Даниил Да
Восковое лицо
----------------------------------------------------------------------------
С Copyright Даниил Да, 1992-1998
Date: 7 Feb 2000
mail: [email protected]
----------------------------------------------------------------------------
x x x
Покидая свет, замечаешь снег
Замечаешь, что всш неважно, где
Обиталось и ощущалось мне
Как обычно: вред обращая в смех
На шипящих я уезжаю. Слух
Ловит шелест змей, клея и бумаг,
Крестовин, тряпья. Проникая в круг
Видишь свет как свет, а не просто знак.
Смотришь - в стороне, на траве полей
Там где луч лежал, пробегаешь ты
За тобой как след серебрится клей
Склеив лепестки, бабочек, цветы
Поглотив траву и слепив листы
Льштся за тобой клей желанья, но
Слишком медленно двигаешься ты
И заносит снег всш быстрей окно.
Ты уже дитя и лежишь как хлеб,
А потом тебя ветошью морщин
Накрывает сон. Бугорками век
Из-под снега сферы видны вершин
На секунду лишь; и стеклянный лист
Превратился в белый слепой квадрат
Отсекая верх, стороны и низ
Памяти. Впершд, в сторону, назад
Потеряло смысл двигаться. куда.
Слушай и молчи. Пусть текут снега
Клей, трава и звук, память и вода,
След, вершины гор, бабочки, луга.
7.02.96, пос. Октябрьский
x x x
Богемой, я вкушал рассыпчатый гашиш,
Пил красное вино из шмкости литровой,
Гулял по лабиринтам скользких крыш,
Считая лишь себя всего первоосновой.
Теперь я сплю один в глумленьи дневников,
Иль перечитываю сумрачные вирши,
На лебединый нос смотрю из-под очков,
Стараясь жить всш медленней и тише.
Уже не будит кровь звон рыболовных шпал,
И медное кольцо отстрижено от уха.
Мир рассыпавшийся нежданно слитным стал,
Как в подтвержденье измененья духа.
Бывало, купишь мокрых папирос,
Но нет желания играть с послушным дымом,
Сплетшшь венок из деревянных роз,
Но он с волос горячих съедет мимо.
И только что-то вертится в глазах,
Не то пятак, не то лучистый посох,
Пески в упрямо сорванных горах,
Шары горящие на солнечных покосах,
Упрямой стали свет, щербатый круг,
Где в треугольник вписаны две свечки,
И, вторя замешательству подруг,
В углу летают рыжие колечки.
А наконечник вдумчивого лба
Венчает шапка или венчик пыли.
Размякшая и тшплая судьба,
Зачем тебя мне звуки подарили? -
Ругался я, и смирно вопрошал
У букв бумажных верного совета,
А вечная подвижная душа
Стремилась в области изменчивого света.
23.5.94
ВОСКОВОЕ ЛИЦО
Восковое лицо покрывается льдом,
Белых гор ручейки окружают его,
Муравьи и жуки поселились на ншм,
И картина плывшт среди красных снегов.
Восковое лицо, кто тебя потерял?
Кто тебя наколол на еловый сучок?
Кто в бумажную заводь как утка нырял,
И попался на взгляда железный крючок?
Мы встречались с тобой, или чудится мне,
Что венчались под медной горячей горой.
Твои губы текли и струились в огне,
А морщины сгибались тугой тетивой.
После жили мы вместе, и на ночь, порой,
Я тебя запирал в герметический шкаф
От прожорливых бабочек, моли сырой,
Землероек и взглядов искусственных трав.
Ты мне пело скрипуче, а я набивал
В свою трубку табак, как седой капитан,
И в тебя как иголки я пальцы втыкал,
И ложились с тобой мы на ветхий диван.
Как тебя я любил, восковое лицо!
Как дышал на тебя и собой согревал,
Прижимаясь поближе слепым близнецом
Под покровом промозглых и злых одеял.
Мы гуляли в лесу, и случайный обрыв
Нас притягивал краской цветущего дна.
Ты на руки просилось и, слыша призыв,
Я тебя поднимал. И всходила луна.
Восковое лицо, я тебя потерял,
Ты уплыло по талой весенней воде.
Я над берегом долго и глупо стоял,
И искал под ногами, в зелшной слюде
Отраженье свош. Что найти мне пришлось?
Рассмеялась кукушка и мрачен был смех.
Подо мной копошилось, ругалось, рвалось
Восковое лицо, выливаясь на снег,
Покрываясь не льном, но чешуйчатым льдом,
Извиваясь как рыба на сковороде,
Убегало, спешило и пело притом,
И ужом пробиралось к весшлой воде.
На картине круги, и снега, и поля,
И медальный овал на песке у реки,
Догорающий камень, клочки февраля
И струящийся воск из-под жшлтой руки.
16.3.94
x x x
Центр мира давно погорел как Москва,
Как Москва, погорел как Москва.
Я средь пепла остаться хотел как листва,
На пожарище мокром листва.
Люди чшрные встали в углах нежилых
Как гробы, средь углов нежилых.
Голоса кувыркаются в стенах пустых,
Ещш слышатся в стенах пустых.
Расплетается узел посредством огня,
Не живущего в пепле огня.
Не минует пожар и коня и меня,
Не минует пожарник меня.
Ты найди, мой пожарник, меня в темноте,
В непролазной густой темноте.
Обещай мне мороз и пустую постель,
Обещай мне пустую постель.
Обещай мне, пожарник, рождественский лшд,
Обещай мне рождественский лшд.
Он излечит, исцелит, меня он спасшт,
Брата лшд своего не убьшт.
Как животное древнее чуждых времшн,
Как животное прошлых времшн
Буду я этим льдом погребшн, погребшн.
Буду пористым льдом погребшн.
10.12.92
x x x
Бесноватое детство в коробке вращалось белшсым дымком
Расцветало по небу малиновым алым цветком
Шестигранная юность мудрила и морщила лоб
Отрицая разумность треща сухожильями строп
Маслянистая зрелость давила на честность и ум
Неспокойная ясность стерпелась и слиплась в обыденный шум
Просветлшнная старость дрожала стонала и жгла
Темнотой предстоящей что чшрная душная мгла
Небеса обещая шипя и шатаясь от сна
Облака пустота одиночество небо весна
Пустота безъязыкая цепко держала. Душа
В синеве растворялась как сахар - с достоинством и не спеша
Словно спящий герой исчезая в реальности сна
Забывая узоры на водной лазури окна
Забывая шнурки что вязать не умел никогда
Золотые деньки деньги больше чем круг пятака
Ломоту и всезнайство весшлую трезвость и жар
Голубые вагоны составов тревогу вселенский пожар
Забывая тебя и себя и еш и меня
Оставляя лишь привкус дрожащего медного дня
Ощущение трепета ветер кузнечики вдох теплота
Золотая полынь отражения вечер ступени моста
Простота теснота ломота темнота теплота
Красота высота одиночество и пустота
28.11.93
НА УТРАТУ И ГИБЕЛЬ БЕСТЕЛЕСНОГО ИДЕАЛА (1)
На картонном пространстве лица твоего - пастила
Пластилиновый лоб детской куклы покроет плюющим огншм.
Проливает узоры чело, и глядят из сырого стекла
Позвонки пыльной рыбы, жующей коренья под пншм.
Там кукушкою скорченной ноздри темнеют, и нос
Тлелой мякотью вывернут, вылеплен из кожуры
Жшлтых яблок, пластмассовых склеенных роз,
Из бумажных букетов, мышиной душистой травы.
Треугольник волос - бравый атавистический знак
Воскового сословия, ангела, мха в колыбели, добра.
Рама глаза манерна, намеренно выверен зрак,
И ресницы - суть пальцы, струенье ветвей из костра.
Переспелая смоква вкушает шуршащий шнурок,
И дракон шепелявый щебечет за чшрною мшистой щекой.
Подбородка не вывернет, не убежит из-под ног
Исходящий от ссохшейся кожицы замшевый зной.
А на пальцах - анапест, синицы, морские ежи
Серебрятся рогатками, шеями мех стерегут,
Говорят - сбереги, если надо - продай, заложи,
И забудь до скончания вязких развязных минут.
Путеводна печаль - на ладони иглу не ищи,
Закатай бледный компас под холм запасных рукавов,
Осторожно срезая на темени слепка хвощи
И размеренно слушая смерть ледяных голосов.
Что они говорят? Говорят, что опишут тебя
Как бесценное мясо, как тело коровы святой,
Поедая которое от наслажденья хрипят
И ломают амуров фарфоровых над головой.
О, тебя разрисуют узорами острых ключей
Как шкатулку с зерном, как конверта картонный фасад.
Пусть отыщет средь россыпей опись любитель, хитрец, книгочей,
И положит, краснея, сию же минуту назад,
Ибо ест пустота как шагреневый пряник бумагу,
И под аркой пчелиное лепит собранье гнездо
Шумно так, что прохожий сбивается с шагу,
И ладони отводит в карманов сырое тепло.
4.6.93, СПб
НА УТРАТУ И ГИБЕЛЬ БЕСТЕЛЕСНОГО ИДЕАЛА (2)
Как счастлив я, что избежал определений
Тогда, когда мы были вместе, милый друг.
Теперь я вижу: небеса и тени
В лице твошм сплетались в чшрный круг.
Там были жилы трав, сугробы глаз зелшных,
Укусы листьев, голоса цветов,
Вороньих лап следы и миллионы
Медвежьих ягод в саже рудников.
Табачный дым в столбы скрутил волокна,
В два платиновых стержня над водой.
Лежали на снегу как полосы и окна
Пространства лба, укрытого зимой.
Мох яблочной щеки сгорал в руках бездымно,
Бездумно, как исчерченные дни
И скобы рта, и возглас неизбывный,
И лепестки ресниц, и чешуи огни.
Как прав был я, что избежал определений
Твоих благоухающих глубин,
Седин, извилин, недр и наслоений.
И настроений кропотливый тмин,
И бисер мыслей, и пшено уныний,
Горбатых перьев швы и поры сна,
И норы букв, срастающихся в имя,
Как корни флоксов на горбу окна.
Твои высоты в пепле извержений,
И шеи рубикон, где перлов карамель
Избавила меня от тяжести сомнений,
Направив взгляд дробящийся на цель.
Теперь там корень бед и раздраженья хвоя,
Венозный лес заноз, как иглы для страниц -
Парадоксально чист, бескраен и бескровен,
Подобно снулым рыбам, павшим ниц.
Теперь там пустота и порванный экватор,
И выжженный квадрат, и чернота
Летающая молью бесноватой
На кончике священного шеста.
16.12.93, Сочи
МЕДНЫЙ ВАЛИК
На мои возражения день отвечает бесчестием лунного света
Выгорают картины румынских враждебных кровавых романов
Загибается угол страницы - плохая примета
Медный валик царапает петли пружины в пучине дивана
На коленях стоят упокойные злые костюмы
Хмуро мелочь в карманах катая отвечают чужими духами
Фотографии падают навзничь - зачем мы? к чему мы?
И тетрадь оставляя пятно на паркете порастает лишайником, мхами
А пространства - куда не заглянешь - утонешь. Тогда не повесят.
Бессюжетность прожитых рассказов свош наверстает под краном
и в лопнувшей кафельной ванне
Напитает сырая вода твош тело как молочные сладкие смеси
Медный валик ворочаться будет в промокшей утробе дивана.
30.11.92
ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ С. КРАСОВИЦКОГО
Окна восковое личико
Раскачивалось во сне
И два деревянных куличика
Зимою росли на окне
Раскачивались наличники
На ледяном окне
Луны восковое личико
Жило на чшрной сосне
С испугу в сугробы ввинченной
В мошм безымянном сне
Зимы ледяное личико
Пело замшрзшей весне
Про птенчиков, пеночек, птичек
Уснувших в стеклянном сне
Про два безымянных куличика
Росших в пустом окне
Изменчиво, невосприимчиво
Сугробы росли на дне
Твоего воскового личика
Сидящего на сосне
2.7.94, Москва
x x x
Куда исчезают бабочки,
Когда мы выключаем лампу?
По мосту двигались люди
И золотые гудящие горы
Взрывались у них в переносицах.
Осколки щебня пробивали автобусы,
Застревали в только что испечшнном мякише,
Проходили сквозь широкие листья азиатских елей.
На всякий терроризм довольно простоты
И плосколицые марципановые звшзды
Поворачиваются так же безучастно
Обозначая не то дурную погоду,
Не то цепь мировых изменений
В моей сумасшедшей жизни:
В одной из комнат трофейной беспорядочной квартиры
Сорвалось со стены ржавое детское колесо
Из ночного горшка вышел в потолок
Столбик мутного пара
Яркий игрушечный гриб
Пошшл к дверям
В тонком луче лунного света
Куда исчезают бабочки,
Когда мы прячемся в одеяла
Как в мохнатые меховые норки?
В материнских сумках
Важно умирали ключи
А из пудрениц лез белый воздушный мох
Золотой крест на груди грешницы
Тополиный пух детских вытянутых снов
В кармане отца
Табак воюет с каменным носовым платком
Удавленная пуговица
Смотрит пустыми глазами на пол
И рыжие счастливые тараканы
Бегут от взгляда прочь
Мышь учит азбуку
Прогрызая склеенный букварь насквозь
Куда исчезают ночные бабочки
Когда лопается толстое стекло стакана
И горячая говорящая вода
Хлещет в подставленные стены
Выросших преграждающих ладоней?
Усатый дедушка с портрета
Очищает стеклянный сюртучок
Слабыми пальцами
Ибо травы высохли и завяли
И в глубине каждого цветка
Поселился пыльный шум пустоты
Ордена трескаются вдоль
Словно новогодние грецкие орехи
Медали наполняются горьким шоколадом
Планки истекают заслуженным мшдом
Я закрыл руками глаза
Загадочные ночные бабочки
Затопили сны и перелески
И я снова бежал
По огромной
Концетрически сужающейся поляне
К звшздной яме
Наполненного гулом колодца
Так и не получив ответа
На вопрос заданный случайно
27-29.6.94, Москва
ПЕТЕРБУРЖСКИЕ ЯВКИ
И.О.
Петербуржские явки провалены.
На захваченной площади спит абрикосовый дым.
Рыбаки на гравюре печальны и неузнаваемы,
Номера и ключи переходят по праву к другим.
Нас уволили; мы превратились в проталины,
Нас теперь не найти и при свете дневных фонарей.
Инструменты расстроены. Явки безбожно провалены,
Именами пугают особо шалящих детей.
Отсыревшие комнаты. Вещи дорожные свалены.
Как ненужные куклы мы спим в ожиданьи гостей.
Документы просрочены. Медные кольца распаяны.
Во дворе жгут костры из просушенных водорослей.
Кто из нас провокатор? Улыбчивы, не опечалены,
Мы ложимся на дно, опасаясь любых новостей.
Заговорщики выданы. Пытки водой нескончаемы.
Казнены на плацу все герои дрянных повестей.
О тебе пусть напомнят приливы глухого отчаянья,
Переломленный камень и переложение сна.
Капитаны пьяны; юнги глиняным хлебом отравлены,
Остальная команда спит в жшлтых кричащих домах.
Петербуржские явки. Последние снимки проявлены.
На захваченной площади спит абрикосовый дым.
Шторы плотно задшрнуты. Наши слова обезглавлены.
Номера и ключи переходят по праву к другим.
10.3.94
x x x
День пропитан мшдом как китайский пекинес
Люди на прошпектах вырастают до небес
Говорит слепящая жшлтая стена
И фиалки чшрные лезут из окна
В море опускаются холод и мороз
Женщина у пристани чистит абрикос
Папиросный дым летит невесом и бел
Насекомый жук на яркий галстук сел
Башня путеводная светит сквозь туман
На плече фотографа дремлет обезьян
Лаковые косточки щшлкая во сне
Проходя по досточке, катаясь на струне
Тарахтит моторная лодка на волне
Что же так спокойно мне, так уютно мне?
Господину сытому и важному притом
Спящему, убитому золотушным сном
Или напроказничал, а теперь смеюсь
Не вовремя пожадничал и оставил грусть
Сладкую как облако, медовый пекинес
Сахарное яблоко, карамельный лес,
Грусть необъяснимую, светлую как даль
Слепую, боязливую, дремотную печаль.
23.2.94
ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН
В каналах Царского села
Вода не отражала лиц.
Рябая водоросль плыла
В кругу велосипедных спиц,
Матрос бежал из парка вон
И стая нимф гнала его.
В ушах стоял вечерний звон,
И всш. И больше ничего.
Сон не искал меня, а я
Бежал утоптанных полян.
Как юноша взахлшб стрелял
По джунглям жшлтых обезьян,
И ншс взлелеянный сапфир
К губам, как драгоценный дар,
И, круг волшебный очертив,
Скитался в прожитых годах.
В зелшной топке ледников
Я размораживал огонь,
От недостатка лучших слов
Кусая круглую ладонь,
Стремясь не то, чтоб умереть,
Но завершить бескровный цикл.
Морозным пламенем сгореть
В прекрасно-невозможный миг.
Так размышлял я над водой
Канала Царского села.
Перевернувшись головой
Вниз жаба дохлая плыла,
И день стекал веретеном,
Искусно вызывая сон.
С горбатым небом заодно
По травам полз вечерний звон.
27.1.94
ОПИСАНИЕ ЖЕЛАЕМОГО СНА
Я не могу уснуть, не написав
Про жирный запах перьев музы жаркой,
Блуждающей по стеблям белых трав
За спинами уродцев в жалком парке.
Мне сон дневной сулит смягченье бед
И рифмы безопасные, простые,
Как тшплый шшпот, старческий совет,
Слова тишайшие и паузы немые.
- Иди за мной - отшельник говорит,
И рыб ряды сечшт пустой рукою, -
- Когда вода тебе ресницы опалит,
Огонь остудит жар и мысли успокоит.
Я рад тебе, глухой и светлый сон,
Ты - мшд и молоко, а я ангиной болен,
Уныл, уютен, скверно заземлшн,
И, в общем-то, уже совсем спокоен.
Я буду спать как камень, как вода,
Как отражение в зеркальной цитадели.
Не собираясь в путь неведомо куда,
Не поражая убегающие цели.
Как лестница, как выдох, как герой,
Попавший в суггестивные сугробы,
И замерзающий истошною порой
Младенцем в теплоте сырой утробы.
17.11.93
x x x
Узкий ум, перепелиный нос,
Пепел, пчшлы, папоротник, ворс,
Шарики смородины, скворцы,
Цирковые бородатые борцы,
Музыкальный слух, чертополох,
Бани, глины, чищеный горох,
Булочные, войлок, лебеда,
Опрокинутые навзничь города,
Бег зрачка, медведи, чернозшм,
Лебеди, невзрачный водошм,
Крестики сирени, парашют,
Сжавшийся в кольцо змеиный жгут,
Шелест мысли, взрывы, тишина,
Профили деревьев у окна,
Оседающая пыль, веретено.
Всш равно, приятель, всш равно
Будет петь испорченный кальян,
Будет пролезать в глаза изъян -
Комната, свернувшаяся в ком,
Сумасшедший и спокойный зримый дом,
Вещь, таящаяся в ящичке стола,
Замирающий на цыпочках чулан,
Приоткрывший скприпнувшую дверь,
Друг сомнений, пресловутый червь,
Выгрызающий ущербинку в груди.
Что же, друг, попробуй, проследи,
Так глубок ли этот чшрный ход?
Цыкнула игла. Рука идшт,
Но ответ меняет на вопрос:
Узкий ум, перепелиный нос,
Голубая кровь, пчелиный лоб,
Прелый вкус, ногтей сухих стекло,
Бег зрачка, бровей дремучий лес,
Сахарная кость, противовес,
Разделшнных полушарий головных.
Одеяло, утро, звуки, сны.
9.8.94, пос. Октябрьский
x x x
Все царства мира ты не переспоришь,
И мер расчштных силу не изменишь,
В цветастых прилагательных утонешь,
Глаголов вязких тьмы не одолеешь.
Но радуйся, изменчивое чадо,
Живым предметам и теням раскосым,
Люби животных в ямах зоосадов,
Лови по снам горящие колшса.
Следи как выпрямляется растенье,
И держит воск сведшнные ладони,
И продолжает долгое паденье
Мохнатый геликоптер посторонний.
Смотри на небо, сложенное втрое,
И как Земля меняет форму шара.
Как снег над головою купол строит
Из ваты, блшсток, кухонного пара.
Как плавится отпущенное время,
И гипсовые спят в песке фигурки
В обнимку с нами, а быть может с теми,
Кто тоже пил волшебные микстурки.
И рябь идшт по лицам как по водам,
И улыбаются изменчивые дали,
И пьяная весенняя природа
Кричит назойливо из войлока и стали.
Всш так спокойно. Отчего ж ты споришь?
Ты ведь как надо не умеешь спорить.
Задумчивых скворешен не построишь,
Рокочущее не заглушишь море.
Чего же боле, друг, чего же боле?
Ну что ты ищешь там, где будет проще -
Густые буковки засушенных магнолий
И муравьиные сверкающие рощи,
Осколочные горы, минареты,
Секвойи, померанцевые мази,
Бесплатные неверные советы,
Случайные намеренные связи.
1.4.94
ЗИМНИЕ ЛАМЕНТАЦИИ
Шаловливые подростки читали на остановках зелшные томики Генриха Гейне;
Влюблшнные в собственные отражения декламировали нараспев перед зеркалами и
суконными витринами визгливые ламентации; как
слеза с сыра, скатывалось с фанерного горизонта маленькое ворсяное солнце.
А я был болен жалостью и дрожью, а я боялся просить сигареты у скаредных
прохожих, а улицы мне казались такими же безобразно будничными, как и мои
последние опусы.
В шоколадных плитах изюм боролся с жареным арахисом, халаты рыжебородых
продавцов-сардов пахли стерильным зимним воздухом, жиром, печенью,
трубчатой жшлтой костью, азиатским развратом. Я всматривался как
зачарованный в еловые чащи их новогодних бород.
И надвигался праздник, и отростки сиреневых осминогов свисали с торговых
лотков,и дети бесновались под ногами, как белшсый дымок из раздавленного
сухого гриба.
Праздника ждали с усмешкой и приговорами, капитаны плавающих церквей и
электрических соборов посылали через экраны воздушные поцелуи родным и
близким.
Морской воздух ассоциировался с болезнью. Курортные проплешины городов
исчезали под лавиной грубо раскрашенных гирлянд и китайского дешшвого
серпантина. Страховые агенты спешили - ведь так много самоубийств случалось
в эти яркие зимние дни.
Большой популярностью пользовались кубики сухого льда, мгновенно исчезающие
и оставляющие после себя разряжшнный воздух, суету и гладко обструганные
еловые щепочки. Эпилептикам продавали джаз на прозрачных рыбьих костях.
А волосы мои, водоросли и ногти были почти незаметны под коркой
естественного целлофана; а мои птицы расклшвывали алмазные кукиши, стремясь
добраться до зшрен; а мои чшрные лакированные жуки пугали в ванных комнатах
расчшсывающихся после купания дам.
Никто не верил в конец света, мысли о будущем укладывались в сезонную
спячку, и двери глубоких и тшмных квартир не желали открываться;
стеклярусная крошка шла по пятам.
- Откройте глаза - взывали к прохожим неприлично накрашенные клоуны,
похожие на ожившие восковые наросты. В горячей водопроводной жидкости
появился бульонный вирус, и вода капала еле-еле. Трубы лопались,
закупоренные жшлтыми жировыми пробками.
Откуда-то наползали волны виноградных улиток и новостройки были практически
спрятаны под глазированной шевелящейся коркой.
Поговаривали, что от простуды помогает насыщенный хлорный раствор, но дети,
отчего-то, упорно отказывались его пить, несмотря на подарки, настойчивые
просьбы родителей и советы улыбчивых заокеанских врачей.
А в башне собственного разума, Аполлон Безобразов продолжал исписывать
страницу за страницей. Воздух был полон радостью и ложью.
21.11.93
УТОНУВШИЕ ЛИЦА
Истекал отражением вьющийся лентой ручей,
Зажимая руками глаза, проплывало пустое лицо,
Сикоморы, построясь в ряды, выпускали синиц из ветвей,
Углублшнные камни меня окружали кольцом.
Я кричал оттого, что не видел отставших людей,
И фонтаны воды исторгал мой утопленный лик,
И казалось, что камни, точнее - один из камней
Обернуться пытается на человеческий крик.
Только впущены корни в отверстия полой земли,
И лицо уплывает всш дальше, а на глубине
Столько ярких светящихся лиц хоровод завели,
Что становится страшно за те отражения мне.
Так тревожно и пусто стоять на одном берегу,
Если берег другой - откровенное синее дно,
Что уйти я хочу, но увы, без лица не могу,
И как в чашу - смотрю в ледяное пустое окно.
Там созвездие рыб расплетается в солнечный крест,
И летит колесо, и уснувшая дева плывшт.
Листья ржавые, рыжие из многочисленных мест
Лента узкая быстрая к водовороту несшт.
Словно палые листья вращаются лица смеясь.
От ручья льштся холод и запах прибрежной травы.
Звшзды скользкие втиснуты в сочную чшрную грязь,
И залил млечный путь на полях путеводные рвы.
Утонувшие пятна всплывают, и в небе клубящемся мне
Как зеркальные призраки - те же улыбки видны,
Что средь рыб находились, лежали камнями на дне,
Оставаясь небесным законам чудесно верны.
Над хозяином спящим, закрыв облаками глаза,
Пребывают всю ночь, пропуская рассеянный свет.
- Утонувшие лица, я с вами - над берегом кто-то сказал,
И пошшл, каблуки погружая в свой собственный утренний след.
1.6.93, СПб
СТАРЦЫ СО ЗМЕЯМИ
Крылатых змей ласкали старцы на иконе,
В купальнях мраморных струился женский мох,
Баранов резали мужи на лунном склоне.
Мир делал вдох.
Тепличных юношей висели в петлях гроздья,
Бессмыслицы нам преподав урок.
Сгибал огонь высокие колосья,
Означив срок.
Ловил острогой рыб скопец на междуречье,
Вода вилась и пенилась у ног.
Искус остаться между временем и речью
Я превозмог.
Гравюру наблюдая в пыльном зале,
Забыв о ней, ступивши за порог,
Я смысл тшмный отгадал едва-ли...
Какой здесь прок?
Так всш разглашено и безнадшжно,
Уныло ясно всш и сон жесток.
Но, если пробовал сказать, то осторожно
Я брал листок,
Выискивая вместо имени сюжеты
И вензельные формы редких строк.
Вопроса не задав, я получал ответы
И был убог.
А старцы на картине бесновались,
Крылатый змей от ласк тщедушных взмок,
Горящие дома за спинами метались,
И сипло дули в рог.
16.11.93
x x x
Гони коней, осенний каннибал
Асфальтовое мясо истерзав
Ступншй двуперстной
Небо взяв в кулак
Распугивая стаю звшзд-собак
Глумись над статуями рыжею листвой
Щербатым ртом вкушай бесшумный зной
Освобождая место
Для зимы
В обрывках високосной бахромы
Властитель, жди удара дня в висок
Впитает тлен твой алчущий песок
Безвкусной сливой
Головой коня
Проскачет вялое пятно огня
Оранжевое молоко пролив
Стоишь ты обнадшжен и красив
С ножом кленовым.
Рыщущим козлом
Осеннее по небу свищет зло
И Бог, средь отцветающих садов
Спасает души гибнущих цветов
Садовник-Смерть
Набив бумагой рот
Почтительно под корень стебли рвшт
Цианистые соки пруд зальют
Спаси дыханье в несколько минут
Щека к щеке
Река бежит к реке
И голова в венке, и листья на руке
19.6.93, СПб
ПОД СЕНЬЮ ДЕВУШЕК В ЦВЕТУ
Спокойна благостная жизнь
Под сенью девушек в цвету
Повязкой прикрывая слизь
Накапливая мшд во рту
Я счастьем шалым обуян
Курю разжшванный табак
Читаю пушкинских цыган
Вычшсывая у собак
Из шерсти розоватых блох
Скрипит свиваясь бастурма
Я от безделия оглох
Я слеп я вял схожу с ума
Под сенью девушек в цвету
С улыбкой скользкою в руках
Дышу жасмином в пустоту
Слежу за спариваньем птах
На платьях брошенных. Паркет
Вздымается тугим горбом,
Брезгливо морщится портрет,
Шумит бумага под столом
Витиевато говорит
О Розе, Смерти и Страстях
Угрюмо варево кипит
Темнеет мясо на костях
В собачьих мисках. Зеркала
Исследуют мой низкий лоб
По пальцам вязкая смола
Бежит как жидкое стекло.
Под сенью девушек в цвету
Рассказывая притчи вслух
Распространяя теплоту
И мяса вяленого дух
Я умираю как ямщик
В пустыне. Подводя черту
Игриво радио пищит
И мшд сгущается во рту.
8.6.93, СПб
x x x
Скушно с женщиной печальной,
Легче было бы с болтливой,
Чтоб рассказывала тайны
Торопливо, торопливо.
Плохо с дамой терпеливой,
Черноглазой, чернобровой,
Легче было б со сварливой
Божьей тощею коровой.
Что достатка от молчанья,
От пустых замочных скважен.
Легче было б от отчаянья
Драть кору с кирпичных пашен.
Было б легче, было б легче
Суетиться и метаться,
Резать кожи безупречно,
Пьяным по гостям шататься,
Расковыривая дшсны
Разговором, разговором,
Чем пилить пустые сосны
За забором, за забором.
Нет в истории растенья
Теплокровных интересов -
Неудачи, невезенье,
Парниковые порезы.
Мясо жизни им не нужно,
Перец, городские вина;
Пусть молчат себе недужно,
Камнем напрягая спины.
Что же делать? Не спастись нам
От молочных сочленений.
Думать просто, бегать быстро,
Будоражить населенье.
Или вешаться и падать
В чшрных глаз пустые гншзда.
Вместе с барышнею плакать
Так трагично. Так серьшзно.
Так убого. Так нелепо
Расточатся твои силы,
Словно глиняного хлеба
От излишества вкусил ты.
И теперь, расправив брюки,
Камешком лежишь на склоне,
Поглощая жизни звуки
Без мучений и агоний.
Словно моль, печаля взглядом
Молчаливые пейзажи.
Слыша рядом, слыша рядом
Шелестенье женской сажи.
26.3.94, 14:03
ПОКОРЕНИЕ ЗЕМЛИ
Унаследуй меня, молодая пустая земля.
По твоим пузырям разойдусь я сиреневой мглой,
Застоявшейся пылью из трюма чудес корабля,
Расцвету в чшрном мясе тупой деревянной иглой.
Я вкушу твои запахи ватным бесчувственным ртом,
Мои ноздри открыты для вялого корня, земля.
Пусть в тебе разгорается серым песчаным костром
Безнадшжная, мутная, дряблая память моя.
Так прими не обол, но живое стальное перо
В яму рта, как зерно, для продления жизни своей
В концентрическом мире воронок и мшртвых кругов,
Для скольженья по льду антрацитовых гулких полей.
Злые звшзды бегут в нефтяном отражении глаз,
Погибая от холода песни поют небеса,
Словно ангелы, пьющие сладкий малиновый газ,
Позабыв Рождество и привычку нести чудеса.
............................................................................
......
Расступись же, земля, обнажая кишащую твердь,
Где сплетается с проволкой водоросль, спит органический червь,
Где лежит моя память песчаным шуршащим ковром
На лишайниках лета и хвойном покрове сыром.
Перевозчик от берега лодку ногой оттолкншт,
По земле черепаший челнок тяжело поползшт
Меж бетонных долин. Телебашен готический строй
Прорезая насквозь запредельной своей простотой.
Мы в полях тебя встретим, в пустых зазеркальных полях,
Средь молчащего племени спящих в снегу поселян,
Мастеря голубей из солшного теста и льда,
Поясняя, что здесь из погоды - одни холода.
На вершине горы звуковые лежат облака,
Граммофона игла вязнет в белом комке молока,
В паутине лучей, погребшнных в хрустальном гробу,
В лунном студне воды, заключшнной в кипящем пруду.
Так прими не обол, но живое посланье в гортань,
Что звучит медоносно, врачуя вселенскую брань,
И неси себя дальше, молочною пеной полян,
Неспокойная, яркая, трезвая память моя.
3.1.94
x x x
В.П.
Рискуя собственной свободой
Я полюбил себя.
И мчалась тусклая природа
В себя трубя.
И вырастали в снеге ели
Из детских снов,
Скакал на розовой газели
Корнет Петров.
И золотая диадема
Венчала лоб,
Надсадно выл в постылых стенах
Пустынный гроб.
И пахло праздником, фольгою
И колдовством.
Качалось небо под рукою,
Плыл синий дом.
А в цвете чудилось такое,
Что только свист
Был объяснением. Тобою
Заполнен лист.
И надо петь, но слишком поздно -
Я взял свош.
Шшл скорый поезд в небе грозном.
Раздать бельш.
26.1.93
АСПИРИНОВЫЕ СТАНСЫ
А.Б.
Я занимался лишь тем, что учил разговаривать рыбу,
Ватные гвозди вбивал в переплшты истлевших распятий,
За бирюзовые пятна носил на предплечьях ушибы,
И не стремился принять человечество в сшстры и братья.
Всш бесполезно, как птичьих иероглифов стая,
Сахарный ком под водою, зерно в голубиной пустыне.
Знание ждшт интереса, но лишь пробираясь не зная
Можно сплести темноту в иудейское полное имя.
Можно тебя полюбить, похотливый и скучный начштчик,
И ударения ставить, справляясь в таблицах и присно.
Ты уж, верняк, не долбишь перед образом "Отче",
И оттого не воспримешь мой вспученный стих с укоризной.
Что же ты есть? - керосина червивого шайка,
Или крестец, гематома и жабры в глуби экспоната -
Я размышляю над язвами схем. Угадай-ка,
Что на душе и на лбу уходящего брата.
Всш безнадшжно, как связка ключей среди поля.
Буквам не слиться никак в полнокровное красное слово.
Лаской, слезящимся облаком плыть в тишине алкоголя
И возвращаться сгоревшею коркою снова.
Парнокопытное варево тешить расколотым звуком,
Медные деньги носить в декадентских отшчных оправах -
Вот и награда за сшитые доктором руки,
Вот и иллюзия, сударь, а стало быть - вот и отрава.
Вор среди трав, шелудивое детское племя.
Птичка увязла, а ногти пустили на пломбы.
Так нерадиво ведшт с человеком себя это время,
Строя как тшмные избы в лесу золотом катакомбы.
Пой триолеты и лейся оливковой дрянью,
Или раскуривай влажные белые колья -
Глиняной чернью заполнены улицы ранние,
Улицы поздние ею страдают тем более.
Всш безутешно, как жезл без шапки и трона.
Что мне кларизм, когда свет вытекает сквозь щели
Нерукотворного купола, бункера, сточного склона,
И оседает в ногах предстоящей постели.
Можно раскаяться, если был в чшм-нибудь грешен,
Можно родиться сначала, но прежде (смотри примечанье) -
Лезь в поднебесье по скользким ладоням черешен,
И загибайся улиткой на метре слепого отчаянья.
Вот и занятие - счшт пролетающих мимо
Гипсовых ангелов, праведных душ и болидов.
Сад, тишина, удлиншнные лбы херувимов,
Мох, шелест ветра и пешки в руках инвалидов.
Съесть мандрагоры, иль в гости пойти к ассасинам,
Ржавые ножницы выложить, вылущить скверные мысли,
Рухнуть преградой в трамвайных путях тополиных,
Шумно исторгнув сухой анилиновый рислинг.
Нет и объекта для склоки, ругательства, ссоры -
Всш слишком мелко; кружение букв по странице
Напоминает животный инстинкт быстро прятаться в норы
И, средь земли пустотелой, янтарною пылью клубиться.
Всш бесконечно, как бешенство перерождений,
Даже соития с музой напыщенно однообразны,
Даже экскурсии сквозь запредельные сени
Так схематично проводит мой гений бесстрастный.
Есть ли сомнения? Вряд ли. Но можно еще улыбаться
Хищно и скомканно, весело и безучастно.
Грезить идеями духа, туманного братства,
Битву со злом объявить кропотливую и безопасную.
Плыть саркофагом по дну карамельной долины,
Жечь парусиновых идолов, дабы продолжить движенье,
Не прерывая могучего сиплого вечного сплина,
Но уповая на свет, широту, долготу и спасенье.
29.11.93
x x x
Слишком сладко сочится зима
Тополиным сиропом в улыбках вороньих
Самолшты увязли, хромые запнулись дома
За людей посторонних.
Что за снег подо мной, что за грязь!
Что за икры на фотообложке!
Что за дети гуляют, смеясь,
Словно сороконожки.
Это ж лето! Но - чу!
Снежный ком разорвался петардой,
Засмеявшись спустились к плечу
Рыжие бакенбарды.
Что за снег! Что за бред! Что за пыль!
Что за боль под глазами зимою!
Человеческий розовый криль
Приготовился к бою.
Поджигает свалявшийся снег,
Пилит ели как головы мавров,
Пьшт бензин из задумчивых рек,
Насыщается лавром.
Завернувшись личинкой в тепло,
Улыбается тихо и мудро,
Убаюкав всегдашнее зло,
Позабывши про утро.
30.7.- 2.8.93
ПОЕДАЮЩИЕ РЫБУ
На Дворцовую площадь меня выносили как камбалу в чаше с водой,
Развевались по воздуху лица, дымил свежей выпечкой столб.
Наверху, за стеклом, раздавили гигантский орех кровяной
И заборов ресницы делили движение толп
На зрачки и хрусталики, брызги густого свинца,
На сосуды порожние и голубые огни.
Расступались подъезды, как вытащенные из яйца
Полумшртвые люди вываливались на пни
Городской мостовой. В переулках цвела кисея,
Отгороженный всадник давил скорпионов и пчшл.
В перспективу канал уходил как безжизненная змея.
В плотном теле сиял телефонной кабины мосол.
Я смотрел на асфальт сквозь бесцветную призму воды
И развергшийся люк выпускал сеть тугих пузырей
В непролазный закат. Отплывающие сады
Пассажиров манили провалами чшрных аллей.
А костшр возле статуй кричал на прохожих и дым
Обволакивал пальцы как мякоть грибковых культур.
Острый серп отсекал фиолетовый блик от звезды
И вставали улыбки на лицах бесполых скульптур.
В дшснах сколотый камень песком осыпался. Язык
Электричкой последнею вился и капала яркая ртуть
На сквозные пути. Седовласый усталый старик
Вознамерился первым острогу стальную воткнуть
Под бессмысленный взгляд. Нож по воздуху бабочкой плыл,
Рвы наполнила пыльной акации едкая слизь.
Торжество знаменуя, оркестр игриво завыл
И круги лакированных дисков в машинах тугих завелись.
Это камбалу ели. Вкушающим не возражал
Возлежащий и вспоротый ловкими пассами рук.
Лишь сосуд негодующе дшргался, бился, дрожал,
И над площадью ншсся глухой затихающий стук.
Кости согнуты были и втиснуты в щели домов,
Чешую выносило в тоскующий двор проходной.
За сияющей пылью и пальцами толстых столбов
Облака поднимались, как пена над серой волной.
29-30.5.93, СПб
ПИСАРЬ
Вечер обволокся тлелой темнотой
Переломленные лапы у собак
Буквы собираются в увечный строй
Защищаясь от невежества и врак
Отщепенец и гнусавая душа
До утра в каморке жжшт свечу
Пишет книгу, давит кончиком пера
Звшзд прожорливых златую саранчу
Всш свершится - но допишет только он -
Встанет зарево и разойдштся мгла
Зазвонит поломанный дурацкий телефон
Тень оставит пост и выйдет из угла
Возвратится друг отравлен, виноват
Вынырнет на мост ужасное дитя
Чудным образом избавится спасшнный от стигмат
Забормочет патефон хрипя
Профиль из чернильных пальцев нам сложи
Вырасти на лбу потешный гриб
Жизни две в одну как волосы свяжи
И деянья рук своих узри
Чтобы переделать в тот же миг
Ибо сломанные лапы у собак
Вызывают у прохожих крик
И глазной глубинный дикий мрак
13.2.94
x x x
Или профиль испитый лелеешь,
Или ходишь беднягой без денег.
Замечающ, пугающе тлеющ,
В понедельник, пустой понедельник.
Свою жизнь, человек, продлеваешь
И лелеешь, как губку лелеешь,
Посюжетно попутчиков знаешь,
Медногорло кричать не умеешь.
Хочешь грудь колесом и размера -
Пятистопного жаркого ямба,
|
