Внешняя политика СССР накануне 2-й мировой - Политология - Скачать бесплатно
О
бстоятельства, приведшие ко второй мировой войне в сентябре 1939 г.,
относятся к тем «вечным» темам, которыми еще долго будет заниматься
историческая наука. Прежде всего, это касается двух стержневых событий 1939
г.—провала советско-англо-французских («тройственных») переговоров и
заключения советско-германского договора о ненападении.
На протяжении 50 лет продолжается дискуссия о том, какое место занимали
и какую роль сыграли эти события в возникновении предвоенного политического
кризиса. Если по поводу «тройственных» переговоров позиции исследователей
постепенно сближаются и в настоящее время практически нет серьезных
историков, которые рискнули бы оправдать кого-либо из участников этих
переговоров, то иная ситуация сложилась вокруг трактовки советско-
германского договора о ненападении 23 августа 1939 года. Основная причина
этого заключалась в упорном нежелании советской стороны признать наличие
важнейшей составной части договора—секретного протокола, предопределившего
участь ряда стран Восточной Европы.
Еще на этапе советско-германских переговоров заключили договора
первым (и, пожалуй, тогда единственным) из влиятельных государственных
деятелей СССР, кто возразил против сближения с гитлеровской Германией, был
народный комиссар иностранных дел М. М. Литвинов. Впоследствии, когда
договор стал фактом, неприятие его в разных слоях населения Советского
Союза сохранялось. Подобные настроения побудили одного из архитекторов
этого документа, председателя Совнаркома и наркома иностранных дел СССР В.
М. Молотова, с трибуны Верховного Совета СССР 31 августа 1939 г., во время
ратификации договора, предупредить «некоторых близоруких людей, которые,
увлекшись упрощенной антифашистской агитацией», проявляют «непонимание
самых простых основ начавшегося улучшения политических отношений между
Советским Союзом и Германией». Тема договора стала одной из «.неудобных»
для исследователей.
С началом агрессии Германии против Советского Союза договор был
автоматически аннулирован. Проблема его происхождения и характера стала
менее актуальной. Но наличие секретного протокола обе стороны по-прежнему
замалчивали. Новая вспышка интереса широкой общественности к проблеме
проявилась в связи с открывшимся в ноябре 19-15 г. Нюрнбергским процессом
над главными нацистскими военными преступниками. На нем впервые было
упомянуто о существовании этого протокола, но по инициативе советской
стороны и по договоренности между представителями стран антигитлеровской
коалиции вопрос этот не поднимался. В 1946 г. внимание общественности к
этой теме привлекла американская печать, а в 1948 г. госдепартамент США
издал сборник трофейных документов о советско-германских отношениях кануна
войны, включив в него и тексты секретных протоколов. В ответ на эту
«идеологическую диверсию» США по указанию министра иностранных дел СССР
Молотова появилась брошюра «Фальсификаторы истории (историческая справка)»,
в которой была предпринята попытка опровергнуть факты.
Широкое обсуждение за рубежом этой проблемы на базе опубликованных
документов не могло остаться не замеченным советскими историками. При жизни
Сталина многие из них, придерживаясь официальной тачки зрения,
характеризовали договор как «мудрое решение вождя». С 1953 г. появилась
возможность уточнить эту оценку и назвать договор «вынужденной» со стороны
Советского Союза мерой. Одновременно в умы ряда наших историков
закрадывалось сомнение в правомерности и этой дефиниции. Но свои взгляды
они могли высказывать только на научных конференциях, а не в печати.
В настоящее время, постепенно и с большими усилиями освобождаясь от
некоторых идеологизированных догм, советские историки предпринимают
серьезные попытки анализировать не только советско-германский договор, но и
весь комплекс событий предвоенного времени. Эта работа принесла
определенные результаты, особенно в связи с обнародованием некоторых
советских документов, большой доступностью для наших исследователей трудов
зарубежных специалистов, проведением ряда международных и национальных
научных форумов. В журналах и газетах опубликован ряд интересных, хотя
иногда и спорных, статей.
Принципиальное значение для оценки событий 1939 г. имеют сообщение
Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о
ненападении от 23 августа 1939г., сделанное ее председателем Л. Н.
Яковлевым на Втором съезде народных депутатов СССР, соответствующее
постановление съезда, а также статья первого заместителя министра
иностранных дел СССР А. Г. Ковалева, убедительно подтвердившие
существование секретного протокола к советско-германскому договору от 23
августа 1939 года. В итоге более четко вырисовываются реальные события того
сложного и противоречивого времени.
Цель настоящей работы состоит в том, чтобы, используя имеющиеся
возможности, высказать некоторые соображения относительно того, как
вписывалась сталинская внешнеполитическая концепция в предвоенный
политический кризис и как она соизмерялась с политикой Англии, Франции и
Германии.
К середине 30-х годов Советское государство убедительно демонстрировало
свою заинтересованность в мирном сосуществовании с капиталистическими
странами. Комиссия по политической и правовой оценке советско-германского
договора в ненападении сформулировала еле дующий важный тезис. «В
дипломатической документации СССР 1937—1938 годы не обнаружено
свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться
взаимопонимания с Берлином» Но случаи зондажа, правда, неудачные, в то
время имели место. Углубившиеся сталинские деформации во внутриполитической
жизни СССР находили отражение и в его международной политике. Являясь
Генеральным секретарем ЦК ВКП (б), Сталин официально и непосредственно н»
занимался текущими внешнеполитическими делами: не участвовал в переговорах
с другими государствами, не принимал послов, не подписывал дипломатических
документов. Вместе с тем его внешнеполитическая концепция и «особый почерк»
чувствовались во всех шагах Советского правительства в области внешней
политики.
В принципиальном плане это проявлялось, прежде всего, в том, что
советское руководство под давлением Сталина давало одностороннюю оценку
расстановки и соотношения политических сил в мире. Утверждалось, например,
что в центре мировой политики стояла борьба двух мировых
систем—капиталистической и социалистической. Отсюда и тезис: СССР является
крепостью, осажденной врагами, одиноким островком в бушующем океане
империализма, который только и ждет случая, чтобы смыть этот островок с
лица Земли. Из этого тезиса следовал вывод, который настойчиво навязывал
советскому народу Сталин чтобы оправдать свою внутреннюю политику:
необходимо усиливать эту крепость (то есть сталинский террористический
режим) и всячески поддерживать закрытый характер советского общества.
Важный гуманистический принцип приоритетности в международных отношениях
общечеловеческих интересов над классовыми Сталин полностью игнорировал. Да
и как он мог уважать этот принцип, если в 1937 г. выдвинул концепцию об
обострении классовой борьбы в советском обществе, а в международных делах
не учитывал классовой и политической разнородности сил, действовавших на
мировой арене Сталин и его окружение, прежде всего Молотов, придерживались
своего, субъективного и дилетантского, подхода к советской
внешнеполитической стратегии, заложенной В. И. Лениным и успешно
проводившейся наркомами иностранных дел Г. В. Чичериным, а затем
Литвиновым. Искусственно созданный Сталиным в сфере внешней политики дух
конфронтации (которому пытался противодействовать Литвинов) пронизывал
действия советского руководства, что мешало ему трезво оценить интересы
СССР и реально определить, где враги, а где силы, могущие стать его
союзниками. Этому препятствовал, прежде всего, франко-английский синдром
Сталина. Сталинский режима политическом и в моральном плане был больше
подготовлен к сговору с Гитлером.
Командно-административные методы и примитивно идеологизированный подход
Сталина ко многим внешнеполитическим проблемам довлели над советской
дипломатией. Процесс принятия важных внешнеполитических решений имел
узкоэлитарный характер и нередко проходил без оперы на выводы науки.
Вследствие неверных идеологических концепций авторитарной практики во
внешней политике СССР сложные и противоречивые процессы, протекавшие в мире
в период предвоенного политического кризиса, воспринимались неадекватно и
объективно не соответствовали коренным интересам Советского государства.
Не подлежит сомнению, что главными виновниками предвоенного политического
кризиса, а затем и поджигателями мировой войны были Германия, Италия и
Япония, которым содействовали их сателлиты. Однако немалая доля
ответственности ложится и на правящие круги
Англии и Франции, которые в Мюнхене пошли на преступное попустительство
Гитлеру, открывшее «зеленый свет» войне. Трудно уйти и от мысли, что в тот
сложный момент советских руководителей также покинуло чувство реализма и
выдержки. Они не могли не знать о глобальных планах Гитлера, жертвами
которых неизбежно должны были стать и западные державы, и поэтому
мюнхенскую политику со всеми ее пороками нельзя было расценивать как
последнее слово их правительств. Это позволяет сказать, что наряду с
политикой Англии и Франции сталинизм стал одной из основных причин,
помешавших Советскому Союзу достигнуть соглашения с ними о совместных
действиях против фашизма.
Сталин испытывал недоверие к политике Англии и Франции обострившееся
после Мюнхена, когда эти страны небезуспешно стремились сделать все
возможное, чтобы СССР оказался в международной изоляции, и свели
практически на нет усилия советской дипломатии по созданию системы
коллективной безопасности. Однако до мая 1939 г. он все же не терял надежды
на сотрудничество с Лондоном и Парижем не возражал против реанимации
системы коллективной безопасности, одновременно давая понять, что не
исключена возможность улучшения отношений с Германией. В докладе на XVIII
съезде ВКП (б) 10 марта 1939 г. Сталин заявил, что советская дипломатия
будет проводить политику мира и укрепления деловых связей со всеми
странами, соблюдая при этом осторожность и не давая провокаторам войны
втянуть СССР в конфликт. Эти слова с озабоченностью были восприняты в
столицах западных держав. В Берлине же их поняли как приглашение к диалогу
Это было время, когда резко усилилась угроза возникновения войны в
Европе. Германия захватила и расчленила Чехословакию. Эти агрессивные
действия вызвали тревогу во многих странах, однако, пути обеспечения своей
безопасности они видели по-разному. Усиливавшаяся агрессивность Германии,
которая уже непосредственно угрожала интересам Великобритании и Франции в
Европе, и нараставшее недовольство общественности этих стран политикой
умиротворения Гитлера оказали влияние на эволюцию внешнеполитической -
линии глав их правительств—Н. Чемберлена и Э. Даладье. Правда, менялась она
непоследовательно, но все же это не было тактическим приемом, за которым
скрывалось сознательное продолжение попустительства Гитлеру.
Перемены в политике Англии и Франции состояли в следующем: во-первых, со
второй половины марта 1939 г., когда Англию и Францию постигло горькое
разочарование, так как Гитлер, оккупировав Чехословакию, перешел тот рубеж,
непосредственно за которым лежали интересы этих держав, Чемберлен и Даладье
предприняли шаги к началу переговоров с Советским Союзом, как по
политическим, так и по военным вопросам. Подобное развитие событий
свидетельствовало о том, что Англия и Франция перестали игнорировать, как
делали это до Мюнхена, роль СССР в европейской политике и вынуждены были
считаться с ним как с важным политическим фактором в Европе. Во-вторых, 31
марта 1939 г. Чемберлен заявил в парламенте, что в случае возникновения
угрозы независимости Польши и если последняя окажет при этом сопротивление,
английское правительство «будет считать себя обязанным немедленно оказать
польскому правительству всю находящуюся в его силах помощь». Эти
односторонние гарантии вскоре приобрели взаимный характер, что и было
зафиксировано в англо-польском коммюнике от 6 апреля 1939 года. Позже
подобное заявление сделало и французское правительство. Летом того же года
эти документы были оформлены в международно-правовые обязательства о
гарантиях.
Казалось Сталину следовало бы в полном объеме использовать сложившуюся
исключительно благоприятную ситуацию для углубления контактов с Лондоном и
Парижем для внешнеполитической изоляции Берлина. В какой-то мере он так и
поступал, хотя, по-прежнему не доверяя политике Англии и Франции, продолжал
двойную игру. Он улучшал отношения с Германией, не учитывая того, что в
диалоге с Советским Союзом Гитлер преследовал цель сорвать наметившиеся
тройственные переговоры. Столкнувшись с первыми затруднениями на
переговорах с западными державами. Советское правительство стало терять
веру в возможность серьезного сотрудничества с ними. Задолго до начала
военных переговоров секретарь ЦК ВКП (б) А. А. Жданов в статье «Английское
и Французское правительства не хотят равного договора с СССР» утверждал,
что затягивание переговоров вызывает сомнение в искренности и подлинных
намерений.
11 августа 1939 г, когда еще не было ясно, как пойдут начавшиеся в Москве
военные переговоры с Англией и Францией, Политбюро ЦК ВКП (б) приняла
окончательное решение в пользу приоритета переговоров с Германией. Молотову
было предложено вступить в официальное обсуждение поднятых немцами
вопросов. 15 августа его встречей с послом Германии ё СССР Ф. фон
Шуленбургом начались официальные советско-германские переговоры. Поначалу
обсуждались проблемы, решение которых привело бы к нормализации германо-
советских отношении: о совместных гарантиях независимости прибалтийских
республик о посредничестве Берлина в нормализации отношении между СССР и
Японией в частности о прекращении боев на Халхин-Голе, о развитии советско-
германских торговых отношений и некоторые другие. Вопросы, связанные с
территориальными изменениями в других странах, не поднимались. Как
докладывал в Берлин Шуленбург, Молотов с интересом выслушал предложение о
краткосрочном приезде в Москву министра иностранных дел Германии И.
Риббентропа, а также спросил относительно идеи заключения договора о
ненападении.
Таким образом, судьба «тройственных» переговоров была предрешена. По
предложению Сталина советская делегация во главе с К. Е. Ворошиловым
прервала переговоры, отметив при этом, что заключение советско-германского
договора вполне совместимо с подписанием тройственного пакта между СССР,
Англией и Францией. Французскому послу П. Наджиару Молотов заявил, что
переговоры с англо-французской делегацией могли бы быть продолжены через
неделю после заключения советско-германского договора ". Эти заявления, во-
первых, были сделаны чтобы успокоить мировое общественное мнение: народам
трудно было поверить что руководитель социалистического государства может
пойти на переговоры с фашистским диктатором (о существовании секретного
протокола они вообще не знали); во-вторых, они представляли собой
элементарный блеф, ибо нельзя одновременно быть союзником агрессора и его
жертв.
Конечно, западные партнеры не проявляли активности и должной
заинтересованности в заключение военного соглашения с Советским Союзом и
поэтому несут свою долю ответственности, за срыв «тройственных»
переговоров. Но советское руководство также не все сделало, чтобы добиться
такого соглашения. Следовательно, всем участникам переговоров.
Утверждение, что Сталин пошел на сближение с Германией лишь за несколько
дней до 23 августа, находясь в безвыходной и опасной ситуации, не
соответствует действительности. Советско-германский договор не был
экспромтом. Он стал итогом эволюции, которую советская внешнеполитическая
линия претерпела за несколько предшествующих месяцев при пассивности
западных держав и энергичном подталкивании с немецкой стороны,
действовавшей весьма инициативно. 22 августа, выступая перед высшим
командным составом вермахта, Гитлер заявил, что решение «идти со Сталиным»
он принял с осени 1938 года. Интересное признание сделал 27 августа и
немецкий военный атташе генерал Э. Кестринг, приехавший в отдел внешних
сношений Наркомата оборот, с поздравлением по случаю подписания советско-
германского договора, В ходе беседы он сказал, что еще пять лет тому назад
предлагал подписать подобный договор, а после доклада Сталина на XVIII
партсъезде напомнил своему руководству об этом предложении, однако тогда
Германия еще не была готова сделать такой шаг
На этом завершился важный этап предвоенного политического кризиса.
Подписание советско-германского договора о ненападении 23 августа 1939 г. и
секретного протокола к нему стало решающим событием накануне второй мировой
войны и одним из самых крупных политических просчетов Сталина, хотя сам он
считал это «победой» (удалось обмануть Гитлера!). В свою очередь,
гитлеровская верхушка с большим основанием рассматривала договор как свою
великую победу. Гитлер заявил, что отныне весь мир в его кармане.
Почему Сталин предпринял столь рискованный шаг и пошел на договор с
гитлеровской Германией? По-видимому, он опасался, что Англия и Франция
совместно с Германией образуют единый антисоветский фронт. Однако
реалистическая оценка международной ситуации того периода, которую, в
частности, давал Литвинов, показывает, что в центре европейской и, в
конечном счете, мировой полкики были противоречия между англо-французским
блоком и Германией. В то же время опасность нападения Германии на СССР в
1939 г. Сталиным сильно преувеличивалась. К такой войне Германия не была
готова. Впоследствии заместитель начальника оперативного управления ОКВ
генерал В. Варлимонт подтвердил, что германская армия никогда не была так
плохо подготовлена к войне, как в 1939 г.: не хватало боеприпасов, тяжелых
танков, автомашин, средств связи и железнодорожных войск, плохо обстояло
дело с подготовкой резерва, особенно офицерского состава 14. В 1938—1939
гг. Гитлеру удавалось добиваться успеха в своих внешнеполитических
авантюрах преимущественно путем шантажа, что признавали и его генералы.
Япония также не была готова к большой войне, что показали события на
Халхин-Голе. Ее правящие круги не рискнули напасть на СССР даже в гораздо
более благоприятный для них период — в 1941 и 1942 гидах. Нельзя не
согласиться с выводом, сделанным В. И. Дашичевым в одном из его
выступлений: в 1939 г. военно-стратегические планы Японии были связаны,
прежде всего, с экспансией в Юго-Восточной Азии, Китае и южной части Тихого
океана.
В литературе встречаются утверждения, что и при отсутствии советско-
германского договора Германия напала бы на Польшу и разгромила ее, и тогда
вермахт оказался бы непосредственно у границ Советского Союза, который
находился бы к тому же в международной изоляции; что в подготовке агрессии
Гитлер зашел слишком далеко, чтобы отказаться от своих планов 16. Но такое
развитие событий было маловероятным, Не исключено, что в то время Германия
не рискнула бы прибегнуть военной авантюре против Польши. Необеспеченность
стратегического; тыла на востоке, чреватая борьбой на два фронта, могла бы
вызвать опасную для Гитлера оппозицию в немецких военных кругах: он, как
{подтверждают последующие события, неоднократно откладывал свои агрессивные
акции, если для их осуществления не было подходящих условий.
Итак, сговор двух диктаторов совершился. Сталин дал согласие на
заключение договора, а Молотов и Риббентроп подписали его в ночь с 23 на 24
августа 1939 г. в Москве. Решение Сталина и Молотова означало, что они
опирались не на глубокий анализ стратегических последствий этого шага, а
на сиюминутную, тактическую выгоду. А. Н. Яковлев на Втором съезде народных
депутатов СССР отметил, что всесторонний анализ этой проблемы пока
отсутствует, но «все же документы говорят, что советская политика строилась
тогда чаще на оперативных сообщениях, нежели на глубоких стратегических
выкладках».
Обосновывая неизбежность советско-германского договора о ненападении,
иногда ссылаются на то, что Англия и Франция еще раньше заключили с
Германией аналогичные договоры о ненападении: англогерманская декларация
была подписана Чемберленом 30 сентября 1938 г., перед его отъездом из
Мюнхена, германо-французская—6 декабря того же года. Однако сравнение эти
документов неправомерно по ряду причин. Во-первых, общая военно-
политическая обстановка осени 1939 г. несопоставима с тем же периодом
предыдущего года — тогда война не стояли у порога. Во-вторых, в 1938 г.
стороны договорились о развитии добрососедских отношений, признали
отсутствие каких-либо территориальных споров и установили, что существующая
граница между ними является окончательной. Можно ли такую договоренность
считать предосудительной и почему она должна была вести к дестабилизации
обстановки? В-третьих, и это особенно важно, обе эти декларации имели
открытый характер и не сопровождались секретными протоколами, направленными
против интересов третьих стран. В-четвертых, это были декларации,
отличавшиеся от других договорных документов тем, что представляли собой
заявления государств, устанавливающие их взгляды на Определенные проблемы и
излагающие общие принципы отношении между этими странами. Такие декларации
соответствовали принципам международного права и не могли быть источником
международной напряженности.
Было ли неизбежным подписание советско-германского договора? В. М.
Фалин считает, «что в момент принятия решения — заключать или нет договор о
ненападении с Германией (19—20 августа 1939 г.) — у Сталина выбора не
существовало. Все шансы на достижение соглашений с Англией и Францией были
полностью исчерпаны, что лишало альтернативы». Сторонники этой точки зрения
А. С. Орлов и С. А. Тюшкевич так и назвали свою статью: «Пакт 1939 года:
альтернативы не было» 19. Однако на вопрос, был ли советско-германский
договор следствием сложившейся в то время международной обстановки, вряд ли
можно дать положительный ответ. Подписание договора не было неизбежным, ибо
альтернатива все-таки существовала. Да, альтернатива была, но отсутствовало
желание ею воспользоваться.
Заключение договора оказалось неизбежным по другой причине: имея в руках
неограниченную власть и, считая свои решения безошибочными, Сталин
воспользовался случаем для демонстрации своего политического «гения».
«Сталин и Молотов заключали соглашение о сотрудничестве с фашистской
Германией не потому, что в сложившейся международной обстановке иного
выхода не было, а потому, что это был тот выход из сложившейся ситуации,
которого они давно желали» 20. Таково обоснованное мнение Е. А. Гнедина,
бывшего в те годы ответственным работником Наркоминдела и имевшего прямое
отношение к упомянутым событиям. К такому же выводу пришли В. М. Кулиш и А.
О. Чубарьян: «Альтернатива была, но осталась нереализованной». При анализе
вопроса о «вынужденной необходимости» заключения советско-германского
договора о ненападении неизбежно возникает контрвопрос: кто же мог загнать
Сталина в угол, из которого не было выхода? Сделать это мог только сам
Сталин, и только в этом смысле можно трактовать договор как «вынужденную
меру».
Некоторые исследователи справедливо утверждают, что договор 23 августа
1939 г. нельзя вычленять из предыдущей истории переговоров, в частности
отрезать его от Мюнхенского сговора, упомянутых англо-германской и германо-
французской деклараций и некоторых других документов. Но с еще большим
основанием его нельзя рассматривать изолированно от последовавших за ним
(вплоть до июня 1941 г.) советско-германских договоренностей. Особой
одиозностью, о чем свидетельствует само его название, выделяется в этом
отношении германо-советский Договор о дружбе и границе между СССР и
Германией, подписанный в Москве 28 сентября 1939 года. При отлете из Москвы
24 августа Риббентроп дал интервью корреспондентам Германского
информационного агентства, в котором заявил, что «фюрер и Сталин решили
установить дружественные отношения» между обеими странами. Это означает,
что такая «дружба» началась отнюдь не 28 сентября; принципиальная
договоренность о ней была достигнута уже 23 августа.
В духе советско-германского договора от 28 сентября было составлено и
«Заявление советского и германского правительств», в котором содержался
призыв к Англии и Франции прекратить войну с Германией, что отвечало бы
«интересам всех народов». Далее следовало предупреждение, что, если
западные демократии откажутся от данного предложения, они будут нести
«ответственность за продолжение войны, причем в случае продолжения войны
правительства Германии и СССР будут консультироваться друг с другом о
необходимых мерах». Внешнее обрамление этого призыва могло ввести в
заблуждение. Но, во-первых, этот документ не отвечал «интересам всех
народов», ибо его реализация означала бы возврат к Мюнхену и новому
«умиротворению» Гитлера (теперь за счет Польши). Во-вторых, попытка
возложить ответственность за продолжение войны на Англию и Францию не имела
под собой основания, ибо эти страны, их правительства и народы вели
оборонительную войну, защищали свою свободу и национальную независимость. В-
третьих, предупреждение, что СССР и Германия будут консультироваться о
принятии «необходимых мер», означало, что советское руководство в
обстановке продолжающейся войны совместно с одной из воюющих сторон шло на
прямую конфронтацию с другой, подвергая свою страну реальной угрозе быть
вовлеченной в войну. Тем самым СССР приблизился к черте, за которой
кончался его нейтралитета начинался фактический военно-политический союз с
Германией.
Кроме нормализации политических отношений, Сталин был весьма заинтересован
в углублении торгово-экономических связей с Германией. С этой целью в
развитие договора о ненападении в 1939—1941 гг. между Советским Союзом и
Германией был заключен ряд соглашении экономического и торгово-кредитного
характера. СССР экспортировал промышленное сырье, нефтяные продукты и
продукты питания, особенно зерновые; Германия поставляла промышленное
оборудование. Советское правительство разрешило ей транзит стратегического
сырья из Японии, Китая, Афганистана, Ирана и Румынии. Более того, цинк
|
