Критики о романе Л.Н. Толстого "Анна Каренина". - Литература - Скачать бесплатно

XIII— XVI), Анны и Вронского (гл. XVII—XXIII). Третий цикл вновь
возвращает внимание к Левину и разделяется на два периода: поездка Левина к
Свияжскому (гл. XXV— XXVIII) и попытка Левина создать новую «науку
хо¬зяйства» (гл. ХХIХ-ХХХП).

Четвертая часть романа состоит из трех основных циклов: жизнь Карениных в
Петербурге (гл. I—V), встреча Левина и Кити в Москве в доме Облонских (гл.
VII—XVI); последний цикл, посвященный взаимоотно¬шениям Анны, Вронского
и Каренина, имеет два периода: счастье прощения» (гл. XVII—XIX) и
разрыв (гл. XX— XXIII).

В пятой части романа в центре внимания — судьбы Анны и Левина. Герои романа
достигают счастья и из¬бирают свой путь (отъезд Анны и Вронского в Италию,
женитьба Левина на Кити). Жизнь переменилась, хотя каждый из них остался самим
собой. «Совершился пол¬ный разрыв со всею прежнею жизнью, и начиналась
со¬вершенно другая, новая, совершенно неизвестная  жизнь, в
действительности же продолжалась старая» [14,7]. 

Сюжетно-тематический центр представляет собой об¬щую концепцию данного
сюжетного состояния. В каждой части романа есть повторяющиеся слова — образы
и по¬нятия,— представляющие собой ключ к идейному смыс¬лу
произведения. «Пучина» появляется во второй части романа как метафора
жизни, а потом проходит через множество понятийных и образных трансформаций. Слово
«путаница» было ключевым для первой части романа, «паутина
лжи» — для третьей, «таинственное общение» — для
четвертой, «избрание пути» — для пятой. Эти по¬вторяющиеся
слова указывают направление авторской мысли и  могут служить «нитью
Ариадны» в сложных переходах «широкого и свободного романа». 

Архитектура романа «Анна Каренина» отличается ес¬тественностью
расположения всех соединенных между собою конструктивных частей. Есть несомненный
смысл в том, что композицию романа «Анна Каренина» сравни-вали с
архитектурным строением. И. Е. Забелин, харак¬теризуя черты самобытности в
русском зодчество, писал о том, что издавна на Руси дома, дворцы и храмы
«устраи¬вались не по тому плану, который заранее придумывается и
чертится на бумаге, и по сооружении здания редко вполне отвечал всем настоящим
потребностям хозяина.

 Строились больше всего по плану самой жизни и  вольному начертанию
самого обихода строителей, хотя всякое отдельное строение всегда исполнялось по
чертежу. 

Эта характеристика, относящаяся к архитектуре, ука¬зывает на одну из глубоких
традиций, питавших русское искусство. От Пушкина до Толстого роман XIX в.
воз¬никал и развивался как «энциклопедия русской жизни». Свободное
движение сюжета вне стеснительных рамок условной фабулы определяло своеобразие
композиции: «линиями размещения построек своенравно управляла сама
жизнь».

А. Фет сравнивал Толстого с мастером, который до¬бивается
«художественной цельности» и «в простой сто¬лярной
работе»[5,81]. Толстой строил круги сюжетного дви¬жения и лабиринт
композиции, «сводил своды» романа с искусством великого зодчего.

Глава 2. Художественное своеобразие романа «Анна Каренина»

2.1. Сюжет и композиция романа

Драматически-напряженный стиль пушкинских пове¬стей с присущей им
стремительностью завязки, быстрым развитием сюжета, характеристикой героев
непосредст¬венно в действии особенно привлек Толстого в дни, когда он начал
работу над «живым, горячим» романом о совре¬менности. 

И все же объяснить своеобразное по стилю начало романа одним внешним пушкинским
влиянием нельзя. Стремительная завязка «Анны Карениной», ее
напряжен¬ное сюжетное развитие,— все это художественные сред¬ства,
неразрывно связанные с содержанием произведения. Средства эти помогли писателю
передать драматизм су¬деб героев.

Не только самое начало романа, но весь его стиль связан с живым и энергическим
творческим принципом, четко сформулированным Толстым — «введение в
дей¬ствие сразу».

Всех без исключения героев своего широкого много¬планового произведения
Толстой вводит без предвари¬тельных описаний и характеристик, в обстановке
острых жизненных ситуаций. Анну — в момент ее встречи с Вронским, Стиву
Облонского и Долли в ситуации, когда обоим кажется, что их семья рушится,
Константина Ле¬вина — в тот день, когда он пытается сделать
предло¬жение Кити. 

В «Анне Карениной» — романе, действие которого осо¬бенно
напряженно, писатель, вводя в повествование одного из героев (Анну, Левина,
Каренина, Облонского), концентрирует свое внимание именно на нем, посвящает подряд
несколько глав, многие страницы преимуществен¬ной характеристике этого героя.
Так, Облонскому посвя¬щены I—IV, Левину — V—VII, Анне
— XVIII—XXIII, Каренину — XXXI—XXXIII главы первой части
рома¬на. Причем каждая страница этих глав отличается изу¬мительной
емкостью характеристики героев.

Едва только Константин Левин успел переступить порог московского Присутствия, как
писатель уже по¬казал его в восприятии привратника, чиновника
При¬сутствия, Облонского,— потратив на все это лишь не¬сколько фраз.
Всего на нескольких первых страницах романа Толстой сумел показать взаимоотношения
Стивы Облонского с женой, детьми, слугами, просительницей, часовщиком. Уже на этих
первых страницах характер Стивы живо и многогранно раскрыт в множестве
типи¬ческих и в то же время неповторимо индивидуальных черт.

    Следуя в романе пушкинским традициям, Толстой замечательно
развивал, обогащал эти традиции. Великий художник-психолог нашел множество новых
своеобразных средств и приемов, позволяющих совместить подробный анализ
переживаний героя с пушкинским целеустремлен¬ным развитием повествования.

Как известно, «внутренние монологи», «психологи¬ческий
комментарий» — специфически толстовские ху¬дожественные приемы,
посредством которых писатель с особенной глубиной раскрывал внутренний мир героев.
Эти тонко-психологические приемы насыщены в «Анне Карениной» таким
напряженным драматическим содержа¬нием, что обычно не только не замедляют
темпа повест-вования, а усиливают его развитие. Примером этой свя¬зи между
тончайшим анализом чувств героев и остро¬драматическим развитием сюжета, могут
служить все «внутренние монологи» Анны Карениной.

Охваченная внезапной страстью, Анна пытается бежать от своей любви. Неожиданно,
раньше намеченного срока, она уезжает из Москвы домой в Петербург.

«Ну что же? Неужели между мной и этим офицером-мальчиком существуют и могут
существовать какие-нибудь другие отношения, кроме тех, что бывают с каждым
знакомым?» Она презрительно усмехнулась и опять взя¬лась за книгу, но
уже решительно не могла понимать того, что читала. Она провела разрезным ножом по
стеклу, потом приложила его гладкую и холодную поверхность к щеке и чуть вслух не
засмеялась от радости, вдруг беспричинно овладевшей ею. Она чувствовала, что нервы
ее, как струны, натягиваются все туже и туже на какие-то завинчивающиеся колышки.
Она чувствовала, что глаза  раскрываются больше и больше, что пальцы на руках
и ногах нервно движутся, что внутри что-то давит ды¬ханье и что все образы и
звуки в этом колеблющемся полумраке с необычайною яркостью поражают ее» [18,
107].

Внезапное чувство Анны развивается стремительно, на наших глазах, и читатель со
все возрастающим волне¬нием ждет, чем разрешится борьба в ее душе.

Внутренний монолог Анны в поезде психологически подготовил ее встречу с мужем, во
время которой ей впер¬вые бросились в глаза «хрящи ушей»
Каренина.

Приведем еще пример. Алексей Александрович, ко¬торый удостоверился в
неверности жены, мучительно размышляет над тем, что предпринять, как найти выход
из создавшегося положения. И здесь детальный психоло¬гический анализ и
мастерство живого сюжетного развития неразрывно связаны между собой. Читатель
пристально следит за течением мыслей Каренина не только потому, что Толстым тонко
анализируется психология чиновника-бюрократа, но и потому, что от решения, к
которому он придет, зависит дальнейшая судьба Анны.

Точно так же, вводя в диалоги между героями романа «психологический
комментарий», раскрывающий тайный смысл слов, мимолетных взглядов и жестов
героев, пи¬сатель, как правило, не только не замедлял повество¬вания, но
сообщал развитию конфликта особенную на¬пряженность.

В главе XXV седьмой части романа между Анной и Вронским вновь заходит тяжелый
раз¬говор о разводе. Именно благодаря психологическому комментарию, внесенному
Толстым в диалог между Анной и Вронским, стало особенно наглядно, как
стремительно, с каждой минутой назревает разрыв между героями. В
оконча¬тельной редакции этой сцены (19, 327) психологический комментарий еще
более выразителен и драматичен.

 В «Анне Карениной», ввиду большей драматической напряженности
всего произве¬дения, связь эта стала особенно тесной и непосредственной.

Стремясь к большему лаконизму повествования, Тол¬стой нередко от передачи
мыслей и чувств героев в их непосредственном течении переходит к авторскому, более
сгущенному и краткому их изображению. Вот, например, как рисует Толстой состояние
Кити в момент ее объясне¬ния с Левиным.

«Она тяжело дышала, не глядя на него. Она испыты¬вала восторг. Душа ее
была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его
произ¬ведет на нее такое сильное впечатление. Но это продол¬жалось только
одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла на Левина свои светлые,
правдивые глаза и, увидав его отчаянное лицо, поспешно ответила:

— Этого не может быть... простите меня» [18, 52].

Так на всем протяжении романа «Анна Каренина» психологический анализ,
всестороннее исследование ди¬алектики души Толстой постоянно совмещает с
живостью сюжетного развития. Прибегая к терминологии самого писателя, можно
сказать, что в «Анне Карениной» острый «интерес подробностей
чувств» постоянно сочетается с захватывающим «интересом развития
событий». В то же время нельзя но отметить, что сюжетная линия,
связан¬ная с жизнью и исканиями Левина, развивается менее стремительно: главы,
драматически напряженные, не-редко сменяются спокойными, с неторопливым,
медли¬тельным развитием повествования (сцены косьбы, охоты эпизоды счастливой
семейной жизни Левина в деревне).

А. С. Пушкин, рисуя многогранные характеры своих героев, использовал иногда прием
«перекрестных харак¬теристик» (например, в «Евгении
Онегине»).

В творчестве Л. Толстого эта пушкинская традиция получила широкое развитие.
Известно, что, показывая своих героев в оценке и восприятии различных
персо¬нажей, Толстой достигал особой правды, глубины и мно-гогранности
изображения. В «Анне Карениной» прием «перекрестных
характеристик» постоянно помогал ху¬дожнику, кроме того, создавать
ситуации, полные остро¬го драматизма. Вначале Толстой описывал, например,
поведение Анны и Вронского на московском балу в ос¬новном от своего лица . В
окончательной редакции мы увидели героев сквозь призму восприятия влюбленного
Вронского, похолодевшей от ужаса Кити.

Изображение напряженной атмосферы скачек также связано с использованием Толстым
этого приема. Опас¬ную скачку Вронского художник рисует не только от своего
лица, но и сквозь призму восприятия взволно¬ванной,
«компрометирующей» себя Анны.

За поведением Анны на скачках, в свою очередь, на¬пряженно следит внешне
спокойный Каренин. «Он опять вглядывался в это лицо, стараясь не читать
того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем
то, чего он не хотел знать» [18, 221].

Внимание Анны сосредоточено на Вронском, тем не менее, она невольно задерживает
внимание на каждом слове, жесте своего мужа. Измученная лицемерием Ка¬ренина,
Анна улавливает черты лакейства и карьеризма в его поведении. Присоединив к
авторской характеристике Каренина оценку его Анной, Толстой усилил как
дра¬матизм, так и обличительное звучание эпизода.

Таким образом, в «Анне Карениной» своеобразно толстовские, тонко
психологические приемы проникно¬вения в характеры (внутренний монолог, прием
взаим¬ных оценок) служат вместе с тем средством напряжен¬ного
«живого и горячего» развития действия.

Подвижные «текучие» портреты героев Толстого во многом противоположны
пушкинским. Однако за этой противоположностью и здесь обнаруживаются
некото¬рые общие черты. В свое время Пушкин, оттачивая свой
реалистически-достоверный, живой стиль повествова¬ния, иронизировал над
пространными и статичными опи¬саниями современных ему беллетристов.

 Портреты своих героев Пушкин, как правило, рисо¬вал в действии, в связи
с развитием конфликта, раскры¬вая чувства героев посредством изображения их
поз, жестов, мимики.

Все приведенные характеристики поведения и внеш¬ности персонажей лишены
статичности, описательности, не замедляют действия, а способствуют развитию
конф¬ликта, непосредственно связаны с ним. Подобные живые, динамичные портреты
занимают в прозе Пушкина го¬раздо большее место и играют большую роль, чем
не¬сколько обобщенно-описательных характеристик[7,49] .

Толстой был гениальным новатором в создании порт¬ретных характеристик.
Портреты и его произведениях, в отличие от скупых и лаконичных пушкинских, текучи,
отражают сложнейшую «диалектику» чувств героев. В то же время именно в
творчестве Толстого получили высшее развитие пушкинские принципы — драматизм
и дина¬мичность в обрисовке облика персонажей, пушкинская традиция —
рисовать героев в живых сценах, без по¬мощи прямых характеристик и статичных
описаний. Толстой, так же как в свое время Пушкин, резко осу¬дил
«ставшую невозможной манеру описаний, логично расположенных: сначала
описания действующих лиц, даже их биографии, потом описание местности и среды, а
потом уже начинается действие. И странное дело,— все эти описания, иногда на
десятках страниц, меньше знакомят читателя с лицами, чем небрежно брошенная
художественная черта во время уже начатого действия между вовсе неописанными
лицами» [8, 312].

Искусство текучего динамичного портрета позволило Толстому особенно тесно связать
характеристики героев с действием, с драматическим развитием конфликта. В
«Анне Карениной» такая связь особенно органична.

И в этом отношении Толстому-портретисту Пушкин более близок, чем такие художники,
как Тургенев, Гон¬чаров, Герцен, в произведениях которых прямые
харак¬теристики персонажей не всегда слиты с действием.

Глубоки и многообразны связи стиля Толстого со стилем Пушкина. 

История создания «Анны Каре¬ниной» свидетельствует о том, что не
только в годы своей литературной юности, но и в период наивысшего твор¬ческого
расцвета Толстой плодотворно черпал из источ¬ника национальных литературных
традиции, развивал и обогащал эти традиции. Мы пытались показать, как в 70-е годы,
в переломный период творчества Толстого, опыт Пушкина содействовал эволюции
художественного метода писателя. Толстой опирался на традиции
Пуш¬кина-прозаика, идя по пути создания своего нового сти¬ля, для которого
характерно, в частности, сочетание глубокого психологизма с
драматически-целеустремлен¬ным развитием действия.

Знаменательно, что в 1897 г., говоря о народной ли¬тературе будущего, Толстой
утверждал «все те же три пушкинские принципа: «ясность, простоту и
краткость»[1,72], как важнейшие принципы, на которых должна быть основана
эта литература.



2.3. Своеобразие жанра

Своеобразие жанра «Анны Карениной» состоит в том, что в романе
этом объединены черты, свойственные нескольким видам романного творчества. Он
заключает в себе прежде всего особенности, характеризующие семейный роман. История
не¬скольких семей, семейные отношения и конфликты выдвинуты здесь на первый
план. Не случайно Толстой подчеркивал, что при создании «Анны
Карениной» им владела мысль семейная, в то время как, работая над
«Войной и миром», он хотел во¬плотить мысль народную. Но вместе с
тем «Анна Каренина» — это не только семейный роман, но и роман
социальный, психо-логический, произведение, в котором история семейных
отно¬шений тесно соединяется с изображением сложных обществен¬ных
процессов, а обрисовка судеб героев неотделима от глубокого раскрытия их
внутреннего мира. Показывая движе¬ние времени, характеризуя становление нового
социального порядка, образ жизни и психологию различных слоев общества, Толстой
придавал своему роману черты эпопеи.

Воплощение семейной мысли, социально-психологическое повествование, черты эпопеи
— это не отдельные «слои» в ро¬мане, а те начала, которые
предстают в своем органическом синтезе. И так же как социальное постоянно
проникает в обрисовку личных, семейных отношений, так изображение индивидуальных
стремлений героев, их психологии во многом обусловливает эпопейные черты романа.
Сила созданных в нем характеров определена яркостью воплощения в них своего,
личного и одновременно выразительностью раскрытия тех социальных связей и
отношений, в которых они существуют.

Блистательное мастерство Толстого в «Анне Карениной» вызвало
восторженную оценку выдающихся современников писателя. «Граф Лев Толстой,
— писал В. Стасов, - поднялся до такой высокой ноты, какой еще никогда но
брала русская литература. Даже у самих Пушкина и Гоголя любовь и страсть не были
выражены с такой глубиною и поразительною прав¬дой, как теперь у
Толстого». В. Стасов отмечал, что писатель умеет «чудною скульпторскою
рукою вылепить такие типы и сцены, которых до него никто не знал в целой нашей
литературе... «Анна Каренина» останется светлой, громадной звездой
навеки веков!»[6,142]. Не менее высоко оценивал  «Каренину»
и Достоевский, рассматривавший роман со своих идейных и творческих позиций. Он
писал: «Анна Каренина» есть совершенство как художественное
произведе¬ние ... и такое, с которым ничто подобное из европейских
ли¬тератур в настоящую эпоху не может сравниться»[7,91].

Роман был создан как бы па рубеже двух эпох в жизни и творчестве Толстого. Еще до
завершения «Анны Карениной» писателя увлекают новые социальные и
религиозные искания. Известное отражение они получили в нравственной философии
Константина Левина. Однако вся сложность проблем, занимав¬ших писателя в новую
эпоху, вся сложность его идейного и жизненного пути широко отражены в
публицистических и ху¬дожественных произведениях писателя восьмидесятых
— девя¬тисотых годов.

 

 

 

 

 

 

 



                                         
Заключение

Толстой называл «Анну Каренину»  «романом широким,
свободным».В основе этого определения – пушкинский термин
«свободный роман». В « Анне Каренине» нет лирических,
философских или публицистических отступлений. Но между романом Пушкина и романом
Толстого есть несомненная связь, которая проявляется в жанре, в сюжете и в
композиции. Не фабульная завершенность положений, а «творческая
концепция» определяет в «Анне Каре-ниной» выбор материала и
открывает простор для развития сю¬жетных линий.

Жанр свободного романа возникал и развивался на основе преодоления литературных
схем и условностей. На фабульной за¬вершенности положений строился сюжет в
традиционном семей¬ном романе, например, у Диккенса. Именно от этой традиции и
отказался Толстой, хотя очень любил Диккенса как писателя. «Мне невольно
представлялось,—пишет Толстой,—что смерть од¬ного лица только
возбуждала интерес к другим лицам и брак представлялся большей частью завязкой, а
не развязкой интереса» [13.55].

Новаторство Толстого воспринималось как отклонение от нор¬мы. Оно и было
таким по существу, но служило не разрушению жанра, а расширению его законов.
Бальзак в «Письмах о лите¬ратуре» очень точно определил
характерные особенности тради¬ционного романа: «Как бы ни было велико
количество аксессуа¬ров и множество образов, современный романист должен, как
Вальтер Скотт, Гомер этого жанра, сгруппировать их согласно их значению, подчинить
их солнцу своей системы—интриге или герою — и вести их, как сверкающее
созвездие, в определенном порядке»27. Но в «Анне Карениной», так
же как в «Войне и ми¬ре», Толстой не мог положить своим героям
«известные границы». И его роман продолжался после женитьбы Левина и
даже после гибели Анны. Солнцем толстовской романической системы явля-ется, таким
образом, не герой или интрига, а «мысль народная» или «мысль
семейная», которая и ведет множество его образов, «как сверкающее
созвездие, в определенном порядке».

В 1878 году в журнале М. М. Стасюлевича «Вестник Европы» была
напечатана статья «Каренина и Левин». Автором этой ста¬тьи был А.
В. Станкевич, брат известного философа и поэта Н. В. Станкевича. Он доказывал, что
Толстой написал вместо од¬ного—два романа. Как «человек сороковых
годов», Станкевич откровенно придерживался старозаветных понятий о
«правиль¬ном» жанре. Он иронически называл «Анну
Каренину» романом «романом широкого дыхания», сравнивая его со
средневековыми многотомными повествованиями, которые не¬когда находили
«многочисленных и благодарных читателей». С тех пор философский и
литературный вкус «очистился» настолько, что были созданы
«непререкаемые нормы», нарушение которых не проходит даром для
писателя.