Автор неизвестен - Cалон 1-67: сборник любительских околоюморных текстов - Скачать бесплатно

Vavilon


х х х
Под сенью девушек в цвету
Тень Гамлета шла одиноко,
Длань простирая на ветру,
К одной Офелии века
Взывала тщетно средь осоки
И лезвий острых тростника...

Uliss


Бывают же истории на свете:
"Завис" Пегас недавно в Интернете.
А Муза по сети схватила вирус -
Ужасно некрасиво получилось.
Страдают обитатели Парнаса:
Ни Музы вам теперь, и ни Пегаса.
Грызут перо, обдумывают темы, -
И ждут Администратора Системы.

Alex Buckwheat






Пятница, 11 декабря 1998

Выпуск 5


"Из дневника Алисы.
01.12.98 Сегодня разбила свою Пудреницу и сердце Колпакову.
Забавные мужчины: влюбляется, начинает нести несезонную чепуху, от него
начинает нести сексуальным, по его мнению, одеколоном... ну, хорошо,
приятно, гормоны плещутся... полунамеки, недомолвки, томный взгляд, долгий
вздох... Потом решается на серьезный шаг - "есть два билета..." А почему не
три? Или не один? Эх, заложники кухонного воспитания мам и бабушек. Я ему
объясняю - с младенчества не люблю театр, после "Синей птицы", понимаешь
ли, отвращение к сорокалетним теткам на сцене в мальчиковых костюмах. Да,
комплекс... с тех пор любая женщина на дощатом подиуме для меня
потенциальная травести... Предпочитаю хоровое пение... мужское...
Да, жаль...
Черт... Пудреница... Удивительная вещь! Мне ее купил отец, на окончание
школы, 10 лет назад, в комиссионке (тогда еще комиссионные магазины были -
"комки" со всяким кооперативным тряпьем, а эта еще из прошлых времен,
настоящая КОМИССИОНКА) в Симферополе, зимой, на каникулах... Старая, но все
значки снизу подтерты (может быть, ворованная?)... Нам сказали, что
примерно начала века... Довольно дорогая, серебряная, очень плоская,
круглая, стилизована под пуговицу - четыре дырочки (ну, не сплошные,
конечно) сверху... Удачный размер лежанки для пудры - подходила
ланкомовская... И зеркало...
Я знаю, что зеркало от времени, вообще-то, мутнеет, появляются черные
разводы... Но это было особенным... Оно оставалось чистым... ну, как
слеза!... То ли русский язык беден, то ли его запас у меня?... Слеза...
Вообще-то, слеза может быть и мутной, если это слеза... ну, скажем,
накрашенной травести! Оно было КРИСТАЛЬНО чистым!... Кристально чистая
совесть чекиста... Вот подлое ассоциативное мышление!... Оно было
ЗЕРКАЛЬНЫМ! Оно было настоящим женским Зеркалом: в течение десяти лет у
меня не появилось ни одной морщины!
Я посчитала: каждый день я смотрелась в него раз семь, ну, в среднем, по 20
секунд... Пусть 2.5 минуты в день. 15 часов в год... 6.5 дней за 10 лет на
расстоянии 5 сантиметров от носа! Так БЛИЗКО и ДОЛГО меня никто не знал!
Несчастный Колпаков! Все из-за него! По установившейся привычке перед
встречей с ним в курилке проверяла состояние носа... спешила, видите ли...
зачем? Чтобы выслушать его откровения о том, КАК он любит театр???...
Пудреница выскользнула у меня из рук и... - как в футболе при повторах гола
- картинка разъехалась, звук пропал, время стало ненастоящим, тягучим как
жуткая конфета "Му-Му", - моя чудесная пудреница дотронулась до края
стола... раскрылась... отделились друг от друга крышка с зеркалом и нижняя
часть... и все это опустилось на пол ... Когда появился звук, я обнаружила
себя сидящей на корточках над месивом из кусков пудры персикового цвета,
погнувшихся серебряных кругов и... нескольких зеркальных осколков, в каждом
из которых отражалась я... двадцати шести лет от роду... Говорят плохая
примета - разбить зеркало, да еще и отразиться в осколках... Враки... Ну,
на самом деле, итог разбитого зеркала - лишь разбитые чувства Колпакова...
Хотя... не до конца разбитые... Он довольно славный... И знакомы мы с ним
полгода, видимся почти каждый день: час - в обед, несколько перекуров,
сорок минут в метро... Довольно много... Он все-таки прав, пора сокращать
дистанцию... сантиметров до пяти от носа..."

Колпаков


А наутро выпал снег
и закрасил все, что было,
словно кто перечеркнул
все, что было между строк.
А наутро выпал снег,
и вся боль моя остыла.
И лохматый пес слизнул
две слезинки с моих щек.
И все падал, падал снег,
все на свете заметая...
Нет ни завтра, ни вчера,
все за белой пеленой.
Падал год и падал век...
И под перезвон трамваев
он на ухо мне шептал
все, что сбудется со мной.

Ри


Древние щели на скользких стенах прячут тени от факелов, вьющих копоть и
пламя к балкам, длинные доски стола в воске, в эле и в пене - слава вам,
воины, вам ничего перед боем не жалко!
Пей, Красный Эрик, возможно завтра твои потроха засохнут в пыли и глине,
так подохнешь сытым! Пей, Тощий Лейф, лей в глотку эль, будто кровь врага,
пей прямо пригоршнями, завтра будешь биться умытым!

Глупые бабы, что вы, как сонные мухи, а, ну-ка, наддай, тресни ей там,
Гуднийорссон, скальды, давайте про Локи, спойте погромче, ты, с краю, потом
будешь пить, сейчас же - играй, потом будешь пить, когда закровянится небо
с востока.
Локи


Californian Blues
Какая жара сегодня, воздух тает как последний цент.
Какая жара стоит, надо мною дымится тент.
Калифорнийский блюз - через соломинку ледяной
Вливается между губ
Живительной влагой, пей его со мной
Калифорнийский блюз в меди труб...
Все сидят по домам, кондиционер - домашний любимец
Губит зной по домам замурованный Сименс.
"Шеви" сорок восьмого года
Делает из меня барбекю,
Какая хорошая погода -
Я жарюсь в собственном соку,
Калифорнийский блюз этого ого-го года.
Колбасьев


маленькие ангелы летят
полные убойного лекарства
загоняют крыльями нас в ад
чистя место ангельскому царству
у их крыльев режущая кромка
бритвы поострее во сто раз
матерятся ангелы негромко
никогда не закрывая глаз
ледяных, колючих, равнодушных
много повидавших за века
миллиарды лишних, сотни нужных
недочеловеческих зе-ка.
anonym


Наше будущее.
В дупле старого дуба свила себе гнездо кукушка. Кроме нее больше некому
теперь растить ее птенцов. Но, видимо, и им остались считанные дни, а этот
дуб -- последнее живое дерево на Земле.
По абсолютно пустой автомагистрали с огромной скоростью несется шикарный
белый Мерседес. Некому утихомирить лихого водителя. Машина тормозит у
придорожного магазина, из нее выходит красивый мужчина в безупречном
костюме и заходит в пустой магазин, берет с полки бутылку минеральной воды.
Мужчина возвращается к машине, открывает дверь и протягивает воду женщине,
сидящей на заднем сидении. Эти мужчина и женщина - единственные люди на
мертвой планете.
Живот женщины заметно увеличен. Женщина жадно пьет воду. Жарко. Несмотря на
то, что уже середина ноября, на улице стоит 30-ти градусная жара.
Они несутся дальше мимо небоскребов с многочисленными офисами, магазинами,
квартирами, где давно уже никто не работает и не живет.
- Ты знаешь, милый, я хочу, чтобы у нас было двое детей, два мальчика, и я
уже придумала имя нашему первенцу.
- Какое же, Ева?
- Каин.
Strange Girl


Твой образ зыбко растворяется
В слепой назойливости дня:
Не сохранить, и не избавиться -
С дыханьем входит он в меня.
Разлита в мире боль тончайшая,
Иссякла времени струя.
Тобой лишь полон я, легчайшая,
Светлейшая печаль моя.
Мне говорят, - вода весенняя
Легко смывает все следы,
С надеждой пью дожди забвения,
Но в каждой капле снова - ты!
Узор простой, узор таинственный
Сетей дождя, осколков дня...
Но уж не жаждет сердце истины -
Покоя просит и огня...

Spiritus


А, старина Стори! Выпить, говоришь, ну что же, выпьем, естественно, отчего
бы не выпить - с хорошим человеком? Исключительно приятно. Ну что же,
Стори, налил ты мне до краев, от души, а это наверно потому, что я тебе
нравлюсь, угадал?
А я тебе со своей стороны предлагаю травки покурить, свернуть по паре
джойнтов, пыхнуть, расслабиться... Исключительно пыхнуть.
И подождем, пока ты чего-нибудь напишешь, а то пародировать пародии рука не
подымается.
ИП-46
Hoaxer





Суббота, 12 декабря 1998

Выпуск 6


Какой декабрь! - Короткая жара.
Как срезанные елки одиноки!
Парит земли горбатая кора,
И, видимо, опять пускает соки.
А я-то стар. Я греюсь и урчу,
Машу рукой, нагруженной ракеткой,
Опять не попадаю по мячу
В единоборстве с сеткой, сеткой, сеткой.
Я очень слаб. Я начисто лишен
Амбиций, кирпичей и арматуры.
Я был рожден, наверное, левшой,
Но стал апологетом конъюнктуры.
Уже декабрь. Кругом - такая голь,
Так пусто, что и места не осталось.
Я лишний, словно лишний алкоголь,
Особо нежелательный под старость.
А ведь недавно я еще парил.
Движенье век - и вот уже декабрь.
И я держусь ведущих вниз перил
И медленно растаиваю в кадре.

Павел


Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина
Разводы краски
на матовом стекле палитры,
как мысли,
блуждающие в темноте, -
не сформулированы в слове,
не высказаны на холсте.
Молчание
сосредоточенной души,
качающейся в зыбкости тиши,
нанизывающей последнее звено
воспоминаний, которым не дано
еще раз в полной мере воплотиться.
Воспоминания -
налипшая на руки глина;
и как гончарный круг - круг света,
выхваченный лампой на столе,
там, в темноте, над ним
рождалось чудо, - невидимые нити
кружением веретена сплетались
в тоненький узор.
Предметы обихода,
разложенные на столе,
один с другим сцепляясь,
как слова в строке рождают стих,
как колыбель баюкает ребенка,
несли в себе под покрывалом формы чувство,
которое в телепатическом сеансе
струилось между пальцами руки
и застывало на холсте
прекрасной маской.
И в гробнице,
в которой Лазарь погребен,
звучали осторожные шаги,
и кто-то вглядывался в лица,
читая летопись времен.
Uliss


Сонное небо угрюмо глядит
В проснувшееся окно,
Будет еще один день прожит,
Но канет и он на дно.
А окна наивные будут опять
Распахиваться и краснеть,
Холеному солнцу восторги слать
И трепетно так звенеть.
Его освещенство, чахоточный день,
С румянцем во весь горизонт,
Презрительно бросит к ногам моим тень -
Тюремный скупой рацион.
Обняв ее нежно, к закату приду
И в бездне ночной утоплю,
Наутро я новую тень найду,
Чтоб снова сказать ей :"Люблю!"
Spiritus


Любовь
Существ рвало. Легко и не горько. Обласканные горла и носоглотки
перестроились в режим санкционированного сострадания. Рвало бордовыми
лепестками и пыльцой, водой повышенной плотности, остатками губ. Сотрясало
в великолепном инсайте самоотдачи. Пахло электричеством, оранжевыми духами,
сальными волосами. Рвало пряностями, буднями Индии, тяжелым сном, лазурным
семенем, ритуальной кровью. Рвало отчаянно. По-доброму булькало. Дети
трогали руками переливающиеся пузыри и потом не болели. Ночью рельефная
жижа люминесцировала. Можно было тайком пробраться в места ее скоплений и
натереть себе веки, соски и лобок теплым невиданным месивом. А потом всю
ночь претерпевать волнующие эманации. Привыкнуть к наслаждению, лететь
сквозь простыню, под землю, к предкам в тартарары.
Старики прилипали к стенам со стаканами и слушали милую песнь преодоления
тошноты и торжества чистого потока. Глаза их облегченно мигали во время
пауз и таращились, когда песнь переливалась в балладу. Рвотные звуки
сопровождали чудеса. В разгар ночи ритм заметно стихал. Убаюкивающие
мелодии стекали с белых сгустков воздуха. Медленно, ложью, стихотворным
размером. Посыпались стаканы. Старики упорно засыпали на осколках.
Утром сонные дети с капризной вялостью тянули из липкости луж мерно
умирающих существ. За хвосты. Хвосты слабели во время рвотного цикла и
часто не выдерживали - рвались у основания. "Папа! Побрей хвост!" Папа
брил. Получался шикарный холодный червяк. Иногда гусеница.
Поостывшие смеси рвотного сока, горя и воздуха соскребали ножиками.
Полученным веществом обрабатывали порезы, а также заливали в носовую
полость, отчего лицо приобретало симметричность.
Истощенные трупики представляли собой почти лишь шкурку. Она горела без
запаха. Фиолетовые слипшиеся вихры сначала пушились, потом плавились. Прах
исчезал под лунным светом.

viveur


Закончились миндаль и шоколад.
В глазах -- болезнь, а на губах - остатки вкуса.
Последний сладостно-соленый вклад, -
и время с шеи рвать цепочку черных бусин.
Событий и ночей жемчужный блеск
исчез в пыли, как ценность всех предсонных истин.
Осталось лишь услышать нитей треск,
увидеть след обид смешных усопших листьев.
* * *
Фото
Чудовищный, покрытый тьмой и схожий с Вием
Смотрел на впавшую в изгиб с бильярдным кием.
Укус во взгляде привлекал, а роскошь позы
Внесла стеснение и сласть метаморфозы.

viveur


Раки.
(Абстракция).
1. Вначале
Я сидел на кухне и ел раков. Раки были совершенно одинаковые. Красные,
солоноватые и неудобные. Потому что пальцы уставали ломать их хитин. Но я
делал это, потому что раки были достаточно вкусные. Пива не было, потому
что я его не пью, - не было вообще ничего, потому что чай пьют вечером,
кофе утром, а Schweppes Bitter Lemon или Coca-Cola - согласитесь, не для
раков. Поэтому я просто лопал их всухомятку.
Тут кто-то позвонил.
Подозреваю, что вынужден буду дать небольшое отступление. Совсем маленькое.
Так вот, знаете, что самое неприятное в жизни? Самое неприятное - это когда
ты ешь (к примеру) горячий суп, причем, какой-нибудь обязательно трудно
отстирывающийся горячий суп, сидя на кухне спиной к дверям, внезапно тебе
на плечо кладут руку (ну, разумеется, не Фантом Оперы, а кто-нибудь,
решивший зайти к тебе на кухню и заставший тебя за едой), ты страшно
пугаешься, проливаешь ложку (если не тарелку) этого супа себе на, скажем,
ноги, громко ругаешься матом, хватаешь полотенце, чтобы вытереть стол,
бежишь замачивать то, на что тебе капнуто супом, и тут-то кто-нибудь и
звонит в дверь. Причем так, как будто от громкости, пронзительности и
продолжительности звонка зависит его жизнь.
Ну так вот, в этот раз было почти так же. Я был полностью, с головой и
ушами, погружен в свои мысли и, конечно, не ожидал звонка. А он раздался.
Громко и пронзительно. Я вздрогнул, сказал кое-что и уронил рака себе на
колени, естественно, посадив на брюки пятно. Вы скажете: "а нечего раков
есть в брюках!" Правильно. Но я же просто с вами делюсь. Схватив рака, я
побежал к двери. С обычной своей осторожностью, не глядя в глазок, я резко,
эпатажно распахнул дверь. Любите штампы и литературизмы?
Ну, пожалуйста.
На пороге стоял неказистый мужичонка. На голове его была ушанка, сам он был
одет в кожаную куртку стандартного турецкого покроя (если это можно назвать
покроем), длинные шорты, черные носки и кроссовки.
- Здравствуйте, - сказал я. Это не потому, что я такой вежливый печальный
интеллигент (хотя и поэтому тоже), а потому, что я не придумал ничего более
умного.
- Ага, - сказал мужик. - Ну так я войду?
- А, собственно, почему? - несмело возразил я.
- А разве вам еще не сообщили? - спросил он.
- Нет, - сказал я.
- А, - сказал мужик. - Значит, рано. Но войти мне все равно надо.
Тут я вообще совершил (а, точнее, сказал) глупость.
- А, документик, может, какой есть? - пробормотал я.
- Есть! - вскричал мужчина и показал мне документ.
В общем-то, это была обычная корочка, на которой крупными буквами было
написано: "Пропуск". Внутри была фотография человека, совершенно не
похожего на незнакомца, и все. Больше ничего не было. Куда пропуск, чей
пропуск, когда выдан.. Видимо, это был универсальный пропуск.
- Послушайте, - сказал я, начиная казаться занудным самому себе. - Ну не
могу же я просто так вас пропустить.
- А за деньги? - прищурив глаз, спросил мужик.
- За какие деньги? - оторопело спросил я.
- За доллары, - сказал мужик. - За зеленые доллары с изображением
американских президентов.
- Нет, - твердо сказал я. - Почему вам так надо попасть ко мне домой? И
вообще, это все достаточно глупо. Уходите.
Так сказал я и закрыл дверь.
Пошел на кухню и доел раков. Вымыл посуду (точнее, тарелку). И подумал,
что, может быть, я пропустил первое и последнее в своей
жизни приключение.
2. Поехали.
И мне стало так жалко этого приключения, что я (руководствуясь какой-то
странной мыслью) подошел к двери и открыл ее. Видимо, думая, что мужик еще
там. И я не обманулся.
- Доел? - спросил он.
- Доел, - сказал я.
- Ага, то-то, - сказал мужик, - нет, чтобы предложить. Да, ладно, Бог тебе
судья.
Я решил играть по его правилам.
- Ладно, - сказал я решительно, - разводить тут. Когда приедут?
Мужик выпростал руку из кармана. В руке зажаты были часы на цепочке, очень
старомодного вида.
- Да вот с минуты на минуту, - ответил он. - Ладно, я зайду?
- Да заходи, - пожал плечами я.
Мужик, не снимая кроссовок, ушанки и куртки, прошел в комнату, где телефон
был на видном месте, снял трубку и набрал номер.
- Алло, - сказал он, - Александра попросите.
- Да, - ответил он после паузы, - да, это по поводу рыбалки.
- А, Саш, - сказал он с каким-то полувздохом, - ну, я на месте. Ребята
едут? Хорошо, я сейчас ему скажу. Да, там Вале скажи, чтобы не нервничала,
я куплю сыра, колбасы, короче, все, что она просила. Ну давай. Ага. Ну
давай. Ну пока. Да, что? Да я же сказал, все нормально. Валь, да все в
поряде. Ага, целую. Пока. Он повернулся ко мне.
- Ну чего, - сказал он, - пацаны уже едут, сейчас разберемся.
- Куда едут? - спросил я, решив не удивляться ничему.
- К тебе.
- Да нет, я не могу сегодня, - ответил я, - а вам разве Сема не передал?
- А Сема же болеет! - сказал мужик. - Фигли ты ему-то звонил, когда мог мне?
- Да мне сподручнее Семе, - сказал я.
- Блин, - посетовал мужик, - ребят отворачивать придется? А ты точно не
можешь?
- Да не, никак, - сказал я.
- Ну ладно, - вдруг как-то порывисто спохватился мужик, - до свидания.
Он пробежал мимо меня в морозную ночь.
И тут позвонил телефон.
Вздрогнув, я подбежал к нему и схватил трубку. Послышалось долгое шипение,
а потом кто-то, видимо, очень издалека, каким-то задушенным голосом
проговорил:
"Алло, это вы?"
- Да, - ответил я.
- А Хаким у вас уже был? - спросил голос.
При всем моем самообладании я не смог удержаться от вопроса:
- Какой Хаким?
- Ну, - охотно пояснил задушенный голос, - такой невысокий, плюгавенький,
откровенно говоря, приглуповатый, лысенький, нерасторопный и неуклюжий
мужичонка, у него еще постоянно с собой часы его прадеда, кстати, вы
знаете, кто был его прадедом? Нет? Вышинский, да, да, тот самый Вышинский,
коммунистический палач, - голос на минуту остановился, как будто давая себе
передышку, а потом снова заговорил. - А вы сами-то кто будете?
У меня к этому времени накопилось уже много вопросов, как-то: почему, если
голос не знает, кто я, он тем не менее спокойно и уверенно звонит по моему
телефону, почему правнука Вышинского должны звать Хаким, и что вообще
происходит. Но, вспомнив, что, если единожды ты взялся за гуж, не надо
жаловаться на его размер, я решил не задавать ни одного из мучивших меня
вопросов, а попытаться подыграть.
- А, Сема, это ты, да? - почти уверенно сказал я.
- Да, - сказал голос, - это я, Сеня.
Какой к чертям Сеня, подумал я.
- Сенечка! - типа, обрадовался я. - Ну как дела, дорогой? Говорят, ты
приболел?
- А почему вы ко мне обращаетесь так, как будто я мужчина? - спросил голос
возмущенно.
- Сенечка - это женское имя. Было, есть и будет. И ничего я не приболела,
просто на работу не пришла, и все.
- А где ты работаешь, э-э-эээ, Сеня? - спросил я.
- Да ты что, Лева, с ума сошел? - спросил голос. - Мы же с тобой работаем в
одной конторе!
Ага. Я, оказывается, в придачу ко всему еще и Лева. Интересно. Хотя,
вообще-то, не очень.
- Тогда, я боюсь, вы ошиблись номером, - сказал я вежливо.
- Ну да, конечно, я ошиблась, сейчас, - сказал голос таким тоном, как будто
само предположение возможности такой ошибки было равносильно осквернению
святыни. - Я никогда не ошибаюсь! У меня пятьдесят шесть? нет, пять подруг,
и я помню телефоны их всех, то-то, молодой человек, и не вам мне говорить,
что я? - голос начал переходить в тихое брюзжание, пока не затих. Потом на
другом конце провода положили трубку.
Не знаю, почему, но меня все это одновременно интриговало и
настораживало. Что-то было не так. Я оделся и подошел к двери. Раки,
конечно, хорошая штука, но хлеба в доме не было, и не мешало бы его купить.
Я открыл дверь. На пороге стоял Хаким. Только теперь он вырос сантиметров,
как минимум, на тридцать, и поэтому стал выше меня. И - я не ошибся? - на
голове его были рога.
- Ээээ, - пробормотал я и отступил назад.
- Что эээ? - вполне дружелюбно произнес Хаким.
- Да так это, ведь, - сказал я.
- Да ты что, шуток не понимаешь? - сказал Хаким, снимая сапоги на
двадцатисантиметровой шпильке и накладные бумажные рога. - Ну, ты что? Ведь
Новый Год скоро.
- Какой, к чертовой матери, Новый Год? - заорал я. - Какой новый год, если
вчера было двадцать пятое июня?
- Мало ли, что было вчера, - сказал Хаким спокойно. Он подошел поближе,
улыбаясь. Мне стало страшно.
- Не подходи ко мне, - закричал я так громко, как только мог. И вдруг, по
мере того, как я на него орал, Хаким стал отгибаться назад, как лист фанеры
на сильном ветру, и отгибался до тех пор, пока не упал. Я подошел и
посмотрел на него.
Хаким был двухмерным. Он был нарисован на большом куске плотной бумаги.
Причем нарисован далеко не лучшим образом.
Я взвыл и бросился прочь из своего дома, думая: "Вот идиот чертов, хотел
приключений? Так получай!", открывая на ходу дверь, туша свет. И вовремя
остановился. Потому что пола не было, и дома, судя по всему, тоже не было,
а за порогом моим был обрыв высотой где-то в метр. Внизу, прямо под этой
импровизированной стеной, не давая мне спокойно спрыгнуть, сидела бабка в
дождевике. Видимо, шум, производимый мной, привлек ее внимание, она
повернула ко мне свое сморщенное лицо и просипела:
- Сынок, не хочешь редисочки?..
3. Антверпен.
Stan


МРРТВЫЙ ДРУГ НЕ ПРЕДАСТ
Казахская пословица.
- Вино, сок жизни, кровь любви!
Оно нас веселит изрядно,
Вот ананас, отведай... Оторви
От рябчика крыло. Мне так приятно
С тобою выпивать на брудершафт,
Ты - гений, ты - титан, ты - глыба!
За твой успех, за твой большой талант,
За... Вот, кстати, замечательная рыба,
А к ней - еще вина, за дружбу, за доверие,
Как хорошо...
Две тени на стене.
- Твое здоровье, друг! - сказал Сальери, -
За красоту. Ты нравишься мене...
Hoaxer





Понедельник, 14 декабря 1998

Выпуск 7


Когда-нибудь прощай.
Теперь не осуди.
Сначала сообща,
Потом одна, один...
Когда-нибудь навек,
Но как-нибудь потом.
Сначала в голове
Серпом и долотом.
Когда-то не сейчас.
А после - все равно.
Непоправима часть,
И целое - смешно.
Но, Господи, зачем?
Но Боже, как же так?
Откуда этот червь?
Докуда этот мрак?
Надолго ль этот свет?
И что же нам дано?
Сейчас не в голове,
А после - все равно.

Павел


БЕРЕЙШИТ (В начале)
(Алеф) Как он прекрасен, мой Художник. (Бет) Разве можно не любить
Художника? Кто смог бы остаться равнодушным к Художнику? Только слепцы и
мертвые, которые не могут видеть прекрасного. (Гимел) Неужели он пишет
простыми красками? Разве возможно простыми красками сказать о прекрасном?
Нe говоря ни слова, сказать обо всем? (Далет) Неужели таким светлым он
видит мир? Такой бескрайней любовь? Такой глубокой боль? Такой темной ночь?
И такой бесплотной красоту? И простыми красками? (hей) Это происходит из
его необыкновенного взгляда, из-под бровей, так он смотрит на мир, так он
видит мир. Посмотри на меня хоть один раз? Глядя в твои глаза, я знаю, чтO
есть вдохновенье. (Вав) Когда я смотрю на его работы - разве я вижу их? Я
слышу их, я осязаю их, я чувствую их. Я слышу Вивальди, я осязаю шершавый
виноградный лист, я чувствую мускатную терпкость на языке, и близкое
дыхание, его дыхание возле самого моего уха. А он так далек от меня. И я
так бесконечно далека от него. Но я слышу, как он играет Вивальди и
Мендельсона, я пью его вино, и я слышу его дыхание. Неужели простыми
красками?.. (Заин) А ведь мы могли бы быть вдвоем, ведь я так понимаю его.
Я чувствую его боль, я смеюсь, когда ему весело, я молчу, когда он грустит.
Я чувствую его. (Хет) Как я хотела бы раскрыться навстречу ему, и быть с
ним, и слиться с ним, и раствориться в нем, и быть им. (Тет) Только бы он
был счастлив. (Йуд) Неужели простыми красками? Неужели?
ИСХОД
(10) Неужели? Неужели кому-то еще может нравиться его мазня? (9) Как он
измельчал, а ведь когда-то он был велик. Или мне это только казалось? Ведь
я видела его и его работы только издалека, с расстояния "экспонаты руками
не трогать". (8) Но как же невыносимо видеть все детали, лишние детали,
ненужные детали, мелкие детали, броские детали, почему его так увлекают
детали? (7) Краска. Мне ли не знать, что такое краска? Мне ли не знать, что
там под краской? Он весь пропах своей краской, я пропахла краской, дом
пропах краской, жизнь пропахла краской. Краской и белилами. Белилами и
грунтом. Грунтом и известью. Известью и отбеливателем холстов. Какой
невыносимый запах. (6) Они могут позволить себе восхищаться его смелым
видением цвета. Знали бы они, из чего он готовит эти свои цвета. Из чего он
готовит цвета своего смелого видения. И вот эту красную краску, и вот этот
аквамарин. Что, не хотите знать, из чего он готовит свой аквамарин?
Правильно. Но я-то знаю. (5) Какие, к дьяволу, смелые мазки и какое, к
чертям, независимое мышление? Да он просто две недели в себя не приходил от
спиртного. И все эти смелые мазки: неужели не понятно, что он просто пятна
кофе замазывал там этим своим аквамарином, а не в смелом видении мира
практиковался. Дилетанты, честное слово. Это называется ценители живописи?
(4) Ах, как они восторгаются его взглядом на мир. О, этот взгляд, из-под
бровей!.. Глаз ему не поднять, это точно. Живет своей внутренней жизнью,
мешает водку с мускатом. О, да, тонкий вкус. Куда нам, смертным, понять.
Нам в его внутренний мир без стука не входить. (3) Да как он может
изобразить хотя бы цветок, если он месяцами не выходит из дому, месяцами
пялится в пустой холст и пьет. Пьет и пялится. Потом пьет и пишет. Пишет и
пьет. И - шедевр. И опять пьет. И опять шедевр. Люди, вы слепы? (2) "Ах,
как тебе повезло!.. Ах, как я тебе завидую!.. Рядом с таким человеком!.."
Почему? Почему именно я? Почему именно мне? За что я? За что меня? (1) Но
ведь я права? А они просто его не знают? За что я наказана знанием его,
зачем я узнала его?

Story Teller


Стихи на уход
Сегодня я - тобой исполненный,
Крикливо-терпкий, неуклюже-сочный,
Заговоренный и замолвленный.
Убей нас, Боже, в час полночный.
Одной загадкою, одной иглою
Устрой наш ветхий, страшный брак.
Покрой уснувших серой мглою,
И легкий сон - смени на мрак.
Венчай вином, оставь нам вечность -
Где голос страсти не кричит,
Где тишь и боль - одна беспечность -
Покуда жизнь не разлучит.
Дрожь, липкий вкус, невеста в синем,
Вновь облачается палач.
Лишь миг - и мы бесследно сгинем,
Оставив позади свой плач.
Но кто мог знать, что так случится,
Что даже в смерти есть изъян -
В земле холодной очутиться,
По одному сносить обман:
Забвенья лист падет нежданно, вдруг,
На серое надгробье типовое:
Желанный гость, последний друг, -
Он молчалив. Устал от воя
мой гордый прах. Совсем промок
покатый край моей могилы.
Я перебрался б, если б мог,
В изящный склеп соседки Милы.
Заброшенный в тиши смертей
В тени бетонного кумира,
Истлевший телом для затей,
Не понявший законов мира,
Я - пепел, пыльх и в том безумие,
Что сохранил и страх, и бред.
Счастливей ты, нагая мумия,
Тебе доступней шум и свет.

viveur


Апельсиновое солнце
Горизонтом половинится.
Скоро-скоро ночь проснется,
Звезд иголки ощетинятся
Тишина, и боязливый
Ветерок щеки касается,
И со вздохом за приливы
Месяц ясный принимается
В этот теплый летний вечер
Рад бы месяц позабавиться,
Но работы долг извечный -
От приливов не избавиться
Но вздымая океаны,
Месяц тихо улыбается,
Потому что вспоминает
Он черты одной красавицы

Андрей


РАКИ.
Окончание.
3. Антверпен.
- А иди-ка ты, бабка, в жопу со своей редисочкой!! - заорал я, разбежался
и, сделав красивое сальто-мортале, приземлился в полуметре от бабки. Дверь
мягко захлопнулась. - Простите, - сказал я, подумав, - я не имел в виду вас
обидеть.
- Да ладно, сынок, что уж там, - сказала бабка, с головой уйдя в мешок со
своей редиской. Чрез пару секунд, впрочем, она вылезла из него и с криками:
"Ирод! Рабочий люд не уважаешь!" с силой швырнула в меня два пучка редиски,
один из которых попал мне в лоб и опрокинул навзничь, а второй - как раз
туда, куда я меньше всего бы хотел. Но он, тем не менее, туда попал, от
чего глаза мои вылезли на лоб, а тело скрючило.
- Ах ты, старая карга! - вскричал я, бросаясь на бабку с кулаками. Однако
та на редкость споро и проворно откинула прочь мешок с редиской, который
закрывал ее почти полностью. Оказалось, что рядовые советские
бабки-продавцы редиски носят боевое кимоно и имеют, как минимум, красный
пояс. Пытаясь защититься от боевой бабки, я обнаружил, что в левой руке
держу громадный молот и, когда она с боевым кличем "Хадж-мэ!" побежала на
меня, я, развернувшись, сплеча впаял этим достойным орудием ей прямо между
бровей. Эффект, как бы то ни было, оказался прямо противоположным
ожидаемому - бабка, вместо того, чтобы упасть в лужу крови, мягко
отскочила, как каучуковый мячик и, прыгая, удалилась к горизонту.
Я посмотрел на часы. И не очень удивился тому, что стрелки встали прямо
перпендикулярно циферблату, то есть строго вверх, в небо. Естественно,
определить время по таким часам было очень сложно, но внутренний голос
подсказывал мне, что было тринадцать тридцать шесть.
Мимо прошли восемь человек. Каждый нес под мышкой двоих бумажных Хакимов. Я
подошел к ним.
- Простите, что вмешиваюсь, - сказал я. - Вы не подскажете, что это вы
несете?
- Как это - что? - сказал один из них, негр с голубыми глазами, посмотрев
на меня, как на ненормального. - Бумажных Хакимов.
- А куда? - спросил я, продолжая упорствовать в своем невежестве.
- Да вот, на пароход, - сказал негр. Когда он это сказал, остальные
принялись усиленно кивать.
Да, кстати, я не сказал, что вокруг простиралась пустыня?
- А на какой пароход? - спросил я, вежливо улыбаясь.
- Рейс Антверпен-Антверпен, - сказал негр. Остальные продолжали кивать.
- Так где же мы сейчас? - улыбнулся я.
- В Антверпене, - засмеялся негр.
Группа носильщиков, отсмеявшись, ушла.
Хм, Антверпен, так Антверпен, подумал я. Но разве в Голландии есть пустыни?
- Разве в Голландии есть пустыни? - закричал я в морозный воздух.
- Есть, сынок, есть, - ответила бабка, которая уже успела вернуться и вновь
усесться за свой неизменный мешок.
4. HTTP:\\
Я, наконец, догнал корабль, прыгнул на палубу и уселся у иллюминатора.
Подошел стюард.
- Что желает сэр? - спросил он, услужливо нагнувшись к самому моему уху.
- Сэр желает знать, где он, - неприветливо отозвался я.
- Что желает сэр? - спросил стюард еще раз.
- Я хочу знать, где я! - громко повторил я.
- Что желает сэр? - все так же негромко и с полуулыбкой спросил стюард.
Я посмотрел на стюарда и понял, чтО с ним было не так. У него из спины
торчал огромный ключ для завода, как в старых советских игрушках. Я достал
ключ и положил на пол. Стюард сказал "Кхр" и упал на землю.
- Антверпен, - сказал громкий голос надо мной.
Я огляделся. Мимо прошли негры с Хакимами под мышкой, сошли по сходням на
причал и медленно исчезли где-то вдали. Мимо прошла огромная мокрая собака,
неприятно косящая глазом. Мимо пробежал капитан и с криком "Виват!" прыгнул
в воду, моментально пойдя ко дну. Вперед прошли гардемарины. Я стоял сзади
всех. Внезапно мир повернулся, и я понял, что я теперь спереди. Ко мне
подошла женщина в белой тоге с амфорой, из которой доносился запах
прекрасного вина.
- Оракул, - сказала она, - когда вернется мой муж?
К ней подбежал мальчик. "Да, дяденька," - сказал он, - "когда папа
вернется?"
- Твой папа, мальчик, - сказал я медленно против своего желания, - сейчас
под Троей, но ударится щит Ахилла о земли троянские, протащат Гектора под
стенами Трои, оплетут змеи Лакоона, деревянная лошадь войдет в стойло, и
твой папа вернется. Через девять лет это будет.
Женщина судорожно сжала амфору рукой.
- Он жив, Пенелопа, - сказал я, - не бойся, Телемах, жив он.
- Спасибо, оракул, - сказала женщина, - я поняла.
Они ушли.
Я понял, что мне пора домой.
Я начертил на песке надпись http://www.home.com и нажал на нее рукой.
Вназапно все быстрее мысли промоталось назад, мимо стюарда, мимо негров,
мимо бабки, мимо Хакима, и вот я вновь сижу на кухне и ем раков. Где мои
часы?
5. Девять.
- Вот видишь, сынок, - сказала женщина, показывая на диковинную штуковину,
внутри которой что-то неустанно двигалось, - видишь, вот эта стрелка
пройдет дважды этот круг. Так пройдет день. Она шестьдесят раз пройдет этот
круг - и пройдет месяц. Она должна будет двенадцать раз по шестьдесят
пройти этот круг, и девять по двенадцать, и вернется твой папа.
Глотая какие-то слезы, женщина пошла ткать.
А мальчик нарисовал круг и медленно ходил, осторожно ступая по этому кругу.

Stan


ХОРОШИЙ ДРУГ -- НЕ ПРЕДАСТ. МЕРТВЫЙ ПРЕДАСТ -- БЫВШИЙ ХОРОШИЙ ДРУГ. (из
интернационального фольклора зоны 241667 Коми АССР)
"Гений иль злодейство? Гений! Гений!!!" --
Уж в сотый раз он заклинал, сипя,
Пред зеркалом. Ответствовали тени:
Ты... парень, недостоин сам себя.
Зачем подавлен ты?
ИИИИИДоверившись вину,
ИИИИИИИИИИЗря душу не трави.
Чтоб быть отравленным --
ИИИИИДля зависти одну
ИИИИИИИИИИХотя б причину предъяви.
Story Teller


С помощью этого текста я объявляю войну
1. Опровержение легким дымом: пополудни заходили по тростнику Пепеляев с
Мардониным. Они подлезли под небольшую веточку, расположились у речной
коряги. Написав пожелание окружающим богам, разбили напрочь свои жизни,
разбубенили их смертью.
2. Сплошным утром на следующий день пришел по следам Пепеляев,
староста-старожил далекого значения. Его не очень интересовал вопрос
признательности или неясности, он просто разбирал новизну ощущений. Когда
речь зашла о природных гробах, его стошнило из специального отверстия.
Борис Келлерман


Утро Первого Дня
Леночке...
Впервые он заметил это существо не очень давно. Он стоял... он просто
стоял; это был один из тех немногих моментов, когда ему не надо было ничего
делать, он просто стоял, наслаждаясь приятным днем, а это существо прошло
мимо него. Собственно говоря, он знал это существо уже давно, он даже
раговаривал с ним, иногда просто беседовали, иногда решали какие-то
проблемы и обсуждали важные вопросы. Но именно в этот момент он осознал со
всей отчетливостью и такой пугающей неотвратимостью, что ему стало страшно,
- это не просто существо, хордовое, млекопитающее, ходящее на двух ногах,
разумное - это Женщина! И это Она.
Эта мысль пронзила его насквозь, заставив затрепетать что-то внутри... он
догадывался, что это что-то была его душа, но все-таки душа должна была
трепетать только перед Богом, а Она никак не могла быть таковым, если
рассматривать этот вопрос с точки зрения теософии. Это утверждение
опиралось на многочисленные доказательства, что, однако, не мешало душе
трепетать.
Он застонал; в первый момент он хотел подойти к Ней и сказать те два слова,
что молнией полыхали перед его глазами; но потом он подумал, что, вероятно,
он заболел и в целях нераспространения инфекции он не решился; так или
иначе, ничего хорошего из этого не выйдет; он не подошел.
Теперь он смотрел на Нее другими глазами; не как на существо, коих
множество было вокруг, но как на Женщину; жадно впитывал взором изящные
формы Ее тела; проводил взглядом по полукруглым грудям и стройным бедрам.
Слова лились из него безудержным потоком, заставляя Ее улыбаться, но вряд
ли он понимал, о чем он говорит.
Ночью, глядя в темное звездное небо, он видел перед глазами Ее силуэт;
образ Ее лица словно выжгло на сетчатке его глаза неистовой вспышкой
ядерного взрыва, и сотни и тысячи таких взрывов расцветали грибообразными
облаками в его крови, заставляя ее быстрее обычного струиться по венам и
артериям.
Ласковый шелест деревьев слышался ему голосом этой Женщины, словно вой и
грохот урагана звучал этот голос в его ушах, перекрывая все остальные
звуки, заставляя его забывать обо всем на свете. И тогда во всем мире
существовала лишь звездная тишь и ласковый голос Ее...
Какое-то время он пытался анализировать свои чувства; говорил себе что это
- проделки Дьявола, что Она заставляет его позабыть о Боге; он говорил
своему воображению - нет! но Природа шептала ему на ушко - да... да...,
затуманивая мозг и расслабляя тело.
Прошло совсем немного дней, и он уже не мог думать ни о чем, кроме этого
восхитительно-божественного тела, лица, что затмевало солнечный свет,
нежной коже и стройных волнующих изгибах талии. Ее мягкие пушистые волосы
закрывали от него сияние дня и все прелести мира; Ее голос заглушал все
звуки; в Ее глазах он тонул при каждой встрече словно в бездонном голубом
озере высоко в горах. Каждое Ее прикосновение жгло его как раскаленное
железо.
Тогда он обратился к Богу. Но Бог, видимо, был занят другими делами и не
слышал мольбы его.
Изнемогая в борьбе с самим собой, отступая перед неукротимым голосом
влечения, он не знал, что делать. Молитвы и пост не помогали, Бог не слышал
его.
И тогда, измученный и опустошенный этой титанической борьбой, не желающий
ничего иного из всех прелестей жизни кроме как обнять это нежное тело,
ласкать его под сенью струй и шелестом деревьев; дарить наслаждение и
получать стократ, он сдался. Последний раз взывая к Богу, произнес он
громко:
- Господи! Я не знаю, что мучает меня, дьявольское ли искушение, Твое ли
проклятие! Но неисповедимы Пути Твои и Ты сам сказал детям Твоим: "Се,
земля ваша; плодитесь и размножайтесь и заполняйте ее"!
И не в силах и далее бороться с собой, он подошел к Ней; робко провел рукой
по шелковистой щеке, и, когда Она, изумленная этой неожиданной лаской,
подняла на него свои бездонные глаза, он тихо произнес те два слова, что
жгли и мучали его, лишали покоя и отдыха:
- Люблю тебя...
И увидел он, как затуманились на миг эти глубоко-голубые прекрасные глаза,
как что-то нераспознаваемое мелькнуло в них, обещая наслаждение и счастье
на весь остаток жизни; и Она обняла его своими гибкими как кусты вереска
руками за шею и прошептала тихо на ухо мелодичным голосом, в котором было
все - и грохот литавр, и звон колоколов, и песни жаворонков на заре, и
щебетание соловья:
- Знаю... - и коснулась его губ своими мягкими медовыми губами, погружая
его в пучины наслаждения, что сродни боли где-то внутри, закрывая глаза. И
медленно опустились они на землю; и долго-долго и нежно-нежно любили они
друг друга, даря и получая ласку и нежность; и соединились не только тела,
но и души их также. И упал у него с души тяжелый камень, что невыразимостью
лежал на ней; и понял он - ради этой Женщины и той ласки, что может он
подарить Ей стоит - жить...
И была ночь, и был день, и было утро первого дня...
* * *
На следующий день вернувшийся с уик-энда Бог долго ругался, брызгая слюной:
- На пару дней оставить нельзя, тут же бордель устраивают, разврат творить
начинают !!! - и с позором выгнал Адама и Еву из Рая...
С 1996 S.U.D. Inc.
Комментарии лично мылом...
FireCat





Четверг, 17 декабря 1998

Выпуск 8


/Хотите верьте, призраки, или не верьте,
/<эпоказывает пальцем на тень Моцарта>
/Убив его, себя я обессмертил!
/Теперь, любая нота из Моцарта прозвучит,
/Как и меня все вспомнят. ЛУЧШИЕ
/ПОЭТЫ будут обо мне писать, учти!
/<эпытается потрепать Моцарта по щеке>
/С тобой, мой друг, навек мы неразлучны...
/Hoaxer (в Салоне)
Хоть с давних пор всем в мире зависть правит,
Мой скромный друг, умерьте Вы свою печаль --
Вас за такие вирши не отравят.
А жальх

Новый Сальери (из ДК)


В сетях арахнофилии

Цвет ее был, в основном, черным. Ее угольная блестящая короткая шерстка
могла бы красиво блестеть, если бы ее выпихнули под солнечный свет. Но она
обычно предпочитала скрываться в норке и избегала солнечных лучей.

Ходили слухи, что она происходит от какой-то женщины, которая что-то там
искусно пряла... настолько искусно, что ее превратили в восьмилапое
чудовище. Странно. Почему восьми? Сразу бы уж делали двенадцать... Чтоб
было вдвое больше, чем у насекомых. Название зато (видимо, в компенсацию)
ей дали красивое - Арахна. И даже придумали умную болезнь для тех, кто ее
боялся - арахнофобия. Ее это и вправду утешало.
Была еще одна версия. Какой-то британский профессор южноафриканского
происхождения решил, что одна из ее инкарнаций по имени Унголиант (нечто
среднее между северными унтами, тяжелыми фолиантами и пыльными углами)
вообще некогда была врагом всего светлого и прогрессивного, пожрала то ли
какие-то светлые яблоки, то ли яркие камни (прямо антиЕва), выступила
провозвестником мировой Тьмы и породила еще одно невмещенное чудище своего
рода - красавицу Шелоб. Шелобиня же, в свою очередь, позарилась на
мускулистых кольценосных зверушек, вознамерившихся избавить Свет от Тьмы,
но тоже пала, сраженная коротенькой злобной ручонкой одного из них. Такая
уж была хэбит у этих хоббитов - пырять заточками все пушистое и скромно
избегающее настырного света публичности.

От разочарования она не только была вынуждена съесть своего жалкого
супружонка, (в результате чего осталась горькой вдовой), но и еще больше
почернела. Тогда эти всегда готовые к пролитию пафосных соплей неустойчивые
в движении прямоходящие уродцы решили, что им пора избавиться от страха
перед ней, придумав нечто арахноподобное.

Но что они могли сделать? Что? Разве могли они легко и непринужденно
производить километры и километры клейкой серебристой ниточки, которая сама
собой выматывалась бы из их жалких плоских телец? Нет, из них выходили
только нематериальные слова-слова-слова! Все, что они всегда делали, это
только пытались материализовать эти словасловаслова. Какие бы
словасловаслова ни придумал кто-нибудь из них, всегда находились те, кто
был готов их материализовать. Они материализовали даже то, что придумали
неговорящие мудрецы. Птицы там. Рыбы. А членистоногим они всегда просто и
недвусмысленно завидовали. Одно только название!..

И вот, наконец, они украли ее произведение, ее Великую Паутину.

Она так и не поняла, как они это сделали, потому что, даже если вообразить,
что их ходильные органы были так же хороши, как делательные, их все равно
было только четыре. Четыре, господа мои, не восемь, как у нее, и все восемь
- делательные. У них не было достаточно острых и снабженных парализующим
ядком зубов. У них не было желез, производящих клейкую субстанцию для
создания сетки. Ничего у них никогда толком не было, кроме поразительной
способности все воровать и копировать и мечты о членистых ногах.

Но они создали Ее. Мировую паутину. И дурацкий голубой шарик попался в нее,
как новорожденная муха, - решительно и бесповоротно. Теперь эректусы
стремились уже подражать ей самой - они сгорбились, расселись по темным
ночным норкам, вперив нездорово блестящие глазки в светлый квадратик, где
черными бисерными значками и цветными картинками симулировались поверхность
и содержимое шарика, и плели все новые и новые клейкие ниточки, чтобы
достичь друг друга. Они узурпировали ее функции. Предали ее дело. Она опять
осталась вдовой.
DV


Солнцу улыбались небеса,
На песке прозрачного залива
Волны убирали терпеливо
Воду, что рассыпала гроза.
олег


"Из дневника Алисы.
18.11.98 Сегодня записалась к дантисту... На "Китай-городе" вошла пара - он
и она... Интересно, а он и он, это тоже пара?... Так вот, ОН - высокий, лет
тридцати, темно каштановые волосы, лба, правда, не видно, глаза
...такие..., ну, есть в общем глаза. Редко, вообще-то, встречаются мужчины
с Глазами... Нос крупный, но не нарушающий общей гармонии... И губы...
Покалеченная мужскими изменами Наташка называет присутствие таких губ на
лице мужчины признаком порока ... правда, какого порока не говорит... Для
нее, видите ли, нет разницы - грабить ли старушек в 12 троллейбусе, жадно
наблюдать за совокупляющимися дворнягами в марте или ковырять в носу за
рулем, даже если один в машине... Так вот, довольно тонкие губы ... Причем
ниточка... та, которая образуется между губами когда рот закрыт...
причудливо изогнута - мягко волнит посередине и вскинута кверху на
концах... Ощущение застывшей улыбки... но... улыбки скорее, злого
Арлекина... Пожалуй, красив... Она - красива безупречно...Как раз тип
абсолютно красивой женщины... ОЧЕНЬ густые черные волосы, ровная светлая
кожа, глубокие голубые глаза, безупречно очерченный рот ... ну, в общем,