ДЕТСТВО И ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ.
«Маленький волшебник», которым любовалась и восхищалась вся Европа,
Вольфганг Амадей Моцарт родился 27-го января 1756 года в бедной семье
придворного органиста и капельмейстера города Зальцбурга, Леопольда
Моцарта. Его отец, родом из Аугсбурга, происходил из семьи простых
ремесленников-переплетчиков; в детстве своем он терпел большую нужду и
тогда еще поставил себе целью добиться некоторого благосостояния.
В молодых годах он переселился в Зальцбург для изучения юриспруденции, но
недостаток средств к жизни вынудил его поступить в услужение к графу Турну.
Впоследствии, когда обстоятельства несколько изменились, он стал заниматься
преподаванием музыки и вскоре настолько прославился как сведущий музыкант,
отличный скрипач и органист, что получил место придворного органиста и
капельмейстера.
Его жена, Анна-Мария Пертль, уроженка Зальцбурга, отличалась
необыкновенной красотой, и в дни молодости муж и жена считались самой
красивой и счастливой парой в Зальцбурге. Непреклонный, несколько суровый
нрав Леопольда смягчался веселостью и добродушием его жены—двумя
драгоценными душевными свойствами, которые маленький Моцарт всецело
унаследовал от матери. Кроткая, преданная, она благоговела перед своим
мужем, во всем ему подчинялась и всю свою душу вложила в любовь к нему и
детям. Из семерых детей в живых остались только дочь Мария-Анна и сын
Вольфганг, любимец и гордость матери. Насколько мать была склонна к
баловству, настолько отец был строг и требователен. С раннего возраста
занялся он воспитанием детей, приучая их к порядку и к неуклонному
подчинению долгу. В то же время он исполнял роль няньки, укладывал
Вольфганга спать, причем должен был непременно поставить его на стул и петь
с ним песню, которую мальчик тут же сочинял на фантастические слова вроде:
oragnia fiaga tafa. Затем Вольфганг целовал отца в кончик носа и обещал
ему, что когда он вырастет большой, то посадит отца под стеклянный колпак,
чтобы предохранить его от всего дурного, и будет постоянно держать его при
себе в большом почете. Каждый вечер повторялась эта церемония, и только
после нее мальчик спокойно засыпал. Так, под надзором горячо любящего и
боготворимого отца, лелеемый ласками матери, рос будущий гений, и в его
чистой художественной душе на всю жизнь отразился свет его счастливого
детства.
До трех лет Вольфганг ничем не отличался от обыкновенных детей: это был
живой и веселый ребенок, с чрезвычайно нежной и впечатлительной душой: он
постоянно спрашивал, любят ли его, и начинал плакать, если даже в шутку
получал отрицательный ответ; он плакал также, если его чересчур хвалили.
Все свои игры он любил сопровождать музыкой, и пока в этом единственно
выражалась его музыкальность.
Сестра его Наннерль, как называли ее в семье, обнаружила большие
музыкальные способности, и когда ей минуло 5 лет, отец начал ее учить игре
на клавесине. Первый урок, на котором присутствовал трехлетний Моцарт,
произвел на него такое сильное впечатление, что совершенно его переродил.
Невольно припоминаются слова нашего великого поэта:
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого
коснется,
Душа поэта
встрепенется,—
Как пробудившийся
орел.
Для Моцарта этот урок был божественным глаголом, который говорил о его
назначении и указывал ему его путь на земле. С этих пор Моцарт забыл все
свои прежние игры и всецело погрузился своей детской, но гениальной душой в
музыку. По целым часам стоял он у клавесина, отыскивая разные созвучия, и
хлопал в ладоши от радости, когда находил терцию или квинту. Отец
попробовал показать ему маленький менуэт, и так как Вольфганг безошибочно
его повторил, то отец решился начать с ним занятия музыкой.
Отец боялся слишком рано знакомить Вольфганга с правилами сочинения, но
это не помешало маленькому композитору написать свой первый концерт, когда
ему было всего 4 года. Однажды отец застал его за целой кипой нотной
бумаги, на которую дождем сыпались кляксы. Эти кляксы мальчик спокойно
вытирал рукой и поверх них писал ноты. На вопрос отца: «Что ты пишешь?»—он
уверенно отвечал: «Концерт для клавесина; первая часть уже почти готова». К
этому заявлению отец отнесся, конечно, с недоверием и смехом, но когда
заглянул в бумагу и разобрался в этой массе клякс и нот, то слезы умиления
и восторга выступили у него на глазах: перед ним лежал не исполнимый по
трудности, но совершенно правильно написанный концерт! Дом Леопольда
Моцарта посещался местными музыкантами, которые приносили ему свои
сочинения и часто их вместе исполняли. Так, однажды один из них принес
шесть своих новых трио. Сели их играть. Но не успели музыканты
разместиться, как явился маленький Моцарт со своей собственной крошечной
скрипкой, полученной им в подарок, и предложил свои услуги. Услуги эти были
отвергнуты, так как Моцарт никогда не учился на скрипке. Оскорбленный
музыкант залился горючими слезами. Чтобы утешить его, ему позволили сесть
возле Шахтнера, его большого друга, и играть с ним вторую скрипку, «но так
тихо, чтобы не было слышно».
Моцарт уселся. Шахтнер, как он сам рассказывает, заметив вскоре, что он
лишний, перестал играть, а мальчик сыграл с листа все шесть трио. Тот же
Шахтнер рассказывает, что у него была скрипка, которую Моцарт очень любил
за ее мягкий, нежный тон. Шахтнер часто играл на ней у Моцартов. Однажды он
пришел к ним и застал Вольфганга, занятого своей, только что полученной им
скрипкой. «Как поживает ваша скрипка?»:— спросил он, продолжая играть, и
затем, прислушавшись, сказал: «А знаете, ваша скрипка на полчетверти тона
ниже настроена, чем моя, если вы ее не перестроили с тех пор». Шахтнер
посмеялся, но отец, зная необыкновенный слух своего сына, послал за
скрипкой, и по проверке оказалось, что мальчик был прав.
Почти до десяти лет Моцарт чувствовал непреодолимое отвращение к звуку
трубы. Даже самый вид ее вызывал в нем такой страх, как будто ему
показывали дуло заряженного пистолета. Желая отучить сына от такого
нервного страха, Леопольд Моцарт попросил своего друга, трубача Шахтнера,
затрубить изо всей силы в присутствии мальчика. Но при первых же звуках
ребенок смертельно побледнел, стал опускаться на пол и, наверно, лишился бы
чувств, если бы Шахтнер не прекратил этого испытания. С этих пор отец не
пытался больше приучать сына к звукам трубы, и со временем его отвращение к
этому инструменту прошло само собой.
Ученье у маленького Моцарта шло очень успешно: всякому занятию, за
которое он принимался, Моцарт предавался всей душой. Особенно нравилась ему
математика; он испещрял мелом стены, скамьи, пол и мог решать в уме очень
сложные математические задачи. Во время его музыкальных упражнений никто не
смел подойти к нему с шуткой или даже просто заговорить с ним. Когда он
сидел за фортепиано, лицо его делалось таким серьезным и сосредоточенным,
что, глядя на этот преждевременно развившийся талант, многие опасались за
его долговечность. В шесть лет он был настолько законченным артистом, что
отец решился предпринять путешествие, чтобы показать и за границей
искусство своих талантливых детей. Они отправились всей семьей, и сначала
попытали счастье в Мюнхене, а затем, поощренные необыкновенным успехом, в
1762 году отправились в Вену. По дороге им пришлось остановиться в Нассау,
где их пожелал слышать местный епископ, который за пять проведенных там
дней, вместе с игрой, наградил их одним дукатом (3 руб.). Проезжая мимо
одного монастыря, они зашли в него помолиться. Моцарт тем временем
пробрался к органу и заиграл. Монахи, сидевшие с гостями за трапезой,
услыхав чудные звуки, побросали еду и гостей и в немом восторге столпились
вокруг маленького виртуоза. На границе гениальный ребенок так очаровал
таможенных чиновников своей игрой и своей детской прелестью, что их
пропустили без осмотра. В Вене их встретили как желанных знакомых гостей,
так как слава о необыкновенных детях дошла туда раньше их. Можно сказать,
что Вена положила начало их триумфальному шествию по Европе. Тотчас по
приезде они получили приглашение ко двору в простой, а не приемный день,
чтобы можно было лучше ознакомиться с детьми. Император Иосиф был большой
любитель музыки и отнесся к ребенку с живым интересом. Он подверг
всестороннему испытанию талант и искусство мальчика, заставлял играть одним
пальцем трудные пассажи, велел закрыть клавиши салфеткой, но Моцарт и
поверх салфетки сыграл так же безукоризненно, как без нее, так что в конце
концов император прозвал его «маленьким колдуном». Но в этом маленьком
колдуне скрывалось высокомерие великого артиста; он не любил играть перед
людьми, не понимающими музыки; если же просьбами или обманом удавалось его
уговорить, то он играл только пустые, незначительные вещи. И при дворе он
остался верен себе: не соглашался играть ничего серьезного, пока наконец не
позвали Вагензейля, одного из лучших композиторов и музыкантов того
времени. «Теперь я сыграю вам концерт,— сказал он ему,— а вы мне
перевертывайте страницы». С августейшими дамами Моцарт обошелся очень
любезно: к императрице он забрался на колени и осыпал ее поцелуями;
принцессе Марии-Антуанетте, тогда его ровеснице, он обещал руку и сердце в
благодарность за то, что она подняла его, когда он упал на гладком паркете.
Двор отнесся к маленьким артистам чрезвычайно ласково; примеру его
последовали все богатые, знатные жители Вены, и на Моцартов вместе с
приглашениями посыпались деньги. Леопольд Моцарт остался доволен не только
материальным и музыкальным успехом своих детей, но вообще приемом и
почетом, с которым их везде встречали, а главное тем, что семейство его
вращалось в таком изысканном, высоком обществе.
Скарлатина, которою заболели оба ребенка, положила конец чествованию
маленьких артистов. По выздоровлении их все семейство Моцартов отправилось
в дальнейший путь. Останавливаясь по дороге во всех более или менее
значительных городах и возбуждая всюду восторг и удивление, они наконец
прибыли в Париж в 1763 году, снабженные многочисленными рекомендательными
письмами. Их соотечественник барон Гримм, уже давно переселившийся во
Францию и бывший в то время секретарем герцога Орлеанского, сумел
заинтересовать детьми королевскую семью, и их пригласили в Версаль.
В Париже, как и в Вене, Моцарт выступал много раз публично как пианист,
скрипач и органист, и своей игрой на всех трех инструментах возбуждал
всеобщий восторг и изумление. Гримм пишет про него, что однажды ему
пришлось аккомпанировать одной певице, не зная арии и не имея нот:
вслушиваясь в мелодию, он угадывал последующие аккорды. Затем ария была
повторена несколько раз, и каждый раз мальчик менял аккомпанемент. В то
время Париж не отличался музыкальностью, даже не любил музыки, но парижане
носились с чудесными детьми как с модной и любопытной новинкой, осыпая их
подарками и хвалебными стихами. Из Парижа все семейство направилось в
Лондон. Король английский Георг III и супруга его София-Шарлотта, большие
любители и знатоки музыки, оказали маленьким артистам такой прием, который
превзошел всякие ожидания. Сам король так полюбил Моцарта, что, встречаясь
с ним на улице, высовывался из экипажа и посылал своему любимцу воздушные
поцелуи. В Лондоне Моцарт познакомился с одним певцом итальянской оперы,
Манцуоли, который, из симпатии к даровитому ребенку, научил его петь, и
Моцарт своим тоненьким детским голоском распевал труднейшие арии с
искусством, которому мог бы позавидовать иной певец. Его очень полюбил
проживающий в Лондоне сын Себастьяна Баха — Христиан. Часто сажал он его к
себе на колени и вперемежку с маленьким виртуозом исполнял всевозможные
пьесы: он играл несколько тактов, затем Моцарт продолжал, и так искусно,
что можно было подумать, что играет один и тот же человек.
В Лондоне Моцарты дали много блестящих по успеху и сбору концертов, но их
музыкальные триумфы были прерваны опасной болезнью отца: ему предписан был
отдых, и музыку на время пришлось отложить. Тогда маленький композитор,
воспользовавшись свободой, стал писать свои первые симфонии для оркестра.
По выздоровлении отца они пробыли еще некоторое время в Англии, затем
посетили Голландию, где им менее посчастливилось: сначала Наннерль, а за
нею Вольфганг опасно заболели, и родители не чаяли уже видеть их здоровыми.
К счастью, дети оправились, но Моцарту долго пришлось лежать в постели.
Однако неутомимый композитор не мог оставаться долго в бездействии; он
потребовал, чтобы ему положили на колени доску, и больной, слабыми,
дрожавшими ручонками продолжал писать свои симфонии. Давши несколько
концертов в Голландии, Моцарты заехали еще раз в Париж, откуда вернулись в
Зальцбург, пробыв в отсутствии около трех лет.
Моцарты вернулись на родину не только с европейской славой, но также с
деньгами и с таким количеством подарков, что могли бы открыть лавочку. Все
жители Зальцбурга считали долгом сделать им визит и взглянуть как на
диковинку на своих прославившихся сограждан. Слава Моцарта дошла до
Зальцбургского архиепископа; чтобы проверить ее основательность, он велел
запереть ребенка в своем замке на неделю, в продолжение которой мальчик
должен был написать ораторию. Он исполнил эту задачу. В партитуре, богато
украшенной кляксами и детскими каракулями, рукой отца написано по-латыни:
«Оратория Вольфганга Моцарта, сочиненная в марте 1766 года, 10 лет». После
того Вольфганг получил место скрипача при Зальцбургской капелле с
жалованьем 12 флоринов 30 крейцеров в год.
Год, проведенный в Зальцбурге, был посвящен всестороннему
систематическому музыкальному образованию Вольфганга. Он между прочим
занимался скрипкой, хотя и не так усердно, как фортепиано, но по словам
своего строгого критика — отца,— мог бы быть лучшим скрипачом своего
времени, если бы захотел. Однако этот прославленный и серьезный музыкант
очень часто прерывал свои занятия, чтобы поиграть с любимой кошкой или
прогалопировать по комнатам верхом на отцовской палке.
ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ: ВЕНА И ИТАЛИЯ.
Предполагавшиеся празднования по случаю бракосочетания принцессы Иозефы с
королем неаполитанским привлекли Моцартов через год снова в Вену (1767).
На этот раз Вена и венцы встретили своих гостей менее радушно: в городе
свирепствовала оспа, жертвой которой пала сама принцесса Иозефа. Праздники
заменили трауром. Невозможно было ни попасть ко двору, ни давать концерты.
В довершение несчастия оба ребенка схватили ту же ужасную болезнь, и
Моцарт был так сильно болен, что девять дней пролежал слепой. Им ничего не
оставалось, как вернуться в Зальцбург. Но через год они снова отправились в
Вену. Как только Мария-Терезия узнала об их приезде, она призвала их к себе
и с большим участием расспрашивала об их жизни. Император Иосиф предложил
Моцарту написать оперу и выразил желание видеть его самого во главе
оркестра. Моцарт никогда не отказывался от работы. Как только ему доставили
первые страницы текста, он тотчас же принялся за музыку и вскоре ее
окончил. Несмотря на юный возраст автора опера была написана смелой,
опытной рукой и отличалась благородством и оригинальностью мелодий. Тем не
менее она не была поставлена: против нее ополчился весь лагерь старых,
завистливых музыкантов: лавры мальчика не давали им спать, и они не могли
примириться с необходимостью играть под управлением двенадцатилетнего
капельмейстера; они стали распространять дурные, ложные слухи не только об
опере, но и о сочинениях Моцарта, говорили, что оперу написал отец, отца и
сына называли спекулянтами, шарлатанами... Их злые языки работали так
успешно, что испуганный антрепренер Аффлиджио отказался поставить оперу.
Леопольд Моцарт вел деятельную борьбу против этой интриги, но ни его
энергия, ни желание императора видеть эту оперу не помогло: к несчастью
антрепренер имел по контракту исключительное право выбирать пьесы для
своего репертуара, и первая опера Моцарта «La finta simplice» («Притворная
простушка») не была им принята. Огорченные первой неудачей Моцарты
вернулись в Зальцбург, но в предприимчивой голове Леопольда уже созрел план
путешествия в Италию.
В это время Италия представляла собой главный музыкальный центр; она была
наполнена музыкальными школами, консерваториями и давала последнюю оценку
артистам: каждый серьезный музыкант считал своим долгом побывать в ней и
услышать ее приговор, без чего он считался не вполне законченным. Поэтому
туда стекались артисты со всех концов света; одни—за славой, другие—за
падением. И Леопольд Моцарт считал нужным показать Италии своего
гениального сына. Целый год был посвящен изучению итальянского языка, и как
только все приготовления к путешествию были окончены, отец поспешил увезти
Вольфганга в Италию. Путешествие предпринято было зимой, в декабре 1769
года, и совершилось благополучно, хотя у Моцарта потрескались руки, а лицо
обветрило, как у любого солдата. Но горячий прием вскоре отогрел маленького
замерзшего музыканта: Италия встретила его не как ученика, а как
знаменитого артиста. Филармоническая академия в Болонье избрала Моцарта
своим членом. Чтобы получить это почетное звание, он должен был решить
труднейшую контрапунктическую задачу. То, над чем другие долго трудились, и
часто без успеха, Моцарту было так же легко, «как съесть кусок хлеба». Его
заперли в отдельную комнату, но через полчаса он стал стучать в дверь.
Думая, что мальчик шалит, не хотели отворить дверь, но он продолжал
стучать, и его пришлось выпустить: оказалось, что Моцарт окончил свою
задачу. Его приветствовали громом рукоплесканий. Про его необыкновенную
память рассказывают следующее: во время страстной недели в Ватиканской
церкви исполнялись Miserere, которые запрещалось переписывать и продавать
под страхом отлучения. Самое знаменитое было Miserere Аллегри, и Моцарт,
прослушавши его раз в церкви, написал его дома на память. Весть об этом
необыкновенном событии достигла самого папы, но вместо отлучения этот
проступок доставил Моцарту еще большую славу: папа пожелал его видеть и
пожаловал ему орден «золотой шпоры», дающий в Италии права дворянства и
свободный вход в папский дворец. Все эти почести не омрачили светлой души
Моцарта; он оставался все тем же невинным веселым ребенком. Только в
Милане, когда ему заказали оперу «Митридат, царь Понтийский», он на время
оставил свои шалости, до которых был большой охотник и, погруженный в
работу, стал задумчив, серьезен и писал с таким усердием, что у него
заболели пальцы. Отец всячески старался развлечь его, не давать ему
уставать; по его просьбе мать и сестра писали Моцарту веселые письма, но он
в ответах просил об одном—молиться за успех его оперы. Постановка оперы
обошлась не без интриг: многие, завидовавшие Моцарту, старались подорвать
доверие к произведению юного автора, но все злые языки смолкли при первой
же репетиции; опера под личным управлением Моцарта прошла с необыкновенным
блеском, и успех ее возрастал с каждым представлением.
Через год по возвращении в Зальцбург Моцарту поручено было от имени Марии-
Терезии сочинить оркестровую серенаду с пением и хорами по случаю
бракосочетания эрцгерцога Фердинанда с принцессой Моденской. Серенада
мальчика совершенно затмила собой оперу другого композитора — Гассе,
написанную к тому же торжеству. Эрцгерцог и эрцгерцогиня из ложи
рукоплескали молодому автору и кричали: «Bravissimo maestrino!» В
продолжение празднеств серенада была повторена несколько раз. Моцарт, кроме
денег, получил золотые часы, осыпанные бриллиантами и украшенные портретом
Марии-Терезии. Пребывание в Италии не много дало денег Моцартам, но они
приобрели симпатии итальянской публики, дружбу многих выдающихся людей и
музыкантов, а главное—наш юный герой вернулся в Зальцбург, увенчанный
итальянскими лаврами — в то время самыми драгоценными.
Последующие затем годы не представляют особого интереса в жизни
Вольфганга. Время в Зальцбурге потекло в строго определенном порядке, среди
серьезных разнообразных занятий: Моцарт давал уроки, играл в капелле,
упражнялся на органе, скрипке и фортепиано. Из ребенка Моцарт превратился в
юношу. Моцарт сохранил свою любовь к шалостям и проказам. Зальцбург с его
причудливыми, фантастическими постройками, расположенный среди живописной,
роскошной природы, служил благоприятной обстановкой для младенческих лет
Моцарта: красота местности отразилась на гармоническом строе его души, и он
на всю жизнь сохранил страстную любовь к природе. Лучше всего сочинял он на
открытом воздухе, среди зелени. Но Моцарт давно уже вышел из детского
возраста; гений его, выросший вместе с ним, жаждавший проявиться во всей
своей силе, не находил себе ни простора, ни пищи в Зальцбурге. Маленький
провинциальный городок, лишенный театра и других духовных интересов, не мог
удовлетворить Моцарта ни строем своей жизни, ни своим обществом.
Единственное и любимое развлечение зальцбуржцев состояло в стрельбе по
цели. Каждое воскресенье они отправлялись за город и изготовляли новые
раскрашенные мишени, на которых обыкновенно изображалось самое выдающееся
событие в Зальцбурге за истекшую неделю.
Положение Моцарта было пока очень незавидно: он оставался все тем же
первым скрипачом в придворной капелле, состав которой был далеко не
блестящий. Архиепископ зальцбургский Иероним, человек крайне завистливый и
черствый, питавший особенную неприязнь к Моцарту, не давал ему ходу, хотя
отлично знал ему цену. Со своими подчиненными Иероним обращался
необыкновенно грубо. В своей капелле он покровительствовал итальянцам, тем
более, что в то время по всей Германии царило музыкальное владычество
итальянцев: им давались лучшие места и большие оклады, тогда как на
соотечественников, даже самых выдающихся, не обращалось никакого внимания.
Моцарт нравственно задыхался в Зальцбурге и от души его ненавидел. Отец,
отлично понимавший страстное желание сына вырваться отсюда, сознавал, что
гений его заглохнет в таком мертвом царстве. Мало того, он решился
расстаться со своей горячо любимой женой, с которой не разлучался ни разу
во все время их счастливого супружества, и дать ее в спутницы молодому
беспечному сыну. Добрая мать, не обладавшая ни таким светлым умом, ни такой
твердой волей, как ее муж, не могла, конечно, заместить его при сыне, так
же как не могла быть руководительницей его поступков; но Леопольд Моцарт
верил, что присутствие уважаемой, любимой матери воздержит Вольфганга от
опрометчивых и ложных шагов и охранит его душу от соблазнов, против которых
так трудно бороться одинокому неопытному молодому человеку в чужих странах.
Обоим путешественникам вменялась в обязанность крайняя бережливость:
средства их были более чем ограничены; пришлось даже занять в долг, чтобы
обставить их с должным комфортом. Все произведения Вольфганга были вновь
начисто переписаны и переплетены в маленькие тетради для большего удобства;
куплена хорошая дорожная карета, так как Моцарту подобало путешествовать не
как бедному, неизвестному музыкантишке, а как уважаемому и знаменитому
артисту. Когда все приготовления были окончены, Леопольд наткнулся на
непредвиденное препятствие: архиепископ отказался дать Моцарту отпуск,
говоря, что нечего ему разъезжать по чужим странам и собирать милостыню.
Тогда Леопольд решился на рискованный поступок и потребовал отставки сына,
что, конечно, возбудило страшный гнев архиепископа, который угрожал лишить
Леопольда его места при капелле; но Леопольд готов был все перенести для
блага сына, и силы только тогда оставили его, когда двинулась карета,
увозившая тех, кто ему был дороже всего на свете; в изнеможении упал он на
стул, забыв в своем горе благословить их на дальний путь. Но тотчас же
вспомнил, подбежал к окну и послал свои благословения вслед уезжающим. К
счастью для семьи, архиепископ одумался, и Леопольд остался при капелле.
МЮНХЕН, МАНГЕЙМ, ПАРИЖ.
Моцарт уехал, полный светлых надежд на счастливое будущее. Он не думал о
том, что ему предстоит теперь бороться одному со всеми превратностями
судьбы, что отца его не будет с ним. Как выпущенная на волю птичка, он
радовался своей свободе, все находил прекрасным, от всего приходил в
восторг. Моцарт воображал, что слава его имени проложит ему прямой путь ко
двору любого курфюрста, и заранее наслаждался мечтой создать национальную
немецкую оперу, которая положила бы конец итальянскому владычеству. Но его
ждал целый ряд разочарований. Приехав в Мюнхен, Моцарт тотчас же отправился
к инспектору музыки, графу Зеау, который хотя и принял его приветливо, но,
к удивлению молодого артиста, никогда не слышал о триумфах его первого
путешествия. В подтверждение своих слов Моцарту пришлось показать все свои
свидетельства и дипломы. Тогда граф приподнял свой ночной колпак в знак
уважения и посоветовал Моцарту обратиться прямо к курфюрсту с просьбой дать
ему место композитора при его капелле. Курфюрст уже слышал об отставке
Моцарта и был недоволен таким непочтительным и своевольным поступком
молодого человека; он и не подозревал, какой великий музыкант так скромно
просит у него места, и посоветовал ему сначала попутешествовать и
приобрести некоторую известность. Моцарту пришлось вторично уверять, что он
был уже и во Франции, и в Италии, и в других странах, что имя его известно
многим, так же, как и его талант. Но курфюрст не дал ему докончить речь и
удалился, объявив коротко и ясно, что у него нет вакансии. Моцарту ничего
более не оставалось, как собраться в дальнейший путь. Мюнхенские друзья,
ценившие его дарование и желавшие удержать его в своем городе, предложили
собрать десять богатых любителей музыки, которые согласились бы выплачивать
Моцарту по дукату в месяц, что составило бы 600 флоринов в год, за
несколько музыкальных произведений. Простодушный и доверчивый Моцарт готов
был принять это предложение, казавшееся ему очень выгодным, и с восторгом
сообщил эти планы отцу, прося его совета и согласия. Но планы эти пришлись
не по сердцу умному и дальновидному старику. Насколько сам он был скромен в
своих требованиях, настолько честолюбив по отношению к сыну. Такая
зависимость от десяти лиц казалась ему положением мало заманчивым, да он
еще и сомневался, найдутся ли эти благодетели,
|
