Еськов Кирилл - Евангелие от Афрания - Скачать бесплатно

Перейдем теперь к хронологический последнему, но, безусловно,
важнейшему узлу событий - явлениям Христа после его воскресения. В
подтверждение их реальности Мак-Дауэлл приводит следующие рациональные
доводы:
1. Трудно допустить, чтобы враждебно или, по крайней мере, критически
настроенные свидетели (коих, надо думать, хватало) упустили бы случай
разоблачить нелепые слухи о явлениях умершего человека. Между тем, никаких
следов подобных разоблачений ни в каких архивах пока не обнаружено.
2. Свидетелями явлений были десятки людей, вплоть до "пятисот
братиев" за один раз (при явлении на горе Галилейской). Мыслимо ли
допустить, что 500 человек одновременно ошиблись, или все до единого
сговорились солгать?
3. Люди встречали воскресшего Христа поодиночке и группами, находясь
в разном эмоциональном состоянии, в различное время суток (Магдалина - на
рассвете, путники по дороге в Эммаус - днем, Апостолы - вечером, затемно).
Это разнообразие обстоятельств, при которых происходили явления, позволяет
отвергнуть часто эксплуатируемый атеистами тезис о "галлюцинациях".
4. Мак-Дауэлл обращает внимание на то, что первые явления Христа были
не ученикам, а женщинам - Магдалине и мироносицам. По его мнению, это
важный (хотя и косвенный) довод против возможности фальсификации. Дело в
том, что по иудейским законам свидетельства женщин не имели никакой
юридической силы, а потому устраивать для них какие-либо инсценировки было
совершенно бессмысленно.
Как легко видеть, убедительность приведенных доводов весьма различна:
1. Да простит меня Мак-Дауэлл, но его тезис об отсутствии в архивах
разоблачений, касающихся воскресения, есть парафраз известного анекдота
времен "борьбы с космополитизмом и низкопоклонством". Западные ученые
находят в египетской гробнице III тысячелетия до нашей эры кусок медной
проволоки; на этом основании делается вывод, что древние египтяне уже
тогда пользовались телеграфом. В ответ советские ученые ответственно
заявляют, что на территории России в захоронениях III тысячелетия до нашей
эры проволоки никто никогда не находил - следовательно, русские в это
время уже пользовались _б_е_с_п_р_о_в_о_л_о_ч_н_ы_м_ телеграфом.
А если серьезно, то полное единообразие архивных данных по некоему
вопросу - это вообще палка о двух концах: здесь все зависит от исходной
посылки. Для воспитанного в демократическом обществе Мак-Дауэлла такое
единообразие кажется решающим аргументом за; для меня же (продукта
советского тоталитаризма) оно скорее свидетельствует о целенаправленной
чистке архивов - обычное дело! Попутно замечу: если что и убеждает меня в
исторической подлинности евангельских текстов и отсутствии позднейшего их
редактирования, так это именно содержащиеся в них разночтения и
несообразности [придя к этому выводу совершенно самостоятельно, я с тем
большим интересом обнаружил впоследствии сходную аргументацию в уже
упоминавшейся апологии Д.Мережковского "Иисус неизвестный"].
2. Если мы проранжируем известные явления Христа по степени
убедительности подтверждающих их свидетельств, то пресловутое "явление
пятистам братиям на горе Галилейской" должно в действительности занять
место в самом конце этого списка. Любой студент психологического
факультета (а равно - ярмарочный зазывала) подтвердит, что толпу таких
размеров можно в два счета убедить в чем угодно - в отличие от каждого из
составляющих ее людей. В социальной психологии это называют "усилением
суггестивного эффекта в условиях группы", в миру - "стадным чувством";
ярчайший пример тому - приснопамятные сеансы Кашпировского.
Эти же соображения, кстати, в полной мере относятся и к неупомянутому
Мак-Дауэллом (и формально не являющемуся предметом нашего анализа)
Вознесению Господню. Отметим, кстати, что последний эпизод фигурирует лишь
в Евангелии от Луки (Лк 24:50-52) и в "Деяниях Апостолов" (Деян 1:2-11),
которые основаны на свидетельствах Святого Павла, не являвшегося прямым
его очевидцем. Ни Левий Матфей с записывавшим за Петром евангелистом
Марком, ни (что уж вовсе странно) Иоанн - то есть никто из
непосредственных участников событий - не упоминают о Вознесении ни единым
словом. Возвращаясь же к "явлению на горе Галилейской", отмечу, что и с
фактической его стороной все обстоит вовсе не так гладко, как это
представляется Мак-Дауэллу (смотри ниже).
Доводы 3) и 4), напротив, представляются мне вполне резонными.
Давайте теперь, приняв во внимание упомянутые соображения Мак-Дауэлла,
детально проанализируем все случаи явлений воскресшего Христа близко
знавшим его людям. Вполне очевидно, что показания именно этой группы
свидетелей наиболее весомы. Мы не будем касаться лишь явлений Христа "один
на один" - Апостолу Петру и Брату Господню, Иакову, ибо такие
свидетельства вряд ли можно счесть убедительными в юридическом смысле, тем
более что никаких подробностей этих явлений в Новом Завете не приведено.
Хронология анализируемых явлений (я, так же как и Мак-Дауэлл, считаю этот
фактор весьма важным) приводится здесь по Фаррару.
1. На рассвете третьего дня после казни, когда обнаружившие
опустевшую гробницу стражники отправились с рапортом к первосвященникам,
на месте захоронения появились женщины-мироносицы. Вошедши в отверзтый
склеп, они видят "юношу, облаченного в белые одежды. Когда же недоумевали
они о том, вдруг предстали перед ними два мужа в одеждах блистающих. И
когда были они в страхе, и наклонили лица свои к земле, те сказали: Не
бойтесь, ибо знаем, что вы ищете Иисуса распятого. Что вы ищете живого
между мертвыми? Его нет здесь: он воскрес. Помните, как он говорил вам еще
в Галилее, сказывая, что Сыну Человеческу надлежит [...] быть распяту и в
третий день воскреснуть. И ВСПОМНИЛИ ОНИ СЛОВА ЕГО. Ангел же сказал: [...]
пойдите скорее, скажите ученикам Его, что ОН ВОСКРЕС ИЗ МЕРТВЫХ И
ПРЕДВАРЯЕТ ВАС В ГАЛИЛЕЕ: ТАМ УВИДИТЕ ЕГО". Что женщины и сделали.
Итак, сообщение женщин-мироносиц о воскресении Христа есть то, что в
суде называют "показаниями с чужих слов", в данном случае - со слов неких
"мужей в блистающих одеждах". Оные мужи, помимо прочего, передают через
женщин ученикам и инструкцию вполне практического характера: немедленно
уносить ноги из Иерусалима и некоторое время отсидеться на родине, в
Галилее. Что же, весьма разумно: в Иерусалиме в ближайшие дни будет
довольно жарко, ибо реакция разозленных и перепуганных первосвященников
может быть очень жесткой. Достать же Апостолов из традиционно враждебной
иудеянам Галилеи у Синедриона в любом случае руки коротки.
Здесь следует специально оговорить одно обстоятельство. Евангелие от
Матфея утверждает, что вслед за ангелами женщинам явился и сам Христос.
Это указание (Мф 28:9-10), однако, кажется весьма странным по нескольким
причинам. Дело в том, что вся сцена у гробницы (за изъятием упомянутого
эпизода) - это тот нечастый случай, когда рассказы всех четырех
Евангелистов, включая и Иоанна, совпадают почти полностью; в текстах же
Синоптиков совпадения доходят до текстуальных. Можно ли представить себе,
что все Евангелисты (кроме Матфея) упустили в своих рассказах событие,
важность которого не нуждается ни в каких комментариях? Более того: их
тексты фактически впрямую отрицают явление Иисуса женщинам-мироносицам
(например, Мр 16:19 и Лк 24:23).
Кажется вполне очевидным, что в данном случае свидетельства Петра
(чье повествование легло в основу Евангелия от Марка) и Иоанна заслуживают
большего доверия - просто потому, что они, в отличие от Левия Матфея, были
непосредственными участниками этого события (смотри ниже). Обращает на
себя внимание и то, что Христос в рассказе последнего сказал лишь:
"радуйтесь", после чего воспроизвел, почти слово в слово, предшествующее
указание ангелов - отправляться в Галилею (сравните: Мф 28:7 и 28:10).
Поэтому можно предположить, что испуганные женщины просто приняли за
Учителя одного из "блистающих ангелов"; Левий Матфей же, сам не будучи
непосредственным свидетелем события, лишь добросовестно записал их
сбивчивый рассказ.
2. На самом деле первой опустевшую гробницу с отваленным камнем
обнаружила Мария Магдалина и тут же побежала известить об этом Апостолов.
К тому времени как она, сопровождаемая Петром и Иоанном, вернулась к месту
погребения, женщины-мироносицы уже ушли. Апостолы, осмотрев склеп и найдя
в нем лишь пустые погребальные одеяния, пожали плечами и вернулись в
Иерусалим. "А Мария стояла у гроба и плакала (...] И видит двух ангелов в
белых одеяниях сидящих [...] И говорят ей: жена! Что ты плачешь? Говорит
она им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его. Сказавши сие,
оборотилась она назад и увидела Иисуса стоящего, НО НЕ УЗНАЛА ОНА, ЧТО ЭТО
ИИСУС. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? Кого ищешь? Она, ДУМАЯ ЧТО
ЭТО САДОВНИК, говорит ему: Господин! Если ты вынес Его, скажи мне где ты
положил Его, и я возьму Его." И лишь после некоторых наводящих обращений
она осознала-таки, что разговаривающий с ней человек - сам Иисус.
Вообще-то немного странно - не узнать сразу любимого человека, вы не
находите? Ну да ладно - горе, потрясение, неверный свет рассветных
сумерек... Интереснее вот что. Ангелы в белых одеяниях, беседовавшие чуть
ранее с женщинами-мироносицами, исчезли, едва только у гробницы появилась
Мария в сопровождении Петра с Иоанном; вновь ангелы показались лишь после
того как женщина осталась в одиночестве. И даже для передачи Апостолам
указаний Учителя - отправляться в Галилею - ангелы почему-то предпочли
воспользоваться посредничеством женщин, вместо того, чтобы прямо сказать
это находившимся здесь же Иоанну и Петру.
3. В тот же день двое учеников Христа, не входивших в число
Апостолов, шли по дороге в город Эммаус. "И когда они разговаривали и
рассуждали между собой, сам Иисус приблизившись пошел с ними; НО ГЛАЗА ИХ
БЫЛИ УДЕРЖАНЫ, И ОНИ НЕ УЗНАЛИ ЕГО." Ведя между собой долгую (и
теологически весьма важную) беседу, трое спутников достигли Эммауса, где
ученики пригласили незнакомца разделить с ними трапезу. Тут-то и
"открылись глаза у них, и, НЕСМОТРЯ НА ИЗМЕНИВШИЙСЯ ВИД, они узнали, что с
ними был Господь." Вот это да... Что же это должен быть за "изменившийся
вид", чтобы ученики не узнали своего Учителя - среди бела дня, ведя с ним
долгую беседу? Как понимать слова Марка о том, что Христос "ЯВИЛСЯ В ИНОМ
ОБРАЗЕ" (Мр 16:12)? Из чего, собственно говоря, следует, что незнакомец
был Христом? Немудрено, что Апостолы, с которыми два ученика поделились
своим открытием, не поверили им точно так же, как чуть ранее - женщинам.
4. Вечером того же дня десять Апостолов, скрываясь от иудеян, сидели
в запертом доме. Неожиданно внутри этого помещения возник Иисус,
"сказавши: Мир вам! Сказав это, Он показал им руки и ноги и ребра свои.
Ученики обрадовались, увидевши Господа." Господь присутствовал с ними
телесно, но В ИЗМЕНЕННОМ ВИДЕ: Апостолы даже полагали, что видят духа.
Чтобы убедить их в том, что они имеют дело с живым человеком, Иисус
предлагает им потрогать себя и в завершение ест с ними рыбу и мед. При
этой встрече отсутствовал (как по заказу) Фома - скептик, вечно лезущий со
своими вопросами и сомнениями куда не велено. Услыхав рассказы товарищей о
явлении, он заявил: "Не уверую, если не вложу персты в раны от гвоздей на
руках Его."
Перечитывая эту сцену, трудно отделаться от странного впечатления,
будто Иисус, начавши первую встречу с Апостолами именно с демонстрации
ран, использует их... ну, скажем, как удостоверение личности. С другой
стороны, достаточно странной выглядит, если вдуматься, и реплика Фомы. С
чего бы это нормальный человек - не садист и не чекист - вдруг вздумал
поковырять пальцем в ранах у кого бы то ни было? Апостол Фома (Близнец)
заработал, между прочим, свое ставшее нарицательным прозвище "Фома
Неверующий" именно своей репликой в этом конкретном эпизоде, а вовсе не
тем, что отличался какой-то особенной, маниакальной подозрительностью.
Что-то в рассказе товарищей его явно насторожило, и я, кажется,
догадываюсь - что именно. Он наверняка спросил их - а как двигался
Учитель? - и, услыхав в ответ: нормально, как все люди - почувствовал
неладное. Раз уж Отец Небесный воскресил Христа в той самой плоти, в
которой тот принял крестную казнь (о чем, собственно, и свидетельствует,
характер ран), то плоть эта, по идее, должна бы и вести себя
соответственно. Возникает вполне резонный вопрос: что же это за раны, если
человек, щиколотки которого пробиты гвоздями размером с железнодорожный
костыль, ходит как ни в чем ни бывало?
Вряд ли кто-нибудь из верующих решится бросить камень в Фому -
памятуя о том, что вопрос о природе тела воскресшего Христа сразу стал
одной из острейших теологических проблем. Во всяком случае, из длинных (и,
по совести говоря, весьма запутанных) рассуждений Святого Павла (1 Коринф
15:35-54) можно заключить, что оно не является впрямую возвращенной к
жизни земной плотью; а коли так - то при чем тут раны? Неудивительно, что
Фома решил для себя этот вопрос попросту, по-крестьянски: "не поверю, пока
сам не пощупаю".
Есть здесь и еще один непонятный для меня момент. Проходить сквозь
стены и появляться внутри запертого помещения - безусловная привилегия
призраков. Однако есть мед с рыбой дух никак не может - следовательно,
перед нами существо из материального мира. Что-то тут не стыкуется. Я
лично ничего не имею против призраков (тем более таких, как Тень отца
Гамлета, или, скажем, убитый самурай из "Расемон"), но давайте все же
будем минимально последовательны и избежим соблазна менять правила по ходу
игры. Я готов признать, что Евангелист правдиво описал свои
н_а_б_л_ю_д_е_н_и_я_, но вот с его _и_н_т_е_р_п_р_е_т_а_ц_и_я_м_и
согласиться никак не могу. Во всяком случае, до тех пор, пока не будут
опровергнуты две приоритетные (по "Бритве Оккама") гипотезы: 1)
появившийся был вполне материальным существом, лишенным в действительности
сверхъестественных черт; 2) появившийся к реальному миру не принадлежал ни
в каких своих проявлениях, а все его черты (в том числе и
подчеркнуто-материальные) равно иллюзорны.
5. Пожелание Фомы было удовлетворено нескоро, лишь восемь дней
спустя. Апостолы, теперь уже в полном составе, вновь сидели в запертом
помещении. Вновь внутри появляется Христос, вселяя в Апостолов трепет, и,
снова продемонстрировав раны на руках и на боку, предлагает Фоме потрогать
их. А дальше - самое интересное. Христианские комментаторы всегда пишут,
что Фома действительно осязал раны Спасителя, после чего и уверовал -
окончательно и бесповоротно (например, Библейская энциклопедия I:135); вот
как излагает евангельский текст Гладков: "Внезапно стал среди них Господь
и, сказав всем: мир вам! обратился к Фоме: подай перст твой сюда и
посмотри руки Мои. - Фома повиновался, пальцем своим осязал гвоздевые раны
рук. Потом Господь говорит ему: подай руку твою и вложи в ребра Мои, и не
будь неверующим. - Господь обнажил свой прободенный бок, рана которого
была столь велика, что можно было вложить в нее руку. Фома, убедившийся
уже, что действительно руки Господа пробиты гвоздями, протягивает теперь
руку свою к ране в боку, осязает ее, и, падая перед Ним, восклицает:
Господь мой и Бог мой!"
А вот как это выглядело на самом деле: "Пришел Иисус, когда двери
были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме:
подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра
Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома СКАЗАЛ ЕМУ В ОТВЕТ: Господь
мой и Бог мой!" (Ин 20:26-28). То есть - никакого "осязания" в
действительности не было; Фома повел себя так, как и любой нормальный
человек на его месте, а предшествующие посулы его, как и следовало
ожидать, были лишь ораторским приемом. Все это можно было бы, конечно,
счесть малосущественной деталью, если бы не одно "но". Христос, напомню,
присутствовал "в измененном виде"; именно способность появляться внутри
запертого дома плюс характер ран и послужили основой для идентификации
появившегося человека с Христом. Но что это в действительности были за
раны - как выясняется, никому не ведомо.
6. Некоторое время спустя, уже в Галилее, семь Апостолов (интересно,
кстати, куда подевались еще четверо?) вышли на ночной лов рыбы в
Генисаретском озере ("Море Галилейское"), однако "не поймали в ту ночь
ничего. А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; НО УЧЕНИКИ НЕ
УЗНАЛИ, ЧТО ЭТО БЫЛ ИИСУС." Следуя его советам, они вновь забросили сеть -
на сей раз чрезвычайно удачно. "Тогда ученик, которого любил Иисус,
говорит Петру: это Господь. Симон же Петр, УСЛЫШАВ ЧТО ЭТО ГОСПОДЬ,
опоясался одеждой [...] и бросился в море. А другие ученики приплыли в
лодке." На берегу их ждал костер и приготовленная еда - печеная рыба и
хлеб. "Иисус говорит им: придите, обедайте. ИЗ УЧЕНИКОВ ЖЕ НИКТО НЕ СМЕЛ
СПРОСИТЬ ЕГО: КТО ТЫ? ЗНАЯ, ЧТО ЭТО ГОСПОДЬ." После этого и следует
знаменитый диалог с Петром - "Паси овец моих".
Вы что-нибудь понимаете? Ну, то, что Апостолы в этом эпизоде опять не
узнали своего Учителя - это бы еще полбеды, к этому мы, кажется, уже
успели привыкнуть. Однако в данном случае речь все-таки идет о человеке, с
которым они - безотносительно ко всем их предыдущим совместным странствиям
- дважды встречались за последние дни: беседовали, "осязали", делили
трапезу. Я долго пытался вспомнить - что же мне все это напоминает? И
вдруг понял: так сироту приучают называть "папой" усыновившего его
человека...
7. Наконец, последним по счету Фаррар упоминает "явление пятистам
ученикам и Апостолам на горе Галилейской". Принципиальная ценность такого
коллективного свидетельства была обсуждена нами выше. Что же до
фактической стороны дела, то она такова: "Одиннадцать же учеников пошли в
Галилею, на гору, куда повелел им Иисус, И, увидевши Его, поклонились; А
ИНЫЕ УСУМНИЛИСЬ" (Мф 28:16-17). Одним словом - все как обычно.
Итак, подведем итоги. Если апеллировать к столь любимым Мак-Дауэллом
юридическим правилам, то придется признать следующее. НИ В ОДНОМ ИЗ
РАССМОТРЕННЫХ ЭПИЗОДОВ НИ ОДИН СУД НЕ ПРИЗНАЛ БЫ ОПОЗНАНИЕ ВОСКРЕСШЕГО
ХРИСТА БЛИЗКО ЗНАВШИМИ ЕГО ЛЮДЬМИ СОСТОЯВШИМСЯ. У этого вывода есть два
достаточно неожиданных, на мой взгляд, следствия:
1). Если бы явления Христа на самом деле были плодом индивидуальных и
коллективных галлюцинаций (версия, столь любимая атеистическими
комментаторами), то свидетели имели бы дело лишь со своими собственными
представлениями об Учителе. В этом случае каждый видел бы именно то (и
только то), что ему надо. Вот, например, Святой Павел (на тот момент - еще
свирепый гонитель христиан фарисей Савл): ни разу в жизни в глаза не видя
Иисуса, он, тем не менее, сразу понял, с кем беседует. Между тем,
явственные (хотя и несколько завуалированные) сомнения свидетелей по
поводу аутентичности воскресшего Христа неопровержимо доказывают: все они
имели дело не с плодами собственных воспоминаний, а с реальным человеком
из плоти и крови. Был ли он Христом - это уже отдельный вопрос.
2). Я уже имел случай заметить, что в моих глазах несообразности,
содержащиеся в евангельских текстах, свидетельствуют именно в пользу
подлинности последних. Так вот, зафиксированные Евангелистами сомнения
свидетелей явлений представляются наиболее ярким случаем такой "гарантии
от противного". Общеизвестно, что телесное воскресение - это ключевой для
христианства момент во всей истории Иисуса из Назарета: "А если Христос не
воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша" (1 Коринф 15:14).
В силу этого логично предположить, что именно обсуждаемая группа
"накладок" должна была бы исчезнуть из Евангелий при первом же
целенаправленном "редактировании" исходного текста. Сотрудник
оруэлловского "Министерства Правды", проглядевший накладку такого уровня,
несомненно, был бы немедленно распылен.
Вспомним теперь о том, что говорил Мак-Дауэлл о разнообразии
обстоятельств явлений (различное число свидетелей, разное время суток и
т.д.). Давайте все же попытаемся найти хоть что-нибудь объединяющее для
всех этих событий. Так вот, такой общий признак действительно есть: это
ПЛОХАЯ ОСВЕЩЕННОСТЬ. Явления 2 и 6 происходили в предрассветных сумерках,
явления 4 и 5 - вечером, да еще и в запертом помещении. Лишь явление 3 (по
дороге в Эммаус) и, возможно, 7 (на горе Галилейской) происходили при
ярком дневном свете, но именно здесь, как мы помним, дело с опознанием
обстояло наиболее кисло.
Классифицируя эти события, легко заметить, что два явления Апостолам,
произошедшие в Иерусалиме, явственно стоят среди них особняком. Во-первых,
только здесь появившийся ясно и недвусмысленно называет себя. Во-вторых,
только здесь он несет на себе явственные следы крестной казни -
характерный набор ран. Видимо, как раз в результате сочетания этих двух
факторов воскресший Христос был здесь узнан с несколько большей
уверенностью, чем в остальных случаях.
При этом - внимание! - именно эти два явления - самые
бессодержательные со смысловой точки зрения: Спаситель является затем
лишь, чтобы дважды продемонстрировать свои раны, поесть рыбы с медом, да
еще укорить учеников за недостаточную веру. И наоборот: все сколь-нибудь
догматически важные и продолжительные речи были произнесены Христом в ходе
двух других явлений - по дороге в Эммаус и на Генисаретском озере. Здесь,
как мы помним, не было ни ран, ни должной уверенности в личности
произносившего их человека. Кстати, о ранах: интересная получается
картина. Значит, в Эммаусе их еще не было (мыслимо ли допустить, что
ученики за несколько часов общения не обратили внимания на такую
"деталь"?), потом они появляются - ровно на два иерусалимских явления, а к
моменту Галилейских явлений вновь бесследно исчезают...
Рассмотрим теперь хронологическую последовательность явлений вот под
каким углом зрения. Первыми свидетелями были женщины - потрясенные горем,
напуганные, но, несмотря на это, единственно сохранившие верность
погибшему Учителю; при этом большая часть разъяснений по поводу
происходящего исходит от неких "мужей в белых одеждах". Следующее явление
- двоим ученикам, не входящим в число наиболее близких к Иисусу. И лишь
после того, как информация об этих встречах достигает Апостолов, и они
оказываются должным образом подготовлены - Христос является и им. Но не
всем: скептик Фома оказывается лишенцем. И лишь после того, как строптивец
на протяжении недели подвергается психологической обработке со стороны
товарищей, следует явление всем одиннадцати Апостолам. При этом трудно
отделаться от ощущения, что в ходе этого второго явления никто кроме Фомы
Христа не интересует вовсе. Согласитесь, что последовательность
выстраивается весьма красноречивая: на одном ее конце - персоны наиболее
экзальтированные и внушаемые, или малознакомые, на другом же - наиболее
близкие и самостоятельно мыслящие. При этом каждая предыдущая ступенька
получает возможность психологически воздействовать на последующую.
И все же цепь явлений Христа различным лицам страдает некоторой
неполнотой. А вернее сказать - в ней зияет гигантский, совершенно
необъяснимый провал. Кому только не являлся Иисус - и паре шапочно
знакомых учеников из Эммауса, и "пятистам братиям", и явно нелюбимому
брату Иакову; одного лишь человека он так и не удостоил своим посещением.
Собственную мать.
Это настолько не лезет ни в какие ворота, что Гладков завершает свой
рассказ об имевших место явлениях таким замечательным рассуждением: "По
преданию, Христос явился прежде всех Богоматери. Хотя Евангелисты ничего
не говорят об этом явлении, НО ТРУДНО ДОПУСТИТЬ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, что Он,
являясь несколько раз Апостолам, ни разу не порадовал Своим появлением
Свою мать, о Которой так заботился в предсмертных муках на кресте."
Действительно, допустить такое трудно, но вот ведь - приходится. Что же до
слов "По преданию...", то они в этом контексте смотрятся - ну в точности
как магическая вводная "Как известно..." из приснопамятных "Заявлений
ТАСС".



ТРЕТЬЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ МАК-ДАУЭЛЛУ: "КРАСНАЯ КАРТОЧКА"

Вот, собственно говоря, и все. Наше повествование подошло к той самой
минуте, когда Рекс Стаут собирает всех своих героев в кабинете Ниро
Вульфа, дабы тот мог изобличить убийцу, вызвав у особо эмоционального
читателя возглас: "Как же я сам-то не дотумкал!" В соответствии с канонами
классического детектива автор не прячет в рукаве никаких тузов: читателю
известны все факты до единого, так что многие, без сомнения, уже сложили
эту головоломку самостоятельно.
Что же до остальных, то им ничего не остается, кроме как ознакомиться
с одним манускриптом, подлинность которого, правда, не подтверждена пока
экспертами. Почти двадцать веков пролежал он в запечатанном кувшине,
случайно найденном недавно спелеологами из Университета Бен-Гуриона при
изучении одной из карстовых пещер близ Иерусалима. Автор манускрипта был
некогда вызван из небытия одной лишь силой булгаковского гения. Как теперь
выяснилось, он обрел вполне самостоятельную жизнь, удивительным образом
сохранив все те черты, которыми некогда наделил его Мастер. Итак, слово
"человеку, никогда не расстававшемуся со своим капюшоном" - начальнику
тайной службы при прокураторе Иудеи военному трибуну Афранию.
[Б.М.Гаспаров в своем исследовании "Из наблюдений над мотивной структурой
романа М.А.Булгакова "Мастер и Маргарита" (Даугава, 1989, N_1: 78-81) на
основании целого ряда текстологических аргументов впрямую идентифицирует
Афрания с... Воландом. По его мнению, "начальник тайной стражи" - это
всего лишь ершалаимская маска Сатаны, точно такая же, каковой в Москве
служил "профессор черной магии". Против подобного отождествления, однако,
может быть выдвинут целый ряд серьезных возражений. Я, например, могу
представить себе Воланда - "вольного сына эфира" - в самых различных
ипостасях, но уж никак не в качестве представителя служилого сословия;
Афраний, между тем, высказывается на этот предмет вполне определенно: "Я,
прокуратор, пятнадцать лет на работе в Иудее. Я начал службу при Валерии
Грате". С моей точки зрения, версия Гаспарова интересна в основном как
отражение характерной для современного человека склонности к демонизации
секретных служб. Постмодернистский Афраний Анджея Вайды, сменивший капюшон
и меч на темные очки и пистолет в наплечной кобуре, смотрится куда
убедительнее.]





Тайная служба Империи
Иерусалимская резидентура

ЪДД ДДї
і Антиохия і
Проконсулу Сирии Вителлию
і Сугубо конфиденциально і
АДД ДДЩ

Проконсул!
Некоторое время назад мною была разработана и, с устного разрешения
прокуратора Иудеи Понтия Пилата, осуществлена тайная операция под кодовым
названием "Рыба". Ныне операцию эту можно считать успешно завершенной; я
бы даже сказал - слишком успешно, ибо если о ее ходе и результатах станет
известно в Риме, нам обоим не сносить головы. Несомненно и то, что утечка
информации по "Рыбе" - произойди она в ближайшие два-три года - объективно
имела бы катастрофические последствия для восточной политики Империи.
Ставя себя на место прокуратора, я должен честно признать: положение столь
серьезно, что внезапная смерть инициатора и непосредственного руководителя
операции была бы наилучшим выходом из создавшейся ситуации. Я же, как
легко догадаться, имею особое мнение по этому вопросу и собираюсь
отстаивать его всеми доступными мне способами.
Прокуратор уже уведомлен о том, что существует подробное изложение
хода операции, которое в случае моей безвременной кончины или ареста
незамедлительно попадет в руки заинтересованных лиц. Получение Вами,
проконсул, этого документа означает, что Игемон не внял предупреждению и я
уже мертв - зарезан "еврейскими террористами", отравился несвежими
устрицами или казнен за шпионаж в пользу Парфии, Индии либо Атлантиды.
Если же прокуратор проявит благоразумие, то документ этот никогда не
покинет тайника в окрестностях Иерусалима. Означенные обстоятельства
делают, как мне сдается, излишними унизительные клятвы - "говорить правду,
одну только правду, etc", покойнику врать не резон...
Около трех лет назад наша служба осуществляла операцию "Кентавр" -
массированное внедрение агентуры в организации зелотов, безмерно
расплодившиеся за последние годы на галилейской территории. В числе прочих
в Галилею был тогда заброшен и специальный агент Демиург. Иудеянин по
происхождению, он должен был, согласно разработанной для него легенде,
действовать под именем Иуды Симона, уроженца захолустного городишки
Кариота: это сводило к минимуму риск наткнуться при выполнении задания на
"земляка".
Иуда (будем называть его так) имел задание на первых порах
присоединиться к окружению одного из галилейских бродячих проповедников,
что не составляет никакого труда. Завязав прочные отношения с радикалами,
которыми кишмя кишат все эти секты, и заручившись соответствующими
рекомендациями, агент должен был приступать ко второй фазе внедрения -
теперь уже непосредственно в конспиративные структуры зелотов. Начиная с
этого момента Иуда должен был прекратить всякие контакты с нашей
галилейской резидентурой, ибо служба безопасности зелотов очень бдительна
и достаточно грамотна.
Действуя совершенно автономно, он должен был нарабатывать себе
авторитет среди галилейских экстремистов - год, два, или сколько
понадобится. При такого рода инфильтрациях все должно быть без дураков;
Иуда, в частности, имел санкцию на осуществление терактов против
представителей местной, а при крайней необходимости - и имперской военной
администрации.
По достижении же должного уровня в иерархии подполья ему следовало
аккуратно и ненавязчиво убедить руководство организации в том, что глупо
не использовать его знание обстановки в Иудее и обширные тамошние связи. В
конечном итоге Иуда должен был бы возвратиться на родину, имея необходимые
полномочия на организацию постоянно действующего канала связи между
галилейскими и иудейскими организациями зелотов, а в перспективе - стать
координатором их совместных действий. Это представлялось нам настолько
важным, что Иуде было приказано не отвлекаться ни на какие иные, даже
самые соблазнительные, возможности (например, проникнуть в службу
безопасности). Для первичного же внедрения нами была выбрана - в общем-то
случайно - действовавшая в Капернауме секта некого Иешуа Назареянина.
Задание, как можно видеть, было очень сложным, однако я оценивал
шансы на успех примерно как два к одному. Демиург был лучшим туземным
агентом, с которым я когда-либо работал - решительным, хладнокровным и
необыкновенно удачливым. Он был прекрасно подготовлен технически (навыки
ведения слежки и ухода от нее, маскировки, пользования тайниками и
системами связи, владения оружием и приемами рукопашного боя), но самое
главное - обладал врожденным даром молниеносно располагать к себе самых
различных людей. Службу он начинал во вспомогательных туземных частях
спецназа на парфянской границе. Парень был смел, дьявольски хитер, а
главное - не боялся крови, так что его очень скоро начали использовать как
пенетратора (агента-рейдовика) в разведывательно-диверсионных операциях на
вражеской территории. Жизнь пенетратора обыкновенно бывает короткой, как
его сирийский меч, однако Демиургу повезло. Как-то раз он получил
возможность продемонстрировать мне свой артистический талант и шанса
своего не упустил. С того самого дня его стали использовать исключительно
для внедрения в иудейские радикальные группировки; затрудняюсь даже
подсчитать, проконсул, скольким экстремистам за последние пять лет стоило
жизни удивительное обаяние Демиурга.
Нельзя сказать, чтобы он был вовсе лишен недостатков - хотя, с другой
стороны, что еще считать недостатком... Дело в том, что Демиург никогда не
скрывал, что работает исключительно ради денег, и день, когда он накопит
сумму, достаточную чтобы заняться (под новым именем) крупным бизнесом
где-нибудь на Кипре или в Александрии, станет последним днем нашего
сотрудничества. Меня лично эта ясность в отношениях вполне устраивала. Как
всякий разведчик, я терпеть не могу тех, кто сотрудничает с нашей службой
"из идейных побуждений": эти вечно норовят в самый неподходящий момент
устроить истерику или вдруг начинают корчить из себя весталку. Демиург же
работал за деньги и, смею вас уверить, жалованье свое отрабатывал на все
сто, и даже более. Жалованье это, между прочим, почти такое же, как у
письмоводителя городской управы, а вот характер работы несколько иной:
трупы агентов, попавшихся в руки службы безопасности зелотов, обыкновенно
являют собою зрелище не для слабонервных... Короче говоря, Демиург любил
деньги, знал себе цену как профессионалу и - по совести говоря, не без
оснований - полагал, что ему недоплачивают.
Изучая агентурные донесения по начальной фазе операции "Кентавр", я
наткнулся среди них и на ничем не примечательный рапорт Иуды-Демиурга. Тот
сообщал, что у него возникла досадная заминка на старте. В секте Иешуа
Назареянина действительно есть немало зелотов, однако все они полностью
утратили - якобы под влиянием проповедей Учителя - связь со своими
прежними организациями, а потому не представляют ныне никакого
оперативного интереса. Иуда просил в этой связи санкции на свой отход от
Назареянина и на самостоятельный поиск иной секты для первичного
внедрения.
...Мой старый приятель Поликтет Антиохийский - замечательный
скульптор и запойный пьяница - очень здорово описывал мне состояние,
возникающее у художника, когда вещь, над которой бьешься неделю за
неделей, внезапно возникает в твоем мозгу - завершенная до самой последней
черточки. "Ну вот, моя Артемида уже почти готова; остались пустяки -
изваять ее... Да нет, я вполне серьезно. Просто боги свою часть работы
сделали, а уж с остальным я как-нибудь и сам справлюсь!" Нечто подобное
испытал вдруг и я, вчитавшись в строчки Иудиного рапорта. Я понял, что
ждал этого сообщения несколько лет - с тех самых пор, как в моей голове
впервые возник смутный контур грандиозной тайной операции, способной
изменить - к вящей славе Кесаря и Империи - весь политический расклад в
Палестине. Ну что же, боги свою часть работы, похоже, сделали; теперь пора
браться за дело самому.
Подняв имеющиеся у нашей службы материалы по Иешуа и его секте, я
быстро понял, что в интересующем меня плане все эти досье не стоят и
ломаного гроша. Делать нечего; пришлось лично отправиться в Галилею под
видом греческого купца из Десятиградья. Риск, конечно, был страшный
(тайная полиция Ирода мечтает побеседовать со мною в интимной обстановке
ничуть не меньше, чем служба безопасности зелотов), однако перепоручить
это кому-либо из подчиненных я не мог по соображениям секретности. Даже
прикрывали меня оперативники самарийской резидентуры, чье руководство не
имело представления о характере моей миссии. Потратив пять дней на
изучение на месте обстановки вокруг секты, послушав проповеди ее главы и
даже удостоившись личной с ним беседы, я убедился в правильности
сделанного выбора. По возвращении в Иерусалим я представил совершенно
секретный доклад прокуратору, после чего вывел Иуду из операции "Кентавр",
переподчинил его напрямую себе и замкнул на него самую надежную линию
связи и обеспечения, какой только располагала в Галилее наша служба. Так
началась операция "Рыба".
Не Вам объяснять, проконсул, что все наши многолетние попытки
стабилизировать ситуацию в Палестине и нормальным образом инкорпорировать
этот спесивый и склочный народец в структуры Империи чисто паллиативны.
Можно, конечно, и дальше методично отлавливать и вешать террористов -
поштучно, десятками, если надо - сотнями, но ведь это, согласитесь, просто
отчерпывание воды решетом. Атмосфера националистического психоза и
религиозного фанатизма, создаваемая в стране ее "духовными отцами", будет
и дальше воспроизводить экстремистов с той же неуклонностью, с какой
болотные миазмы порождают лихорадку. "Особые права богоизбранного народа"
являются замечательным фундаментом для внутреннего единства саддукейских
"прагматиков" с фарисейскими ортодоксами и политическими радикалами всех
мастей. В составе местной элиты имеется некоторое количество
интеллектуалов, ориентированных на либеральные космополитические ценности,
однако их политическое влияние невелико, и в обозримом будущем оно вряд ли
возрастет. Многие из них к тому же скомпрометированы своим активным
сотрудничеством с эллинизированной (а потому - крайне непопулярной)
Идумейской династией.
Раскладывая этот невеселый пасьянс так и эдак, я понял, что у нас
есть один-единственный шанс выйти, наконец, из глухой обороны. Шанс этот -
появление на политической сцене Палестины влиятельного религиозного
лидера, который проповедовал бы отказ от насильственных действий и перенос
естественной (увы, это так, проконсул) конфронтации евреев с властью
Кесаря исключительно в сферу идеологии и морали. Лидер этот должен быть
никак не связан с официальной иерархией, которая, по мнению народа (не
слишком справедливому), кормится с руки Рима; логичнее всего искать такую
фигуру среди сектантов и бродячих проповедников.
Может статься, что со временем он станет истинным духовным лидером
нации, а то и - чем черт не шутит - главой официальной церкви; впрочем,
такой вариант маловероятен, и всерьез рассчитывать на него не стоит. Зато
вполне реален другой исход: вступив по ходу своей проповеди в неизбежную
конфронтацию с иудаистскими ортодоксами, новый пророк - в случае своей
достаточной популярности - расколет религиозно монолитное еврейское
общество. Мы же в дальнейшем получим возможность аккуратно углублять
возникшую трещину, выступая при этом третейским судьей в неизбежных
"межконфессиональных" тяжбах.
Вполне очевидно, что перспективному в этом плане лидеру должна быть
оказана целенаправленная поддержка; очевидно и то, что поддержка эта
должна быть сугубо секретной, ибо опасности здесь подстерегают нас
буквально со всех сторон. Судите сами, проконсул. Во-первых, это
официальные еврейские власти: они, несомненно, расценят попытку провести в
дамки сектанта-оппозиционера как явное вероломство со стороны Рима и
отреагируют соответственно. Во-вторых, зелоты: прослышав о том, что некий
проповедник пользуется особым расположением римских властей, они тут же,
не говоря худого слова, перережут ему горло. В-третьих, высшая
администрация и императорский двор: Вы без труда представите себе,
проконсул, как расценят в Риме и на Капрее практическую помощь "подрывным
элементам" - хорошо, если не как прямую государственную измену. И,
наконец, последнее - по порядку изложения, но не по степени важности.
Помощь эта должна оказываться так, чтобы у самого религиозного лидера не
возникло даже тени подозрения, будто он является пешкой в чьей-то игре -
иначе вся операция тут же сгорит синим огнем. На нашем профессиональном
сленге это называют "розыгрыш втемную" - один из самых сложных типов
агентурных комбинаций.
Признаться, именно эта последняя проблема заботила меня более всего,
когда я окончательно сделал ставку на Иешуа - человека исключительно
честного, и при этом (редкое сочетание!) весьма проницательного. Впрочем,
принципиальное решение я нашел достаточно быстро и тут же дал
соответствующие инструкции Иуде. По прошествии трех месяцев тот доложил,
что задание выполнено: ему удалось стать носителем денежного ящика и
фактическим распорядителем финансов общины. Проблема постоянного канала
финансирования была решена.
Иуде же предстояло теперь выступить в довольно необычном для себя
амплуа ангела-хранителя. Отныне он разрешал все хозяйственные и денежные
проблемы общины, оберегал ее от агентов иудейской тайной полиции, но
главное - головой отвечал за личную безопасность Иешуа (на тот случай,
если зелоты или первосвященники, разобравшись, наконец, в его учении,
организуют покушение). Было, впрочем, у Иуды и еще одно деликатное
задание: если бы Назареянин, паче чаяния, вдруг начал призывать к
"священной войне с римскими оккупантами", то он был бы незамедлительно
ликвидирован...
Как бы то ни было, Иуда постепенно приобрел статус второго лица в
общине, фактически контролируя все практические стороны ее деятельности.
Хватало у него дел и вне секты: активно формируя общественное мнение, он
не только распускал фантастические слухи, но и сам инсценировал различные
"чудеса". Кстати, именно имитации исцелений, в избытке организованные
Иудой, значились основной расходной статьей в бюджете операции "Рыба".
Операция между тем успешно развивалась. Популярность Иешуа быстро
росла, и за каких-нибудь три года он действительно превратился в одного из
влиятельнейших религиозных лидеров Палестины. Более того, расхождения
между его учением и классическим иудаизмом быстро углублялись, и я с
изумлением наблюдал, как буквально на моих глазах рождается новая
религиозная доктрина - доктрина, ни в чем не обманувшая моих надежд,
проконсул! Первосвященники между тем явно проморгали опасность и
безнадежно упустили момент, пока соперника еще можно было придушить в
колыбели. Теперь им ничего не оставалось, кроме как организовывать
возмущение иерусалимской толпы при посещениях города Назареянином или
пытаться арестовать его. Делалось это крайне топорно и, естественно, лишь
увеличивало популярность Иешуа. Тот, впрочем, и сам не оставался в долгу
(чего стоили одни лишь разгоны менял из храма!), так что его Иерусалимские
паломничества были всегдашней головной болью для нашей службы. Как-то раз
ситуация накалилась настолько, что нам пришлось организовывать срочную
эвакуацию Иешуа - хвала Юпитеру, что тот и сам не понял, как оказался за
пределами города.
Возросшая популярность Иешуа имела и одно непредусмотренное мною
следствие: с ним начали завязывать контакты представители либерального
крыла Синедриона. Сообщения об этом поначалу не вызвали у меня ни
малейшего восторга. Дело в том, что означенные либералы составляют предмет
отдельной моей заботы (какой ни есть, а все же противовес "ястребам" в
иудейском руководстве); в результате же их сближения с Назареянином
возникала опасность того, что все яйца окажутся сложенными в одну корзину.
Взвесив, однако, все "pro" и "contra", я решил пойти на известный риск и
не препятствовать этим спонтанно возникшим контактам; в конце концов,
Иешуа и Никодим - политические фигуры, а не агенты-нелегалы. Во-первых, от
такой связки можно было ожидать любопытнейших кумулятивных эффектов.
Во-вторых, я получал возможность в экстренных случаях оказывать
Назареянину помощь якобы от лица влиятельной иудейской группировки, что
позволяло избежать ненужных вопросов; именно так, например, и была ему
представлена упомянутая выше эвакуация.
К сожалению, возникло и одно серьезное осложнение. В Иудее в то время
проповедовал другой пророк - Иоанн, прозванный Крестителем. Этот
фундаменталист, более правоверный, чем фарисеи, пользовался огромной
популярностью среди простонародья, иудейские власти же относились к нему с
опасливым почтением. И вот в течении некоторого времени на наших глазах
происходил чистый эксперимент, поставленный на берегах Иордана самой
жизнью - параллельная проповедь двух сильных религиозных лидеров. Увы!
почти сразу же стало ясно, что тут нам не светит: иудеянам была куда более
по душе яростная обличительная манера их земляка.
Между сектами, понятное дело, сразу же возникло соперничество. И если
сами Иешуа с Иоанном еще считали необходимым держаться в рамках приличий,
то ученики их только и искали случая сойтись стенка на стенку во славу
своих Равви, соответствующим образом влияя на остальную паству. Было ясно
как день, что в самое ближайшее время события пойдут по нарастающей и
конкуренция перерастет в открытое противоборство - противоборство,
совершенно для Иешуа безнадежное. Мне ничего не оставалось, кроме как
вмешаться в естественный ход событий и _и_з_о_л_и_р_о_в_а_т_ь_ Иоанна;
собственно говоря, он и без того уже сидел у нас в печенках, только вот
добраться до него было очень непросто.
О том, чтобы арестовать Крестителя именем Кесаря и затем быстренько
казнить его по обвинению в антиримской пропаганде, не могло быть и речи:
подобная "братская помощь" замажет Иешуа так, что его потом до конца жизни
не отмоешь. Добиться осуждения Иоанна Синедрионом было практически
невозможно: фарисеи ему откровенно сочувствовали, а саддукеи - боялись
связываться; попытка же надавить на них через прокуратора просто
возвращала нас на исходную позицию. К тому же сам прокуратор категорически
возражал против даже временного содержания пророка под стражей на
вверенной ему территории - обоснованно опасаясь массовых беспорядков.
Организовать покушение можно было без особых проблем, однако Креститель,
как мне было достоверно известно, имел в полицейских и разведывательных
службах Иудеи достаточное количество тайных почитателей, вполне способных
провести самостоятельное расследование.
Событий на Иордане следовало ждать буквально со дня на день, а тут
еще, как назло, я получил от прокуратора приказ - отправляться в Галилею с
дипломатической миссией. Вот тут-то меня и осенило; как говорится, не было
бы счастья... Оставив своему заместителю необходимые инструкции, я в тот
же день отбыл в Тивериаду. В ходе начавшихся там переговоров я заявил
Ироду, что мы уже сыты по горло обещаниями галилейского руководства -
"Нынче же после обеда!" - пресечь террористическую активность тамошних
зелотов: "Нам вполне понятно, что все вооруженные силы Галилеи сейчас
заняты в пограничном конфликте с Аретой Аравийским. В связи с этим я
уполномочен заявить, что Рим готов пойти навстречу местным властям и
оказать им срочную интернациональную помощь в деле очистки территории от
бандформирований; две когорты спецназа уже подготовлены к перебазированию
и могут выступить хоть завтра".
Ирод вполне резонно возразил, что римским властям не мешало бы для
начала навести порядок у себя под носом - в Иудее. Он, к примеру, никогда
в жизни не потерпел бы на своей территории ни разбойничьей армии Элеазара,
ни подрывной пропаганды - вроде той, что ведет, при полном попустительстве
Синедриона и римского прокуратора, небезызвестный Иоанн Креститель. После
чего тетрарх, как и ожидалось, произнес ряд пожеланий по поводу дальнейшей
судьбы Крестителя - как земной, так и загробной (ибо сей блестящий оратор
давно избрал Ирода главной мишенью для своих обличений).
...Отправив срочную депешу в Иерусалим, я провел следующие три дня в
вынужденном безделье; вел беспредметные "консультации" с местными
полицейскими чиновниками (все они и слово-то такое - "зелоты" - услыхали
впервые в жизни), а главным образом воздавал должное местному вину и
дворцовым танцовщицам. Вино, на мой плебейский вкус, было чересчур
терпким; девушки, напротив, были восхитительны, только вот свои изысканные
ласки они чередовали с _т_а_к_и_м_и_ разговорами... Похоже, я добился
своего, и галилейские коллеги действительно держали меня за фраера. К
исходу третьей ночи я получил ожидаемую шифровку и утром снова был у
Ирода.
Лучезарно улыбаясь, я сообщил ему, что римское руководство учло
высказанное в прошлой беседе пожелание тетрарха Галилеи и Переи и
предприняло жест доброй воли. Небезызвестный Иоанн, по прозвищу
Креститель, был прошлой ночью захвачен и вывезен на территорию Переи, в
дальнюю прифронтовую крепость Махерон. Итак, давний оскорбитель Ирода
доставлен ему, перевязанный шелковой ленточкой, и тетрарх может поступать
с оным оскорбителем так, как ему заблагорассудится. Не считает ли владыка
нужным заново вернуться к вопросу о безотлагательном проведении на
территории Галилеи антиповстанческих операций силами римского спецназа?
Я дипломатично умолчал о том, что группа захвата была обмундирована в
униформу галилейской полиции, а гарнизон Махерона, состоящий в основном из
десятиградских греков, был откровенно введен нами в заблуждение. Ироду,
впрочем, хватило и того, что он услыхал: подобрав отвалившуюся поначалу
челюсть, он завопил: "Крайним меня решили сделать?! А вот хрен вам по всей
морде!" Я только растерянно разводил руками ("Дык, слы-палы, хочешь как
лучше..."), дожидаясь, пока тот придет в себя.
Все равно деваться тебе, голубь, некуда. В таких делах рыбка задом не
плывет: посадить человека - это пара пустяков, а вот выпускать его обратно
ох как сложно. Это ведь либо признание собственной ошибки, либо расписка в
бессилии; лучше уж убрать его вовсе, ибо, как известно, нет человека - нет
и проблемы! (Впрочем, пойди вдруг Ирод на такую дурь, как освобождение
Иоанна - тот все равно недалеко бы ушел от крепостных ворот Махерона, уж
об этом бы мы позаботились). Наконец тетрарх взял себя в руки и твердо
заявил: "Ловко придумано: с одной кошки - две шкурки! Только со мною,
трибун, такие шутки не пройдут, заруби это себе на носу; хочешь
т_о_р_г_о_в_а_т_ь_ - называй настоящую цену." Дальнейшие переговоры носили
уже вполне конструктивный характер.
По прошествии времени, когда первое возмущение иудейской
общественности по поводу ареста Крестителя улеглось, тот был по-тихому
обезглавлен, а мы начали исподволь обрабатывать общественное мнение,
распространяя две легенды. Во-первых, мы, елико возможно, отмыли Ирода,
перевалив львиную долю вины на Иродиаду, чьей репутации и так уже ничто не
силах было повредить. Во-вторых (и что гораздо существеннее), мы убеждали
всех, что Иоанн Креститель будто бы признавал в Иешуа Мессию и вообще
считал себя "недостойным развязать шнурок на обуви его". Это была первая
из осуществленных в ходе операции "Рыба" кампаний активных мероприятий;
все они оказались вполне успешными.
Итак, были все основания ожидать, что лет через пять-шесть плод
созреет, и мы получим в Палестине ту самую "третью силу", на которую и
надлежит опереться. Все шло настолько гладко, что я оставил без должного
внимания первый тревожный звонок, прозвучавший около полугода назад.
Однажды кто-то из учеников безо всякой задней мысли полез в денежный ящик
и - как на грех - наткнулся на кучу серебра, лишь за день до этого
переправленного Иуде. Община потребовала объяснений, и, разумеется,
получила их - квантум сатис. Иуде, как и любому тертому хозяйственнику, не
составило труда заморочить голову своим не шибко грамотным в
дебитах-кредитах "единоверцам", тем более что речь все-таки шла не о
растрате, а о прибытке. Самого Иешуа, однако, эти объяснения явно не
удовлетворили; он, похоже, заподозрил, что его "министр финансов" занялся
под маркой общины каким-то левым бизнесом - то ли начал брать плату за
исцеления, то ли еще что. Иуда прилагал титанические усилия, чтобы вернуть
доверие Учителя, но восстановить статус-кво, похоже, так и не сумел.
А затем произошла катастрофа, семена которой, как позже выяснилось, я
посеял собственными руками. Этой весной Иешуа совершил свое обычное
пасхальное паломничество в Иерусалим. Сам не знаю, что навело меня на
странную мысль - подсунуть ему для исцеления пару настоящих, не подставных
паралитиков; вы можете думать все, что угодно, проконсул, но они встали и
пошли. Я многократно слыхал о таких фокусах, практикуемых восточными
магами, но сам, признаться, не верил в эти россказни ни на грош (благо
наша служба иной раз творит еще и не такие "чудеса"). Здесь, однако, крыть
было нечем - паралитиков подбирал я сам. Фарисеи, правда, всегда
утверждали, что Назареянин - таки-да, исцеляет, но исцеляет "силою
Вельзевула"; да хоть бы даже и так! Я не поп, а сыщик, и мне трижды
плевать - каков источник этих исцелений, важно лишь жульничество это или
нет. Важным же это оказалось для меня вот почему: в Иудином отчете оба
моих паралитика прошли в общем списке наряду со всякими иными имитациями
чудес... Вот тут-то я и вспомнил о куче денег, вгроханных нами в
галилейские инсценировки; а ну как и тамошние исцеления (или, по крайней
мере, часть из них) тоже были чистой правдой?
Я вызвал Иуду на явочную квартиру и вежливо попросил его
прокомментировать историю с моими паралитиками. Тот молниеносно смекнул,
куда дует ветер; сперва начал было катать по полу дурочку (он, видишь ли,
не помнит - так вот сразу - кому были выплачены подотчетные суммы), а
затем сменил тактику и принялся скармливать мне явно только что сочиненную
занимательную историю. Все недостающие деньги якобы вложены им в
организацию некого грандиозного "чуда", которое буквально не
сегодня-завтра воспоследует в окрестностях Иерусалима. В общем, диагноз
был ясен: у парня, получающего копеечное жалованье, поехала крыша от
созерцания потока серебра, текшего через его руки. Надо было немедленно
снимать его с операции и отдавать под трибунал за покражу казенных денег.
Если бы я так и поступил, проконсул, операция могла бы дальше худо ли
бедно ли продолжаться самотеком, а сам Иуда, к слову сказать, остался бы
жив. Увы! Ослушавшись своего внутреннего голоса и памятуя о былой
беспорочной службе парня, я решил - под свою ответственность - дать ему
шанс искупить вину. Шансом этим Иуда распорядился с блеском: окончательно
запутавшись и завалив операцию, он не нашел ничего лучшего, чем совершить
предательство; погубил Назареянина, погиб сам, а за компанию, надо
полагать, угробил еще и меня. Такие дела.
Как бы то ни было, примерно неделю спустя Иерусалимские базары
облетела молва о том, что в поселке Вифания, что на Елеонской горе,
произошло великое чудо. Иешуа Назареянин в присутствии десятков свидетелей
воскресил всем известного и уважаемого человека по имени Лазарь, умершего
за четыре дня до этого. Я успокоился, и, как выяснилось, совершено
напрасно, ибо именно с этого момента вся операция неторопливо покатилась в
пропасть.
Позже я, разумеется, провел обстоятельное расследование и выяснил,
что Иуду, как и следовало ожидать, погубила жадность. Все было бы
нормально, если бы он нанял для организации своего "чуда" должное
количество жуликов и честно заплатил им за работу (я лично и расценил эту
историю именно так). Иуде, однако, было жизненно необходимо покрыть
растрату; поэтому он решил сэкономить и привлек к своей инсценировке
честных людей, не без оснований рассчитывая, что они сделают ту же работу
бесплатно. Вся семья Лазаря состояла из горячих сторонников Иешуа; думаю,
что Иуде было не так уж трудно убедить их совершить этот обман - ради
благороднейшей цели, разумеется, - тем более что он просто потрясающе умел
р_а_б_о_т_а_т_ь_ с женщинами. К несчастью, дальше все пошло по
хрестоматийному варианту "жадность фраера сгубила": Иуда как-то упустил из
виду, что удара между лопаток прежде всего следует ожидать именно от
честных людей.
Так оно и вышло. Ученики, без труда понявшие, что имеют дело с
жульничеством, подвергли Вифанское семейство остракизму. Сестры переживали
это очень тяжело и стали просить Иуду, чтобы тот заступился за них перед
единоверцами, взяв часть вины на себя. Иуда смекнул: дело начинает пахнуть
изгнанием из общины, что для него было полной катастрофой. Это
п_о_б_е_д_и_т_е_л_е_й_ не судят, а вот погоревшему агенту вряд ли стоит
рассчитывать на снисхождение при неизбежной финансовой ревизии дел.
Некоторое время ему удавалось маневрировать, оттягивая решительный
разговор, но на "вечере пролитого мира" сестры предъявили Иуде ультиматум:
или он сам поведает общине о своей роли в воскрешении Лазаря, или это
сделают за него. Иуда понял, что все кончено, и настала пора выходить из
игры; покинув трапезу, он отправился прямиком к первосвященнику Каиафе.
Да, он, Иуда из Кариота, долгое время сопровождал пресловутого Иешуа
Назареянина. Теперь, однако, пелена упала с его глаз; он осознал, что этот
галилейский смутьян, не ведая что творит, ведет еврейский народ к бунту и
кровопролитию, прямо под римские мечи. Да-да. "Лучше нам, чтобы один
человек умер за людей, нежели весь народ погиб"; великолепно сказано, Ваше
Святейшество, это кто-то из древних пророков? Вы сами?! Воистину счастлив
народ, имеющий таких пастырей!.. Ну конечно, устраивать открытый процесс
было бы чистым безумием - тут окажешься по уши в дерьме при любом его
исходе. Однако между арестом и судом с человеком могут произойти всякие
неожиданности; да и сам арест... как бы это выразить... открывает
разнообразные возможности; ну, в том числе и "попытка к бегству". Нет, в
Иерусалиме, прямо на улицах, конечно, нельзя - да и зачем? Он ведь имеет
обыкновение останавливаться со своими присными на ночлег за городом, в
тишине и уединении... Ну-у-у, в каких местах - так прямо и выложи вам все
на блюдечке! Вам, Ваше Святейшество, надлежит еженощно держать под рукой
караул из верных людей, а все остальное - мои проблемы; да думаю,
несколько дней, к Пасхе управимся. Только глядите, аккуратнее, а то у вас
прямо в самом Синедрионе орудуют некоторые... вот-вот, они самые. Нет,
никаких денег мне не нужно. И опять не угадали: никакой игры в прятки - я,
наоборот, желаю получить официальную благодарность Синедриона; ну и охрану
- символическую, деньков на пять...
Текстуально воспроизвести эту беседу я, разумеется, не берусь, но за
суть - ручаюсь. И я должен честно признать: этот прохвост безошибочно
нашел как бы не единственную лазейку, позволявшую ему - при благоприятном
раскладе - выйти сухим из воды. Судите сами, проконсул.
Какие вообще возможности открывались перед Иудой? Махнуть рукой
("пусть все идет, как идет") и обреченно ждать суда и тюрьмы за растрату -
это мы, конечно, отбросим не рассматривая: не тот человек. Наиболее
очевидный вариант - выйти из игры по-тихому и, выкопав накопленные
денежки, исчезнуть в сутолоке ближневосточных мегаполисов - к сожалению,
тоже не выход: наша служба таких шуток страсть как не любит. Провести весь
остаток жизни занесенным в Лист всеимперского розыска, постоянно меняя
дешевые гостиницы и шарахаясь от собственной тени, - чем это, в сущности,
лучше тех нескольких лет тюрьмы, что светят по первому варианту? В
принципе, есть еще такой экзотический выход: исчезнуть в зелотском
подполье, начав карьеру религиозного фанатика и "честного террориста". В
этом случае мы, как легко догадаться, уж как-нибудь изыскали бы способ
довести до службы безопасности зелотов подлинные материалы о прежних
подвигах Иуды на ниве борьбы с терроризмом.
Можно, конечно, бежать на территории, находящиеся в сфере влияния
Парфии, но здесь у Иуды возникнут свои проблемы. Все Евфратское
приграничье чрезвычайно плотно контролируется парфянской контрразведкой;
жить там нелегально - в два счета попадешь на кол как действующий римский
агент, что уж вовсе глупо. Остается явка с повинной; в этом случае
перебежчика ждут долгие изнурительные проверки. Шансы Иуды пройти их я
оценил бы весьма пессимистично: его подлинная история, к несчастью, как
две капли воды смахивает на стандартную легенду для инфильтрации.
Ну ладно, допустим, что перебежчик убедил следователей в своей
искренности и тем избег казни. Думаете, на этом его злоключения окончатся
(так сказать, "на свободу - с чистой совестью")? Как бы не так! Его
просто-напросто ждет перевербовка с последующей заброской в родную
Палестину, причем с предельно опасным или кровавым заданием (например, в
качестве так называемого "невозвратимого агента" - носителя
дезинформации). Предел мечтаний, не правда ли? Впрочем, все приведенные
выкладки по "парфянскому" варианту сугубо умозрительны. Дело тут в
характере операций на парфянской границе, с которых начинал некогда свою
карьеру спецназовец Демиург. Некоторые из них оставили по себе такую
память, что я - попав в Иудино положение - рискнул бы возвратиться в те
места лишь безуспешно перепробовав в качестве убежища все остальные уголки
Ойкумены, включая жерло Везувия...
Итак, проконсул, мы с Вами вычислили методом исключения единственную
силу, способную - при соблюдении ряда условий - гарантировать Иуде
безопасность. Сила эта - официальные иудейские власти. Какой товар,
однако, может предложить для торговли с ними Иуда? Ненавидя Иешуа всеми
фибрами души, первосвященники явно опасаются суда над ним - иначе они бы
уже давным-давно арестовали его прямо на улицах Иерусалима. Иуда же
берется организовать _л_и_к_в_и_д_а_ц_и_ю_ Учителя, используя именно свои
возможности члена общины, и прежде всего - сведения о загородных ночных
убежищах Назареянина. Такую информацию Синедриону действительно взять
больше неоткуда, и поэтому надо вступать в сделку с Иудой на его условиях.
Условия же зги таковы. Иуда в этой сделке выступает перед
первосвященниками в качестве сподвижника Иешуа, тщательно скрывая свою
вторую ипостась - римский агент; когда же дело будет сделано, он
обязательно должен предстать перед римскими властями в качестве именно
официального доверенного лица Синедриона. Разумеется, Иуда, при его
навыках и опыте, без труда мог бы ликвидировать Учителя и в одиночку, но
только кому он после этого был бы нужен? Синедрион, несомненно, тут же
отмежевался бы от всей этой грязной истории - кровавых разборок в какой-то
полубандитской галилейской секте. Поэтому Иуде было необходимо, чтобы
кровью оказались замазаны обе "высокие договаривающиеся стороны".
В случае успеха в нашей с Иудой партии возникла бы спасительная для
того патовая позиция. Мы не могли бы арестовать Иуду за растрату, не
раскрывая перед иудейскими властями его роли в операции "Рыба"; легко
представить, какой скандал разразился бы в этом случае. Разумеется, мы
могли бы спустя некоторое время ликвидировать предателя, но чего ради? О
своей работе на нас (и в особенности о "Рыбе") он был бы заинтересован
помалкивать до гробовой доски, причем даже больше, чем мы. Иешуа обратно
не воскресишь, операцию заново не начнешь; это была бы просто месть, что,
вопреки распространенному заблуждению, вообще не в традиции разведок.
Более того: если бы Иуду вдруг осенила фантазия разболтать правду о
"Рыбе", то мы бы публично порекомендовали ему обратиться к психиатру - и
дело с концом; а вот убить его - это означало бы собственноручно
проставить на таком заявлении исходящий номер и приложить гербовую печать.
Что же до мести, то с этого момента Иуде, конечно, пришлось бы опасаться
зелотов, но тут уж, как говорится, из двух зол... Короче говоря,
проконсул, если бы события развивались так, как спланировал Иуда, нам
действительно пришлось бы оставить его в покое.
В безопасности, однако, он сможет себя чувствовать лишь после
успешного завершения комбинации. Если же до этого момента о его контакте с
Синедрионом проведает наша служба, то за его жизнь никто не даст и гнилой
маслины. Иуда при этом отлично понимал, что шила в мешке не утаишь (в
такой организации, как Синедрион, утечка информации произойдет почти
мгновенно) и, поскольку счет пошел на дни, решительно выбрал игру на
опережение. Самое лучшее в такой ситуации - подбросить противнику ложный
след, на возню с которым безвозвратно уйдет драгоценное время.
Немедленно после встречи с первосвященниками он вышел на экстренную
связь со мной (попутно залегендировав, таким образом, свое появление в
городе) и доложил, что в последние дни один из членов секты, а именно -
Иоанн, ведет себя странно. Он, Иуда, подозревает, что тот ищет контактов с
Синедрионом, а потому просит нашу службу немедленно навести
соответствующие справки. Расчет Иуды строился на том, что он обладал
определенным портретным сходством с Иоанном, и к тому же, покидая дом
Лазаря, "по ошибке" надел не свой, а иоаннов плащ. Этого - как он
справедливо полагал - будет достаточно, чтобы ранее не знакомые с ними
о_б_о_и_м_и_ свидетели (из числа наших информаторов внутри Синедриона) не
смогли бы с уверенностью утверждать, что посетителем Каиафы был _н_е
И_о_а_н_н_.
Таким образом, как только мы получим информацию из Синедриона
("Действительно, приходил член секты Назареянина... приметы... одет был...
etc"), что все равно неизбежно, она належится на упреждающий рапорт Иуды.
Это создаст двойнику отличное прикрытие - хотя бы на несколько дней, а
больше и не потребуется... В качестве финального росчерка Иуда (семь бед -
один ответ) испросил крупную дополнительную сумму - на случай эвакуации,
подкупа стражников и прочих мероприятий по ликвидации последствий
возможного предательства; не выдавать ее у меня не было никаких оснований.
Спору нет, это был со стороны Иуды блестящий ход. И тем не менее, он
вряд ли ввел бы меня в заблуждение, будь я тогда в нормальном рабочем
состоянии. К сожалению, на каком-то этапе в этой операции все начало
складываться против нас: в момент доклада Иуды голова моя была занята
совершенно другим делом - обширным кровавым провалом в галилейской
резидентуре. Последнюю неделю я работал на месте, занимаясь его
локализацией: эвакуировал тех, кого еще можно спасти, и ликвидировал -
кого спасать поздно; все было тщетно, галилейская сеть продолжала
рассыпаться, как обсохший на солнце песчаный замок. За все те дни я
проспал в общей сложности несколько часов, а потому шевелил мозгами с
неимоверным скрипом. Получив от наших осведомителей в Синедрионе первое же
"подтверждение" сигналу Иуды, я проглотил подброшенную наживку и
распорядился организовать ликвидацию предателя - то есть Иоанна.
Действовать, однако, надлежало с высочайшей осмотрительностью. Члены
секты, как правило, ходили по улицам города все вместе, плотно опекаемые -
от греха - агентами иерусалимской наружки, так что приблизиться к Иоанну
незамеченным было невозможно. При острой необходимости можно было бы,
конечно, пойти напролом: организовать небольшие уличные беспорядки и в
возникшей сутолоке потихоньку ткнуть предателя шилом под лопатку или,
подключив спецназовских снайперов, поразить его локтей с двухсот
отравленной стрелой. Однако в слишком профессионально исполненной акции
иудейские сыщики вполне могли бы распознать "римский след", что неизбежно
навело бы их на верные (и в высшей степени нежелательные) выводы; кроме
того, это переполошило бы и саму секту. В конце концов, никакого особого
пожара пока не было: и деятельность, и проповедь Иешуа были абсолютно
открытыми, а агент класса Иуды стукачу-любителю просто не по зубам. В
создавшейся ситуации самым разумным было растянуть паутину и терпеливо
ждать: наблюдать непосредственно за сектой и контролировать места наиболее
вероятного появления перебежчика - подходы к Синедриону, дому Каиафы и
штаб-квартире храмовой стражи. Выследить дилетанта несложно; рано или
поздно Иоанну придется оторваться от товарищей и пойти в одиночку на
конспиративный контакт, и вот тут-то его и зарежут "грабители".
Не знаю, проконсул, насколько вообще велик тот Бог, которому
поклоняется Иоанн, но по крайней мере сохранить жизнь своего адепта он
сумел - не дав тому ни разу за последующие дни уединиться от единоверцев.
Лишь ранним утром в четверг 13 нисана наша служба наружного наблюдения
зафиксировала, наконец, появление в городе Иоанна, однако опять не одного,
а в компании с Петром. Войдя в один из домов в Нижнем городе и пробыв там
около получаса, они затем покинули Иерусалим через Овчьи ворота в
Восточной стене, и двинулись к Елеонской горе; Иерихонская дорога была в
этот час совершенно безлюдна, и наблюдение за ними пришлось снять. А вот
человек, вышедший из того же дома через несколько минут после Иоанна с
Петром, привел последовавших за ним оперативников к... Никодиму, одному из
лидеров либеральной фракции Синедриона.
Вот тут я встревожился уже по-настоящему; теперь, по крайней мере,
становился понятен замысел Каиафы - за каким, собственно, чертом ему
понадобился осведомитель в абсолютно открыто действующей секте.
Первосвященнику, похоже, удалось-таки слепить, при помощи
провокатора-Иоанна, столь желанный для него "заговор Иешуа-Никодима",
который позволит Каиафе с Анной свернуть шею всей внутрисинедрионовской
оппозиции. Оставалась пока непонятной роль Петра, а главное - какого
дьявола молчит об этих контактах Иуда, уже шестой день не выходящий на
связь. Обо всем этом, однако, можно будет поразмышлять и чуть позже, а