чувств, воли,
норм, принципов, идей, через которые субъект отражает мир ценностей добра и
зла.
В нравственном сознании обычно выделяют два уровня: психологический и
идеологический. При этом необходимо сразу же выделить различные виды
нравственного сознания: оно может быть индивидуальным, групповым,
общественным.
Психологический уровень включает в себя бессознательное, чувства,
волю. В бессознательном проявляются остатки инстинктов, естественные
нравственные законы, психологические комплексы и другие феномены.
Бессознательное лучше всего изучено в психоанализе, основателем которого
является выдающийся психолог XX века Зигмунд Фрейд[38]. Существует большая
специальная литература, посвящённая проблеме соотношения психоанализа и
этики[39]. Бессознательное по большей части имеет врождённый характер, но
оно может предстать и как целая система сформированных уже жизнью
комплексов, которые в значительной степени влияют на выбор зла.
Психоанализ выделяет в психике человека три уровня: «Я» («Эго»), «Оно»
(«Ид») и «Сверх-Я» («Супер-Эго»), последние два уровня и являются основными
элементами бессознательного. «Оно» при этом часто определяется как
подсознательное, а «Сверх-Я» - как сверхсознательное. З. Фрейд
считал, что «с точки зрения обуздания первичных позывов, т.е. с точки
зрения морали, можно сказать: «Оно» совершенно аморально, «Я» старается
быть моральным, «Сверх-Я» может стать гиперморальным и тогда столь
жестоким, каким может быть только «Оно»»[40].
Подсознательное часто предстаёт субъективным основанием выбора зла.
Это глубоко раскрыто ещё до учения З. Фрейда русским писателем Ф.М.
Достоевским через анализ психики, действий «подпольного человека»[41]. Сам
З. Фрейд очень высоко ценил творчество Ф.М. Достоевского и даже посвятил
ему отдельную работу «Достоевский и отцеубийство». Но подсознательное,
его демоническая роль были известны людям с древности. В христианской
культуре подсознательное связывается с «первородным грехом», с «падшей»,
извращённой природой человека. Многие писатели уже в XIX веке, самом
атеистическом веке в истории человечества, художественными средствами, а
затем и учёные, в том числе атеист З. Фрейд, научными средствами
подтвердили библейское учение о человеке. Как правильно написал
православный протоиерей Александр Мень: «Неудивительно, что многие
современные мыслители и учёные, даже настроенные враждебно по отношению к
религиозному мировоззрению, вынуждены были отказаться от представлений о
человеке как о гармоничном и добром существе. Зигмунд Фрейд и его школа
вскрыли это с особенной убедительностью. Психоаналитический метод разверз
перед современным человечеством кошмарную бездну его искажённой,
извращённой и больной душевной жизни. Фрейд показал, что человеческий
разум еле справляется с мутными волнами подсознательных демонических
инстинктов, которые трудно изгнать и которые, даже будучи подавленными
разумными усилиями, дремлют в каждом из нас, как спора болезнетворной
бациллы»[42].
В человеческой душе, действительно, есть это жуткое чувство
удовольствия от совершаемого зла, в том числе и по отношению к самому
святому - к Богу, к самому себе. И в этой любви к злу, к демонизму
проявляется падшая, греховная сущность человека. Психоанализ вскрыл многие
реальные неосознаваемые факторы поступков человека, но он преувеличил
значимость подсознательного в человеческой психике. В человеке есть также и
сверхсознательные побуждения к добру, к счастью, к самосовершенствованию, к
Богу. Этика, в частности христианская этика, сознательно отстаивает
положение об определяющей роли в выборе человека осознаваемых ими
положительных нравственных чувств, норм, идей, ценностей.
Очень важную роль в морали играют нравственные чувства. К
нравственным чувствам относятся чувства любви, сострадания, благоговения,
стыда, совести, ненависти, злобы и др. Нравственные чувства отчасти
являются врождёнными, т.е. присущими человеку от рождения, данные ему самой
природой, а отчасти они социализуемы, воспитуемы. Уровень развития
нравственных чувств субъекта характеризует нравственную культуру данного
субъекта. Нравственные чувства человека должны быть обострёнными, чутко и
правильно реагирующими на происходящее. Выдающийся моралист XX века Альберт
Швейцер писал, например, о совести, что «чистая совесть есть изобретение
дьявола»[43]. Вл.С. Соловьёв, как отмечалось, за субъективные основы
морали принимал три чувства, которые считал врождёнными у человека, и уже
потому общечеловеческими, - это стыд, сострадание и благоговение. Стыд
регулирует отношение человека к тому, что ниже его по ценности, сострадание
– к тому, что равно человеку по ценности, а благоговение – к тому, что выше
его по ценности[44]. Вл.С. Соловьёв при этом не отрицал и существования
объективных основ морали, в частности, общественных её оснований.
Современная этика не отрицает первостепенной значимости чувств стыда,
совести, сострадания и благоговения для нравственного бытия. Однако она не
сводит к ним все субъективные предпосылки морали.
Стыд есть моральное чувство, через которое человек осуждает свои
действия, мотивы и моральные качества. Содержанием стыда является
переживание вины. Стыд есть первоначальное проявление нравственного
сознания и в отличие от совести имеет более внешний характер. Как
элементарная форма нравственного сознания стыд, прежде всего, выражает
отношение человека к удовлетворению своих природных потребностей.
Совесть есть нравственно-психологический механизм самоконтроля. Этика
признаёт, что совесть предстаёт личным сознанием и личным переживанием
относительно правильности, достоинства, честности и других ценностей добра
всего того, что делалось, делается или намечается делаться человеком.
Совесть является связующим звеном между нравственным порядком в душе
человека и нравственным порядком мира, в котором живёт человек.
Существуют разные концепции совести: эмпирические, интуитивистские,
мистические. Эмпирические теории совести основываются на психологии и
пытаются объяснить совесть через приобретённое личностью знание, которое
определяет её нравственный выбор. Так, фрейдизм объясняет совесть как
действие «Сверх-Я», с помощью которого общество контролирует волю индивида.
Бихевиоризм рассматривает совесть через дихотомию «наказание –
вознаграждение», когда личность научается исполнять вознаграждаемые
действия и избегать наказуемые.
Интуитивизм понимает совесть как «врождённую способность морального
суждения», как умение мгновенно определить, что является правильным.
Русский философ интуитивист Н.О. Лосский считал, что «совесть можно назвать
«голосом Божиим в человеке»[45], который имеет во многом инстинктивный
характер. «Основа совести, - писал русский философ, - …есть начало, столь
глубинное и столь далёкое от скудости земного бытия, что совершенное
опознание его в земных условиях невозможно; поэтому приговоры совести
поднимаются из тёмных недр духа безотчётно и могут быть рационально
обоснованы только в простейших случаях»[46].
В мистических теориях совести устанавливается её связь с религиозным
опытом. Здесь «совесть обычно понимается как невидимая и таинственная сила,
присутствующая в человеке и принуждающая его делать то, что является добрым
и правильным»[47]. Совесть здесь иногда понимается как голос Ангела-
Хранителя или даже Самого Бога. Совесть есть осознанный долг совершать
конкретные дела в следовании моральному закону. Надо признать, что в
христианской этике, которая также отстаивает мистическое понятие совести, в
учении о совести отражён многовековой нравственный опыт, который полезен и
верующим, и атеистам.
Совесть может быть разных видов, - различают «добрую и совершенную
совесть», «угасшую и несовершенную совесть». В свою очередь,
«совершенная» совесть характеризуется как активная и чувствительная,
«несовершенная» – как спокойная, или потерянная, пристрастная и
лицемерная[48].
Воля как субъективная способность к самодетерминации очень существенна
для нравственности человека, ибо она характеризует человеческую свободу при
выборе добра или зла. С одной стороны, этика исходит из того положения,
что воля человека изначально отличается своим свободным характером при
выборе добра и зла. И в этом отличительная особенность человека,
выделяющая его из животного мира. С другой стороны, нравственность
способствует развитию данной способности, формирует так называемую
положительную свободу человека, как его способность выбрать добро и вопреки
собственным пристрастиям или внешнему принуждению[49]. В этике были
попытки рассматривать волю в целом как основу морали. Так, например,
считал Ф. Ницше, попытавшийся предложить «переоценку ценностей» с точки
зрения «воли к власти» как важнейшей ценности[50]. Этика А. Шопенгауэра
также высоко оценивала волю к власти[51]. Однако волюнтаристская этика
Шопенгауэра характеризуется пессимизмом, а этика Ницше – нигилизмом.
Пессимизм и нигилизм с точки зрения христианской морали есть зло. И
подобный аморальный характер волюнтаристской этики в лице двух её
выдающихся представителей свидетельствует о том, что одна воля не может
рассматриваться как основание морали.
Идеологический уровень нравственного сознания включает в себя нормы,
принципы, идеи, теории.
Нормы и принципы как элементы морали,
их классификация
Нравственная норма – это правило действий человека, сформулированное
его разумом на основе тех или иных моральных ценностей. Нормы
рассматриваются в этике как один из важнейших элементов нравственности в
целом. И это связано с регулятивной функцией морали как её важнейшей
социальной функцией. Однако нормы играют важную роль не только в морали,
но и в праве, в политике, в религии и в других сферах деятельности.
Каково соотношение между нравственными и юридическими нормами как
основными видами социальных норм? С формальной стороны нравственные и
правовые нормы могут и не различаться. В структуре нравственной нормы, как
и в правовой норме, выделяются диспозиция, выражающая содержание и характер
требования, а также гипотеза, которая указывает на условие исполнения
нормы, и санкция, выражающая способы или средства обеспечения её
дееспособности.
В основе норм лежат те или иные ценности. Собственно, норма – это
определённое требование к поведению субъекта по реализации той или иной
ценности. Уже поэтому количество нравственных норм и принципов не
ограничено. Принципы – это наиболее общие нормы. И возникает проблема
отбора наиболее значимых принципов. Особое место в нравственности занимают
так называемые общечеловеческие принципы, такие как: «Почитай отца и мать»,
«Не убий», «Не укради», «Не лжесвидетельствуй». Среди общечеловеческих
принципов выделяется своей значимостью «золотое правило морали», которое
гласит: «Относись к другому человеку так, как если бы ты хотел, чтобы он
относился к тебе».
Широкую известность получил и один из важнейших принципов христианской
морали, а именно принцип любви, который имеет разную формулировку: «Любите
врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас
и молитесь за обижающих вас и гонящих вас»[52]. Или другая формулировка
принципа христианской любви, который так был озвучен самим Иисусом Христом:
«И один из них, законник, искушая Его, спросил, говоря: «Учитель! Какая
наибольшая заповедь в законе?» Иисус сказал ему: «Возлюби Господа Бога
твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия
есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего
твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и
пророки»[53]. Данная формулировка, в свою очередь, подверглась следующей
краткой транскрипции у святых отцов: « Люби Бога больше себя, а другого
человека как самого себя». Очень много нареканий вызвало требование
христианской этики любить врагов своих. Однако правильно понятый данный
принцип не отрицает и борьбу с врагами Бога, отечества, с личными врагами,
но важно, чтобы борьба эта не сопровождалась озлоблением, превышением меры
справедливости, не отрицала милосердия. Можно, оказывается, одновременно
сражаться с противником и любить его по христиански.
Отличительной особенностью нравственных норм является то, что они
предполагают и особого субъекта, т.е. субъекта, выбор которого
характеризуется чистотой мотива, что заставляет субъекта «подняться» над
обстоятельствами, сделать «прорыв» условий, необходимых связей,
«опутывающих» его.
Нравственные нормы отличаются также всеобщим характером, они обращены
ко всем людям. И потому в морали наблюдается тождество субъекта и объекта,
когда норма, которую субъект предлагает для объекта, является
обязательной и для него самого.
Нравственные нормы характеризуются как внеинституциональные. Это
означает, что санкции за исполнение или нарушение нравственных норм
накладываются не социальными институтами, как в праве, где подобная функция
сохраняется за государством, а нравственным сознанием самого субъекта и
общественным мнением.
Множество нравственных норм и принципов можно подразделить на
требования и позволения. В свою очередь, требования подразделяются на
обязательства и естественные обязанности. Естественные обязанности делятся
на положительные и отрицательные. Позволения также подразделяются на
безразличные, или адиафорные, и сверхдолжные. Таким образом, общая
структура нравственных норм (принципов) выглядит следующим образом (см.
рисунок) [54].
Структура нравственных норм
Требования отличаются тем, что имеют строго обязательный,
категорический характер. В то время как позволения носят желательный,
возможный характер. Отличительной чертой требования является также то, что
его отрицание невозможно, - нарушение требования выводит субъекта за сферу
добра в сферу зла. Требования могут предстать как всеобщие
(«естественные») и простые обязанности. Всеобщие обязанности должны
выполняться всеми. Примером всеобщих обязанностей являются так называемые
«общечеловеческие» нормы нравственности типа «Не убий!», «Не укради!»,
«Почитай отца и мать!». Всеобщие обязанности отличаются среди нравственных
норм наибольшей категоричностью. Естественными обязанностями предстают
обязанности следовать совести, чувству долга и т.п. В этике считается, что
большую императивность имеют отрицательные требования, начинающиеся с
частицы «не».
Обязательства как требования являются нормой только для определённых
субъектов. Императивность данных норм детерминируется условиями их
применения, т.е. обязательства выполняются при определённых условиях.
Такими обязательствами предстают, например, нормы любой «профессиональной»
этики или нормы «профессиональных кодексов», которые связаны со спецификой
деятельности или социального положения индивида. Так можно и нужно
говорить об обязательствах менеджера, преподавателя, следователя, политика
и т.п. Среди нравственных норм обязательства отличаются наибольшей
гипотетичностью, условностью.
Позволения носят возможный, желательный характер. Среди них
выделяются те, которые выходят за пределы «усреднённого долга» или
сверхдолжные. Такими, например, являются принципы самопожертвования,
«любви к врагам», безбрачия, абстиненства и т.п. Данные «сверхдолжные»
нормы предстают как идеал для человека, их исполнение есть несомненное
добро, невыполнение не является ни злом, ни грехом, и этим они отличаются
от адиафорных позволений.
Сверхдолжные позволения, как и всеобщие обязанности, очень существенны
для нравственного бытия человека, ибо через них раскрывается сущность и
реальная возможность духовного совершенствования личности, перспективы
развития нравственного миропорядка.
Существуют также действия, качества, отношения, сущности, которые
безразличны для греха, но не безразличны для добра или зла, что вообще
исключено, учитывая всеобщность морали. Подобные феномены можно определить
как адиафорные. Понятие адиафоры (в буквальном переводе с греч. –
безразличное) играет важную роль в религиозной этике. Этим понятием
обозначается здесь то, что считается с христианско-философской точки зрения
несущественным и необязательным в некоторых сторонах обряда, обычая[55].
Адиафорные споры имели и имеют важное значение в жизни христианских
церквей. В самом деле, можно ли считать адиафорным богослужение на
национальном языке или ношение в церкви женщинами брюк? Является ли грехом
курение табака или это адиафорное действие? В XVI веке подобные споры
возникли между католиками и протестантами по поводу облачений, икон.
Следующий крупный адиафорный спор имел место у протестантов между
лютеранами и пиетистами относительно вопроса допустимости для христиан
посещения театра, участия в танцах и играх, курения табака. В этом споре
лютеране считали все подобные действия адиафорными и потому допустимыми для
христиан, на что пиетисты возражали, что с этической точки зрения нет
деяний безразличных.
Отношение к проблеме адиафоры в православии, и в частности в Русской
Православной Церкви, если судить по литературе, является противоречивым.
Русское старообрядчество можно воспринимать как учение, отвергающее
возможность внеморальных обрядов, обычаев, облачений. Более того, в среде
старообрядцев отвергались и возможные адиафорные феномены как безгрешные.
Брить бороду, курить табак, ходить женщине «простоволосой», т.е. без
платка, значит не только быть сопричастным злу, но и греху. Так же
греховно трёхперстие, совершение церковной службы по «новым» «никонианским»
книгам, пропуск в восьмом члене Символа веры слова «истинный», пение
«аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя» вместо «аллилуйя, аллилуйя, слава тебе
Боже», произношение молитвы Иисуса как «Господи Иисусе Христе, Боже наш,
помилуй нас» вместо прежней «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй
нас» и др.
Отрицание адиафор, однако, свойственно и ортодоксальному православию.
Иначе трудно рационально объяснить те жестокие гонения староверов за их
старую обрядность, которая с начала раскола, т.е. с середины XVII века,
наблюдается со стороны официальной православной церкви.
Данная консервативная тенденция, отождествляющая зло и грех и
отрицающая потому адиафоры как безразличные для греха действия, сохранилась
и в старообрядчестве, и в ортодоксальном православии до ХХ века. Так, в
изданном ортодоксальными православными богословами «Полном православном
энциклопедическом словаре», в статье, посвящённой адиафоре, читаем: «С
православно-христианской точки зрения, однако, подобное безразличие не
допустимо и адиафор быть не может»[56]. Несомненно, что не может быть
«нравственного безразличия», однако, из этого не следует, что не может быть
«греховного безразличия» или адиафор.
Однако и в ортодоксальном православии, и в старообрядчестве с самого
начала существовало и иное, либеральное направление, признающее
адиафорность, характерное для наиболее просвещенной, элитной части
верующих, и которое имело и имеет большое распространение в православии.
Либеральное, и в данном случае более верное, отношение к старым обрядам
демонстрирует и современная ортодоксальная Русская Православная Церковь.
Так, Поместный Собор 1971 года утвердил три постановления Патриаршего
Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 года: 1) « О признании старых
русских обрядов спасительными, как и новые обряды, и равночестными им»; 2)
«Об отвержении и вменении, яко не бывших порицательных выражений,
относящихся к старым обрядам, и в особенности к двуперстию»; 3) «Об
упразднении клятв Московского Собора 1656 г. и Большого Московского Собора
1667 г., наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их
православно верующих христиан, и считать эти клятвы яко не бывшие»[57]
Поместный Собор Русской Православной Церкви 1988 года повторил
определение Собора 1971 года и подтвердил «равночестность старых
обрядов»[58] «Духовное сокровище «древнего благочестия», - говорится в
Соборном обращении, - ныне открывается не только тем, кто исповедует
спасительную веру Христову, но и тем, кто ценит в древних памятниках
проявление нашей национальной культуры»[59].
Адиафоры признавал и такой авторитетный в вопросах христианского
нравоучения и аскетики православный мыслитель, как св. Феофан Затворник.
Он отмечал, что немалое число наших действий «остаётся без определения их
значения. Они ни добры, ни злы сами по себе; потому, как безразличные,
считаются позволительными всякому»[60].
Нравственные отношения и нравственная деятельность,
их анализ
Нравственные отношения – это отношения, которые складываются между
людьми при реализации ими моральных ценностей. Примерами нравственных
отношений можно считать отношения любви, солидарности, справедливости или,
напротив, ненависти, конфликтности, насилия и т.п. Особенность
нравственных отношений - их всеобщий характер. Они в отличие от права
охватывают всю сферу человеческих отношений, включая и отношение человека к
самому себе. Как уже отмечалось, бессмысленно с юридической точки зрения
судить самоубийцу, однако с нравственной точки зрения моральная оценка
самоубийцы возможна. Существует христианская традиция хоронить самоубийц
вне кладбища за его оградой.
Проблемой для этики является нравственное отношение к природе.
Проблема природы в этике предстаёт как скандал. Под «этической проблемой
природы» мы разумеем проблему анализа того, что составляет моральность,
добро самой природы, а также проблему анализа нравственного отношения к
природе, в целом всё то, что связанно в морали и этике с естественным
фактором. Начиная с Аристотеля, собственно этический анализ морали имел
основным своим предметом человека, его добродетели, его поведение и
отношения. И поэтому логично, что для подобного «собственно этического»
подхода природа в лучшем случае могла осознаваться как определённые
естественные нравственные чувства, как врождённые трансцендентальные
императивы разума. Природа сама по себе, а также живые наши братья
меньшие оказывались не интересными для этики, отношение к природе
представлялось адиафорным, как это отмечено выше на примере этики Канта,
советской марксистской этики, теории справедливости Ролза.
Но подобное отношение к природе противоречит нашим нравственным
чувствам, нашей интуиции добра и зла. Мы всегда будем видеть определённый
смысл в восточных этических учениях, проповедующих любовь ко всему живому,
христианской молитве «Всякое дыхание да хвалит Господа», в благородном
принципе «благоговения перед жизнью». Нельзя не признать очевидность
истины, выраженную в следующих прекрасных словах: «Поистине нравственен
человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать
любой жизни, которой он может помочь, и удерживается от того, чтобы
причинить живому какой-либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная
жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, может ли она и в
какой степени ощутить его доброту. Для него священна жизнь, как таковая.
Он не сорвёт листочка с дерева, не сломает ни одного цветка и не раздавит
ни одного насекомого. Когда он летом работает ночью при лампе, то
предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной
бабочки, упавшей с обожжёнными крыльями на его стол.
Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего по
мостовой, то подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя не
доползёт до земли, где может спрятаться в щель, и перенесёт его в траву.
Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдёт время бросить
ему для спасения листок или соломинку.
Он не боится, что будет осмеян за сентиментальность. Такова судьба
любой истины, которая всегда является предметом насмешек до того, как её
признают»[61].
Необходимо осмыслить и факт благотворного влияния природы на человека.
Лес, горы, море, реки, озёра не только физиологически, но и духовно
исцеляют человека. Человек находит успокоение и отдохновение, вдохновение
в природе, в общении с нею. Почему нам приносят такую отраду любимые нами
места в лесу или на речке? Очевидно, это связано не только с ассоциациями
и прежними впечатлениями, которые пробуждаются в сознании при знакомых
образах, но сами воспринимаемые нами знакомые тропинки, рощи, поляны, кручи
приносят душе нашей покой, свободу, духовную силу. Если нет никакой
положительной моральной ценности в самой природе, в её созданиях, то
подобный факт духовно-целительной её функции остаётся рационально
необъяснимым.
Другим фактом, который, как мы считаем,
|
