А.С.Пушкин в театральных креслах Петербурга - Искусство и культура - Скачать бесплатно
Санкт-Петербургский Гуманитарный Университет Профсоюзов
Кафедра истории искусств
Реферат
Пушкин в театральных креслах Петербурга.
Пушкин - драматург и новатор: “Борис Годунов”,
“Маленькие трагедии”.
Выполнила студентка
факультета культуры
II курса 4 группы СКД
Березина О.А.
Преподаватель: Сергеева Е.В.
Санкт-Петербург
2002
Содержание
1. А.С.Пушкин о театре с.2-5
2. Трагедия “Борис Годунов” с.5-8
3. “Маленькие трагедии” с.8-11
4. Заключение с.11
5. Литература с.11
1.А.С.Пушкин о театре
Величайшие преобразования в русском театре связаны с именем Александра
Сергеевича Пушкина {1799—1837). И хотя драматургическое творчество великого
поэта выходит за пределы первой четверти XIX века, следует рассматривать
деятельность Пушкина-драматурга в прямой его связи с периодом движения
декабристов.
В истории русской культуры Пушкиным начинается новая эпоха. Он
выступает смелым преобразователем русской литературы — в поэзии, прозе,
драме, преобразователем самого русского языка. Его теоретические обобщения
определяют новую ступень русской эстетической мысли. Пушкин становится
первооткрывателем нового направления в русской литературе и искусстве —
реализма.
Эстетические воззрения Пушкина сформировала эпоха
декабристского движения, эпоха борьбы за освобождение России
от самодержавия, от крепостнического режима, за избавление народа от
угнетения. Идеи народно-освободительного движения являются основой
гражданской позиции поэта.
Видя в искусстве огромную силу, способную воздействовать на
умонастроение общества, Пушкин и в творчестве и в теоретических обобщениях
утверждает необходимость глубокой идейной насыщенности произведений
искусства.
Эстетика Пушкина мужала в борьбе с отжившим свой век классицизмом. Идеи
народного освобождения, критика монархизма стали намного глубже и шире и
уже не вмещались в границы классицизма. Классицистское разграничение
жанров, узость понятий “изящное” и “грубое”, идеал положительного героя-
аристократа — все это мешало дальнейшему развитию искусства.
Аристократическому герою классицизма Пушкин противопоставляет вначале
романтического героя, а позже — народ, как историческую силу,
определяющую пути развития общества. Роль личности и народа в
историческом процессе определяет, по мысли Пушкина, философию
драматургии. Движущей силой истории является народ. Сила и мудрость народа
дают ему право быть верховым судьей поступков героя, выносить
приговор. Исследованию родной жизни и должен подчинить
драматический поэт свое произведение. Философия народной драмы, ее
неумолимая объективность требовали от искусства обнажения правды жизни,
убедительного воссоздания ее в драматическом действии.
Критикуя классицизм как придворно-аристократическое направление
Пушкин напоминает, что “драма родилась на площади и составляла
увеселение народное... Драма оставила площадь и перенеслась в чертоги по
требованию образованного, избранного общества. Поэт переселился ко двору.
Между тем драма остается верною первоначальному своему назначению —
действовать на толпу, на множество, занимать его любопытство. Но тут драма
оставила язык общепонятный и приняла наречие модное, избранное утонченное”
(статья “О народной драме и драме “Марфе Посаднице” М.П.Погодина)1.
Пушкин страстно проповедует идеи самобытного театра и выступает против
подражания западным образцам, против приспособления “всего русского ко
всему европейскому”: “Трагедия наша, образованная по примеру трагедии
Расиновой, может ли отвыкнуть от аристократических своих привычек? Как ей
перейти от своего разговора, размеренного, важного и благопристойного, к
грубой откровенности народных страстей, к вольности суждений площади? Как
ей вдруг отстать от подобострастия, как обойтись без правил, к которым она
привыкла, без насильственного приноровления всего русского ко всему
европейскому, где, у кого выучиться наречию, понятному народу? Какие суть
страсти сего народа, какие струны его сердца, где найдет она себе
созвучии,— словом, где зрители, где публика?
...Для того, чтобы трагедия могла расставить свои подмостки, надобно
было бы переменить и ниспровергнуть обычаи, нравы и понятия целых
столетий...”2.
Народность театрального искусства Пушкин не ограничивает лишь
общедоступностью зрелищ: он рассматривает драму как исследование жизни
народа во имя ее совершенствования. Народность искусства тесно смыкалась с
его идейной направленностью. Раскрытие “судьбы народной” Пушкин считает
главной заботой драматурга.
Пушкин творил в век романтизма, когда в зарубежной литературе
возвышались имена Байрона и Гюго, глашатаев нового направления. Они
разрушали эстетику классицизма, с тем чтобы утвердить романтизм. Пушкин
также отдал дань увлечению романтизмом. Но он же явился основоположником
реалистического метода в русской литературе и театре.
Картину “судьбы народной” драматический поэт, по утверждению Пушкина,
раскрывает в конкретных “судьбах человеческих”, в полнокровных и
многогранных характерах действующих лиц. Образцом “вольного и широкого
изображения характеров” Пушкин считает Шекспира: “Твердо уверенный, что
устарелые формы нашего театра требуют преобразования, я расположил свою
трагедию по системе Отца нашего Шекспира...”1. Это признание дало повод
некоторым исследователям упрекать Пушкина в подражании Шекспиру. Но дело не
в подражании. Самобытный русский гений видел в произведениях Шекспира
образец истинной свободы художника, изображающего “судьбу человеческую,
судьбу народную”; считал, что “нашему театру приличны народные законы драмы
Шекспировой, а не придворный обычай трагедий Расина”2.
Противопоставляя драматургию Шекспира произведениям классицистов,
Пушкин раскрывает широту охвата жизненных явлений в творчестве Шекспира и
узость эстетических воззрений основоположников классицизма.
Великий поэт считал театр важнейшей частью национальной культуры. По
его мысли, театр должен существовать не для “малого ограниченного круга
зрителей”, а для широких масс, доводя до них передовые идеи. Взгляд его на
театр как на трибуну в дальнейшем разовьют Гоголь, Островский, Салтыков-
Щедрин и многие другие русские писатели и драматурги.
Пушкин был страстным театралом, чутким зрителем, которого еще в его
юности ценили лучшие русские актеры. Любовь поэта к театру была любовью
деятельной: вместе с группой молодых любителей сценического искусства он
постоянно участвовал в обсуждениях спектаклей, писал глубокие статьи.
Раздумывать о театре поэт начал еще в лицейские годы. По выходе из
лицея он жадно потянулся к его волшебному миру кулис, к тайнам сценического
искусства. Он постоянно посещал Петербургский Большой театр, обширный
репертуар которого давал пищу для размышлений. Много нового узнавал поэт на
вечерах у Шаховского, где шли дискуссии о сценическом мастерстве и где он
многое слышал из уст самих актеров и авторов пьес, опер, балетов.
Заседания общества “Зеленая лампа” помогали приводить в систему пестрые
и разнообразные театральные впечатления. Узнав о доносе в полицию,
руководители «Зеленой лампы» сожгли часть протоколов, а в оставшихся имя
Пушкина как докладчика не упоминается. Но сохранились свидетельства о его
выступлениях. Известно и то, что речи поэта содержали много зрелых и
глубоких мыслей. Это подтверждает и статья “Мои замечания об русском
театре” (1820), предназначенная для прочтения на одном из заседаний
общества. Уже в этой ранней статье Пушкин поднял самые важные проблемы —
актерского мастерства, национальной исполнительской манеры, для которой
характерны “игра всегда свободная, всегда ясная, благородство одушевленных
движений”3. Самым ценным и примечательным в игре русских актеров он считает
истинную взволнованность и вдохновение, умение свободно распоряжаться
голосом, жестом, пластикой, способность подчинить их созданию характера.
Особенно ценит он мастерство Е. Семеновой, великой трагической актрисы,
которую “природа одарила душою”. Пушкин пишет: “ Говоря об русской
трагедии, говоришь о Семеновой и, может быть, только об ней. Одаренная
талантом, красотою, чувством живым и верным, она образовалась сама собою.
Семенова никогда не имела подлинника. Бездушная французская актриса Жорж и
вечно восторженный поэт Гнедич могли только ей намекнуть о тайнах
искусства, которое поняла она откровением души. Игра всегда свободная,
всегда ясная, благородство одушевленных движений, орган чистый, ровный,
приятный и часто порывы истинного вдохновения, все сие принадлежит ей и ни
от кого не заимствовано. Она украсила несовершенные творения несчастного
Озерова и сотворила роль Антигоны и Моины; она одушевила измеренные строки
Лобанова; в ее устах понравились нам славянские стихи Катенина, полные силы
и огня, но отверженные вкусом и гармонией. В пестрых переводах,
составленных общими силами и которые, по несчастью, стали нынче слишком
обыкновенны, слышали мы одну Семенову, и гений актрисы удержал на сцене все
сии плачевные произведения союзных поэтов, от которых каждый отец
отрекается. Семенова не имеет соперницы. Пристрастные толки и минутные
жертвы, принесенные новости, прекратились, она осталась единодержавною
царицею трагической сцены…”
Эмоциональность, “истина страстей”, вдохновенный огонь являются
отличительными чертами русского таланта. Но раскрываются качества только
при верном понимании роли. Основой вдохновенного творчества Пушкин считает
высокую профессиональность. “Талант - это предрасположение к труду”,—
говорил он. И его суждения о молодой Колосовой, которая могла вырасти в
“истинно хорошую актрису — не только прелестную собой, но и прекрасную
умом, искусством и неоспоримым дарованием”1, но не стала ею, так как была
невзыскательна к себе, подтверждает это правило. Пушкин требует от актера
профессиональной вооруженности, умения глубоко разбираться в своих ролях.
В статьях Пушкина можно найти характеристику многих русских актеров:
А.С.Яковлева, Я.Г.Брянского, М.И. Вальберховой, балерины А. И. Истоминой и
других. Вот, что Пушкин пишет в своей статье “Мои замечания об русском
театре”: “Долго Семенова являлась перед нами с диким, но пламенным
Яковлевым, который, когда не был пьян, напоминал нам пьяного Тальма. В то
время имели мы двух трагических актеров! Яковлев умер; Брянский заступил
его место, но не заменил его. Брянский, может быть, благопристойнее, вообще
имеет более благородства на, сцене, более уважения к публике, тверже знает
свои роли, не останавливает представлений внезапными своими болезнями; но
зато какая холодность! какой однообразный, тяжелый напев!
Яковлев имел часто восхитительные порывы гения, иногда порывы лубочного
Тальма. Брянский всегда, везде одинаков. Вечно улыбающийся Фингал, Тезей,
Орозман, Язон, Димитрий — равно бездушны, надуты, принужденны, томительны.
Напрасно говорите вы ему: расшевелись, батюшка! развернись, рассердись, ну!
ну! Неловкий, размеренный, сжатый во всех движениях, он не умеет владеть ни
своим голосом, ни своей фигурою. Брянский в трагедии никогда никого не
тронул, а в комедии не рассмешил. Несмотря на это, как комический актер он
имеет преимущество и даже истинное достоинство.
Оставляю на жертву бенуару Щеникова, Глухарева, Каменогорского,
Толченова и проч. Все они, принятые сначала с восторгом, а после падшие в
презрение самого райка, погибли без шума. Но из числа сих отверженных
исключим Борецкого. Любовь, иные думают, несчастная, к своему искусству
увлекла его на трагическую сцену. Он не имеет величественной осанки
Яковлева, ни даже довольно приятной фигуры Брянского, его напев еще
однообразнее и томительнее, вообще играет он хуже его.
Certes! c'est beaucoup dire[1] — со всем тем я Борецкого предпочитаю
Брянскому. Борецкий имеет чувство; мы слыхали порывы души его в роли Эдипа
и старого Горация. Надежда в нем не пропала. Искоренение всех привычек,
совершенная перемена методы, новый образ выражаться могут сделать из
Борецкого, одаренного средствами душевными и физическими, актера с великим
достоинством”.
Многожанровым представлял себе поэт русское театральное искусство. Он
не обходил вниманием оперу, балет. Первый заметил своеобразие русской школы
танца — “душой исполненный полет”.
Особое внимание проявлял Пушкин к творчеству реформатора русской сцены
М. С. Щепкина. Искусство Щепкина представлялось ему столь значительным, что
он настаивал на передаче опыта великого артиста грядущим поколениям. Пушкин
своей рукой написал первую фразу “Записок” Щепкина.
Огромной заслугой Пушкина перед отечественным театром является создание
русской народной драмы. Он не только теоретически обосновал эстетику
реализма, но и создал драматургические произведения по принципам этой
эстетики.
2.Трагедия “Борис Годунов”
Воплощением новой системы взглядов в драматургии стал “Борис Годунов”,
написанный в 1824—1825 годах. С пристальным вниманием Пушкин изучает
“Историю государства Российского” Н. М. Карамзина, высоко ценит этот труд.
Своего “Бориса Годунова” “с благоговением и благодарностью” посвящает
Карамзину, однако его философскую концепцию Пушкин отвергает. Объективное
исследование убеждает его, что история государства не есть история его
правителей, но — история “судьбы народной”.
Стройная система идейно-художественных взглядов помогла Пушкину создать
трагедию “Борис Годунов”, которая по праву может считаться образцом
народной драмы в духе Шекспира.
Взяв за основу фактологический материал из “Истории государства
Российского”, Пушкин переосмыслил его в соответствии со своей философской
концепцией и вместо монархической концепции Карамзина, утверждавшего
единство самодержца и народа, раскрыл непримиримый конфликт самодержавной
власти и народа. Временные успехи и победы самодержцев обусловлены
поддержкой народных масс. Крушение самодержцев происходит в результате
потери доверия народа.
Отвергая каноны классицизма, Пушкин свободно переносит место действия
из Москвы в Краков, из царских палат на Девичье поле, из Самборского замка
Мнишека в корчму на литовской границе. Время действия в “Борисе Годунове”
охватывает более шести лет. Классицистское единство действия,
сосредоточенного вокруг главного героя драмы, Пушкин заменяет единством
действия в более широком и глубоком смысле: 23 эпизода, из которых состоит
трагедия, расположены в соответствии с задачей раскрытия судьбы народной,
определяющей собой и судьбы отдельных героев.
Следуя Шекспиру “в вольном и свободном изображении
характеров”, Пушкин в “Борисе Годунове” создал множество образов. Каждый из
них обрисован ярко, четко, сочно. Несколькими штрихами Пушкин создает
острый характер и сообщает ему объемность и глубину.
В сюжетной линии “Бориса Годунова” явственно прочерчивается
нравственная проблема: ответственность Бориса за убийство царевича
Димитрия. В своем стремлении к узурпации царского престола Борис
Годунов не останавливается перед убийством законного наследника. Но было бы
ошибкой считать, что этическая проблема составляет идейный пафос трагедии.
Нравственной стороне событий Пушкин придает социальный смысл.
“Димитрия воскреснувшего имя” становится знаменем движения широких
народных масс против “царя-Ирода”, отнявшего у крепостных крестьян Юрьев
день — единственный в году день свободы. Нравственная вина Годунова лишь
повод для обращения против него народной ярости. И хотя вера в “хорошего
царя”, свойственная крестьянской идеологии XVII—XVIII веков, выражена в
трагедии в народном культе убиенного младенца Димитрия, она не затемняет
социальный смысл борьбы народа с самодержавно-крепостническим гнетом.
Народ, оплакивающий царевича-мученика, не хочет приветствовать нового царя.
Так беспристрастное исследование событий сообщает “Борису Годунову”
значение социально-исторической трагедии. Социальная ее направленность
акцентируется уже в первой сцене: Пушкин подчеркивает политическую цель
Бориса в убийстве царевича Димитрия.
Интересно подготавливается раскрытие взаимоотношений Бориса с народом.
Из диалога Шуйского и Воротынского мы узнаем, что “вслед за патриархом к
монастырю пошел и весь народ”. Значит, народ доверяет Борису Годунову, если
просит его принять царский венец? Но уже следующая коротенькая сцена на
Красной площади заставляет сомневаться в народном доверии. Не по зову
сердца, а по велению думного дьячка стекается народ к Новодевичьему
монастырю. А сцена на Девичьем поле и народный “плач”, возникающий по
указанию боярства, окончательно развенчивают хитросплетения правящих слоев
общества, стремящихся придать самодержавию видимость всенародной власти.
Избрание Бориса царем — завязка конфликта. Введение в действие
Самозванца обостряет конфликт между царем и народом. Сюжетная линия
раскрывает борьбу Самозванца и Бориса, но внутренней пружиной всех событий
остается конфликт самодержавной власти и угнетенных народных масс.
В течение последующих тринадцати эпизодов народ не выходит
на сцену, но его присутствие постоянно ощущается. Его симпатии
к Димитрию-царевичу тревожат царя и боярство, питают удаль
Самозванца. С “мнением народным” сверяют свои поступки борющиеся стороны.
Да и победу Самозванца Пушкин представляет как социально обусловленную. У
него малочисленное войско — 15 тысяч против 50 тысяч царских, он плохой
полководец, он легкомыслен (из-за Марины Мнишек на месяц задержал
поход), но царские войска бегут при имени царевича Димитрия,
города и крепости сдаются ему. И даже временная победа Бориса не может
ничего изменить, пока на стороне Самозванца “мнение народное”. Борис
понимает это:
Он побежден, какая польза в том? Мы тщетною победой увенчались.
Он вновь собрал рассеянное войско и нам со стен Путивля
угрожает.
Пушкин не обрывает драматическое повествование на сцен смерти
царя Бориса, подчеркивая тем самым, что не царь, а народ является
подлинным героем произведения. Не приемлет народ бессмысленной
жестокости, которую несет самодержавие, а не только персонально Борис
Годунов. Увидев, что и сторонники новоявленного государя начинают свою
деятельность с преступления, народ отказывает в поддержке и
Лжедимитрию.
Трагедия началась политическим убийством безвинного царевича Димитрия и
закончилась бессмысленным убийством Марии и Федора Годуновых. Самодержавие
и насилие идут рука об руку. “Народ безмолвствует” — таков его приговор
общественной системе.
Пушкин создал в трагедии собирательный образ народа. Действующих лиц из
народа Пушкин называет “Один”, “Другой”,“Третий”; к ним примыкает и баба с
ребенком, и Юродивый. Их короткие реплики создают яркие индивидуальные
образы. И каждый из них отмечает грань единого образа народа. Создавая этот
обобщенный образ, Пушкин и здесь следует законам драмы Шекспировой. Он
показывает на протяжении трагедии эволюцию образа народа. Если в первой
сцене это безразличная к борьбе за власть, лишь исподтишка иронизирующая
толпа, то на площади перед собором в Москве в отрывочных фразах звучит
настороженность народа, угнетаемого и притесняемого царской властью. И крик
Юродивого: “Нет, нет! Нельзя молиться за царя-Ирода!” — звучит призывом к
бунту. Народ мятежный, охваченный страстью разрушения, показывает нам
Пушкин в сцене у Лобного места. Мудрым, справедливым и непреклонным судьей
истории предстает народ в финале трагедии.
Мощью философского обобщения отличается многогранный, противоречивый,
воистину шекспировский образ царя Бориса. Уже в первой сцене автор устами
разных действующих лиц дает характеристику Годунову, как бы предупреждая
нас о сложности его личности: “Зять палача и сам в душе палач”, “А он сумел
и страхом и любовью, и славою народ очаровать”.
В первом монологе Бориса в кремлевских палатах, перед патриархом и
боярами смиренная кротость и мудрая покорность обрываются интонацией
приказа. И уж совсем русская удаль и размах в последних строках:
А там —сзывать весь наш народ на пир, Всех, от вельмож до нищего
слепца; Всем вольный вход, все гости дорогие.
Глубокая, сильная душа Бориса раскрывается в монологе “Достиг я высшей
власти...”. Философом предстает Борис, размышляющий о превратностях судьбы;
ему доступно понимание непреходящих ценностей жизни:
...ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто... едина, разве совесть.
Сила его характера проявляется и в беспощадности приговора самому
себе:
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Пушкин показывает Бориса и в кругу семьи; он нежный отец, мудрый наставник.
Но он не погнушается и выслушать донос. Более того в Московском государстве
целая сеть шпионов и осведомителей. В каждом боярском доме у Бориса есть
“уши и глаза”. И он не занимается выяснением справедливости доносов.
Жестокостью веет от его приказа: “Гонца схватить...”
Как бы для того чтобы дать Борису достойного противника, Пушкин рисует
образ хитрейшего из хитрецов князя Шуйского. Но и в хитрости Борис может
помериться с любым хитрецом. Огромное самообладание проявляет он, внешне
спокойно выслушивая долгий доклад Шуйского о событиях в Угличе. “Довольно,
удались”, — отпускает царь подданного. Но как только ушел Шуйский, вопль
истерзанной совести вырывается из груди Бориса: “Ух, тяжело!.. Дай дух
переведу...”
В сцене на Соборной площади у царя Бориса всего две фразы. Но и их
довольно Пушкину, чтобы в неожиданном заступничестве Бориса за Юродивого
отразить внутреннее понимание Годуновым своей ответственности за
преступление, совершенное в борьбе за престол.
Создавая образ Бориса Годунова, Пушкин не задавался целью нарисовать
злодея от рождения. Борис Годунов привлекает силой характера, ума, страсти.
Но чтобы добиться власти самодержца и удержать ее за собой, надо быть
злодеем. Самодержавие обеспечивается властолюбием, хитростью, жестокостью,
угнетением народных масс. Это поэт делает очевидным всем содержанием
трагедии.
Пушкин создает и обобщенный образ правящей верхушки — боярства. Это
Шуйский, Воротынский, Афанасий Пушкин. Они сами в конфликте и с царем и с
народом, но им нужен и конфликт царя с народом — на этом строится их
благополучие.
Нарождающееся и обделенное дворянство рисует Пушкин в образе
талантливого полководца, хитрого царедворца Басманова, которому неизвестны
мучения совести. Представитель молодого в ту эпоху класса, он готов и на
измену ради обеспечения личной выгоды.
“Милым авантюристом” назвал Пушкин своего Самозванца,
которого отличает обаяние молодости, бесшабашная смелость (сцена в корчме),
пылкость чувств (сцена у фонтана). Он смел и лукав, находив и льстив. И
даже “хлестаковскими” чертами, присущими любому авантюристу, наделяет
Пушкин Самозванца: в сцене с поэтом, преподносящим ему стихи;
в сцене, где Лжедимитрий строит прожекты относительно своего
будущего двора. Ничего нет в нем барского, величественного, даже ростом мал
Самозванец. Героем его сделало “мнение народное”, обращенное
против “царя-Ирода”.
Совесть народную представляют в трагедии Пимен и Юродивый. В
неторопливой, мудрой речи Пимена слышится недовольств царской властью,
властью царя-преступника. Пимен является выразителем гнева и мнения
народа.
Как и Шекспир, Пушкин смешивает стихотворную и прозаическую речь.
Внутри стихотворной речи рифмованный стих соседствует с белым стихом.
Стихотворные размеры меняются со смелостью дозволенной только гению. И
всякий раз язык героя (и размер стиха) именно тот, которым может говорить
только этот персонаж. Русская народная речь, отражающая “лукавую
насмешливость ума” присущую русскому народному складу, в трагедии
представлена очень широко. Но русской речью в форме народной прибаутки
может заговорить только Варлаам, а русская речь в форме народного плача
может раскрыть душевную боль Ксении — “в невестах уж печальней вдовицы”.
Размеренным белым стихом разговаривают в палатах царя Бориса и в
боярских домах. Рифмованная, более легкая речь — в Кракове и Самборе.
Величавая чеканка речи царя Бориса выдержана от первого его слова до
последнего (“Я готов”).
Действующие лица в “польских” сценах изъясняются особенно изысканно.
Изменяется в зависимости от окружения и речь Самозванца: в сценах, где он
становится царевичем Димитрием, она более легкая, изысканная, чем была у
Гришки Отрепьева. А в монологе патера Черниковского ( “Всепомоществуй тебе
снятый Игнатий...”) слышны интонации польской речи.
Народ изъясняется почти всегда прозой. Даже стихотворная форма первых
народных сцен краткостью и разорванностью реплик, частотой восклицаний
создает впечатление разговорной речи.
“Борис Годунов” — первая народная трагедия России. Трагедия, обнажающая
сущность самодержавия, его антинародный характер. Естественно, что царь
долго отказывался разрешить ее опубликование, издана она была только в 1831
году, но была запрещена для сцены. Даже отрывки из нее цензура не разрешала
исполнять в театре. Впервые трагедия Пушкина была поставлена лишь в 1870
году на сцене Александрийского театра.
3.“Маленькие трагедии”
Дальнейшим утверждением театральной эстетики Пушкина стали “маленькие
трагедии”: “Скупой рыцарь”, “Моцарт и Сальери”, “Каменный гость” и “Пир во
время чумы”.
Сюжетно не связанные между собою, “маленькие трагедии” объединены
философскими размышлениями поэта. Несмотря на горечь утраты “120 братьев,
друзей, товарищей”, Пушкин и в последекабрьскую пору остался верен идеалам
“вольности святой” и проповедовал своим творчеством идеи освобождения
народа;
Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою, Я
гимны прежние пою...
Создание Пушкиным “маленьких трагедии” и “Русалки” связано творческим
феноменом “болдинской осени” поэта — осени 1830 года. В это же время были
написаны “Станционный смотритель”, “История села Горюхина”, десятая глава
“Евгения Онегина”. Широкая тематика пушкинских творений этого периода
охватывает нечто большее, чем личные ассоциации автора, вынужденного
выжидать холерный карантин (в разлуке с невестой Н. Н. Гончаровой накануне
своей женитьбы), вполне осознавшего, что с момента возвращения из ссылки он
оказался скованным не только в свободе творчества, но даже в свободе
передвижения, находясь под неусыпным наблюдением Третьего жандармского
отделения личной его величества канцелярии. Замыслы Пушкина были
необъятными. Он думал и над историей Петра I и над историей царствования
Александра 1. Его волновала тема декабристов и самого восстания 14 декабря
1825 года.
“Маленькие трагедии” родились от живой заинтересованности поэта в
развитии русского театра, от желания создать глубокие социально-
психологические образы, не просто рассказать о действии, но развить само
действие.
Не следует искать в “маленьких трагедиях” иной связи с произведениями
Вильсона и Корнуола или Тирсо де Молина и Мольера, кроме чисто сюжетного
сходства. Пушкин, как, впрочем, и Шекспир и Гете, смело использовал
известные сюжеты для создания вполне самобытных произведений. Известные
сюжеты наполнены у Пушкина новизной содержания, широтой и контрастностью
характеров персонажей.
В “Скупом рыцаре” в центре внимания драматурга стоит вовсе не скупость
в обыденном понимании этого слова. Пушкин разворачивает страшную картину
власти золота, которой охвачены в разной степени почти все действующие
лица. Молодому Альберу необходимо добиться заметного положения при дворе
Герцога. Ему нужны средства на экипировку для предстоящего турнира, в
котором Альбер надеется победить. Однако старый отец, Барон, Денег не даст,
и Альбер, попытавшись получить ссуду у ростовщика, вынужден обратиться за
помощью к самому Герцогу. Мысль об убийстве отца ради наследства пугает
молодого рыцаря, но нисколько не мешает ему желать скорейшей смерти Барона.
В самом конфликте между сыном и
|
