Александр Бондарь
Альфонс
1991, 1999 гг..
[email protected]
Альфонс.
Григорию Петровичу Климову
от автора - читателя-почитателя.
Солнце пекло жутко. И мысли в голове - всё какие-то расплывчатые,
тяжёлые. До самого горизонта - совершенно чистое небо. Не видно ни одного
облачка, даже крохотного. На автобусной остановке, засунув руки в карманы,
стоял невысокий парень - рыжий и взлохмаченный, лет 17-ти на вид. Сразу
можно было подумать, что он ждёт автобуса. Но автобусы проходили один за
другим. Молодой человек встречал их и провожал всё тем же неживым
отсутствующим взглядом.
Когда ему надоедало так неподвижно стоять, он прохаживался взад и вперёд.
Но - недолго. Потом опускал голову и опять погружался в свои чёрные пустые
мысли.
Молодой человек никого не ждал и никуда не ехал. Ему некуда было ехать и
некого было ждать. Cнующие взад и вперёд прохожие не обращали на него ровно
никакого внимания. Только иногда, разве, девушка какая-нибудь окидывала
молодого человека заинтересованным взглядом. Ему теперь было всё равно.
Солнечные лучи приятно дурманили мозг, развозило. Молодой человек понимал -
лучше бы отойти в сторону. Чувствовал он себя, как в парной, и уходить не
хотелось.
Окончив десятый класс, Андрей Маслин приехал в Москву поступать в
университет. Никаких особенных талантов за ним не числилось, но учился
Андрей всегда аккуратно. Он был из тех отличников, кому не составляет труда
сделать на <эпять> контрольную или же перекатать откуда-нибудь сочинение,
снова на <эпять>. Но там, где нужно проявить смекалку или фантазию,
начинаются трудности. Советская система образования культивировала такой тип
учеников. Именно они побеждали на разного рода конкурсах и олимпиадах,
считались гордостью своей школы, становились в итоге золотыми и серебрянными
медалистами, чтобы после осесть в каком-нибудь тараканьем НИИ, о котором ни
одна душа не знает, чем именно там занимаются.
Уровень высшего образования в СССР всегда был невысоким, и не такая уж
большая разница, что заканчивать - МГУ или какой-нибудь краснодарский вуз.
Довольно много серьёзных интеллектуалов в советское время вышло из среды
недоучек, усиленно занимающихся самообразованием. Проблема была в другом. В
восьмидесятые годы изменили закон о призыве в армию, и студенческий билет
большинства вузов перестал быть надёжной защитой от страшной военкоматовской
повестки.
Именно поэтому Андрея не устраивал Краснодар, поэтому он отправился в
далёкую и непонятную Москву.
Здесь ему сначала понравилось. Не очень чтобы, но так - на <эчетвёрку>.
Москва выглядела бурлящей и хаотичной. И ещё старинной и претенциозной - как
исторический центр Краснодара, разросшийся до жутко громадных размеров.
На каждом шагу висели листовки. Они звали бороться с опостылевшей
властью. Модным был вид трёхцветного знамени. И ещё: имя Бориса Ельцина,
тогда ещё - популиста.
Андрей шёл по улице быстро, не оглядываясь. Трёхцветное знамя посмотреть
можно было и в Краснодаре - на углу Красной и Чапаева (краснодарском Арбате,
как прозвали это место жители города), где собирались тамошние демократы
(без кавычек пока ещё), и где каждые субботу-воскресенье можно было услышать
объяснения в нелюбви к власти. Андрея больше интересовали московские
магазины. Не Париж, конечно, но и не Краснодар тоже.
Много денег у Андрея не было. Он больше ходил и смотрел. Облизывался.
Когда-нибудь он сможет всё это купить. Обязательно сможет. Не зря же он
вообще родился. Советский человек до крайности ориентирован на всё
материальное, вещественное. Причиной тому, наверное, всегдашняя советская
бедность, разбавленная циничной официозной пропагандой с обязательным
осуждением западного <ээксплуататорского общества> и постоянными разговорами
о растущем благосостоянии.
А вот в университет Андрея не взяли. Документы приняли, а самого срезали
на первом же экзамене. Экзамен был по математике. Андрей смог решить только
две задачки из предложенных пяти. Экзаменаторша, высохшая пожилая дама,
снисходительно смотрела на абитуриента, потом спросила, сколько, по его
мнению, он заслужил. Андрей ничего не ответил. А что было отвечать?
<эЕдиницу>, наверное. Преподавательница вывела на бумаге снисходительную
<эдвойку>.
Андрей опять прошёлся по университету. Снова проглотил слюну. Cолидные
университетские стены, с развешанными везде бородатыми портретами и
характерным запахом. Развязные болтливые студенты с сумками, строгие
преподаватели с книгами. Андрей прощался мысленно с этим пейзажем, прощался
до следующего года.
Вернувшись в Краснодар, он помыкался какое-то время без денег и без
работы. Страна начинала другую жизнь, несоветскую, но пока ещё и непонятно
какую. На каждом шагу вырастали кооперативные ларьки с разложенным там
пёстрым разнокалиберным барахлом, открывались частные кафе-забегаловки,
видеозалы предлагали посмотреть американский боевик, недоступный ранее. Но
всё это требовало денег. А денег не было.
Походив и осмотревшись, Андрей отправился на фабрику. Здесь платили мало,
но платили. Замызганного вида рабочие колотили ящики с утра и до вечера.
Когда близко не было видно начальника, воровато оглядывались и разливали по
стаканам водку. Самых неподвижных клали после где-нибудь между ящиками.
Периодически попадались. Пузатый дядя-начальник в таких случаях изображал
гнев, взывал к совести. Но никого не увольнял. Ограничивался порицанием.
Андрей водку не пил. Отказывался. Понимал, что если начнёт - это станет
для него концом. Идя домой с фабрики с тяжёлым чувством рассматривал сытую
уверенную физиономию владельца какого-нибудь ларька. Со злостью в душе
отмечал, что тот - явно нерусский. Думал, с какой радостью он, Андрей
схватил бы торговца и протащил носом по тротуару. Он начинал не любить
жизнь. Он начинал не любить людей.
Засыпая, Андрей слышал удары - как молотки колотят по шляпкам гвоздей. Он
переворачивался и мучительно выбирал позу, чтобы перестать слышать это и
наконец уснуть.
Однако, год был позади. Андрей опять паковал чемоданы, собираясь в
Москву. На душе скребла муть. Предчувствие неудачи. Андрей знал, что если
прогорит теперь, следующий раз прийдётся нескоро. После двух лет...
Советская армия. Андрей ненавидел это звукосочетание. Самые мерзкие
ассоциации возникали в мозгу. Озверевшая морда ублюдка-<эдедушки>, пинающего
его сапогами. Чьи-то зловонные портянки, которые надо выстирать, иначе будут
макать головой в унитаз...
Андрею казалось, что он готов лучше - в бега, пусть его ловит милиция.
Даже тюрьма не представлялась такой мрачной и беспросветной.
И снова Андрей приехал в Москву. Столица выглядела всё той же - ко всему
равнодушной, бессмысленно суетящейся. Никому до него здесь не было дела.
Андрей понимал, что он лишний. И не только в Москве, а вообще - в жизни.
В этом сплошном зверском круговороте Андрей не находил своего места. И,
наверное, вообще всё зря. Зря он родился.
Снова университет. Андрей опять идёт по этому коридору. Он узнаёт стены,
узнаёт портреты вокруг. Андрея не узнаёт никто. Он тут не нужен,
неинтересен.
Потом опять - аудитория. Сонный преподаватель скучно глядит на него
сквозь очки. Глядит так, как если бы глядел на муху.
И если в тот раз Андрей подавал документы на механико-математический
факультет, то сейчас, подумав и сделав выводы, подал на филологический. Он
слышал, что тут постоянные недоборы. Первый экзамен - русский язык.
Преподаватель глядит на Андрея, ждёт, когда тот начнёт говорить. Но Андрей
молчит. У него хоровод в мозгах. Все эти суффиксы с приставками,
сложноподчинённые и сложносочинённые предложения - всё перемешалось, всё
перепуталось. Андрей добросовестно занимался, просиживал за книгами и
тетрадями все вечера. Он был уверен, что ответ на вопрос знает. Надо только
собраться, сконцентрироваться...
Солнце било в окно. Какие-то дети бежали куда-то по улице. Троллейбус.
Деревья... Андрей не знал, что отвечать. Он молчал.
Преподаватель скучно постучал по столу ручкой, перелистал что-то. И
Андрей услышал другой вопрос. Это - конец. Даже если он ответит правильно,
выше <этройки> уже не поставят. Конец.
Андрей не смог ничего ответить. Снова закружился яростный хоровод мыслей.
Опять - троллейбус в окне, дети на улице... Преподаватель развёл руками.
Андрей на него не обиделся. Что тот, и правда, мог сделать?
Опять он брёл через шумный университетский коридор. Всё - тоже самое, как
год назад.
А потом долго стоял на улице, на солнцепёке, не в состоянии очухаться и
прийти в себя.
Из этого состояния Андрея вывел голос, женский голос, прозвучавший
откуда-то из-за спины. - Эй, мальчик! Он сразу не понял, что обращаются к
нему. Как-то машинально, не задумываясь, обернулся. И увидел женщину,
темноволосую приятного вида. Джинсы - <эфирма>. Ковбойская рубашка. На вид
незнакомке было лет, может, 35. Женщины, которым по столько, обычно скрывают
свой возраст... Она мило и очаровательно улыбнулась. Подошла ближе.
- Добрый день, - сказала женщина. - Меня зовут Надя. Я работаю в агенстве
фотомоделей. Мы ищем людей, и, ты знаешь...
Андрей стоял, как оглушенный. Он не понимал ничего. - ...я увидела тебя,
и сразу cтало ясно: вот - кто нам нужен. Мы хорошо платим. Если тебе
интересно это, - Надя достала из сумочки блокнот и быстро черкнула там
что-то, - позвони, когда захочешь.
Она вырвала листок и сунула его Андрею. До встречи, - сказала, убегая.
Андрей проводил её ошарашенным взглядом. Молодая женщина залезла в
<эиномарку>, припаркованную на другой стороне улице. Андрей посмотрел на
листок в руке. Потом опять туда, где только что стояла <эиномарка>. Машины не
было уже. Укатила. Что всё это значит?.. Бред какой-то.
Однако встреча со странной незнакомкой отвлекла его, вывела из состояния
оцепенения. Андрей огляделся. Что он здесь делает, на этой улице? Надо идти.
Но куда?.. Наверное, в общежитие. По крайней мере собрать вещи. Пара дней
есть ещё. За два дня не выселят. А потом? Может, лучше сразу - на вокзал,
покупать билет?
Андрею опять сделалось нехорошо. Мутная тяжёлая волна подкатила
откуда-то, взяла за горло. Он побрёл прямо по улице, точно не зная, куда
идёт.
Вокруг кипела своя, холодная суетливая жизнь. Всё было занято собою,
только собою. Жизнь, которая бежала вокруг, состояла из огромного множества
мельчайших деталей. Каждая среди них дышала бездушием и пустотой.
Андрей опять почувствовал в себе накат жуткой агрессивной злобы. Он
оглядывался и начинал ненавидеть всё то, что попадалась сейчас на глаза.
Андрей ненавидел эту большую просторную улицу, ненавидел машины, ненавидел
дома, ненавидел людей, спешащих куда-то. Ненависть расширялась,
увеличивалась в размерах, так что Андрею уже стало душно. Ужасной
несправедливостью казалось происходящее. Этот большой самодовольный и очень
жестокий город для него, Андрея, не нашёл в себе места. И самое страшное -
никому не было до этого дела. Жизнь текла так, словно ничего, вообще ничего
не произошло.
Проходя по улице, Андрей увидел небольшое кафе. Столики располагались
прямо на улице. Какие-то люди неспеша пили кофе. Андрею захотелось
расслабиться, взять сто грамм, отойти от своих проблем. Пересчитал деньги в
кармане. Чашку кофе и сто грамм водки он может себе позволить.
Прошло часа полтора, наверное. Андрей не смотрел на часы. Водку он выпил. Кофе - тоже. Хотелось ещё, но Андрей опасался за свой кошелёк.
Мысли то и дело возвращали его к странной незнакомке. Что всё это значит?
Им, якобы, нужны фотомодели, и он подоходит. Якобы. Андрей достал из кармана
листок, пробежал его глазами. <эНадя>. И - номер телефона. Андрей повертел
листок в пальцах, хотел сунуть обратно в карман... А что, если позвонить ей?
Что он теряет?
Андрей поднялся и двинул к ближайшему телефону-автомату. Бросил монетку,
набрал номер. Вначале он слышал гудки. Длинные, предостерегающие. Андрею
стало не по себе. Что-то странное, неестественное было во всём. - Алё. -
Услышал он женский голос. - А... алё... - Да, слушаю. - Можно мне говорить с
Надей? - Я - Надя. - Меня зовут... меня зовут Андрей. - Андрей? - Вы
разговаривали со мной на улице может... часа два назад. - На улице? Она уже
забыла его.
- Вы говорили мне насчёт фотомоделей... - Часа два назад? Помню!
Здравствуй, Андрей. Очень приятно, что ты позвонил. Хочешь встретиться?
- А... а что это за работа?
- Фотомодель. Мы снимаем рекламные ролики для телевидения. Тебя
интересует оплата? Это уже на месте, по договорённости. Хочешь встретиться?
Я могу прямо сейчас. Если ты, конечно, не занят. - Я?... Нет, не занят. Куда
нужно ехать?
- Ты на машине? На метро?
Андрей замялся.
- Я? На метро.
- <эНовокузнецкая>. Это - станция. Сможешь быть там через...
Пауза.
-... час?
- Через час? Буду.
Андрей понятия не имел, где <эНовокузнецкая>. Но ничего страшного - он
отыщет.
- Значит, договорились. До встречи. Андрей послушал гудки и медленно
положил трубку. Всё это очень странно - что происходит сейчас с ним. Очень
странно.
На станции <эНовокузнецкая> Андрей был через пятьдесят пять минут. Он чуть
не заблудился в лабиринтах московского метрополитена и даже отъехал в
сторону.
Протолкавшись сквозь густую толпу, Андрей выбрался наружу. Здесь всё
кишело людьми. Продавали газеты - что-то круто антисоветское. Андрей
огляделся. Он увидел <эиномарку> на другой стороне улице. Рядом стояла
молодая женщина - та, которая назвалась Надей.
Андрею сделалось чуть неудобно - получилось, что она пришла первой и
ждала его. Надя заметила Андрея не сразу - пока тот переходил улицу, она
рассеянно разглядывала магазинную витрину. Андрей подошёл ближе. Надя
развернулась резко и, увидев его, широко улыбнулась.
- Здравствуй, Андрей. - Сказала она. - Очень рада, что ты пришёл.
- Здравствуйте.
- Садись в машину. - Надя раскрыла дверцу и уселась сама.
Располагаясь в мягком удобном кресле, Андрей отметил богатую и вызывающе
мещанскую обстановку салона. Впереди, рядом с рулём, он увидел кассетный
магнитофон. Вверху, на цепочке, болталась миниатюрная колода карт. Всё было
супераккуратно, вылизано; всё блестело. Взгляд Андрея задержался на картах.
Надя отметила это и улыбнулась.
- Карты - наша жизнь, - сказала она спокойно. - Мы садимся играть, когда
рождаемся. И играем всё время. А один раз проигрываем. И это уже насовсем.
Андрей внимательно на неё посмотрел.
- Вообще-то, я заканчивала философский факультет МГУ, - Надя виновата
улыбнулась, - но это не имеет никакого отношения к моей сегодняшней работе.
Потом она глянула на Андрея.
- А ты? Наверное, только школу закончил?
- Я в МГУ поступать пытался. Два раза.
- Не поступил? - Нет. - А в армии? Не был? - Надя открыла ящик и начала
искать там кассету. Андрея аж передёрнуло - до того спокойно она спросила.
<эТебя бы туда> - зло подумал Андрей. - Нет, - ответил он коротко. Надя
уловила тон, с каким это было cказано. Она вспомнила недавнюю статью в
московской газете. Новобранец застрелил <эдеда>, изнасиловавшего его. А
заодно - ещё троих своих <этоварищей>. Теперь его ждал трибунал. Газета
пыталась заступиться за подследственного и привлекла сюда ещё несколько
правозащитных деятелей. Но какой-то сановный генерал или, может, полковник,
ответил важно, что это - внутриармейское дело и разберутся там сами. Без
прессы.
- Не хочешь служить? - Спросила Надя всё так же спокойно.
- Не хочу.
- Правильно. Нечего делать там.
Андрей повернулся и внимательно смотрел на неё.
- А как быть?
- Есть способы. - Что, например? - Ты - москвич? - Надя повернула руль.
Потом взяла кассету. - Нет. - Откуда ты? - Из Краснодара. - Тогда оставайся
в Москве. - Щёлкнув кнопочкой, Надя открыла кассетник. - Но у меня, ведь,
нет прописки. - Андрей развёл руками. - Если будешь у нас работать - вопрос
с пропиской решим. Снова Андрей внимательно, с интересом, смотрел на Надю.
Что всё это значит?
Детство Андрея прошло в атмосфере тихой интеллигентной провинциальной
семьи. Жизнь, которую он не знал и которую не понимал, научила его всего
бояться. Андрею было хорошо известно, что нельзя пить с попутчиком в поезде
(даже чай) - не заметишь, как булькнет в стакане снотворная таблетка, а
проснёшься уже без чемоданов и без бумажника. Нельзя никак идти домой к
незнакомому мужику - педерастов-маньяков полно кругом. И не заметишь, как в
ход пойдёт всё та же таблетка, а потом с тебя тихо спустят штаны. С женщиной
незнакомой тоже нельзя связываться - гонорея, сифилис, а тут ещё и СПИД...
Но больше всего пугает то, чего нельзя объяснить, понять. Андрею
казалось: ему предлагают халяву. А ничего бесплатного не бывает. За
бесплатное платишь два раза. Это Андрей тоже знал.
Машина остановилась, и он увидел вывеску какого-то явно недешёвого и явно
элитного заведения.
- Выходи. - Сказала Надя. - Пошли.
Андрей послушно отстегнул ремень. Что всё это значит? Зачем они сюда
приехали?
- Я хочу тебя угостить. - Голос у Нади прозвучал так мягко и так по
кошачьи, что все возражения сразу же отметались.
Когда вошли внутрь, Андрей почувствовал себя ещё неуютнее. Здоровенная
стойка с кучей бутылок и надменным барменом посередине. В помещении царил
полумрак. Между столиками плавали официантки. Андрей вспомнил, где он уже
видел всё это - в западных фильмах.
- Что ты будешь пить? - Спросила Надя тем же самым кошачьим своим
голосом.
- Я... я не знаю. - Андрей развёл руками. Он в самом деле не знал. Из
спиртного ему пить приходилось только вино, водку и пиво.
- Ты не хочешь попробовать кока-колу с ромом?
- Кока-колу с ромом?
Кока-колу Андрей несколько раз пил, а про ром он читал в книжках.
- Этот коктейль пользуется успехом на Карибах, - продолжала Надя. -
Попробуй, тебе понравится.
Официантка принесла два бокала. Себе Надя взяла джин с лимонадом.
- Вообще-то, это пьют с тоником, - объяснила она, - но тоник я не люблю.
Горький.
Андрей смотрел на свой бокал, где плавали кусочки льда, торчала
тростинка, а сбоку громоздился сочащийся ломтик лимона. Он не решался пить.
Надя подняла бокал и сказала тихо, почти прошептала:
- За тебя.
Коктейль Андрею понравился. После нескольких глотков он почувствовал себя
свободнее. Напряжение отпускало потихоньку.
- Вы были на Карибах? - Спросил Андрей.
- Рядышком - в Мексике. Я там отдыхала.
Это - опять что-то новое, неведомое ещё. Он знал, что отдыхают обычно на
берегу Чёрного Моря, где самое крутое местечко - Сочи. Элита расслабляется в
Крыму или в Юрмале. Андрей никогда не слышал, чтобы кто-нибудь отдыхал в
Мексике.
- Там хорошо? - Спросил он осторожно. Хотя, зачем спрашивать? Понятно и
так.
- Классно, - ответила Надя, таинственно улыбнувшись.
Андрею вдруг стало как-то очень легко. Ему казалось, что знает он Надю
страшно давно - с самого детства. Она поставила свой бокал на стол.
- Расскажи мне теперь о себе. Я хочу послушать.
Андрей виновато пожал плечами. Что рассказывать? Он привык стесняться
своей биографии, где не было ровно ничего хоть сколько-нибудь необычного.
Родился. Ходил в детский сад, а потом в школу. Всё было серо и буднично.
Скучный унылый двор с загаженным лифтом, соседскими хулиганами и вечно
праздными бабушками на лавочке у подъезда. Школа с занудами-учителями, вечно
бубнящими что-то заученное и бессмысленное. Одноклассники, которые ругались
матом, дрались, играли на значки в школьном сортире и втихоря показывали
друг другу невесть откуда взявшиеся мутные копии порнографических снимков. А
ещё мёртвый Ленин, возвышающийся посередине двора школы. Он смотрел
бессмысленным взглядом куда-то. Ленину не было дела до того, что происходило
вокруг. Зимой падал снег, и засыпал идолище. Ленин становился грузином с
характерной горбинкой на носу. У него появлялись меховой воротник и дурацкая
шапочка. Школьники тихо глумились, глядя в окно. Но Ленину было всё
безразлично.
Андрей пожал плечами. Что, в самом деле, рассказывать?
- Ты пытался поступить в МГУ? На какой факультет?
- На механико-математический в первый раз, а потом - на филологический.
- И без толку? - Без толку. - Советские вузы на деньгах сидят. Надо
заплатить, чтобы поступить. Андрей кивнул.
- Надо, наверное.
- А вы... вы платили, когда поступали туда?
Надя улыбнулась.
- Обращайся ко мне на <эты>. Я ещё не такая старая.
Потом добавила:
- Я не платила. Иногда так бывает.
Надя повертела в пальцах свой бокал и внимательно посмотрела на Андрея:
- Ты когда-нибудь был с женщиной в постели?
Андрею сделалось не по себе от её такого взгляда. И показалось, что он,
вдруг, стал прозрачным, и Надя видит насквозь. Каждую отдельную мысль.
Сказать неправду нельзя. Никак нельзя.
И, всё-таки, Андрей соврал:
- Был, да.
Надя покровительственно улыбнулась:
- И как? Понравилось?
Тут уже Андрей не выдержал. Ему было до того неловко, что...
- А вам... а тебе? Зачем ты меня об этом спрашиваешь? Надя опять
улыбнулась:
- Не обижайся. Ты - большой и хороший мальчик.
Андрей, вдруг, увидел, что рука её лежит у него на колене. Надя смотрела
прямо в глаза. Что-то гипнотизирующее было в этом.
- А я тебе нравлюсь?.. Как женщина?
Андрея слегка стукнуло током. Разряд пробежал по всему телу и, наверное,
передался Наде. Она чуть-чуть вздрогнула и улыбнулась. Это была улыбка
здоровой красивой самки. Андрей понял, что именно женщину он и воспринимал в
ней. С самого начала - как только увидел. Поэтому не знал, что отвечать.
Отвечать было нечего. Андрей промолчал.
Он проснулся первым. Смотрел на спящую Надю и думал о том, что, всё-таки,
Надя старше его вдвое. Это неестественно, неправильно - так, как случилось у
них. Выпил Андрей вчера немного и чувствовал себя нормально. Он разглядывал
комнату. На стенке, прямо напротив Андрея, висела картина: что-то
шизофренически-постмодернистское. Он вглядывался. Круги, треугольники,
пятна. Казалось, художник изобразил там ни то свою головную боль, ни то
похмелье. А, может, болезненность ощущений во время припадка? Андрей
продолжал смотреть... Нет, чтобы понять это, надо сначала сойти с ума.
Обстановка в комнате была не то, чтобы бедная - богатая скорее, но
унылая. Сосредоточиться не на чем. Андрей рассматривал мебель, пока не
сделалось скучно. Потом смотрел на Надю. Та продолжала спокойно спать. <эИ,
всё-таки, красивая, - думал Андрей. - Очень красивая.>
Когда он умылся, Надя уже сидела за столом. Андрей увидел аккуратно
разложенные на тарелке бутерброды с красной икрой. Чайник на плите начинал
закипать.
- Садись.
Надя достала чашку из сушилки. Андрей внимательно рассматривал
бутерброды. Икра, разложенная горками, приковала его взгляд. Ни то, чтобы
Андрей очень любил её. Просто, это было из совсем другой жизни. Андрей
только один раз ел икру: в пионерском лагере, на какой-то там
коммунистический праздник.
Чай аппетитно забулькал в его чашке и изошёлся своим ароматом. Надя
уселась напротив.
- Сколько тебе сахара?
Андрей пожал плечами.
- Две ложки.
- Нам надо поговорить. Очень серьёзно.
Надя всыпала сахар себе, потом - Андрею.
- Тебе понравилось то, что было у нас ночью? Понравилось?
Она медленно размешивала чай. Андрей пожал плечами.
- Ну... да. Вобщем, понравилось.
Странный вопрос.
- Это будет твоей работой. - Надя тихонечко, одними зубами откусила
бутерброд. - Постоянной работой. За нормальные деньги. Согласен?
Андрей рассматривал стол, икру, чайник. Он не понимал.
- В каком смысле? - Ты будешь делать это за деньги. - С тобой? - Нет.
Туман начал потихоньку рассеиваться. Но только - совсем потихоньку.
- Что ты имеешь в виду?
- Моя работа, то, чем я занимаюсь - это бизнес. <эЖенский Клуб>. Там
собираются женщины, у кого хватает денег. Элита. Будешь их развлекать.
- Элита?
Андрей уже насовсем отвлёкся мыслями от еды. Мужская проституция - вот,
чем ему предлагают заняться. Но... какой выбор? Возвращаться в Краснодар и
оттуда прямиком в армию?
- Я согласен. - Сказал Андрей совершенно спокойно. Даже сам удивился. А
почему, собственно, он должен отказываться? Да и не хотелось вообще думать.
Не хотелось решать.
- Надя внимательно смотрела на него.
- Ты точно согласен? Потому что, если так: вечером едешь в Клуб. Сегодня
вечером.
- Хорошо. - Андрей снова кивнул. А какие у него варианты?
Надя дожёвывала бутерброд. Андрей потрогал чашку, прикоснулся губами, но
чай был горячим. Он опять посмотрел на икру. Интересно, а что скажут
родители, когда узнают? Но, ведь, они не узнают. А если случайно?
Кто-нибудь?.. Андрей взял пальцами бутерброд. Икра не показалась ему
вкусной.
Помещение, где располагался <эЖенский Клуб>, раньше принадлежало
диско-бару. Потом его взяла в аренду некая частная фирма. Сейчас тут
формально ничего не находилось. Фирма исправно выплачивала, что было
положено. Ещё Надя сказала, что она тут - неглавная. А кто главнее -
неважно. Важно, чтобы Андрей держал язык за зубами. - Всё, что происходит -
очень приватно. - Говорила Надя, пока они ехали. - Дело не в том, что мы -
бандиты. Просто, среди наших клиентов есть известные люди. Или чьи-то
родственники. Если информация о том, что такой клуб есть, выйдет наружу,
плохо будет всем. Поэтому надо молчать. Андрей глядел, как суетится за окном
Москва. - И ещё одно. Я ещё не гарантирую, что мы берём тебя. Всё зависит от
наших клиентов. Ты им должен понравиться.
Она повернула руль, и машина попала в какой-то совсем небольшой переулок.
Андрей увидел церковь. Маленькую церковь. Она почернела, нахмурилась. Андрею
вдруг показалось, что церковь плачет... Глупость какая. Разве дома могут
плакать? Разве они хоть что-нибудь могут чувствовать?
- Понравиться им нужно обязательно. - Это продолжала разговор Надя. - Мне
ты понравился.
Войдя внутрь, они сразу же очутились в здоровенном просторном холле.
Андрей увидел стойку в углу. Там в ряд стояли бутылки с яркими этикетками.
- Каждый вечер происходит что-то вроде ужина. Потом все расслабляются...
Ты это увидишь.
По центру зала располагался большой продолговатый стол, обставленный
стульями. Андрей ничего не понимал в древесине, но ему показалось, что всё
тут - из каких-то дорогих пород дерева. Обстановка имела аристократический
вид. Может быть, просто вид.
Потом Надя с Андреем поднялись по лестнице наверх. Здесь шёл коридор,
вдоль которого располагалось несколько дверей.
- Иногда нашим клиентам требуется уединиться. - Сказала Надя. - Пойдём, я
хочу, чтобы ты всё посмотрел.
Они заглядывали в каждую из комнат по очереди. Вид везде был достаточно
однообразным. Шикарного вида кровати, стульчики, похожие на те, что стоят в
Эрмитаже, тумбочки - ни то под девятнадцатый, ни то под восемнадцатый век.
По лицу у Нади заскользила брезгливая усмешка.
- Советская элита не создала ничего своего. - Сказала она. - Приходится
подражать тому, про что читал в школьных учебниках, тому, о чём с осуждением
рассказывали учителя.
Когда все комнаты остались позади, Надя повернулась к Андрею:
- Есть вопросы? - Спросила она.
Андрей задумался. Вопросов было так много, что он не знал, с которого
начать.
- Нету, - сказал Андрей.
- Пошли вниз.
Надя подвела его к бару.
- Водка, пиво, джин, ром, вино. Что будешь?
Андрей подумал, что Надя очень точно угадала его желание.
- Водку.
Надя взяла стаканчик и нацедила пятьдесят грамм.
- Больше?
Андрей кивнул. Надя выцедила сто. Андрей взял стакан в руки. Смотрел,
разглядывая, на прозрачную, чуток вязковатую жидкость. Потом выпил залпом.
Первой, кого увидел Андрей, была Настя. Длинноволосая брюнетка, очень
красивая, в тёмнокорчневых джинсах и светлой блузке. Настя не была
клиенткой. Она приехала откуда-то из средней полосы и училась где-то на
четвёртом курсе (Надя назвала вуз, но Андрей быстро забыл). В Клубе Настя
подрабатывала официанткой и уборщицей. Повара не было. Еду заказывали в
"Праге". Привозила Настя - она специально для этого прошла водительские
курсы и получила права. Машину Настя брала у Нади. Сейчас она бегло
скользнула взглядом по Андрею - так, как если бы он был частью мебели.
- Подобрали уже?
Надя сделала вид, что не услышала вопроса. - Сегодня все будут. На семь
человек сделай. Настя кивнула. Потом ещё раз мимоходом оглядела Андрея.
Столько неподдельной ненависти, столько незамечающего презрения прочитал он
в этих глазах... Андрей смотрел в спину удаляющейся Насте. Он ненавидел в
ней всё. Ненавидел, как ткань джинсов обтягивает не слишком большие бёдра.
Ненавидел, как сквозь белую рубашку просматриваются очертания лифчика.
Ненавидел, как пучок красивых чёрных волос покачивается сзади. Андрей сжал
зубы, проглотил слюну. Потом отвернулся.
- Его зовут Андрей, - сказала Надя. - А это - Газель.
Андрей знал уже, что все клинты в Клубе не имеют имён. Только прозвища - каждый при вступлении в Клуб называет себя как-нибудь. Кроме Газели здесь были - Принцесса, Маркиза, Диана и Анаконда. Во всём этом наборе полёта фантазии не чувствовалось. Вот, только, что такое Анаконда, Андрей не знал. Что-то змеинное.
- Очень, очень приятно. - Газель жадно и пристально оглядела Андрея. -
Действительно, очень приятно. - Она облизнула губы. Это была пожёванная уже
дама лет сорока, в длинном платье. Светловолосая, коротко подстриженная. С
огромными, испуганными глазами.
Потом Андрей увидел, как дверь снова открылась. Там показались сразу две
женщины. Брюнетка в короткой юбке и прозрачной блузке без рукавов. Другая -
рыжая, веснушчатая, длинноволосая. Она была в шлёпанцах на босу ногу и в
длинной цветастой юбке. На вид обеим - под сорок.
Улыбаясь, женщины подошли ближе.
- Добрый вечер, Надюша. - Сказала рыжая, внимательно разглядывая Андрея.
- Какой красивенький мальчик. Просто прелесть...
- Это - Андрей, - представила его Надя. - А это - Анаконда.
Рыжая опять улыбнулась. Что-то хищное показалось Андрею в этой улыбке.
- Познакомься также и с Принцессой.
Андрей неуверенно кивнул. Принцесса широко улыбнулась. Потом он глянул на
Анаконду и... Неужели она самая? Андрей поверить не мог. Елена Максимова -
известная телеведущая. Лет десять назад, когда Максимова-Анаконда вела
"Спокойной ночи, малыши!", Андрей в постель идти не хотел без обязательного
ежевечернего "спокойной ночи, ребята" от доброй и сказочно-обаятельной тёти
Лены. Сейчас Максимова была не та уже - годы берут своё. Но что-то хорошее,
искреннее, по прежнему сочилось из её глаз, улыбки.
- Узнал. - Рыжая Анаконда загадочно смотрела на растерянного Андрея. -
Что сделаешь? Известность...
Она отвернулась и пошла вглубь комнаты.
Последними явились Маркиза с Дианой. Они тоже пришли парочкой. Андрея
ждало новое потрясение. Диана оказалась известной актрисой Евгенией
Понамарёвой, которую он помнил хорошо по ещё старым, застойным фильмам.
Особенно правдоподобно у Понамарёвой получался образ честной советской
девушки - студентки, комсомолки и активистки. Что-то ужасно праведное, почти
христиански праведное, было в её глазах, облике. Режиссёры не доверяли Диане
главных ролей. Обычно она фигурировала на заднем плане и по ходу фильма
должна была произнести что-нибудь правильное, плакатное, лозунговое.
Настоящая карьера Дианы Понамарёвой началась недавно только. В прошлом году
на экранах страны появился фильм, где Понамарёва сыграла стареющую
проститутку. Фильм понравился критикам, и его даже повезли на какой-то из
европейских кинофестивалей. Писали также и о замужестве актрисы. Её
избранником оказался преуспевающий делец - шоу-мен и продавец всего, что
плохо лежит.
Андрей оглядывался, пережёвывал впечатления. "Это, вот, настоящая Москва,
- подумал он. - Не те люди, что на улице." Маркиза с Дианой, расположившись
в углу, курили. Андрею показалось странным - какими взглядами они при этом
обменивались. Диана обсосала фильтр своей сигареты и предложила сигарету
Диане. Та аккуратно взяла её в рот, зажмурившись от наслаждения. Потом
увидела, что Андрей смотрит и улыбнулась. Появилась Настя. Она была всё в
той же одежде - сорочке и джинсах. Выражение лица у Насти было сухим и
неприветливым. Андрею это показалось странным. Всё-таки, она тут - всего
лишь прислуга. Настя принесла листок с текстом, напечатанным на машинке. Это
было меню. Что отметил Андрей - Настя явно почиталась здесь пустым местом, и
лицо её никого не интересовало. Все бегло просмотрели меню.
- Красная икра есть? - Сухо спросила Диана. - Чёрную терпеть не могу. В
прошлом году отравилась ей и блевала потом. Думала - сдохну.
- Красная есть. - Спокойно и без интереса ответила Настя.
- Сделай мне пару бутербродов. И водки <эПосольской>, моей любимой.
- Сколько водки?
- Пока не нажрусь.
Газель взяла салат из клубники и ананасов с кофейным ликёром.
- Что-нибудь попить?
- Бокал шампанского, полусладкого. И ещё чашку кофе. Кофе - чёрное, с
сахаром.
Настя быстро записывала. Андрей отчётливо понял: она ненавидит и
презирает здесь всех. А все, кто есть тут, точно также презирают Настю.
Просто - презирают. Без ненависти. Как можно ненавидеть того, кого нет?
Маркиза взяла блинчики с шампиньонами и клубнику в шоколаде. Анаконда
сказала, что не голодна. Одного бутерброда с чёрной икрой и чашки чаю с
жасмином и без сахара будет достаточно. Принцесса попросила креветки с
рисом.
Когда подошла очередь Нади, та даже не стала смотреть в меню.
- Кофе. - Быстро сказала она. - Просто чёрный кофе.
На лице у Нади было ясно написано, что ей сейчас не до кулинарных
излишеств. Надины мысли заняты совсем другим. Андрей вздрогнул: увидел
вдруг, что лицо Насти повёрнуто прямо к нему. Та смотрела вроде бы прямо на
Андрея, но словно его не видела. В тусклых пустых глазах Насти совсем ничего
не отражалось. Андрей потерялся. Он, двумя руками, неловко взял меню. Глаза
забегали по непонятным строчками. Какие-то страшные иноземные блюда мелькали
там. Что делать? Заказать салат из маринованных осьминогов? Или мидии,
приготовленные в соке киви? Это, наверное, стоит больше, чем он за всю жизнь
заработал. Андрей глянул на Настю. В неживых глазах её мелькнуло злобное
торжество.
В этот момент Надя пришла на помощь. Подойдя ближе, она взяла меню.
- Ты ел когда-нибудь котлету по-киевски?
- Нет.
- Попробуй, тебе понравится. - Сказала Надя быстро и без всякого
интереса. Потом окинула взглядом Настю. - Котлету по-киевски с пюре и
салатом. - Будешь чай? - Спросила у Андрея.
- Буду.
- С лимоном? С ромом? С молоком? Со сли...
- Просто чай. - Резко и уже раздражённо приказала Надя.
Настя быстро кивнула. Андрей искоса, исподтишка разглядел её, когда
Настя, шевеля задом, уходила на кухню. <эВ Краснодаре, - подумал он, - на
улице, сука, я раздавил бы тебя одной пятернёй.>
Беседа текла и спокойно и очень неспешно. Анаконда рассказывала свежие
сплетни из жизни <этелезвёзд>. В основном, очень грязные. Выпив свой чай и
съев бутерброд, она попросила стакан водки. И - солёный огурец на закуску.
Со скучным лицом смотрела в ту сторону, куда только что скрылась Настя.
Прекратила разговор. Все тоже молчали.
Настя принесла холодный запотевший стакан и огурец на блюдце. С
презрением в глазах поставила всё это на стол перед Анакондой. Та залпом
махнула водку. Глаза у Елены сделались большими и после опять стали
маленькими. Она взяла двумя пальцами огурец, напряжённо понюхала его - так,
словно хотела втянуть в себя. Потом погрузила в рот и зажевала.
- Это - неправда, - сказала Анаконда набитым ртом, повернувшись к Андрею,
- будто евреи не пьют водку. Мы всё пьём.
Затем она вернулась к своим рассказам. Анаконда увлеклась. Она говорила
путано и не очень понятно. Перепрыгивала с одного на другое, повторяла уже
рассказанное. Время от времени оборачивалась назад, туда, где, как
предполагалось, стояла Настя. Щёлкала ей двумя пальцами.
- Эй, ты! Водки! Галопом!
Настя появлялась с новым стаканом и с новым огурцом на блюдце, сохраняя в
глазах всё то же холодно-равнодушное презрение. Рассказы Максимовой-Анаконды
становились всё грязнее, персонажи их делались всё отвратительнее.
Отчётливее и яснее проступала та неприязнь, которую испытывала Анаконда к
своим коллегам с телестудии. Особенно ненавидела она тех, кто моложе. По
словам Максимовой - наглых, пронырливых, подлых и самодовольных бездарей.
После четвёртого стакана Анаконда прочно перешла на мат. Такой отборной и
грязной ругани Андрей не слышал даже в цеху краснодарской фабрики. По лицам
собравшихся, он понял, что всем надоело. Но настроена Анаконда была
агрессивно и зло. Никто не хотел связываться.
Она, повернувшись, прищёлкнула пальцами по адресу Насти. Та не успела
среагировать.
- Блядь недоделанная! - Заорала Максимова так злобно, что Андрей
поёжился. - Я к кому, гадина, обращаюсь?!
Настя появилась, подошла к Максимовой-Анаконде. Андрей с настороженным
любопытством вглядывался в её лицо. Он ожидал увидеть страх и
растерянность... Нет. Ничего похожего. Глаза у Насти были такими, как и
всегда - сухо-презрительными. Видимо, подобное обращение для неё стало
привычным. Максимова схватила стакан водки и разом опрокинула его себе в
рот. Закусить не успела. Пошатнулась, закрыла глаза и рухнула лицом в
скатерть - между двумя терелками.
- Наконец-то, подруга. - Диана зажгла сигарету. - Освободила нас от себя.
Принцесса скучно посмотрела на спящую Максимову-Анаконду.
- Лена не сказала главного. Её не утвердили ведущей <эПесня не расстанется
с тобой>. Лена хотела очень. Хлебное место. Популярная передача. Куча
начинающих, которые хотят чего-нибудь там спеть. Каждый бабки отваливает.
Лене уже обещали, что это место - её. Но тут возникла Танька Скворцова,
которая отсосала у кого-то там в редакции музыкальных программ. А Лене прямо
сказали - ты так не умеешь миньет делать. И старая к тому же.
- Девушки. - Это была Газель. - Что вы там разную хрень пережёвываете.
Посмотрите, какой у нас появился хорошенький мальчик. - Она облизнула губы.
Газель сидела рядом с Андреем и теперь пододвинулась к нему вплотную.
Погладила его аккуратно по голове, как если бы он был собачкой. Все тоже
уставились на Андрея. Глаза женщин сделались масляными, по губам побежали
улыбки. Андрей внутренне съёжился. Он почувствовал себя молодой и неопытной
девушкой в компании подвыпивших мужиков.
- Тебя Андрей зовут? - Ласково спросила Газель.
- Да, Андрей.
- Андрей... - Повторила Газель, как если бы выговоривала название чего-то
сладкого и аппетитного. Облизнула губы. - Андрей...
Она положила руку ему на колено. Погладила. Андрей почувствовал, как ток
пробежал по телу.
- Какой ты пугливенький. - Газель улыбнулась и погладила его снова. Опять
облизнула губы.
И тут Андрея словно облили холодной водой. Он увидел лицо на другой
стороне зала. Лицо Насти. Та, судорожно раскрыв глаза и не отрываясь,
смотрела на Андрея. Ледяная волна нахлынула откуда-то сверху, поглотила
собой. На него никогда ещё не смотрели вот так... Андрей вздрогнул. Настя
тоже вздрогнула. И быстро отвернулась.
После второго стакана водки Андрей почувствовал себя свободнее, естественнее. Ему даже начинали нравится его новые приятельницы. Временами оглядывался на Надю. Та покровительственно улыбалась. Всё идёт так, как нужно, - шептал Андрею внутренний голос. И с каждым новым глотком голос этот делался всё уверенее.
- Не хочешь нюхнуть? - Газель предложила Андрею бумажный листок с
насыпанным на него белого цвета порошком. - Это - хороший кокаин, не бойся.
Не та гадость, что тебе на улице продадут.
Андрей с интересом посмотрел на порошок, потом - на Газель. Он всегда
слышал о наркотиках только плохое. И только плохое привык думать о тех, кто
нюхает-глотает-вдыхает-колется... Но тут нашло что-то. Андрей взял бумажку,
поднёс её к губам. Пальцы у него задрожали. Порошок чуть не рассыпался.
Газель улыбнулась.
- Давай, смелее.
Андрей прикоснулся ноздрёю к порошку, пошевелил его. Потом медленно,
осторожно втянул внутрь.
Проснулся Андрей поздно. Он чувствовал себя как тряпка для пола, которую
изо всей силы выкрутили, а после ещё потоптались ногами. Андрей огляделся.
Это была небольшая комната - его комната. Со стены смотрел выцветший
Бельмондо, такой же ненастоящий, как и всё вокруг. Андрей смотрел на него,
пока не надоело. Потом перевёл взгляд на пейзаж - не то и из Венеции, не то
из Сицилии. Пейзаж тоже приелся.
Андрей вспоминал подробности вчерашнего вечера. Точнее, ночи. Всё
представлялось теперь очень мутно, расплывчато. Он помнил, что здесь, в его
комнате, побывала толпа. Состоявшая из четырёх клиенток Клуба. Анаконда
осталась лежать на полу, в холле. Андрею не хотелось ворошить подробности.
Он приподнялся, сел на кровать. В таком только положении увидел себя в
небольшом зеркале... Неприятно.
В дверь кто-то постучал снуружи. Андрей быстро поднялся, открыл. Там
стояла Надя. Она улыбнулась.
- Доброе утро, - сказала. - Могу я войти?
- Конечно. - Андрей нерешительно отошёл в сторону.
Надя подошла к окну.
- Всё было отлично. Я говорила с каждой. Никто не жаловался. Все
довольны.
Андрей пожал плечами, потом присел на кровать.
- Можешь отдохнуть. У тебя есть время до вечера.
Она развернулась и, уходя, положила на столик несколько крупных купюр.
- Это - аванс. Позже получишь ещё.
Надя вышла, и дверь за ней тихо закрылась.
Днём Андрей сходил на переговорный пункт и позвонил домой, в Краснодар.
Он всё придумал уже по дороге. В университет не поступил, но нашёл в Москве
работу - в кооперативе грузчиком. Довольно тяжёло, но денежно. А помог
устроиться парень, с которым Андрей делил комнату в общежитии, когда сдавал
экзамены в МГУ. Как насчёт армии? Там видно будет. По крайней мере, деньги
на тротуаре не валяются.
Всё это Андрей прокрутил у себя в голове несколько раз, пока ехал в
метро. Вроде бы, выглядит аккуратно. Без явных помарок.
На переговорном пункте он ждал почти час. Ни то турок, ни то араб, плохо
говорящий по-русски, пытался объяснить, что не разговаривал ни минуты, и
автомат не по делу съел все его монетки. Молодая и симпатичная диспетчерша
раздражённо ему отвечала. Какой-то парень в интеллигентном костюме подошёл к
кассе. Диспетчерша уточнила его фамилию. Потом сказала: <эВам - Лондон> и
назвала номер кабины. Парень наклонился к ней с видом сообщника и, по детски
улыбаясь, попросил:
- Объявите по радио, пожалуйста.
- Лондон. - Сухим неинтересным голосом заговорила девушка. - Кабина
номер...
У Андрея чуть поднялось настроение. <эУмеют же люди радоваться ерунде>, -
подумал он, заходя в свою кабинку. Ещё раз перебрав в уме всё то, что будет
сейчас говорить, Андрей снял трубку и вытащил из кармана несколько
пятнадцатикопеечных монеток.
Вечер начался, как обычно. Максимова-Анаконда жрала водку. Остальные
закусывали, слушая её и молча переглядываясь.
- Мой дедушка, - рассказывала Елена, - работал в ЧК всю жизнь. Когда
началась революция, он был сапожником. Это сейчас демократы брешут, что
хорошо при царе жили. А дедушка говорил - плохо. Антесемитизм страшный.
Дедушка хотел в Москву или в Санкт-Петербург, а ему не давали. Черта
оседлости. Думал в православие перейти, но боялся соседей. Ещё, говорил,
подкараулят ночью... Ну её, с Москвой. У них, в этом городе был случай:
еврея одного православного хасиды местные, бритвой... А потом - суд. Их
оправдали - все газеты были за хасидов...
Анаконда залпом опрокинула полстакана.
- Как только революция началась, дедушка - сразу в Москву. В ЧК пошёл.
Говорит им, хочу уничтожать врагов трудового народа. Это сейчас, - она
налила ещё полстакана, - брешут демократы, что ЧК невинных людей убивала...
Врагов было полно. На каждом шагу - враг. Дедушка говорил - счастливое
время. Получил кожанку и наган. И каждый день - человек по
пятнадцать-двадцать. Дедушка очень любил в рот из пистолета. Это он при мне
болтал друзьям своим, когда в упад нажирался. Много раз болтал. Говорит,
любил, чтобы юноши были - длинноногие, стройные, голубоглазые, высокие,
блондины чтобы... Говорит, вкладываю пистолет в рот, а сам чувствую - в
штанах шевелится. Один раз попробовал: одной рукой за пистолет, а другой - в
штаны... Здорово, говорит! Засекли один раз. Взыскание сделали. Недостойно,
сказали, ведёшь себя для бойца революции. Попросили, чтобы больше не делал
так.
Опрокинув стакан, Анаконда захрустела его огурцом. Потом перевела дух. И
продолжала опять.
- А когда закончилась революция, дедушке скучно стало. Он застрелиться
хотел, но не решился. Повесился тогда. Верёвка не выдержала. А потом ему
говорят: надо товарища Троцкого и генеральные, Сталин нам не годится.
Дедушка так обрадовался... Даже пить бросил, побрился, помыл голову и костюм
новый купил. Ему дали наган. Дедушка должен был председателя горкома
грохнуть. Но тут кто-то донёс. В самый последний момент... - Анаконда
приподняла стакан и сделала несколько глотков. Сунула в рот огурец. - К
дедушке пришли ночью. Увезли в воронке. В НКВД ему половину зубов выбили.
Иголки горячие загоняли под ногти. Яйца табуреткой отдавливали. Дедушка им
всех своих перечислил. Кого знал. А заодно - соседей и родственников. Ему
повезло тогда. Двадцать пять дали. А остальным: через одного - расстрел.
Дедушка просидел на Севере до пятьдесят шестого, пока Хрущёв не освободил.
Реабилитировали, как незаконно репрессированного... Когда его хоронили,
ордена несли на подушечках, - она сладко заулыбалась, - речи читали, пионеры
отдавали салют, улицу назвали дедушкиным именем... Сейчас переименовать
хотят. Демократы... - Максимова выругалась по мужски и с такой неподдельной
искренней злобой, что Андрей испытал к ней даже какое-то уважение. Хотя весь
остальной рассказ вызвал только мурашки.
Максимова допила водку и начала оседать. Язык её как то резко сделался
заплетающимся. Максимовой, явно хотелось рассказать что-то ещё из своего
архива, но она сама уже не знала - что. Водка вылилась мимо тарелки на
скатерть, огурец полетел вниз. Спустя пару минут Анаконда уже сладко
дремала, расположившись между стульями.
Газель видела, что услышанное произвело на Андрея неслабое впечатление.
- Мы это всё в сто первый раз послушали. - Спокойно сказала она. - Лена
слишком быстро пила. Обычно Анаконда наша успевает рассказать ещё, как дед
этот мертвецов трахал и как пробовал мертвечину есть. - Газель отхлебнула
кофе и повертела в пальцах пирожное.
И тут взгляды всех обратились опять к Масксимовой. Анаконда неподвижно
лежала на полу, а вокруг неё расплывалась теперь неприятно пахнущее пятно. -
Безобразие. - Громко сказала Диана. - Настя, тварь! Где ты, скотина,
шляешься? Настя появилась, не глядя ни на кого.
- Унеси это. - Приказала Диана, ткнув указательным пальцем.
То, что последовало дальше, заставило Андрея сморщиться. Ничего более
позорного, ничего более унизительного для женщины-самки видеть ему не
приходилось. Настя, тяжело упираясь, волочила безжизненную Анаконду за ноги
- так, как если бы та была вещью, предметом. Андрей подумал, что, вот,
сейчас Настя, пожалуй, сполна расчиталась с Максимовой за вчерашнее.
Газель ласково и очень-очень осторожно потрогала Андрея за ногу, поползла
вверх.
- Ты знаешь, что когда женщина хочет мужчину, она потеет?
Газель вытерла пальцами лоб, потом медленно облизнула губы. Андрей
поёжился. Пошли. - Тихо сказала Газель. Почти прошептала. Андрей покорно
поднялся.
- Знаешь, некоторые люди брезгуют целоваться. Они говорят, что неприятно
брать в рот чью-то слюну. - Газель разговаривала, когда они поднимались
наверх. - Я не понимаю таких людей. Очень люблю слюну. У каждого человека -
свой вкус, и это - вкус его слюны.
Андрей осторожно и с интересом посмотрел на Газель. У меня есть большая
коллекция. Газель толкнула дверь и первой вошла в комнату.
- Пузырьки. В каждом - слюна мужчины или женщины. Всех, с кем я когда-то
спала. - Она сентиментально пожала плечами. - С человеком когда-нибудь
расстаёшься... А потом хочется вспомнить его. Пузырьки эти я замораживаю.
Хранятся они долго. Иногда открываю коллекцию... Полижу кого-нибудь.
Газель достала из сумочки пузырёк.
- Пожалуйста, Андрей. Сделай немножко.
Андрей внимательно смотрел ей в глаза, потом также внимательно - на
пузырёк. Он вдруг почувствовал тошноту: представилось, как спустя много лет
стареющая Газель станет надлизывать пузырёк с его замороженной... Андрей
быстро взял шклянку. Несколько раз сплюнул. Потом отодвинул пузырёк в
сторону - чтобы на глаза не попадался. И тут он увидел свёрток, который
Газель достала из сумочки. Она развернула всё и положила на кровать. Это
была школьная форма. Девчоночья.
Газель скромно улыбнулась и облизнула губы.
- Я хочу, чтобы ты это надел. - Сказала она.
Андрей отошёл назад.
- Зачем?
- Ты не хочешь?
...Не хочет? Андрей вспомнил пачку купюр, которую сегодня утром ему дала
Надя. Сколько там было?.. Андрей ещё раз оглядел наряд... Конечно, он хочет.
Деньги дают благополучие, сытость, независимость, власть над себе
подобными... Хочет, конечно.
Андрей натянул колготки, пролез в платье. Газель помогла ему завязать
фартук. Потом отошла назад. Придирчиво оглядела.
- Красавица ты моя... Можно, я буду называть тебя Светой?
Конечно, можно.
Газель достала из сумочки помаду, тушь, гель и ещё что-то. Полчаса у неё
заняло на всё. Газель больше не интересовалась мнением Андрея насчёт
происходящего. Перед собой она видела только куклу.
Газель, когда закончила, взяла зеркальце и дала Андрею полюбоваться. Тот
не узнал себя: на кровати сидела густонакрашенная девчонка, на морде у
которой ясно читалось: сейчас ей займутся. Газель облизала губы.
- Светочка. - Прошептала она, наклонившись. - Хорошая моя.
Андрей закрыл глаза.
Когда всё кончилось, Андрей приподнялся.
- Можно мне переодеться? - Спросил он спокойно.
- Подожди. - Газель аккуратно погладила Андрея по руке. - Подожди,
Светочка. Подожди, мой котёночек.
Дверь открылась. Андрей увидел Настю. Та остановилась, оглядела его. Губы
Насти искривила жёсткая злая усмешка. Андрей поперхнулся от ярости. Настя
почувствовала это. Она усмехнулась.
- Дверью ошиблась. - Бросила Настя, выходя.
- Скотина подлая. - Это подала голос Газель. - Другой раз ошибёшься -
мордой по полу проедешься.
Настя не ответила, тихо вышла. Андрею стало чуть легче. Он ждал, когда
разрешат, наконец, переодеться. <эА почему Света? - Вдруг подумал он. - Не
Таня. Не Лена... Наверное, старая Газелина подружка. Вместе в школе учились.
Газель хотела её, но стыдилась признаться, что лесбиянка. Скорей всего, так
и было.>
- Света - это кто? - Спросил Андрей, вдруг, сам не зная зачем.
Он, обернувшись, увидел, как Газель заулыбалась стеснительно - так,
словно её поймали на чём-то глубоко интимном.
- Света - это я. - Сказала Газель тихонько. - Я сама.
Андрей продолжал, не понимая, смотреть на неё. И Газель-Света начала
объяснять:
- Видишь ли, я всегда считала, что очень сексуальна. И у меня была
фантазия - переспать с самой собою. Странная фантазия, правда? В школе ещё я
любила одеваться по сексуальнее или раздеваться совсем, а потом смотреть на
себя в зеркало. Как тот мальчик, Нарцисс. Читал про него?
Андрей покачал головой. - Есть такая книжка. Называется <эМетаморфозы>. Её
написал Овидий, древний римлянин. Там несколько разных историй. Одна - про
Нарцисса. Он был очень красивый. Многие девочки и многие мальчики хотели
Нарцисса. Но тот был гордый. Считал, что никто из них не достоин. Одна
богиня влюбилась в этого красавчика. Но Нарцисс её тоже отверг. Тогда богиня
сказала: <эИ ты полюбишь того, кто отвергнет твою любовь>. Так и случилось.
Нарцисс увидел своё отражение в речке. Сначала не понял, что это - он сам.
Признался в любви красивому мальчику. Хотел его поцеловать... и поцеловал
воду. От горя Нарцисс умер. А богиня превратила его в цветок, который так и
называется - нарцисс... Я тоже, как он. Всегда мечтала встретить девочку -
копия похожую на меня... и переспать с ней. Вот. Газель смущённо посмотрела
в пол.
- Очень жалела всегда, что родители не родили мне двойняшку. Очень
жалела.
Она посмотрела на Андрея:
- Ты всё поняла, Светочка?
Андрею нравилась Пушкинская улица. Он и сам не знал - чем. Чтобы
успокоиться, собрать в порядок мысли Андрей приходил сюда и часами бродил.
Сначала вниз, потом вверх. Бессмысленная каждодневная суета, в которую здесь
погружено всё и вся, отвлекала от собственных невесёлых размышлений.
Становилась спокойнее. ...Прошло несколько дней. Ничего особенно нового не
случилось. Анаконда всё также жрала водку и засыпала в тарелке. Андрея
обычно уводила наверх Газель. Он привык уже к девчоночьей школьной форме,
колготкам и обращению <эСветочка>. У Андрея появилось новое хобби. Он считал
деньги. Всё то, что заработал. Складывал купюры в одну кучу. Перемешивал.
Потом начинал считать. Когда это надоедало, Андрей сортировал их. Бумажкам
каждого достоинства он отводил свою кучку. Запоминал, сколько у него
десяток, трёшек, пятёрок. Когда приелось и это занятие, Андрей стал
заучивать их номера. Но сухие мёртвые цифры не развлекали. Тогда он принялся
давать имена купюрам. Васи и лены, гриши и оли, валеры и тани
перекладывались из одной кучки в другую, радуясь новичкам, прибывавшим
ежевечерне. Андрей разговаривал с ними. Ему казалось: деньги отвечают.
Андрею было интересно понять, как купюры относятся друг к другу. Любят?
Ненавидят?..
Андрей их любил. Денежные бумажки заменяли ему друзей, родных, девчонку.
Он мог сидеть над ними часами, не замечая, как день за окном сменяется
глубокой ночью.
Проснувшись как всегда поздно, Андрей без дела слонялся туда и сюда. Он
услышал, как вода шумит на кухне. Подойдя ближе, увидел Надю с Настей.
- Сделаешь мне чай с ромом. Принесёшь в комнату. Сахару - как обычно, две
ложки.
Отдав распоряжения, Надя быстро вышла. Она не обратила внимания на
Андрея, поднялась на верх. В раковине зажурчала вода.
Интересно глянуть, как там эта подлючка хозяиничает. Неслышно ступая,
Андрей подошёл ближе... Ему не хотелось лишний раз обращать на себя Настино
внимание. Но то, что он увидел, заставило Андрея застыть на месте. Настя
тяжело сплюнула в чашку. Тут же взяла ложечку и принялась размешивать,
уничтожая следы преступления. На лице у неё Андрей видел
сосредоточенно-деловитое выражение: безо всяких сомнений, Настя полностью
отдавала себе отчёт в том, что сейчас делает. Он сделал несколько кошачьих
шагов.
- Ещё раз харкни. - Сказал Андрей очень спокойно. - Главное размешай
хорошо. Она не почувствует.
...Если бы мускулистый советский рабочий с плаката на улице зашёл сюда, к
Насте на кухню, и сказал бы, что тоже хочет чаю с ромом, на Настю это
произвело бы сейчас меньшее впечатление. Она стояла неподвижная,
ошарашенная, придавленная. Глазами, застывшими, как у лягушки, Настя
смотрела на Андрея. Тот подумал, что, вот, сейчас она уронит чашку. Так это
бывает в фильмах. Но - нет, не уронила. Тихо поставила на стол.
Андрей подошёл ближе.
- И часто ты так делаешь? Для всех или только для Нади? А для меня? Тоже?
Настя не отвечала. Неподвижные зрачки её смотрели на Андрея. Она сейчас
точно напоминала лягушку в пруду.
- Интересно, - Андрей показал деланно-равнодушный вид, - как Надя к этому
отнесётся? Сразу тебя убьёт или нет?
Он отвернулся.
- Ладно, пойду скажу ей. Это будет забавно. А ты тут подожди. Она сама к
тебе спустится.
- Нет! - Вырвалось у Насти. Ни то короткий выкрик, ни то хрип. - Нет! Не
говори ей!
Андрей повернулся опять.
- Не говорить? Почему? Ты знаешь, что случится? Что? Скажи - мне
интересно.
- Не говори!
Андрей быстро подошёл к Насте. Закрыл дверь на защёлку.
- Поднимай юбку, быстро!
Лицо у Насти сделалось белым.
Андрей улыбнулся ей доброй детской улыбкой.
- Ты хочешь, чтобы я сказал?
Потом подошёл вплотную. Настя, вдруг, схватила кухонный нож. Взмах - и
кровь побежала у Андрея по руке. Он закусил губу. Посмотрел, как несколько
капель упало на пол.
- Так, значит...
Резким движением Андрей перехватил нож. Одной рукой он схватил Настю за
волосы. Другой - приложил ей лезвие к горлу. Настя смотрела на него большими
квадратными глазами. Андрей с силой сжал пальцы, в которых держал Настины
волосы. Потянул на себя. Настя скрипнула зубами. На губах её выступила капля
крови.
- Ну, что, самочка? Нравится? - Спросил Андрей.
Потом аккуратно провёл по коже лезвием. Настя испуганно дёрнулась.
Капелька крови сбежала вниз, на воротник сорочки. Андрей улыбнулся.
- Теперь мы уже почти в расчёте. Почти.
Он развернул Настю, ткнул её лицом в раковину, продолжая держать нож у
горла.
...Всё заняло у него четыре минуты. Андрей бросил нож на пол и,
удовлетворённо хмыкая, поправил штаны.
- Будешь меня знать.
Настя, обернувшись, смотрела на него. Такою Андрей её ещё не видел.
Волосы разлохматились, лицо покраснело, кровь продолжала стекать из ранки на
шее, пачкая белоснежно-белую сорочку... Но не это поразило сейчас Андрея, не
это... В глазах у красивой, затравленной, уничтоженной самки, он прочитал
такую боль, такую обиду, что понял, вдруг: эту обиду мог нанести только тот
человек - единственный, ближе которого уже не бывает.
Андрей проглотил слюну. Он сразу всё понял. Понял презрительное отношение
Насти к нему. Понял её насмешки-издёвки. Понял короткие взгляды мельком.
Понял всё. Понял и то, также, что теперь поздно что-нибудь поправлять. Настя
стала смертельным врагом. На всю жизнь.
- Харкнешь в стакан мне, - сказал Андрей, - живой не останешься. Не
веришь - можешь попробовать.
Настя присела на пол. Опустила голову. Всё её тело затряслось от
беззвучных рыданий. Андрею стало нестерпимо жаль Настю. Просить о прощении?
Упасть на колени? Рыдать вместе с ней? Тяжёлый комок подступил к горлу.
Он повернулся и быстро вышел. Оказавшись в холле, увидел Надю. Та
спускалась по лестнице вниз.
- Что эта дрянь там возится? - Услышал Андрей беззлобное, а скорее
усталое. - Я же её по русски просила...
Тут зазвонил телефон, и Надя, выругавшись неприлично, направилась в
другую комнату. Андрей вышел на воздух. Он уже знал, куда поедет сейчас - на
Пушкинскую улицу.
Взад и вперёд - как обычно. На Пушкинской удице никогда ничего не
меняется. Меняются люди, вывески в магазинах, но дома остаются прежними.
Дома - это главное.
Прогулявшись, Андрей завернул на переговорный пункт. Пришла в голову
мысль: может, съездить в Краснодар на недельку? Надя отпустит. Наверное.
Он думал о самом разном, когда в ожидании глядел в окно и рассматривал
прохожих. Но то, что услышал от матери, вывело из равновесия полностью.
Оказалось, неделю назад пришли две повестки из военкомата, и мать забыла об
этом сказать по телефону, когда разговаривали в прошлый раз, а вчера были
посетители: участковый и двое в зелёном - военкоматовские работники. У
Андрея потемнело в глазах. Он уже не очень внимательно слушал то, что мать
говорила дальше. Что-то там насчёт уголовного дела. Мать просила Андрея
вернуться, как можно быстрее - идти с повинной в милицию и в военкомат. Пока
не поздно. Андрей пробурчал, что - да, вернётся. И положил трубку.
Он теперь чувствовал острую необходимость опять прогуляться по Пушкинской
- попробовать привести в порядок мысли. Андрей вышел из здания. Огляделся.
Улица жила своей, только своей, ко всему безразличной жизнью. Андрей опять
испытал острую тугую ненависть к этим домам, людям, машинам. Ведь этой улице
наплевать, что его хотят посадить за решётку. Андрей находится сейчас между
казармой и нарами; и, положа руку на сердце, он не знал, что страшнее.
Однако некому было пожаловаться. Совсем некому.
Прошёл час, наверное. Андрей уже утомился. Надоело бесцельно бродить по
улице. В конце концов решил: надо идти на вокзал и брать билет. Это сейчас -
самое умное. А что ещё? Что другое? Оставаться в Москве?
...На Курском вокзале везде были очереди. Андрей топтался в
нерешительности. Рассматривал женщин с потными лицами и большими тяжёлыми
сумками. Прислушивался к говору с ярко выраженным кавказским акцентом.
Разглядывал строгие буквы железнодорожного расписания. Потом-таки
|
