Деидеологизация общества - Политология - Скачать бесплатно

СОДЕРЖАНИЕ.


Введение …………………………………………………………………………2


Деидеологизация общества …………………………………………………….3


Заключение ……………………………………………………………………..11

                Список литературы …………………………………………………………….12
                                  ВВЕДЕНИЕ.
      Вот  уже  несколько  лет  идет   борьба   с   идеологией.   Требование
деидеологизировать социальную жизнь — это, пожалуй,  то  немногое,  что  еще
объединяет членов распадающегося общества.
      Деидеологизация   —   «социально-философское   течение   в    западной
общественной мысли, получившее распространение в середине XIX в. и  ставящее
целью оправдание буржуазного объективизма и "беспартийности" в науке».
      У нас же речь не идет о процессе внутри науки.  Напротив,  выдвигается
требование деидеологизировать социальную жизнь во  всех  ее  проявлениях:  в
отношениях наций, поколений, полов, классов, жителей  различных  регионов  и
т, д. Наша деидеологизация  не  является  «социально-философским  течением»,
делом  профессионалов,  занятых  социальной  философией,   социологией   или
политологией. Наша деидеологизация — дело общенародное. И  как  в  недалеком
прошлом никто не мог официально не придерживаться «научной  идеологии»,  так
и в настоящем никто не может возразить против деидеологизации, не попадая  в
парии, не получая клейма тоталитариста и пособника мирового коммунизма.
      Для  тех,  кто  в  наше  трудное  время  не  нервничает  при   решении
теоретических  вопросов  очевидно,  что  в   недалеком   будущем   тотальная
деидеологизация приведет к взаимному  непониманию  социальных  субъектов,  к
усугублению их  разобщенности,  безысходному  противостоянию,  к  углублению
кризиса самосознания тех социальных групп, которые призваны  играть  ведущую
роль в социальной жизни наций, классов, поколений  и  др.  Сейчас  некоторым
обидно  вспоминать  свою  былую  приверженность  идеологии.   Логика   обиды
подсказывает: идеология плохая, не научная, она нас подавляла, теперь мы  ее
поборем.
      Но  нужно   ли   бороться   с   идеологией,   осуществлять   тотальную
деидеологизацию?  Достаточным  основанием  для  этого  может   быть   только
доказательство того, что идеология не нужна и вредна обществу. Лишь  в  этом
случае стоит тратить силы на борьбу с ней.
                          ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИИ ОБЩЕСТВА.
      Итак, определимся по вопросу о необходимости идеологии как социального
явления, о том, положительный или отрицательный эффект возникает  вследствие
функционирования такого явления в обществе.  Безусловный  авторитет  в  этой
области К. Мантгейм  в  своей  работе  «Идеология  и  утопия»  показал,  что
идеология соседствует и взаимодействует с  утопией.  На  месте  «свергнутой»
идеологии неизменно появляется утопия — явление  не  менее,  чем  идеология,
противоположное науке, объективному  знанию.  Утопия  —  попытка  преодолеть
естественную обособленность, частность, субъективность  отдельного  объекта.
Идеология ненаучна, поскольку ее  выстраивает,  в  ней  доминирует  частный,
субъективный интерес. Утопия ненаучна,  поскольку  в  ней  делается  попытка
отрицать, «забыть» частный интерес субъекта.  Таким  образом,  трудно  найти
основание  для  того,  чтобы  предпочесть  утопию  идеологии,  но  можно  их
поискать,  чтобы  уберечь  и  идеологию,  и  утопию  от   нелепых   нападок,
последствия которых болезненны только для нападающего.
      Идеология выполняет функцию идейного обеспечения механизма поддержания
стабильности  социального  субъекта  —  носителя  идеологии.  Механизм  этот
формируется по мере возникновения  относительно  самостоятельных  социальных
субъектов —  обществ,  больших  и  малых  социальных  групп,  личностей.  Он
является  социальным  эквивалентом  того,  что   на   биологическом   уровне
обозначается как инстинкт самосохранения. Поэтому  основная  роль  идеологии
социального субъекта  —  препятствовать  его  распаду.  В  рамках  идеологии
вопрос «Что такое хорошо и что такое плохо?» не может выглядеть  иначе,  чем
«Что такое хорошо и что такое плохо для носителя  идеологии?  Плохо  то  что
ведет к ослаблению  или  распаду  субъекта.  Хорошо  то,  что  ведет  к  его
сохранению, укреплению, господству.
      Немало страстных обличений  аморальности  подобной  логики  социальных
действий субъекта существовало всегда. А. Потресов  назвал  подобный  подход
«готтентотской-моралью»: «Когда у готтентота украдут жену, он говорит:  "это
скверно", но когда он у другого украдет жену, то он говорит:  "это  хорошо".
Однако моральная норма индивида — механизм, сдерживающий  его  стремление  к
обеспечению себе «хорошо» за счет поступков, скверных для других. Поэтому  о
готтентоте не стоит и говорить — здесь не людоедская  мораль,  а  отсутствие
морали, доморальное поведение, регламентируемое  психологией  самосохранения
и расширенного воспроизводства рода. Конечно, в цивилизованном мире  найдены
эффективные механизмы, обуздывающие такой  эгоцентризм  отдельной  личности.
Но  что  касается  поведения  коллективного  субъекта,  здесь  дело  обстоит
сложнее.
      Индивид  усваивает   моральную   норму   не   сразу.   Сознательно   и
подсознательно он ощущает  контроль  социального  окружения  за  соблюдением
писаных и неписаных законов, понимает, что за нарушение нормы будет  наказан
не только угрызениями собственной совести, но и  общественным  порицанием  в
той или  иной  форме.  Когда  же  речь  заходит  о  соблюдении  коллективным
субъектом  норм,  сдерживающих  его  способность   нанести   ущерб   другому
субъекту,  проблема  ответственности,  контроля  и  наказания   осложняется.
Проблема эта практически никак не решается в спонтанно  возникающей  группе,
в толпе: поведение болельщиков на  стадионе,  фанатов  на  рок-концерте  или
разъяренной   очереди   в   магазине   не   контролируется   изнутри    этой
бесструктурной группы, а осуществляется под влиянием бессознательного.
      Поведение  стабильного  группового  субъекта,  существование  которого
связано с выполнением постоянной общественно значимой  функции,  может  быть
более  цивилизованно,  приведено  в  соответствие   с   моральными   нормами
поведения отдельного индивида. Но и здесь проблема самоконтроля решается  не
просто.  Сдерживать  свой  эгоизм  коллективному  субъекту  мешает  ощущение
самодостаточности.  Одно  дело  —  перспектива  оказаться  изолированной   в
условиях бойкота для отдельной личности, и совсем другое — для целой  нации,
класса,  поколения,  семьи.  Внутри   коллективного   субъекта   возможности
внутреннего  общения,  самооправдания,  противостояния  внешнему   порицанию
могут сохраняться гораздо дольше, чем в среднем у отдельной личности.
      Анализ  роли  данного  субъекта  в  жизни  общества  ведет  к  выводу,
закрепленному в идеологии,  о  том,  что  его  социальная  функция  является
необходимой.  Следовательно,  без  нее  общество  не  может  развиваться,  а
значит, общество развивается  лишь  благодаря  выполнению  данным  субъектом
своей функции. Поэтому субъект является основой общества,  он  должен  стать
его лидером. Конечно,  данную  «вереницу  силлогизмов»  не  назовешь  строго
логичной, однако ее  стоило  привести,  поскольку  при  выработке  идеологии
именно она чрезвычайно распространена.
      Итак,  атрибутивным  свойством  идеологий  является  интровертность  -
центростремительность. И в этом заключена их потенциальная  опасность.  Ведь
идеология,   как   правило,   обосновывает   линию    поведения    субъекта,
ориентированную  на  «хорошо»,  т.  е.  на  экспансию  данного  субъекта   в
отношении других  субъектов,  которая  и  осуществлялась  не  раз  в  полном
соответствии с его идеологией. Это, в  свою  очередь,  вело  к  изменению  в
духовной жизни оппозиции. Идеологический  оппонент  победившего  социального
субъекта получал возможность объединять  в  борьбе  за  свое  «хорошо»  всех
побежденных, представив свою собственную идеологию  как  обоснование  борьбы
за «хорошо» и для себя, и для всех социальных субъектов.
      Процесс  этот  осуществляется  не  только  под  влиянием  сознательной
деятельности  идеологов,  но  и   в   результате   действия   «коллективного
бессознательного»  (К.Мантгейм).  Возникающая  при  этом  утопия   ведет   к
увеличению вероятности утраты социальным субъектом  реального  представления
о   своем   интересе.   Ломая   в   идеологии   оформленный   препятствующий
саморазрушению субъектов механизм, утопия  тем  самым  способствует  распаду
социальной   структуры,   утрате   общественной   иерархии,   определенности
социальных функций. В сознании носителей утопии размывается представление  о
том, что необходимо для их самосохранения.
      В периоды торжества утопии идеология оказывается в глубоком кризисе. В
эти периоды вместе с  «грязной  водой»  опасного  эгоцентризма,  избыточного
эгоизма,  к  которым  может  вести  чрезмерная  идеологизация,  общественное
сознание склонно  выплеснуть  на  свалку  истории  и  «ребенка»  —  разумный
эгоизм, стремление к самосохранению. Н.А. Бердяев  назвал  XX  век  временем
сбывшихся утопий. История это подтвердила. В наш век серьезно ослаб  сначала
социальный инстинкт самосохранения, а следом и биологический.  Однако  нигде
проблема ослабления стремления к выживанию не стоит так остро, как  в  нашей
стране. Ведь у нас, вопреки общей логике, не идеология сменяется  утопией  и
вновь как отрицание последней  восстанавливает  себя,  а  утопия  заменяется
квазиутопией и вновь стремится возродиться.
      Так в последний раз в 1917 г. не утопия восторжествовала над  стройным
миром  взаимодействия  по  цивилизованным  законам  социальных  групп.   Это
сегодня  то  уже  никому  в  «живой»  памяти  не  известное  дореволюционное
«далеко» кажется чуть ли не идеально отрегулированным обществом,  в  котором
идеологии  взаимодействовали  в  соответствии  с   кантовским   нравственным
императивом. Такой образ возникает для нас из  вновь  прочитываемых  сегодня
блестящих  работ  русских   мыслителей,   из   мира,   отраженного   русским
художественным словом. Всеобщая зачарованность, влюбленность в эти работы  -
прекрасна. Она оживляет научную интуицию, помогает  воссоздать  национальный
стиль научного мышления, духовной жизни в целом. Однако можно  ли,  находясь
в состоянии влюбленности, претендовать на объективность?
      Нельзя надеяться, что след духовной бури последних лет скоро утихнет в
душах. Необходимо отдавать себе отчет в том, что мы сожалеем  о  недоступном
сегодня и столь  обычном  в  начале  века  комфорте,  уюте  интеллектуальной
жизни. Та, для ее  современников  отнюдь  не  идеальная  жизнь  кажется  нам
сегодня идеалом. Но является ли она идеалом?  Вопрос  риторический.  И  все-
таки ответим: она не была идеальна, не соответствовала не только идеалу,  но
даже норме.
      Норму можно было бы представить  как  некий  промежуток,  ограниченный
двумя точками,  равно  удаленными  от  идеального  соотношения  идеологии  и
утопии.  Эти  точки  отражают  пограничные   состояния   между   допустимым,
нормальным,  то  есть  не  выходящим  за  рамки  ненасилия,  нравственных  и
юридических норм, цивилизованным  «отклонением»  от  идеала  и  ненормальным
перегибом в сторону идеологизации  или  утопизации  общественного  сознания.
Конечно, сегодняшнее наше положение еще дальше от нормы, чем-то,  в  котором
находилось российское общество в 1917 г.  И  поэтому  на  уровне  обыденного
сознания происходит трансформация: состояние  до  1917  года  воспринимается
как нормальное.
      На самом деле  в  предоктябрьском  российском  обществе  еще  не  была
создана основная предпосылка цивилизованной формы взаимодействия  социальных
субъектов:   не   вполне   сформировались   их   идеологии.   Стремление   к
самосохранению,   отстаивание   права   на   свободное   самоопределение   и
самореализацию для одних  было  детской  выдумкой  недоучек,  для  других  —
формой,  наполненной  озлоблением,  почти  лишенным   позитивной   программы
взаимодействия с другими субъектами (как правило, с  «угнетателями»  —  будь
то  правящий  класс,  порабощающая  нация,  государство-узурпатор  и  т.д.).
Опасность этой ситуации, конечно, осознавалась интеллигенцией.
      Чтобы убедиться в этом, достаточно  почитать  «Вехи»  1909  г.  А.  И.
Герцен думал о возможности перехода  от  общины,  не  погрязая  в  мещанских
проблемах буржуазного общества, к  гармоничному  единству  справедливых  (но
каким-то поистине  фантастическим  образом  и  свободных)  сообществ.  Певцы
"соборности",  в  гениальности  своей  удаленные  от  обыденности  интересов
отдельных субъектов, тоже пестовали мечту о братстве,  в  котором  не  нужна
борьба  идеологий,  единая  истина  прозрачно,  ясна  для  всех  и  каждого.
Традиция поиска и «нахождения* единого  для  всех  пронизывает  всю  историю
русской духовной жизни, «Продолжительное  чтение  Платона,  —  писал  В.  Ф.
Одоевский, — привело меня к мысли, что  если  задача  жизни  еще  не  решена
человечеством, то потому только, что люди не  вполне  понимают  друг  друга,
что язык наш не передает вполне наших идей... Отсюда  вытекало  убеждение  в
необходимости и даже возможности  (!)  привести  все  философские  мнения  к
одному знаменателю.  Единый  знаменатель,  единая  идея,  единая  цель  всех
социальных субъектов. «Живя, мы соборуемся сами с собой — и  в  пространстве
и во  времени,  как  целостный  организм  собираемся  воедино  из  отдельных
взаимоисключающих, — по  закону  тождества,  —  элементов,  частиц,  клеток,
душевных состояний и пр.,  —  утверждал  П.  А.  Флоренский.  —  Подобно  мы
собираемся в семью, в род, в народ и т.  д.,  соборуясь  до  человечества  и
включая в единство человечности весь мир».
      Конечно,  «взаимоисключение»  элементов,  различия  не  предполагалось
устранить в процессе становления идеала — соборности В. С.  Соловьева  и  П.
А. Флоренского, братства Н. К. Рериха или голубой  Розы  Мира  Д.  Андреева.
Однако все "взаимоисключения" в этих замыслах подчинены "закону  тождества",
все надежды на будущее  связаны  с  действием  именно  этого  закона.  Поиск
идеала осуществлялся в направлении утопии — общего для  всех  идеала,  общей
цели, общего вектора движения. (Хотя  общение,  взаимодействие  предполагает
движение навстречу друг другу, сохранение структуры общества  возможно  лишь
при взаимной  нетождественности  и,  значит,  неодинаковости  поведения  его
элементов.)
      Вспомнить  о  том  движении  идей,  которое  предшествовало   Великой*
Октябрьской  революции,  важно  для  того,  чтобы  ясно   оценить   сущность
произошедшего переворота.  Дело  в  том,  что  в  предреволюционном  русском
обществе  самосознание  социальных  субъектов,  их  идеологии  находились  в
зачаточном состоянии.  Утопия  имела  как  нигде  колоссальную  поддержку  в
несвободном сознании  людей,  вскормленных  бесправием  самодержавия.  «В...
широких народных массах эта любовь  к  свободе...  отстаивание  элементарных
прав человека не стали плотью и  кровью,  а  интеллигенция  пестовала  мечту
«миновать определенную стадию» в развитии общества —  стадию  разобщения.  А
раз мы видим это, то и смысл затем  произошедшего  выступает  перед  нами  с
достаточной очевидностью.
      Большевики выступили, по существу, как глашатаи  не  идеологии  одного
субъекта, а идеологии всех, для всех необходимой и обязательной  —  «научной
идеологии», т.е. не отрицания  господствовавшей  в  русской  духовной  жизни
утопии, но придания утопии силы закона. Не идеология пронизывала  всю  жизнь
советского общества семь десятилетий,  а  идея  истины,  единой  для  всех,—
утопия. Собственно смысл термина «научная идеология» в том  и  состоит,  что
именно идеологический процесс —  естественное,  свободное  движение  частных
истин в разных направлениях, нередко наперерез, порой вопреки одна другой  —
и был  под  запретом.  Семьдесят  лет  прошли,  и  мы,  наконец,  можем  без
парафраз, отринув эзопов язык, ниспровергнув идолов, сказать то,  что  хотим
сказать. И мы говорим: «Даешь деидеологизацию!»
      Шекспир полагал, что нет повести печальнее на свете, чем сочиненная им
светлая сказка. Но это их печаль — того мира, который двигается,  натыкается
на проблемы, придумывает наименее болезненные  пути  их  разрешения  и  идет
дальше. Конечно, и в  этом,  сегодня  столь  для  нас  привлекательном  мире
«крены»  случаются.  Сосредоточенность  субъекта  на  себе,  на  собственных
проблемах ведет порой к отрыву от нормы. Эта чрезмерная  идеологизация  была
бы не менее болезненна, чревата  не  меньшими  опасностями  для  социального
процесса,  чем  наша  «утопизация»,  если  бы  не  пресловутое  «мещанство»,
смешная  и  постыдная  с  нашей  точки  зрения  умеренность  и  аккуратность
западного сознания. Очевидно, прав был А. А. Блок, когда  говорил  —  забыли
они, что «есть любовь, которая и жжет, и губит». Во всяком  случае,  как  ни
любит западный человек свой частный интерес, как ни пестует  там  социальная
группа собственную идеологию, она не жжет и не губит ни окружающих, ни  себя
ради этой любви, чутко относится к любому отклонению от нормы.
      По-видимому,  поэтому  в  50-60-е  годы  западное   общество   ощутило
потребность   и   возможность   скорректировать   принципы    взаимодействия
социальных субъектов,  закрепить  мосты  между  идеологиями,  обеспечивающие
относительный  консенсус  интересов  различных  групп.  Этот   процесс   был
обозначен как деидеологизация. Он проходил в обществе,  где  каждый  субъект
давно  имел  право  действовать  в  рамках  закона,   реализуя   собственную
идеологию  при   минимальном   ограничении,   обеспечивавшем   относительную
взаимную  толерантность.  Однако   тщетно   стремиться   к   сосуществованию
социальных субъектов, лишенному конфликтов.  Идеология  нужна  субъекту  как
механизм самосохранения. И потому желающий сохранить себя субъект не  только
бессознательно, но и сознательно воссоздает идеологию.
      В 70-е годы на Западе деидеологизация сменилась реидеологизацией. В то
же время  интеллигенция  не  перестает  развивать  в  общественном  сознании
потребность цивилизовать процесс взаимодействия  идеологий,  умерить  эгоизм
социальных  субъектов.  Когда-то  Ф.  Ницше  демонстративно  отстаивал  свою
приверженность эгоизму как  единственному  мотиву  социальной  деятельности,
препятствующему  вырождению.  Он  называл  «инфицированным»   всякого,   кто
приписывал  безусловную  ценность  «началу  неэгоистическому  и  враждебному
всякому эгоизму».
      Западная культура сознательно «инфицирует» себя,  вернее  делает  себе
прививки коллективизма, альтруизма, которых у нее мало, но  которые  никогда
не были вовсе ей чужды. Ей видится несовершенство  субъекта  как  чрезмерная
«завоевательность»:  «Самого  себя  он  рассматривает  как  центр,   а   все
остальное как периферию. Ему  представляется  совершенно  естественным,  что
инициатива должна исходить от центра и в  форме  экспансии  распространяться
до самых дальних границ  социального  и  природного  Космоса».  И  поскольку
здесь  выявлен  вектор  действия  «коллективного  бессознательного»,  то   и
сделано уже немало в  плане  нормализации  духовной,  социально-политической
жизни общества. Процесс деидеологизации на Западе стал постоянным.
      Но что же делаем мы? Бежим, как обычно, «задрав штаны», теперь  только
не за комсомолом, а за западным словцом. Мы деидеологизируемся.  Но  хочется
верить, что задача наша более  сложна  и  обыденна:  преодолеть  последствия
длительного   безидеологического   существования    социальных    субъектов.
Осуществить реидеологизацию, т. е. не мешать  восстанавливать  идеологию,  а
если необходимо, то и вновь создавать идеологию  субъектов,  никогда  прежде
себя таковыми не осознававших. Деутопизация,  а  не  деидеологизация  —  вот
настоящая  сегодняшняя  задача,   решение   которой   может   способствовать
оздоровлению социальной жизни  нашего  общества,  приближению  ее  к  норме.
Деутопизацией назовем процесс, противоположный деидеологизации,  движение  в
направлении формирования полноценных идеологий.
      Общество должно вступить  на  путь  деутопизации.  Утопия  имеет  свое
непреходящее значение. Однако в нашем обществе она  в  переизбытке  на  фоне
вопиющего  недостатка  идеологии,  которую  не  следует  рассматривать   как
панацею от  всех  бед.  Идеология  направлена  на  выработку  такой  системы
взглядов на мир, в рамках  которой  обеспечивалось  бы  сохранение  носителя
идеологии. Без идеологий  общественно-политическая  жизнь  деградирует.  Эти
специфические идейные системы являются  средством  преодоления  центробежных
сил, сил энтропии,  распада  субъекта.  В  рамках  идеологий  вырабатывается
представление об основных социальных ценностях. Эти представления ложатся  в
основу духовной  культуры  социума.  И  уже  в  целостной  системе  культуры
«эгоистический акцент», характерный для ценности, рассматриваемой  в  рамках
отдельной идеологии, может быть  преодолен.  Но  для  того,  чтобы  возникли
цивилизованные  разнообразные  идеи  и  представления,  идеологии  субъектов
должны выработать «щебень» отдельных, частных, субъективных ценностей.
      Поскольку  осуществляется  «цивилизованная»  деутопизация,   поскольку
идеологии будут развиваться глубоко, в них нужно постепенно учитывать  связи
каждого субъекта — носителя  идеологии  с  другими  субъектами,  все  полнее
должна осознаваться взаимозависимость  социальных  субъектов,  необходимость
дать пространство  для  выживания  и  развития  оппоненту,  чтобы  выжить  и
развиться самому.
      В отношениях с  партнерами  более  лоялен  тот  социальный  субъект  —
носитель   идеологии,   который   осознал   свой   долговременный   интерес,
потребность в самосохранении. В этих условиях идеологии партнеров  могут  не
противоречить друг другу, в  той  или  иной  мере  совпадать,  но  не  могут
полностью отождествиться, как никогда не могут быть  тождественны  социум  и
его подсистемы.  Впрочем,  конечно,  учитывая  состояние  нашей  сегодняшней
социально-политической  жизни,  наивно  надеяться,  что  характер   процесса
деутопизации будет сугубо цивилизованный, что завтра мы придем  к  обществу,
состоящему из социальных субъектов — носителей цивилизованных идеологий.  Но
и в этих условиях цивилизованный процесс деутопизации предпочтителен  борьбе
идеологий, ибо когда субъект впервые отделяет себя от массы,  осознает  свой
отдельный  интерес,  в  нем  просыпается  «готтентотская  мораль».   Образец
подобной «морали» перед глазами — государство. Однако для  общества  сегодня
еще страшнее, если субъект так и не  просыпается,  продолжает  ощущать  себя
частью аморфного единства, которого уже и след простыл.

                                 ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
      В стране продолжается движение против  идеологии.  Началом  его  можно
считать провозглашение приоритета общечеловеческих ценностей. Тем не  менее,
в общественной жизни  идеологию  отгоняют  призывом  к  демократии,  что  не
позволяет  оформиться  самосознанию  основных  действующих  социальных  сил,
групп, влияющих на политику, без чего демократия невозможна. За  демократию,
за интересы «народа» борются рабочий класс и  предприниматели,  православные
и католики, молодежь и люди зрелого возраста, жители Азии и Европы  в  нашей
родной Евразии. Кто из них борется за  себя?  Нет,  все  отстаивают  правду,
историческую справедливость, ведут священную борьбу не за себя, а за всех.
      Процесс  деутопизации  осложняется  и  тем,  что   идеология   окутана
застенчивым молчанием деятелей культуры  и  образования,  что  объяснимо.  С
одной стороны, длительный, тотальный контроль над культурой  и  образованием
«научной идеологии» породил условный рефлекс отторжения  данного  понятия  в
любом словосочетании. Но ведь мы, с другой  стороны,  отличаемся  чем-то  от
павловских собачек, которым раз дали несъедобность,  выкрашенную  в  красный
цвет, и потом они шарахаются от всего красного?  Преодолеть  себя  в  данном
случае необходимо. Одно дело отказаться от понятия «коммунизм» —  достаточно
условного  и  произвольного  обозначения  идеала  (его  можно  исключить  из
лексикона  на  20—30—50  лет  —  смотря  какой  штрафной   «срок   давности»
установим). Но вот с понятием «идеология» труднее.
      Ученым   предстоит   активно   исследовать   проблемы,   связанные   с
идеологической закомплексованностью,  снять  с  понятия  «идеология»  чуждое
клеймо.  Именно  ученые,  всегда  поставленные  в  соответствии   со   своей
социальной  функцией  «над  схваткой»,  призваны   показать,   что   процесс
формирования  идеологий  идет   вопреки   попыткам   утопистов   осуществить
очередную экспансию общественного сознания. Они должны учесть и  то,  что  в
возникающих идеологиях стремление группы к самосохранению часто  выражено  в
сумбурной  форме,  так  как  нередко   развивается   вопреки   общественному
сознанию.
      Поэтому  в  системе  образования  необходимо  глубоко  и  обстоятельно
рассматривать  проблему  значимости  индивидуального,  группового  интереса.
Трудно представить более важную для сегодняшних общества и личности  задачу.
Ученым-обществоведам предстоит цивилизовать неизбежный  процесс  становления
частных, субъективных систем знаний  и  представлений  свободных  социальных
субъектов. Задача не  в  том,  чтобы  прямо  самой  интеллигенции  создавать
идеологии, «внедрять их  в  сознание  масс»,  а  в  том,  чтобы  бороться  с
засильем  утопии  во  всех  обличьях,  с   препонами   —   психологическими,
интеллектуальными — на пути возрождения самосознания субъекта.
                             СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ.

        1.    Коваленко    В.И.     Навстречу     международной     научной
           конференции.//Вестник Московского университета. 1993 - № 2.
        2. Козлова О.Н. К вопросу о деидеологизации.//СПЖ. 1992 - № 6-7.
        3.  Пуляев  В.Т.  Россия  накануне  XXI  века:  идеология,   рынок,
           гуманизм.//СПЖ. 1997 - № 4.