Боброва Е - Воспоминания мамлюка Рустама Раза, армянина - Скачать бесплатно

-----------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Дата пропущена (примечание переводчика).

[2] Кавказские татары, или кавказские тюрки, ныне - азербайджанцы
(примечание перев.).

[3] Она была тифлисской армянкой и звали ее Буджи-Вари.
(Примечание подлинника). Это, как и прочие примечания подобного
рода, сделаны на подлиннике, но не рукою Рустама (примечание
французского издателя).

[4] Малек-Меджелун был владельцем той крепости Гянджи, которая
находилась под владычеством Персии (подл.).

[5] Его резиденцией была крепость Шуши, столица Карабаха (подл.).

[6] Начиная отсюда, изложение ведется в первом лице (пер.).

[7] Ради безопасности она укрылась в Шушинской крепости
(примечание подлинника).

[8] То есть Армению (прим. подл.).

[9] Ибрагим-хан был наместником Шуши, между Арменией и Персией
шла война.

[10] Это сделали войска Артакана, выступившего против
Ибрагим-хана (подл.).

[11] Срок такой службы составлял семь лет (подл.).

[12] Находится в 30 милях от Гянджи, между Тифлисом и Кавказским
хребтом (подл.). Речь идет, по-видимому, о городе Кзарка, который
находится к северу от Тифлиса, на берегу Куры (прим. франц.
издат.).

[13] Он велел поднести мне стакан шербета (подл.).

[14] А между тем прошел всего час (подл.).

[15] Эти подробности я узнал позже от сестры (подл.).

[16] Мой "отчим", этот негодяй, все обманывал меня, говоря, что
ищет мою мать, сообщая новости о матери (подл.).

[17] Назывался он Джиара (подл.).

[18] Лезгистан, или страна лезгинов. Кочевая народность
восточного Кавказа, широко распространенная в Дагестане (издат.).

[19] Город на юге России, на берегу реки Терек, в 55 км от
Каспийского моря (изд.).

[20] Примерно 1800 франков (подл.).

[21] Из-за карантина (подл.).

[22] Ошибка оригинала.

[23] Рашид - это египетская форма Розета (издат.).

[24] Французы еще не вошли в Египет (подл.).

[25] Паломничество продлилось два месяца. Пятьсот мамлюков со
своими женами на верблюдах сопровождали его (подл.).

[26] Или Джизе, речь идет о битве у пирамид (подл.).

[27] Потому что Большой Каир уже заняли французы, а у Сала-бея
при себе было только восемьсот мамлюков (подл.).

[28] Шейх Эль-Бекри был местным главнокомандующим, агентом
Бонапарта, очень влиятельным человеком. Поэтому и держал мамлюков
(подл.).

[29] Мурад с мамлюками еще находился в пустыне (подл.).

[30] Я впервые увидел Наполеона, возвращаясь из Сен-Жан д'Акра.
Эль-Бекри вместе с отрядом мамлюков вышел его встречать. С нами
было и много других влиятельных лиц. Я был на прекрасном черном
коне, в одежде мамлюка. Вот первое мое впечатление от него. Весь
в пыли, подходит задыхаясь. Голенища сапог подвернуты, белое
трико из кашемира, в генеральском мундире. Лицо загорелое,
длинные волосы заплетены в косицу. Без бакенбард (подл.).

[31] Еще раз я видел Бонапарта у Эль-Бекри дома, где я вместе с
моими друзьями обслуживал их за столом. Мы подносили им куриный
суп с рисом, посуда была из китайского фарфора. У Бонапарта была
серебряная чаша, его угощали вином из Шамбертона. Турки пили его
прямо из бутылок и, передавая из рук в руки, говорили: "Феллах,
ваша очередь". Бонапарт и его военачальники сидели как мамлюки,
поджав под себя ноги (подл.).

[32] Речь идет об Эжене (Евгении) де Богарне, имя которого,
исказив, Рустам пишет Ужен (фр. издат.).

[33] Элиас Массад - лейтенант второй сирийской роты,
организованной на восьмой год генералом Бонапартом (издат.).

[34] Дата пропущена (переводчик).

[35] Гебер, который позже стал привратником дворца Рамбуйе, кроме
прочих доходов, особым приказом получал пенсию в размере 1200
ливров (старинная французская монета). (Фр. издат.).

[36] В Египте мы были вместе шесть дней (подл.).
-----------------------------------------------------------------



-----------------------------------------------------------------


ГЛАВА II

С гвардией Бонапарта я еду в Александрию. По дороге вступаю в
бой с арабами и удостаиваюсь сабли почета. Мы едем во Францию.
Мои опасения. Генерал успокаивает меня. Остановка в Аяччо.
Неудачная шутка. Высадка во Фрежюсе. Бертье берет подаренную
мне Наполеоном саблю. Генерал едет в Париж, а я со слугами и
вещами в Экс-ан-Прованс. На наш караван нападают разбойники, я
посылаю генералу докладную о случившемся. В Эксе я ловлю
одного из грабителей. Меня представляют мадам Бонапарт.
Тревоги Жозефины 18 брюмера. Мюрат и его жена. Адъютант
Лавиньи. Я падаю с лошади и разбиваю колено. Заботливое
отношение ко мне Первого Консула и его жены. Мадемуазель
Ортанс де Богарне пишет мой портрет. Первый Консул противится
моей женитьбе. Мальмезон. Бутэ учит меня стрелять из
охотничьего ружья, а Леребур - пользоваться биноклем. Бонапарт
- император Франции.
---------------------------------------------------------------

Никто не говорил, что мы собираемся во Францию. Узнал я об этом
очень поздно. Через несколько дней после того, как я стал служить
у Наполеона, как-то поздно ночью камердинер пришел одевать его.

- Ты тоже готовься, - обратился ко мне Бонапарт, - турецкие и
английские войска приближаются. Мы срочно выезжаем в Александрию.

Мы так поспешно пустились в путь, что я даже не успел забрать из
дома Эль-Бекри свои вещи. Но больше всего я жалел о своем слуге,
которого не мог взять c собой.

Выйдя из Большого Каира [1], мы в тот же день вечером дошли до
Менуфа. Здесь генерал отужинал и на следующее утро, как было
сказано, мы продолжили наш путь в Александрию.

Неожиданно дорогу нам перекрыл большой отряд арабов. Я попросил у
генерала разрешения проехать вместе с охраной вперед и устранить
опасность.

Он разрешил:

- Иди, но будь осторожен. Если попадешь в плен, тебя не пощадят.

Я ничего не боялся, потому что был на добром скакуне и отлично
вооружен - помимо пары пистолетов, сабли и карабина, я имел еще и
палицу.

Когда мы прогнали арабов и вернулись, Бонапарт спросил у
начальника гвардейского отряда господина Барбанегри, как я
сражался. Начальник доложил:

- Рустам очень храбрый воин. Он ранил двух арабов.

Генерал распорядился присудить мне саблю почета, чему я, конечно,
очень обрадовался. С того дня сабля была неразлучна со мной.

Ночь мы провели в пустыне, среди песков. Господин Элиас [2]
доставил из Большого Каира письмо для Бонапарта, а мне принес
арбуз, который я съел с большим удовольствием (было ужасно
жарко). Элиас прошептал мне:

- Знай, что никакого турецкого и английского флота нет, как
говорили до сих пор. Вы едете совсем в другое место...

И не сказав куда, вернулся в Большой Каир.

Вокруг были одни пески, и наутро мы потеряли дорогу. Но вскоре
увидели вдали копошащихся в земле арабок. Генерал поручил мне
расспросить их о дороге. Я помчался во весь опор, но как только
подъехал к ним, женщины подняли полы своих рубашек, которые были
их единственным одеянием, и показали мне свои голые задницы...

Часам к десяти вечера мы добрались до какого-то местечка между
Александрией и Абукиром и здесь, на берегу Средиземного моря,
разбили палатки, велели готовить ужин. Я заметил в открытом море
два военных корабля и спросил мосье Эжена, адъютанта
главнокомандующего, что это за корабли и кому они принадлежат. Но
мосье Эжен не хотел говорить мне правду и сказал, что это
турецкие военные корабли, на самом же деле корабли были
французские и прибыли они за нами. Я узнал об этом только
вечером, а так как днем было жарко, я пошел искупаться в море. Но
за мной тут же пришел дворцовый смотритель мосье Фишер[3] и велел
выйти из воды. Я пошел в свою палатку и пока ел, чувствовал
вокруг какое-то необычное оживление. Солдаты собирали вещмешки, а
кавалеристы передавали своих коней тем, кто должен был остаться.

Я спросил Жобера [4] , одного из переводчиков Наполеона:

- Что все это значит? Все такие веселые...

- Мы едем в Париж - большой и прекрасный город! Эти два военных
корабля увезут нас во Францию.

Приказали и мне сдать своего коня[5] . Я взял с собой только
небольшой мешок, в котором были две рубашки и кашемировый шейный
платок...

И вот вместе с офицерами мы вышли из шатров, сели на челноки,
находившиеся на расстоянии четверти мили от палаток, и поплыли к
кораблям.

Море было неспокойно, волны стеной вставали над головой и
окатывали нас. На этом коротком пути все заболели морской
болезнью, а я наоборот, так хорошо себя чувствовал, что все время
хотел есть. Особенно тяжело переносил качку мамлюк по имени
Али[6].

Наконец поздно вечером мы поднялись на корабль и сразу же снялись
с якоря. Все, кроме меня, были очень довольны. Я целый день не
видел генерала[7] , а все на корабле, чтобы подразнить меня,
говорили, что как только приедем во Францию, мне отрубят голову,
потому что так поступали мамлюки с пленными французами.

На третий день плавания я кое-как дал понять Жоберу, который
владел также и арабским, что мне надо сказать генералу что-то
важное. В тот же день меня повели к Наполеону, и он спросил:

- Ну, как дела, Рустам?

Я ответил:

- Неплохо, но вот только не знаю, что будет со мной после.

Он удивился:

- Почему?

- Все говорят, что как только мы приедем во Францию, мне отрубят
голову. Если это так, зачем зря мучить меня? Пусть сейчас же
сделают то, что хотят.

Генерал с обычным своим добродушием потянул меня за ухо и
рассмеялся:

- Глупости они болтают. Не бойся, вот мы скоро будем в Париже и
ты увидишь, сколько там роскоши и красивых женщин! И мы все
почувствуем себя гораздо счастливее, чем в Египте.

Я поблагодарил его за добрые слова, потому что был обеспокоен, и
он вернул мне покой.

Чтобы скоротать время, Наполеон играл в карты с Бертье, Дюроком,
Бесьером и Лавалеттом, часто выигрывал и с каждого своего
выигрыша уделял мне маленькую сумму.

Мы проплыли вдоль берегов земли берберов - по берегам Северной
Африки, Туниса[8] и стали приближаться к Корсике. Когда вдали
показался остров, Бонапарт отправил капитана корабля на лодке к
берегу, чтобы предупредить о нашем прибытии. И пока бросали
якорь, мы видели, как плывут к нам лодки со знатными людьми и
красивыми женщинами Аяччо, чтобы поздравить генерала с
благополучным возвращением.

Конечно, мы карантина не прошли. Через час после того как мы
бросили якорь, генерал спустился с военного корабля на берег и
направился прямо в тот дом, где родился.

Я только под вечер пошел в город. Генерал, увидев меня, захотел
узнать, какое впечатление произвел на меня его родной город. Я
ответил:

- Очень хорошее. Какой чудесный край!

Он улыбнулся:

- Это еще что! Вот доберемся до Парижа, увидишь...

На Корсике уже начался сбор урожая, было полно винограда и
особенно очень сочного инжира. Начались для нас дни сплошного
праздника, тем более, что в Египте мы ничего подобного не видели.
Красивые женщины, видимо, из-за того, что я чужестранец, были
крайне внимательны и любезны со мной. Но это, конечно, но давало
права господину Фишеру в присутствии Бонапарта и генерала Бертье
пустословить на мой счет, рассказывая о моих любовных
похождениях, и о том, как я даже заплатил одной женщине двадцать
пять пиастров.

Наконец мы снова сели на корабли, чтобы плыть в Тулон, но погода
была плохая, и мы возвратились на Корсику и только на следующий
день смогли продолжить наше путешествие. Бонапарт и Бертье все
время подшучивали надо мной:

- Да ты, видать, счастливчик, раньше нас во Франции имел
женщин...

Я им сказал:

- Ложь, не верьте! У меня не было ни одной знакомой женщины, и ни
с кем я не был близок. И кто это так наговаривает на меня?!

Они не скрыли:

- Фишер рассказывал.

Я так рассердился, что попадись он мне в руки, я бы избил
предателя...

Примерно в семи милях от Тулона на горизонте показались семь
английских кораблей. Адмирал Гантом приказал занять
оборонительные позиции и в то же время специально для Бонапарта
велел спустить в море шлюпку и незаметно привязать к военному
кораблю. На всякий экстренный случай.

Англичане даже с такой дали начали обстрел наших кораблей. Гантом
понял, что в Тулон зайти нам не удастся, велел переменить курс и
направиться к Провансу, во Фрежюс. Порт этот был недалеко, уже
виднелся берег, так что очень скоро мы дошли до пристани.
Англичане проплыли мимо нас, несколько раз стрельнули из пушек,
но мы уже не боялись их - береговая артиллерия защищала нас.

Генерал тотчас же послал господина Дюрока [9] на берег, чтобы
известить о нашем прибытии. После этого береговая артиллерия
дружными залпами приветствовала нас, и наши два военных корабля
ответили пятьюдесятью залпами. Потом мы сошли на берег и так как
до города было не больше четверти мили, пошли пешком.

Рано утром Бонапарт принял представителей городской знати, потом
сел завтракать.

По закону, сойдя на берег, мы должны были пройти
сорокапятидневный карантин, но генерал не желал терять времени, и
мы все, сошедшие во Фрежюсе, в тот же вечер направились в Париж.

Перед отъездом Бертье попросил меня:

- Рустам, дай мне твою саблю, как только будем в Париже, верну.

Я не отказал, потому что у меня была и другая. Кроме этого, я
имел и кинжал [10] , подаренный мне Бонапартом в Египетской
пустыне, два пистолета, вывезенные из Каира, - в случае
необходимости я мог хорошо защититься.

Я чистил в коридоре свои пистолеты, заряжал крупными патронами,
когда Бонапарт вышел из кабинета, чтобы позавтракать. Увидев
меня, остановился и спросил:

- Что ты делаешь?

Я ответил:

- Заряжаю пистолеты, может, пригодятся.

- Зря теряешь время, это тебе не Аравия, здесь безопасно.

Я послушался его, отложил в сторону пистолеты...

Вечером генерал вместе с господами Дюроком и Бертье выехал в
Париж, а я только после них, ночью, вместе с обслуживающим
персоналом, везя генеральское имущество [11]. К нашему каравану
присоединились[12] и некий господин из Фрежюса с супругой[13],
которая была очень хороша собой (они направлялись в
Экс-ан-Прованс). Мы ехали всю ночь и весь день, и вдруг в четыре
часа дня, когда до Экс-ан-Прованса оставалось меньше четырех
миль, на нас напали человек сорок разбойников, хорошо
вооруженных. Первыми пострадали наши попутчики. Грабители
привязали мужа к карете, дочиста обобрали, а жену раздели,
оставив только в одной рубашке (думали, что она прячет на теле
драгоценности).

Затем разбойники подошли к нашей коляске, нагруженной имуществом
Бонапарта. Один из слуг сказал:

- Господа, ничего не трогайте. Эти все вещи принадлежат генералу
Бонапарту.

В ответ в беднягу выстрелили. К счастью, он не умер. Кинжал был
при мне, я хотел наброситься на них, но господа Данже и Гайон[14]
не разрешили:

- Если окажем сопротивление, нас тут же всех прикончат.

Они говорили со мной по-арабски, и разбойники ничего не поняли.

Грабители взломали замки на сундуках и унесли все генеральское
имущество, в том числе столовое серебро с вензелем "Б".

Очередь дошла до меня, у меня в пояс было вшито около шести тысяч
франков золотом и серебром. Они не дали мне даже развязать пояс,
распороли ножом. Я, признаться, не очень расстроился, потому что
подаренный мне генералом в египетской пустыне кинжал был спрятан
во внутренний карман, и они не нашли его.

Вдруг один из разбойников спросил меня:

- Ты мамлюк?

Я уже немного говорил по-французски и ответил утвердительно.

- Приехал сюда есть французский хлеб, да? Он тебе поперек горла
станет...

Я ничего не ответил, и они нас не тронули. Хорошо вооруженные,
как настоящая воинская часть, все тридцать грабителей ушли в
горы.

Все это время несчастный супруг был привязан к карете, а жена в
одной рубашке плакала и ломала руки, как Магдалина. Одним словом,
зрелище было печальное. Когда мы развязали веревки, он упал в
объятия жены и буквально рвал на себе волосы от отчаяния. Бедняга
никак не мог смириться с нанесенным его супруге бесчестьем.

Мы сразу же пустились в путь и к вечеру были уже в
Экс-ан-Провансе, откуда, однако, не могли выехать в Париж, ибо не
имели ни денег, ни еды.

Наутро знатные горожане созвали специальное заседание и, учитывая
наши потери, послали в горы сторожевые роты, чтобы поймать
грабителей. Но им не удалось напасть на след разбойников, так что
мы остались ни с чем и питались за счет казны.

Признаться, кашемировый шейный платок остался при мне, но до
поступления распоряжений от Бонапарта мне не хотелось его
продавать. Как только мы дошли до Экс-ан-Прованса, я послал
генералу докладную о случившемся, так что каждую минуту ждал
ответа. Я подробно описал все, что произошло с нами: "...тридцать
французских арабов напали на нас и все, в том числе и
генеральское серебро, унесли. У нас не осталось денег ни на
дорогу, ни на еду. Правда, на корабле вы часто великодушно дарили
мне деньги, но разбойники унесли все до последнего сантима.
Помните, вы говорили, что во Франции мне пистолеты не понадобятся
и что во Франции нет арабов. Поверьте, мой генерал, на нас напало
ровно тридцать разбойников, так что если бы хоть один из
пистолетов был заряжен, я бы многих уложил на месте. Но что я мог
сделать один, без оружия, против тридцати человек?".

На третий день нашего пребывания в Эксе я стоял возле дверей
таверны, когда увидел одного из разбойников, лицо которого
запомнилось мне. Он шел прихрамывая по тротуару с мешком за
плечом. Гебер стоял рядом. Я кивком указал ему:

- Смотри, смотри, это один из грабителей. Это он, точно!..

Гебер не поверил:

- Не может быть. Он больше на солдата похож.

- Можешь не верить, а я все же отведу его в мэрию, пусть
проверят.

Не теряя времени, я побежал за ним и окликнул:

- Эй, погоди, хочу что-то сказать.

Я схватил его за шиворот и повел в мэрию. Власти города были там,
они устроили ему перекрестный допрос. Он отвечал, что в банде не
состоял, но вопреки его воле ему выделили ничтожную часть
награбленного. Велели развязать мешок и извлекли оттуда шесть
предметов столового серебра с вензелем "Б", три золотых кольца и
большую виссонную шаль. Разбойника судили в тот же день и наутро
расстреляли.

Вскоре мы узнали, что генерал Мюрат должен проехать через город.
Я стал ждать его на почтовой станции, где он должен был сменить
лошадей, и когда подъехала коляска Мюрата, я подошел и рассказал
обо всем, что с нами случилось. Мюрат дал мне сто луидоров, чтобы
мы смогли добраться до Парижа.

И в тот же день я с господами Данже, Гайоном и Гебером продолжили
наш путь в Париж. Прежде доехали до Лиона, где переночевали,
потом преодолели горный перевал Тараре - он очень высок, но с
кавказскими перевалами не сравнится. В предместье Парижа нас
остановили, потребовали документы. Мои путники все имели
удостоверения личности, а я - нет.

Пришлось мне объяснить:

- Я еду на службу к генералу Бонапарту. Скажите, что это за
бумаги, и я возьму у него.

Немного погодя, мы были уже в городе, и я, не теряя времени,
пошел на улицу Шантерен, где остановился Бонапарт. Как только он
узнал о моем приезде, тотчас же вызвал меня. Я предстал перед
ним. Он громко расхохотался:

- Рустам, тебе и в самом деле встретились французские арабы?

Я сказал:

- Конечно. А вы говорили - у вас такого не бывает. Мне кажется,
бедуины есть во всех странах.

Он успокоил меня:

- Погоди немного, я со всеми ними расправлюсь. Во Франции
разбойников не должно остаться.

Признаться, я не поверил:

- Мне кажется, это не так-то легко сделать. А потом он представил
меня своей супруге, руку которой, как это принято в Египте, я
поцеловал. Я очень понравился мадам, и она в тот же вечер взяла
меня в своей карете в итальянскую оперу, распорядилась, чтоб для
меня приготовили у них в доме уютную комнату, мягкую постель. А
когда однажды я четыре дня лежал 'больной с высокой температурой,
она каждый день приходила к мою комнату, спрашивала, как я себя
чувствую и уговаривала потеплее укрываться. А о другом мамлюке,
проехавшем со мной, она и не вспоминала. И только после того, как
я выздоровел, для нас обоих заказали новую нарядную одежду.

Однажды весь дом переполошился, и почему-то все начали плакать.

Я пошел в салон. Мадам Бонапарт в окружении слуг лежала в
полуобморочном состоянии в кресле.

- Что случилось? - спросил я, - почему все так встревожены?

- Генерал и мосье Дюрок поехали за город прогуляться и на них
напали разбойники.

Я почувствовал себя страшно оскорбленным и даже как ребенок
заплакал от обиды. Но через несколько часов генерал галопом
въехал во двор, и мы все успокоились. Я был в тот момент самым
счастливым человеком на свете. Оказалось, никаких разбойников не
было, генерал поехал разогнать Директорию, которая созывала
заседания в Оранжерее Сен-Клу. С отрядом гренадеров он вошел в
зал заседаний и всех разогнал по домам. Кто-то пытался нанести
Бонапарту удар кинжалом, но двое гренадеров предупредили удар.
Мадам Бонапарт подарила спасителям своего мужа по бриллиантовому
кольцу и даровала им офицерский чин.

Особняк на улице Шантерер был мал, и через месяц мы перебралось в
Люксембургский дворец, где Бонапарт принял титул Консула.

В то время генерал Мюрат ухаживал за сестрой Бонапарта и спустя
какое-то время они поженились[15]. Бывало, Мюрат зазывал меня к
себе, показывал на жену и спрашивал:

- Хороша, правда, Рустам?

Что правда, то правда, сестра Бонапарта была очень красива, а ко
мне была очень добра и любезна, однажды даже подарила мне кольцо
на память...

Мосье Эжен тогда был еще. младшим лейтенантом только создаваемых
гвардейских войск Наполеона, а мосье Барбанегр - полковником.
Генерал ежедневно в коляске с четырьмя лошадьми гулял по Большим
бульварам, а я на самом лучшем скакуне сопровождал его. Однажды,
когда мы собирались на прогулку, Лавиньи сел на моего коня, а мне
дал другого, которого я видел впервые. Наполеон это заметил,
остановил карету и спросил:

- В чем дело, Рустам, почему ты не на выбранной мной кобыле?

Я был вынужден признаться:

- Мой генерал, ее взял господин Лавиньи.

Лавиньи возглавлял кортеж.

Генерал хорошенько отчитал интенданта, гарцевавшего на моем
коне:[16]

- Если еще раз увижу подобное - уволю.

Лавиньи молча вручил мне поводья, и я вскочил на своего
чистокровного рысака. Во всем Париже такого нельзя было найти.

Через месяц начали готовить для Консула дворец Тюильри. Когда
меблировка была закончена, Бонапарт в сопровождении свиты с
большой помпой въехал в свою новую резиденцию. Я, как всегда,
гарцевал верхом рядом с его каретой. Он торжественно вошел во
дворец и с этого дня стал носить титул Консула.

Однажды господин Лавиньи и я отправились на верховую прогулку,
подо мной была норовистая кобыла. Едва мы проехали Королевский
мост и уже собрались войти в Булонский лес, как кобыла моя начала
артачиться. Я резко всадил ей шпоры в бока, она поскакала
галопом. Как назло, улица была плохо вымощена, и кобыла стала
спотыкаться (помню, и день был очень жаркий). Я так натянул
поводья, что они разорвались на куски, но сохранить равновесие не
смог. Кобыла моя грохнулась наземь, а меня отбросило шагов на
пятнадцать. Голова и зад лошади были разбиты, отовсюду сочилась
кровь. Только через месяц бедняжку еле на ноги поставили.

Мое состояние было не лучше, я хотел встать, но не смог, ноги не
слушались меня. На мне были широкие шаровары мамлюка, под ними
узкое французское трико, твердые сапоги с высоким голенищем, и
все это было изодрано в клочья. Колено было разбито очень
глубоко, в рану забилась земля. Лавиньи и тут же подоспевшие на
помощь прохожие перенесли меня, почти потерявшего сознание, в
Тюильри. Хирург мосье Сюш[17] раз пять промывал мне рану, наложил
на колено шины и накрепко перевязал, Я оставался с шинами дней
двадцать.

Консул вновь рассердился на Лавиньи за то, что дал мне норовистую
кобылу. Случай этот очень подействовал на Консула, он каждый день
посылал ко мне врача, чтобы узнать о моем здоровье.

Рана моя еще не зажила, когда стали поговаривать о том, что
Консул готовится к походу [18]. Как только я узнал об этом, решил
встать, хотя врач не позволял ходить. Однажды вечером после ужина
я подстроил в салоне случайную встречу с Консулом. Увидев меня на
ногах, он очень обрадовался:

- Рустам, ну-ка расскажи, как ты упал с лошади.

- Это не по моей вине произошло, мой генерал. Видимо, арабские
кони лучше французских.

Он переменил тему:

- Как бы то ни было, тебе рано вставать, натрудишь колено.

Я стал уверять его, что ничего у меня не болит, рана зажила, и
добавил:

- Мой генерал, я слышал, вы готовитесь к походу. Надеюсь, и меня
тоже возьмете с собой.

- Нет, нет, милый, это невозможно. В походе нужны здоровые
колени, чтобы на коня садиться.

Я не отступил:

- А у меня ничего не болит, захочу и на коня сяду.

- Ну-ка пройдись, посмотрю, не хромаешь ли ты.

Как я ни старался ходить прямо, не смог, колено очень болело.

Генерал утешил меня:

- Не думай, я быстро вернусь. А пока жена моя будет здесь
заботиться о тебе и проследит, чтобы ты ни в чем не нуждался.

Понятно, что настроение у меня упало, мне было обидно оставаться
в Париже, хотелось принять участие в итальянском походе. А
Жозефина, в это время находившаяся рядом с мужем, заметила:

- Рустам, разве ты недоволен, что мы вместе будем ждать
возвращения Наполеона? Вот увидишь, как я буду заботлива и
внимательна к тебе.

Я попрощался с Консулом и, пройдя к себе в комнату, горько
заплакал от того, что болен и остаюсь в Париже, в городе, где у
меня нет. ни одного родного человека, даже просто знакомого.

Мадемуазель Ортанс, дочь Жозефины, часто приглашала меня
позировать ей. Но у меня все еще. были сильные боли, и когда она
долго писала мой портрет[19], глаза мои слипались от усталости.
Мадемуазель говорила:

- Рустам, не спите. Хотите, я буду петь для вас красивые арии?

Однажды она подарила мне разрисованную ею папиросницу.

Пока я болел, за мной ухаживали мадам Гуде[20] и ее супруг. По
вечерам иногда появлялась также их дочь и была так внимательна ко
мне, что я решил по выздоровлении жениться на ней. Правда, девица
была не молода и не состоятельна, но, осчастливив ее, я надеялся
тем самым отблагодарить их за заботу.

Многие дворцовые служащие, узнав о моем намерении, говорили:

- Консул не даст согласия на этот неудачный брак...

После битвы при Маренго Бонапарт вернулся в Париж[21]... Войдя во
дворец, он сразу же справился обо мне, спросил, полностью ли
зажило колено. Я уже готовился приступить к своим обязанностям,
верхом сопровождать его в кортеже, но дворцовый маршал Дюрок
неожиданно запретил мне это. Я так огорчился, что обратился к
самому Консулу. Он решительно сказал:

- Ни на кого не обращай внимания, как решил, так и поступай.

После этого во время парадов я всегда был рядом с Наполеоном.

Для таких выездов у меня был арабский жеребец с расшитым золотыми
нитками турецким седлом, а во время обычной службы я ездил на
французском коне, гусарское седло которого также было расшито
золотыми нитками. И одежда у меня была на все случаи. Правда, я
всегда носил одежду мамлюка, но во время торжеств я надевал
обшитый золотыми нитями бархатный или кашемировый мундир, а в
повседневной службе носил синюю суконную форму, но тоже прошитую
золотом.

Однажды за завтраком я спросил у Консула, разрешит ли он мне
жениться.

- Не слишком ли ты молод для этого? А невеста кто - молода,
богата?

Я не знал, что и ответить:

- Нет, не молода и не богата, но из нее выйдет хорошая хозяйка. Я
очень люблю ее.

Мне показалось, что Консулу уже докладывали о моем намерении. Он
не дал согласия.

- Нет, нет, я это не одобряю. Ты слишком молод, а невеста
небогата и не молода. Ей двадцать четыре года. Одним словом, вы
не удачная пара.

Он хоть и отказал, но я почувствовал, что это он сделал, заботясь
о моем будущем. Я вынужден был сказать родителям девушки:

- Консул против нашей женитьбы. Заставить его я не могу.

Когда девушке сообщили эту весть, она очень огорчилась, хотя я
всячески старался утешить ее. Через год она вышла замуж за одного
американца, которому я очень помог и даже устроил на службу.

Мы на три месяца выехали на летний отдых в Мальмезон, хотя первый
Консул хотел, чтоб я жил в Версале у господина Бутэ[22] и
научился пользоваться охотничьим ружьем. Поскольку Мальмезон
находится не так далеко от Версаля, я решил не переезжать в
Версаль:

- Если я поеду, кто будет охранять ваш ночной покой? Я могу
ездить к господину Бутэ рано утром, с шести и до шести вечера
учиться стрельбе и затем возвращаться на свою службу.

Консул согласился:

- Пожалуй, ты прав.

Два месяца я все ездил взад-вперед по этой дороге, пока не
научился всем тайнам охотничьего искусства. По завершении
господин Бутэ написал гофмаршалу, что мне можно доверять зарядку
ружей и пистолетов Бонапарта. Я отнес письмо гофмаршалу, и он
показал его Первому Консулу, который остался этим очень доволен,
А до этого господин Леребур [23] подробно ознакомил меня с
устройством бинокля, способами его чистки, так что я каждый день
чистил бинокли Бонапарта и заряжал его оружие. На охоте я верхом
на лошади тут же в седле перезаряжал карабины Бонапарта. Наполеон
всегда хвалил мою ловкость и собранность.

Через некоторое время Первый Консул перебрался во дворец Сен-Клу
и стал именоваться императором Франции, что было очень крупным
событием.

-----------------------------------------------------------------
ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Дата пропущена.

[2] Он сел на судно в Булаке (подл.).

[3] Фишер, дворцовый смотритель, во время битвы при Ландшуте
(1809) потерял рассудок. Его перевезли во Францию, поместили в
психиатрическую лечебницу. Император надеялся, что он поправится
и четыре года постоянно выплачивал ему жалованье - 12000 франков,
после чего отправил на пенсию, учредив 6000 франков (см. Фредерик
Массон, "Наполеон наедине с собой") (изд.).

[4] П. Амеде Эмилиен-Проб Жобер (1779-1847) - востоковед, во
время египетского похода был первым секретарем-переводчиком
Бонапарта, с 1830 г. - Института (изд.).

[5] Специально назначили человека, чтобы он увел лошадей в
Александрию (подл.).

[6] Бонапарт вывез Али из Египта и подарил Жозефине. Он был
некрасивым, злым и опасным мамлюком. Под конец его послали лакеем
в Фонтенбло. Император заменил его Луи-Этьен Дени, рожденного в
Версале, но которого тоже стали звать Апи. Он сопровождал
Бонапарта на остров Эльбу и даже на Св. Елену (См. Фр. Массон
"Наполеон наедине с собой"). (Издат.).

[7] Он на другой лодке подплыл к военному кораблю. Я был очень
озабочен, мне ведь было всего семнадцать с половиной лет (подл.)

[8] На корабле Бонапарта держали двух коз, чтобы готовить для
него кофе с молоком. Мосье Фишер все время пил молоко из большой
глиняной миски, что очень возмущало меня, но Бонапарт успокаивал
меня, более того, он даже настаивал, чтоб за завтраком я тоже пил
кофе с молоком.

По дороге на Корсику, в краю берберов, началась буря. Бонапарт
весело ужинал с Лавалеттом и другими. Когда во время качки
Лавалетт свалился со стула, он очень смеялся: "И почему только у
тебя такие короткие ноги!". Однажды Бонапарт читал при свете
лампы, прикрытой бумагой. Вдруг лампа вспыхнула. Он взял и бросил
лампу в море (подл.).

[9] Жерар-Кристоф-Мишель Дюрок (1772-1813) - будущий имперский
дрорцовый маршал, в указанное время командир артиллерийского
батальона, военный советник Бонапарта (издат.).

[10] Его клинок был тверд, как камень, и остер (подл.).

[11] В моем экипаже находились дворецкий Гебер и Данже -
кухмейстер (подл.).

[12] Они ехали в своем экипаже (подл.).

[13] Они, по-видимому, переезжали (подл.).

[14] Это были повара Наполеона. Первый, едва спасшийся от смерти,
подал в отставку и был назначен смотрителем продовольственных
складов в Фонтенбло (см. Фр. Массон "Наполеон наедине с собой").
(Издат.).

[15] Каролин и Полин находились в пансионе мадам Кампан. Ортанс,
дочь Жозефины, вышла замуж за Луи (подл.).

[16] Он так поступал из зависти. В Париже кто-то в моем
присутствии назвал Лавиньи "рабом". Он сорвал зло на мне: "А где
был твой кинжал?". Потом, немного подумав, добавил: "Или хотя бы
палица. Раб - это ты. Разве я не похож на бея или пашу?" (подл.).

[17] Сюш был главным врачом находящейся в Гро-Кайю больницы
гвардейских войск (издат.).

[18] Он направился в Италию в Маренго (подл.).

[19] Портрет, сделанный по заказу мадам Кампан, находился у нее.
(см. книгу "Переписка мадам Кампан и Ортанс") (издат.).

[20] Она служила в военной лечебнице (подл.).

[21] Дата пропущена (переводчик).

[22] Бутэ был директором оружейной мастерской в Версале (издат.).

[23] Жан-Ноэль Леребур (1762-1840) - был оптиком, а с 1824 года -
членом Дальномерного управления (издат.).

-----------------------------------------------------------------


ГЛАВА III

Мне не выдают жалованья, и я вынужден продать свой кашемировый
шейный платок. Узнав об этом, Наполеон страшно гневается и
велит систематически выплачивать мне жалованье. Вскоре я
удостаиваюсь звания оруженосца. Бертье отказывается вернуть
мне мою саблю, император дарит мне другую. Он предлагает
послать мой портрет моей матери, обещая привезти ее в Париж.
Военные походы. Наполеон дает мне разрешение на женитьбу.
Битва при Аустерлице. Бракосочетание вице-короля Италии.
Бонапарт подписывает мой брачный контракт и оплачивает все
расходы. Его коронация в Милане. Я требую причитающееся мне
жалованье мамлюка и прошу об отставке. Очередной подарок
императора. Опасность, грозившая его жизни в Йене. В
Пултуске [1]. Я узнаю, что стал отцом. В Эйлау[2]. Мосье де
Турнон. Наполеон и маршал Ней. В Фридланде [3]. Тильзитские
переговоры. Королева Пруссии и ее "рустамовская" прическа.
Меня представляют царю Александру. Тильзитские увеселения. В
Дрездене. Я возвращаюсь в Париж в карете Бонапарта. Приятный
сюрприз, приготовленный мне женой.
---------------------------------------------------------------

Третий год уже я служил у Наполеона, но еще ни разу не получал
жалованья. Мне не платили и поскольку я сам ничего не требовал,
никого это не беспокоило. Естественно, Бонапарт об этом не мог
знать. У меня не было денег даже на папиросы. Я предпочел продать
свой кашемировый шейный платок, но денег у императора не просить.
Знакомые говорили мне:

- Со стороны кажется, что Наполеон тратит на тебя большие деньги.
Не помешало бы тебе защитить свои права.

Но я послушался мосье Венара [4], моего покровителя и друга с
самых первых дней моего пребывания во Франции. Он советовал мне
никогда не просить у императора денег:

- Ты никогда первый не заговаривай об этих деньгах, все равно
Бонапарт тебя не обидит. Пусть все идет своим путем.

Одним словом, я счел его совет разумным и ни о чем не говорил,
хотя у меня не было в кармане денег даже на ежедневные мелкие
расходы.

Пришлось мне предложить свой кашемировый шейный платок одному
знакомому, который обещал продать его за пятнадцать луидоров. Но
негодяй дал мне только десять, остальные обещал принести через
три дня. Прошло три дня, три месяца, и он так и не появился.
Тогда я решил сам сходить к нему. Оказалось, он переехал на новую
квартиру, привратник дал мне его новый адрес, он жил недалеко от
тупика Фейдо. Я послал ему несколько писем, но так как ответа не
дождался, то пошел по адресу и нашел его. Он очень холодно принял
меня и платить отказался:

- Я продал платок за пятнадцать луидоров, десять - ваши, пять -
мои.

Я пригрозил ему тюрьмой, но он нагрубил мне:

- Проваливай-ка отсюда, никого ты не испугаешь!

- Ладно, - сказал я, - запомни, мы еще встретимся.

Мне сказали, что он обедает в таверне возле ворот Сен-Мартен. Я
хорошо знал эти места и однажды днем пошел проверить, так ли это.

Официантка сидела возле кассы, она меня успокоила:

- Если вы ищете мосье Антуана[5] , он здесь, обедает со всеми.

Я обрадовался:

- Спасибо.

Тотчас же я вернулся в Тюильри, нашел командира гренадеров,
которого знал еще по Большому Каиру, попросил у него двух солдат
и повел их туда, где обедал мосье Антуан.

И попросил официантку:

- Скажите мосье Антуану, что его ждут. Пусть выйдет на минуту.

Когда он появился, я передал его гренадерам и сказал, что сейчас
его арестуют, но Антуан попросил не быть таким жестоким и обещал
тотчас же вернуть долг, если мы пойдем к нему домой. Так я
получил причитающиеся мне деньги и даже дал гренадерам двенадцать
франков на выпивку.

Через месяц Наполеон вернулся в Париж[6] принять большой парад и
некоторое время провести в столице.. Однажды в полночь он
попросил у меня ужин. Для него у меня всегда имелась еда. Я подал
ужин прямо в постель, где он лежал с императрицей.

И вдруг Бонапарт спросил:

- Рустам, ты уже разбогател? Много денег скопил?

Я ответил:

- Да, сир. Все то время, что я служу у вас, я чувствую себя
богатым человеком.

Он перебил меня:

- Если понадобится, можешь дать мне в долг?

- Сир, у меня в кармане всего двенадцать луидоров. Я готов
предложить вам все.

- Как так, у тебя больше ничего нет?

- Нет, сир.

Он стал расспрашивать:

- Сколько ты получаешь?

- Мне ничего не нужно, сир. Я ни на что не жалуюсь, я и так очень
счастлив.

- Ты скажи, сколько получаешь за службу у меня?

Мне вновь не хотелось сообщать ему правду, но он начал
возмущаться дворцовым управляющим мосье Фишером и настаивал:

- Назови свое жалованье.

- Сир, я ничего не требую, поэтому мне не платят, - принужден был
сказать я.

Это было для него неожиданностью.

- Значит, ты два года служишь у меня и не получаешь денег?

- Извините, сир, я привез с собой из Египта кашемировый шейный
платок. На днях я продал его и смог купить папиросы и разную
мелочь.

Услышав это, он вконец разгневался и приказал:

- Позови сюда этого Фишера[7].

Я не мог оставить свой пост и послал за ним ребят из гардеробной.
Явившийся Фишер первым долгом спросил меня:

- Император не в духе? Затем он позвал меня в столь поздний час?

Я ответил:

- Не знаю, но думаю, тревожиться не о чем, он в хорошем
настроении.

Когда я доложил о прибытии мосье Фишера, Бонапарт сразу же
набросился на него с упреками:

- Почему вы не платите Рустаму из императорской казны?
Большинство французов служат мне по личным своим побуждениям, а
Рустам предан мне до конца. И вдруг выясняется, что он уже два
года ничего не получает из казны!

Фишер побледнел:

- Сир, без приказа я ничего не мог делать.

Наполеон вышел из себя: