Мартин Иден - Литература : зарубежная - Скачать бесплатно
Жар души сохранить бы
до конца дней!
Хмелем мечты
упиваться упрямо!
И ком глины –
жилище души моей –
Да не рухнет
в пыль опустелым храмом!
Джек Лондон
Сорок лет, прожитые Джеком Лондоном, точно приходятся на ту эпоху в
истории Соединенных Штатов Америки и всего мира, которая превратила эту
страну из сравнительно изолированной заатлантической буржуазной республики
в ведущую империалистическую державу, а на противоположной стороне земного
шара подготовила всемирно-историческую социалистическую революцию. Эпоху
богатую, изобилующую радикальными сдвигами в социальной сфере, науке,
морали, бурную, чрезвычайно сложную и противоречивую, и ее противоречия не
могли не найти отражение в полусотни книг, которые теперь составляют
литературное наследие писателя.
1876 – год, когда родился Джек Лондон – был для Америки годом в
некотором роде особым. В ее духовной и художественной жизни происходили
крутые перемены. Шла смена литературных эпох.
На литературную арену выходило новое поколение писателей. В том же
1876 году появились «Приключения Тома Сойера» Марка Твена и издал роман
«Габриэль Конрой» Брет Гарт, один из зачинателей школы «местного колорита»,
открывший в своих рассказах пестрый мир калифорнийский золотоискателей.
Свой первый роман «Родерик Хадсон» - о трагедии талантливого скульптора –
выпустил Генри Джеймс и продолжал работать над вторым, «Американцем», где
вывел «нового человека», капиталиста.
Революция в печатном деле изменила не только способ выпуска книг и
журналов, но и условия самого творчества. Художественное слово становилось
товаром. «Издательское дело, став большим бизнесом, приобретало все
характерные формы современного индустриального и коммерческого
производства… - констатирует академическая «Литературная история
Соединенных Штатов Америки». – Конкуренция заставляла издателя формировать
новый тип писателя, так же, как и новый тип читателя. Она принуждала
авторов продавать свои творческие усилия подороже».
Литература США была издавна привязана к рынку, но именно в последние
четверти XIX века окончательно сформировалась так называемая массовая,
точнее коммерческая – конформистская культура. Издательства и редакции
журналов были завалены рукописями несметного количества поставщиков
духовного ширпотреба. Их имена забыты и не они определяли течение
американской литературы. Дух времени требовал нового материала, динамики,
социальной зоркости, правдивого отображения общественных и нравственно-
психологических противоречий, обострявшихся по мере того, как США
становились ведущей капиталистической державой, высказавшей в канун нового,
ХХ века, явные империалистические амбиции (испано-американская война 1898
года).
Всего сорок лет продолжался жизненный путь Лондона, а в литературе он
работал менее двух десятилетий. Когда охватываешь взглядом созданное Джеком
Лондоном (1876-1916), невольно поражаешься интенсивности, напряженности его
писательского труда. И дело здесь не просто в количестве книг – их при
жизни Лондона вышло пятьдесят, а еще семь были изданы после смерти. Дело
прежде всего в глубоком своеобразии творческого поиска Лондона, который был
сущностью и смыслом его писательства, его призванием.
Ему часто завидовали. И в самом деле, по первому впечатлению его
судьба может показаться сказочно счастливой. Жадные до сенсации репортеры
старались изобразить его взлет как наглядное подтверждение закона «равных
возможностей», которые в американском обществе открыты перед каждым. Вот
парень из рабочего класса, пасынок фермера, с детства привычный к нищете и
не получивший университетского образования, тем не менее стал прославленным
писателем, сумел добиться всего, о чем может мечтать человек. Забывали лишь
о том, какой ценой все это было оплачено. Забывали, как пылились в
захудалых журнальчиках рассказы, которыми вскоре будет начитываться весь
мир, забывали о годах отчаяния и голода и о том нечеловеческом напряжении,
какого от него требовала выматывающая борьба за успех.
Да, это было самосожжение – во имя искусства и во имя успеха: одно
здесь не отделить от другого. Творческие силы Лондона были огромны, но он
их рано подорвал и ушел тоже рано, не сделав, должно быть, и половины того,
что обещало его блистательное дарование. Незачем приглаживать сложности,
игнорировать противоречия, которыми отмечено его творчество. Мы знаем о его
противоречиях и ошибках, о приступах неверия в себя, о мрачных настроениях,
которым он заплатил свою дань – и не однажды.
Но мы знаем и другое: без Джека Лондона немыслимо представить себе
литературу нашего столетия. А значит, он сказал в литературе свое слово,
над которым время оказалось не властно. И это слово было услышано и
современниками и потомками.
Учить справедливости и стойкости в испытаниях – одна из благородных
задач искусства. Этой задаче служили книги Джека Лондона, и в каждом, кто
их читал, остается отблеск их света, даже если сегодня мы этого не
осознаем.
И все-таки к классикам для юношества он был отнесен слишком поспешно.
Он намного сложнее. Художественный талант Джека Лондона был без
преувеличения щедрым, помогая ему подняться над своими заблуждениями,
подняться и над всей своей эпохой и шагнуть к читателю сегодняшнего дня.
Он родился в Сан-Франциско, городе удачливых дельцов и потерпевших
фиаско авантюристов, столице моряков, рудокопов, железнодорожных рабочих
Калифорнии. Детские годы запомнились Джеку Лондону всегда преследовавшим
его чувством голода и первым приобщением к книгам. Он очень рано начал
читать и читал все, что попадало под руку. С детства ему пришлось самому
добывать свой хлеб. Он разносил газеты, возил по субботам лед или помогал
хозяину кегельбана. «В пятнадцать лет, - пишет он в автобиографическом
очерке, - я был мужчиной, равным среди мужчин». Семья бедствовала, и Лондон
поступил работать на консервную фабрику, ненавидя этот однообразный,
выматывающий труд. А мир за горизонтом влек его к себе все настойчивее.
Первая печатная работа Лондона – шестистраничный рассказ «Тайфун у
берегов Японии», который Джек послал на конкурс, объявленный «Сан-Франциско
колл», и был опубликован в газете 18 ноября 1893 года. Собственно, даже не
рассказ, а очерк, написанный по личным впечатлениям от полугодового похода
матросом на промысловой шхуне. Очерк отличается не только неподдельной
достоверностью описаний, но и энергичностью слога, и художественной
наблюдательностью: волны обрушивались на палубу и «оставляли в каждой щели,
в каждой трещинке дрожащие пятнышки огня, горящей до сих пор, пока их не
смывала очередная волна, оставляя на их месте новые». Пройдет еще долгих
пять лет, прежде чем имя Лондона появится в «большом» журнале, но
семнадцатилетний Джек уже почувствовал вкус и силу слова. Если Лондону не
удалось сделаться выдающимся стилистом, то стихийная свобода повествования
и сдержанный драматизм, мужественная простота, романтическая приподнятость
слога и какая-то особая проникновенность, идущая от виденного и пережитого
лично, стали отличительными чертами его прозы.
Плавание на «Софии Сазерленд» как бы подвело итог ранним годам
Лондона. Позади было бедное, неустроенное детство в Окленде под Сан-
Франциско, затянувшееся из-за переездов семьи учение в начальной школе в
вперемешку со случайной работой ради денег, изнурительный труд на
консервной фабрике, браконьерские набеги и служба в рыбачьем патруле, лихие
забавы с приятелями из портового района. И на протяжении всего отрочества
чтение взахлеб – Мелвилла, Киплинга, Золя, Толстого.
Весной 1894 года Лондон – среди массы безработных бродяг, движущихся
из Калифорнии в Вашингтон – прошагал и проехал от Тихого океана до
Атлантического, отсидел месяц за решеткой за бродяжничество. Это было для
него подлинное открытие Америки. Из торопливых каракулей в блокноте потом
родилась книга очерков «Дорога» (1907).
На следующий год Лондон опять садится за школьную парту, пускается в
путешествие по миру человеческих знаний, увлекается социалистическими
идеями, завоевывает репутацию опасного бунтаря. Живет он на случайные
заработки, а отнюдь не на случайные публикации в школьном журнале.
Летом 1897 года, бросив университет, исписав горы бумаги и не
пристроив, не «продав» ни строчки, Лондон подается на Аляску. Почти год он
провел среди старателей, охотников, игроков, любителей легкой наживы,
зимовал долгую северную зиму в устье реки Стюарт, прошел и проплыл сотни и
сотни миль, валялся в госпитале с цингой. Он вернулся в Сан-Франциско без
гроша в кармане.
Снова бессонные ночи над рукописями и книгами, снова дни впроголодь,
чтобы наскрести несколько центов на марки и попытать счастье в другом
журнале, третьем, пятом, снова бесконечное, на пределе отчаяния, ожидание
удачи. Он чувствовал в себе неиссякаемую потребность писать, выразить на
бумаге красоту и уродливость мира, поразительное многообразие людей, свои
переживания. Чтобы писать, ему нужны деньги, а чтобы зарабатывать деньги,
не выматывая тело и душу физическим трудом, он должен писать… Он еще не
знал, чего стоит эта круговая безысходность, и потому вчитывался в чужие
строки, пытаясь разгадать секрет успеха, - впрочем, обо всем этом
выразительно рассказал впоследствии сам Лондон в романе «Мартин Иден».
И вот, наконец, в январе 1899 года популярный калифорнийский журнал
«Оверленд мансли» («Трансконтинентальный ежемесячник»), основанный 30 лет
назад Брет Гартом, публикует первый «северный» рассказ Джека Лондона – «За
тех, кто в пути!». Через месяц был напечатан второй, потом третий… Со
страниц рассказов вставал прекрасный и страшный мир белого безмолвия,
изнурительной борьбы с безразличной природой, суровый кодекс мужской чести
и пламенная женская любовь, мир, живущий по особым законам, не пригодным
для обывателей Сан-Франциско или Нью-Йорка. Началась жизнь Лондона –
профессионального писателя, полная подъемов и падений.
Новый, ХХ век он встречал, подписав контракт на первый сборник из
девяти рассказов – «Сын волка», и не с кем-нибудь, а с почетным бостонским
издательством «Хоутон Миффлин»! То, что Лондон видел, слышал, записал на
Аляске, стала поистине золотой жилой, которую он разрабатывал на протяжении
всей своей жизни. Время отсеяло незначительное наносное, недостойное
большого писателя и сохранило то, что и сейчас увлекает, волнует, бередит
душу и будит мысль.
Летом 1902 года писатель – в Лондоне, селится в трущобах Ист-Энда,
изучает условия жизни обитателей дна английской столицы. Результат – книга
обличительных репортажей «люди бездны» (1903). Следующий год был в основном
занят работой над «Морским волком» (1904), приключенческим романом, в
котором тугая, напряженная фабула не помешала автору развенчать «сильную
личность».
На Дальнем Востоке вот-вот должна вспыхнуть русско-японская война, и
в январе 1904-го Лондон принимает предложение херстовского газетного треста
отправиться корреспондентом в Японию и Корею. Некоторые его корреспонденции
оттуда полны метких зарисовок военного быта, в них ощутимо неприятие
японского милитаризма, в других звучит шовинистическая мысль о «желтой
опасности», якобы угрожающей цивилизованному, «белому» миру.
Проходит всего несколько месяцев, и Лондон уже выступает в Калифорнии
с зажигательными антикапиталистическими речами, называет русских
революционеров своими братьями, становится видной фигурой в
социалистическом движении, выпускает взрывчатый сборник «Борьба классов»
(1905). А спустя некоторое время за крупную сумму покупает в местечке Глен-
Эллен, расположенном к северу от Сан-Франциско в долине Сонома, - той самой
великолепной Лунной долине, где разворачивается действие его позднего
(1913) и идиллического одноименного романа, - в сто тридцать акров участок
земли с ранчо: «Через 20 лет участок будет стоить 120 тысяч долларов, я
становлюсь на якорь прочно, основательно». Но Глен–Эллен пока не стала
такой гаванью.
Летом 1906 года, после лекционно-пропагандистской поездки по стране,
включившей Иейлский университет и Нью-Йорк, Лондон садится за стол и за
несколько месяцев пишет политический роман-антиутопию «Железная пята»
(1908), в котором рисует Америку под жесточайшей тиранией диктатуры
монополистической олигархии. Одновременно писатель увлекается идеей
семилетнего кругосветного плавания и начинает постройку яхты «Снарк»,
вкладывая в нее все свои силы и средства.
Спутники Лондона практически не имели навыков судовождения, да и
«Снарк» не обладал необходимыми мореходными качествами. Зато полутора
годовое плавание по Тихому океану и пребывание на Гаваях, Маркизских
островах, островах Самуа, Фиджи и других дали Лондону материал для многих
замечательных «южных» рассказов и – главное – в это время было создано его
самое значительное произведение роман «Мартин Иден». Когда в сентябре 1908
года путешествие из-за болезни Лондона прерывается, калифорнийский журнал
«Пасифик мансли» начинает печатать роман. Публикация длилась ровно год, а в
сентябре 1909 он выходит отдельным изданием у «Макмиллана» в Нью-Йорке.
Творчество Лондона – это, по сути, художественная многотомная
автобиография, но до «Мартина Идена» в ней недоставало той самой главной
главы, повествующей об искусстве. Такая глава требовала подлинной
писательской зрелости, а она пришла лишь на втором, самом плодотворном
этапе творчества Лондона, и «Мартин Иден» засвидетельствовал ее.
Роман начинается с описания первого визита главного героя Мартина
Идена в респектабельный буржуазный дом Морзов. Мартин жил в американском
портовом городе Сан-Франциско. Это был простой, неотесанный, грубоватый
парень, родители которого умерли, братья разбрелись по свету искать
счастья, а сестры еле сводили концы с концами. Себе на жизнь Мартин
зарабатывал тяжелым трудом моряка. Он хорошо познал невзрачный мир простых
тружеников моря – «кочегарки, трюмы, доки, пристани, тюрьмы и трактиры,
больницы и мрачные трущобы». Он был маленькой частицей этого мира и не
мыслил себя без него и вне его.
Так бы и тянул он свою лямку, если бы не случай. На первый взгляд и
случай-то был самый пустячный, не заслуживающий упоминания. На пароме
Мартин вступился за студента, которого хотела избить группа подвыпивших
парней. Все бы на этом и закончилось, и Мартин вскоре и думать забыл о
таком пустяке, если бы студент в знак благодарности не пригласил его к себе
домой на обед, где Иден знакомится с Руфью. Руфь была сестрой студента, и
также училась в университете. Это «бледное, воздушное существо с большими
одухотворенными голубыми глазами, с массой золотых волос» с первой же
минуты произвело неизгладимое впечатление на Мартина, и не только своей
внешностью, но и хорошим знанием поэзии, умением легко и свободно излагать
свои мысли, со знанием дела говорить об искусстве и литературе. Знакомство
с Руфью и всем семейством Морзов ознаменовало важный поворот в личной и
общественной жизни Мартина Идена.
Действие романа развивается в двух взаимосвязанных планах: личном -
любовь Мартина к Руфи, их отношения, упорные занятия Мартина
самообразованием — и социальном — борьба Мартина Идена за место в
буржуазном обществе, за то, чтобы это общество признало его талант
писателя. Но сразу следует отметить, что борьба эта велась во имя «бледной,
как лилия, девушки», то есть цели сугубо личной, индивидуальной. Глубокая,
впечатлительная, тянущаяся к красоте натура Мартина именно в образе
благовоспитанной, красивой и образованной Руфи увидела «то, для чего стоит
жить, чего стоит добиваться, из-за чего стоит бороться и ради чего стоит
умереть... Она окрылила его воображение, и огромные яркие полотна возникали
перед ним, и на них роились таинственные, романтические образы, сцены любви
и героических подвигов во имя женщины — бледной женщины, золотого цветка. И
сквозь эти зыбкие, трепетные видения, как чудесный мираж, он видел живую
женщину, говорившую ему об искусстве и литературе».
Образ Руфи, безусловно, навеян двумя знакомыми Джека Лондона,
которыми он увлекался в юности — Мейбл Эпплгарт и Анной Струнской. Вся
внешняя сторона знакомства Мартина с семейством Морзов и развитие его
отношений с Руфью близки к истории отношений самого писателя с Мейбл
Эпплгарт. Вернемся к роману. Если Мартин влюбился в Руфь с первого взгляда,
то и она сразу же поддалась обаянию его незаурядной личности, словно
завороженная слушала его рассказы о морских приключениях: «С чутьем
настоящего художника он выбирал из множества подробностей самое яркое и
разительное, создавал картины, полные света, красок и движения, увлекая
слушателей своим самобытным красноречием, вдохновением и силой».
Мартин Иден хорошо понимал, что между ним, простым матросом, и
Руфью, девушкой из состоятельной буржуазной семьи, лежит пропасть. Они по-
разному смотрели на жизнь, да и говорили, казалось, на разных языках: «Руфь
далеко не всегда понимала жаргон Мартина, а он не знал смысла многих
употребляемых ею слов. Но Мартин твердо решил эту пропасть перешагнуть, он
упорно занимается самообразованием, начинает следить за своей речью,
внешностью и одеждой, перестает участвовать в частых моряцких попойках».
И поначалу отношения Мартина с Руфью развиваются, казалось бы,
благоприятно, насколько могут благоприятно развиваться отношения между
столь разными и по характеру, и по воспитанию, и по образованию молодыми
людьми. Руфь охотно встречалась с Мартином, благосклонно принимала его
ухаживания, с удовлетворением отмечала перемены в нем к лучшему: он стал
правильно говорить, опрятно одеваться, с ним не стыдно было появиться на
людях. Вначале она была уверена, что «ее влекла к нему какая-то, как ей
казалось, сатанинская сила». Но с течением времени их отношения изменились.
Руфь поняла, что она любит Мартина.
Когда еще чувство Руфи к Мартину было не совсем осознано ею, она
решила «взять этого человека... и перекроить его по образцу людей ее
круга». Таким образцом был младший партнер в деле ее отца, некий Чарльз
Бэтлер, в детстве оставшийся круглым сиротой и сумевший ценой подлинного
самоотречения от прелестей жизни и упорным трудом добиться положения,
которое давало ему тридцать тысяч годового дохода.
Но Мартина, преисполненного жизненной энергией и выбравшего себе
достойную цель в этой жизни, такая перспектива никак не вдохновляла. Он не
собирался отказывать себе во всем, чтобы в старости иметь доход, который не
сможет принести ему никакой радости. Нет, у него совсем другая мечта: «...
Он будет писать. Он будет одним из тех людей, чьими глазами мир видит,
чьими ушами слышит, чьим сердцем чувствует. Он будет писать все: поэзию и
прозу, романы и очерки, и пьесы, как Шекспир... Ведь писатели — гиганты
мира...»
Так намечается развитие характеров главных действующих лиц романа. С
одной стороны — Мартин, жаждущий стать писателем и уверенный, что именно
этим он покорит сердце любимой девушки. С другой — Руфь, вначале более
образованная, чем Мартин, но с течением времени теряющая свое превосходство
перед ним, не сумевшая понять глубины его мыслей и суждений. Мартин,
глубоко понимающий жизнь и серьезно изучающий философию и литературу,
высказывает мысли, которые слишком глубоки для понимания Руфи.
Исключительный ум Мартина Идена жаждал равных себе собеседников, и
ему не приходило в голову, что «истинных и глубоких мыслителей нужно искать
не в гостиных Морзов...». Мартин упрямо добивался своего места в жизни, «он
странствовал по жизни, не зная покоя, пока не нашел, наконец, книги,
искусство и любовь». Вдохновленный ими он долгие месяцы упорно работал,
перебиваясь с хлеба на воду, голодал, поддерживая себя редкими обедами в
доме Морзов.
На последние гроши он покупал почтовые марки и аккуратно рассылал
свои статьи, рассказы и повести в редакции литературных журналов. Через
какое-то время все его творения возвращались обратно. Он снова покупал
марки и снова отсылал все по новым адресам. Но удача не приходила.
Отношения с Руфью зашли в тупик. Для нее главное было в том, что они не
могут «пожениться в расчете на шедевры, которые никто не покупает». Руфь
никак не могла понять исканий Мартина.
Замкнутая в узкие рамки буржуазного мирка, она не понимает, что
между нею и Мартином разверзлась новая пропасть: она не помогает Мартину в
его литературных исканиях, пытается столкнуть его с литературного пути на
стезю чиновничьей службы. К тому же отцу Руфи образ мыслей Мартина также
был чужд. Не удивительно, что во время одного из обедов у Морзов
высказываемые Мартином суждения показались всем кощунственными, и ему
отказали от дома. Его попытки заговорить с Руфью на улице ни к чему не
привели, разрыв стал окончательным и бесповоротным.
Бесспорно, писатель был волен сделать все по-иному — соединить своих
героев в счастливом браке. Если бы Руфь вышла замуж за Мартина задолго до
того, как он стал модным писателем, читатели получили бы еще одну
душещипательную историйку со счастливым концом, который так превозносили
сторонники «традиции жеманности» в американской литературе, но который не
имел ничего общего с реальной жизнью.
Описанное в романе развитие событий подтверждалось и собственным
житейским опытом автора романа. За десять лет до выхода в свет «Мартина
Идена», когда Джек Лондон только-только вступал на литературное поприще, он
ухаживал за Мейбл Эпплгарт, изящной, красивой девушкой, дочерью
преуспевающего инженера. Ей нравился Джек Лондон, и она хотела, чтобы он
поскорее занял устойчивое положение, поступил на должность, хотя бы
почтальона. Мысли же юного Лондона заняты совсем другим: и днем, и по ночам
он писал свои первые рассказы и на последние гроши рассылал их в редакции
литературных журналов. Наконец, его первые рассказы увидели свет, и он
получил свой первый гонорар — семь с половиной долларов за рассказ.
Редактор журнала обещал опубликовать цикл его произведений из восьми
рассказов.
Выкупив у ростовщика свое единственное богатство — велосипед, Джек
Лондон пригласил Мейбл на прогулку. Гордый опубликованным рассказом и
открывающимися перед ним перспективами, Джек, захлебываясь от радости, обо
всем рассказал Мейбл, добавив в заключение, что он отказался от
предлагавшейся ему должности почтальона. Мейбл выслушала рассказ Джека
Лондона без особого энтузиазма и лишь спросила его, сколько ему платят за
рассказ. Услышав в ответ точную цифру — семь с половиной долларов, она
разрыдалась: почтальон зарабатывал больше. Так печально закончился первый
юношеский роман Джека Лондона.
Огорчает его и Руфь – тем, что не понимает и не одобряет его тяги к
сочинительству, старается наставить его на путь истинный, то есть сделать
из него еще одного жалкого клерка. Да, Руфь – бакалавр изящных искусств, но
иногда рассуждает как типичный прагматик: раз Мартину не удается
напечататься, значит, его суждения о литературе неправильны. Мартин уже
чувствует, что перерос ее. Чем ближе они становятся друг к другу, тем
дальше расходятся их мнения и вкусы.
Разрыв Руфи с Мартином, как он изображен в романе, перерастает рамки
собственно личных отношений героев и становится отражением тех общественных
отношений, которые господствуют в буржуазном мире. Ведь дело не просто в
том, что Руфь оказывается послушной дочерью, не осмеливается пойти
наперекор родителям и порывает всяческие отношения с Мартином. Проблема
здесь гораздо глубже. Путы буржуазной морали узкого мирка Морзов
оказываются сильнее возвышенного чувства любви — вот в чем общественное
звучание разрыва Руфи с Мартином. Любовь в буржуазном мире возможна только
в рамках буржуазной морали.
Здесь важно обратить внимание читателей еще на одно обстоятельство. В
конце концов старшие Морзы должны были закрыть глаза на то, что Мартин
служил простым моряком и уже только поэтому никак не пара дочери
претендующих на интеллигентность добропорядочных буржуа. Главное в другом:
Мартина невозможно никакими силами перекроить по образцу Морзов, невозможно
заставить бросить свои «никому ненужные писания» и поступить на «нормальную
службу». Социальное происхождение Мартина, его близость к простым людям —
вот что не могут переваривать Морзы.
Потом Мартин понял, что «он любил Руфь своей мечты, небесное
создание, которое сам же и сотворил, светлую, сияющую музу
|
