стал бы сознательно препятствовать казни какого-то
сомнительного пророка - не то сумасшедшего, не то бунтовщика. Как по
сходному поводу говорил своему визирю хан из "Очарованного принца": "Раз
уж - схвачен и сидит в тюрьме, то почему бы на всякий случай не отрубить
ему голову? Я не вижу никаких разумных причин к воздержанию! Мятеж - это
не какие-нибудь твои пешаварские чародейства, здесь шутки неуместны!"
Рассуждения христианских комментаторов типа: "Невиновность Христа
была настолько очевидна, что даже такой жестокий и развращенный человек,
как Ирод, не утвердил приговор Синедриона" - это совершеннейший детский
лепет: реальная виновность или невиновность не имеют в таких ситуациях ни
малейшего значения. Отказаться от совершения над Иисусом ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ,
воспетой вышеупомянутым визирем, Ирод мог лишь под определенным нажимом,
источник которого вполне очевиден. Таким образом, усилия Пилата по
спасению Иисуса наверняка были даже более серьезны и последовательны, чем
это прямо следует из евангельских текстов.
Позиция Ирода (самостоятельная или вынужденная - не суть важно),
обычно игнорируемая как малосущественная деталь, на самом деле
радикальнейшим образом меняет картину расстановки сил. Суровый и честный
римский чиновник, одиноко противостоящий монолитным в своем религиозном
фанатизме евреям, исчезает. Появляются два носителя высшей власти - и
римской, и еврейской, - к которым пристает со своими дурацкими претензиями
одна из иудейских общественных организаций. Напомню, что Синедрион
выполнял функции не уголовного, а сугубо религиозного трибунала, и дело,
по которому он обращался к Пилату, в его компетенцию никаким боком не
входило. Синедрион имел полное право признать Христа богохульником и
еретиком, выдающим себя за Сына Божьего, и на этом основании приговорить
его к _п_о_б_и_в_а_н_и_ю _к_а_м_н_я_м_и_, представив свой - религиозный -
приговор на чисто формальное визирование прокуратору [именно к побиванию
камнями - способу казни, полагавшемуся за преступления против Веры, -
приговорит несколькими годами спустя Брата Господня Иакова первосвященник
Анна, причем сделает это даже не ставя в известность римского прокуратора
(И.Флавий, "Археология", XX, 9:1)]. Вместо этого еретику Христу с
совершенно непонятным упорством "лепят политику" и требуют от Пилата,
чтобы тот _р_а_с_п_я_л_ его как государственного преступника - претендента
на иудейский престол. В результате Синедрион, изначально не обладавший
достаточными полномочиями, в своем противостоянии со светской властью (в
лице Пилата и Ирода) занял к тому же и юридически незащитимую позицию. И
именно в этот момент, когда на руках у соперника вроде бы нет ни единого,
даже самого паршивого, козыря, Пилат внезапно и необъяснимо капитулирует.
В чем дело?
А в том, что 23 не самых глупых представителя еврейской иерархии не
хуже Пилата разобрались в сути учения Христа и смекнули, чем грозит
дальнейший рост популярности молодого пророка - и храму Моисеевой веры, и
им лично. И смекнув, сделали парадоксальный, но, как оказалось,
безошибочный ход: арестовали Иисуса и обратились к Пилату с заведомо
незаконным требованием - казнить его как политического преступника. В
результате возникает великолепная "вилка": либо ненавистный конкурент
будет ликвидирован руками римлян (со временем его даже можно будет
канонизировать как очередного героя, павшего от рук оккупантов); либо
прокуратор освободит его, тем самым расписавшись в том, что пресловутый
Христос есть римский "агент влияния", и превратит пророка в политический
труп.
Есть серьезные основания полагать, что Синедриону второй вариант
казался и более желательным, и более вероятным. Напомню, что если бы
единственной целью первосвященников было заполучить голову Христа, то им
куда проще было бы использовать безотказный вариант религиозного
приговора. Во всяком случае, пилатова санкция на казнь "царя Иудейского"
явно застала их врасплох, вроде как человека театрально просящего об
отставке - и вдруг действительно ее получающего. Только полной
растерянностью можно объяснить паническую просьбу о римском карауле для
места захоронения трупа - это в городе, битком набитом храмовой стражей!
...Прокуратор понял, что проиграл: дальнейшая борьба за Иисуса
потеряла смысл. Можно было, конечно, просто помиловать галилеянина,
поставив на нем как на фигуре политической жирный андреевский крест, но
это как раз было бы чистой капитуляцией. А вот из смерти популярного
пророка еще можно было попытаться извлечь некоторую пользу (ибо польза в
данном случае - все, что во вред Синедриону). И вот, демонстративно умыв
руки, Пилат - абсолютно никем к тому не принуждаемый! - отдает Иисуса для
истязаний солдатам, а затем демонстрирует народу: виноват Синедрион.
Синедрион с этого момента будет виноват во всем, вплоть до желчи, которую
римские солдаты подадут Христу вместо наркотического питья (Мф 27:34).
Следует признать, что в итоге, потеряв фигуру, Пилат выиграл инициативу и
до известной степени уравнял игру. Упорство и изобретательность этого
безжалостного шахматиста, безусловно, вызывают уважение, но вот чем можно
было руководствоваться при его канонизации - для меня, признаюсь, загадка.
Ну ладно, а не было ли у Пилата хотя бы теоретической возможности
спасти Иисуса, не "засвечивая" его? Да, была - и уж ею-то он не преминул
воспользоваться. "На праздник же Пасхи правитель имел обычай отпускать
народу одного узника, которого хотели" (Мф 27:15); действительно, если бы
Иисуса выбрала толпа на площади, то прокуратор мог бы освободить его без
проблем, ибо здесь никакой "римский след" не просматривался бы. Чудес,
однако, не бывает: толпа, разумеется, выбрала Варавву - странно, если бы
первосвященники проявили разгильдяйство и не позаботились о должной
подготовке "гласа народа". Этот - совершенно естественный - выбор иудеев
оказывается, однако, полной неожиданностью для Пилата. Он трижды повторяет
свое ходатайство, вступает в бесполезные и унизительные для себя
пререкания с толпой - одним словом, совершенно теряет лицо.
Итак, _е_с_т_е_с_т_в_е_н_н_о_е_ развитие событий явно застало
прокуратора врасплох. Поэтому логично предположить, что существовал некий
неизвестный нам (но известный прокуратору) фактор, который должен был это
естественное развитие нарушить. Должен был - но не нарушил. Вопрос "на
засыпку": что это был за фактор, а также - почему он не сработал?
ГОЛГОФА. ПЕРВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ МАК-ДАУЭЛЛУ
Здесь нам придется начать с одного теоретического отступления - из
тех, что я всеми силами стремлюсь избегать. Глубокие, принципиальные
расхождения между повествованиями Иоанна с одной стороны, и
евангелистов-Синоптиков - с другой общеизвестны ("Евангелий на самом деле
не четыре, а три и одно"). И, наверное, прав Мережковский - "Спор об
Иоанне - величайшая загадка христианства, а может быть, и загадка самого
Христа". Тем не менее, мне - человеку нерелигиозному, а в теологическом
отношении совершенно девственному - сосуществование этих двух
принципиально несводимых друг к другу версий кажется вполне нормальным и
естественным.
Я, как ни странно, оказываюсь подготовлен к такому восприятию именно
своей профессиональной деятельностью. Дело в том, что у нас, в
естественных науках, знание принципиально редуктивно. Поэтому сколь-нибудь
длительное сосуществование альтернативных концепций, как правило,
свидетельствует о том, что они на самом деле взаимодополнительны и
попросту "редуцируют" изучаемую реальность до различных ее сторон. Так что
в моем восприятии оппозиция Иоанн-Синоптики ничем принципиально не
отличается от, например, взаимоотношений волновой и корпускулярной теорий
света, которые описывают единый объект разными способами и лишь в паре
друг с другом дают о нем адекватное представление. И опять позволю себе
процитировать апологию Мережковского "Иисус неизвестный": "Верно - может
быть, вернее Синоптиков, - угадывает Иоанн, чего _х_о_т_е_л_ Иисус. Что он
д_е_л_а_л_, мы узнаем от Марка, что _г_о_в_о_р_и_л_ - от Матфея; что
ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_ - от Луки; а чего _х_о_т_е_л_ - от Иоанна, и,
конечно, самое первичное, подлинное - в этом - в воле" [выделено Д.М.].
Но это все прекрасно и замечательно на уровне общем, концептуальном;
в рамках же стоящей перед нами задачи, когда существенны именно конкретные
детали событий, ситуация меняется. Мы и дальше будем часто сталкиваться с
тем, что некоторые яркие эпизоды, детально описанные Иоанном, полностью
отсутствуют в повествованиях Синоптиков и наоборот - это нормально. Сцена
же на Голгофе в этом смысле уникальна: здесь версии Иоанна и Синоптиков
выступают "острием против острия", противореча друг другу буквально во
всем. А поскольку мои построения основываются на полном доверии к фактам
(хотя далеко не всегда - к их интерпретациям), сообщаемым _в_с_е_м_и
ч_е_т_ы_р_ь_м_я_ Евангелистами, я попадаю в достаточно сложное положение,
очевидного выхода из которого нет [можно, впрочем, выдвинуть и такую
гипотезу: три Синоптических Евангелия представляют собой настоящие
мемуары, тогда как Евангелие от Иоанна - это написанный много лет спустя
на их основе... ну, скажем, исторический роман, в котором правда и
художественный вымысел образуют нерасторжимое единство; при этом вторая
реальность, будучи создана рукою гения (или человека Боговдохновенного -
как угодно), обособилась, как ей и положено, от своей исторической
первоосновы и стала абсолютно самодостаточной; должен признаться, что
принятие подобного допущения (позволяющего дезавуировать некоторые из
Иоанновых свидетельств) сильно облегчило бы мне жизнь; увы! исходные
условия решаемой мною задачи (в том числе - равноправность четырех
канонических текстов) определены достаточно жестко, и пересмотру не
подлежат].
Расхождения начинаются с характерной "мелочи". Иоанн с уверенностью
свидетельствует: "Неся крест Свой, Он взошел на место, называемое Лобное,
по-еврейски Голгофа" (Ин 19:17). Синоптики же в один голос утверждают, что
крест Спасителя нес некий Симон-Киринеянин, причем сообщают об этом
человеке вполне проверяемые биографические данные - "отец Александров и
Руфов" (например, Мр 15:21). Тут уже не воспаришь к специфике
"Слова-Логоса" и не вывернешься казуистикой типа: "оба правы, но каждый
по-своему"; надо отвечать честно - кто перепутал?
Мне довелось однажды слышать такой чисто филологический довод в
пользу документальности евангельских текстов. Речь шла о широко известном
эпизоде: "А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или!
ламма савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?
Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он. И тотчас
побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость,
давал Ему пить. А другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия
спасти Его" (Мф 27:46-49). Так вот (если я правильно понял), такой
литературный прием, как расшифровка мотиваций побочных персонажей через
некомментируемую прямую речь возник лишь в рамках европейского
психологического романа - в девятнадцатом веке; следовательно, мы имеем
дело со стенографически точной записью очевидца. Может быть оттого, что
сам я не филолог, все это звучит для меня вполне убедительно. Обращаю,
однако, внимание на то, что речь здесь идет именно о повествовании
Синоптиков - сухом как рапорт, и оттого особенно горестном. Это в нем
погибает преданный и покинутый всеми Человек, ничем не напоминающий
откованных из хромисто-молибденовой стали персонажей "Житий Святых".
В Евангелии от Иоанна этих слов вы, разумеется, не отыщете. Зато
найдете, например, цитату из еврейского Священного Писания, которую
непринужденно воспроизводят наизусть римские солдаты (Ин 19:24), - а то
вдруг окружающие оставят без внимания тот факт, что они не просто
разыгрывают в кости одежку казненного, но выполняют древнее пророчество?
Есть и возвышенная беседа, которую ведет умирающий в жесточайших муках
человек со своими стоящими при кресте матерью и "любимым учеником", сиречь
- Иоанном (Ин 19:26-27) [медицинские аспекты крестной казни были детально
описаны Мак-Дауэллом; обычно считают, что смерть наступает от болевого
шока, сочетающегося с обезвоживанием организма и тепловым ударом, но в
действительности это не совсем так; спустя несколько часов после распятия
у человека начинает развиваться отек легких из-за затрудненности их
вентиляции, непосредственной причиной смерти является асфиксия; в силу
этого распятый в принципе не может вести сколь-нибудь продолжительных и
связных разговоров].
Стоп! А ведь у Синоптиков, между прочим, ни Богоматери, ни ученика
нет и в помине. Есть лишь повсюду следовавшие за Христом галилейские
женщины - две Марии, Магдалина и Иаковлева, и Саломея, да и те стоят вовсе
не рядом с крестом, а глядят _и_з_д_а_л_и_ (Мр 15:40; Мф 27:55). Как могло
случиться, что все Синоптики дружно не заметили такую "деталь", как
с_т_о_я_щ_и_е_ у _к_р_е_с_т_а_ Иоанн и Дева Мария? Тем более что тут,
совершенно некстати, всплывает в памяти посетившее Ивана Бездомного
видение Лысой Горы - "и была эта гора оцеплена двойным оцеплением";
конечно, не Бог весть какой авторитет - и тем не менее... Честно признаюсь
- я не знаю, что тут можно сделать. Разве что принять, с удручающей
прямолинейностью, приведенную выше интерпретацию Мережковского, и
заключить, что Спаситель лишь _х_о_т_е_л_, чтобы у его креста находились
мать и любимый ученик...
Я к чему веду? - а вот к чему. Выступая здесь в роли контрразведчика
Филиппа из "Пятой колонны", который "не верит ничему из того, что слышит,
и почти ничему - из того что видит", я, разумеется, не мог не задать себе
и такой вопрос. Человек, распятый между двумя разбойниками в полдень
четырнадцатого числа весеннего месяца нисана - был ли он в
действительности тем же самым, что шестью днями ранее въехал в Иерусалим
под клики "осанна"? Если отраженный Иоанном разговор с матерью и учеником
действительно имел место - то да, несомненно. А вот если на Голгофе не
происходило ничего сверх того, что с такой скрупулезностью описано
Синоптиками, то извините: на среднем кресте мог висеть кто угодно. Может
быть, такой же разбойник, как и два других; может быть - партизан-зелот.
Достаточно лишь допустить, что римские власти пожелали, в собственных
интересах, усилить позиции возглавляемой Иисусом секты, а он вступил с
ними в сделку ("цель оправдывает средства") - и во всей истории с
воскресением практически не останется темных мест. Тогда, кстати,
становится понятной роль эпизода с облачением Иисуса в багряницу (красный
военный плащ) - после суда, но до бичевания и восхождения на Голгофу
(например, Мр 15:7-20). В одежду, снятую с Иисуса, нарядили после
бичевания другого человека - того, которому и предстояло занять место на
среднем кресте.
Я лично не собираюсь не только отстаивать эту версию, но и всерьез
анализировать ее - ибо это потребовало бы отказа от обязательной для меня
(по условиям задачи) "презумпции честности". Но я-то имею право на такой
"отвод", а вот Мак-Дауэлл - нет. И уж коль скоро он на полном серьезе
занимался опровержением гипотезы "Пасхального заговора", в которой концы
вообще не сходятся с концами, а Христос с Иосифом Аримафейским мухлюют в
четыре руки подобно паре вокзальных шулеров - рассмотреть в общем-то
достаточно очевидную гипотезу "Нераспятого Христа" он был просто обязан.
При этом я вовсе не хочу сказать, что позиция Мак-Дауэлла на этом
направлении была бы незащитима. Он, наверное, мог бы сослаться на
посетивших место казни первосвященников (Мф 27:41) или на разговор с
раскаявшимся разбойником: "Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в
раю" (Лк 23:43). Поборник же гипотезы в свою очередь мог бы возразить:
лицо человека на кресте в любом случае было искажено до неузнаваемости;
первосвященники наверняка не подходили к кресту вплотную, а ведь голова
распятого (если дело происходит не на полотнах классицистов, а в жизни)
поникает лицом к земле; организаторы инсценировки наверняка должны были
позаботиться об увеличении портретного сходства фигурантов; разговора с
разбойником не мог слышать никто, кроме легионеров, а их "свидетельствам"
понятно какая цена, etc. Одним словом, тут у обеих сторон найдется широкое
поле для маневра.
Дело, однако, вовсе не в этих частностях. Даже если Мак-Дауэллу
удастся достаточно убедительно опровергнуть гипотезу "Нераспятого Христа",
положение его не станет менее незавидным. Он ведь основывал свою
с_и_с_т_е_м_у_ доказательств на том, что им изучены (и опровергнуты)
в_с_е_ мыслимые материалистические версии - и вдруг сразу такой казус...
Небольшая иллюстрация к той банальной истине, что пространство логических
возможностей принципиально неисчерпаемо, и с этим ничего не поделаешь.
Одним словом, дредноут Мак-Дауэлла, похоже, наскочил на плавучую мину
еще на выходе из гавани. И хотя усилия команды, возможно, позволят
удержать корабль на ходу, прок от него как от боевой единицы отныне будет
весьма условный. Впрочем, капитана Мак-Дауэлла ожидают в этом походе и
куда более серьезные сюрпризы...
ИОАНН ПРЕДТЕЧА
Здесь нам придется вернуться к самому началу общественного служения
Иисуса Христа, когда судьба свела его с последним из ветхозаветных
пророков, Иоанном Крестителем. Предтеча Спасителя ("Идущий за мною сильнее
меня"), считавший себя "недостойным развязать ремень обуви Его", Иоанн
первым безошибочно распознал божественную сущность Иисуса: "Вот Агнец
Божий, Который берет на Себя грех Мира". Яростный обличитель церковных и
светских владык ("Порождения ехиднины! Кто внушил вам бежать от будущего
гнева?"), он заплатил жизнью за свои разоблачения того беззакония и
разврата, в которых погряз тетрарх Галилеи Ирод. На первый взгляд, этот
персонаж (кстати сказать, его историчность не подлежит сомнению) не таит в
себе решительно никаких загадок. Давайте, однако, внимательно и
беспристрастно проанализируем отношения Иоанна - во-первых, с Иисусом, а,
во-вторых, с властями (в особенности - с Иродом Антиппой).
Первая (и последняя) встреча Иисуса с Иоанном произошла на реке
Иордан, в водах которой пророк крестил стекавшиеся к нему толпы народа.
Иисус, в числе прочих, попросил о крещении; "Иоанн же удерживал Его и
говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?" (Мф
3:14). В момент совершения обряда на Иисуса сошел Дух Божий в виде голубя
(видимого, впрочем, одному только Крестителю). Эпизод крещения все четыре
Евангелиста описывают практически идентично, а вот дальше между
Синоптиками и Иоанном, как водится, начинаются существенные разночтения.
По версии евангелиста Иоанна, Креститель на следующий день
откомандировал в распоряжение Иисуса двоих своих послушников - Андрея и
еще одного, не названного по имени, - которые и стали первыми его
учениками. В дальнейшем Иисус с образовавшейся вокруг него общиной
вернулся в Галилею, где и совершил первые чудеса. Затем он предпринял свое
первое пасхальное паломничество в Иерусалим; здесь он впервые разогнал
менял из Храма, а также имел ночную беседу с членом Синедриона Никодимом.
"После сего пришел Иисус с учениками своими в землю Иудейскую и там жил с
ними и крестил. А Иоанн также крестил в Еноне близ Салима [...] ИБО ИОАНН
ЕЩЕ НЕ БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН В ТЕМНИЦУ" (Ин 3:22-24); запомним последнюю фразу -
она очень важна. Поскольку к Иисусу приходит теперь креститься больше
народу, чем к Иоанну, ученики последнего выражают недовольство успехами
"конкурента". Иоанн же укоряет их за эту ревность, уподобляя Иисуса
жениху, а себя - его шаферу на свадьбе, коему надлежит не завидовать
другу, а радоваться за него ("Ему должно расти, а мне умаляться" - Ин
3:30). После этого любые упоминания о Крестителе из Евангелия от Иоанна
исчезают.
Вернемся теперь к фразе "ибо Иоанн еще не был заключен в темницу".
Появившаяся в хронологически позднейшем из четырех Евангелий, она
смотрится прямым возражением против версии Синоптиков и попыткой напомнить
им - как оно было в действительности. Ведь если верить Синоптикам, Иисус
немедленно после своего крещения удалился в пустыню (для молитв и
преодоления искушений), где его и застала весть об аресте Иоанна (Мф 4:12,
Мр 1:14). _П_о_с_л_е_ этого сообщения он отправился в Галилею и лишь
т_а_м_ обрел - среди рыбаков Генисаретского озера - первых своих учеников,
Андрея и Симона. Важность этого вроде бы малосущественного обстоятельства
- когда же именно был арестован Креститель - становится видна из
дальнейшего рассказа Синоптиков.
Матфей и Лука повествуют далее о так называемом "Посольстве от Иоанна
Крестителя": прослышав о чудесах, творимых Иисусом, пророк посылает к нему
двух своих учеников, дабы те выяснили - "Ты ли Тот, Который должен придти,
или ожидать нам другого? И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите
Иоанну, что слышите и видите: Слепые прозревают и хромые ходят,
прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие
благовествуют" (Мф 11:3-5). Когда же иоанновы ученики отбыли восвояси,
Иисус произносит панегирик Предтече: "Истинно говорю вам: из рожденных
женами не вставал больший Иоанна Крестителя [...] И если хотите принять,
он есть Илия, которому должно придти" (Мф 11:11-14).
Эпизод этот, если вдуматься, противоречит всему предшествующему
повествованию. Мало того, что _П_р_е_д_т_е_ч_а_ продолжает свою
деятельность параллельно с Агнцем Божиим, _у_ж_е _п_р_и_ш_е_д_ш_и_м_ в
этот мир. В любом случае, если уж у тебя есть некие основания полагать,
что явился Мессия, следует все-таки сходить поглядеть самому, а не
посылать инспекцию составленную из учеников. У Синоптиков, однако, готов
ответ на подобный вопрос: Креститель не пришел сам потому лишь, что сидел
в это время в тюрьме (Мф 2:11), куда он попал почти сразу же после
крещения Иисуса.
А вот Иоанн возражает им: ничего подобного, Креститель оставался на
свободе еще очень долгое время и трудился на ниве крещения бок о бок с
Иисусом. Гораздо лучше Синоптиков поняв истинный смысл этого эпизода,
Евангелист, похоже, сознательно исключил его из повествования. Ибо из него
совершенно ясно, что Предтеча в лучшем случае сомневался: действительно ли
Иисус - Тот, кому надлежит "крестить Духом Святым и огнем"; между прочим,
о реакции Крестителя на доклад своих посланцев Синоптики умалчивают. А
коли так - какова же цена и всему произнесенному Крестителем при их личной
встрече ("Агнец Божий", "тебе ли от меня креститься"), и данному лично
Иоанну знамения в виде голубя? Напомню кстати, что вся сцена крещения (а
равно - последующего "наставления Иоанна о Христе" - Ин 3:22-36) есть то,
что в юриспруденции называют "показаниями с чужих слов", ибо ни один из
Евангелистов при этом лично не присутствовал.
Если непредвзято проанализировать все произнесенное (а тем паче -
сделанное) Иоанном, то неизбежно приходишь к обескураживающему выводу:
Предтеча так и не признал - ясно и недвусмысленно - в своем дальнем
родственнике (по версии Луки) Того, кто "идучи за ним будет сильнее его".
Некоторые высказывания Крестителя об Иисусе (например, "и никто не
принимает свидетельства Его" - Ин 3:32) понуждают христианских
комментаторов к жалобным разъяснениям - дескать, "Евангелист не вполне
точно передал мысль пророка"... Некоторые же эпизоды можно при желании
просто прочитать иначе, чем ныне принято.
Вот, например, как описывает Гладков сцену крещения: "признавая, что
Иоанн был послан от Бога крестить, Иисус, как Человек, исполнив ранее сего
все заповеди Господни, начинает свое служение исполнением последней
ветхозаветной заповеди, только что возвещенной Богом через Иоанна. КАК
БЕЗГРЕШНЫЙ, ОН НЕ НУЖДАЛСЯ В ПОКАЯНИИ, И ПОТОМУ ПРЯМО ПОТРЕБОВАЛ ОТ ИОАННА
КРЕЩЕНИЯ. Иоанн тотчас же понял, что перед ним стоит не обыкновенный
человек, и потому сказал: мне надобно креститься от тебя, ты ли приходишь
ко мне?". Я же представляю себе эту сцену примерно так. К авторитетнейшему
пророку, повергающему в трепет фарисеев и саддукеев и наставляющему
огромные толпы народа, является некий никому не известный молодой человек.
Он заявляет, что, поскольку безгрешен, ему необходимо одно лишь крещение.
Иоанн, пришедший в полное изумление от такого - с его точки зрения -
нахальства, с деланным смирением разводит руками: "Так ты, парень,
наверное, не по адресу. Ведь в таком разе не тебе от меня, а мне от тебя
надо креститься!" Зрители в восторге: вот это срезал так срезал!
Христианские комментаторы часто утверждают, будто бы Иоанн сам
направлял к Иисусу приходившие к нему толпы народа; это, однако, никак не
подтверждается евангельскими текстами. Возможно, кто-то из членов общины
Иоанна и ушел к Иисусу (сам Христос впоследствии тоже пережил отход от
себя многих учеников - нормальное дело), однако переход этот явно не носил
сколь-нибудь массового и организованного характера. Версия евангелиста
Иоанна о том, что первых учеников Иисусу "подарил" сам Креститель, как мы
помним, дружно опровергается Синоптиками. Характернейшая деталь: после
казни Иоанна его ученики специально пришли сообщить об этом Христу (Мф
14:12), но никто из них не присоединился к возглавляемой тем общине!
Стремление иоанновых учеников оставаться рядом с Учителем, тем более
- в тяжелые времена, когда тот попал в темницу, ничего кроме уважения
вызвать не может. Однако вот Иоанна не стало; казалось бы, вполне
естественно присоединиться к тому, чьим предтечею почитал себя (как нас
убеждают Евангелисты) горячо любимый Учитель. Ничего подобного, однако, не
происходит. Иоанниты, кстати сказать, и поныне сохраняют свою
обособленность от христиан, существуя в виде одной из иудаистских сект;
они имеют свое собственное "Священное Писание", в котором Иоанн Креститель
признается Мессией, а Иисус - лжепророком. И если вдуматься, все это
вполне естественно. Кем, по вашему, должен был выглядеть в глазах Иоанна -
мрачного иудаистского пуританина - человек, чудодейственно превращающий
воду в вино для празднеств и якшающийся с блудницами, мытарями, а иной раз
и - страшно вымолвить! - с необрезанными язычниками?
Итак, мы наблюдаем весьма знаменательную асимметрию в оценках: Иоанн
для христиан - величайший пророк и вообще фигура весьма уважаемая, тогда
как Иисус для иоаннитов - лжемессия. При этом нет оснований полагать,
будто эти оценки сформировались в каждой из сект вопреки высказываниям их
основателей. Поэтому Евангелисты при описании событий столкнулись с
трудноразрешимой проблемой. С одной стороны, Иисус Христос - Сын Божий,
каждое слово которого есть Истина - очень высоко оценивал Иоанна
Крестителя (чему они были свидетелями); с другой стороны, оный Иоанн,
насколько им известно, взаимностью не отвечал и их Учителя не особенно
жаловал. Как же сие противоречие разрешить?
А вот как: отобрать среди множества высказываний Иоанна Крестителя (и
подлинных, и приписываемых ему молвой) именно те, что могут
свидетельствовать о признании пророком божественности Учителя
Евангелистов. Отсутствие записанных текстов существенно облегчало эту
задачу. Многие из приписываемых Иоанну высказываний, скорее всего,
родились в среде самих же последователей Иисуса. Поциркулировав в народных
массах (и обрастя попутно новыми "подробностями"), эти рассказы спустя
некоторое время возвращались к Евангелистам, с радостью записывавшим их
как некие "независимые свидетельства" - эффект, хорошо известный в
социологии. Дальше остальных пошел по этому пути "любимый ученик" - автор
четвертого Евангелия, Иоанн. Он не только ввел почерпнутые из слухов (и
отсутствующие у Синоптиков) эпизоды "дарения" Иисусу первых учеников и
"наставления о Христе", но и исключил из повествования, как явный
компромат, упоминание об "инспектировании" Наставника учениками Крестителя
(чему он, напротив, наверняка был свидетелем - вместе с другими
Апостолами).
Так что же, Евангелисты сознательно пытались поддержать реноме своего
Учителя мнением авторитетного независимого источника - корректируя в
нужном направлении реальные высказывания последнего? Нет и еще раз нет!
Любому верующему совершенно ясно, что авторитет Христа - в глазах
Апостолов - ни в каких "независимых свидетельствах" совершенно не
нуждался. Поэтому я абсолютно убежден в том, что упомянутая корректировка
Евангелистами высказываний Крестителя являет собой искреннюю попытку
спасти _е_г_о _с_о_б_с_т_в_е_н_н_ы_й_ авторитет - его, отчего-то
колебавшегося в признании совершенно очевидной богоизбранности Иисуса. И в
усилиях этих Евангелисты, безусловно, преуспели - буквально сотворив того
самого Иоанна Предтечу, который и существует ныне в нашем сознании.
Реальный же Иоанн - как я сильно подозреваю - по справедливости должен был
бы занять место если и не в одном ряду с фарисеями и прочими "старейшинами
иудейскими", то уж во всяком случае весьма поодаль от Сына Человеческого.
Переходя к анализу другой линии взаимоотношений Иоанна Крестителя - с
земными властями, сделаем одну оговорку. Обстоятельства трагической гибели
пророка были известны Евангелистам лишь понаслышке, равно как и любому
жителю Палестины, не принадлежавшему к числу царедворцев Ирода или
сотрудников его полицейских служб. По этой причине сведения, почерпнутые
из новозаветных текстов, не рассматриваются здесь как заведомо
приоритетные относительно тех, что содержатся в "Археологии" Иосифа
Флавия. Напомню, что "Археология" - единственный нехристианский источник,
в котором прямо фигурируют такие евангельские персонажи, как Иоанн
Креститель и Брат Господен - Иаков. В силу этого Церковь с большим
пиететом относится к Флавиевым свидетельствам; в частности, место
заточения Крестителя - крепость Махерон (Библейская энциклопедия, I:342) -
почерпнуто именно из этого источника.
Евангелист Марк (Мр 6:17-29) описывает гибель пророка так. Иоанн,
даже будучи заточен в темницу, продолжал сохранять влияние на Ирода: "Ирод
боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святый, и берег его; многое
делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его". Пророк, среди прочего,
продолжал настаивать на том, чтобы тетрарх порвал с Иродиадою, на которой
тот женился разводясь с прежней женой (дочерью арабского царя Ареты), и
разрушив брак своего брата Филиппа. "Ибо Иоанн говорил Ироду: не должно
тебе иметь жену брата своего. Иродиада же, злобясь на него, желала убить
его; но не могла".
Случай представился, когда во время праздничного пира дочь Иродиады,
Саломея, настолько потрясла Ирода своим танцем, что у того, попросту
говоря, поехала крыша: "И клялся ей: чего ни попросишь, дам тебе, даже до
половины царства моего". Пренебрегши половиной царства, принцесса, по
наущению своей демонической мамаши, испросила у владыки голову
надоедливого обличителя. "Царь опечалился; но ради клятвы и возлежащих с
ним, не захотел отказать ей". И через несколько минут посланный в темницу
оруженосец доставил кровоядным красоткам блюдо с отрубленной головой
пророка. Известное дело: все зло - от баб, истине сказано - "сосуд
диаволов" (а ежели кто сомневается - перечтите уайльдовскую "Саломею").
Иосиф Флавий же излагает эту историю иначе, не в пример более
прозаично: "И так как приходили к нему [Иоанну - К.Е.] многие (ибо
проповедью его весьма увлекались), то убоялся Ирод, чтобы столь сильное
влияние на умы не вызвало восстания [...]; посему он счел за лучшее
предупредить всякое осложнение его смертью, нежели после возбуждения смуты
раскаиваться в допущенной небрежности. Так Иоанн по этому подозрению Ирода
был закован и в вышеупомянутой крепости Махер заключен и там убит. По
кончине его иудеи думали, что последовавшая воинству Иродову гибель [в
войне с Аретою - К.Е.] была мщением Божьим за смерть сего мужа" (Арх.
XVIII, 5:2). Итак, никаких личных мотивов - политика, одна политика, и
ничего кроме политики. Для сопоставления этих двух версий давайте
обратимся для начала к фактической стороне дела - что нам вообще известно
о браке Ирода Антиппы с Иродиадой.
Во-первых, что из себя представлял предыдущий, расторгнутый брак
Ирода? Предоставим слово комментатору "Археологии" иеромонаху Иосифу:
"Соприкасаясь пределами своей тетрархии с такими давними хищниками, как
арабы, Антиппа немало способствовал обезопащению всех своих подданных
вновь воздвигнутыми на окраинах страны укрепленными пунктами. Да и сам
брак его с дочерью Арабского царя Ареты не без основания заподазривают в
простой политической расчетливости, обеспечивавшей покой его страны лучше
всяких укреплений и вооружений, если только брак этот не был внушен ему
Августом". Расторжение этого вынужденного, династического брачного союза -
|
