Дружников Ю - Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова - Скачать бесплатно

Ю. Дружников
Доносчик 001, или вознесение Павлика Морозова

Изд. "Московский рабочий", 1995.

Анонс

Эта книга впервые опубликована в Лондоне в 1988 году и прозвучала как
сенсация. В ней на Строго документальной основе разоблачен миф о пионерском
герое Павлике Морозове - миф кощунственный и безнравственный. Писатель Юрий
Дружников вскрывает механизм создания одного из самых громких советских
пропагандистских легенд, показывает бесчеловечность самой системы, сделавшей
своей жертвой несчастного мальчика.
Книга неоднократно издавалась за рубежом. В России и СНГ публикуется
впервые.


ОПАСНАЯ ТЕМА

Слава Павлика Морозова, которого в Советском Союзе знает каждый, от мала
до велика, затмила известность многих героев. Об этом мальчике созданы сотни
произведений в разных жанрах - от поэм до оперы. Его портреты в картинных
галереях, на открытках, спичечных коробках, почтовых марках. На прославление
его израсходованы не поддающиеся учету количества бумаги, кинопленки, холста
и красок. В разных городах стоят его бронзовые и гранитные статуи. Школы,
носящие его имя, имеют особые залы-музеи Павлика Морозова, где детей
торжественно Принимают в пионеры. Гипсовые бюсты этого мальчика вручают
победителям спортивных состязаний. Именем Павлика Морозова названы корабли и
библиотеки. Его официальная должность - геройпионер Советского Союза номер
001.
Когда в 1982 году отмечалось 50-летие героической смерти Павлика
Морозова, печать назвала мальчика "мучеником идеи". О месте, где он был
убит, писалось как о святыне, а о самом ребенке как о святом. В
атеистической советской прессе это бывает редко и обозначает лишь
фундаментальные духовные ценности коммунистической идеологии. В истории
человечества такой славы не удостаивался ни один ребенок.
Если кратко сформулировать суть подвига, который прославил героя, то это
будет так. В начале 30-х годов Павлик Морозов донес ОПТУ, то есть
государственной тайной полиции, теперь именуемой КГБ, что его отец -
противник советской власти. Этим он помог строительству коммунизма в
Советском Союзе. Отец его был арестован и исчез в лагерях. Враги партии
убили мальчика. После этого народ провозгласил его своим героем. С тех пор
все дети Советского Союза стали изучать на уроках его биографию, чтобы в
жизни поступать, как Павлик.
Итак, юный доносчик, предатель собственного отца, сделан национальным
героем огромной страны с тысячелетним прошлым. История эта описана в
советской прессе такое множество раз, что, казалось бы, в ней не должно быть
никаких неясностей. Мы легко разыскали в Москве переулок, носящий имя
Павлика Морозова, парк его имени и в нем внушительный монумент,
увековечивающий мальчика в бронзе с гордо поднятым красным знаменем в руках.
Между тем, читая книгу за книгой, мы с изумлением обнаруживали
противоречия буквально в каждом факте. Сколько лет было Павлику Морозову в
момент его героической смерти? В разных изданиях возраст его указывается
разный - от одиннадцати до пятнадцати лет. А где он родился? Место рождения
Павлика Морозова - Герасимовку - в одних источниках называют селом, в других
- деревней, находившейся в Кошукской волости Тобольской губернии, Ирбитском
уезде 06ско-Иртышской области, в Омской области (все это Сибирь), а также в
Верхнетавдинском районе Уральской области и в Тавдинском районе Свердловской
области (это Северный Урал).
Фотографии героя в разных изданиях при сопоставлении оказались сделанными
с разных лиц. Еще более странными показались нам обстоятельства смерти
героя, который был убит не один, а вдвоем с братом, тоже доносчиком, но
героем почему-то не ставшим. Стопы прочитанных нами книг росли. В них
убийцами пионера называют разных лиц, общее число убийц, как мы подсчитали,
оказалось не менее десяти.
Наше удивление еще более возросло, когда мы обратились в исторические
архивы. Ответ был везде одинаков: "Никаких документов по Павлику Морозову
нет". Мы отправились в Зауралье, в Западную Сибирь, на родину мальчика-героя
- в Герасимовку. Но и здесь, в мемориальном музее Павлика Морозова, не
оказалось ни личной вещи, ни листка из его школьной тетради, ни одной
семейной реликвии. Мы побывали и в Других музеях Павлика Морозова. Вместо
документов в них показывают рисунки, книги, вырезки из газет. Даже от святых
тысячелетней давности сохраняются подчас кое-какие реликвии, а ведь история
Павлика Морозова - это век XX. Может быть, этот мальчик не существовал
вовсе, а просто является одним из положительных персонажей советской
литературы?
Оставалась последняя нить: живые свидетели. Однако попытки узнать чуть
больше того, что выставлено в музее, натолкнулись на нескрываемое
сопротивление. "Экскурсантам не следует встречаться с жителями деревни, -
пояснила экскурсовод. - Крестьяне неправильно все понимают и могут нето
наговорить. Работники музея организуют группы так, чтобы посетители
проходили по местам славы Павлика Морозова и сразу уезжали из деревни".
Мы не уехали. Но ни разговаривать с людьми, ни фотографировать не смогли:
рядом с нами постоянно оказывались, сопровождающие. Пришлось уехать из
деревни, а затем приехать снова и, избегая внимания должностных лиц, ходить
из дома в дом. Но и в этом случае крестьяне, которые беседовали с нами, то и
дело отказывались отвечать на вопросы или обходили острые углы, опасаясь
откровенности.
К нашему изумлению, показания первых же свидетелей событий в деревне
Герасимовке внесли в известную нам с детства биографию героя немало
неожиданных сведений. Официальные тексты оказались ложью. Когда же нам
удалось разыскать подлинную фотографию Павлика Морозова, которая никогда не
публиковалась, стало ясно, что во всех энциклопедиях, учебниках и книгах, на
открытках и почтовых марках фотографии героя фальшивые.
Загадочные события, как нам рассказали очевидцы, не перестали происходить
и после убийства Павлика Морозова. Дом, в котором жил мальчик, сгорел дотла,
но, кто поджег, осталось неизвестным. Могилу Павлика Морозова ночью, тайно,
перенесли с одного места на другое.
Для - уго чтобы раскопать истину полувековой давности, нам нужно было
спешить: возраст старейших очевидцев этой трагедии приближался к ста годам.
Многих жизнь раскидала по разным городам. Частное расследование в советской
стране вести вообще трудно. А это - одна из неприкасаемых тем, и любой
рискованный вопрос, любое отклонение от установленных положений чреваты для
слишком любопытного тяжелыми последствиями. Вести расследование приходилось
крайне осторожно, и читатель в дальнейшем поймет, почему. К тому же
официальная пропаганда сделала свое дело. Жизнеописания Морозова обросли за
полвека яркими одеждами, и сверстники Павлика в разговорах с нами вспоминали
о нем большей частью где-то прочитанное. Даже восьмидесятилетняя мать героя
Татьяна Морозова, рассказав нам много такого, чего в книгах о ее сыне мы не
нашли, прибавила: "Как в книгах написано, так и правильно". Еще точнее
сформулировал взаимоотношения между истиной и мифом один из оставшихся в
живых одноклассников Павлика Морозова: "Я расскажу, как было, а уж вы сами
добавьте, чего надо. Иначе нельзя". Неграмотные люди тоже этой грамотой
овладели.
Позже в скромных домашних архивах некоторых участников кровавой трагедии
в Герасимовке мы разыскали чудом сохранившиеся бумаги, которые
компенсировали несовершенство человеческой памяти. Нам посчастливилось найти
и уникальные секретные архивные документы, без которых эта книга об одном из
самых уязвимых аспектов советской системы осталась бы менее
аргументированной.
Какие же подвиги на самом деле совершил этот мальчик, жизнь которого для
нескольких поколений советских людей стала образцовой и обязательной моделью
для подражания? Почему и кем Павлик Морозов был убит? Как и для чего
доносчик был сделан национальным героем?
Мы начинаем расследование с того, что сообщим три абсолютно достоверных
факта. Во-первых, легендарный Павлик Морозов действительно жил на свете.
Во-вторых, он действительно был убит. Когда убит, неизвестно, но похороны
состоялись 7 сентября 1932 года, и это третий факт. Все остальное - впереди.


УЧАСТНИКИ СОБЫТИЙ

Имена подлинные. Возраст участников событий, если не оговорено, указан по
1932 году, когда был убит Павлик Морозов.

КРЕСТЬЯНЕ ДЕРЕВНИ ГЕРАСИМОВКИ
МОРОЗОВЫ:
Сергей - глава семьи, дед Павлика Морозова, 81 год.
Ксения - его жена, бабушка Павлика, 80 лет.
Трофим - их сын, отец Павлика, в прошлом председатель сельсовета, 41 год
(если он еще оставался в живых).
Татьяна - жена Трофима, мать Павлика, 37 лет.
Павлик (Павел), около 14 лет, и его братья:
Алексей, 10 лет, Федор, 8 лет, и Роман, 4 года, дети Трофима и Татьяны,
внуки Сергея и Ксении.
Иван - старший брат Трофима, дядя Павлика, около 45 лет.
Данила - сын Ивана, двоюродный брат Павлика, внук Сергея и Ксении, 19
лет.

КУЛУКАНОВЫ:
Арсений - крестный отец Павлика, 70 лет.
Хима - его жена, дочь Сергея и Ксении Морозовых, тетка Павлика, около 40
лет.
СИЛИН Арсений, дядя Павлика, 33 года.
ОСТРОВСКИЕ:
Онисин, дядя Павлика, 45 лет.
Маланья, его жена, сестра Татьяны Морозовой, тетка Павлика, 35 лет.

ПОТУПЧИКИ:
Устинья, дочь Сергея и Ксении Морозовых, тетка Павлика, около 50 лет.
Иван, сын Устиньи, внук Сергея и Ксении Морозовых, двоюродный брат
Павлика, официально осодмилец (член общества содействия милиции), на самом
деле - осведомитель ОПТУ, 20 лет.

ШАТРАКОВЫ:
Антон, житель Герасимовки, примерно 60 лет, сосед Морозовых.
Дмитрий, около 18 лет; Ефим и Ефрем, между 20 и 40 годами, сыновья
Антона.
Мезюхин Владимир, житель соседней деревни Владимировки, возраст не
известен, приятель деда Павлика Морозова.
Мать Павлика Татьяна Морозова, родной брат Павлика Алексей и двоюродный
брат Иван Потупчик во время работы над книгой оставались в живых и через 50
лет после событий дали нам свои показания.

ОЧЕВИДЦЫ, ОСТАВШИЕСЯ В ЖИВЫХ (ВОЗРАСТ ПО 1932 ГОДУ)
ПОЗДНИНА Елена, первая учительница Павлика Морозова, 19 лет.
КАБИНА Зоя, последняя учительница Павлика, 18 лет.
КОРОЛЬКОВА Матрена, дальняя родственница Морозовых, однш - шссница
Павлика, 13 лет.
БАЙДАКОВ Лазарь, дальний родственник Татьяны Морозовой, 12 лет.
БЕРКИНА Вера, крестьянка, двоюродная сестра Татьяныны Морозовой. 35 лет
САКОВА Елена, крестьянка, одна из первых переселенок. 50 лет (умерла в
1984 году).
ПРОКОПЕНКО Дмитрий, одноклассник Павлика, 13 лет.
Все эти очевидцы дали нам свои свидетельские показания спустя 50 лет.

СЛЕДОВАТЕЛИ
ТИТОВ Яков, участковый инспектор милиции, 24 года.
БЫКОВ - (имя не установлено) уполномоченный районного аппарата ОПТУ,
около 30 лет.
КАРТАШОВ Спиридон, помощник уполномоченного Особого отдела ОГПУ, тогда 29
лет Карташов остался жив, дал свои показания через 50 лет.

ВЛАСТИ
КАБАКОВ Иван, первый секретарь Уральского обкома партии. 41 год
ЩЕРБАКОВ Александр, работник ЦК партии, позже секретарь Союза советских
писателей, 31 год.
ПОСТЫШЕВ Павел, секретарь ЦК партии, член Политбюро, 45 лет.
СТЕЦКИЙ Алексей, заведующий отделом культуры и пропаганды ленинизма ЦК
партии, 36 лет КОСАРЕВ Александр, генеральный секретарь ЦК комсомола, 29
лет.
АРХИПОВ Василий, заместитель председателя Центрального бюро детской
коммунистической организации юных пионеров, около 25 лет.
ЗОЛОТУХИН Валентин, председатель того же бюро, около 30 лет.
ПОСКРЕБЫШЕВ Александр, начальник Особого сектора личного секретариата
Сталина, 40 лет.
СТАЛИН Иосиф, генеральный секретарь ЦК партии, тогда 53 года.
Первые шестеро из перечисленных уничтожены в годы репрессий, остальные
умерли.

СОЗДАТЕЛИ МИФА О ПАВЛИКЕ МОРОЗОВЕ
СОЛОМЕИН Павел, корреспондент свердловской газеты "Всходы коммуны", автор
первой книги о Морозове "В кулацком гнезде", тогда 25 лет.
ГУБАРЕВ Виталий, корреспондент московской газеты "Колхозные ребята",
потом редактор "Пионерской правды", автор многих книг о Морозове, 20 лет.
СМИРНОВ Елизар, корреспондент "Пионерской правды", общественный
обвинитель от ЦК комсомола на процессе по делу об убийстве Морозова, 24
года.
АНТОНОВ В. - корреспондент свердловской газеты "На смену! ", возраст
неизвестен.
МИХАЛКОВ Сергей, поэт, автор первой песни о доносчике, лауреат Сталинских
и Ленинской премий. Герой Социалистического труда, секретарь Союза
писателей, тогда 20 лет.
ЯКОВЛЕВ Александр, писатель, романист, документалист, начал писать о
Морозове в 50 лет
ГОРЬКИЙ Максим, писатель, первый председатель Союза советских писателей,
64 года.
РЖЕШЕВСКИЙ Александр, киносценарист, 31 год.
ЭЙЗЕНШТЕЙН Сергей, кинорежиссер, начал съемки фильма о Павлике в возрасте
37 лет
БАБЕЛЬ Исаак, писатель, 41 год (в 1935 году)
ЩИПАЧЕВ Степан, поэт, начал писать о Павлике Морозове в возрасте около 50
лет.
БАЛАШОВ Владимир, пропагандист подвига Морозова в наши дни.
Из перечисленных оставались в живых Михалков и Балашов (показаний не
дали).
Здесь названы 53 основных участника событий, связанных с именем Павлика
Морозова. 21 из них потом арестовали по политическим доносам и одного за
изнасилование несовершеннолетней девочки. 19 человек были убиты, трое,
по-видимому, отравлены, семеро спились, трое сошли с ума. Судьба двоих
(Быкова и Антонова) неизвестна.
В литературе, материалах следствия и суда содержится большое количество
ошибок. Дядя Павлика Арсений Кулуканов называется Куканов, Кудуканов,
Кодуканов, Колкуканов и, видимо, от слова "кулак" - Кулаканов. Сосед Дмитрий
Шатраков именуется Шитраковым, Шипраковым, Шартиковым и Шатроновым. Два
родных брата Дмитрий и Ефим Шатраковы встречаются с разными фамилиями, но с
одним именем: Ефим Шитраков и Ефим Широков. Силин назван Симиным. Данила
Морозов совмещен с Арсением Кулукановым в одно лицо - Данилу Кулуканова,
который злостно уклонялся от выполнения хлебозаготовок. По документам Данила
проходит также как Данил и Даниил, а Ксения Морозова как Аксинтья и Аксенья.
Учительница Зоя Кабина превращена в мужчину по фамилии Кабин, который пишет
в статье: "Я знал Павлика..." и т, д. Во избежание путаницы все имена в
цитатах нами исправлены.


СУД НА СЦЕНЕ

24 ноября 1932 года в местной газете "Тавдинский рабочий" появилось
крупно набранное объявление. Оно гласило:
В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС 25 НОЯБРЯ Г932 ГОДА В 6 ЧАСОВ ВЕЧЕРА В КЛУБЕ ИМЕНИ
СТАЛИНА НАЧНЕТСЯ ПОКАЗАТЕЛЬНЫЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС НАД УБИЙЦАМИ ПИОНЕРА
МОРОЗОВА СУДИТ ВЫЕЗДНАЯ СЕССИЯ ОБЛСУДА ВХОД В ЗАЛ СВОБОДНЫЙ
Тавда - небольшой районный центр в тайге. Кривые улочки, покосившиеся
дома, грязная железнодорожная станция, заполненная товарными вагонами с
лесом. Вокруг редкие деревни, и среди них Герасимовка, где был убит Павлик
Морозов. Полсуток езды поездом от Тавды и попадаешь из Сибири на Урал, в его
столицу Свердловск, перевалочную базу из азиатской части России в Европу. Но
выехать из Тавды непросто. Это край лагерей принудительного труда. На
станции, у поездов и сейчас милиция, люди в штатском с типичным выражением
лица. Такой же была Тавда и полвека назад, в начале обычной сибирской зимы
1932 года. Но события тут происходили необычные.
Большой деревянный клуб имени Сталина на улице Ста - лина к этой дате
спешно отстроили заново после пожара. Топоры стучали днем и ночью. Перед
началом процесса в городе были организованы демонстрации трудящихся. Плакаты
требовали смерти убийцам пионера Павлика Морозова. На митинг перед клубом
привели около тысячи детей, включая малышей из всех школ района. Дети тоже
держали плакаты с требованием расстрелять обвиняемых. Для трансляции
процесса военные связисты установили 500 репродукторов. Вокруг них собрались
любопытные.
Переоценивать энтузиазм масс, о котором много написано в газетах, однако,
не следует. В неопубликованных записях участника зрелища, молодого
корреспондента свердловской газеты "Всходы коммуны" Соломеина, говорится,
что все было запланировано, приказано и организовано заранее. В деревни всей
округи сверху спускалась разнарядка. Райком партии и райисполком рассылали
телеграммы: "Провести митинг", "Выслать на процесс делегатов". "Организовать
красный обоз с хлебом в дар государству". В телеграммах заранее указывалось,
сколько людей собрать и сколько мешков зерна отправить.
Накануне суда в Герасимовку прибыли агитбригады и духовой оркестр. Ларек
торговал водкой без ограничения. После живой газеты (вроде устного журнала)
и хорового пения, когда веселье достигло максимума, объявили, что завтра
показательный суд. Вот записанный нами рассказ деревенского старожила
Григория Парфенова: "Повезли нас рано утром на десяти подводах под красным
флагом. Стояли морозы около тридцати градусов, и лошади бежали резво.
Некоторые только по дороге узнали, зачем везут. Кто не хотел ехать, тому
обещали бесплатный буфет".
Начало суда, назначенное на вечер для того, чтобы крестьяне из окрестных
деревень успели добраться до Тавды, отложили часа на полтора. Вокруг клуба
стояли чекисты с винтовками. Когда митинг перед клубом закончился, охрана
открыла клуб. Вход не был свободным - пропускали делегации, пересчитывая
людей по спискам.
Рассчитанный на 600 мест, зал клуба был набит тысячью зрителей. Сообщения
газет о том, что в зале присутствовало две тысячи, были явно преувеличены.
Тем не менее в проходах вплотную сидели на полу и стояли вдоль стен. В зале
было много детей. Во втором ряду, перед судьями, посадили мать убитых
мальчиков Павлика и Феди Татьяну Морозову с третьим сыном Алексеем на руках.
Несмотря на лютый холод, зал не отапливался, но и не проветривался, чтобы не
улетучилось тепло. В воздухе стоял смрад
Зрелище, которое предстало зрителям, было настолько впечатляющим, что и
спустя полвека очевидцы его не забыли и рассказывали нам детали. На сцене
медленно пополз черный занавес, открывая красные лозунги. На заднике висел
портрет Павлика, нарисованный местным художником-любителем. Слева от
портрета призыв: "Требуем приговорить убийц к расстрелу". Справа: "Построим
самолет "Пионер Павлик "1А Морозов". -
На скамье подсудимых - охраняемые конвоем с винтовками пятеро: дядя
Павлика крестьянин Арсений Кулуканов, бабушка Павлика Ксения и дед Сергей
Морозовы, его двоюродный брат Данила Морозов и второй дядя Арсений Силин.
Прочесть лозунги, вывешенные на сцене, мог, да и то по складам, один
обвиняемый - школьник-переросток Данила Морозов. Трое других вместо подписи
в протоколах допросов припечатывали, обмакнув в чернила, большой палец
правой руки; пятый, Арсений Силин, тоже не умел читать, но сам мог поставить
закорючку пером:
За столом, накрытым кумачом, а сверху - более узким черным траурным
покрывалом, расположилась бригада судей, присланных из Свердловска:
председатель Загревский, народные заседатели Кчименкова и Бороздина; по
правую руку - общественные обвинители - представитель Центрального бюро юных
пионеров и газеты "Пионерская правда" Смирнов и представитель Уральского
обкома комсомола Урин, прокурор Зябкий. Слева - адвокат Уласенко. Ход суда
протоколирует секретарь Макаридина. Все они вместе именуются выездной
сессией Уральского областного суда [1].
- Наиболее подробно суд освещался ежедневно в местной газете "Тавдинский
рабочий" По отчетам можно понять, что это не было судебное разбирательство в
общепринятом смысле.
Официально это был политический процесс. А на практике - клубное
представление с распределенными ролями, антрактами и буфетом, закончившееся
в последнем акте приговором.
Нам удалось получить "Следственное дело N 374 об убийстве братьев
Морозовых, подготовленное Секретно-политическим отделом ОГПУ по Уралу",
которое дальше мы будем называть просто "Дело N 374". В нем имеется
"Обвинительное заключение", подготовленное следствием для суда. Приговор
суда был опубликован 30 ноября 1932 года в газете "Тавдинский рабочий". Для
того чтобы понять официальную трактовку убийства, приведем выдержки из обоих
этих документов.
Из обвинительного заключения: "Морозов Павел, являясь пионером на
протяжении текущего года, вел преданную, активную борьбу с классовым врагом,
кулачеством и их подкулачниками, выступал на общественных собраниях,
разоблачал кулацкие проделки и об этом неоднократно заявлял..."
Из приговора: "В селе Герасимовке, где до последнего времени ни
партийной, ни КСМ ячейки (комсомола - К. Д.), и до сих пор, при наличии 100
хозяйств, нет колхоза, активное выступление пионера Морозова за выполнение
проводимых кампаний... вызвало к Павлу дикую злобу со стороны родни..."
Из обвинительного заключения. "Кулаки боялись дальнейших доносов органам
власти со стороны Морозова Павла, стали на путь угроз расправой пионеру
Павлу Морозову. Кулуканов и Силин по отношению Морозова Павла говорили:
"Этот пионер, сопливый коммунист, житья нам не дает, во что бы то ни стало
его надо сжить со света".
Из приговора: "Данное убийство подготавливалось задолго до его свершения,
и самый акт расправы... был не чем иным, как выполнением желанного, давно
задуманного решения"
Из обвинительного заключения: "Кулак Кулуканов Арсений, узнав, что Павлик
Морозов вместе со своим братом Федором ушли в лес за ягодами, с приходом к
нему в дом Морозова Данилы 3-го сентября сговорил последнего убить пионера
Морозова Павла и Федора, дав ему 30 рублей денег, одновременно попросил
Данилу, чтобы он пригласил для убийства Павла и Федора своего деда Сергея
Морозова, с которым Кулуканов раньше имел сговор..."
Из приговора: "Закончив бороньбу после ухода от Кулуканова, Данила
отправился домой и передал деду Сергею разговор с Кулукановым. Морозов
Сергей, видя, что Данила берет со стола нож, ни слова не говоря, вышел из
дому и отправился с Данилой на дорогу, по которой должны возвращаться братья
Морозовы. Притом, когда подсудимые вышли уже за деревню, Морозов Сергей
сказал Даниле: "Идем убивать, смотри не бойси".
Из обвинительного заключения: "Поравнявшись с Павлом, Морозов Данила, не
говоря ни слова, вынул нож, нанес Павлу удар в живот".
Из приговора: "Девятилетний Федя, заплакав, кинулся бежать в сторону, но
был задержан Сергеем Морозовым и подбежавшим Данилой тут же зарезан.
Убедившись, что Федя мертв, Данила вернулся к Павлу и еще несколько раз
ударил его ножом".
Из обвинительного заключения: "Совершивши убийство, Морозов Сергей вытряс
из мешка ягоды, набранные Павлом и Федором, и совместно с Данилой одели этот
мешок на голову Павлу Морозову, а затем Морозов Сергей труп Федора оттащил
несколько в сторону от дороги, в лес, то же проделал Данила с трупом Павла.
Морозов Сергей и Морозов Данила, вернувшись из леса после убийства...
обнаружив у себя на одежде пятна крови, переоделись в другое платье,
заставив Морозову Ксению (жену Сергея) выстирать окровавленную одежду в
целях скрытия преступления. Морозова Ксения, узнав о совершенном
преступлении, замочила окровавленную одежду (штаны, рубаху), но отстирать не
успела, т, к, при обыске в замоченном виде рубаха и штаны были изъяты".
Из приговора: "На следующий день Ксения Морозова, чего она сама не
отрицает, узнала об убийстве Павла и Федора, но когда было приступлено к
розыску последних, она, Ксения, данное обстоятельство скрыла".
Из обвинительного заключения: "Одновременно при обыске за иконами был
обнаружен нож, которым совершено убийство".
Тщательное изучение имеющихся у нас секретных документов следствия,
которое проводилось в течение двух с половиной месяцев, опубликованных
материалов суда, показаний свидетелей и очевидцев обнаруживает
многочисленные противоречия и неувязки в ходе следствия и судебного
процесса.
Братья Павлик и Федя пошли в лес за клюквой, но когда, куда и кто знал о
том, что они ушли, ни следствие, ни суд не выяснили. Суд не задал вопроса,
почему в течение трех суток никто не начал искать пропавших детей. Почему не
обратили внимания на вернувшуюся с воем из лесу без детей собаку Морозовых?
Отдельные факты в цепи тех трагических событий существуют одновременно в
нескольких вариантах, и суд не уточнил, какой вариант соответствует истине.
Осталось невыясненным, когда точно было совершено убийство. В лесу, на месте
убийства, не было сделано ни одного фотоснимка. Следователи вообще там не
побывали, не видели трупов, не зафиксировали следов преступления и даже не
описали места убийства. Участковый милиционер Титов, один, без свидетелей,
написал и подписал "Протокол подъема трупов" [2]. В протоколе, написанном от
руки на одной странице, сообщается, что он составлен 6 сентября в 1 час дня
в присутствии крестьян, подписи которых отсутствуют. Происшествие описано в
протоколе приблизительно, деталей мало: Павел лежал головой в восточную
сторону, второй труп, Федора, головой в западную сторону. О Павле: "В левой
руке разрезана мякоть и нанесен смертельный удар ножом в брюхо, в правую
половину, куда вышли кишки, второй удар нанесен ножом в грудь около сердца".
"Протокол подъема трупов" указывает, что ударов ножом было два, а раны три.
Позже, после похорон, газета "На смену!" уточнит, со слов следователя, что
Павлу нанесены не три, а четыре ножевые раны. Журналист Смирнов, обвинитель
на суде, напишет: "После пятого удара ножом в грудь Павлик лежал мергвым". А
коллега Смирнова Губарев через тридцать лет вспомнит показания свидетелей,
что на теле Павлика судебно-медицинская экспертиза обнаружила 16 ножевых
ран.
"Проюкол подъема трупов" сообщает о Федоре: "Нанесен удар в левый висок
палкой и правая щека испекшей кровью, раны не заметно. И ножом нанесен
смертельный удар в брюхо выше пупа, куда вышли кишки, и так же разрезана
правая рука ножом до кости". Позднее писатель Губарев скажет, что Федор был
убит не палкой, а ножом в затылок.
Суд не установил, хотя и записал в приговор, что Павлик лежал в мешке.
Свидетели, однако, утверждали, что никакого мешка не было, а была задрана
рубашка, и она была красного цвета. Но то не была кровь. Клюква, которую
убийцы высыпали из мешка, дала обильный темно-красный сок. Этот сок и
окрасил мешок и рубашку. Экспертизы ни этого мешка, ни одежды не было.
Очевидцы показывали: протокол был составлен милиционером Титовым не 6
сентября, а на самом деле позже, задним числом, когда приказали его
составить. В деревне был фельдшер, которого позвали родственники. В блокноте
первого журналиста, прибывшего в Герасимовку, Соломенна, среди записей
показаний очевидцев находим возмущенные слова дяди Павлика, Онисима
Островского: "Ведь нужно только описать раны. Они не ограблены, не
задавлены, вином не опились, а злоумышленно убиты". Фельдшер наотрез
отказался заменять патологоанатома. И все же он был единственным
представителем медицины, который видел трупы. Причину отказа фельдшера можно
понять: время было такое, что он просто побоялся это сделать. Но ни
следователи, ни суд его даже не опросили, хотя фельдшер мог наверняка
сказать больше, чем было написано полуграмотным милиционером в "Протоколе
подъема трупов". Суду было известно, что в деревню позвонили из Тавды и
велели похоронить детей до приезда следователя, но суд не выяснил, кто отдал
распоряжение срочно похоронить.
Свидетели на суде рассказывали о торжественных похоронах пионера.
Очевидцы, однако, расскачывали нам, что грязная телега с групами подъехала к
деревне. "Уложили мертвых детей на пол, возле двери, безо всего, без одежды,
- вспоминает последняя учительница Павлика Морозова Зоя Кабина. - Мать
увидела мертвых своих детей и потеряла возле телеги сознание. Ее в
бесчувственном состоянии положили на ту же телегу возле мертвых детей и всех
троих отвезли домой".
В неопубликованных показаниях очевидцев, записанных журналистом
Соломенным, имеется высказывание Онисима Островского: "Гвоздей (чтобы
сколотить из досок гробы Павлу и Федору. - Ю. Д.) нет. Узнал, что в
сельсовете есть телефонная проволока. Делал гвозди сам у соседа в кузнице.
Хоронили одни. Никто не помогал хоронить. Не дали ни материи, ни досок. Не
хватило гвоздей". Власти не участвовали в похоронах убитого героя.
Во втором издании Большой советской энциклопедии говорится: "Убийцы были
пойманы". "Пойманы" предполагает погоню или хотя бы поиск скрывшихся от
правосудия лиц. Ни следствие, ни суд, ни пресса не задали важного вопроса:
почему убийца совершил преступление так близко от деревни и не пытался
скрыть следов преступления? Ведь рядом было болото, трупы засосало бы и
списали бы вину на медведей, которых тогда было много. Суд не удивило, что
никто из подозреваемых не собирался прятаться от ареста, а в этих диких
местах легко было уйти в другую деревню к родне или просто скрыться в тайге.
В процессе следствия число арестованных увеличивалось с двух до десяти.
Одного выпустили на свободу до суда. Суд не смутило, что аресты проводились
произвольно, без санкции прокурора и без всяких улик. Первым был взят
молодой крестьянин Дмитрий Шатраков, который в тот день ходил на охоту с
собакой и ружьем. За арестом Шатракова последовал арест его брата, затем
отца и третьего брата. Основанием служил старый донос, что Шатраковы держали
незарегистрированное ружье. "При аресте, - вспоминал очевидец, - их всех
избивали".
С самого начала над всеми подозреваемыми повисал меч "презумпции
виновности". Они должны были доказывать следователям, что не виноваты.
Дмитрий Шатраков принес справку, что он был вызван в райвоенкомат в Тавду.
Отец и третий брат Ефим нашли свидетелей, которые видели их целый день
бороновавшими поле, далеко от места убийства. Второй брат, Ефрем, не смог
сразу доказать свое алиби и сидел дольше других.
Затем был арестован дед Павлика Сергей Морозов, на которого донес его
внук и двоюродный брат Павла Иван Потупчик. Как вспоминает очевидец событий
Прокопенко, Потупчик сообщил, что между дедом и Павликом "контры были
давно", и даже вызвался сам арестовать деда.
Сейчас трудно восстановить последовательность арестов. Родственник матери
Павлика Лазарь Байдаков рассказывал нам: "Напротив деда Сергея Морозова жил
Арсений Силин, женатый на его дочери. Когда брали деда Морозова, Силина
забрали тоже. Держали в амбаре. Бабушку не сразу забрали. Она первое время
носила им еду через всю деревню". Однако Ксения Морозова тоже была
арестована, забрали ее внука Данилу и мужа дочери - Арсения Кулуканова.
Потом был арестован Владимир Мезюхин, из соседней деревни, случайно зашедший
к Сергею Морозову. Если верить газете "Колхозные ребята", то и десяти
оказалось мало. Газета писала, что к суду привлекаются "и другие
герасимовские кулаки и подкулачники".
Даже во время суда появлялись новые обвиняемые. Сначала богатый
крестьянин Анчов, которого газета "На смену!" охарактеризовала так: "Анчов -
вождь, идейный вдохновитель всей группы. Нет никаких сомнений в его
центральной роли в гнусном преступлении". Но больше об Анчове не упоминали.
Позже назвали еще одного убийцу - Рогова. Во время одного из заседаний суда
на сцене появился неизвестный в дубленом полушубке и объявил, что Иван
Морозов, сын Сергея и отец Данилы, живший в соседней деревне, тоже арестован
- за покушение на жизнь уполномоченного по хлебозаготовкам. Позже, чтобы
притянуть Ивана к данному делу, его обвинили в подсгрекательстве к убийству
своего племянника Павлика и попытке уничтожить общественный скот. "Иван во
всем признался, - рассказывала нам учительница Кабина, - но был ни при чем".
Осудили его потом отдельно.
Дело об убийстве Павлика и Федора было связано с доносом Павла на отца и
арестом отца. Между тем следствие даже не попыталось привлечь в качестве
свидетеля находившегося в лагере отца Павлика Трофима Морозова -
первопричину конфликта. Не допрошен он был и в суде.
Основными доказательствами вины подсудимых были цитаты из докладов вождей
Сталина и Молотова о том, что классовая борьба на отдельных участках
усиливается, и обвиняемые являлись иллюстрацией правильности их
высказываний. Прокурор говорил о предстоящей пятилетке, в которой будет
построено бесклассовое общество, а для этого остатки враждебных классов (он
указал на обвиняемых) должны быть уничтожены. Общественные обвинители вообще
не доказывали вины, они поднимали над головами толстые пачки писем и
телеграмм от пролетариев Урала, пионеров, читателей газеты и др, с
требованием расстрела подсудимых.
С подсудимыми судьи разговаривали на "ты". Ксения Морозова в отчетах из
зала суда именуется "старухой", а оправданный Арсений Силин - "убийцей".
В распоряжении следствия имелось два вещественных доказательства
убийсгва, найденных в доме Сергея Морозова: нож, вынутый при обыске из-за
иконы, и штаны с рубахой, испачканные кровью, но неясно, чьи - Данилы или
деда и с чьей кровью. Суд не потребовал экспертизы пятен этой крови. Не было
психиатрического освидетельствования обвиняемых. Несмотря на все указанные
пробелы следствия, суд не вернул дело на доследование.
Больше того, вместо реальных доказательств некоторые улики перекочевали в
судебное заседание из сочинений журналистов. Так, "Пионерская правда"
сообщила, что герасимовские кулаки обещали заплатить за убийство золотом. В
обвинительном заключении золото не упоминалось. Но на суде, согласно газете
"Тавдинский рабочий", тема вознаграждения возникла.
"ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тебе Кулуканов обещал золото, а ты знал, что у него есть
золото?
МОРОЗОВ ДАНИЛА. Знал. (Не отвечает, обещал ли, дал ли, взял ли он. - Ю.
Д.)
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Скажи прямо, Данила. Вот все, что ты здесь рассказал суду,
это правильно, или ты просто наговариваешь, лжешь?
МОРОЗОВ ДАНИЛА. Я говорю так, как было дело, мне нечего скрывать, раз
виноват, то виноват".
Если верить отчетам о судебных заседаниях в газетах, обвиняемые охотно
признавались в убийстве и изобличали друг друга. Бабушка, "высокая старуха в
черном", обвинила деда и остальных. Дед тоже всех разоблачил, хотя и
лаконичнее. Данила, обвиняя своих родных, держался весело. Однако
присутствовавшая на суде бывшая жительница Тавды Анна Толстая заявила нам:
никто из обвиняемых на суде не признался, что убил, и она отлично это
помнит. Никто!
Свидетели обвинения (около десяти человек) тоже не приводили фактов, но
требовали от суда применения к обвиняемым высшей меры социальной защиты, то
есть смерти. Свидетелей защиты не было вообще. В процессе участвовал всего
один защитник Уласенко, который во время очередного заседания вышел вперед и
заявил залу, что он возмущен поведением своих подзащитных и защищать их
отказывается. После этого адвокат демонстративно удалился, и суд закончатся
без него. Судья и прокурор требовали от маленького внука показаний против
родных, и десятилетний Алексей Морозов, которого заранее научили, что
говорить, требовал смерти своих деда и бабушки.
Этот процесс продолжался четыре дня. Приговор, зачитанный при гробовой
тишине зала, гласил: "Кулуканова Арсения, Морозова Сергея, Морозова Данилу,
Морозову Ксению - признать виновными в убийстве на почве классовой мести
пионера Морозова Павла и его брата Федора и на основании ст. 58.8 УК всех
четверых подвергнуть высшей мере социальной защиты - расстрелять". Дядю
Павлика Арсения Силина по непонятной и счастливой для него логике оправдали.
Неизвестные крестьянам люди, стоявшие позади толпы, громко запели
партийный гимн "Интернационал". Журналисты писали: гимн был подхвачен всем
залом. Деталь эта весьма сомнительна: крестьяне вроде герасимовских вряд ли
могли выговорить само название гимна.
Итак, без доказанной вины расстреляли трех глубоких стариков: деда в
возрасте 81 года, его жену 80 лет, зятя 70 лет. С ними убили
девятнадцатилетнего внука. Крестьянин Прокопенко уверял нас, что подсудимых
расстреляли сразу. Их вывели к яме, велели снять хорошую одежду и изрешетили
пулями. Об этом с подробностями рассказывали в деревне агитаторы из райкома
партии.
Представление, которое положило начало мировой известности Павлика
Морозова, закончилось. В течение нескольких дней станция и улицы Тавды были
переполнены приезжими - милицией, солдатами, людьми в штатском, журналистами
- всеми теми, кто организовал этот показательный судебный процесс,
прошумевший на всю страну.
Для чего этот суд был нужен властям? Кто такой был на самом деле Павлик
Морозов? Что за подвиг совершил?


КАК СЫН ДОНЕС НА ОТЦА

Предки Павлика Морозова были по бюрократическому определению инородцами,
то есть людьми нерусской национальности. И жили они в западной части
Российской империи, в Белоруссии. Белорусами были мать и отец Павлика - по
крови, месту рождения и документам. И сам Павлик был белорусом. Об этой
детали можно было бы и не упоминать, если бы властям не понадобилось
превратить его после смерти в русского. В печати начали подчеркивать, что
Павлик Морозов - русский мальчик, "старший брат" и тем самым служит примером
дая детей всех других народов. Чтобы не оставалось сомнений, писатель
Губарев в статье "Подвиг русского мальчика" ("Комсомольская правда", 3
сентября 1957 года) заявил, что Морозов родился у русской матери, чтобы и
мать героя соответствовала требуемым стандартам.
Теперь в герои производят после тщательной проверки анкет в инстанциях, а
тогда в спешке власти об этом забыли и проморгали еще более неприятные места
в досье главного пионера.
Сергей Морозов-старший, прадед нашего героя, в прошлом веке сражался за
государя-императора в русской армии, был участником нескольких войн,
кавалером шести орденов. После армии он пошел на государственную службу,
стал тюремным надзирателем. Его сын, тоже Сергей, дед Павлика, сперва был
жандармом. Он влюбился в заключенную, которую сопровождал в тюрьму, и едва
она отбыла срок, женился на ней. Ксения, бабушка Павлика, была, говорят,
редкой красавицей и профессиональной конокрадкой. Ремесло дерзкое, требующее
характера. Бабушка Ксения имела в молодости две судимости и дважды сидела
(полтора года, потом еще три), причем второй раз дедушка сумел освободить ее
за взятку накануне свадьбы. Таким образом, пионер-герой Павлик Морозов
происходит по мужской линии от жандарма и профессиональной воровки. Это,
разумеется, не афишируется.
В начале века Морозовы среди тысяч других белорусов подались искать
счастья в Сибирь. Русское правительство поощряло освоение тайги инородцами.
Отправка белорусов в Сибирь была частью политики русификации - их отрывали
от своей земли, от языка. Но - добровольно. По дешевому тарифу крестьян
довозили до места, давали на мужскую голову пособие 150 рублей (деньги по
тем временам немалые) и каждую весну - семена. Двоюродная сестра матери
Павлика Вера Беркина рассказывала нам (здесь и далее даем перевод с
русско-белорусского диалекта):
"Я была девочкой девяти лет, когда меня повезли сюда.
Доехали по железной дороге до Тюмени. Отец купил лошадь с телегой, и
пошли туда, где была земля. В Белоруссии у нас земли было совсем мало, а
здесь сколько от леса отнимешь - вся твоя. Другие, тоже наши, плыли вверх по
реке Тавде на пароходе, а от реки шли пешком. Переселенческий начальник
регистрировал прибывших и давал деньги. В отведенных для поселения местах
уже были вырыты колодцы. Народ приезжал выносливый, живучий. Первое время
ютились в землянках".
Дополним воспоминания живого свидетеля по архивному источнику [3]. Весь
этот район Сибири заселяли белорусы. На отведенный участок пришли в 1906
году сорок семей, самый старший из мужиков был Герасим Саков, по нему и
назвали деревню Герасимовкой. Дед Павлика с семьей зарегистрирован в
Герасимовке с 26 октября 1910 года.
Географически Герасимовка находится в центре России, однако была и теперь
осгается глухой окраиной Места эти чаще всего именуют Зауральем или Северным
Уралом, хотя они относятся к Западной Сибири
В прошлые времена на этих землях жил мирный народ манси Русские пришли
сюда впервые в XVI веке под началом Ермака и с оружием в руках вытеснили
мансийцев подчистую От них остались лишь названия некоторых деревень Потом
белорусы жгли и корчевали лес и просгранство, отвоеванное у тайги, засевали.
До недавнего времени обугленные стволы. навевая тоску, толпились вокруг
деревни. Их спилили лишь недавно. Постепенно строили избы, зимой
отправлялись на заработки в Тавду, на лесозавод, где сейчас работают
заключенные, на строительство железной дороги. "Тяжело доставалось народу.
Многие умерли безо времени", - вспоминает один из старожилов.
Герасимовка так и осталась деревней. В соседних селах построили церкви.
"А мы иконы привезли с собой, - вспоминает Беркина, - в церковь ходили по
особому случаю, обычно устраивали молебны у себя.
- А вы какой веры?
- Какой все, такой и мы! Не басурманы же!
Попавшие сюда белорусы были в большинстве православные Старики
рассказывают, что в те давние годы по деревням ездили коробейники, торговали
бусами, ружьями, скупали пушнину Бывало, грабили их в тайге В Герасимовке,
которая стояла в стороне от тракта, в полной глуши, было спокойнее, чем в
округе. Да и люди перероднились за годы совместного прогивостояния суровости
жизни Деревня была тихая, непьющая, работящая Кровожадность появилась в
"классовой борьбе", когда пришел 1917 год.
Самым крупным его событием в большой семье Морозовых была не революция, а
женитьба второго сына Трофима на Татьяне, в девичестве Байдаковой Это были
родители Павлика Морозова Татьяна переселилась к Трофиму из соседней деревни
Кулоховка Была она по деревенским понятиям уже в возрасте, ей исполнилось
двадцать, а Трофиму двадцать шесть.
"Трофим был ростом высокий, красивый, - рассказывала нам одноклассница
Павлика Матрена Королькова. - Татьяна тоже крепкая и сложенная складно, а
черты лица правильные, и можно сказать, она тоже красивая". Для родителей
Татьяны свадьба ее была радостью. У них был один сын и пятеро дочерей, а
девки, как известно, в крестьянской семье обуза. Молодые поставили избу
рядом с отцовской, на краю деревни, у леса. Дед с бабушкой отдали им часть
нажитого добра. Через положенное время у Татьяны и Трофима родился первый
сын.
Дата рождения этого мальчика - 14 ноября, если полагаться на энциклопедию
или на издание герасимовского музея, где об источнике сказано: "На основании
записи о его рождении". Саму эту запись нам найти не удалось. Согласно
обелиску, установленному на месте дома, в котором он родился, Павлик
появился на свет 2 декабря. Старый и новый стиль не помогают объединить эти
даты, тем более, что и год рождения, указанный там - 1918 - вызывает
сомнения. Разные авторы пишут, что в 1932 году, в момент смерти, Павлику
было 11, 12, 13, 14 и 15 лет [4]. Даже мать не вспомнила даты рождения сына.
Осенью по распутью Морозовым бы и верхом до церкви в Кушаках не добраться, а
тут ударил лютый мороз, и по льду легко проехали в телеге туда и обратно. В
церковь внес его дядя Арсений Кулуканов, тот самый, который заплатил жизнью
за крестника. Но теперь мы, по крайней мере, уверены, что он родился в
деревне Герасимовке, а путаница с его местом рождения вызвана бесчисленными
послереволюционными переименованиями.
Окрестили мальчика Павлом, а звали Пашкой. Никто при жизни его Павликом
не называл. "Пионерская правда" некоторое время именовала его Павлушей, а
затем ласково Павликом. Это подхватила вся пресса. Теперь и в деревне
употребляют имя Павлик - ощутимый результат воздействия на граждан средств
массовой информации.
Если верить книгам, в 1917 году приехали в Герасимовку из волости
большевики и вместо старосты избрали на сходе сельский совет. Крестьянин
Лазарь Байдаков, однако, утверждает - "Сельсовет тут организовался только в
1932 году. Мужики уходили воевать кто за Троцкого, кто за Колчака Советской
власти никто не понимал" Города, что южнее и важнее, переходили от белых к
красным, от красных к белым многократно, но Герасимовки это не касалось.
Деревня сеяла хлеб, убирала, излишки вывозила на рынок.
В Герасимовке изредка появлялись отряды с винтовками, отбирали продукты,
не оставляя и для малых детей. Летом и зимой добраться до районного центра
на лошади требовался день. Весной и осенью дорога уходила в болотную топь
Уровень земледелия советской России 30-х годов соответствовал Англии XIV
века. Белорусы-переселенцы жили своим натуральным хозяйством. Русских они не
любили и называли "чалдонами".
Началась коллективизация, но здешних крестьян она не слишком беспокоила
Никто ее всерьез не принимал У стариков была уверенность, что скоро все
вернется на старые рельсы. Попытки организовать здесь колхоз терпели неудачу
Получалось - и это вызывало раздражение новых властей, - что глухая деревня
живет вопреки всем постановлениям партии и правительства, вопреки призывам.
Мужики научились обходить острые углы. С уполномоченными хитрили В разгар
очередного голосования за колхоз кто-то с улицы истошным голосом кричал:
"Горим!.. Пожар!.." И все разбегались - снова не соберешь. В работу по
обложению налогом власти вовлекали милицию, комсомол, отряды Красной Армии,
учителей, библиотекарей, рабочих из города. Крестьяне скрывали, сколько они
производили зерна. Некоторые пытались выполнять так называемые "твердые
задания", но вскоре поняли норов власти: выполнишь задание, тебе его еще
увеличат.
Почему маленькая Герасимовка ухитрялась сопротивляться могучему молоху
террора, который начал перемалывать крестьянство целыми губерниями? Нам
кажется, причин, по меньшей мере, две. Первая: сюда переселились люди
особого характера, упорства. Вторая: герасимовцы полагали, что их не тронут
- из этой глухомани, из края ссылок, гнать ухе некуда. Но они недооценили
советскую власть и ее принципиальное отличие от власти царской.
Сюда в начале 30-х годов начали ссылать крестьян с Украины и с Кубани.
Количество ссыльных по сравнению со старыми временами увеличилось в тысячи
раз. Строились лагеря, а пока они не были готовы, конвой просто приводил
очередной этап и оставлял ссыльных в лесу. Не тронутая человеком тайга
отбирала людей и сортировала их сама. Вскоре стали поступать ссыльные
крестьяне из центральных районов России. Газеты писали, что эти районы после
высылки кулаков успешно справляются с коллективизацией. Местное же уральское
руководство мотало на ус: значит, и нам надо высылать тех, кто мешает. Куда
же высылать из традиционного места ссылки? А есть еще край вечной мерзлоты.
В герасимовских местах ситуация сложилась трагикомическая: привозили одних -
вывозили других, таких же. Тех и других под конвоем. Такова была картина в
стране, когда в Герасимовке, в семье Морозовых, произошла ссора.
Как жили Трофим и Татьяна Морозовы, теперь невозмохно установить. У них
родилось пятеро детей, один вскоре умер. Примерно десять лет супруги прожили
вместе. Потом Трофим ушел к молодой жене Соньке Амосовой (по рассказу
Соломеина), Лушке Амосовой (по рассказу учительницы Кабиной), или Нинке
Амосовой (по свидетельству Морозовой). Путаница имен объясняется тем, что у
Амосовых было четыре дочери и все красивые. Нина (именно ее, как выяснилось,
выбрал Трофим) была из них самая симпатичная, нрава веселого, вспоминает
Королькова, и, возможно, это потянуло к ней Трофима.
Татьяна Морозова нам рассказала: "Трофим вещи забрал в мешок и ушел.
Приносил нам сперва сало, а потом стал пить, гулять. Нинка, шлюха продажная,
до него сто раз замуж сбегала. Ее все бабы ненавидели за то, что отбивала
мужиков. После войны я в Тавду за документами поехала и там в милиции
увидела Нинку, она тоже за чем-то пришла. Я при полковнике-женщине говорю
ей: "Ах, дрянь ты продажная, немецкая. У тебя детки - от кого ручка, от кого
ножка, от кого лапка, от кого жопка. А у меня все законные. Ты - гадина
подлячья, из-за тебя мои дети порастерялись, сучка!" И полковник-женщина
молчала, не вмешивалась".
Так или иначе, Трофим ушел от Татьяны перед ссорой со старшим сыном и
имел две семьи [5]. Жил он то у сестер, то у новой тещи и домой возвращался
все реже. Факт, что Трофим ушел из семьи - невероятный. Крестьяне от жен не
уходили. И если он это сделал - поступок такой говорит о многом и не в
пользу его первой жены. Соломеин, который не раз останавливался в доме
Татьяны Морозовой, вспоминает (запись осталась в его блокноте и не вошла ни
в книгу, ни в статьи): "Неряха. В комнате грязно. Не подбирает. Это
результат российской некультурности. За это не любил ее Трофим, бил".
Когда читаешь книги о драме в деревне Герасимовке, остается непонятной
причина, побудившая мальчика донести на отца. "Отец из семьи ушел, -
вспоминает одноклассник Павлика Дмитрий Прокопенко. - Лошадь и корову надо
было кормить, убирать навоз, заготовлять дрова - все это легло на старшего.
Мать - плохая помощница, братья малы. Павлику было физически тяжело без
отца. И когда возник шанс вернуть его страхом наказания, они с матерью
попробовали это сделать".
"Мать толкала сына предать отца, - сказала нам 50 лет спустя учительница
Кабина. - Она темная женщина, досаждала мужу, как могла, когда он ее бросил.
Она Павлика подучила донести, думала, Трофим испугается и вернется в семью".
Родственники Морозова тоже считают, что так оно и было. Сама же Татьяна
Морозова, отвечая на наш вопрос, отрицала свое участие в доносе: "Павлик
надумал, я не знала, он со мной не советовался". Между тем на суде, как
утверждают очевидцы, Трофим Морозов заявил, что это Татьяна подучила сына
донести. "Скажу так, - резюмировал Прокопенко. - Не уйди Трофим из семьи -
ни доноса бы не было, ни убийства, и героизм Павлика неоткуда взять. Но
этого печатать нельзя!"
Советские писатели, игнорируя реальные факты, подменили конфликт между
супругами Морозовыми политической борьбой. Это важно иметь в виду, переходя
к подробностям первого героического поступка Павлика - доноса на отца.
Процесс подготовки к доносу, то есть сбора сыном компрометирующих
сведений об отце, подробно описан в литературе. Отец, председатель
сельсовета, приходил домой поздно, выпивал с родственниками, иногда вечером
работал дома. По описанию журналиста Соломенна, все получилось так: когда
Трофим дома, то и Павел тут. Глянул осторожно в дверную щелку горницы, где
сидел отец, и замер. Отец пересчитывал деньги. Павлик ничего не сказал
матери. Только решил наблюдать за отцом. Но ведь в действительности такая
слежка была невозможна. Трофим не жил в доме. Чтобы "исправить историю",
Соломеин сдвигает уход отца от матери на время после доноса сына, а при
переиздании книги развод родителей убирает совсем.
Трофим работал, читаем мы в книге Соломеина "Павка-коммунист".
"Тихо-тихо, стараясь даже не дышать, Павка встал и на цыпочках подошел к
двери. Из горницы доносились приглушенные голоса. Павка прильнул к замочной
скважине". Сын хочет выяснить, откуда у отца деньги, и догадывается, что они
- "от классовых врагов". Из-за ночных бдений пионер начинает плохо учиться,
позорит свой отряд, но ему не до этого. Он весь - в шпионаже. У поэтессы
Хоринской в стихотворной биографии Морозова, когда Павлик прислоняет ухо к
замочной скважине, слушает и запоминает, ночная сцена приобретает еще более
драматический характер. Просыпается мать, осознающая государственную
важность деятельности сына. Она говорит в рифму: "Опять не спишь, сынок?
Скоро полночь ступит на порог". А сын поясняет читателям: "Врагом стал отец
мой, ребята, не мог я отца укрывать!"
В чем же, по словам писателей, вина отца Павлика? Трофим Морозов,
председатель сельсовета, давал справки ссыльным крестьянам, чтобы, пользуясь
этими документами, они могли вернуться на родину. Крестьян этих раскулачили
в основном на Кубани и привезли в ссылку на Северный Урал на лесозаготовки.
Писатель Губарев привел в газете "Пионерская правда" в 1933 году полный
текст документа.
Удостоверение
Дано сие гражданину... в том, что он действительно является жителем
Герасима в ского сельсовета Тавдинского района Уральской области и по своему
желанию уезжает с места жительства. По социальному положению бедняк.
Задолженности перед государством не имеет. Подписью и приложением печати
вышеуказанное удостоверяется.
Председатель сельсовета Т. Морозов.
Документ этот с начала и до конца - сочинение самого Губарева. Через
пятнадцать лет он переделал его в книге. В первом издании отец печатал
справки на пишущей машинке в количестве пятидесяти копий. Позже пишущая
машинка из жизнеописания Павлика исчезла. Выражение "жителем Герасимовского
сельсовета" меняется на "жителем села Герасимовки". Район тогда назывался
Верхнетавдинским. Губарев убирает фразу о задолженности и добавляет дату: 27
июля 1932 года. Эта дата вообще делает всю сцену абсурдной. Морозов-отец был
к этому времени давно осужден и отправлен в лагерь.
Между тем Губарев рассказывает, как Павлик украл у отца такое
удостоверение, чтобы отнести куда следует. Если не для себя, а для дела
коммунизма, то можно и украсть. Коллега Губарева - журналист Смирнов -
излагает эпизод иначе. Отец разорвал бракованную справку. "Не успели
затихнуть во дворе шаги, как Павлик соскочил со своей постели и подобрал
клочки разорванной бумажки у стола. Зажав их в кулаке, он быстро улегся".
Утром Павел разжал руку и стал разбирать клочки бумаги, чтобы восстановить
текст. В первых публикациях авторы писали, что Трофим брал за справки
деньги. Позже слово "деньги" заменили на "толстые пачки денег".
Кому же и куда донес Павлик на отца? Из многих лиц, которым мы задавали
этот вопрос, ни один не сумел вспомнить что-либо. Все приводили сведения,
взятые из опубликованных впоследствии книг. У разных авторов место это носит
разные названия. Павлик сообщил: в милицию (Бюллетень ТАСС), членам
сельсовета (писатель Коршунов в "Правде", 1962), представителю райкома
партии (Второе издание БСЭ), представителю райкома Кучину, иногда именуемому
Кочиным (буклет Свердловского музея), инспектору милиции Титову (во многих
источниках). По версии писателя Мусатова, мальчик сообщил директору школы, а
тот - уполномоченному по хлебозаготовкам (журнал "Вожатый", 1962). Возможен
также уполномоченный Тавдинского райкома партии Дымов, который немедленно
сообщил куда следует, и уполномоченный без фамилии, который "молод, плечист,
в белой рубашке с расстегнутым воротом, в скрипучих сапогах" (Губарев,
журнал "Пионер", 1940). Один и тот же следователь ОГПУ носит в разных
изданиях фамилии Железнов, Самсонов, Зимин, Жаркий и др. Можно прочитать,
что Павел сообщил в следственные органы (журнал "Пионер", 1933), в ЧК
(газета "На смену", 1972). И еще два поздних варианта: Павлик рассказал
людям ("Пионерская правда", 1982) и - рассказал всем (сборник "Подвигу жить!
"). Речь, повторяем, идет об одном-единственном доносе.
Журналист Соломеин при переизданиях книг менял место доноса трижды.
"Паша... пошел в Тавду и рассказал о проделках отца". (Первая информация с
места событий в газете "Всходы коммуны".) Его идею заимствовал поэт Боровин
в книге "Морозов Павел", причем для операции им выбрана ночь:
Он спешит. Теперь он все расскажет.
Он бежит, спешит в райком.
И тайга теперь его не свяжет:
Он без отдыха бежит бегом.
Однако от сюжетного хода с Тавдой авторам пришлось отказаться. Дорога шла
болотами, были броды через речки, а зимой дорогу заносило. К тому же туда и
обратно около 120 километров - почти три марафонские дистанции. Пробежать их
без отдыха трудно. Возможно, поэтому позже Соломеин в газете "Тавдинский
рабочий" написал туманнее: "Павлик сообщил куда следует". А в книге
Соломенна Павлик уже доносит на месте в деревне - приезжему: "Один из Тавды.
Военный. С наганом. Товарищ Кучин".
Все фамилии сборщиков доносов, перечисленные выше. оказались
вымышленными, кроме милиционера Титова. ЧК (Чрезвычайной комиссии) к тому
времени в стране уже не существовало. Что касается работников ОГПУ, то они
могли появляться в деревне под любыми названиями и чаще всего как
уполномоченные райкома или райисполкома. Не случайно еще "в 1932 году
Соломеин записал в блокнот слова матери Павлика Татьяны Морозовой: "Когда
приехал товарищ Гепеву (т, е. ОГПУ), Паша все сказал".
А может быть, мальчик сочинил письменный донос? "Писал. Писал Павлик
сообщение в ОГПУ, - считает Прокопенко. - Люди в деревне всегда найдутся,
которые подговорят: посади отца, отомсти за то, что вас бросил. Иван
Потупчик, его двоюродный брат, хотел сам стать председателем сельсовета,
вместо Трофима. Он и подучил Павлика, куда и как написать". Эту версию мы
попытались уточнить у Ивана Потупчика, когда с ним увиделись. "Помогал ли я
ему бумагу составлять, - ответил он, - не помню. Но написать это можно, если
хотите".
Губарев в "Пионерской правде" вначале тоже написал, что Павлик донес
письменно: "Дай-ка, Яша, чистую бумагу, - внезапно проговорил Павел,
поворачивая на свет лицо... - Напишем в ГПУ". А потом переделал донос на
устный. Татьяна Морозова в одной из бесед с нами сказала: "Павлик написал
письмо чекистам и вложил фотографию отца".
На наш взгляд, письменный донос не исключает устного. Встреча с
уполномоченным могла состояться для получения дополнительных улик и с целью
выяснить саму личность добровольного осведомителя для будущих отношений.
"Павел пошел в сельсовет, - пишет Соломеин в первой своей книге. - За
председательским столом сидел человек в военном. Когда все вышли, Павел
подошел к столу: "Дяденька, я расскажу тебе..." Человек все записал и пожал
Павлу руку. Писатель Яковлев дополнил Соломенна. Было учтено: кому и сколько
давал отец бланков, у кого их брал. Павел якобы донес на многих сразу.
Уполномоченный резюмирует: "Раз врагом нашим стал твой отец, и отца надо
бить".
Заметьте: бить! Приговор отцу произнесен уполномоченным сразу после
доноса ребенка [6]. В журнале "Пионер" писатель Губарев рассказывал, как
Павлик украл у отца из-под подушки, когда тот спал, портфель с документами.
Проснувшись, отец умолял сына: "Не губи, родимый!" А сын ночью бежит
сообщить или, как тогда говорили в деревне, доказать.
Описания эти важны не для выяснения жизненной правды, а для того, чтобы
понять, как в прессе рекламировался донос мальчика на отца. Через тридцать
лет после появления в печати первой книги Соломеин переписал весь эпизод в
новых красках. Перед доносом Павел хитрил. В школе он стоял с книжкой в
руках. "Он лишь для вида листал ее, с беспокойством и ожиданием посматривая
в окно. Увидев, наконец, что отец вышел из сельсовета и направился к дому,
Павка быстро оделся и выбежал на улицу". Опасаясь, чтобы его не выследили
так же, как он выследил отца, мальчик старался незаметно пробраться к
уполномоченному, прибывшему в деревню: "Павка зачем-то оглянулся, подошел к
окну, посмотрел на улицу, во двор и только после этого осторожно присел на
скрипучую табуретку".
Со стороны Павла - жажда подвига, со стороны уполномоченного - ремесло.
Тот слушал, переспрашивал, уточнял, записывал: Павлик сообщил, что он
пионер, председатель совета отряда, и уполномоченный перешел к инструктажу:
"А ты, председатель, язык умеешь держать за зубами?" - "Умею!" - твердо
сказал Павка и почувствовал, как забилось отчего-то сердце. "Добро!
Договоримся, значит. Во-первых, мы с тобой будто что незнакомы. Ты сейчас
приходил не ко мне, а к отцу. А я даже не знаю, что ты сын Трофима Морозова.
Во-вторых, ты со мной йе разговаривал, спросил только, не знаю ли я, куда
ушел отец. Понятно? И если ты увидишь меня даже у вас дома - будто впервые
видишь меня. Ясно?"
Теперь он завербован по всем правилам! И чувство принадлежности к особому
клану лиц, обладающих властью над людьми, зовет его к новым подвигам. "Тогда
берегись, чтобы ты не попал в сеть, последуя им, по истреблении их от лица
твоего..." Но это уже не из Соломенна, а из Библии (Пятая книга Моисеева,
12,30).
Через три или четыре дня после доноса Павла отца арестовали. Арест
происходил обычным порядком, но в книгах писателей тех лет все выглядело как
в детективном романе. Соломеин в последней своей книге описывает: "Пришли
старички в лаптях, помолились, купили справки, а потом взглянули друг на
друга и, как по команде, сорвали с себя парики. "Ты арестован, Трофим
Сергеевич Морозов", - услышал Павка знакомый голос..." А вот другое
описание: подослали к Трофиму в сельсовет незнакомого переодетого
милиционера. "Это ошибка, товарищи, вы что-то смешали!" - услышал Паша
взволнованный голос отца, и ему захотелось крикнуть: "Не смешали, тятя, не
смешали!" Татьяна Морозова рассказывала нам еще эффектнее: "Павлик
скомандовал: "Взять его!" И энкаведисты бросились вперед".
На самом деле никого не подсылали, и Павлик не заслужил еще офицерского
звания в НКВД, чтобы командовать. Просто пришли с обыском и забрали. Авторам
официального мифа пришлось туго: если Павлик Морозов сообщил отцу, что донес
он, то разглашается секрет полиции, а если молчал, то как же прогрессивное
человечество узнало, что мальчик совершил героический поступок? "Через кого
только дознались? - восхищался писатель Яковлев в книге. - Вот какая власть
нынче, ничего от нее не скроешь". Автор явно стремился польстить тайной
полиции.
Через три месяца, худой, рваный, грязный, заросший (Трофим до этого брил
бороду), отец был приведен на суд в Герасимовку пешком под конвоем двух
милиционеров. Кормить преступника в деревне было негде, а он едва держался
на ногах. Его вторая жена Нина Амосова уехала из деревни и вышла замуж за
другого. К Татьяне и детям Трофим заходить не захотел. Охранники отдали его
отцу с матерью на три дня под расписку. Здесь-то и возник вопрос, кто донес.
Павлик пришел в дом деда, где был отец. Трофим спросил его о доносе. Сын
сперва отрицал свою причастность и дал ему вдоволь потерзаться в догадках.
Насладившись, Павлик нанес удар, сообщив, что это благодаря ему будет суд.
"Трофим заплакал, - записал Соломеин показания очевидцев. - Мороз (дед. -
Ю. Д.) соскочил, раз Пашке в ухо, второй... Пашка заревел и спросил:
- Что делаешь?
- Убью паразита!
Мужики отобрали Пашку и увели".
Выездную сессию суда проводили в деревенской школе. Местом заседания
выбрали класс. Павлик на суде был скромен и величествен. Поэтесса 50-х годов
Хоринская рисует его весьма довольным собой:
И мне задавали вопросы,
Как звать-величать, кто родня,
И судьи "свидетель Морозов",
Как взрослого, звали меня.
Замечательная речь Павла Морозова на суде имеется у нас в двенадцати (!)
вариантах. Полностью приведем неопубликованный текст из архива Соломенна,
как самый первый по времени. Оставляем на совести Соломенна достоверность и
грамотность оригинала.
"Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию, я как пионер обязан об
этом сказать, мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старается
помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер
прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать
повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию партии, и еще добавлю,
что мой отец сейчас присвоит кулацкое имущество, взял койку кулака
Кулуканова Арсения и у него же хотел взять стог сена, но кулак Кулуканов не
дал ему сена, а сказал, пускай лучше возьмет х..."
Койку отец взял у родной сестры, на нее он хотел постелить сена.
Заметьте: в речи нет ни фальшивой справки, ни взятки, ни единой улики. Для
доказательства вины отца он добавляет к интересам Октября (то есть
революции) кровать и сено. Потом, в книге, Соломеин, разумеется, вставит в
речь фразу о справках, выданных за взятки.
С чьих слов записал Соломеин речь Павла, установить не удалось.
Единственная документальная ссылка на слова мальчика имеется в деле N 374 об
убийстве Павла Морозова. Это "Характеристика на убитых Морозовых Павла и
Федора", подписанная работниками сельсовета. Но и она не содержит улик: "...
При суде сын Павел обрисовал все подробности на своего отца, его проделки".
Опубликованные в газетах, журналах и книгах речи Павла на этом суде восходят
к тексту, составленному Соломенным.
Печать сталинской эпохи рисует сцену суда с показательным цинизмом. На
крик отца "Это я... Я! Твой батька!" Павлик, по словам журналиста Смирнова,
заявил судье: "Да, он был моим отцом, но больше я его своим отцом не
считаю". Эти слова в реальной жизни повторяли миллионы людей. проходя через
допросы. Говорят, Трофим упал, услышав отречение сына. Губарев в отчете,
опубликованном в "Пионерской правде", отделил чувства от убеждений: "Не как
сын, а как пионер". "Пионерская правда" пошла еще дальше, назвав Трофима
"бывшим отцом": "Вспомните речь Павлика на суде своего бывшего
отца-подкулачника".
Поэт Боровин в 1936 году зарифмовал один из вариантов речи Павлика на
суде:
Дяденька! Отец мой, - начал Павка, -
Помогал проделкам кулака;
Помогал врагам, давал им справки,
Прикрывал их маской бедняка.