Психология - Учебники на русском языке - Скачать бесплатно
Ганс Селье. От мечты к открытию
---------------------------------------------------------------
Hans Selye, From Dream to Discovery: On Being a Scientist
От мечты к открытию : Как стать ученым /
Ганс Селье; Пер. с англ. Н. И. Войскунской;
Общ. ред. М. Н. Кондрашовой, И. С. Хорола;
Послесл. М. Г. Ярошевского, И. С. Хорола.
-- М.: Прогресс, 1987.
-- 368 c.: ил.
Перевод на русский язык с сокращениями. Послесловие.
Издательство "Прогресс"
ver 1.2, 07 May 2003 -- добавлены: иллюстрации, список литературы,
отсутствовавшие примечания переводчика, предисловие Е. М. Крепс и Филиппа М.
Тойама, "от автора", послесловие М. Г. Ярошевского и И. С. Хорола;
исправлены опечатки; --MT
---------------------------------------------------------------
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ АВТОРЕ И ЕГО КНИГЕ
ОТ АВТОРА
ПРЕДИСЛОВИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1. ПОЧЕМУ ЛЮДИ ЗАНИМАЮТСЯ НАУКОЙ?
Бескорыстная любовь к Природе и Правде
Красота закономерности
Любопытство
Желание приносить пользу
Потребность в одобрении - жажда авторитета - тщеславие
Ореол успеха; преклонение перед героями и желание им подражать
Боязнь скуки
2. КТО ДОЛЖЕН ЗАНИМАТЬСЯ НАУКОЙ?
Типы личности ученого
"ДЕЛАТЕЛИ"
"ДУМАТЕЛИ"
"ЧУВСТВОВАТЕЛИ"
ИДЕАЛЫ
ЭПИЛОГ
Основные качества
ЭНТУЗИАЗМ И НАСТОЙЧИВОСТЬ
Преданность цели
Устойчивость к неудачам и однообразию
Устойчивость к успеху
Мужество
Здоровье и энергия
ОРИГИНАЛЬНОСТЬ
Независимость мышления
Непредубежденность
Воображение
Интуиция
Гений
ИНТЕЛЛЕКТ
Логика
Память и опыт
Сосредоточенность
Абстракция
ЭТИКА
Честность перед самим собой
КОНТАКТ С ПРИРОДОЙ
Наблюдение.
Технические навыки
ОЦЕНКА РЕЗУЛЬТАТОВ НАБЛЮДЕНИЯ
3. ЧТО СЛЕДУЕТ ДЕЛАТЬ?
Выбор проблемы
Что такое открытие?
Что мы подразумеваем под "известным"?
Видение и открытие
Важность проблемы и вероятность ее разрешения
Формулирование вопросов.
Сначала проблема, потом метод.
Простота и сложность
Сбалансированная перспектива.
Простые и сложные средства.
Крупные объекты видны без увеличения.
Сложность явления и сложность обусловливающих его причин
Прогнозирование значимости
Открытие и его развитие.
4. КОГДА ДЕЛАТЬ?
В какой момент истории?
В какой период нашей жизни?
МОЛОДОСТЬ И ЗРЕЛОСТЬ.
ПЕРИОД ОТДЕЛЕНИЯ.
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА.
В какое время дня?
ТИПИЧНЫЙ ДЕНЬ.
НЕТИПИЧНЫЕ ДНИ.
5. ГДЕ РАБОТАТЬ?
Общественное понимание
Климат для творческой работы
Самые ранние влияния
Материальные возможности
6. КАК СЕБЯ ВЕСТИ?
Личное поведение
САМОДИСЦИПЛИНА
СТОЙКОСТЬ К РАЗОЧАРОВАНИЯМ
"Но знанья это дать не может..."
Эксперимент, который не удается повторить.
Огорчения, в которых бывает неловко признаться.
СКРОМНОСТЬ
ВРЕМЯ ДЛЯ РАЗДУМИЙ
ВНЕНАУЧНЫЕ ИНТЕРЕСЫ
Поведение при общении
КРИТИКА И ЕЕ ВОСПРИЯТИЕ
Критика новатора.
Как высказывать критику.
Как воспринимать критику
Самокритика.
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С КОЛЛЕГАМИ
Руководители и сотрудники.
Административные контакты
Социальные контакты.
РАБОТА В ГРУППЕ
Организация исследовательских групп.
Помощь группы.
Подбор сотрудников.
Оценка компетентности.
Взаимоприспособляемость человека и работы.
Выбор руководителя.
Как быть выбранным.
Сотрудничество двух ученых.
Признание научных заслуг.
НАУЧНОЕ СОТРУДНИЧЕСТВО МЕЖДУ РАЗЛИЧНЫМИ
ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМИ
УПРАВЛЕНИЕ И РУКОВОДСТВО КОЛЛЕКТИВОМ
Дух коллективизма.
Не откладывайте работу.
"Доверяй, но проверяй".
"Латотропизм" и проверка на месте.
Работа, выполняемая по инерции.
Не доказывайте, а показывайте.
Как иметь дело с невротиками и психопатами.
Посторонние отвлечения.
"КЕСАРЮ - КЕСАРЕВО..."
7. КАК РАБОТАТЬ?
Общие соображения
Естественный размер научного подразделения.
Планирование работы.
Специализация.
Лабораторные методы
ОБЩИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Выбор подопытных животных.
Неестественные условия эксперимента.
МЕТОДЫ НАБЛЮДЕНИЯ
ФАРМАКОЛОГИЧЕСКИЕ МЕТОДЫ
Естественные явления и модели заболеваний
Разработка экспериментов
"РАЗДЕЛЯЙ И ВЛАСТВУЙ"
ПРИНЦИП АНАЛОГИИ
ЭКСПЕРИМЕНТ В "ПРОБИРКЕ"
ДИАГРАММЫ ХОДА РАБОТЫ
Методы координации знаний
КАТАЛОГИЗАЦИЯ НАУЧНЫХ ДАННЫХ
СИСТЕМАТИЗАЦИЯ НАУЧНЫХ ДАННЫХ
Концепция стресса
Фармакология стероидных гормонов
8. КАК МЫСЛИТЬ?
Логика и научный метод
Формальная и полуинтуитивная логика
Три ступени полуинтуитивной логики
Понятия и понятийные элементы
Аналогия с блоком понятий
Аналогия с цепочками понятий
Построение теорий
Факты и теории
Значение ошибочных теорий
Индукция и дедукция
Как задавать вопросы природе
ПРЕДПОСЫЛКИ ХОРОШИХ ТЕОРИЙ
ТЕОРИИ ОБРАЗОВАНИЯ ЭЛЕМЕНТОВ
ТЕОРИИ КЛАССИФИКАЦИИ
ТЕОРИИ ПРИЧИННОСТИ
Заблуждения
ОШИБКА УПУЩЕННОГО КОНТРОЛЯ.
ПЕРЕСЕКАЮЩИЕСЯ КРИВЫЕ "ДОЗА - ЭФФЕКТ".
РАСХОДЯЩИЕСЯ КРИВЫЕ "ВРЕМЯ - ЭФФЕКТ".
ПЕРЕДАТОЧНАЯ СТАНЦИЯ.
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ПУТИ.
РАЗВЕТВЛЯЮЩИЕСЯ ПУТИ.
ОБОБЩАЮЩЕЕ НАЗВАНИЕ, ИЛИ ЛОВУШКА ЭКСТРАПОЛЯЦИИ.
ЧЕГО НЕТ, ТО ДЕЙСТВОВАТЬ НЕ МОЖЕТ.
ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ НЕ ТАК УЖ НЕПОХОЖИ.
"МОЛЧАЩИЙ МАРКЕР".
МНОЖЕСТВЕННЫЕ ПРИЧИНЫ.
НЕСУЩЕСТВЕННЫЕ ФАКТОРЫ, ВВОДЯЩИЕ В ЗАБЛУЖДЕНИЕ.
ЯВЛЕНИЕ "ГРУППОВОЙ ПОРЧИ" ЭКСПЕРИМЕНТА, ИЛИ "ФАКТОР КЛЕТКИ".
КУМУЛЯТИВНАЯ ОШИБКА.
ОШИБОЧНАЯ МЕТОДИКА.
ОШИБОЧНАЯ ЛОГИКА.
Эпилог.
9. КАК ЧИТАТЬ?
Специальная литература
Художественная литература
10. КАК ПИСАТЬ?
Общие соображения
Диссертация
Книги
Монография.
Учебник.
Популярные книги о науке.
11. КАК ГОВОРИТЬ?
Пять "смертных грехов" при чтении лекций
1. Неподготовленность.
2. Многословие.
3. Невнятность.
4. Углубленность в себя (интроверсия).
5. Манерность.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
ГАНС СЕЛЬЕ --- ТВОРЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА (Вместо
послесловия)
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ АВТОРЕ И ЕГО КНИГЕ
Существуют научные понятия, которые стали символами XX века и
определили основное направление развития человеческой мысли. Наряду с
"относительностью", "кибернетикой" и "принципом дополнительности" к таким
понятиям с полным основанием может быть отнесен и "стресс". Представление о
стрессе касается всех людей, больных и здоровых, преуспевающих и
неудачливых, и всех сторон жизни. Недаром этот термин так быстро вошел в наш
повседневный язык, а само учение о стрессе послужило мощным стимулом
развития физиологии и биологии. Автор концепции стресса -- известный
канадский биолог и врач Ганс Селье -- проявил себя не только как выдающийся
естествоиспытатель, но и как мыслитель, занятый поисками ответов на основные
вопросы человеческого бытия. В книге "От мечты к открытию" Г. Селье
творчески осмысливает свой огромный опыт исследователя, направленный на
анализ природы научного творчества во всех его аспектах. Тот факт, что к
этим вопросам обращается человек, добившийся крупнейших достижений в науке и
в то же время способный к самонаблюдению и самоанализу, делает книгу
особенно интересной для читателя.
Мне посчастливилось встречаться с Гансом Селье во время его приезда в
Ленинград на Международный физиологический конгресс в 1935 году. Встречи
наши были кратковременными, но между нами сразу установились дружеские
отношения. Он был тогда еще сравнительно молод, ему было 28 лет, но уже
тогда он был поглощен идеей общего адаптационного синдрома и разрабатываемой
им концепции стресса.
И в тот период времени, и в дальнейшем Г. Селье был настроен в высшей
степени дружелюбно к нашей стране и народу, стремившемуся осуществить на
практике высокие идеалы социализма. Он искренне радовался достижениям нашей
науки, поддержке, которую наука получает от государства. Он был горд и
счастлив успехом, который имели его книги в Советском Союзе, и с интересом
следил за работами советских исследователей. Наша отечественная наука много
сделала для дальнейшего развития стресс-концепции, причем не только для ее
физиологических, но и философских и методологических аспектов. Идея Г. Селье
о том, что любая деятельность организма связана со стрессом, что без стресса
нет жизни и нормального развития, и поэтому его нельзя и не следует
избегать, нашла конкретное воплощение в работах отечественных ученых. Было
установлено, что именно активная позиция субъекта в стрессовой ситуации
определяет его устойчивость к болезнетворным факторам, а стресс, сопряженный
с творческой деятельностью, должен оказывать на организм положительное
воздействие. Настоящая книга Г. Селье (вышедшая в 1964 г.) о том, как
развивается интерес к научному творчеству, как верность мечте приводит к
открытиям, получающим всеобщее признание. В этом смысле книга имеет большое
воспитательное значение, ориентируя молодых ученых на постоянное преодоление
трудностей и сомнений, заряжая их бодростью и оптимизмом.
В заключение я хотел бы выразить от имени всех читателей благодарность
издательству "Прогресс", которое уже выпустило вторым изданием книгу Г.
Селье "Стресс без дистресса" и сейчас взяло на себя труд по переводу и
изданию еще одной увлекательной и полезной его книги.
Е. М. Крепс
академик АН СССР
Герой Социалистического Труда
Эта книга имеет большое значение для всех тех, кто интересуется
творчеством профессора Ганса Селье. В ней доктор Селье делится своими
мыслями, говорит о своей работе, своих успехax и разочарованиях; он беседует
с читателем о своих надеждах и чаяниях. Чтение этой книги доставляет
истинное удовольствие.
Доктор Селье эмигрировал в Канаду из Центральной Европы в 1933 году и
работал почти полвека на медицинских факультетах Университета Мак-Гилл и
Университета Монреаля вплоть до своей смерти в 1982 году. Он получил
всемирное признание как биолог и теоретик медицины. Г. Селье первым применил
понятие "стресс" для описания реакции организма на все виды биологических
раздражителей -- реакции, вызывающей как болезни, так и состояния
возбуждения. В своих научных исследованиях он занимался изучением
воздействия стресса на наш организм, обращал особое внимание на то, что
некоторая доля стресса необходима для поддержания хорошего самочувствия и
что некоторые виды стресса, которые он называет "эустресс", идут нам на
пользу. Поглощенность работой -- вот самое лучшее средство борьбы со
стрессом.
Ганс Селье считает, что существует два типа людей, различающихся по
способу реакции на стресс. "Скаковые лошади" прекрасно чувствуют себя в
стрессовой ситуации, они могут быть счастливы только при быстром, динамичном
темпе жизни. "Черепахам" для счастья нужны покой, тишина, благоприятная
обстановка -- все то, что наводило бы скуку и было бы невыносимо для людей,
принадлежащих к первому типу. "Что же касается меня, то я с трудом могу
представить себе большую пытку, чем быть вынужденным валяться на пляже и изо
дня в день ничего не делать", --- говорил Г. Селье.
Доктор Селье обычно с трудом сдерживал раздражение, когда слышал
сетования на то, что сегодня мы испытываем большие стрессовые нагрузки, чем
их выпадало на долю наших предков. Он всегда подчеркивал, что в любую эпоху,
не только в нашу, существовал так называемый "возраст беспокойства" и что
сегодня большинство "старых типов" стресса уступили место новым, но
аналогичным. Конечно, несколько сотен лет назад не существовало угрозы
ядерной войны, но в то время человек испытывал неимоверный страх перед
чумой. Однако, по мнению Селье, один тип социального стресса -- потеря
мотивации,-- безусловно, усилился в наше время. Он называет это явление
своего рода заболеванием духа, которое достигло размеров настоящей эпидемии,
особенно среди молодежи Запада.
Г. Селье впервые начал серьезно изучать эту проблему, когда наблюдал
действие этого типа стресса на своих детях и на друзьях своих детей.
Казалось, их бесцельно влечет по течению жизни и они не знают, как
распорядиться собой,-- ситуация, которую Селье называет наиболее стрессовой
из всех, какие только возможно себе представить. Обычно в таких случаях
предлагается два решения проблемы, каждое из которых содержит долю истины,
но ни одно не является абсолютно верным. В первом случае предлагается жить
исключительно для себя, не принимая близко к сердцу заботы других. Такое
отношение к жизни, столь ярко запечатленное на страницах современных
литературных бестселлеров, воспевающих достоинства и преимущества эгоизма,
имеет некоторый смысл, ибо человеческим существам, как и всем живым
организмам, следует заботиться о себе. Однако, по мнению Г. Селье,
беспощадное и упорное преследование своих целей должно в конечном счете
привести к серьезной проблеме. "Сомневаюсь, возможен ли более стрессовый
подход к жизни -- он ведь неизбежно приведет к возникновению
антагонистических, враждебных отношений между людьми",-- подчеркивает Г.
Селье. С другой стороны -- и это не такой уж редкий случай,-- можно
жертвовать собой ради других. И в этом есть зерно истины, как считает Селье,
так как нормальному человеку всегда приятно доставлять удовольствие другим.
Опасность здесь кроется в том, что альтруизм, доведенный до крайности, --
всегда ставить интересы и нужды других выше своих собственных, -- ведет к
постоянной, пусть не всегда осознанной фрустрации из-за стресса. Для того
чтобы избежать этих отрицательных последствий, Ганс Селье создал собственный
"рецепт", код поведения, который назвал "альтруистическим эгоизмом". Смысл
его заключается в следующем: думай о себе, но будь необходимым для других --
и ты добьешься хорошего расположения к себе. Г. Селье считает, что
стремление быть всегда полезным и необходимым для других может стать целью
жизни каждого. Следуйте ему, и оно поможет вам предупредить самые плохие
последствия стресса.
Филипп М. Тойама
профессор, директор Центра реабилитации
от стресса (США)
Посвящается Габриэль Селье, которая
терпеливо делила с автором стресс,
сопутствующий написанию этих заметок.
ОТ АВТОРА
Цель этой книги -- представить некоторые проблемы науки на примере
жизни одного ученого, того единственного, кого я действительно хорошо знаю.
Это не попытка изобразить идеального ученого, которому новичок должен
стараться подражать, и не самооправдание, а просто человеческий документ,
рабочий отчет о том, что сделал один исследователь и почему он так сделал.
Ничем большим эта книга и не могла бы быть, ибо никакие два ученых не похожи
-- и не должны быть похожи -- друг на друга.
Я попытался безжалостно препарировать свой разум, как можно объективнее
описывая и анализируя все его характеристики независимо от того, одобряю я
их или нет. В результате не все страницы этой книги в равной степени приятно
читать. Возможно даже, что порой вы будете шокированы, и, быть может, вполне
справедливо. Но зато вы с самого начала осознаете, что в реальной жизни
ученые далеки от совершенства -- факт, тактично опускаемый в некрологах о
них и иногда даже в их биографиях.
Свободно высказывая свои взгляды, я вполне допускаю, что демонстрирую
изрядную степень наивности и неосведомленности в вопросах, о которых мне
стоило бы либо знать больше, либо вовсе промолчать. Такие разделы книги я бы
мог с легкостью изъять, дабы соблюсти свое достоинство. Известно, что
существуют многочисленные пристойно отретушированные биографии и мемуары
значительно более крупных ученых, чем я, но я чувствую, что для того, чтобы
в моих заметках содержалось нечто, чему можно было бы научиться, мне не
следует подвергать их самоцензуре. Не исключено, что вас будет раздражать
моя озабоченность мелочами, а некоторые мои критические высказывания и
взгляды покажутся вам бестактными. Но задача состоит в том, чтобы описывать
себя не таким, каким я должен быть, а таким, каков я есть. Если хочешь
рассказывать честно, неприятные вещи нельзя утаивать.
А потом, как знать, не зависит ли успех в той или иной сфере
деятельности от своего рода дефектов и даже уродств? Квазимодо из "Собора
Парижской богоматери" Виктора Гюго -- один из самых уродливых литературных
монстров, и при всем том его скрюченное гротескное обличье скрывало
исполненную бесконечной любви и сострадания душу. Трудно представить себе
Квазимодо нормально сложенным, с обычной внешностью здорового французского
крестьянина и обладающего при этом столь сильной тягой к нежности и желанием
ее проявить.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Дорогой Джон!
Поскольку, как ты утверждаешь, ты хотел бы продолжить мою линию
исследований, я препровождаю тебе это собрание свободных заметок, в которых
я на протяжении последних тридцати пяти лет фиксировал свои впечатления о
науке и ученых. Это весьма сокровенные личные восприятия, вспышки сознания,
освещающие нечто сокрытое, чего не почерпнуть из моих специальных статей и
книг. До сих пор я чувствую, что это "нечто" сыграло решающую роль в
определении не только направления моей работы, но и всего стиля моей жизни.
Разумеется, я не намерен навязывать тебе свои взгляды - ты должен жить
собственной жизнью. Единственное, что я прошу,- перелистать эти заметки в
моменты досуга и посмотреть, нельзя ли извлечь некоторую пользу из моего
опыта, принимая хорошее и отвергая плохое. Это могло бы в известном смысле
состыковать наши жизни, и ты смог бы с самого начала учесть тот опыт, на
приобретение которого мне понадобилось столь долгое время.
Если бы я в начале моей деятельности знал то, что знаю теперь, то
наверняка многое сделал бы лучше: чтобы устранить шероховатости, требуется
время. Моей первой статьей - "Синдром, вызываемый различными вредоносными
агентами" (написанной, когда мне было двадцать восемь лет) - особенно
гордиться не приходится. Если б я знал тогда то, что знаю теперь, то,
уверен, сформулировал бы понятие стрессового синдрома, вдвое сэкономив
лабораторную работу и девять десятых бумаги. Полагаю, что смог бы также
избежать значительной доли противодействия, порождаемого случайными и мало
существенными для меня спекуляциями. Мне следовало бы понимать также, что
многочисленные критические нападки - неизбежный удел всякой новой концепции.
Если бы я знал, как себя вести с начальником, когда был рядовым сотрудником,
и как обращаться с подчиненными, когда сам стал руководителем! Если бы я
знал тогда, как выбивать средства и штаты для ускоренного проведения
исследований, как организовать работу нашей огромной библиотеки так, чтобы в
ней за максимально короткий срок можно было найти желаемую книгу, как
скоординировать деятельность различных лабораторий для их успешного
функционирования!.. Честное слово, Джон, если бы только я знал тогда то, что
знаю теперь, я, может быть, и тебя разыскал бы на пару десятилетий раньше (а
возможно, и несколько таких, как ты)! Только представь, что мы могли бы
сделать, объединив наши усилия!
Я уже слышу, как ты говоришь (или по крайней мере почтительно
предполагаешь в своей неповторимой манере), что у меня нет статистических
подтверждений достигнутого прогресса. Но ты должен признать, что свои более
поздние работы, например по сердечным некрозам и кальцифилаксии, я проводил
в условиях гораздо более благоприятных, чем ранее. Да и сама атмосфера в
нашей лаборатории за последнее время заметно улучшилась.
Но, на мой взгляд, самая важная вещь, которой я научился,- это чувство
уверенности в себе; теперь мне уже не нужно тратить время на оправдание
своих методов в глазах других и в своих собственных. Объективно настроенному
молодому человеку всегда не хватает уверенности в себе, поскольку он еще не
в силах доказать, что стоит на правильном пути.
Возьмем, к примеру, мое ярко выраженное предпочтение к применению
максимально более простых методов. Мне нравится держать крысу на ладони и
просто наблюдать за ней. Мне нравится разглядывать ее органы под лупой или
на гистологических срезах, окрашенных простейшими способами. Несмотря на мою
докторскую степень по химии, я никогда не прибегал к сложным химическим
процедурам. Я никогда не использовал изотопные методы, электронный
микроскоп, рентгеновскую дифракцию или что-нибудь еще в этом роде не потому,
что я недооцениваю их значимость, а просто потому, что меня больше
интересует общая картина, чем детали. Я ощущаю себя как-то ближе к
Матери-Природе, когда могу наблюдать ее непосредственно теми органами
чувств, которые она сама мне дала, чем когда между нами стоят инструменты,
так часто искажающие ее облик. Легко распознаваемые, явные изменения формы
или поведения не только меньше подвержены "инструментальным ошибкам", но и
благодаря своей простоте лучше поддаются широкомасштабному
экспериментированию, необходимому для установления единства и взаимосвязи
многочисленных жизненных процессов,
Порой мне казалось, что я выгляжу "отсталым" в этой моей страсти к
простоте и всеохватывающему подходу. Тем более что в науке сегодня действует
совершенно противоположная тенденция. Создаются все более сложные средства
для все более глубокого "копания" в каком-то одном месте. Разумеется, это
необходимо. но не для всех, Джон, вовсе не для всех! Узкий специалист теряет
общую перспективу, более того, я уверен, что всегда будет существовать
потребность в ученых-интеграторах: натуралистах, постоянно стремящихся к
исследованиям достаточно обширных областей знания. Меня не беспокоит
возможность пропуска отдельных деталей. Среди нас должен остаться кто-то,
кто будет обучать людей совершенствовать средства для обозревания
горизонтов, а не для еще более пристального вглядывания в бесконечно малое.
Мы должны готовить ученых, которые могут организовывать большие коллективы
для исследования обширных областей знания, пусть даже самыми простыми
методами. Мы должны создавать огромные информационные системы, чтобы
постоянно быть осведомленными о многих вещах. Ряд проблем такого рода пока
еще не вошли в круг твоих интересов, но, надеюсь, со временем ты займешься
ими. В любом случае я могу опереться на твою помощь в этом отношении.
Но у меня есть и другая, гораздо более личная и эгоистическая причина
для того, чтобы тратить время на редактирование этих заметок,
предназначенных для тебя. До сих пор мне практически не с кем было разделить
тот мир, в котором я живу, поделиться всем тем, что меня действительно
интересует, теми идеалами, ради которых, как мне кажется, стоит жить.
Большинство людей считают меня достаточно самонадеянным, но я нуждаюсь в
доверительной откровенности так же, как и любой другой, а быть может, и
больше, потому что там, где витают мои мысли, не может быть множества
сочувствующих. Насколько я могу судить, там нет никого, с кем можно было бы
толком поговорить, с кем я мог бы почувствовать себя связанным тем
естественным сродством, которое делает ненужным всяческие экивоки и дает
возможность взаимной "сверки координат" в путешествии по жизни.
В повседневной жизни такие близкие и теплые взаимоотношения
складываются, как правило, между членами одной семьи или рода, однако те
мотивы, которыми я руководствуюсь в выборе своего пути, не совсем обычны. Я
люблю тепло семейной жизни и хочу ощущать то чувство уверенности, которое
возникает, когда делаешь что-нибудь для других. Но наиболее характерные для
меня чувства удовлетворения и соучастия обязаны своим происхождением
определенного рода резонансу с общими законами Природы. А они слишком
грандиозны, чтобы вызывать иное чувство, кроме восхищения (если только не
разделять полностью их понимание с другими людьми). Такое взаимопонимание
дается не легко. Чем дальше продвигаешься в глубь неизведанного, тем меньше
попутчиков остается рядом с тобой. Если же рубеж твоего продвижения опередил
достигнутые ранее рубежи, ты останешься один. Ты, Джон, для меня символ
того, кто в этот момент будет рядом со мной. Вот почему я ищу тебя всю
жизнь.
Когда я был молод, я воображал тебя отцом или учителем, позже - братом
или женой, а теперь - сыном либо учеником. Я имел счастье испытать тепло
всех этих видов связей между людьми, но дары, которые они мне приносили,
были неравноценными. И тем не менее я очень ценю их все, вот мне уже за
пятьдесят, а я все еще ищу кого-то вроде тебя.
Быть может, таких, как ты, много, а быть может, ты просто плод моего
воображения. Скорее всего, ни с кем мой разум не состоит в подлинном,
близком родстве. Но время уходит, и, не зная, существуешь ли ты в
действительности, я твердо знаю, что ты мне нужен. Вот почему мне пришлось
тебя выдумать. Как часто в науке начинаешь понимать, что абстракции бывают в
такой же или даже в большей степени реальны, чем осязаемые конкретные факты.
Вот я и создал тебя, Джон, своим младшим духовным братом и последователем, с
которым я могу обо всем потолковать.
Ибо кто брат мой? Человек моей крови - даже если у нас нет больше
ничего общего - или человек моего духа, с которым нас связывает теплота
взаимопонимания и общих идеалов? Я продолжаю надеяться, что где-нибудь,
когда-нибудь ты материализуешься. Не исключено, что, публикуя эти заметки, я
и в самом деле вызову тебя к жизни, обеспечив тем самым преемственность в
моем движении по пути с Природой - пути, который принес мне столько
удовлетворения.
Ганс Селье Монреальский университет, февраль 1964 г.
ВВЕДЕНИЕ
Впервые я был пленен возможностями экспериментальных исследований,
когда учился на медицинском факультете. Именно тогда мне пришлось принять
самое важное на протяжении всей своей жизни решение, а именно: выбрать эту
специальность из числа столь многих, возможных для врача. Причем в то время
я практически ничего не знал о том, чем собирался заняться. Представление о
науке, которое получаешь из учебников, так же как и образ ученого, в том
виде, в каком он представлен в его лекциях или в биографии, страшно далеки
от реальности. Я настолько же не догадывался об этом тогда, насколько знаю
это теперь.
Я все еще живо помню, как рвался по-мужски потолковать с тем или другим
из моих профессоров, занимавшихся медицинскими исследованиями,- людьми,
которые пишут учебники или, вернее, создают материал, из которого они
состоят. Я смутно чувствовал, что у них можно многому научиться, если только
заставить их раскрыться и поговорить с ними "по душам", чтобы они не просто
учили меня с лекционной кафедры или посредством своих учебников, а поведали
бы мне то, чем они "дышат". Скорее всего, тогда я даже не смог бы точно
сформулировать свои вопросы. Но что я действительно хотел узнать, так это в
какой мере удовлетворены они своими успехами, каковы причины их тревог и
неудач, что нужно для того, чтобы стать ученым. В сущности, я хотел узнать
от них все, что они могли бы мне рассказать! Теперь, по прошествии стольких
лет, я все еще не уверен даже в том, что следует спрашивать, не говоря уже о
том, что отвечать.
По-видимому, никто и никогда не напишет исчерпывающее исследование всех
проблем экспериментальной медицины, да в этом, на мой взгляд, и нет большой
необходимости. Как я постараюсь показать ниже, одной из главных задач науки
в целом является краткое и простое формулирование фактов. Именно предельная
простота - быть может, чуть смягченная человеческой теплотой,- и должна
стать основной тональностью изложенного ниже. Мы находимся на заре того,
что, несомненно, войдет в историю как Век Фундаментальных Исследований.
Наверное, нам стоит чуть приостановиться и попытаться сформулировать
основные проблемы экспериментальной медицины, с которыми нам придется теперь
иметь дело.
Трудно сказать, кому бы следовало написать такого рода заметки. Что же
касается меня, то я с грустью осознаю, что почти полное отсутствие у меня
систематической подготовки в области философии, логики и физических наук
представляет собой серьезный недостаток. Хуже того, мой опыт в писательском
искусстве ограничен лишь научными текстами. Однако я обладаю по крайней мере
одним необходимым для этой цели качеством, которого, похоже, нет ни у одного
из моих коллег,- желанием пробовать.
Вопросы, которые я часто задавал, будучи новичком, и которые столь
многие с тех пор задавали мне, почти всегда одни и те же. С моей
непреодолимой потребностью все классифицировать я разбил их на следующие
шесть групп:
1. Почему? Почему вы избрали научную карьеру? Чем вы при этом
руководствовались? Какое удовлетворение получаете вы от нее?
2. Кто? Кто должен заниматься наукой? Какие способности наиболее
необходимы для этого?
3. Что? Что такое хорошая тема? Как оценить значимость и осуществимость
темы, когда вы только начинаете ею заниматься и еще не знаете конечного
результата?
4. Когда? Когда лучше всего делать одно и не делать другого? Каков
"порядок приоритетов" в науке?
5. Где? Где следует работать? Из чего формируется благоприятный климат
для занятий наукой?
6. Как? Как следует проводить исследование после выбора темы?
Конечно, наиболее всеохватывающей является последняя из перечисленных
групп. Она включает и методы лабораторной работы, и правила разработки
экспериментов и теорий, и использование логики, статистики и интуиции для
критической оценки результатов. Она включает даже и ваше личное поведение в
лаборатории и вне ее, ваше отношение к критике, извечную борьбу между
потребностью в самостоятельной работе и преимуществами коллективной. Она
включает различные проблемы по организации работы, ее финансированию и
подбору сотрудников и еще многое, многое другое.
В процессе чтения этой книги не забывайте, что я не пытаюсь навязывать
вам какие-либо взгляды. То, что хорошо для меня, может не подойти вам; в
этой области деятельности не существует общего кодекса поведения и
единственно верного пути. Ученые, на мой взгляд, самые большие в мире
индивидуалисты. Все мы абсолютно разные люди и должны бытъ такими; все
попытки подогнать нас под один шаблон заранее обречены на провал. Одно могу
сказать с уверенностью: если бы в начале своей карьеры я знал все, до чего
мне пришлось доходить методом проб и ошибок (боюсь, в основном ошибок). это
оказало бы мне громадную помощь. Надеюсь, именно такую помощь и окажет вам
эта книга.
*1. ПОЧЕМУ ЛЮДИ ЗАНИМАЮТСЯ НАУКОЙ?*
Нелегко объяснить, почему люди хотят заниматься научной работой,
руководствуясь при этом различными мотивами. Есть "ученые", работающие ради
денег, власти и общественного положения, но для достижения всего этого
существует гораздо более надежные пути. Подлинными учеными редко движут
подобные мотивы.
В наши дни научные достижения приносят немалое признание, а ученые
нуждаются в периодическом одобрительном "похлопывании по плечу", точно так
же, как и все простые смертные, хотя они, по тем или иным причинам, не
очень-то склонны в этом сознаваться. Разумеется, значение имеет не шумовой
уровень аплодисментов, а кто и за что вам аплодирует. Мало кто желает
остаться анонимным, зато многие вступают в ожесточенную борьбу за свой
приоритет, стремясь получить признание со стороны компетентных коллег, и,
что любопытно, за достижения совсем особого свойства. Они хотят быть
уверенными в том, что в самом деле поняли некие скрытые законы Природы. Они
хотят иметь право повторить слова прорицателя из "Антония и Клеопатры"
Шекспира: "Порой в великой Книге Тайн Природы мне удается кое-что прочесть".
И, осознавая это, многие из них, в особенности медики, получают наивысшее
удовлетворение от облегчения человеческих страданий. И адвокат, как
известно, может предотвратить страдания клиента с помощью искусной защиты, и
политический деятель может сделать то же самое в еще большем масштабе,
проводя в жизнь полезный закон, и, наконец, полководец удачным
стратегическим маневром может спасти жизнь тысячам и тысячам людей. Но все
эти люди защищают одного человека от другого и, как правило, за счет этого
другого. Выигрыш при этом всегда временный и касается лишь определенных
людей. Тайна же Природы, открытая однажды, постоянно обогащает человечество
в целом.
И все же ни слава, которую может принести наука, ни ее потенциальная
польза - во всяком случае, в ее общепринятом понимании - не являются
единственными притягательными сторонами науки. Главная "польза"
фундаментального исследования та же, что и у розы, песни или прекрасного
пейзажа,- они доставляют нам удовольствие. Каждое научное открытие выявляет
новую грань в гармонии Природы для нашего пассивного наслаждения. Но наука
не только "зрелищный вид спорта" - ученый активно участвует в раскрытии
прекрасного. Этот тип деятельности - единственный из всех, доступных
человеческому разуму,- наиболее близок к процессу творчества.
Разумеется, если вы еще не испытали этого чувства, мое описание лишено
смысла; если же вы с ним знакомы, такое описание, в общем-то, не нужно.
Словесное описание радости поцелуя мало что даст тому, кто никогда его не
испытывал, а остальным оно навряд ли нужно. Но инстинктивное предвкушение
удовольствия предшествует и поцелую, и научному открытию, и каждый, кто в
конечном счете стал ученым, должен был ранее это смутно предчувствовать,
иначе ему не пришло бы в голову посвятить себя науке.
Если вы молодой врач, интересующийся наукой, то лучшее, что могут
сделать мои заметки,- это помочь вам проанализировать свои собственные
чувства. Я думаю, что такой анализ должен быть полезен сам по себе именно
теперь, когда вам необходимо принять самое важное решение в вашей жизни:
посвятить себя научным исследованиям или практической медицине. Быть может
вы врач по призванию и ваше решение в пользу практической деятельности не
обязательно продиктовано материальными соображениями: все настоящие врачи
получают удовольствие от прямого контакта с пациентом{1}. Если вы выбрали
научную работу, вы никогда не увидите благодарных глаз матери, ребенка
которой вы спасли, вы никогда не сможете сказать, что, не окажись вы рядом,
человек умер бы. Но если вы будете успешно трудиться в тиши своего кабинета,
вы испытаете удовлетворение от сознания того, что, не открой вы закона
Природы, никакой практикующий врач не смог бы применить его на благо своего
пациента.
Для новичка мои заметки не могут быть наполнены тем же смыслом, что и
для меня, однако именно таким образом лучше всего объяснить, почему я
занимаюсь наукой. И если вы рождены исследователем, вы меня поймете.
Итак, мотивы, побуждающие ученых заниматься наукой, весьма
разнообразны. Теперь попытаемся детально разобрать их, ибо одна из основных
целей этих заметок - призвать вас максимально откровенно проанализировать
мотивы, которыми вы руководствовались при выборе специальности, и решить,
действительно ли вы хотели этим заниматься. Нет ничего более печального, чем
неудачник в науке. Большинство из них - это просто мало приспособленные к
чему-либо люди, попавшие в науку случайно.
Некоторые мотивы для избрания научной деятельности заслуживают
одобрения обществом, другие оно воспринимает с отвращением. Позвольте мне не
оценивать их с этих позиций, а просто перечислить отдельные мотивы -
независимо от того, покажутся они вам прекрасными или безобразными,- под
воздействием которых человек, обладающий достаточной квалификацией, добился
успеха и процветания на научном поприще:
Бескорыстная любовь к Природе и Правде
Восхищение красотой закономерности
Простое любопытство
Желание приносить пользу
Потребность в одобрении
Ореол успеха
И наконец, последнее по порядку, но не по важности:
Боязнь скуки
Бескорыстная любовь к Природе и Правде
Стремление к собственности больше, чем что-либо другое, мешает людям
жить свободно и достойно.
Б. Рассел
Наверное, для каждого ученого, кем бы. он ни был - историком,
математиком, химиком, астрономом или физиком,- характерно отсутствие
стремления получить от своей работы практическую выгоду.
Ш. Рише{2}
Может показаться странным, что люди должны столь упорно трудиться над
раскрытием тайн Природы, не имея в виду никакой практической пользы. Однако
вопрос в том, что считать таковой. Как говорил Бенджамин Франклин: "Какова
польза от новорожденного младенца?" Далеко не все полезное, с нашей точки
зрения, является таковым в общепринятом смысле слова. Обычные символы успеха
- деньги, власть или даже условия труда - это только средства в достижении
счастья и приносят подчас лишь жалкое его подобие. Ребенок как таковой не
потенциальный "талон" или денежный знак, на который можно приобрести нечто,
делающее нас счастливыми,- ребенок приносит нам счастье сам по себе. Все
общепринятые знаки практической ценности являются просто средствами
обеспечения счастья. Так почему же не пропустить промежуточные стадии и не
шагнуть сразу к цели? Настоящее искусство - великое произведение живописи
или музыкальный шедевр - полезно потому, что оно возвышает нас над заботами
повседневной жизни, приносит нам умиротворение, безмятежность и счастье.
Фундаментальные исследования, то есть изучение законов Природы, нередко
предпринимаются по тем же побудительным мотивам.
Одни вещи хороши в каких-то определенных целях, другие - сами по себе,
а третьи - и сами по себе, и для чего-то еще. Деньги полезны только потому,
что на них можно что-то купить, сами же они как таковые ценности не
представляют. Удовольствие слушать прекрасную музыку или дегустировать
отменное вино замечательно само по себе, но купить что-нибудь в обмен на
такое удовольствие мы не можем. В то же время большинство вещей, которые
хороши сами по себе, хороши также и для чего-то: приятно вкусно поесть и при
этом получить пользу для здоровья. Природа хитроумно устроила так, что
большинство полезных вещей вызывают у нас субъективное чувство приятности. И
это касается не только питания и размножения, но и познания. Открытие в
области фундаментальных исследований, например, доставляет радость вне
зависимости от его возможного практического применения. Но любое
приобретенное таким образом знание рано или поздно становится полезным тем,
что увеличивает нашу власть над Природой.
Характерно, что хорошие вещи столь часто играют роль ценностных
символов, на которые можно купить другие хорошие вещи, что становится
довольно трудно отличить цель от средства. Скупец любит перебирать свои
сокровища, и, как ни странно, некоторые (хотя и немногие) ученые получают
настоящее наслаждение от создания своих научных работ, ибо сам процесс
"перебирания" средств убеждения вызывает приятное ощущение достижения цели.
Быть может, я говорю малоприятные вещи, но для ученого даже самая
непривлекательная правда прекраснее самой приятной подделки.
Красота закономерности
Я кажусь самому себе мальчиком, играющим у моря, которому удалось найти
более красивый камешек, чем другим, но океан неизведанного лежит передо
мной.
Исаак Ньютон
Трудно объяснить красоту перехода от тайны к закономерности. Собиратель
марок, спичечных этикеток, бабочек или человек, решающий кроссворды,
наслаждаются чувством завершения закономерных последовательностей и
процессом нахождения признака, в соответствии с которым большое количество
очевидно разнородных объектов могут быть расположены неким логическим
образом. Чем более разнообразны, необычны и загадочны объекты, тем большее
удовлетворение доставляет нам обнаружение закономерностей, в соответствии с
которыми их можно размещать в удобном и гармоничном порядке, делающем их
доступнее для понимания.
В детстве мы радуемся, встречаясь с чудесными и загадочными вещами.
Когда ребенок указывает на что-то необычное, никогда не виденное им ранее -
яркую бабочку, слона или морскую ракушку,- сколько радости светится в его
глазах, когда он кричит: "Смотри, папа!"
Всякий, кто способен чувствовать, глядя на небо в ясную ночь, не может
не спрашивать себя, откуда берутся звезды, куда они исчезают и что
поддерживает порядок во Вселенной. Такого же рода вопросы мы задаем, изучая
самоорганизующийся бесконечный мир человеческого организма и заглядывая в
восприимчивые и испытующие человеческие глаза, постоянно стремящиеся
преодолеть разрыв между двумя этими мирами. Созерцать красоту и гармонию
Вселенной, хоть в какой-то степени их постигая,- одна из основных
человеческих способностей, доставляющих ему наивысшее удовлетворение. Это
достойное и благородное занятие вне зависимости от тех материальных благ,
которые оно может принести. Но оно и на самом деле помогает нам в
повседневной жизни, подобно тому как верующему помогает глубокая религиозная
вера, а мыслителю - сложившееся философское мировоззрение. Созерцание
чего-то бесконечно более великого, нежели наша собственная персона,
заставляет все наши повседневные заботы как бы уменьшаться в размерах.
Существует некий душевный мир и спокойствие, достичь которого можно лишь
через соприкосновение с возвышенным.
Но с течением времени большинство из нас (но не все) теряют этот дар
чистого наслаждения. По мере нашего дальнейшего знакомства с повседневным
миром вещей привычное начинает приедаться. Мелочная череда каждодневных
проблем имеет свойство притуплять нашу чувствительность к бескорыстному
наслаждению чудесным и величественным. К сожалению, в наше время большинство
людей стали столь практичными, настроенными на "продвижение в жизни", что
они уже больше не в состоянии задуматься над тем, к чему же они все-таки
стремятся. С течением времени преуспевающий бизнесмен или умелый
администратор начинает испытывать чувство потерянности и бесцельного
"дрейфования" по реке времени - навстречу пенсии и смерти.
Сколько людей упорно и вдохновенно трудятся ради осуществления
некоторой цели, обещающей завтра обеспечить досуг и возможность наслаждаться
жизнью! Но "завтра" так никогда и не становится "сегодня". Всегда появляется
другая цель, которая обещает еще больше и требует еще чуть-чуть больше
усилий. Вот почему столь немногим людям, чей жизненный путь ничем не
примечателен, удается сохранить этот чудесный дар, которым все мы обладали в
детстве,- способность по-настоящему радоваться бытию. Болезненно осознавая
эту потерю, взрослые люди подбадривают себя еще более интенсивной работой
(либо алкоголем), с тем чтобы не задумываться над этим. Вдохновенный
художник, поэт, композитор, астроном или биолог в данном отношении так
никогда и не взрослеют, они не теряют абстрактных сокровищ своей наивности,
как бы стары или бедны они ни были. Они сохраняют детскую способность
незаинтересованного удовольствия. Ибо удовольствие всегда не заинтересовано,
ведь за него не следует никакого вознаграждения - оно является
вознаграждением само по себе.
Подлинный стяжатель так занят все новыми вложениями своих капиталов,
что никогда не научается пользоваться ими. "Реально мыслящие люди",
преследующие "практические цели", в долгосрочной жизненной перспективе редко
оказываются столь же реалистичными и практичными, как мечтатели, стремящиеся
лишь к своей мечте. Подлинные ученые даже в глубокой старости сохраняют
определенный романтизм, мечтательный и исполненный воображения склад ума;
они продолжают жить в мире увлекательного, причудливого, необычного; они
никогда не перестают изумляться грандиозности и непогрешимому постоянству
законов, правящих гармонией Природы внутри и вне человека.
Любопытство
Если любопытство ассоциируется с чем-то дурным, то лишь потому, что
люди склонны смешивать любознательность с пронырливостью. Любознательный
человек хочет узнать то, что его как-то касается, а проныра сует нос в
личные дела других. Любопытство одолевает настоящего ученого, он не может
без него жить. Когда исследователь теряет эту побудительную силу - потому
ли, что его усилия слишком часто заканчиваются неудачей, или потому, что он
самодовольно удовлетворяется "практическими достижениями",- он удаляется от
науки и находит прибежище в самооплакивании или чванной гордости своим
благополучием. Однако не будем касаться научной любознательности как
таковой, ибо она перекрещивается с массой других побудительных мотивов.
Желание приносить пользу
Они знают, что, быть может, именно благодаря их усилиям на гребнях волн
того темного океана, в недрах которого человечество ведет свою неистовую
борьбу, мелькают проблески света. И все ученые, все без исключения,
поддерживают себя в своих тяжких трудах этой величественной мечтой -
принести пользу своим человеческим собратьям.
Ш. Рише
Первый шаг - создание из обыденной жизни картины мира - дело чистой
науки. Второй шаг - использование картины мира в практических целях - дело
техники. Обе эти задачи одинаково важны, и каждая из них целиком поглощает
человека, поэтому отдельный исследователь, если он действительно хочет
продвинуть вперед свое дело, вынужден сосредоточить свои силы на
одном-единственном вопросе и оставить на время мысли о всех других связях и
интересах. Вот почему не следует осуждать ученого за его отчужденность от
жизни, за его индифферентность к важным вопросам общественной жизни. Без
такой односторонней установки Герц никогда не открыл бы беспроволочные
волны, а Кох - туберкулезную бациллу.
М. Планк
Бывший министр обороны США Чарльз Вильсон сказал, что фундаментальные
исследования - это "то, что вы делаете, когда не знаете, что вы делаете". Я
не могу полностью согласиться с этим определением.
Чаще всего фундаментальная наука противопоставляется "практическим"
исследованиям, имеющим непосредственное применение, и предполагает
отвлеченность от повседневных проблем человечества. Разработки систем
вооружений, новых марок телевизоров или видов вакцин, очевидно, являются
практическими. Изучение внутренней температуры далеких звезд, повадок
крохотнейших живых существ или законов, определяющих наследственную окраску
лепестков цветка гороха,- все это выглядело поначалу чрезвычайно
непрактичным. На занятия такого рода смотрели как на пустое
времяпрепровождение интеллигентных, но несколько эксцентричных и
неприспособленных людей, чьи необычайно блестящие умы отвлечены бесполезными
абстракциями.
Конечно же, фундаментальные исследования редко предпринимаются с
ориентацией на практическое приложение; они, по существу, никогда не бывают
предсказуемыми. Помню свою собственную реакцию на сообщение моих школьных
преподавателей о том, что астрофизики определяют внутреннюю температуру
далеких звезд. "Здорово,- думал я,- но зачем это кому-нибудь может
понадобиться?" Когда Луи Пастер сообщил, что болезни могут переноситься
микробами, его высмеяли! Забавно видеть взрослого человека, обеспокоенного
тем, что он подвержен нападению крошечных существ, которых и увидеть-то
нельзя! Когда австрийский монах Грегор Мендель развлекался наблюдением
результатов скрещивания красно- и белоцветущего гороха в монастырском саду,
даже наиболее дальновидные его современники не могли вообразить себе всех
последствий его находок.
И тем не менее без фундаментальных знаний о поведении далеких звезд
сегодня мы не могли бы запускать на орбиту спутники. Без знаний о бактериях
не было бы вакцин, сывороток и антибиотиков. И без тех самых наблюдений за
наследуемостью окраски цветков гороха никогда не развилась бы современная
генетика, столь важная для сельского хозяйства, селекционного дела и
медицины.
Чем в большей степени исследование понятно и практично, тем ближе оно к
уже известной нам обыденности. Таким образом, как ни парадоксально, знания о
самых отвлеченных и самых непрактичных явлениях оказываются самыми
перспективными для получения новых фундаментальных данных и ведут нас к
новым вершинам науки. Но на это нужно время и, как правило, немалое.
Фундаментальные исследования становятся полезными и остаются таковыми на
более длительное время, чем прикладные.
Ряд ученых настаивают на том, что фундаментальные исследования должны
вестись в духе "искусство ради искусства" и их практическая применимость не
должна подлежать оценке. Отстаивая эту точку зрения, они ссылаются на то,
что даже наиболее недоступное для понимания исследование может в конце
концов дать практические результаты. Довольно странно, что изучение
чего-либо не связанного с практикой нуждается в оправдании его потенциальной
полезностью!
Каковы бы ни были наши мотивы проведения фундаментальных исследований,
они, несомненно, могут стать практически полезными. Но насколько важно для
ученого приносить пользу людям? Человек по своей природе эгоцентрик и
эгоист. В мою задачу не входит задаваться вопросом, почему он таким создан
или что именно - сила или слабость - лишает некоторых людей интереса к самим
себе. В любом случае такие абсолютные альтруисты чрезвычайно редки в общей
массе и, насколько я мог установить, не встречаются среди ученых. Человек,
занимающийся фундаментальной наукой, высоко держит голову: он верит в
несомненную ценность своих исследований и готов ради них понести немалые
жертвы и вынудить к ним других. Если это эготизм, он должен признаться в
том, что он эготист{2a}. Убеждать самого себя в том, что он и не помышляет о
собственных интересах, было бы несовместимо с представлением ученого о чести
и даже с объективностью.
Эгоизм и эготизм являются наиболее характерным, наиболее древним и
наиболее неотъемлемым свойством всего живого. Все живые существа, от
простейшей амебы до человека, по необходимости ближе всего к самим себе и
являются наиболее естественными защитниками своих интересов. Я не вижу
причин, по которым нам следует ожидать, что кто-то другой станет заботиться
о нас более добросовестно, нежели о самом себе. Эгоизм естествен, хотя и
неприятен; он выглядит столь омерзительно, что мы пытаемся отрицать его
наличие у самих себя. Он опасен также и для общества. Мы боимся его, ибо он
несет в себе зерна раздора и мести. И все же, несмотря на свой эгоизм,
многие ученые, особенно медики, в очень сильной степени руководствуются
гуманными побуждениями.
Я не считаю, что эти два явно противоположных мотива отражают некоторую
шизоидную черту - что-то вроде раздвоения личности, при котором инстинкт
самосохранения постоянно борется с желанием помочь другим. С моей точки
зрения, даже альтруизм представляет собой видоизмененную форму эготизма,
разновидность эгоизма коллективного, призванного помочь обществу.
Подсознательно мы чувствуем, что альтруизм порождает благодарность.
Благодарность, к которой мы побуждаем другого человека за оказанные ему
услуги, является, возможно, наиболее характерным для человека способом
обеспечить свою безопасность и стабильность (гомеостаз). Тем самым
устраняется мотив столкновения эгоистических и альтруистических тенденций.
Вызывая чувство благодарности, мы побуждаем других разделить с нами наше
естественное желание собственного благополучия. Чем менее человек знаком с
экологией живых существ, тем более отталкивающим выглядит для него такой ход
рассуждений. Но биолог не призван ставить под вопрос мудрость творения, он
только анализирует его структуру.
Каковы бы ни были их сознательные мотивы, многие ученые обладают
искренним желанием быть полезными обществу. Вот почему даже среди тех, кто
занимается фундаментальными исследованиями, не ожидая от них никакого
практического выхода, лишь немногие полностью лишены надежды, что их
открытия смогут помочь людям избавиться от страданий и достичь счастья.
Одной из наиболее важных причин такого желания является потребность в
одобрении.
Потребность в одобрении - жажда авторитета - тщеславие
Однажды один из друзей сказал Катону Старшему: "Какое безобразие, что в
Риме тебе до сих пор не воздвигли памятника! Я обязательно позабочусь об
этом". "Не надо,- ответил Катон,- я предпочитаю, чтобы люди спрашивали,
почему нет памятника Катону, чем почему он есть".
Т. Мессон{3}
Реальный мир в абсолютном смысле не зависит от отдельных личностей и
даже от всего человеческого мышления, и поэтому любое открытие, сделанное
отдельным человеком, приобретает всеобщее значение. Это дает исследователю,
работающему в тихом уединении над своей проблемой, уверенность в том, что
каждый найденный им результат получит прямое признание у всех компетентных
людей. Сознание значимости своей работы является счастьем для исследователя.
Оно является полноценной наградой за те различные жертвы, которые он
постоянно приносит в повседневной жизни.
М. Планк
Я крайне редко встречал ученых - если встречал вообще,- которые не были
бы заинтересованы в одобрении своих коллег и не были бы обеспокоены тем,
получат они приоритет на свои открытия или нет. Редко кто берет в руки книгу
или статью по своей тематике без желания немедленно увидеть в перечне
литературы или авторском индексе свое имя. Почему же многие так ужасно
стыдятся этого чувства?
Иногда мы приглашаем на временную работу в наш институт наиболее
выдающихся современных медиков. Стало традицией устраивать для этих почетных
гостей неофициальный обед, за которым идет непринужденная беседа. Это дает
нам возможность лучше узнать этих людей с неформальной стороны; чем
руководствуются они в своей деятельности, что приносит им удовлетворение.
Один из наиболее распространенных вопросов касается мотивов
исследовательской работы. Наиболее частый ответ - "любознательность". Если
на ученого "поднажать", то в качестве дополнительных мотивов он может
упомянуть желание принести пользу или даже признаться, что попал в науку по
чистой случайности - была вакансия в лаборатории, а ему нужны были деньги.
Но желание заработать авторитет всегда с возмущением отвергается. А почему?
Я никогда не забуду, как мой самый молодой аспирант невинно спросил
уважаемого гостя: "В таком случае, сэр, вы не будете против, если я
опубликую данные эксперимента, который вы показывали нам сегодня? Я ведь вам
ассистировал, да и раньше делал похожую работу - правда, не очень успешно.
Это было бы неплохо дополнением к моей диссертации, сэр... Конечно, если вы
не против, сэр". Такая просьба была не выполнима, но вопрос был задан
хороший.
Научная любознательность гораздо легче может быть удовлетворена чтением
публикаций других исследований, чем работой в лаборатории. Могут
потребоваться годы для экспериментального доказательства того, что можно
узнать за несколько минут, прочтя опубликованный конечный результат. Так что
давайте не будем себя обманывать: вряд ли побудительной силой творчества
является чистая любознательность. Быть может, это желание делать добро? Мало
кого из ученых удовлетворила бы возможность делать добро на поприще
политической или благотворительной деятельности.
Правда заключается в том, что мы тщеславны, очень тщеславны. Мы горим
желанием осознавать, что открыли некий важный закон Природы с помощью нашей
собственной изобретательности. Почему же мы так стыдимся этого? Ведь, по
словам Уильяма Вудворда, "тщеславие, без сомнения, принесло гораздо больше
пользы цивилизации, чем скромность".
Тщеславие становится предосудительным только тогда, когда законная
гордость общепризнанными достижениями превращается в неразборчивую погоню за
славой ради нее самой. Ни один ученый, достойный этого звания, не измеряет
свой успех количеством похваливших его людей. Ни один ученый не желает
приоритета на открытие, ошибочно приписанное ему, и не хотел бы поменяться
местами с самыми известными политиками, миллионерами или генералами. Ни один
из известных мне ученых наверняка не испытывает чувства зависти к славе
чревовещателя, на которого с обожанием смотрят по телевидению миллионы
людей. Ученые тщеславны, им нравится признанье, они не безразличны к
известности, которую приносит слава, но очень разборчивы в отношении того,
чьего признания им хотелось бы добиться и за что им хотелось бы стать
знаменитыми.
На этот счет ученые обладают предельной щепетильностью. Чем более велик
ученый, тем меньше число людей, мнением которых он дорожит. Но тому, кто
прилежно трудится в одиночестве своей лаборатории над какой-нибудь разгадкой
чрезвычайно запутанного механизма Природы, очень согревает сердце сознание,
что где-то в мире есть несколько человек - быть может, всего полдюжины,-
действительно понимающих важность его работы и те трудности, которые ему
приходится преодолевать. Этих коллег он принимает как равных себе и
чувствует глубокое удовлетворение от того, что благодаря своей работе
приобрел духовное родство с ними. Он заслужил себе место в кругу этой
интеллектуальной элиты. Он может общаться с этими людьми, минуя огромные
расстояния, языковые и социальные барьеры и всю ту мелочную ненависть и
зависть, которые разделяют других. Думаю, что в этот век "холодных" и
"горячих" войн, ожесточенной расовой, политической и религиозной
нетерпимости или просто пошлой банальности людских устремлений ученому не
стоит стыдиться своего тщеславия.
Ореол успеха; преклонение перед героями и желание им подражать
Сам я - страстный почитатель героев; мои великие идеалы - Клод Бернар,
Луи Пастер, Роберт Кох, Пауль Эрлих и Уолтер Кеннон{4}. Но более всего я
обязан д-ру Кеннону, которого знал лично. Это был настоящий человек и
истинный ученый. Он оказал на меня огромное влияние, и на всю свою жизнь я
сохранил к нему большую привязанность. Моя работа по стрессу была в
значительной степени написана под влиянием его открытия реакций экстренного
выброса адреналина. Даже эти записки несут на себе отпечаток этого влияния.
Очевидно, я связан с д-ром Кенноном какими-то неразрывными связями. Надеюсь,
он ничего не имел бы против подобных заявлений, будь он жив. Ведь говорил же
он: "Я сын Боудича, который ввел меня в физиологические исследования. Боудич
в свою очередь был сыном Карла Людвига, в лаборатории которого в Лейпциге он
контактировал с другими людьми из многих стран. Через моего деда Людвига я
связан со многими его последователями, среди них - итальянский физиолог
Моссо, английский фармаколог Бринтон и русский физиолог Павлов. Я имею детей
и внуков - молодых докторов, которые вернулись из Гарвардской
физиологической лаборатории в свои страны, чтобы продолжить исследования".
Как много идей Кеннона я воспринял! Ничего не могу с этим поделать,
могу испытывать только благодарность за это. Ведь сыновья не могут не
походить на своих отцов, а со стороны потомства было бы непочтительным
стараться быть иными только ради того, чтобы избежать обвинения в
подражании. Кроме того, переданные по наследству характеристики в
последующих поколениях видоизменяются. Ни один ученый не появляется
спонтанно, без предшественников, но в отличие от сына по крови сын по разуму
может по крайней мере выбрать себе родителя.
Достижению подлинного совершенства мышления и гениальности в огромной
степени препятствует неправильное понимание лозунга "все люди равны", с
которым Линкольн обратился к своему народу после битвы под Геттисбергом. В
буквальном смысле слова это утверждение явно неверно: одни люди маленького
роста, другие высокого; одни толстые, другие худые; одни умные, другие
|
