Автор неизвестен - Поэтический побег - Скачать бесплатно

(Пауза)

ПУШКИН. А дальше?

МАША. И все.

ПУШКИН (помолчав) Да, удивительная песня.

МАША. Так я пойду? А то Аннас кундзе уж, наверное, байги
беспокоится.

ПУШКИН. Да-да, ступай, Маша. И передавай поклон Анне Петровне.
Скажи, чтобы не приходила, раз уж твой Федорович такую слежку
завел.

МАША. Да я уж ей говорила...

ПУШКИН. Маша, ты позволишь мне на прощание тебя поцеловать?

МАША (радостно-удивленно) Вам? Ну протамс!

ПУШКИН (трижды целуя Машу) Ну, прощай, Маша. Не поминай лихом!

МАША. Ардиеву, Пушкина кунгс! (Уходит)

ПУШКИН (мечтательно) Ах, какая девушка! (Заглядывает в записи)
Вот уж воистину -- народ, поющий такие песни, достоин лучшей
участи. И самое обидное, что эти песни так и забудутся, утонут в
сонной Лете. (Задумывается) Кажется, Дельвиг родом из этих краев.
А коли не сам, так его пращуры -- почтенные бароны. Вот и попрошу
его, чтоб занялся записью и исследованием здешних песен. А не
возьмется Дельвиг, так другой барон сыщется. То есть
исследователь... (Подходит к окну, прислушивается) А собственно,
чего медлить? Все равно я тут дурью маюсь, а до вечера далеко.
(Смотрит в запись) "Один пуйсис,то есть парень встретил на берегу
Даугавы прекрасную девушку..." Жаль, не спросил у Маши, поется
ли песня от лица самого юноши, или нет. Ну ладно, по ходу дела
сообразим. Значит, так: "Тебя однажды я увидел На бреге Даугавы
крутом..." Тебя однажды я увидел... Нет, вяло, не убеждает.
(Смотрит в окно) Да и берега у Даугавы совсем не крутые. "На
бреге Даугавы пологом Тебя однажды встретил я". Ага, уже лучше.
Но непременно ли нужно упоминать Даугаву -- ведь эта история
могла произойти на брегах и Рейна, и Гвадалквивира, и даже
Волги. "На берегу реки бурливой..." (Просматривает запись) Хотя
причем тут река? Речь ведь не о реке, а о чувстве!.. "Я видел
дивное виденье..." Вот-вот, это уже почти как раз то, что нужно.
Хотя пока не очень благозвучно. А если чуть иначе -- "Я помню
чудное мгновенье"? (Лихорадочно записывает) Так, так. "Я помню
чудное мгновенье, Явилась ты передо мной". Или лучше так:
"Передо мной явилась ты, Как мимолетное виденье, Как гений чистой
красоты". Как там дальше? -- "Ходил, бедный, думал о ней,
вспоминал..." Так и запишем: "В томленьях грусти безнадежной, В
тревогах шумной суеты Звучал мне долго..."


Стук в дверь.


ПУШКИН (недовольно) Ну вот всегда так -- едва вдохновение
нахлынет, как тут же кто-нибудь придет и все испортит... (Снова
стук) Да входите же!


Входит АННА ПЕТРОВНА. Она в темном платье и в вуали. Пушкин
прячет рукопись.


АННА (откинув вуаль) Кажется, вы меня не очень-то ждали,
Александр Сергеич.

ПУШКИН (бросаясь к ней навстречу) Вы правы, Анна Петровна -- не
ждал, но втайне надеялся на встречу, хоть понимал всю
несбыточность надежд!

АННА (присаживаясь) Я не могла не исполнить последней воли
отъезжающего. (С улыбкой светской дамы) А вы, кажется, совсем
вскружили голову моей Маше.

ПУШКИН. Анна Петровна, а разве Маша вам не передавала моих слов,
чтобы вы сюда не приходили. Раз это так опасно...

АННА (сухо) Не беспокойтесь, Александр Сергеич -- вашему отплытию
ничто не угрожает.

ПУШКИН. Нет-нет, Анна Петровна, речь не обо мне. Я не хочу
неприятностей для вас.

АННА (с горечью) Эти, как вы говорите, "неприятности" мне
приходится выслушивать чуть ли не каждодневно. Так уж лучше за
дело, чем просто так, оттого что у Ермолая Федоровича дурное
настроение. (Вздыхает) А оно у него всегда такое...

ПУШКИН. Чем бы вас развлечь? А, знаю! (Подбегает к чемодану,
роется в рукописях)

АННА. Что это у вас?

ПУШКИН (с гордостью) Моя новая пиеса -- "Борис Годунов". Я начал
ее сочинять еще в Михайловском. (Перебирает листы) Чего бы вам
почитать? Ну вот хоть это. Ночь. Келья в Чудовом монастыре. Пимен
пишет перед лампадой.


Еще одно последнее сказанье --

И летопись окончена моя.

Исполнен долг, завещанный от Бога

Мне, грешному. Недаром многих лет

Свидетелем Господь меня поставил

И книжному искусству вразумил:

Когда-нибудь монах трудолюбивый

Найдет мой труд усердный, безыменный;

И, пыль веков от хартий отряхнув,

Правдивые сказанья перепишет, --

Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу,

Своих царей великих поминают

За их труды, за славу, за добро;

А за грехи, за темные деянья

Спасителя смиренно умоляют...


Ну, как?

АННА (искренне) Очень хорошо! Но как-то непохоже на то, что вы
писали прежде.

ПУШКИН. А кто вам сказал, уважаемая Анна Петровна, что Пушкин
должен всегда писать одинаково? Это Его Сиятельство граф Дмитрий
Иванович Хвостов может себе позволить писать одинаково плохо. На
собственные средства издавать свои опусы, потом скупать весь
тираж, сжигать в печке и приступать к новым изданиям. Не хочу
себя зря возвеличивать, но я все-таки настоящий поэт. И если
Господь Бог наделил меня даром слова, то уж наверное не затем,
чтобы всю жизнь сочинять легковесные стишки на забаву
невзыскательной публике. Нет, я не отрекаюсь ни от одной строчки
из написанного ранее, но считаю, что нельзя стоять на месте --
надобно идти вперед.

АННА. Александр Сергеич, а вы уверены, что публика станет это
читать?

ПУШКИН. Поэт должен следовать своему призванию, а не потребам
публики!

АННА. Но ведь этак можно всех читателей растерять.

ПУШКИН. Да-да, вы правы, Анна Петровна -- это уж меня малость
занесло. Конечно, поэт должен брать во внимание настроения
публики, но лишь настолько, чтобы вовсе не утратить ее
благосклонности. Приходится искать некий средний путь -- но как
это порой тяжко! Вдохновение тебя несет в горние выси, а ты
должен себя шпорить: вот этого не поймет читатель. А вот это не
пропустит цензор. (Вздыхает) Вот "Бориса" точно не пропустит.
Будут искать то, чего там вовсе и нет и, разумеется, найдут.
Придется издавать за границей -- в надежде, что когда-нибудь
наступит день, когда мое главное произведение прочтут и в России.

АННА. Главное?

ПУШКИН. На сегодня -- да. Наверное, потом, при работе над каждым
последующим, мне будет казаться, что оно главное, но теперь это
-- "Борис Годунов". (Немного помолчав) Николай Михайлович
Карамзин -- вот кому я первому отправлю свой труд. Его "История
Государства Российского" побудила меня взяться за эту трагедию.
Именно его суждение, как суждение поэта и ученого, станет для
меня основным мерилом... (Бережно укладывает рукопись в чемодан)
Хотя, если откровенно, то я не совсем уверен, смогу ли завершить
работу там, на чужбине.

АННА. Отчего же?

ПУШКИН. Видите ли, Анна Петровна, сочинять свою пиесу я начал
среди дремучих лесов Псковского края, где древние городища,
старинные монастыри, да что там -- сам воздух пропитан дыханием
былых веков!..

АННА (улыбаясь) Там русский дух, там Русью пахнет...

ПУШКИН (серьезно) И знаете, я не совсем уверен, что вдали от
всего этого буду способен писать трагедию о Российской старине с
прежним подъемом и вдохновением. Вот что, пожалуй, более всего
гнетет меня.

АННА. Но другого выхода у вас нет, Александр Сергеевич. Я не могу
вам всего открыть, но знаю, что в России вам житья не дадут.

ПУШКИН. А вы, уважаемая Анна Петровна, чуть не слово в слово
повторяете то, что мне совсем еще недавно говорил ваш двоюродный
братец.

АННА. Ну вот видите!

ПУШКИН (указывая на чемодан) Потому-то я и собираюсь в дальний
путь.

АННА. Кажется, корабль отплывает уже завтра?

ПУШКИН. Да, на заре. (С теплотой) Но воспоминание о последней
встрече с вами, дорогая Анна Петровна, я буду бережно хранить в
сердце, куда бы ни забросила меня судьба!

АННА (поднимаясь со стула) Ну что же, счастливого пути, Александр
Сергеевич. Попутных вам ветров.

ПУШКИН (неожиданно не только для Анны, но и для себя самого) Анна
Петровна, а отчего бы вам не отправиться вместе со мной?

АННА (недоуменно) Куда?

ПУШКИН. Сначала в Амстердам, а потом -- куда бог пошлет.

АННА. Но, однако же...

ПУШКИН. Не подумайте ничего дурного -- я ни на что не притязаю.
Если мое общество вам наскучит, то вы вольны ехать куда вам
угодно. Главное, Анна Петровна, что вы вырветесь из темной
клетки, обретете вожделенную свободу!

АННА (пристально глядя на Пушкина) Александр Сергеич, это вы
всерьез?

ПУШКИН. Разве я мог бы шутить такими вещами?

АННА. А может, и вправду...

ПУШКИН. Решайтесь, Анна Петровна!

АННА. Но под каким видом? Ведь ваш капитан знает меня в лицо.

ПУШКИН. А вуаль на что? Я представлю вас девушкой, которая...

АННА. Которая тоже спешит на тетушкины похороны?

ПУШКИН. Положитесь на меня, Анна Петровна. Придумаем какую-нибудь
романтическую историю о несчастной женщине, измученной
мужем-тираном.

АННА. Но не могу же я бежать вот так вот, с ходу. Нужно вещи
собрать...

ПУШКИН. Да, пожалуй. Тогда поступим так. Теперь вы возвращаетесь
домой... Супруг ваш, должно быть, еще на службе?

АННА. Да. Но скоро вернется.

ПУШКИН. Тогда не будем мешкать. Вы идете домой и собираете самое
необходимое...

АННА. Нет-нет, Александр Сергеич, на сборы нет времени. Лучше
заберу деньги и драгоценности, они нам в дороге пригодятся куда
больше.

ПУШКИН. Помилуйте, Анна Петровна, как можно? Ведь Ермолай
Федорович обвинит вас в краже!

АННА (отчаянно машет рукой) Вы не знаете Ермолая Федоровича -- он
обвинит меня в любом случае. Так пусть уж лучше за дело.

ПУШКИН (подумав) Что ж, разумно. Тогда сделаем так. Теперь вы
идете домой, забираете самое необходимое...

АННА. Погодите, но ведь корабль-то отплывает только утром.

ПУШКИН. Ну и что же с того?

АННА. Так ведь Ермолай Федорович меня хватится, начнет искать.
Весь город перевернет, но непременно найдет. Даже на корабле.

ПУШКИН. А вот об этом я не подумал. Что же нам делать? (На
мгновение задумывается) Анна Петровна, а Маше вы доверяете?

АННА. Да, безусловно.

ПУШКИН. Тогда так. Вы идете домой, берете что вам нужно и
и возвращаетесь сюда, предварительно оставив Ермолаю Федоровичу
записку, что вы отпустили Машу...

АННА. Куда?

ПУШКИН. Ну, например, в деревню к умирающей тетке. И что у вас
разболелась голова, вы приняли снотворный порошок и просите вас
не будить. Сами идете сюда... Или нет, лучше прямо в гавань, где
я буду вас ожидать. А Маша запирается в ваших покоях до утра,
когда корабль уже снимется с якоря. Ну как, удачно я придумал?

АННА (неуверенно) Вроде бы... Ай, что это? (Вскакивает,
отряхивает платье)

ПУШКИН (испуганно) Что с вами, Анна Петровна?

АННА. Таракан...

ПУШКИН (подбегает к Анне Петровне, помогает ей согнать таракана)
Кыш, кыш! Пошел вон!

АННА. Ах, я так перепугалась...

ПУШКИН. Так, стало быть, до встречи на пристани?

АННА. Александр Сергеич, я была как в бреду, но теперь наваждение
прошло. (Со вздохом) Нет-нет, это невозможно.

ПУШКИН. Но почему?

АННА. Ну вы и сами понимаете, что все это несерьезно. (Помолчав)
К тому же вы не знаете моего мужа. Если он не сможет вернуть
меня, то выместит всю злобу на Маше. Обвинит в пособничестве и
добьется, чтобы ее посадили в острог. А я этого не хочу. Видит
бог, не хочу...

ПУШКИН (горячо) Ну давайте придумаем другой способ, чтобы не
впутывать Машу. Сделаем так...

АННА (перебивает) Нет-нет, Александр Сергеич, это невозможно. Я
должна остаться.

ПУШКИН. Анна Петровна!..

АННА. Прощайте. Прощайте навсегда! (Выбегает из комнаты)

ПУШКИН (садится на чемодан, тихо) Прощайте, Анна Петровна.


Встает, подходит к окну, распахивает его настежь. Звучит
печальная песня.




СЦЕНА СЕДЬМАЯ


Михайловское. Обстановка 1-ой сцены. ВУЛЬФ в халате сидит за
столом и читает ученую книгу.


ВУЛЬФ (откладывая книгу в сторону) Нет, ну это уж чересчур.
Вторую неделю, и ни весточки. Даже не знаю, что и думать -- то ли
он уже отплыл, то ли в острог угодил. А ты тут сиди, как дурак, и
изображай захворавшего Пушкина. Даже на двор не выйдешь...


Входит АРИНА РОДИОНОВНА.


АРИНА РОДИОНОВНА. Алексей Николаевич... Тьфу ты, господи,
Александр Сергеевич, к вам тут гость приехал.

ВУЛЬФ. Кто -- снова отец Иона? Или Иван Матвеич Рокотов? Ну,
скажи, что барин все еще хворать изволит и никого не
принимает.

АРИНА РОДИОНОВНА. Этим-то я знаю, чего сказать. А он какой-то уж
совсем прежде невиданный.

ВУЛЬФ (с опаской) Уж не жандарм ли пожаловал?

АРИНА РОДИОНОВНА. Да нет, видно, что господин приличный. И барина
требует -- вынь ему да положь Александра Сергеича! Насилу
уговорила чуток погодить.

ВУЛЬФ. Что ж делать? Придется принять, раз требует. Ступай,
Родионовна, скажи ему, чтобы еще минутку обождал.


Арина Родионовна выходит, Вульф достает из стола парик и
накладные бакенбарды, надевает все это на себя, берет в руку
гусиное перо и склоняется над листом бумаги, изображая творящего
поэта. Входит ИВАН ИВАНОВИЧ ПУЩИН в шубе и меховой шапке.


ПУЩИН. Пушкин!

ВУЛЬФ (откладывает перо, встает) Алексей Вульф, к вашим услугам.
(Снимает парик, отклеивает бакенбарды) А вы, стало быть, и есть
Иван Иванович Пущин?

ПУЩИН. Здорово же вы меня разыграли -- я вас поначалу и впрямь за
Пушкина принял. Да где ж, однако, он сам? Александр, выходи,
полно дурачиться!

ВУЛЬФ. Нету Пушкина.

ПУЩИН. Как так -- нету?

ВУЛЬФ. Должно быть, уже за границей.

ПУЩИН (присаживаясь, с искренним огорчением) Да как же? Я ведь
просил отправить его не раньше двенадцатого. У меня ж заранее все
было расписано по дням -- теперь я проездом гощу во Пскове у
сестры, Катерины Ивановны, и нарочно предполагал сегодня,
одиннадцатого января, приехать в Михайловское. Жаль, очень жаль
-- ну да что поделаешь...

ВУЛЬФ (как бы оправдываясь) Когда я склонял Александра
Сергеича к бегству за границу, то как раз напирал на двенадцатое.
А он ни в какую -- мол, не хочу никуда уезжать, мое место здесь,
в России. Тогда уж мне пришлось наплести кучу всего и еще
чуть-чуть. (С некоторым самодовольством) Да, видать, малость
переусердствовал -- он уже и до двенадцатого ждать не хочет, а
поедет прямо тотчас. Насилу уговорил до утра подождать.

ПУЩИН (с чуть заметной усмешкой) В этом весь Пушкин! (Встает) Ну
ладно, стало быть -- не судьба.

ВУЛЬФ. Постойте, Иван Иваныч, куда вы? Лошадки ваши пускай
передохнут, а мы с вами позавтракаем, чем бог послал. Арина
Родионовна!


Входит Арина Родионовна.


АРИНА РОДИОНОВНА. Чего угодно, Алексей... То есть Александр
Серге...

ВУЛЬФ. Алексей, Алексей Николаевич.

АРИНА РОДИОНОВНА. А тебя теперь сам бес не разберет -- когда ты
Алексей Николаич, а когда Александр Сергеич...

ВУЛЬФ. Ну, будет ворчать. Вот этот вот господин -- друг твоего
барина, Иван Иванович Пущин.

АРИНА РОДИОНОВНА (кланяясь) Ну, здравствуй, батюшка Иван Иваныч.

ПУЩИН (также кланяясь) Здравствуй, Родионовна.

ВУЛЬФ. Господин Пущин только что с дороги, приготовь ему
чего-нибудь перекусить. (Несмело) Ну и винца бутылочку принеси.

АРИНА РОДИОНОВНА. Мало у нас винца-то.

ВУЛЬФ. Ну, принеси, что есть, а я велю из Тригорского еще
прислать.

ПУЩИН. Не надо, я нарочно для встречи прихватил пару бутылок
шампанского -- не везти ж назад. Схожу принесу.


Пущин и Арина Родионовна уходят.


ВУЛЬФ (теребя парик) А господин Пущин очень вовремя приехал -- у
меня и впрямь вакации заканчиваются. Попрошу-ка его побыть тут,
покамест не прояснится с Александром Сергеичем.


Входит Пущин с двумя бутылками шампанского и стопкой рукописей.


ПУЩИН. Вот засунул, а куда -- забыл. Все сани пришлось
перелопатить -- насилу отыскал. Зато с морозцу, и в лед ставить
не надо.

ВУЛЬФ (разглядывая бутылку) О, мадам Клико! (Достает из
пушкинского стола три бокала)


Входит Арина Родионовна, неся на подносе скромную закуску.


АРИНА РОДИОНОВНА. Извини, дорогой гость, не знала, что ты
пожалуешь, а то бы чего получше сготовила.

ВУЛЬФ (разливает вино по бокалам) Ну, за Пушкина!

ПУЩИН. Доброго ему пути. (Выпивают)

АРИНА РОДИОНОВНА. Эх, знатное винцо -- до костей пробирает!
(Уходит, слегка покачиваясь)

ПУЩИН. Благодарю, Алексей Николаич, что выполнили нашу просьбу.
Жаль, конечно, что не довелось мне с Пушкиным проститься, да что
уж там. Главное, что все же спровадили его из России.

ВУЛЬФ. А ежели не секрет, Иван Иваныч, для чего это вам было
нужно? (Заговорщически подмигивает) Признайтесь, какую-нибудь
красавицу с ним не поделили, а?

ПУЩИН (глядя на Вульфа с немалым изумлением) Ну, пусть так, если
вам угодно.

ВУЛЬФ. А все-таки?

ПУЩИН (не сразу) Надеюсь, Алексей Николаич, я могу рассчитывать
на вашу скромность?

ВУЛЬФ. Ну разумеется, слово дворянина!

ПУЩИН. Это нужно было сделать ради его же безопасности. Мы не
можем допустить, чтобы Россия потеряла своего величайшего поэта.

ВУЛЬФ. Мы?..

ПУЩИН (без всякого пафоса, как нечто разумеющееся) Мы -- члены
тайного общества, призванного свергнуть ненавистное самодержавие
и уничтожить позорное крепостное право.

ВУЛЬФ. Вот оно что... Ну и причем тут Пушкин?

ПУЩИН (не сразу) Знаете, я ведь дружен с ним еще с юности. Да что
там, с самого детства, с Лицея. Нас даже поначалу путали --
Пущин, Пушкин. А потом еще долго принимали за родственников... Ну
да не в этом дело. Ежели он узнает о заговоре, то наверняка не
удержится и присоединится к нам, не задумываясь о последствиях.

ВУЛЬФ. Но отчего же непременно присоединится? Одно дело писать
предосудительные стишки, а вступать в тайное общество -- все
ж-таки совсем другое.

ПУЩИН. Если бы все дело было в убеждениях, то я безо всяких
сомнений открылся бы Александру и даже сам принял бы его в
общество. Но он может ввязаться в заговор просто из благородного
порыва, более того, из дружеского участия -- ведь среди нас много
его знакомцев. Разумеется, я не буду называть имен, скажу только,
что в обществе состоят и некоторые из наших с ним лицейских
товарищей. И даже его собратья по перу...

ВУЛЬФ. Уж не Рылеев ли?

ПУЩИН (с явным неудовольствием) Ну я же сказал -- никаких имен.
Теперь-то вы понимаете, Алексей Николаич, для чего нам нужно было
отправить Пушкина за границу. И если наше дело увенчается
успехом, то он вернется в новую, свободную Россию. Ну а ежели
нет... (Вздыхает, словно предчувствуя худшее)

ВУЛЬФ (поспешно) Не будем о грустном. Вы же, Иван Иваныч, как я
понял, прямиком из Петербурга...

ПУЩИН. Из Москвы.

ВУЛЬФ. Тем более! Расскажите, чем живет наша первопрестольная.

ПУЩИН. По правде сказать, жизнь в первопрестольной скушна и
однообразна. Вот разве что "Горе от ума" ее слегка встряхнуло.
(Указывая на привезенную рукопись) Хотел Пушкина попотчевать, но
-- увы...

ВУЛЬФ. "Горе от ума"? Как будто я что-то слышал...

ПУЩИН. Комедия в стихах. О том, чтобы ее печатать, пока что и
речи быть не может, а уж тем более играть на театре, но пиеса
бесподобная!

ВУЛЬФ. Вот бы почитать.

ПУЩИН. Отчего ж нет? Правда, оставить вам список я не могу --
должен обратно вернуть. Мне его для того только уступили, чтобы
Пушкину показать. (Листает рукопись) Чего бы вам прочитать? Да
тут что ни строчка -- афоризм!

ВУЛЬФ. Ну так не ищите, раскройте наугад.


ПУЩИН (раскрывает наугад) О, как раз удачное место. (Читает
сначала скоро и чуть монотонно, затем его голос приобретает
сдержанную ярость)


Где, укажите нам, отечества отцы,

Которых мы должны принять за образцы?

Не эти ли, грабительством богаты?

Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве,

Великолепные соорудя палаты,

Где разливаются в пирах и мотовстве,

И где не воскресят клиенты-иностранцы

Прошедшего житья подлейшие черты.

Да и кому в Москве не зажимали рты

Обеды, ужины и танцы?

Не тот ли, вы к кому меня еще с пелен,

Для замыслов каких-то непонятных

Дитей возили на поклон?

Тот Нестор негодяев знатных,

Толпою окруженный слуг;

Усердствуя, они в часы вина и драки

И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг

На них он выменял борзые три собаки!!!

Или вон тот еще, который для затей

На крепостной балет согнал на многих фурах

От матерей, отцов отторженных детей?!

Сам погружен умом в Зефирах и Амурах,

Заставил всю Москву дивиться их красе!

Но должников не согласил к отсрочке:

Амуры и Зефиры все

Распроданы поодиночке!!!

Вот те, которые дожили до седин!

Вот уважать кого должны мы на безлюдьи!

Вот наши строгие ценители и судьи!..



ВУЛЬФ (с искренним восхищением) Великолепно! Не в обиду будь
сказано, но эдак и Пушкин не напишет. А судя по содержанию -- уж
не состоит ли господин автор в вашем...

ПУЩИН (поспешно прикладывая палец к губам) Никаких имен, Алексей
Николаич, никаких имен!

ВУЛЬФ. Тогда, Иван Иваныч, прочтите что-нибудь еще -- на ваш
вкус.

ПУЩИН. Ну что ж, пожалуй. (Вновь раскрывает наугад и читает)


София. Гоненье на Москву. Что значит видеть свет!

Где ж лучше?

Чацкий. Где нас нет.

Ну что ваш батюшка? все Английского клоба

Старинный, верный член до гроба?

Ваш дядюшка отпрыгал ли свой век?

А этот, как его, он турок или грек?

Тот черномазенький, на ножках журавлиных,

Не знаю, как его зовут,

Куда ни сунься: тут как тут,

В столовых и в гостиных.

А трое из бульварных лиц,

Которые с полвека молодятся?

Родных мильон у них, и с помощью сестриц

Со всей Европой породнятся.

А наше солнышко? наш клад?

На лбу написано: Театр и Маскерад,

Дом зеленью раскрашен в виде рощи,

Сам толст, его артисты тощи.


(В окне появляется, незамеченный чтецом и слушателем, ПУШКИН)


На бале, помните, открыли мы вдвоем

За ширмами, в одной из комнат посекретней,

Был спрятан человек и щелкал соловьем,

Певец зимой погоды летней.

А тот чахоточный, родня вам, книгам враг,

В ученый комитет который поселился

И с криком требовал присяг,

Чтоб грамоте никто не знал и не учился?

Опять увидеть их мне суждено судьбой!

Жить с ними надоест, и в ком не сыщешь пятен?

Когда ж постранствуешь, воротишься домой,

И дым Отечества нам сладок и приятен!


ПУШКИН (аплодирует из окна) Браво! Браво!


Немая сцена.


ПУЩИН. Пушкин!

ПУШКИН (впрыгивает в комнату через окно) Пущин!

ПУЩИН. Александр!!

ПУШКИН. Большой Жанно!!


Кидаются друг другу в объятия.


ПУЩИН (чуть отстранившись) Александр, а разве ты не...

ПУШКИН. Как видишь. (Достает из-под шубы пакет и отдает Вульфу)
Тут все твои бумаги, Алексей Николаевич. Извини, что принес тебе
лишние хлопоты. Но я не смог... Бог свидетель -- не смог.


Входит Арина Родионовна.


АРИНА РОДИОНОВНА. Батюшка, Александр Сергеич!..