Женские образы в древнерусских житийных повестях XVII века (Повесть о Марфе и Марии, Повесть об Ульянии Лазаревской) - Литература - Скачать бесплатно
Орловский государственный университет
Кафедра истории русской литературы XI-XIX вв.
Женские образы в житийных повестях XVII века («Повесть о Марфе и Марии»,
«Повесть об Ульянии Лазаревской»)
Дипломная работа студентки 5 курса
Журавлевой И.
Научный руководитель – доктор филол.наук,
профессор Антонова М.В.
Орел, 2002
Содержание
Введение 3
Глава 1. Эволюция житий и особенности образования агиографического
жанра на русской почве 5
§1. Композиционный житийный канон 6
§2. Жанровый житийный канон и типы сборников 10
§3. Очерк развития древнерусских житий 13
1-й этап 13
2-й этап 16
3-й этап 21
4-й этап 24
§4. Некоторые направления эволюции агиографического жанра 26
Глава II. Критико-библиографический обзор исследований «Повести об
Ульянии Лазаревской» и «Повести о Марфе и Марии» 31
§1. Палеографический обзор текстов 31
§2. Изучение исторической основы повестей 35
§3. Изучение художественной специфики повестей и образов героинь 38
Глава III. Святость и праведность Ульянии Лазаревской и сестер Марфы и
Марии 46
§1. Ульяния Лазаревская как святая 46
§2. Сестры Марфа и Мария как праведницы 54
§3. Отражение христианских представлений о роли женщины в семье в
«Повести об Ульянии Осорьиной» и «Повести о Марфе и Марии» 59
Выводы 67
Библиография 69
Введение
Образ женщины в произведениях древнерусской литературы встречается не
столь часто. В соответствии с принципами создания человеческого характера в
средневековье персонаж мог быть показан либо с положительной, либо только с
отрицательной стороны. Героини древней книжности не стали исключением. С
одной стороны, на страницах поучений, слов и посланий мы находим
собирательный образ «злой жены» – сварливой и некрасивой (как у Даниила
Заточника в XIII веке) или блудницы и любодеицы (как у митрополита Даниила
в XVI веке). С другой стороны, русскими книжниками созданы высокие
идеальные характеры женщин: это мудрая княгиня Ольга, поэтичная Ярославна,
святая Феврония. В роду замечательных женских образов средневековой русской
литературы стоят Ульяния Лазаревская и сестры Марфы и Мария, которые стали
героинями произведений, написанных в первой половине XVII века.
Объектом данной квалификационной работы являются образы женщин в
легендарно-агиографических произведениях – «Повести об Ульянии Лазаревской»
и «Повести о Марфе и Марии».
Цели и задачи работы состоят в следующем:
- представить общий очерк развития житийного жанра в древнерусской
книжности, чтобы понять механизм формирования легендарно-
агиографической повести;
- дать обзор доступной исследовательской литературы о произведениях
и сделать выводы о степени изученности женских образов в них;
- рассмотреть черты, определяющие святость и праведность героинь;
- проанализировать, как в образах героинь реализуются представления
православия о женщине-христианке.
Поставленные цели и задачи являются новыми в изучении образов Ульянии
Осорьиной и сестер Марфы и Марии. Этот аспект обращения к персонажу
древнерусской литературы вообще представляется актуальным на современном
этапе развития национальной духовности, когда стало возможным изучение
православных основ отечественной культуры и литературы.
Работа состоит из введения, 3 глав и заключения. Список изученной
литературы состоит из 19 наименований.
Глава 1. Эволюция житий и особенности образования агиографического жанра на
русской почве
Житие как жанр средневековой литературы представляет собой сюжетное
повествование о человеке, которого церковь за его подвиги возвела в степень
“святого”. В основе жития лежала биография героя, чаще всего исторического
лица, известного самому автору лично или по рассказам его современников.
Целью жития было прославить героя, сделать его образцом для последователей
и почитателей. Необходимая идеализация реального персонажа вела к
обязательному нарушению жизненных пропорций, к отрыву его от земного и
плотского, превращению в божество. “Чем дальше отдалялся житийный автор по
времени от своего героя, тем фантастичнее становился образ последнего”.[1]
“Житие не биография, а назидательный панегирик в рамках биографии, как и
образ святого в житии не портрет, а икона”[2]. Живые лица и поучительные
типы, биографическая рамка и назидательный панегирик в ней, портрет и икона
— это необычное сочетание отражает самое существо житийного художественного
способа изображения. Это же сочетание поясняет и тот факт, что более
реальными и жизненными были древние жития, близкие по времени написания к
эпохе жизни и деятельности своего героя.
Необходимо подчеркнуть важность житийного жанра, поскольку именно в
нем на протяжении всего средневековья рассказывалось о человеке. Герой
жития, независимо от его богатства или бедности, от социального положения и
учености, воспринимался любым читателем как себе подобный. Читатель мог
видеть себя в этом герое, мог ему завидовать, брать с него пример,
вдохновляться его подвигами. Судьба человека и более того — попытки
заглянуть в его внутренний мир, поэтизация духовного подвига не могли не
привлекать к этому виду литературы сердца и умы. Это было единственное в
средние века повествование о человеческой судьбе. Если “в рамках
летописания складывались основы историзма русской литературы и ее
патриотического понимания героики воинского и гражданского подвига, то с
равным правом можно сказать, что в русле агиографической традиции
формировался интерес русской литературы к внутреннему миру человека, ее
нравственный оптимизм, ее доверие, а отсюда и высокая требовательность к
человеку как существу по самой своей природе “духовному”, альтруистическому
и нравственно ответственному”.[3]
§1. Композиционный житийный канон
В византийской литературе жития сформировались на основе традиции
античного исторического жизнеописания, эллинистического романа и похвальной
надгробной речи. По объему излагаемого биографического материала, как
правило, выделяют два вида жития :
1) биографическое (биос),
2) мученическое (мартириос).
Биос дает описание жизни христианского подвижника от рождения до
смерти, мартириос рассказывает только о мученической смерти святого.
Последняя форма - более древняя, связана с гонениями на первых христиан. В
основе этого типа житий лежат “протоколы” допросов христиан, поэтому они
как бы документированы. Полная биография не берется, рассказывается только
о мучениях святого.
Житие вместе с историческими хрониками и литургическими гимнами долгое
время было ведущим жанром в византийской литературе. Зачастую житийный
материал настолько отходил от необходимого восхваления идеального героя,
что смыкался с апокрифической литературой. Уже к Х в. в Византии нарастает
ощущение необходимости упорядочить жанровые рамки и состав житийных
повестей. Нормализация и своеобразное подведение итогов было осуществлено
Симеоном Метафрастом (X в.), составившим огромный сборник житий святых,
расположенных помесячно, отредактированных и исправленных им. В
монументальном труде Метафраста был отработан ставший столь популярным
впоследствии, житийный канон: трехчленность, вводное самоунижение
агиографа, обращение к богу и святым за помощью, многочисленные цитаты и
параллели из священных книг. За обязательным вступлением следовало столь же
обязательное по канону описание рождения героя от благоверных родителей,
учение, уход из дома, первые духовные подвиги и т. д. Отработан и
канонизирован был также и высокий риторический стиль житийного
повествования и нравоучительно-идеализирующий характер сюжета.
Основной репертуар русских нормативных житий писался этому
обязательному канону. Всякое житие должно было иметь, как уже было сказано,
вступление, изложение и заключение. Вступление начиналось с обращения к
читателям-“мучениколюбцам”, с призывом прославить святого. Часто во
вступлении авторы перечисляли причины, по которым отважились приступить к
описанию жизни святого, несмотря на свою греховность и неученость. Это
именно то традиционное самоуничижение, которое стало постоянным приемом не
только в жанре жития. Потом следовало перечисление источников, по которым
писалось житие, а затем шли многочисленные цитаты из святых книг,
библейские параллели, сравнения с апостолами, другими святыми и
подвижниками. Эти общие, абстрактные пассажи, описательные моменты зачастую
повторялись без изменений во многих житиях, создавая необходимую, по мнению
агиографа, пышную рамку, прославляющий ореол. Отступления от канона в этой
части шли по линии почти полного сокращения абстрактного, описательного,
неопределенного. Нередко от всей первой части оставалось одно традиционное,
а иногда и искреннее, сомнение автора в своих силах, замечание о грешности,
недостойности.
Основной текст открывался рассказом о рождении святого от праведных
родителей: “рожен от отца благочестива и нищелюбца, паче ж кротка” в
“Повести о житии Александра Невского”, “сын некоего христолюбца” в “Житии
Стефана Пермского”. Далее следовало описание прилежного усвоения будущим
святым церковной грамоты, раннее послушание и первые подвиги: “И егда же
бысть 6 лет отроча и даша и в первое учение и научился всей грамоте и
церковьному устроению, яко ж и мало время поучивъся и премудр бысть”
(“Житье святаго человека Божия Алексия”).
К идеализированному образу святого относилась и красивая внешность,
вызывавшая многие соблазны и искушения. С самого начала герой предназначен
для свершения больших дел, что проявляется уже в необыкновенной,
религиозной одаренности ребенка, в раннем аскетизме, доброте, терпении,
бескрайней набожности. “И бысть отрок доброразумичен зело, успеваше же
разумом душевным, и верстою телеси и благостию” —о Стефане Пермском. “Но
возраст его паче иных человек, а глас его, яко труба в народе, а лице его,
яко лице Иосифа, иже бе поставил его егупетски царь втораго царя во Египте.
Сила же бе ему часть бе от силы Самсоня, и премудрость бе ему Соломоня” —
об Александре Невском.
Следует традиционный уход из дому и приключения героя, иногда довольно
занимательные, но описанные всегда с целью способствовать утверждению и
прославлению христианских идей. Обязательно присутствуют испытания, а
иногда и мучения героя, которые он переносит смиренно и безропотно. Часто,
особенно в позднейших списках житий, дается нечто вроде лирического
отступления, в котором агиограф выражает свои чувства и мысли о невинно
терпящем. В русские жития XIV века подобные пассажи входили как проявление
второго южнославянского влияния, но вскоре они становятся традиционными и
неизменно повторяющимися. Например, в “Слове о житии и преставлении
великого князя Дмитрия Ивановича, царя Русьскаго” автор вопрошает: “Кому
уподоблю великого сего князя Дмитрея Ивановича, царя Русьскыя земли, и
настолника великому княжению, и собирателя христьяньского? Приидите,
любимци, церковнии друзи, к похвалению словеси, по достоянию похвалити
держателя земли Русьской…”
Кончается житие обыкновенно явлением богоматери или одного из небесных
посланцев, указывающих народу на праведника, а перед или после этого
описана праведная кончина героя. Почти ко всякому житию присоединено
описание посмертных чудес, которые происходят от его мощей. Это большей
частью самостоятельные, вполне законченные рассказы, связанные с основным
костяком жития только именем главного героя, имеющие свой оригинальный
сюжет и свою систему действующих лиц. Эти рассказы подчас изобиловали
отступлениями от канона, моментами реалистического изображения, сюжетной
занимательности. Вместе с рассказами о чудесах, то есть об исцелениях, о
болезнях, несчастиях, людском горе и страданиях, в жития проникали
фантастические, сказочные моменты и мотивы из частной, обыденной жизни
низших слоев общества.
В заключении обычно давалось последнее обращение к читателям — призыв
к восхищению праведностью и чудесами героя, все кончалось молитвой к герою
с просьбой о покровительстве, похвалой праведнику и завершалось
заключительным “аминем”.
Каноническая схема жития служила, таким образом, наилучшим планом для
изображения идеального героя и идеализированного мира, в котором он
совершал свои праведные дела. Но с самых первых шагов в развитии житийного
жанра канон нарушался под влиянием жизненных фактов. Нарушения эти
обыкновенно почти не касались главного героя, но тем более осязательно
затрагивали других действующих лиц. И чем талантливее был агиограф, тем
значительнее было отступление его произведения от церковного шаблона.
§2. Жанровый житийный канон и типы сборников
Жития можно классифицировать в зависимости от того, полностью ли
описывается в нем биография святого, все ли этапы его жизни последовательно
перечисляются, выдерживается ли обязательная трехчленность построения, в
таком случае — это “полное” (агиобиография) житие. Если же выбран только
один эпизод из жизни “святого” по желанию или по незнанию автора, а для
восполнения отсутствующего материала добавлены или поучения, нравоучения,
или занимательные приключения, то это уже житие-эпизод, житийная новелла.
Если же житие повествует только о мученической смерти святого, не обращаясь
к его полной биографии, то здесь мы имеем дело с самым древним его видом,
основанным на протоколах допросов первых христиан – мартирией.
В соответствии с обликом центрального персонажа и типом его
подвижнической деятельности, то есть типом святого, можно выделить жанровые
разновидности житий биографического характера. Разновидности подвига и
соответственно разновидности святых выстраиваются в иерархическую систему в
соответствии с их авторитетностью. Назовем некоторые из них.
Мученик - мученическое житие, биографическая мартирия, “страсти”.
Исповедник - исповедническое житие, святой не принял мученического
венца.
Святитель - святительское житие, житие архиерея, епископа.
Преподобный - преподобническое житие, святой, подобный Христу,
пострадавший за веру, принявший смерть за веру, часто создатель монастыря
или пропагандист христианства.
Столпник - столпническое житие; способ подвижничества, когда святой
усердно молится на специально для этих целей воздвигнутом столпе, умерщвляя
плоть, возвышает дух.
Христа ради юродивый - жития Христа ради юродивых; особый тип
подвижничества, когда человек налагает на себя обязательство жить подаянием
и терпеть унижения, притворяясь умалишенным, юродивым.
Житийное повествование было одним из самых популярных жанров в эпоху
Средневековья во всех литературах мира. В славянских литературах жития
читались и переписывались на протяжении Х—Х1Х веков, Жития святых обычно
включались в состав сборников: “четьих миней”, “патериков” и “прологов”.
“Четьи-минеи” содержали обыкновенно пространные жития, расположенные
помесячно, в календарном порядке празднования дней памяти святых.
“Патерики” или “отечники” содержали небольшие рассказы об отдельных
подвигах святых или эпизодах из жизни монахов, отшельников и т.п., иногда
фантастического или даже несколько анекдотического характера. Особенно
интересен был “Киево-Печерский патерик”, широко читались в России и
Болгарии и переводные патерики “Римский”, “Синайский”, “Египетский”. В
патериках “Скитском”, “Иерусалимском”, “Алфавитном” преобладали собрания
слов и нравоучительных изречений христианских подвижников, но включались в
них и рассказы о подвигах святых. На славянской почве в XIV веке были
составлены “Сводный патерик” и “Афонский патерик”. Сюжеты патериков
использовались в мировой литературе, например, Данте в “Божественной
комедии”, русскими классиками Львом Толстым и Н.С. Лесковым. “Прологи” были
сборниками кратких житий. Название родилось в XII веке на Руси, когда, при
переводе греческого “синаксаря”, переводчиком название вступительной части
(“прологос”) было принято за наименования подобного типа сборников. Ошибка
закрепилась навсегда в литературной традиции. Наконец, переписывались и
отдельные жития, но реже, чем в составе целых сборников.
Заслуживающее внимания деление предлагает Э. Георгиев — оно построено
на том, кто является главным героем жития и каким способом изображен его
образ. Им намечаются пять “окачествлений” главного героя жития и способа
изображения его образа:
. герой-великомученик жития-мартирия, “эпично-героического рассказа”;
. святой-богатырь жития, близкого к фантастической сказке или
средневековому рыцарскому роману;
. герой — воплощение христианской морали, дидактический характер в
житийном жанре;
. герой — тип мудрого строителя христианской церкви, устроитель
монашеского общежития и т. п., тип историко-легендарного
повествования;
. герой-пророк, предвещающий человечеству катастрофы, конец света или
устрашающие картины Страшного суда. Это жития эсхатологического
типа.[4]
§3. Очерк развития древнерусских житий[5]
После оформления в канон, который, несомненно, сдерживал творческое
развитие жанра, житийная повесть перестает активно развиваться в
византийской литературе, превращаясь в схему, в штамп. Литература XI—XII
вв. испытывает серьезные изменения, традиционные жанры отходят на задний
план, нарастает религиозное безразличие, увеличивается скепсис.
Утверждается новый жанр — наследник житийного биографизма — мемуары.
Настоящий расцвет житийного жанра начинается в это время в славянских
литературах.
1-й этап
Сначала широко распространяются переводные византийские жития, из них
особенно популярным становится занимательное “Житье святаго человека Божия
Алексия”. В Болгарии оно было переведено уже в Х веке. В России это житие
перешло в фольклор, превратившись в духовный стих. Из оригинальных русских
житий получило широкую известность “Сказание о Борисе и Глебе”.
Первые русские жития отступают от традиционной схемы в сторону
сближения с реальной жизнью. Для них типично введение в ткань повествования
отдельных конкретных изображений, живых психологических моментов, некоторых
жизненных ситуаций. Образ самого героя обычно меньше затронут подобными
нарушениями агиографического этикета. Он нарисован с самым пунктуальным
соблюдением абстрактного религиозного идеала. Например, в “Житии Феодосия
Печерского” Нестора отрок Феодосий в изображении автора агиографически
стилизован. Образ его схематичен и прямолинеен. Он построен по канону,
поступки его однотипны и заранее предписаны идеалом христианского
подвижника. Речь его немногословна и всегда многозначительна: насыщена
“высокими” церковнославянизмами, она полна назидательных сентенций,
изобилует цитатами из Священного писания. “Духовный мир его наглухо закрыт
для читателя, и Нестор святотатственно никогда в него не заглядывает.[6] Но
в том же житии при описании матери святого, ее неудачной, но трагической
борьбы за сына, тот же агиограф Нестор отступает от схемы и дает верные
жизненные детали, рисует правдивые впечатляющие картины.
Одними из самых чтимых святых на Руси были Борис и Глеб. Им было
посвящено три дошедших до нас произведения: летописный рассказ, “Чтение о
Борисе и Глебе” Нестора и безымянное “Съказание и страсть и похвала святую
мученику Бориса и Глеба”. Последнее было особенно распространено, о чем
свидетельствуют почти 200 его списков, дошедших до нас. Неканонические
жития, более близкие к рассказам и сказкам, были значительно популярнее
канонических. Произведения, объединенные именами Бориса и Глеба наглядно
демонстрируют, что на русской почве возникает совершенно специфическая
национальная жанровая агиографическая форма – княжеское житие. Впрочем,
Несторово “Чтение о Борисе и Глебе” написано по канону с последовательным
описанием всех этапов жизни святых, но “Сказание” по своей жанровой природе
является вполне оригинальным литературным произведением, не имеющим
аналогий ни в византийской, ни в других славянских литературах. С жанровой
точки зрения это произведение объединяет, как показывает и его название,
черты повести, сказа, мартирия и похвальной ораторской речи, есть в нем и
молитвы, описаны чудеса: включены некоторые исторические и географические
подробности.
Жития подвижников церкви, которые можно датировать серединой-концом
XIII века, в целом следует охарактеризовать как памятники, строго
соблюдающие канон. Образцом такого рода произведения можно назвать “Житие
Авраамия Смоленского” составленное книжником по имени Ефрем. Об авторе мы
не знаем ничего кроме имени, которое он называет в заключительной части в
составе “самоуничижительной формулы”, а также его же сообщения о том, что
он был учеником Авраамия. Последнее обстоятельство позволяет предположить
хорошую осведомленность автора в событиях жизни святого. Однако
рассказывается агиобиография весьма отвлеченно и обобщенно, употребляются
стилистические штампы, соответствующие этикету, но не создающие реального
облика героя, представления о его родителях, окружении, заботах и пр.
Основное содержание жития - рассказ о проповеднической деятельности
Авраамия в Смоленске, о гонениях, которые он претерпевает от завистливого
местного духовенства. Рассказывается это достаточно красочно, но отвлеченно
и риторично. Невозможно составить конкретного представления о том, почему
Авраамий снискал любовь смолян и ненависть духовенства, каким конкретно
образом ему удалось избежать угрозы физической расправы. Риторичность
произведения усиливают предисловие и послесловие, написанные в
панегирической манере.
Иная картина наблюдается в княжеских житиях этого времени.
Значительные отклонения от канона обусловлены типом героя -
государственного деятеля. В княжеских житиях XIII века отразились события
монголо-татарского нашествия и ига. В это время создается “Житие Александра
Невского”, о котором уже было сказано выше несколько слов. Житие должно
было показать, что и после Батыева нашествия, после разгрома русских
княжеств на Руси все же остались сильные и грозные князья, которые могут
постоять за русские земли в борьбе с врагом и воинская доблесть которых
внушает страх и уважение окружающим Русь народам. Характеристики Александра
Невского в житии очень разноплановы. С одной стороны, он - житийный герой,
подчеркиваются его “церковные” добродетели: кротость, смирение, нищелюбие,
уважение священнического чина. С другой стороны, он показывается в основной
своей деятельности - военные походы, битвы с врагами Русской земли, это
мужественный, страшный для врагов герой-полководец. Реальный образ
Александра Невского и его деяния придали произведению специфический колорит
воинской повести.
Иной тип княжеского жития эпохи татаро-монгольского ига – “Житие
Михаила Черниговского”. В 1246 году в Орде по приказанию хана Батыя был
убит черниговский князь Михаил Всеволодович вместе с сопровождавшим его
боярином Федором. Убийство носило политический характер, но в житии гибель
Михаила представлена как добровольное страдание за православную веру.
Пришедший в Орду на поклон к Батыю черниговский князь отказывается
выполнять татарские обряды: пройти меж огней и поклониться татарским
идолам. Боярин Федор поступает так же, как его господин, и тоже гибнет.
Отправляясь в Орду и Михаил, и Федор знают, что их ждет там гибель, но они
для того и идут, чтобы “обличить” идолопоклонство – “нечестивую веру”.
Житие выполнено как мартирия, повествующая о страданиях святого за
православную христианскую веру, принятых от нечестивого мучителя-язычника.
2-й этап
Второй этап в эволюции русской литературы (конец XIV— начало XV вв.)
во многом напоминает южнославянские литературы эпохи османского рабства.
Татаро-монгольское иго, задержавшее развитие русской литературы, надолго
оставшееся в памяти народной, постоянная татарская угроза на юге, — все это
отражается в литературе через усиление церковного начала и выдвижение на
первый план житийного жанра. Борьба против чужеземного ига сливается с
борьбой с иноверцами, борьба религиозная становится борьбой народной. Это
особенно отразили болгарские жития XV и XVI вв., эта тема встречается и в
творчестве русских агиографов, прежде всего тех, которые пришли на Русь с
юга и хорошо осознавали как реально пережитую опасность, так и вообще
угрозу со стороны чужеземных захватчиков. В конце XIV века и в русской
литературе впервые появляется интерес к человеческим эмоциям и чувствам
героев. В житиях расцветает торжественный риторический высокопарный стиль,
известный нам по болгарским житиям и названный Д.С. Лихачевым стилем
второго
|
