Еськов Кирилл - Евангелие от Афрания - Скачать бесплатно

сейчас следовало спасать Иешуа с Никодимом - и притом немедленно: времени
на сложные многоходовые комбинации уже не оставалось.
Где-то ближе к полудню Никодим проводил время в беседе со своим
давним приятелем Гаем Фабрицием, вот уже дюжину лет бессменно занимающим
никчемную должность советника по культуре при администрации прокураторов
Иудеи. Утонченный и насмешливый интеллектуал, навсегда отравленный
коварным очарованием Востока, советник врос в эту каменистую землю подобно
калабрийским соснам, завезенным некогда к нам в Италию финикийскими
колонистами. Лет десять назад он познакомился с Никодимом на почве
толкования каких-то вавилонских мистических текстов. Знакомство это затем
переросло в дружбу (насколько она вообще возможна между правоверным евреем
и "язычником"), которая приоткрыла перед Фабрицием и мрачную красоту
иудаистской веры, и завораживающую картину Мира, организованного как
единое целое грозным внематериальным Божеством. А пару лет назад он - с
подачи все того же Никодима - весьма всерьез увлекся учением некого
галилейского проповедника, и даже, помнится, имел с тем однажды краткую
беседу. Одним словом, советник пользовался среди коллег-чиновников
репутацией законченного юдофила и, естественно, служил объектом доброй
половины доносов, поступавших от этой публики в нашу службу.
Общаясь с этим человеком в прежние годы, я временами ловил себя на
пугающей мысли: интересно, кому (или чему) служит на самом деле
иерусалимский резидент Главного разведуправления Империи, генерального
штаба центурион Гай Фабриций? А потом понял: этот язвительный циник,
который в Риме уже давным-давно угодил бы на плаху за "оскорбление
величества", служил - на собственный страх и риск - идее грандиозной
всемирной Империи. Империи, объединившей бы кристальную логику Запада с
темной безошибочной интуицией Востока; доблесть победоносных легионов - с
мудростью тысячелетних папирусов; чеканные формулы римского права - с
абсолютом смутных откровений, исходящих от безличного внетелесного Бога.
Империи, в которой медь Европы сплавлялась бы с оловом Азии в черную
бронзу, над которой не властны стихии и время.
Разумеется, смешно и думать, будто такой человек может клюнуть на
"историческую миссию Рима" или тому подобную пропагандистскую мякину.
Фабриций просто скучал и при этом постоянно нуждался в решении задач
повышенной сложности, как наркоман в зелье. Задуманная же им грандиозная
шахматная партия, где черными играл бы весь существующий миропорядок,
явственно сулила центуриону куда более яркие и изысканные наслаждения, чем
секс со жрицами Астарты или гиперборейская рулетка.
Кое у кого, кстати, может возникнуть впечатление, будто речь идет об
изнеженном эстете, коему место не в Иерусалимской резидентуре, а в
Александрийской библиотеке; это простительное, в общем-то, заблуждение
стало для многих крутых парней последним в их жизни. Да что там говорить:
Фабриций ухитрялся долгие годы водить за нос и вашего покорного слугу; ну,
подумаешь, еще один аристократический отпрыск - из тех, что в последние
годы буквально заполонили верхние этажи разведслужбы. Традиционной для
семейства Фабриция была непыльная служба по линии МИДа (благо имелся в
наличии знаменитый прадед, блистательно ведший некогда переговоры с
Пирром); и какого хрена ему не сидится в каком-нибудь посольстве?
Возможно, я так и остался бы пребывающим в неведении, если бы шесть
лет назад Центр, озабоченный неспадающим валом палестинского терроризма,
не затеял очередную реорганизацию. На сей раз ввели должность
регионального координатора деятельности всех спецслужб Империи по
Юго-Восточному Средиземноморью, придав соответствующим резидентам двойное
подчинение, и возложили эту работу на меня.
Nota Bene: Идея была в общем-то здравая, только вот реализовали ее,
как у нас повелось, через задницу: теоретики из центрального аппарата (те
самые, что всю жизнь были просто помешаны на перекрестной конспирации)
вдруг принялись с азартом объединять все, что можно, и что нельзя - тоже.
Ну, в том, что нашей службе переподчинили резидентуры Главного
разведуправления в буферных "государствах" Приевфратья, еще можно
усмотреть некую рацею: хотя до сих пор все сообщения о связях между
еврейскими националистами и парфянской Госбезопасностью на поверку
оказывались липой, чем черт не шутит... А вот то, что эти штабные
мыслители повесили на меня и все армейские спецслужбы, привело к самым
печальным последствиям. Более года, пока в Риме, наконец, не опомнились и
не отменили эту дурь, я был вынужден неведомо зачем курировать и
общевойсковую разведку Сирийского военного округа (со всеми ее добывающими
агентурными сетями и диверсионно-десантными подразделениями), и Особые
отделы шести азиатских легионов, и территориальную контрразведку
погранвойск. Военные разведчики, с которыми у нас к тому времени
отдалились на удивление приличные рабочие отношения, понятное дело, сочли
это злостным нарушением конвенции, и с той поры я стал для Штаба округа
"персоной нон грата". Мало того: именно об эту пору у нас произошел
совершенно необъяснимый провал, стоивший жизни двум ценнейшим
агентам-нелегалам. Я не успел тогда собрать неопровержимые доказательства
(расследование свернули - по личному указанию Сеяна), однако все указывало
на вполне преднамеренную утечку информации из Антиохии. Впрочем, как
говорится, с паршивой овцы - хоть шерсти клок: за тот год мне удалось
перетащить к себе на оперативную работу несколько ярких ребят из
армейского спецназа; в их числе был, кстати, и Демиург.
Впрочем, я отвлекся. Так вот, о Фабриции... Хорошо помню острое
чувство зависти, охватившее меня при первом ознакомлении с возможностями
той вроде бы небольшой агентурной сети, что сплел за эти годы прямо у меня
под носом легкомысленный советник по культуре. По экстремистам резидент
ГРУ работал мало (да это и не входило в его задачи), но зато уровень его
информаторов и агентов влияния в рядах высшего руководства Иудеи просто
поражал воображение. Только тогда я оценил, наконец, какой титанический
труд кроется за каждым взмахом перламутровых крылышек этого весеннего
мотылька.
Должен признаться, что Фабриций порою безумно раздражал меня своей
экстравагантностью, однако, как бы то ни было, измышляемые им головоломные
комбинации _в_с_е_г_д_а_ оказывались успешными. А поскольку я твердо
убежден в том, что удачливость (или неудачливость) человека есть точно
такое же врожденное качество, как цвет глаз или музыкальный слух, то взял
себе за правило относиться к кунштюкам центуриона, как к своеобразному
налогу на роскошь; верно ведь говорят - лучше с умным потерять, чем с
дураком найти. При всем при этом я, как ни странно, доверял ему настолько,
насколько вообще можно верить кому бы то ни было в такой специфической
профессии, как наша. Именно по этой последней причине Фабриции стал одним
из двоих людей, что-либо слышавших о "Рыбе", и единственным - посвященным
в ее оперативные детали.
Итак, около полудня в четверг 13-го нисана советник по культуре при
администрации прокуратора Иудеи Гай Фабриций заглянул к своему душевному
другу Никодиму дабы поздравить того с Пасхой, и теперь вел с ним чинную
беседу. Сначала, как водится, посудачили о городских новостях. Народ,
например, с тихим ликованием обсуждает удивительное везение знаменитого
повстанца Элеазара, человека-легенды, который опять сумел проскользнуть
между пальцами у охотящихся за ним римских карателей - хотя и потерял в
этот раз многих своих людей. Советник кисло заметил, что удача, неизменно
сопутствующая этому человеку, явственно свидетельствует о покровительстве
Высших Сил; как полагает высокоученый член Синедриона, а не может ли
Мессия - чисто теоретически! - явиться в обличье разбойника с большой
дороги? (Именно Фабриций убедил меня в свое время сделать из Элеазара
своеобразного "крысиного волка". Скажу не хвастаясь: это была
действительно хорошая работа - за каких-нибудь три года превратить средней
руки уголовника в единоличного лидера партизанского движения, методично
сожравшего по ходу своего возвышения всех прочих полевых командиров
центральной Иудеи. Что же до самой группировки Элеазара, то разведкой в
ней ведает столь же легендарный Одноглазый Симон - он же "Щука", связь по
четным вторникам и нечетным средам через слепого нищего по правую руку от
входа в кожевенный ряд...)
Затем, удостоверившись в конфиденциальности беседы, советник перешел
к делу. Их с Никодимом связывает давняя дружба; с другой стороны, он с
огромным уважением и симпатией относится к Иешуа Назареянину и его
проповеди. Все это вынуждает его, Фабриция, совершить сейчас должностное
преступление - разгласить служебную тайну. Вчера в канцелярию прокуратора
Иудеи поступила от тайной службы докладная записка, содержание которой -
чистым случаем - стало известно и ему. Из сообщения следует, что в
ближайшем окружении Назареянина появился предатель, с помощью которого
первосвященник Каиафа, судя по всему, готовит провокацию. Он, видимо,
попытается изобразить дело так, будто в Иерусалиме созрел опаснейший
заговор, главными действующими лицами которого являются Иешуа и Никодим. В
своей ненависти к Никодиму, которая ни для кого в Иерусалиме не является
секретом, Каиафа, несомненно, способен на любые гнусности. Поэтому
советник настоятельно призывает своего друга воздержаться пока от общения
с Назареянином, но при этом, если у него есть возможность, послать тому
предупреждение о предательстве и просьбу покинуть Иерусалим хотя бы на
некоторое время. Нет нужды повторять, что их разговор абсолютно
конфиденциален, так что в своем предупреждении Никодиму следует упомянуть,
будто утечка информации произошла внутри Синедриона.
Никодим был удивлен, опечален, разгневан - все, что угодно, но только
не напуган. Да, он действительно поддерживает контакты с Иешуа
Назареянином и никогда не делал из этого секрета (хотя и не афишировал их
демонстративно). Более того, именно сегодня ночью он собирается пойти на
встречу с Иешуа в Гефсиманский сад. Встречу эту назначил ему несколько
дней назад сам пророк, явно собирающийся сообщить Никодиму нечто важное, и
он придет сегодня в назначенное место, кто бы ни пытался тому
воспрепятствовать - хоть Каиафа, хоть сам Вельзевул. Никодим высоко ценит
самоотверженность советника (разглашение служебной тайны - это не шутки) и
благодарит его за предупреждение. Вообще у них в Синедрионе в последние
дни действительно происходит нечто странное - во дворе еженощно дежурит
усиленный наряд каких-то головорезов. Как думает советник, может быть
Каиафа до того сам себя запугал, что и вправду ждет - не сегодня-завтра
"заговорщики" примут на грудь по паре стаканов пейсаховки и полезут
штурмовать Синедрион?
А вот передать предупреждение для Иешуа можно, по счастью, прямо
сегодня. Во время той же встречи, происшедшей несколько дней назад (да
черт меня раздери, отчего же Иуда ничегошеньки не сообщает о таких вещах?
Спит он там, что ли?), так вот во время этой встречи Иешуа попросил его
найти в Иерусалиме такое место, где он с учениками мог бы спокойно съесть
праздничную пасху. По какой-то причине он хочет сделать это в Иерусалиме,
а не в Вифании; Никодим, разумеется, предлагал свой дом, но Иешуа,
поблагодарив, отказался: это, по его мнению, опасно для хозяина. А
поскольку, по словам Иешуа, иерусалимская наружка уже оттоптала ему все
пятки, они проникнут в город безо всякого шума и как можно быстрее и
незаметнее пройдут в подготовленное для их трапезы помещение.
Сегодня утром Иешуа, как и было уговорено, прислал в город двух
учеников... Кого именно? Он, честно говоря, не знает; а что, это имеет
значение? Так вот, учеников встретили у ворот и показали им нужный дом;
да, это дом одного достойного человека, его самого сейчас нет в
Иерусалиме. Сейчас ученики уже наверняка за городом, где-то в Гефсимании
(жаль, что мы чуть опоздали - можно было бы передать сообщение прямо с
ними), а к вечеру они приведут остальных, вместе с Учителем - есть пасху.
У него даже была договоренность с Иешуа, где и как оставить в доме
сообщение, если вдруг возникнет нужда; вот она и возникла - как в воду
глядели... После чего советник по культуре откланялся, отметив про себя,
что с профессиональной точки зрения ребята действуют на удивление
грамотно. И, кстати, надо бы проверить - что это там за новости с ночными
караулами во дворе Синедриона?
Итак, ситуация в известном смысле прояснилась, а в известном даже
запуталась. В конце концов, само предположение о том, что Каиафа пытается
изготовить "амальгаму" для грядущего политического процесса, основывалось
именно на личности связника - Иоанна. Если же контакт действительно
происходил по инициативе Иешуа, и участие в нем Иоанна - случайность, то
мы возвращаемся в исходный пункт: какую все-таки задачу первосвященник
возлагает на перебежчика? Хорошо хоть предупреждение Назареянину будет
передано уже сегодня; передать его раньше, через Иуду, мы не могли - нет
источника, на который тот мог бы сослаться. По понятным соображениям, не
могли мы открыть Назареянину и имени изменника; впрочем, сейчас все это
уже не имело значения.
К шести вечера наши оперативники перекрыли все подходы к дому
Никодимова друга; я твердо решил ликвидировать Иоанна сегодня вечером,
когда секта так удачно избавилась от полицейской опеки. В крайнем случае,
у нас оставался еще резервный вариант - нанести предателю ночной визит
прямо в Гефсиманию, где, как мы теперь точно знали, секта пробудет до
утра. Фабриций, совершенно для меня неожиданно, решил лично возглавить эту
рутинную акцию - "Позвольте мне, экселенц!" - и, поколебавшись, добавил:
"У меня отчего-то очень скверное предчувствие, а оно меня редко
обманывало. Может, я что-нибудь замечу прямо на месте". Несколько
встревоженный (фантастическая интуиция центуриона была мне отлично
известна), я сделал что мог: усилил службу наружного наблюдения в Нижнем
городе и привел в состояние пятиминутной готовности взвод спецназа под
командой декуриона Петрония; теперь оставалось только ждать.
Ближе к полуночи появился крайне встревоженный Фабриций. Сообщив, как
бы между делом, что ликвидация Иоанна им пока отложена, он спросил: не
отмечен ли за последнюю пару часов выход на связь Иуды? Я весьма резко
ответил, что центуриону все-таки не мешало бы для начала объясниться на
предмет Иоанна. Тот только рукой махнул - да, разумеется, но сначала мне
следует вызвать, причем немедленно, старшего поста, осуществлявшего
наблюдение за подходами к зданию Синедриона; я сейчас пойму - зачем.
- Простите, экселенц, а на чем, собственно, основана наша уверенность
в том, что предатель - именно Иоанн?
- То есть как это - на чем? На рапорте Иуды и донесении осведомителей
из Синедриона.
- Вот именно. Только если вы рассмотрите эти сообщения
п_о_р_о_з_н_ь_, то окажется, что они друг дружку ничем не подтверждают.
То, что произошло предательство - это факт; а вот то, что предатель -
Иоанн, или человек похожий на Иоанна, мы выяснили, если вы помните, путем
н_а_в_о_д_я_щ_и_х_ вопросов. А это скользкий путь, экселенц...
- Черт побери, центурион, к чему вы клоните?
- А вот к чему. Пару часов назад из дома, где происходила трапеза,
действительно выскользнул одинокий ученик, но только не Иоанн, которого мы
ждали, а сам Иуда. Так вот, когда он выходил (а на улице было уже темно),
мы чуть его не зарезали, приняв за Иоанна. Вот тут до меня и дошло, что
они здорово смахивают друг на дружку, особенно при плохом свете;
собственно, мы и узнали-то Иуду в основном по денежному ящику. Дальше его,
естественно, _п_о_в_е_л_и_, но он, по темному времени, сумел оторваться.
Вот я и интересуюсь - не всплывал ли он у вас или, скажем, на резервных
явках?
- Пока нет, - вымолвил я, чувствуя, как у меня в желудке образуется
кусок льда.
- В принципе он, конечно, мог оторваться, приняв нас за иудейскую
наружку...
- Да ладно вам, центурион, я не любитель прятать голову в песок.
Спасибо, что озаботились на предмет старшего по наружному наблюдению за
Синедрионом - он, наверное, уже на подходе. Как, кстати, сегодня был одет
Иуда?
...Интересно, на что похоже такое ожидание? Пожалуй, на зубную боль:
и терпеть дальше невозможно, а все-таки стараешься оттянуть неизбежное -
на час, на минуту, на миг... Ага! Вот и наш зубодер.
- Здравия желаю, ваше благородие!
- Присаживайся, декурион. Твое подразделение перекрывало подходы к
Синедриону во время первой ночной стражи?
- Так точно! Мы как раз сменялись, когда пришел ваш приказ.
- Напряги-ка память, декурион. Пару часов назад, или чуть позже, не
прошел ли во двор Синедриона высокий человек, одетый в темно-синий хитон и
коричневую головную повязку, с ящиком на перевязи через плечо? Имей в виду
- ящик он мог нести в руках, завернув его в головную повязку.
- Тут и напрягаться нечего, ваше благородие. Был такой, и в руках нес
темно-коричневый сверток, точно как вы сказали - примерно за полчаса до
смены.
- А почему вы так четко его запомнили?
- Он здорово смахивал на словесный портрет того типа, что мы
высматриваем все эти дни; мы даже сперва подумали - уж не тот ли самый...
Постойте! Так может... Ваше благородие!..
- Нет-нет, декурион, не волнуйся, это не тот. К сожалению... Ну что
ж, ступай спать. Благодарю за службу.
- Рад стараться, ваше благородие!
Вслушиваясь в затихающие вдали шаги, я малодушно подумал: эх,
оказаться бы сейчас в шкуре этого декуриона... Впрочем, дело не во мне и
не в моей отставке без мундира - черт бы с ним со всем. Безумно жаль самой
операции - такой шанс у Империи повторится не скоро, если только вообще
повторится. Фабриций между тем сладко потянулся в кресле, хрустнув
сцепленными пальцами.
- Ну вот и все, экселенц. Мозаика сложилась: и сегодняшние прогулки
при луне, и шестидневный невыход на связь, и поклеп на Иоанна. Кстати, об
Иоанне: ставлю свое полугодовое жалованье - этот парень, пожалуй, доживет
теперь лет до ста, никак не меньше. А нам, пожалуй, пора за работу. Наш
друг, наверное, уже сделал свой доклад первосвященнику и получил новые
инструкции, так что ему самое время поспешать в Гефсиманию, под крылышко к
любимому Равви. Я захвачу с собой пару спецназовцев в гражданском и
отправлюсь за Овчьи ворота - подышать свежим воздухом, сидя в придорожных
кустиках. Иуда, конечно, тоже бывший спецназовец, но особых проблем с его
захватом я не предвижу - благо он, как я понимаю, нужен нам живым, но
вовсе не обязательно целым-невредимым. Помнится, там как раз локтях в
трехстах к югу от дороги есть заброшенная каменоломня. Вот там мы и
зададим ему пару-тройку вопросов о планах первосвященника; место хорошее,
тихое, да и с трупом потом никакой возни: завалил его камешками, и дело с
концом. Нет, согласитесь, экселенц - по сравнению с тем, как эта история
могла закончиться, мы, считай, отделались легким испугом.
- К сожалению, центурион, вы ошибаетесь: история эта вовсе не
закончилась, и дневные предчувствия вас, похоже, не обманули. В вашей
замечательной мозаике не хватает еще двух фрагментов: того, что "наш друг"
явился в Синедрион на ночь глядя, и этого странного ночного караула из
людей Каиафы.
Прошло несколько секунд, прежде чем умиротворенное выражение сползло
с его лица.
- О боги! Так вы думаете...
- Я не думаю, а уверен: они готовят не арест, а ликвидацию. И уж если
о Гефсимании известно нам, то Каиафе - тем более; лучшего случая им ждать
не приходится. Ну что, центурион, похоже - эндшпиль. Причем у черных
проходная пешка, которую я по вялости ума проспал...
- М_ы_ проспали, экселенц...
- Спасибо, Фабриций. Ну ладно, хватит посыпать главу пеплом. Раз-два!
Напряглись и ощетинились! Какой-то минимум времени у нас, возможно, еще
есть. Во-первых, немедленно бери коня и скачи в Гефсиманию - хвала
Юпитеру, что нынче полнолуние. Какие-нибудь мысли - что говорить
Назареянину - есть?
- Пока нет, но когда доскачу - будут.
- Отлично. Помни только, что в первую голову следует спасать
Никодима, а уж Назареянина - как получится.
- Ну, это и ежу понятно...
- Значит, я глупее этого ежа - для меня это вовсе не так уж очевидно.
Ну, ладно. Теперь о сигналах...
И вот, пока советник по культуре при администрации прокуратора Иудеи
Гай Фабриций, закутавшись в серый плащ-невидимку для ночных операций
(излюбленную одежду наемных убийц и спецназовцев) летит во весь опор по
расплавленному серебру Иерихонской дороги... Пока Иуда с командиром отряда
храмовой стражи, отчаявшись втолковать этому ослу Каиафе, что в такого
рода операциях численность вообще роли не играет, теряют драгоценные
мгновения, пристраивая ко взводу отборных головорезов-коммандос рыхлую
колонну из вооруженных чем попало первосвященнических рабов (пропади они
пропадом!)... Пока я затягиваю шнуровку своего парадного панциря со
значками военного трибуна (уж сколько лет его не надевал!), а стоящий
рядом декурион Петроний зычно орет закемарившим спецназовцам: "Взво-о-од!
В ружье! Боевая тревога!"... Пока, одним словом, возникла небольшая пауза.
Вы, проконсул, имеете возможность ознакомиться с событиями, происшедшими
на последней трапезе Иешуа с его учениками, - так, как мы их восстановили
несколько дней спустя.
Вообще-то Иешуа, судя по всему, и так уже догадывался о многом, а
может быть - и обо всем. Во всяком случае, сообщение Никодима он воспринял
с полным равнодушием; обронил только, что, похоже, уже весь Иерусалим
знает, что его нынче предадут - кроме, разумеется, собственных учеников.
Сухо объявив о предательстве в общине, он выждал немного, глянул на Иуду в
упор и произнес: "Что делаешь, делай скорей!" Иуда намек понял и
немедленно вымелся вон, не забыв прихватить с собой денежный ящик
(который, как выясняется, и спас ему жизнь при выходе на улицу). Вообще
изо всех речей Иешуа в тот вечер было ясно: человек подвел черту под всей
своею жизнью и хладнокровно отдает последние распоряжения, стараясь не
упустить ни единой мелочи. Не просто отказался от борьбы и поплыл по
течению, нет - он был именно твердо убежден в завершенности своего земного
пути и вел себя соответственно.
Впоследствии, когда мы сумели восстановить события с достаточной
полнотой, Фабриций признался, что именно этот эпизод представляется ему
самым загадочным во всей нашей истории.
- Ничего не понимаю, экселенц. Мы ведь, как теперь точно выяснилось,
ошибались буквально во всем. Предупреждение Иешуа послали в тот день
потому лишь, что решили будто Каиафа через него добирается до Никодима, а
этого в действительности и в помине не было. Предателем считали Иоанна - а
он был чист аки ангел. К тому же и текст сообщения, по соображениям
конспирации, пришлось сделать неопределенным - никаких имен, только факт
предательства одного из учеников. Одним словом, экселенц, "предупреждение"
наше оказалось фактической дезинформацией, и ничем Иешуа не помогло, да и
не могло помочь.
- Ничего себе дезинформация! Все посылки наши действительно были
ошибочны, но результат-то получился верным - минус на минус дал плюс.
Итоговое сообщение парадоксальным образом содержало "чистую правду и
ничего, кроме правды" - в общине есть предатель, и точка. И передано оно
оказалось вовремя - в тот последний отрезок времени, когда что-то еще
можно было изменить. Другое дело, что Иешуа не пожелал им воспользоваться,
но уж это-то точно не от нас зависело.
- Не знаю... Я все равно не вижу, чтобы эта информация могла хоть
чем-то помочь Иешуа вычислить Иуду. Я скорее готов допустить, что тут
имело место какое-то наитие, фантастическое по силе и определенности...
- Ну-ну, Фабриций! В нашей с тобой профессии равно опасно и
недооценивать интуицию со всякого рода наитиями, и придавать им чрезмерное
значение. Ты, между прочим, почему-то игнорируешь элементарную
наблюдательность Иешуа, а ведь она, насколько я могу судить, ничуть не
уступала твоей; надо думать, материала для умозаключений у него за эти
годы накопилось сколько угодно. Это ученики на следующий же день выбросили
из головы историю с ящиком серебра, а он - наверняка нет; были,
несомненно, и еще какие-то штрихи, которые потихонечку лепились в общую
картину. В общем, в последнее время Учитель наверняка начал подозревать
Иуду в какой-то нечистой игре. И, получив из заслуживающего доверия
источника сообщение: "В общине есть предатель", он просто сложил два с
двумя - и обнародовал результат.
- А у Иуды сдали нервы, и он ударился в бега - решил, наверное, что в
сообщении есть его имя...
- Не совсем так. Я полагаю, что он загодя выбрал этот день для
завершения своей комбинации. То есть, конечно, не конкретный "четверг
13-го нисана", а ближайший день, когда ученики с Учителем окажутся в
городе, и можно будет оторваться от них, не вызывая лишних вопросов.
Уходить ночью из Гефсимании было бы куда подозрительнее; с другой стороны,
нельзя было и выжидать до бесконечности - опасность того, что мы раскроем
его трюк с Иоанном, росла с каждым днем. В тот вечер Иуда, наверное,
только о том и думал - как бы ему выбраться из дома; так что Иешуа сделал
ему неоценимый подарок.
- Ну ладно, убедили. А вот почему Иешуа не только не попытался
остановить предателя, но и не назвал во всеуслышанье его имени?
- А ты представь себе на минутку, каков был бы реальный результат
такого заявления. Ученики - ну чисто дети! - постоянно таскали с собой два
меча (как будто это могло бы им хоть чем-то помочь). Только был там еще и
третий меч, стоивший не только этой пары, но и многих других - под хитоном
у Иуды. Ткни Учитель в него пальцем - и тот же Петр наверняка полез бы
разбираться, и это наверняка стало бы последней разборкой в его жизни. Так
что если Иешуа действительно дорожил жизнью своих учеников, то он поступил
единственно возможным образом: не стал загонять крысу в угол, а дал ей
спокойно ускользнуть. Иуда так и так ушел бы, только еще оставив за спиной
несколько трупов. Ну а уж из каких соображений Иешуа решил позволить себя
убить - это, знаешь ли, вопрос не к сыщикам, а к философам.
- М-да... Интересная картина получается, экселенц. Выходит, что в тот
день конечный результат был _п_о_л_н_о_с_т_ь_ю _п_р_е_д_о_п_р_е_д_е_л_е_н,
и никакие наши телодвижения - ни озарения, ни цепь грубейших ошибок -
изменить ничего уже не могли. Как будто тут вступили в действие какие-то
другие силы, иного порядка... Кстати, экселенц, а у вас не возникает
ощущения, что это _н_а_с_ с _в_а_м_и_ кто-то "разыгрывает втемную"?
- Да как тебе сказать, центурион...
Впрочем, в ночь с 13-го на 14-ое нисана, на которой временно
прервалось наше повествование, эти обстоятельства оставались еще нам
неведомы; тут Вы, проконсул, имеете перед нами фору. Знай все это - мы бы,
конечно, действовали несколько иначе. Впрочем, теперь я уверен, что это
ровным счетом ничего бы не изменило.
...Мы перехватили их на самых подступах к Гефсимании, там, где
Иерихонская дорога, делая небольшую петлю, пересекает ручей Кедрон.
Колонна смешалась, где-то в хвосте послышался панический вопль "Зелоты!",
и несколько первосвященнических рабов брызнули наутек по залитому луной
склону. Храмовая стража, однако, на удивление быстро перестроилась в чуть
рыхловатое каре, и края этой грозовой тучки тут же подернулись
голубоватыми искрами клинков.
Точно выдержав паузу, я приказал: "Зажигай!", и свет нескольких
факелов пустился в пляс по нашим шлемам и панцирям. И лишь после этого я
вышел к ощетинившемуся мечами строю иудеян, присмотрелся и с изумлением
провозгласил: "Батюшки-светы! Да это, никак, вовсе даже не разбойники, а
храмовая стража Его Святейшества... Отбой, ребята, мечи в ножны!" И - уже
по-арамейски: "Командира отряда ко мне!" По рядам иудеян прошла рябь, и ко
мне протолкался высокий человек, почему-то в гражданском - в синем хитоне
и коричневой головной повязке; разглядев его, я окоченел.
То, что Иуда командует отрядом, могло означать только одно. Передо
мною не жалкий перебежчик, а успешно выполнивший задание и возвратившийся
к своим кадровый сотрудник одной из иудейских спецслужб - то ли тайной
полиции, то ли разведотдела Корпуса храмовой стражи. Дело отчетливо
запахло для меня уже не отставкой без мундира, а гарантированным летальным
исходом.
Иуда, впрочем, обрадовался встрече не более моего; оно и понятно -
его план тоже пошел несколько наперекосяк. Встреча с римским спецназом в
двух шагах от вожделенной цели в планы этих ребят никак не входила, и
шестеренки в голове командующего операцией должны были сейчас крутиться с
умопомрачительной быстротой - что сей сон значит? случайность или
у_т_е_ч_к_а_? Это уже само по себе оставляло мне свободный пятачок - если
не для осмысленного маневра, так хотя бы для блефа. И тут я услыхал
откуда-то сбоку знакомый голос, произнесший по-гречески: "Бог мой, да это,
никак, достопочтенный Афраний! Что вы здесь делаете в столь странный час,
дражайший коллега?"
Я обернулся. Так и есть - передо мною стоял, слегка подбоченясь,
чернобородый красавец в плаще, накинутом поверх легкой парфянской
кольчуги. Нафанаил бен-Ханаан, в юности - известнейший террорист, а ныне
начальник Отдела специальных операций Корпуса храмовой стражи, мой давний
знакомец по совместным акциям против галилейских повстанцев. Откуда,
однако, он взялся в Иерусалиме - по нашим данным он со своими людьми
должен сейчас _р_а_б_о_т_а_т_ь_ где-то за Махероном, в оперативных тылах
арабов... Верховный диверсант всея Иудеи, между тем, любезно взяв меня под
локоток, двинулся к краю освещенного факелами пространства; при этом он с
такой замечательной небрежностью отодвинул Иуду, что я понял: нет, ребята,
еще не все потеряно. Итак, командует операцией все же Нафанаил; оно и
понятно - в ином качестве работник его ранга вряд ли мог тут оказаться.
Значит, Иуда все-таки либо перебежчик, либо, в худшем для меня случае,
Нафанаилов конкурент, сотрудник тайной полиции. Ну что же, положение у
меня крайне скверное, но не безнадежное - будем драться.
- Ого! с обновкой вас, достопочтенный Нафанаил, - заметил я, с
дружеской бесцеремонностью разглядывая свежий шрам на скуле коллеги. -
Лучшее украшение для любого мужчины - кроме оперативника... Где это вас
угораздило - не под Аль-Джегази? Говорят, будто вы там еле вырвались,
оставив в зубах у арабов все перья из хвоста. Бедуины не любят тех, кто
отравляет их колодцы, и ведь они в чем-то правы, а?.. И кстати - не могли
бы вы мне, чисто по-дружески, поведать: зачем вообще вашему Корпусу
понадобилось встревать в эти разборки между Иродом и Аретой?
- Знаете, Афраний, мне иногда сдается, что против врагов Империи
работает не больше четверти вашей агентуры, а остальные три - шпионят за
союзниками.
- Ну, иного союзника я бы не задумываясь сменял на трех врагов. К вам
лично это, понятное дело, не относится...
- Тогда какого дьявола вы тут околачиваетесь? Только не надо вешать
мне лапшу на уши насчет "поиска боевиков Элеазара", или еще чего-нибудь в
этом роде!
- Вы меня обижаете, достопочтенный Нафанаил; когда это я вам "вешал
лапшу на уши"? Кстати, насчет Элеазара - это вы как в воду глядели: вчера
появилась чрезвычайно любопытная информация, и мы, как водится, готовы ею
поделиться. А здесь я выполняю приказ прокуратора Иудеи о задержании и
взятии под стражу некого бродячего проповедника, выступавшего с подрывными
призывами.
- Вот как? Уж не Иешуа ли Назареянина?
- Гм... Я поражен вашей осведомленностью, коллега; мои вам
комплименты. Похоже, наша внутренняя контрразведка совсем обленилась и
перестала ловить мышек...
- Вам угодно валять дурака, Афраний? Ведь вы же наверняка знаете, что
приказ об аресте Назареянина уже отдан Синедрионом - мы затем и
отправляемся в Гефсиманию. Зачем вы устраиваете этот бег наперегонки -
других дел у вас, что ли, нету? Занимались бы, действительно, Элеазаром...
В конце концов, это наше внутреннее дело, не политическое, а чисто
религиозное, и вас с вашими головорезами оно ни с какого боку не касается.
Так что можете доложить прокуратору: все необходимые меры уже приняты
храмовой стражей.
- А почему бы не наоборот: вы доложите Синедриону, что Назареянин уже
арестован тайной службой прокуратора?
- Да потому, что этот арест действительно произведу я!
- Ну, это легче сказать, чем сделать...
- Уж не собираетесь ли вы воспрепятствовать мне - законному
представителю иудейской власти - в отправлении моих служебных
обязанностей?
- Именно так. И если понадобится - силой оружия.
- Да вы просто спятили! Что все это значит, трибун?
- Ну ладно, хорош! Драматический актер из вас, любезный, как из
задницы соловей. Так вот объясняю - с всей возможной доходчивостью. Если
бы некий популярный в широких массах проповедник был убит сегодня ночью со
своими присными, а на месте убийства обнаружились бы улики, позволяющие
приписать сие чудовищное злодеяние Риму, это было бы совершенно ни к чему.
И для нас, и, между прочим, для вас - если бы только у вас хватало мозгов
просчитать комбинацию хоть на два хода вперед. Так что пусть-ка Иешуа для
пущей сохранности посидит пока под замком. Как говорится, подальше
положишь - поближе возьмешь. Я достаточно ясно выражаюсь?
- Послушайте, трибун, но ведь это же полный бред!
- Может, и бред. Но мы получили соответствующий сигнал, а в нынешней
накаленной обстановке, сами понимаете, лучше перебдеть. Прокуратор заявил,
что не желает искать приключений на свою задницу, и вот я здесь - с
соответствующим приказом.
- Вы сняли камень с моей души, достопочтенный Афраний. Значит,
рехнулись все-таки не вы, а ваши осведомители.
- А это был вовсе не наш осведомитель. Несколько часов назад прямо в
штаб-квартиру нашей службы пришло письмо, в котором была во всех деталях
расписана эта акция. Утверждалось, будто бы она запланирована на нынешнюю
ночь. Сам я ни на грош не верю во всю эту историю, но не реагировать на
такого рода информацию мы не вправе. А от себя, Нафанаил, добавлю вот что:
у меня такое ощущение, что это нас с вами сталкивают лбами, только вот
пока не соображу - кто именно.
- Ч-черт, очень похоже на то... Значит, вы говорите, донос пришел
несколько часов назад... А скажите, Афраний, что все-таки было нужно этому
провокатору?
- В письме было лишь сказано, как и куда передать плату - достаточно
скромную, всего тридцать серебреников, - если сообщенная информация
окажется правдой; ну, и на каких условиях он (а может - она) будет
работать на нас в дальнейшем. В конце концов, мы ведь ничего не теряли...
Конечно, грубовато. А если откровенно, то просто-таки топорная
работа. Мне, однако, сейчас не до филиграни, я - как Иуда шесть дней тому
назад - пошел напролом и играю на опережение. В конце концов, как
относиться к столь подозрительным способом "подаренной" информации - это
личное дело Нафанаила. Тут весь фокус в том, чтобы через пару часов ему
пришлось отчитываться о провале операции. И когда их внутренняя
контрразведка примется рыть носом землю в поисках источника утечки,
начальник Отдела специальных операций сможет отвести подозрения от
собственной персоны одним-единственным способом: постараться
поубедительнее ткнуть пальцем в тех, кто еще днем точно знал о предстоящей
акции. А поскольку такой человек всего один, то Иуде - даже если он
действительно кадровый иудейский разведчик - будет весьма непросто
опровергнуть обвинение в двойной игре.
А когда мы возвращались к нашим остановившимся в молчании отрядам,
Нафанаил вдруг обронил: "Может быть, наконец, погасим факелы, трибун? Кому
надо - те уже давно их увидели и выводы, небось, сделали..." Я только
хмыкнул про себя. Да уж конечно увидели, не сомневайтесь, коллега. Так что
если все пойдет как задумано, то мы с вами не найдем сейчас в Гефсиманской
пещере никого, кроме учеников, которых утром все равно придется отпустить
- за недостатком улик и полной бесполезностью.
Когда мы, пройдя еще локтей триста, достигли пещеры, нас
действительно уже ждали. У входа горел костер, высвечивая замерших в
напряженных позах учеников. Чуть поодаль стоял Иешуа; он, напротив, был
совершенно спокоен и казался глубоко задумавшимся. Свету между тем сильно
прибавилось: первосвященнические рабы зачем-то тоже запалили множество
факелов, присоединяясь к моей праздничной иллюминации. Мои спецназовцы тем
временем без суеты "разобрали" нафанаиловых коммандос, так что теперь
почти все они стояли парочками - ну прямо детишки на праздничном
утреннике.
Узнав Иешуа, я не почувствовал ничего, кроме безмерной усталости -
все оказалось попусту; хорошо хоть Никодим нигде поблизости не отсвечивал.
Неужели Фабриций так и не успел передать предупреждение, ведь у него был
люфт не менее пятнадцати минут? Как это ни смешно, но мне сейчас, похоже,
действительно придется арестовать Назареянина и тем собственноручно
подвести черту под "Рыбой".
Впрочем, это все проблемы Империи, а мне нелишне позаботиться и о
собственной шкуре. Здесь мой единственный шанс - полностью
скомпрометировать Иуду в глазах Синедриона как двурушника, и тем самым
дезавуировать любые его заявления по "Рыбе". А для этого мне сейчас нужно
как минимум сорвать акцию Нафанаила по ликвидации Назареянина - только
тогда у дражайшего коллеги возникнет необходимость не только дать ход моей
дезинформации, но и сообщить ей должную убедительность. Мы теперь скованы
одной цепью - я и уже утративший для меня всякую реальную ценность Иешуа;
до следующего утра мне придется оберегать его жизнь, как свою. И едва лишь
я просчитал этот неожиданно возникший расклад, как у меня возникло
явственное предощущение опасности - то самое, что рождает кусачий холодок
под сердцем и вздыбливает невидимую шерсть на загривке.
Я привык распознавать это чувство и без раздумий повиноваться ему еще
в ту пору, когда сопливым мальчишкой-оперативником охотился в портовых
трущобах Тира за финикийскими гангстерами - а они, естественно, за мной;
трудно сосчитать, сколько раз оно спасало мне жизнь. Почему-то вдруг -
кипарисы в намерзших хлопьях лунного желе напомнили, что ли? - всплыла в
памяти вот такая же холодная весенняя ночь в Эдессе, игрушечном
королевстве на парфянской границе, где я некогда готовил вполне
всамделишный государственный переворот. И все уже было на мази, когда
Фортуна вдруг расхохоталась нам в лицо: буквально за два дня до "времени
Ч" ушел на Восток курировавший операцию сотрудник Антиохийского
Управления, и контрразведчики Артабана, не имея уже времени наладить
корректную контригру, вынуждены были просто _н_е_й_т_р_а_л_и_з_о_в_а_т_ь
нашу резидентуру, работавшую под крышей торгпредства. Со мною одним у них
вышла тогда накладка: решили брать непременно живым - ну, и в итоге
упустили совсем.
Что же, разминка, похоже, окончена, и сейчас начнется схватка с
загнанным в угол Нафанаилом, который и без того-то опасен, как хорошо
разогретая гюрза, охраняющая свою кладку. Я даже знал, что именно мне не
нравится: дражайший коллега слишком уж легко уступил мне всякую
инициативу. Разгадав мой трюк с факелами, он не потребовал их погасить и
даже зажег свои. Его коммандос пока не только не сделали никаких попыток
приблизиться к Назареянину, но напротив, рассредоточились по дальней
периферии поляны, оставив в ее центре лишь толпу первосвященнических
рабов. Неужто испугался приказа, громко отданного мною спецназовцам при
подходе к пещере: "Любого, кто тронет арестованного - рубить на месте"?
Кто испугался - этот матерый террорист, ценящий свою жизнь в копейку, а
чужую - в плевок? Не смешите меня. Просто он явно чего-то ждет, а это
означает, что его план (или один из планов), вопреки всем неожиданностям,
пока развивается нормально. И если я за считанные минуты не разгадаю
"домашнюю заготовку" дражайшего коллеги, то Назареянину конец, а вместе с
ним - и мне; это - как дважды два.
Первый ход, однако, сделал Иуда, которого я как-то упустил из виду.
Опередив всех, он стремительно двинулся к Иешуа и, как будто прилипнув к
нему, начал быстро шептать что-то на ухо. Я лишь усмехнулся про себя:
"попытка к бегству", которую предатель наверняка сейчас предлагает
любимому Равви - хороший способ, да только Назареянин явно видит его
насквозь. Маневр этот мне не понравился, но особо и не взволновал:
какой-нибудь авантюры (вроде удара кинжалом) ждать от Иуды не стоило, ибо
за ним неотступной тенью следовал Петроний, не спускавший руки с эфеса
меча. Иуда между тем так же быстро отошел в сторону, шагов на десять, но
это меня, как ни странно, не успокоило; напротив, неслышные букцины в моем
мозгу затрубили сигнал тревоги на полную мощь. А когда я, обернувшись,
заметил, что Нафанаиловы коммандос вдруг начали на дальнем краю поляны
какие-то странные, бессистемные перемещения, то понял: на размышление у
меня остались секунды. Думай! Быстрее думай!!
Так... А если Иуда в действительности просто _п_о_к_а_з_ы_в_а_л
Назареянина? Кому? - да тому, кто прямо сейчас будет наносить удар, чтобы
уж безо всяких накладок. Но что за перестраховка - быть того не может,
чтобы Нафанаил не удосужился загодя показать Назареянина исполнителю, а
света от факелов сейчас более чем достаточно для... И-ди-от!!! Ведь это
для нас его достаточно - для тех, кто стоит _в_н_у_т_р_и_ освещенного
пространства и видит лицо Иешуа, обращенное к костру и линии факелов. А
сигнал-то, между тем, предназначен тому, кто скрывается сейчас в темноте,
за границей светового круга! Он, конечно, абсолютно невидим для всех нас,
но только - вот незадача! - сам тоже различает лишь _с_и_л_у_э_т_ы_ на
фоне огней - и поди узнай, кто из них Иешуа. Теперь, впрочем, уже знает...
Все это я додумывал уже на ходу, когда, заорав по-арамейски: "Всем
стоять!!", рванулся к застывшему - как на грех, на самом краю освещенного
пятна - Иешуа. И, разумеется, налетел на четко блокировавшего мне путь
Иуду, который очень грамотно повис на мне, не давая извлечь оружие и
истошно при этом вопя: "Свидетеля убираешь, гад?!" Петроний, естественно,
дернулся в нашем направлении и на миг упустил Иешуа из поля зрения. Вот
тут-то мой мозг и выложил аккуратненько итоговую калькуляцию: "Все!
Опоздал" - потому что шагах в пятнадцати за спиной Назареянина возникла,
будто сгустившись из ночного мрака, фигура в сером плаще-невидимке, и
каждое движение этого исполинского нетопыря выдавало в нем специалиста
высшего класса. Я и заметить-то его сумел потому лишь, что точно предвидел
- куда глядеть; остановленный же на полурывке Петроний - "Прикрывай
Назареянина!" - этого не знал, и к тому же, постояв лицом к огням, он в
эти первые мгновения ничего в темноте не видел, да и видеть не мог. Вот он
- бросок гюрзы! Обыграл-таки меня коллега Нафанаил...
Я так и не понял, откуда взялся за спиной у Назареянина тот ученик с
мечом (но сделал тогда же мысленную пометку напротив имени "Петр" - на
будущее). То ли он действительно проспал все на свете и лишь сейчас
вскочил на ноги, то ли ловко спрятался в темноте, едва лишь запахло
паленым - как бы то ни было, сейчас он возник именно там, где надо.
Конечно, не Бог весть что за препятствие для профессионала - меч в руках
рыбака. "Серый" молниеносно уклонился от неловкого тычка, который и
выпадом-то не назовешь, и за какое-то мгновение буквально прошел сквозь
Петра, оставив того лежать бесформенной грудой рухляди. Но именно этого-то
мгновения и хватило другому профессионалу - декуриону спецназа Петронию -
на то, чтобы оттолкнуть Иешуа в сторону и встретить "серого" лицом к лицу.
За этот участок я мог теперь не беспокоиться, но переводить дух было явно
рановато, ибо когда мне удалось наконец стряхнуть с себя Иуду, со всех
сторон уже набегали размахивающие дрекольем рабы Первосвященника; мои
спецназовцы же еще только поспешали к нам от краев поляны - наперегонки с
Нафанаиловыми коммандос, а от учеников, понятное дело, проку было как от
козла молока. И хотя у меня было выше крыши собственных проблем, я успел
все же краем глаза срисовать "серого" - плащ-невидимка, короткая окованная
дубинка и вытянутое костлявое лицо с залитой кровью щекой (ай да рыбак -
зацепил-таки!).
"Ни с места!! - вновь заорал я, вращая длинный испанский меч так,
чтобы между Назареянином и иудеянами повис сплошной полог из лунных
бликов. - Стоять, сучьи дети, всех изрублю на месте!" Встали... И
правильно: кому охота подставлять башку под меч, когда твое начальство уже
загодя репетирует позу "я не я, и корова не моя". Вон достопочтенный
Нафанаил - стоит сейчас в самом дальнем углу поляны и демонстративно
изучает расположение небесных светил. Так вот, значит, что он удумал,
сучий потрох: "При задержании Назареянина, имевшем целью последующую его
депортацию в Галилею, между сектантами и слугами первосвященника возникла
драка (обычные иудейско-галилейские разборки), в ходе которой глава секты
получил удар колом по голове, от коего, к сожалению, скончался на месте".
Что же, план был не лишен изящества; вот только, как известно, "на всякий
кол есть свой коловорот"...
Пользуясь тем, что все уставились на освещенный пятачок, где
спецназовцы уже сомкнули кольцо вокруг Иешуа, я потихоньку скользнул в
тень. Склонившись над лежащим без сознания Петром, я нашарил в траве
оброненный им меч и зашвырнул его подальше в темноту: не хватает еще
позволить Нафанаилу арестовать учеников за вооруженное сопротивление.
Понадобятся ли они нам в будущем - это дело десятое, мне же сейчас важно
просто не дать в руки дражайшему коллеге даже такого утешительного приза,
как их арест: чем плачевнее будут его дела, тем активнее он будет топить
Иуду. Самое смешное, что эти ребята, похоже, так и не успели понять, что
же произошло прямо у них на глазах; будем надеяться, что и не поймут...
- Ну что же, Нафанаил, я вижу, наш давешний "провокатор" написал в
своем доносе чистую правду; надеюсь, вы понимаете, что ваша попытка
ликвидировать Назареянина получит должное отражение и в моем рапорте, и в
представлении прокуратора?
- М_о_я_ попытка?! О чем это вы, любезный Афраний?
- О человеке с дубинкой, остановленном декурионом.
- Гм... И вы можете предъявить этого человека?
Все верно. "Серый", конечно, уже растворился в глубине сада, а
приказа о его преследовании спецназовцы не получали - не до того было.
Впрочем, нет худа без добра...
- Боюсь, что вы переутомились, любезный Афраний, и у вас начались
галлюцинации. Слишком много работаете...
- Наверное, вы правы, достопочтенный Нафанаил, и нас с декурионом
просто посетила коллективная галлюцинация; это бывает. Так значит, как я
понимаю, мы сейчас отпустим этих оборванцев на все четыре стороны?
- То есть как это отпустим? После прямого вооруженного сопротивления
властям?
- Постойте-постойте, Нафанаил. И что же вы собираетесь им
инкриминировать? Отрубление уха у призрака?
- Призрака?!
- Ну да. Мы ведь с вами, кажется, пришли к выводу, что киллер с
дубинкой мне примерещился, разве не так?
До моего хитроумного диверсанта дошло, наконец, что он малость
перемудрил.
- Черт вас раздери, трибун! Остается еще, правда, такая "мелочь", как
незаконное ношение оружия...
- Оружия? Я вижу, любезный Нафанаил, что вы тоже переутомились и тоже
страдаете галлюцинациями. Думаю, нам обоим пора в отпуск. Знаете, у меня
есть на примете отличное местечко в горах - рыбалка, охота; махнем на
пару, а?
Взгляд начальника Отдела специальных операций отразил богатую гамму
чувств, из коих преобладающим было бессильное бешенство.
- Я не блефую, Нафанаил, тем более, что ваши люди наверняка уже
обшарили место стычки. Меч пребывает там же, где и ваш киллер; давайте из
этого и будем исходить.
- Я все-таки никак не пойму, трибун, зачем вы хотите освободить этих
бандитов?
- Ну так, значит, вы вообще ничего не поняли в происходящем; какого
же черта вы тогда лезете в эту чужую кашу? Ладно, Нафанаил: карты на стол.
Я хочу получить в свои руки киллера в сером плаще, а эти "бандиты" - мой
единственный, к сожалению, товар для торговли с вами. Или "серый"
существовал - и тогда мы немедленно начнем его официальный розыск, а вы
получите возможность повесить на сектантов дело о вооруженном
сопротивлении; или весь этот эпизод - плод наших с вами галлюцинаций.
Выбирайте. И помните при этом, что у вас, вообще-то говоря, нет никаких
резонов покрывать этого самого... галлюцинацию с отрубленным ухом.
- Что вы имеете в виду, трибун?
- А то, что я успел достаточно хорошо срисовать его и готов биться об
заклад, что не помню такого среди ваших коммандос. Зато, как мне сдается,
я видел эту рожу в другом месте: в личной охране Первосвященника. - Это
был выстрел наугад, но легкая тень, вспорхнувшая со дна зрачков дражайшего
коллеги подсказала мне: прямое попадание! - Нет-нет, Нафанаил, если вы
собираетесь сказать, что у меня, плюс к галлюцинациям, начались еще и
провалы в памяти, то давайте обойдемся без этого. Ваше дело - выбирать;
время пошло.
И когда Нафанаил выбрал "галлюцинации" (а что ему еще оставалось?),
я, всем своим видом выразив крайнее неудовольствие, слегка перевел дух.
- Значит, не сторговались; ну что же, хозяин - барин. Декурион,
распорядитесь отпустить задержанных.
Ну вот, теперь все замотивировано как надо. Ученики на свободе, а
Нафанаил при этом еще и поздравляет себя с тем, что удержался на краешке
пропасти и уберег Первосвященника от грандиозного скандала. Впрочем, я
отчетливо понимал, что и это, и даже живой-здоровый Иешуа - не более чем
мелкие тактические успехи на фоне проигранной компании; одним словом -
"пустые хлопоты по дороге в казенный дом". Ибо за все то время, что наш с
Нафанаилом объединенный отряд тащился из Гефсимании, мне так и не пришло в
голову никакой спасительной для Назареянина комбинации - кроме, разве что,
такого шитого белыми нитками убожества, как "побег из под стражи". И вот,
когда перед нами уже вставали во весь рост выбеленные луной стены
Иерусалима, меня тихонько окликнули откуда-то из-за плеча: "Я здесь,
экселенц". Мы не спеша выбрались из колонны и пошли по обочине.
- Откуда ты взялся, центурион?
- Вернулся из города, дождался вашу колонну и тихонько пристроился к
ней - никто даже ухом не повел. Есть соображения, которые вам следует
выслушать до того, как арестант попадет в город.
- Ты знал, что Иешуа арестован?
- Я это предвидел.
- Предвидел... Оракул хренов... Ладно, докладывай.
- Никодим уже в Синедрионе. Я довез его до города, и сам провел через
римский караул в воротах; начальнику караула приказано немедленно забыть
об этом эпизоде. Вся наша агентура в Синедрионе приведена в полную
готовность...
- Это все хорошо, но не о том! Почему ты не эвакуировал Назареянина,
центурион? Опоздал?
В общем, все оказалось даже хуже, чем я предполагал; то есть
настолько хуже, что дальше просто некуда. Фабрицию удалось скрытно
приблизиться к Иешуа, когда тот беседовал в глубине сада с Никодимом -
ученики, на которых были возложены обязанности дозорных, тем временем
дрыхли без задних ног (меня пот прошиб, когда я представил себе, что на
месте Фабриция оказался "серый" или кто-нибудь еще из людей Нафанаила).
Назареянин же, как выяснилось, из неких религиозных соображений твердо
решил принять мученическую смерть, да не когда-нибудь, а чуть ли не
завтра. При этом он был Совершенно уверен в том, что по прошествии трех
дней воскреснет; вот тогда-то его божественная сущность и станет очевидна
всем, а проповедуемое им учение овладеет миром. Никодим же понадобился ему
из вполне прагматических соображений: необходимо, чтобы кто-нибудь
достаточно влиятельный позаботился в ближайшие дни об осиротевших
учениках, укрыв их от вполне вероятных преследований Синедриона. Фабриций
начал было излагать какую-то возвышенную тягомотину насчет "искупления
грехов человеческих", но мне было не до того.
- Почему ты не провел насильственную эвакуацию, центурион?
- Это бесполезно, экселенц. Он сейчас как мотылек, летящий на свечу;
отгони его - и он просто подлетит к ней с другой стороны. А то, что это
все совпало по времени с изменой Иуды - чистая случайность, сейчас это
совершенно ясно.
- Короче говоря, приплыли. Значит, у ключевого фигуранта поехала
крыша, он стал совершенно неуправляем, да к тому же еще и оказался
мазохистом. Правильно я тебя понял?
- Нет, экселенц. Все дело в том, что Иешуа совершенно не хочет
умирать и уж во всяком случае никакого удовольствия от грядущего он не
ожидает; в этом смысле он абсолютно нормален. Когда я, наконец, вышел из
тени и приблизился к ним со своим предупреждением, Иешуа велел нам обоим
немедленно покинуть сад, и еще раз повторил Никодиму: позаботьтесь об
учениках. Когда же я пытался уговорить его уйти с нами - ведь люди Каиафы,
убив его самого, _о_б_я_з_а_н_ы_ будут ликвидировать и учеников, просто
как свидетелей, - он явно заколебался на миг и произнес странную фразу:
"Господи! Уж не проносишь ли ты мимо меня чашу сию?" - и тут же, сразу:
"Отойди от меня, Сатана!" А потом начал буквально подталкивать нас - чтобы
мы уходили скорее и оставили его одного. Я видел его лицо в этот момент...
Одним словом, он вовсе не сумасшедший и не тупой религиозный фанатик,
которому море по колено.
- Ну так и что в результате? За каким хреном ты мне излагаешь всю эту
лирику, центурион?
- За тем самым, что это никакая не лирика, а крайне важные
оперативные соображения.
- Серьезно? Ну так и действуй в соответствии с ними - авось
что-нибудь да выйдет. А мне, извини, и без этого есть чем заняться -
например, надо за эту ночь подготовить дела к сдаче. Не забудь, что завтра
я уже буду в лучшем случае в отставке, а скорее всего - под арестом.
Сперва галилейская резидентура, теперь вот - "Рыба". Два таких провала за
полмесяца - это для кого хочешь перебор, тут мне верный трибунал. Да еще
надо посмотреть, что там к утру прояснится насчет Иуды; и если он все-таки
не перебежчик, а проспанный мною _к_р_о_т_... Ну, в общем, тогда
дожидаться этого трибунала мне нет смысла. Такие дела.
- Ну, если "Рыба" окажется провалом, тогда конечно...
- Шутить изволите, центурион?
- Напротив, экселенц, я серьезен как никогда. В этой позиции у белых
есть один ход, приводящий к победе, и я, похоже, его нашел...
Насчет победы - это, конечно, было сильно сказано. Однако по мере
того, как Фабриций излагал свой план, я вновь начал чувствовать себя
готовым к борьбе: глухая стена дала трещину, по ней в принципе можно
карабкаться наверх, ну а уж что из этого выйдет - "будем посмотреть".
Конечно, задуманная центурионом комбинация была очень сложной по технике,
а риск был просто запредельным, однако в моем положении привередничать не
приходилось. Вся надежда на то, что первосвященники сейчас тоже побывают в
нокдауне - когда Нафанаил доложит им, что вместо вожделенного трупа
имеется в наличии живой Иешуа, с которым возни не оберешься. Синедрион, в
результате всех своих маневров, получил-таки именно то, чего всеми силами
пытался избежать - открытый процесс; к тому же, по случаю Пасхи,
действовать ему придется в сильнейшем цейтноте.
- ...А теперь, экселенц - самый рискованный момент во всей
комбинации: нам придется передать арестованного в руки Синедриона.
Избежать этого невозможно, иначе они никогда не поверят в наш нейтралитет
и полную незаинтересованность в деле Назареянина. Продемонстрировать, что
во всей этой истории наше дело - сторона и тем усыпить их бдительность -
единственный шанс на спасение и для нас с вами, и для Иешуа. Однако они
могут удариться в панику, и, вместо вынесения Назареянину смертного
приговора, попросту ликвидируют его нынешней ночью "при попытке к
бегству"; в этом случае воспрепятствовать им мы не сможем. Я, правда, уже
задействовал наших агентов в Синедрионе и сориентировал Никодима, но их
возможностей явно недостаточно. А вот если наутро приговоренного к смерти
Назареянина передадут в руки прокуратора, то, считай, полдела - да нет,
три четверти дела! - сделано. Так что еще до вступления в город нам
следует передать Назареянина храмовой страже, а после этого - только
молиться всем известным богам.
- А вот в этом пункте, Фабриций, нам нежданно-негаданно повезло, - и
тут я в двух словах поведал центуриону о неудачном Гефсиманском покушении.
- Не думаю, чтобы они решились пойти на второй заход после такого
позорного прогара.
Так оно и оказалось. Во всяком случае, коллега Нафанаил, которому я
тут же и передал - под расписку - арестанта, явно перестал вообще что-либо
понимать в происходящем; что нам и требовалось. Фабриций же, провожая
взглядом удаляющийся отряд Нафанаила, вдруг небрежно _п_р_о_б_р_о_с_и_л_:
- Вообще-то план действительно крайне рискованный. Знаете что,
экселенц: назначьте-ка меня официальным руководителем этой фазы операции -
со всеми отсюда вытекающими...
- Официальный руководитель официально не существующей операции - это
неплохо придумано! Скажи мне лучше вот что, центурион: вся эта комбинация
- она ведь в действительности придумана тобой ради того, чтобы спасти
жизнь Иешуа, а затем - вывести его из операции. Или я не прав?
- Я полагаю, что означенная комбинация весьма целесообразна в плане
долгосрочных интересов Империи, - и по тому, с какой непривычной
тщательностью Фабриций взвешивал слова, я понял, что угадал.
- М-да... Хреново тебе будет работать с другим начальником тайной
службы, центурион.
- Затем и стараюсь, - буркнул тот. - Разрешите приступать?
Да, что и говорить, ночка выдалась - не соскучишься. Не прошло и
часа, как во дворе дома Каиафы, где в тот момент находился арестованный
Иешуа, бдительные слуги схватили лазутчика - одного из учеников. Хвала
Юпитеру, что поблизости случился римский патруль ("А ну, расступись! Осади
назад, кому говорят! А ты давай, двигайся поживее, а то ползешь, как вошь
по трупу... Ученик-не ученик - нам это без разницы. Органы разберутся!..")
- иначе парня наверняка линчевали бы на месте. Я же, едва получив этот
рапорт, сразу подумал, что задержанным непременно окажется Петр - и был
прав. Будучи же задержан, тот повел себя абсолютно правильно - ушел в
глухую несознанку, и это дало нам вполне законную возможность ближе к
утру, с третьими петухами, выпустить его из-под стражи - якобы "за
недостатком улик". Положительно, к этому парню стоило присмотреться как
следует.
А еще через полчаса Фабриций получил от своих агентов то самое, давно
ожидаемое и единственно спасительное для меня сообщение. Иуда покинул
Синедрион (как установила служба наружного наблюдения - безо всякого
сопровождения) после краткой беседы с Первосвященником и сотрудниками
внутренней контрразведки, завершившейся вручением ему небольшой суммы
денег, а именно - _т_р_и_д_ц_а_т_и _с_е_р_е_б_р_е_н_и_к_о_в_... Значит,
мне удалось-таки руками Нафанаила пропихнуть свою _д_е_з_у_, и Иуда теперь
сгорел дотла. Меня не слишком расстроило даже то, что ему и на этот раз
удалось обрубить хвост и раствориться в закоулках Нижнего города. Черт с
ним; непосредственной угрозы он уже не представляет, так что его поиском и
ликвидацией можно будет заняться и чуть позже, а пока есть дела поважнее.
Лишь получив это сообщение, я счел, что заслужил пару часов сна,
необходимых мне как воздух: утром предстояло объяснение с прокуратором
Иудеи, и тут следовало иметь исключительно ясную голову. Ибо верно
говорят: самая опасная драка - это драка со своими...
Должен заметить, что "своим" я могу назвать прокуратора с полным на
то основанием. Иудеи в бесчисленных доносах - и вам, проконсул, и в
метрополию - пишут о нем как о кровожадном чудовище, погрязшем в
коррупции; и то, и другое - вранье. Это все-таки третий прокуратор на моей
памяти (а службу я, если вы помните, начал еще при Валерии Грате), так что
мне есть с чем сравнивать. Что до иудеев, так им каждый следующий
прокуратор кажется хуже предыдущего - это естественно; я же могу честно
сказать, что впервые вижу на этом посту человека, озабоченного не только
восточными наслаждениями и наполнением собственных карманов.
Жил-был боевой генерал, честный, но простоватый, как мне поначалу
казалось, мужик, потом и кровью выслуживший на германской границе погоны с
зигзагами. И вот его - от большого, видать, ума - бросили на руководящую
работу в этот, как он изволил выражаться, "гребаный Чуркестан", где
местным чукчам неведомо зачем даровали все блага цивилизации - от римского
права до водопровода, а эти азиатские свиньи, ясное дело, спят и видят,
как бы им залечь обратно в канаву. Ну уж хрен им - он, Понтий Пилат,
всадник Золотое Копье, поставлен сюда насаждать цивилизацию, и насадит,
будьте покойны - хоть бы вся эта Палестина провалилась в тартарары. Одним
словом, "не умеешь - научим, не хочешь - заставим". Как легко догадаться,
первые результаты деятельности прокуратора были совершенно чудовищны -
чего стоила одна только конфискация храмовых сокровищ на нужды
строительства нового акведука, приведшая к грандиозному бунту. Тем
интереснее была стремительная эволюция бравого генерала.
Во-первых, прокуратор сохранил армейскую привычку - до принятия
окончательного решения выяснить мнение подчиненных, начиная с младшего по
званию. Во-вторых, привыкши рачительно относиться к вверенным ему личному
составу и казенному имуществу, и раз обжегшись на фронтальной атаке, он
незамедлительно перешел к правильной осаде; прогресс в его понимании
местной обстановки и тонкостей восточной политики за эти годы был просто
поразителен. Короче говоря, прокуратор продемонстрировал не просто умение
не наступать дважды на одни и те же грабли, а истинный административный
талант; достаточно сказать, что деятельность нашей службы он стал
оценивать не по количеству обезвреженных террористов, а по качеству
аналитических обзоров.
Было здесь и еще одно, достаточно забавное, привходящее
обстоятельство. Всю жизнь прокуратору исподтишка тыкали в нос пятым
пунктом, подмоченным матушкой-самниткой. В итоге он, как часто бывает,
превратился в умопомрачительного римского патриота и интересы Империи
искренне воспринимает как свои кровные. Иначе он, надо думать, никогда в
жизни не дал бы мне разрешения (пусть даже и устного, неофициального) на
проведение такой скользкой во многих отношениях операции, как "Рыба".
...Прокуратор был хмур, а пепельные рассветные тени сообщали его лицу
дополнительную мрачность. "Ты что это тут понаписал? - возгласил он сиплым
кавалерийским басом, тыкая в моем направлении листком рапорта, брезгливо
придерживаемым за уголок. - Суда и отставки ему, видите ли, захотелось! А
блевотину, которую ты тут развел, стало быть, я должен прибирать? Или,
может, Александр Македонский? Писатель хренов!.. Аналитик, мать твою...
перемать... в крестовину - в Бога - в душу..." На этом месте я мысленно
перевел дух, и, потупя очи, стал терпеливо ждать неизбежного теперь
финала: "Искупишь работой!"
- ...В общем так, трибун: забери свою писанину - с глаз моих долой;
не хрена сопли по столу размазывать - искупишь работой. А теперь давай к
делу. Что у тебя там по операции "Рыба"? Что дело - дрянь, это я уже понял
из твоей писульки; давай излагай конкретные соображения.
Итак, прокуратор нынче в ипостаси "Отец-командир", что весьма
отрадно. Ипостась, любимая, кстати, и самим прокуратором - как не
требующая особого искусства перевоплощения.
- Насколько я понимаю, трибун, от меня требуется найти способ
освободить твоего Иешуа; это будет, конечно, нелегко, но...
- Совсем напротив, игемон; вам следует утвердить тот смертный
приговор, который наверняка вынесет ему Синедрион. Важно лишь, чтобы они
не убили его сами, а передали для совершения казни в наши руки.
- Как?! Я не ослышался, трибун? Я, конечно, солдат, а не
контрразведчик и могу не понимать каких-то тонкостей твоего ремесла, но
все-таки... Этот Иешуа - ключевой агент в стратегической операции,
влияющей на судьбы Империи; ты сам мне говорил, что замены ему нет и не
предвидится. Это же... ну вроде как господствующая высота; а
господствующую высоту положено удерживать любыми средствами, не считаясь с
потерями. Так или нет?
- В принципе, да. Но все дело в том, что Иешуа нельзя так вот в лоб
назвать "моим агентом"...
- То есть как это - нельзя? - "Отец-командир" исчез, будто его и не
было никогда. А передо мною воздвигся подернутый изморозью гранитный
истукан, "Государственный чиновник третьего класса. VIII в. от осн. Рима,
неизв. автор". - Извольте объясниться, трибун. Правильно ли я вас понял,
что на протяжении двух с лишним лет вы финансировали из казенных средств
неподконтрольную вам подрывную организацию?
- Никак нет, игемон. Вся деятельность Назареянина и его секты
находилась под полным нашим контролем - и чрезвычайно эффективным. Главное
же наше достижение - то, что Назареянин до сих пор об этом контроле не
подозревает и полагает, будто он абсолютно свободен в своих словах и
поступках. Я, игемон, имел в виду лишь то, что к нему нельзя предъявлять
такие же требования, как к кадровому сотруднику разведки, прошедшему
соответствующую подготовку. Беда в том, что в последние дни Иешуа пережил
столь сильный психологический криз, что это сделало его непригодным для
дальнейшего использования в роли религиозного лидера: он вознамерился
добровольно погибнуть, приняв на себя все грехи мира - ни больше, ни
меньше. В связи с этим возник следующий план завершения операции...
Прокуратор слушал не перебивая, а когда я закончил - воззрился на
меня тяжком изумлении.
- Ты что, трибун, шутки пришел сюда шутить? Или не проспался после
вчерашнего? Чтобы покойник ожил на третьи сутки после погребения и
принялся разгуливать средь бела дня, ведя назидательные беседы - да кто же
в такую хрень может поверить? Конечно, евреи - народ темный и суеверный до
крайности, но это уж даже для них чересчур. Да и по технике эта твоя
подмена... Представь-ка себе, что Каиафе пришло в голову посетить место
казни (а ведь с этого извращенца станется!) и присмотреться к лицу
распятого. Ты соображаешь, каких масштабов скандал возникнет? Это не
говоря уже о том, что все учение этого твоего пацифиста отныне и навеки
будет скомпрометировано насмерть...
- Это предусмотрено планом, игемон, - пытался возражать я, в душе,
однако, сознавая, что он прав; тем более, что все эти соображения (а также
множество других) я сам этой ночью приводил Фабрицию. Беда в том, что
выбирать нам просто не из чего, а вот этого-то прокуратор, к сожалению,