Аксельрод Л - Курс лекций по историческому материализму - Скачать бесплатно

Л Аксельрод
Курс лекций по историческому материализму

(Ортодокс)



Предисловие.


Предлагаемый читателям "Курс лекций" по историческому материализму был
прочитан в 1919 г. в Тамбове учителям Тамбовской губ.
Группа слушателей тогда же обратилась в правление наробраза, по
приглашению которого я читала этот курс, с предложением стенографировать
лекции. Предложение было принято, и в результате я получила полную
стенограмму курса. Правление наробраза предложило мне далее печатать этот
курс, на что я согласилась, представив для печати первые четыре лекции. Но
в это время Тамбов подвергся нашествию Мамонтова. Некоторые учреждения
были разгромлены. Было, повидимому, не до печатания моего курса, и я взяла
свою работу назад.
Мысль о напечатании курса не была мною оставлена, но рядом с этим
возникли ряд соображений и неизбежные колебания.
Встало прежде всего сомнение о целесообразности и необходимости такой
работы.
Ведь существуют по этому предмету такие классические произведения, как
"Антидюринг" Энгельса, "К вопросу о развитии монистического взгляда на
историю и "Основные вопросы марксизма" Плеханова и "Исторический
материализм" Антония Лабриолы. Кроме того, есть ряд статей о
материалистическом понимании истории Каутского, Меринга, несколько брошюр
как в Западной Европе, так и у нас в России, трактующих все тот же
предмет. А затем, не так давно вышла интересная книга тов. Н. Бухарина, в
которой сделана попытка положительного и систематического изложения основ
марксистского мировоззрения.
Тщательно взвесив все указанные обстоятельства, я все же пришла к
заключению, что и моя работа может быть не совсем бесполезна. Дело в том,
что классические призведения "Антидюринг" и "К вопросу о развитии
монистического взгляда на историю" не вполне доступны современному
поколению, благодаря своему полемическому характеру. Настоящее понимание
этих произведений возможно лишь при условии основательного знания тех
идеологических течений, против которых Энгельс и Плеханов вели борьбу.
"Основные вопросы марксизма" превосходное, конечно, произведение, но оно
отличается чрезвычайной сжатостью.
Замечательная книга А. Лабриолы занимается, главным образом, одной
стороной материалистического понимания истории, - его монизмом. Кроме
того, за последнее время наросла критика, с которой следует считаться.
Далее, что касается статей и брошюр по этому предмету, то хотя каждая
из них представляет собою ту или иную ценность, но материалистическое
понимание истории представляется в них все же конспективно и, главным
образом, совершенно независимо от критики и других направлений в философии
истории и социологии.
Остается, таким образом, ответить на вопрос, нуждается ли читатель в
новой работе по историческому материализму раз имеется книга тов.
Бухарина. Очень трудно, конечно, отвечать за читателя, и я не берусь дать
за него ответ. Если вообще человеку свойственно ошибаться, то тем более
это свойственно писателю в таком щекотливом вопросе. Тем не менее, я все
же решаюсь печатать работу, исходя из следующих двух соображений.
Во-первых, основные методологические принципы, развернутые в книге тов.
Бухарина, значительно на мой взгляд отличаются от основных принципов
ортодоксального марксизма. И сам тов. Бухарин категорически заявляет в
предисловии следующее: "В некоторых довольно существенных пунктах автор
отступает от обычной трактовки предмета, в других он считает возможным не
ограничиваться уже известными положениями, а развивать их дальше". И хотя
тов.
Бухарин тут же прибавляет, что он "всюду и везде продолжает традиции
наиболее ортодоксального, материалистического и революционного марксизма",
отступление от "существенных пунктов" дает себя чувствовать весьма сильно
в понимании метода, т.-е. в главной основе материалистического об'яснения
истории.
Я же остаюсь на старой позиции ортодоксального марксизма без всяких
отступлений.
Признавая вместе с тов. Бухариным необходимость дальнейшего развития
некоторых важных проблем диалектического материализма, я вместе с тем не
вижу никакой надобности в отступлении "от некоторых существенных пунктов".
Наоборот, мой скромный марксистский опыт все более и более укрепляет и
утверждает старую ортодоксальную позицию во всех ее важных и "существенных
пунктах". Мы, следовательно, расходимся с тов. Бухариным. И это
расхождение служит основанием, почему я невзирая на существование
интересной книги тов. Бухарина, решаюсь предложить благосклонному читателю
мою работу.
Во-вторых, знакомство с марксистской мыслью привело меня к убеждению,
что каждый теоретик марксизма, какого калибра он бы ни был, проверял и
утверждал марксистское мировоззрение на разработке, анализе и решении
отдельных проблем.
Поэтому работа марксиста по историческому материализму может выявить
применение марксистского метода с наибольшей выпуклостью к тем областям,
которые его занимали по преимуществу.
Удалось ли мне и в какой мере удалось выявить применение метода
диалектического материализма к решению тех вопросов, над которыми мне
пришлось работать, главным образом об этом пусть судит читатель.

Москва, 29 ноября 1922 г.


ЛЕКЦИЯ 1.


Возможны ли исторические законы.
Материалистическое понимание истории - очень сложное, всеоб'емлющее
миросозерцание. Оно начинается с философских предпосылок и заканчивается
принципам социально-политической тактики. Оно, таким образом, обнимает
собой и теорию, и практику, теоретические принципы исторического развития
и принципы воли и действия общественного человека. Оно, следовательно,
соединяет в себе об'яснение деятельности, выражаясь философским языком,
теоретического и практического разума. Само собой понятно, что это
мировоззрение во всем его целом не может быть изложено законченным и
исчерпывающим образом. Самым верным и настоящим изложением
материалистического взгляда на историю было бы критическое рассмотрение
всей истории культуры, т.-е. всей исторической деятельности человечества с
точки зрения этого мировоззрения. Такая задача не выполнима даже для
первоклассного гения, тем более не должен за нее браться обыкновенный
смертный. Эта задача выполняется по частям всемирным марксизмом, который
достиг в этой области довольно значительных результатов.
Я постараюсь на основании этих результатов развить перед вами основные
принципы методологического свойства, т.-е. те начала и предпосылки,
которые необходимы каждому марксисту для того, чтобы быть в состоянии
методологически разобраться в исторических и общественных явлениях и
вопросах.
Материалистическое понимание истории ищет прежде всего установления
исторических законов, и не только ищет, но его великие основатели Маркс и
Энгельс их открыли.
Является, следовательно, прежде всего вопрос: что такое закон. Сущность
закона сформулирована на мой взгляд вполне правильно одним из выдающихся
политических мыслителей XVIII столетия Монтескье. В его знаменитом
сочинении "Дух законов"
Монтескье определяет сущность закона таким образом: "Законы в самом
обширном значении этого слова суть необходимые отношения, вытекающие из
природы вещей, и в этом смысле все существующее имеет свои законы". В
области естествознания никем в настоящее время не оспаривается, что
существуют об'ективные законы, вытекающие из природы вещей и выражающие
постоянство взаимоотношений этих последних. Возьмите закон притяжения. Мы
знаем, что каждое тело, падающее с известной высоты, притягивается центром
земли. Этот закон выведен на основании бесконечного количества повторных
явлений. Нам хорошо известен всеоб'емлющий закон сохранения вещества или
материи. Этот закон гласит, что материя во время реакции не исчезает и не
творится, а лишь только видоизменяется, всегда и неизменно оставаясь
материей. Или, другими словами, при всех химических превращениях вес
веществ, вступающих в реакцию, всегда равен весу полученных в результате
реакций. Еще иначе общий вес изменяющихся качественно веществ, а,
следовательно, их общая масса или материя сохраняется. Или другой
всеоб'емлющий закон о сохранении энергии. Этот закон сводится к
следующему: какое бы явление или процесс, происходящий в природе, мы ни
взяли, каким бы превращениям ни подвергалась в нем энергия, всегда
оказывается, что сумма ее во всех телах, участвовавших в этих превращениях
до процесса, после процесса и в любой момент процесса остается всегда
постоянной. Иначе говоря, нельзя ни создать энергию, ни уничтожить ее. На
всякое количество возникающей энергии одновременно исчезает
соответствующее, или, выражаясь химическим термином, эквивалентное,
количество другого вида энергии, и, наоборот, никакое количество энергии
не исчезает без того, чтобы одновременно не возникло эквивалентного
количества какой-нибудь другой ее формы. Это обобщение является одним из
основных законов современного естествознания.
Оба закона выведены на основании строго проверенного опыта при
различных условиях, но вот встает вопрос, возможно ли найти и установить
такие общие и общепризнанные законы в исторической области? Существует
целый ряд ученых, которые вообще отрицают такую возможность. Основания,
ими высказываемые, в общем и главном следующие. Во-первых, явления природы
отличаются несравненно меньшей степенью сложности, нежели явления
общественно-исторической жизни. Во-вторых, в области наблюдения над
процессами природы мы замечаем постоянное повторение одних и тех же
явлений. В-третьих, естествознание пользуется экспериментом, т.-е.
искусственным воспроизведением явлений. Мы имеем возможность в физической
и химической лабораториях воспроизвести некоторые из тех явлений, которые
мы подсмотрели и подслушали в жизни природы. Между тем как при изучении
общественной и исторической деятельности человечества мы лишены этой
возможности. Нельзя произвести в лаборатории Великую французскую
революцию, мы не в состоянии воссоздать эпоху греко-персидских войн, в ее
конкретности, или время реформации со всеми последствиями этих великих
событий, имевших такое глубокое влияние на ход исторического развития. В
историческом процессе, утверждают далее противники возможности
исторических законов, нет повторности явления. Ни одно историческое
событие и ни одно историческое явление не похоже на другие. В исторической
действительности всякое событие бывает только один раз. Кроме указанных
причин в исторических событиях действуют и могут оказать решающее влияние
случайности. Если бы, например, отсутствовала та или другая выдающаяся
гениальная личность или тот или другой закон крупного государственного
деятеля, возможно, что вся история приняла бы другой вид. В этом отношении
может оказывать влияние даже мелкий и с виду совершенно незначительный
факт. Если бы, утверждали историки старой школы, у египетской царицы
Клеопатры форма носа была иная, ход развития Римской империи принял бы
иное направление, а вместе с тем пошла бы по другому руслу вся европейск
ая цивилизация. Или, если бы во время семилетней войны, маркиза Дюбари не
была бы фавориткой Людовика XV, весьма возможно, что вся
западно-европейская жизнь XIX столетия приняла бы совершенно другой
оборот. Ибо в семилетней войне Франция и Голландия потеряли свое значение
на море. А ход и исход войны обусловливались действием бездарных
французских генералов, которым покровительствовала маркиза Дюбари. Выходит
таким образом, что если бы король Франции не отличался слабостью к
женскому полу, а маркиза Дюбари не была так привлекательна, история Европы
пошла бы другим путем. Следовательно, такие мелкие непредвиденные и
совершенно неподдающиеся никакому учету случайности могут определить собою
судьбы всемирной истории.
О значении случайности и о влиянии личности в истории я буду говорить
особо, когда речь пойдет о свободе и необходимости, об отношении личности
к действиям масс и о роли крупных людей в ходе исторического развития. А
сейчас остановимся на первых отмеченных возражениях и начнем с вопроса о
сложности исторических событий.
Несомненный факт чрезвычайной сложности общественных и исторических
явлений и событий не может служить принципиальным препятствием к
нахождению и определению исторической закономерности. И в общей цепи
расположения естественных наук мы видим восхождение от простого к сложному
и от менее сложного к более сложному.
Химия, например, сложнее физики, потому что она включает в себе и
законы физики и плюс ее собственные законы, биология сложнее и физики, и
химии, так как эта сложная отрасль знания воплощает в себе законы физики,
химии, анатомии, физиологии и т. д. То же самое относится к психологии,
которая, кроме законов из области естествознания должна считаться с
обществоведением в самом широком значении этого понятия.
Тем не менее эти соображения не заставляют же представителей указанных
областей отказаться от установления и признания возможности и наличности
законов в биологии и психологии. Факт сложности той или другой отрасли
науки не является методологической преградой на пути к исканию законов, а
требует лишь полноты сознания исследователя трудности задачи. Нет и не
может быть сомнения в том, что общественно-историческая жизнь являет собой
необычайную сложность во всех ее проявлениях. Но это бесспорное положение
обязывает исследователя этой многооб'емлющей отрасли знания к ясному и
отчетливому пониманию условий своей трудной задачи и сугубой осторожности
в своих выводах. Тут вполне уместно напомнить слова Бэкона, что к
чрезмерному стремлению разума к обобщению следует подвесить оловянные
гири. Эти требования, требования сознания и ответственности - очень
большие и очень серьезные требования.
Перехожу к другому возражению, к вопросу о повторяемости исторических
явлений.
Утверждение, будто в истории события и явления не повторяются, просто
ошибочно.
Наоборот, в исторической жизни народов мы встречаемся с бесконечным
количеством повторений, давшим полное основание философу пессимисту
Шопенгауэру горько жаловаться на томительную скуку в истории человечества.
Возьмем сперва для примера социально-экономическую область. В настоящее
время нам очень хорошо известно, что почти всем народам на первых ступенях
их общественного развития свойственен родовой коммунистический быт*1. Мы
знаем также, что этот родовой коммунизм имел везде сходные однообразные
причины, сводящиеся в общем к групповым способам производства, которыми
определялась и коммунистическая форма распределения. Нам далее известно,
что феодальный порядок пережили все европейские государства, и что хотя в
несколько иной форме и при других географических и исторических условиях
тот же феодальный порядок был присущ и русскому государству. Если затем
бросить взгляд на политическую область (замечу в скобках, что мы отрываем
политическую область от экономической структуры лишь для удобства, и что
по существу эти области неразрывны), то и тут нам бросаются в глаза
неизбежные постоянные повторения. Мы видим, например, политические
революции во всех почти странах европейского запада и России. Как бы ни
различались по своему содержанию и характеру все имевшие место в истории
революции, во всех революциях можно отметить целый ряд крупных и
совершенно сходных по своей сущности явлений, дающих полную возможность
выводить общие законы в такой важной и серьезной сфере, как сфера
революционной борьбы и революционных катастрофических переворотов. И
фактически все историки революций, признают ли они принципиально
повторяемость исторических явлений или не признают, всегда приводят
параллели, дающие материал для установления исторической закономерности.
/*1 Появилось теперь течение, отрицающее этот факт. Доводы этого
течения будут рассмотрены в лекции о происхождении и развитии частной
собственности.
Пойдем дальше, и бросим с этой точки зрения беглый взгляд на идеологию.
К какой бы отрасли идеологии мы ни подошли, мы везде видим все ту же
повторяемость.
Возьму для иллюстрации историю искусства в его культурно-завершенном
виде. Эта область наиболее знакомая вам. Это - во-первых, во-вторых,
искусство является такой отраслью человеческой деятельности, где
случайность, каприз, настроение, вдохновение, интуиция, или даже
бессознательность творца художественных ценностей является почти что
общепризнанным фактом. Тем не менее, и в этой отрасли явления до
поразительности повторяются. По основному существу в истории
художественного творчества повторяется два жанра: классический и
реалистический, и другой жанр - романтический. Первый заключается в том,
что художник стремится воспроизвести типичные обобщающие черты об'ективной
действительности. Это есть реализм в настоящем подлинном значении этого
слова. Другой жанр - романтический - заключается в стремлении художника
выразить свое собственное суб'ективное настроение. Там преобладает
об'ективное начало, тут - суб'ективный момент. И вот эти два главных
течения в искусстве повторяются и часто следуют друг за другом с заметной
правильностью, начиная с классической древности и кончая нашей эпохой.
Мы видим эпохи, когда господствует реализм в искусстве, и другие
периоды, в которые преобладающим течением становится суб'ективизм, т.-е.
романтика.
Сравнительная правильность чередования этих двух родов в искусстве дала
возможность Гете сделать такое важное и интересное обобщение. В эпохи
под'ема творчества живых общественных сил, думал величайший мировой
поэт-философ, господствует реализм, в периоды же общественного упадка -
суб'ективизм - романтика*1.
/*1 Вернее будет с нашей точки зрения характеризовать направления в
искусстве не состоянием эпохи, а положением определенного класса.
Обращаясь к истории философии, мы видим, что и эта область, область
человеческой отвлеченной мысли, полна повторений. Философские системы
возникают, создаются школы, разрабатываются отдельные ее положения, но
проходят некоторые периоды времени, - система подвергается полному
разрушению, а затем как будто окончательному и оскорбительному забвению. А
далее через столетие, а иногда и через более значительные промежутки
времени, система возрождается и часто выдается за нечто совершенно новое и
совершенно оригинальное. Приводить примеры, подтверждающие это положение,
было бы даже безвкусно, так как в этом отношении история философии почти
что не знает исключения.
Да, история полна повторений и во всех областях. Касаясь вопроса о
возможности исторических законов, и отражая доводы тех, которые отрицают
их возможность, на основании мнимого отсутствия повторяемости явлений,
Вундт говорит в своем "Введении в философию" следующее:
"Этот формальный признак (повторяемость явлений в природе и якобы
неповторяемость в области истории. Орт.) не верен с двоякой точки зрения:
во-первых, совершенно неверно, что единичные явления (das Singulare) не
играют роли в естественных науках. Например, почти вся геология состоит из
единичных фактов, тем не менее никто не станет утверждать, что -
исследование ледяного периода потому только, что он, по всей вероятности,
существовал только раз, не относится к естественной науке, а должен быть
отдан историку для мечтательного созерцания. Во-вторых, совершенно неверно
также и то, что в истории явления не повторяются. Начиная с Полибия,
историки, поскольку они не были хроникерами, редко упускали случай, чтобы
не указать на одновременные события и аналогичные ряды явлений, которые
имели место в различное время и которым присуща одинаковая внутренняя
связь. Такими историческими параллелями историки пользовались для
известных выводов".
История повторяется. Более того, она повторяется подчас, как бы с
очевидным намерением дать почувствовать и понять историческим деятелям,
что ее обмануть нельзя. "Если, - говорит она, - вы совершили и вызвали
событие, которое не соответствует еще данному состоянию общественных сил,
вам придется повторить или, если ваша власть и влияние исчерпаны до дна,
ваша попытка возобновить их тщетна и повторения напрасны". Очень хорошо и
глубокомысленно говорит знаменитый историк новой философии Куно Фишер о
смысле повторений исторических событий:
"Повидимому, - пишет историк философии, - всемирная история в великих
вопросах, от которых зависит будущее мира, должна повторять доказательства
необходимости или невозможности противоположного, чтобы утвердить
окончательно новое положение; она дважды доказывала необходимость римского
цезаризма и безуспешность умерщвления цезаря; битвою при Филиппах и битвою
при Акциуме.
Точно так же Бурбоны должны были дважды подвергнуться изгнанию и
Наполеон был дважды побежден".
История также полна экспериментов, и в известном смысле и она
представляет собою лабораторию, в которой производятся опыты. Но
исторический эксперимент отличается от естественно-научного эксперимента
тем, что экспериментатор естествоиспытатель, имея дело с неодушевленными
телами или животными, отчетливо сознает, что он производит опыт и потому с
самого начала готов на неудачу.
Исторический деятель, руководящий теми или иными событиями,
экспериментирует бессознательно. Имея дело с живыми людьми, а не с
пассивным, бессознательным материалом, он должен действовать с
уверенностью в успехе, и так именно действует исторический деятель и
тогда, когда опыт завершился неудачей. К этому надо еще прибавить, что в
историческом эксперименте всегда так или иначе принимают участие массы.
Сознание приходит post factum. Сова Минервы вылетает в сумерках, как
говорит Гегель.
Дальше. Кроме указанных мотивов, якобы лишающих возможности
установления исторических законов, выдвигается суб'ективистами еще одно
самое сильное с их точки зрения доказательство в тщетности искания
исторического об'ективизма.
Каждый историк, или социолог, является человеком определенного
сословия, группы, партии, он - продукт своей среды, воспитания, так или
иначе, историк или социолог - заинтересованное лицо, а потому в
историческое исследование вносятся неизбежно суб'ективные элементы,
окрашивающие желательным цветом исследуемые события. А суб'ективная оценка
событий и фактов естественно приводит к общим суб'ективным ошибочным
выводам.
В нашей русской социологической литературе это возражение выдвигалось и
пространно обосновывалось родоначальниками суб'ективной школы в социологии
П. Л.
Лавровым и Н. К. Михайловским. Оба мыслителя утверждали, что каждая
партия и каждый ее представитель может найти в истории достаточное
количество фактов для оправдания и подтверждения своего общественного
идеала. Протестант, исследующий историческую жизнь, найдет в ней
достаточное количество фактов, на основании которых он сумеет доказать,
что история человечества имела своей миссией осуществить идею Лютера;
католик в свою очередь придет также при помощи внушительных фактов и
событий к выводу, что принципы католицизма были и являются главными
двигателями в ходе исторического развития. Или революционер найдет полное
основание для защиты той идеи, что революционные перевороты рождают новые
творческие силы, радикально разрушая ветхие, отжившие социальные формы и
государственные учреждения, стоящие преградой на пути к прогрессу.
Консерватор в свою очередь остановит главное внимание на таких культурных
ценностях, которые необходимо следует хранить, и отсюда сделает
заключение, что прогресс обусловливается бережным и тщательным сохранением
всего существующего, и т. д.
Исходя из этой суб'ективной точки зрения, представители русской
суб'ективной социологии приходили к общему выводу, что всякое стремление
установить исторические об'ективные законы обречено на полную неудачу.
Только буржуазные ученые, утверждали они, руководимые неутомимым
стремлением оправдать существующий порядок вещей, могут искать и страстно
ищут почвы и опоры в мнимых законах истории, якобы научным путем
установленных. Передовой же человек, социалист, т.-е. истинный защитник
интересов народа и прогресса, должен сделать точкой исхода своего
социалистического мышления и практической программы не теоретический
разум, не об'ективную историческую закономерность, а разум практический,
т.-е. нравственную волю. Нравственная воля, творящая идеальные цели,
является главным источником и истинной философской основой
социалистического идеала, к осуществлению которого стремится критически
мыслящая личность. Социалист оценивает исторический ход развития не с
точки зрения научной закономерности, а берет за критерий всего
совершившегося свой нравственный идеал. Он подвергает строгому
нравственному суду историческое зло, несправедливость, все формы
эксплоатации человека человеком, с одной стороны, а с другой - он черпает
силу и вдохновение в положительных идеальных проявлениях и событиях
исторической действительности. Нравственный суд над злодеями в истории и
восторг перед ее героями, вот истинные воспитатели критически мыслящей
личности, т.-е. социалиста, а не немые цифры и равнодушные факты. Лишь
этот сознательно суб'ективный метод, метод нравственных оценок*1 ведет
социалиста к сокровенной цели. Научный же об'ективный взгляд на движение
мировой истории, утверждение, будто в исторической действительности
господствует безусловная закономерность, на которую должна опираться
практическая деятельность, приводит к пассивности, бездеятельности или,
как любили выражаться наши суб'ективные социологи, к квиэтизму.
/*1 Историческая теория Виндельбанда-Риккерта обнаруживает большое
сходство с субъективной теорией наших субъективных социологов. И
неудивительно, так как философская основа субъективной социологии и
историческая теория упомянутых немецких мыслителей имеют своим общим
источником этику Канта. Тут же отмечу, что в известном смысле еще большее
сходство с русской субъективной социологией мы замечаем в этическом
социализме марбургской школы. Об этих направлениях в
философско-исторической мысли будет речь впереди.
Вопрос об отношении практической деятельности к научному пониманию
истории мы пока оставим неразрешенным. Об этом довольно сложном вопросе
будет речь впереди.
В данной же общей связи нас интересует утверждение, будто
историеведение в отличие от естествознания не может стать настоящей
наукой, благодаря неминуемому и неизбежному суб'ективному отношению
исследователя к вопросам общежития человечества.
Это утверждение не выдерживает ни малейшей критики по той простой и
очевидной причине, что и естествознанию присущи все роды суб'ективизма. В
действительности всякий вновь открытый закон, всякая добытая истина,
безразлично из какой области, утверждались и приобретали всеобщее
признание путем упорной, серьезной, а подчас и героической борьбы,
проходя, если можно так выразиться, через чистилище суб'ективных отношений
и наслоений, которые составляли тем более серьезное препятствие, чем
основательнее, значительнее и плодотворнее был данный закон и данная
истина.
Утверждать, что естественные науки составляют исключение, значит либо
нарочно закрывать глаза на общеизвестные исторические факты, или же, что,
конечно, чаще всего, бессознательно упускать их из вида, не отдавая себе
ясного отчета в их значении. Что касается индивидуально-суб'ективных черт
и склонностей исследователя, то естествоиспытатели, которые, как известно,
не падают с неба, а рождаются, растут и развиваются на грешной земле, в
определенной социальной обстановке, принадлежат к определенному классу и
определенным общественным группам, могут точно так же, как и социологи, и
философы истории приступать к изучению природы с огромным запасом
предрассудков и разного рода беспросветного суеверия. И в настоящее время
теоретические отделы произведений по естествознанию полны мистическими
уклонами мысли. При изложении и оценке успехов современной положительной
науки можно легко встретить благочестивое утверждение, что в конечном
итоге познанные нами известные законы природы, открывающие человечеству
такие грандиозные ободряющие перспективы, суть не что иное, как мысли
божии. Подобная орнаментика не так уж невинна, как это может казаться на
первый взгляд. Бог всегда вызывает логическую паузу, обрывающую нить
критической пытливой мысли, и неизбежно служит веским препятствием на пути
к научному исследованию. И все эти мистические тенденции в философии
естествознания вытекают из тех же источников, которыми обусловливается
суб'ективизм в общественной науке.
Еще Бэкон делал указания на те родовые индивидуальные и вытекающие из
общественной среды суб'ективные свойства и склонности исследователя,
которые являются величайшим тормозом на пути к об'ективному познанию
явлений природы.
Анализируя и подчеркивая эти суб'ективные начала, требуя от
естествоиспытателя, чтобы он от них освободился, основоположник точного
знания намечал вместе с тем методы, при помощи которых возможно достижение
точного опытного знания. И нет ни малейшего сомнения, что со времени
Бэкона естествознание добилось таких успехов, о которых не мечтал ни
Бэкон, несмотря на его пылкую фантазию, ни Гоббс, ни другие основатели
современной положительной науки.
Все больше и больше укрепляющееся, преимущественно в буржуазной
идеологии, суеверие, что в естествознании об'ективное исследование и
научное предсказание возможны, а в общественно-исторической науке
невозможны, имеет своим поводом тот факт, что естествознание в настоящее
время обладает многими общепризнанными законами, между тем как законы и
выводы общественных наук составляют предмет страстных и ожесточенных
споров. Но это различие не принципиального свойства, а исторического
характера. Нет почти ни одного из известных нам законов природы, нет почти
ни одной значительной истины, которые не подвергались в свое время таким
же страстным и ожесточенным нападкам, каким подвергается в наше время
учение Маркса о стоимости, о борьбе классов и все положения и выводы
научного социализма. Возможность, хотя далеко не безусловная, свободного
беспрепятственного развития естествознания в нашу эпоху обусловливается
тем, что познание природы и победа над ее силами необходимы и выгодны
буржуазным классам, между тем как об'ективное беспристрастное выяснение
общественных отношений становится все более и более угрожающим явлением
для теперешнего общественного порядка. И точно такой же острый критический
момент переживало естествознание, когда оно являлось могучим орудием в
борьбе против общественного порядка средних веков. Выражая классовые
интересы господствующего духовенства, инквизиция сожгла Джиордано Бруно на
костре, а Галилея держала тридцать лет в заточении: первого - за проповедь
и за вершение системы Коперника, второго - за учение о вращении земли.
Идеологи современных привилегированных классов, признающие теперь движение
земли, изыскивают всевозможные софистические доводы, чтобы с их помощью
задержать историческое движение вперед современного человечества. Но как
бы там ни было, историческая наука все же делает огромные успехи,
завоевывая одну территорию за другой.


Лекция 2.


Краткий очерк развития философско-исторической мысли.
Всякая вещь, всякое явление и всякое учение имеют свою историю. И для
того, чтобы надлежащим образом понять вещь, явление или учение, необходимо
узнать их историю. История определенного учения раскрывает его истинное
содержание и сущность тех воззрений, которые ему пришлось преодолевать на
пути к собственному утверждению. Без знания последних невозможно настоящее
знание и первого.
Философия истории, т.-е. та отрасль знания, которая занимается
установлением общественно-исторических законов, имеет свою собственную и
по своему внутреннему содержанию весьма почтенную историю. Полное и
всестороннее понимание материалистического понимания истории, настоятельно
требует знания исторического развития философии истории вообще, хотя бы в
кратких чертах. Считаю, поэтому, необходимым дать краткое и сжатое
изложение основных и главных принципов исторического развития философии
истории, которые имеют на мой взгляд особенно важное значение для ясного
понимания исторического материализма.
Сравнительно с другими областями человеческого познания философия
истории и обществоведение очень позднего происхождения.
Вопросы естествознания зарождаются на самых первых стадиях
человеческого развития, на заре культуры. Почти у всех первобытных народов
есть своя религия, имеющая своим главным предметом об'яснение явлений
природы. К этому вынуждает прежде всего борьба за существование. В мире, в
бесконечно разнообразных явлениях окружающей природы первобытный, или
выражаясь более научным определением исследователя Ревиля,
нецивилизованный человек останавливает свое внимание на тех, которые
решают сложный и тяжелый вопрос о его существовании, на тех, которые
поддерживают или препятствуют его самосохранению, на тех, которые внушают
ему надежду и вызывают чувство роковой зависимости. Чтобы отстоять себя,
чтобы утвердить свое право на жизнь, чтобы не быть раздавленным внешними,
стоящими перед ним грозными и непонятными силами окружающего мира, человек
должен был так или иначе определить свое отношение к ним и установить ту
или иную гармонию между своей деятельностью и работой внешних
противостоящих сил.
Этим установлением и является по существу первобытная религия, которая
представляет собою по своему основному содержанию естествознание
первобытного или нецивилизованного человека.
Ранее зарождение начал естествознания об'ясняется, таким образом,
очевидной и ярко-выявленной зависимостью человека от сил и явлений
окружающей природы и стремлением воздействовать на нее. Природа дает себя
чувствовать с самого начала, как внешний, противостоящий предмет,
требующий настойчиво об'яснения и разгадки ее тайн.
Совершенно иначе слагаются отношения человека к его
общественно-исторической жизни. Общественная среда даже на высоких
сравнительно ступенях своего развития представляется человеку как
продолжение его собственной деятельности, ничем не обусловленной; она
кажется следствием свободной воли, результатом индивидуальных усилий и
сознательно поставленных общих целей. И тогда, когда судьбы общественной
жизни фетишизуются, т.-е. когда они переносятся по ту сторону общества и
приписываются воле и намерениям божества, общество, общественная
действительность все же невоспринимается, как об'ективная, противостоящая
сила, а продолжает рассматриваться, как плод исключительно человеческого
сознания и воли, управляемых и определяемых божеством, при чем добрая или
злая воля самого божества так же ставится в зависимость от поведения
человека.
Другая причина, об'ясняющая позднее возникновение философии истории,
заключается в том, что историки обращали свое исключительное внимание на
выдающиеся шумные и бьющие в глаза события. Ежедневная жизнь, труд и
борьба за существование широких народных масс, т.-е. те явления
общественной действительности, которые составляют сущность и основу
общественного бытия и исторического движения, оставались где-то в тени,
скрытыми за пределами сознания историографов.
Привычные явления серых будней истории ускользали от духовного взора
историков, как явления, не заслуживающие серьезного внимания. На
поверхности житейского бурного моря виднее всех и всего были выдающиеся
крупные личности, деятельность королей, крупных законодателей и военные
подвиги храбрых и умелых полководцев.
Совершенно верно поэтому говорит один из новаторов исторического метода
Огюстэн Тьерри:
"Удивительна упорная склонность историков не признавать за массой
никакой самостоятельности, никакого творчества. Если какой-нибудь народ
выселяется, ища себе нового места жительства, то наши историографы и поэты
об'ясняют это тем, что какой-нибудь герой решился основать новую империю с
целью прославить свое имя; если возникает какое-нибудь новое государство,
то это об'ясняется инициативой того или другого государя. Народ, граждане
- всегда представляют собою лишь материю, одухотворяемую мыслью отдельных
людей".
Так говорит новатор исторического метода начала XIX столетия, выражая
свое удивление и даже свое негодование по адресу историков старой школы.
Давая яркую и справедливую оценку прежнему историческому методу,
знаменитый историк упускает из виду, что новый взгляд, им исповедуемый, на
историческую действительность не есть плод гениальной интуиции, а
продиктован движением масс XVII и XVIII столетий.
Сделанное О. Тьерри в общем и целом справедливое обобщение имеет,
конечно, и свои внушительные исключения. Так, например, история
Пелопонесской войны Фукидида, написанная в течение последней четверти V
столетия до нашего летоисчисления, дает обстоятельную характеристику
социальных отношений, изображенной эпохи. А там, где речь идет о
социальных отношениях, там выступает с естественной необходимостью
значение жизни широких слоев населения.
Далее, в эпоху упадка античной Греции, когда накопление классовых
противоречий явно выступает наружу, угрожая гибелью
общественно-государственной жизни, Платон (427 - 347 по старому
летосчислению) приходит к общему социологическому выводу, что торговля и
промышленность неминуемо приводят к раздирающим государственный организм
противоположностям общественных слоев населения данного государства.
Великий идеалист классической древности, создавая новый спасительный, с
его точки зрения, утопический план государственного устройства, взял за
исходную точку разделение труда. Разделение труда является, по мнению
Платона, основой единства и в то же время также и противоречия
государственного целого.
Государственное управление имеет поэтому своей главной целью руководить
силами, составляющими национальное государство, и держать в равновесии
противоречивые, всегда готовые к борьбе общественные элементы. Государство
в целом Платон рассматривает, как нечто связное, единое целое, сравнивая
его с человеческим организмом.
Тут же следует отметить, что органическая теория в социологии имеет
свое отчетливо выраженное начало в учении Платона о государстве. Взгляд
великого мыслителя на государственное устройство был большим шагом вперед
на пути к постановке проблемы философии истории. Государство, общество
провозглашается об'ективной внешней силой, управляемой так или иначе
какими-то собственными законами.
Еще дальше в этом направлении пошел гениальный ученик Платона
Аристотель (384 - 322 по ст. лет.). Аристотель, глубокий мыслитель и в то
же время серьезный и терпеливый исследователь, стремится установить законы
общественной жизни, исходя из конкретно-исторических основ. Абсолютно
совершенных государственных форм управления, как и абсолютно негодных, не
существует. Всякая государственная форма правления вытекает из
определенно-конкретных условий жизни данного народа и им соответствует.
Аристотель становится таким образом на диалектическую точку зрения, но
наиболее замечательным является в учении Аристотеля о государстве деление
общества на классы, главным образом по имущественному признаку, и ясное
понимание того, что борьба политических партий обусловливается социальной
борьбой классов. "Существуют, - говорит Аристотель в "Политике", - во всех
государствах три класса: очень богатые, очень бедные и третий класс,
занимающий среднее положение между ними. И если умеренность и средина
вообще должны быть признаны самым лучшим, то ясно, что среднее
имущественное положение также наилучшее". "Ясно, - заключает Аристотель, -
что наилучшей государственной формой управления является та, которая
покоится на среднем классе, и что только те именно государства способны к
хорошему управлению, в которых средний класс многочисленен или же, по
крайней мере, сильнее одного из них. Ибо во втором случае средний класс,
присоединяясь к одному из двух крайних классов, является решающей силой и
не дает господствовать ни одному из них. Поэтому большое счастье, когда
граждане владеют средним достатком, ибо где одни владеют большим
имуществом, а другие его совершенно лишены, там возникает вследствие этих
двух крайностей либо наиболее крайнее господство народной массы, или
наглейшая олигархия, либо тирания"... В этой связи нельзя не отметить и
еще одной изумительной мысли Аристотеля. В подтверждение справедливости
своего взгляда на благодетельное значение среднего класса, философ
указывает на тот факт, что наилучшими законодателями были люди, вышедшие
из этого именно класса: из среднего класса вышли Солон, Ликург, Хордас и
почти все другие крупные законодатели. Аристотель имеет, таким образом,
ясное представление о классовых идеологах, выражающих интересы, настроение
и стремления своего класса.
Эти замечательные мысли Аристотеля, которые могли бы, кажется,
сделаться исходной точкой для дальнейшего развития общественной и
исторической науки, как бы дремали под спудом негодного исторического
материала, не оказав непосредственного влияния на методы исследования и
писания истории.
"Представление, - говорит Энгельс в "Антидюринге", - будто
существенными в истории являются политическая деятельность государей и
государств, столь же старо, как и сама историография. Это представление
есть главная причина того, что у нас так мало сохранилось данных о
совершающемся в тишине за этими шумными проявлениями и действительно
движущем вперед развитие народов. Это представление господствовало во всем
прежнем понимании истории и впервые было поколеблено только буржуазными
историками времен реставрации".
В общем это без сомнения так. Совершенно понятно поэтому, что философия
истории, ставящая себе задачу найти общие начала, движущие исторический
процесс, не могла возникнуть на ранних ступенях культурной жизни
человечества.
Философия истории, как отдельная самостоятельная область познания,
возникает лишь в XVII столетии. Родоначальником ее считается с полным
правом французский епископ Боссюэт (1627 - 1704), который в своем
сочинении "Всемирная история", появившемся в 1661 году, впервые делает
попытку найти обобщающее философское начало всемирной истории. Общая точка
зрения Боссюэта - религиозная. Бог руководит историческими судьбами
народов, но мировая история осуществляет заранее предначертанный
божественный план. "Бог управляет мировой историей, преследуя свою цель, а
человек волнуется". Так гласит общая формулировка философии истории
знаменитого епископа. По Боссюэту исторические события вызываются не
великими личностями, а носителем, выразителем и движущей силой общего
исторического процесса является какой-нибудь избранный народ. Израильское
племя, осуществляя божественный предначертанный план, служит носителем
мировой культуры, и оно же, израильское племя, имело решающее влияние на
культуру Греции и Рима. Проникновение в глубины исторического процесса,
понимание могущества об'ективного хода вещей подсказывает основателю
философии истории великую мысль о том, что историческая жизнь совершает
свое движение под влиянием более властных и могучих сил, нежели капризная
воля того или другого короля или даже государственное творчество
гениального законодателя.
Религиозное об'яснение истории, провозглашенное Боссюэтом, разумеется
превзойдено в настоящее время. Даже представители религиозного
мировоззрения наших дней, вроде Гарнака и Эйкена, не приемлют философии
истории Боссюэта в ее чистом виде. И теологам приходится теперь делать
уступки научной мысли, но за Боссюэтом останется бессмертной заслугой сама
постановка проблемы и факт искания общих об'ективных исторических законов.
Ибо, когда речь идет об историческом развитии мысли в определенной отрасли
познания, важно то, что вопрос был правильно поставлен, а не то, как он
был разрешен.
За Боссюэтом следует философско-историческая теория Вико (1668 - 1744).
Этот знаменитый и поистине гениальный итальянец поставил вопрос о развитии
всемирной истории на научной основе. Свое произведение, трактующее
проблему философии истории, Вико назвал "Новой наукой", и с полным правом
дал ему это заглавие. В истории человечества мыслитель отмечает три
периода, следующие друг за другом в закономерном порядке: период богов,
период героев и период деятельности людей.
Эти три периода составляют общий цикл. Когда этот цикл завершен,
начинается новый по тому же порядку. История представляет собой, таким
образом, постоянный круговорот. Наиболее замечательными и поистине
гениальными являются в доктрине Вико: во-первых, впервые формулированная
по отношению к философии истории идея развития; во-вторых, -
социологический подход в отношении составных элементов общественной жизни.
Вико касается семьи, собственности, государства, права, языка и религии,
рассматривая все эти общественные формы жизни, как элементы
общественно-исторического движения. Эти элементы подвержены постоянному
изменению и на протяжении исторического времени меняют свои основные черты.
В общем Вико исходит из эклектической точки зрения, тем не менее его
философско-историческая доктрина составляет, без всякого сомнения, начало
научного об'яснения истории. Таким началом является, во-первых, идея
развития, во-вторых, убеждение в том, что историческое развитие
совершается путем освобождения от авторитета богов и героев, находя свое
конечное завершение в деятельности людей.
Следует тут же отметить, что гениальные идеи Вико были идеологическим
выражением и обобщением итальянского возрождения, глубокий смысл и
значение которого состояли в борьбе против авторитета и власти церковной и
феодальной иерархии.
Проблема философии истории после Боссюэта и Вико как бы снова засыпает.
Как специальная проблема, философия истории не занимает особого места в
общественной идеологии. В общем, идеология XVII и первых трех четвертей
XVIII веков передовых капиталистических стран занимается главным образом
вопросами государственного строительства и проблемами новорожденной науки,
политической экономии.
Тут история звучно и бурно играет свою прелюдию к великой французской
революции.
Гражданская зрелость английской и французской буржуазии, ее золотой век
бури и натиска естественно отмечен глубоким интересом прежде всего к
экономическим, политическим и правовым проблемам. Французское Просвещение
XVIII столетия являлось боевой идеологией против дворянства и духовенства
во имя науки, торжества разума, свободы личности и, в результате, во имя
свободной конкуренции. Просвещение было глубочайшим образом проникнуто
индивидуалистическими началами. С точки зрения индивидуалистической
философии Просвещения общество является простым механическим соединением
отдельных личностей, и вся общественная жизнь составляется из свободной
игры интересов, страстей и стремлений отдельных лиц. Вследствие этого
вопрос о том, что лежит в основе всего общественного целого, какими
внутренними имманентными причинами определяется процесс исторического
движения, не приходил в голову деятелям Просвещения. Характеризуя
общественную идеологию XVIII столетия, Маркс справедливо и, как всегда,
глубокомысленно говорит в найденном в 1902 г.
введении к "Критике политической экономии", что индивид этой эпохи,
который был с одной стороны "продуктом разложения феодальных общественных
форм, а с другой - новых производительных сил, начавших развиваться в XVI
веке, представлялся идеологам этой эпохи не результатом истории, но ее
исходным пунктом". "Так как этот индивид, - продолжает Маркс, - казался
воплощением естественных свойств и отвечал воззрению на природу человека,
то в нем видели нечто не исторически возникшее, а установленное самой
природой".
Увлечение натуралистическим индивидуализмом, клич назад к природе,
идеализация доисторического времени и отрицательное отношение ко всему
прошедшему не было, по справедливому мнению Маркса, "реакцией против
чрезмерной утонченности и возвращением к ложно понятой природе". "Точно
также и "Общественный договор"
Руссо, в котором взаимоотношения и связь между независимыми от природы
суб'ектами устанавливается путем договора, ни в малой степени не покоится
на подобном натурализме. Все это внешность и только эстетическая
внешность, больших и малых робинзонад. Напротив того, мы имеем здесь дело
с предвосхищением "буржуазного общества", которое начало развиваться с
XVI-го столетия, а в XVIII-м - сделало гигантские шаги на пути к своей
зрелости. В этом обществе свободной конкуренции отдельная личность
является освобожденной от естественных связей... которые в прежние
исторические эпохи делали из нее составную часть некоторого ограниченного
человеческого конгломерата".
Под влиянием разложения феодального порядка история культуры была сдана
в архив, и, следовательно, не могло быть и речи о философии исторического
хода вещей.
Революционный буржуазный индивидуализм мог строить свою программу и
фактически строил ее на двух основаниях: во-первых, на воспитании
личности, во-вторых, на демократическом законодательстве. Истинным и
полным выражением этих двух основ были "Эмиль" и "Общественный договор"
Руссо.
Французские материалисты резко отличались от просветителей в вопросах
обще-философского мировоззрения, но в вопросах общественно-политических
они мало в чем расходились с Просвещением. Правда, в произведениях
Гольбаха и Гельвеция, в особенности Гельвеция, встречаются интересные
мысли социологического характера, но эти мысли ведут одинокое
существование, не оказывая серьезного влияния на общее рационалистическое
об'яснение общественной жизни, насквозь проникнутое
революционно-буржуазным индивидуализмом. Справедливость требует отметить,
что в произведениях Руссо мы находим более глубокие мысли
философско-исторического характера, чем у материалистов.
В связи с трактуемой нами темой следует выделить особо Монтескье (1689
- 1755).
Этот знаменитый политический мыслитель занимается в своем главном
сочинении "Дух законов" теоретическим обоснованием государственного
законодательства. Но вопросы политики приводят Монтескье к вопросу об
условиях среды, которыми определяется конкретное воздействие или же
бесплодность того или другого закона.
В конечном итоге социальная среда и историческая жизнь определяется, с
точки зрения Монтескье, географическим положением, климатом, почвой и
племенными особенностями. Интересно и заслуживает внимания в учении
Монтескье сближение законов естественных и законов общественных. Монтескье
ясно понимает, что общественная жизнь управляется неизбежными законами,
что и ей присуща внутренняя причинная необходимость. Когда изданный
государственной властью закон не соответствует данной общественной
организации, он обречен на полную неудачу и представляет собой не что
иное, как печальное и курьезное недоразумение. Но, как уже упомянуто,
основой общественно-исторической закономерности служит географическая
среда и племенные особенности.
Среди общественных мыслителей XVIII столетия Франции Монтескье придал
философии истории новый оборот, подчеркивая естественную и причинную
зависимость успехов или неудач политической деятельности от реальных
условий жизни, сводя эти последние к физическим силам природы. Проблема не
была, конечно, решена, но реалистический момент был сильно подчеркнут.
Однако теория Монтескье, оказавшая значительное влияние своей политической
частью, не находит себе во Франции непосредственных последователей в
области философии истории. В этом периоде теоретическое мышление французов
капитулирует перед грядущими бушующими историческими событиями.
Настоящим образом развертывается философско-историческая мысль в
Германии.
Гегель где-то заметил, что в то время, когда французы делают историю,
немцы думают о том, как ее следует писать. Немцы в эту эпоху,
действительно, думали над тем, как надо писать историю, точнее - они
задумывались над вопросом о ее законах.
Великая французская революция основательно всколыхнула мыслящую
интеллигенцию Германии. Грандиозные, потрясающие события, сделавшие, как
тогда выражались, разум основой мировой жизни, дали могучий толчок к
исторической мысли избранным умам страны, которая, казалось, еще спала
мертвым, непробудным сном.
Прежде всего Кант (1724 - 1804) и Гердер проявляют живейший интерес к
вопросам философии истории.
По Канту вечные идеи права и справедливости, являясь регулятивными
руководящими идеями, осуществляют в своем историческом развитии свободу
народов. Свобода народов и вечный мир были общественно-историческим
идеалом Канта. В трактате "К вечному миру", где главным образом
обосновываются и развиваются философско-исторические взгляды мыслителя, мы
читаем следующее чрезвычайно характерное место:
"Настанет когда-нибудь время, когда среди народов земного шара взаимная
внутренняя связь (более или менее тесная) достигнет таких размеров, что
нарушение права в одном месте земного шара даст себя почувствовать во всех
пунктах его. Поэтому идея всемирно гражданского права не является
фантастическим или утопическим представлением о праве, но необходимым
дополнением к неписанному кодексу как государственного, так и
международного публичного человеческого права вообще. Только при этом
условии является возможность утешаться надеждой на осуществление вечного
мира, к которому мы постепенно приближаемся".
Целостно-единого философско-исторического воззрения Кант не дал с точки
зрения его теории познания и не мог дать. Дуализм между непознаваемой и
неподвижной вещью в себе и не менее неподвижными априорными формами вообще
лишает возможности по существу открыть движущее начало исторического хода
развития. В конечном счете философия истории Канта сводится к
суб'ективно-метафизическим построениям отвлеченного права и отвлеченной
метафизической идеи справедливости.
Но важное значение в этом построении имели, во-первых, сама идея, что
исторический процесс реализует свободу, во-вторых, - идеал международного
братства и понимание того, что вечный мир может обеспечить лишь тесная
реальная связь между народами земного шара.
За Кантом следует Гердер (1744 - 1803). Гердер, - один из
благороднейших сынов Германии, воодушевленный и глубоко проникнутый
великими стремлениями гуманизма и страшной жаждой раскрыть смысл и
значение исторического процесса, эта гениальная бурная натура, исполненная
поэтических порывов, - чувствует биение пульса исторической жизни, как бы
сливаясь с ней. Философия истории трактуется Гердером, как отдельная
самостоятельная область ей он уделяет большое и сосредоточенное внимание.
Его сочинение "Идеи к философии истории человечества"
изобилует многими мыслями, сохранившими интерес и в настоящее время.
Историческая действительность рассматривается как эволюционный процесс.
"Исторический прогресс, - думает Гердер, - должен осуществить
благородную подготовку человека к разумной жизни и свободе, к более чистым
помыслам, к более крепкому и тонкому здоровью, к господству на земле".
Глубоко проникнутый идеями Руссо, с одной стороны, и началами классической
древности, с другой, Гердер видит задачи культуры в разностороннем
развитии личности, в гармоническом сочетании физического и духовного. Но
наиболее интересной в учении Гердера является мысль о роли и значении масс
для выработки и развития человеческой индивидуальности. Проникнутый этим
воззрением, мыслитель сосредотачивает особенное внимание на народном
творчестве, которому он в своей многосторонней и обширной литературной
деятельности отводит большое место. Следуя общей мысли Монтескье, Гердер
придает огромное значение географической среде, развивая эту же мысль
дальше и считая, что климатом, почвой и физическими условиями определяется
не только народный быт, но этими основными элементами обусловливается вся
духовная культурная жизнь.
В общем итоге в философско-исторических взглядах Гердера имели
серьезное значение и оказали большое влияние на дальнейший ход философии
истории: 1) ярко выраженная идея эволюции, 2) идея прогресса, 3) роль
географической среды и 4)
значение масс и народного творчества.
Все до сих пор кратко очерченные философско-исторические точки зрения
являются подготовительными ступенями и вошли той или иной стороной в
современное научное об'яснение истории, т.-е. в теорию исторического
материализма.
Но больше, чем кто бы то ни было из мыслителей европейского запада,
сделал в этой области Гегель.
Гегель (1770 - 1831) - идеалист. Согласно его идеалистическому
мировоззрению началом всех начал является разум, абсолютная идея или, что
одно и то же, абсолютный дух. Все мироздание представляет собой
поступательное движение абсолютного духа. Природа и история человечества
являют собою необходимые ступени этого абсолютного и всеоб'емлющего
мирового духовного начала. На первой ступени своего саморазвития и
самообнаружения дух не сознает себя. Сознания самого себя он достигает в
общественном мышлении человечества. В государстве он достигает
об'ективного значения; в философии и главным образом в системе Гегеля - он
приходит к самосознанию, так как истинная философия занимается мышлением
об абсолютном духе, о его сущности, о его значении и о всех проявлениях
его развития.
Философия Гегеля проникнута, таким образом, принципом развития. Само
мироздание не есть что-то неизменное, застывшее, всегда себе равное, а
является непрерывным процессом постоянных изменений, возникновений и
разрушений, но совершает тем не менее свой путь от бессознательного к
сознательному, от необходимости к свободе.
Природа и история человечества составляют, таким образом, одну связную,
неразрывную цепь, одно общее, слитное, единое целое.
Понятно, следовательно, что история человечества, являясь проявлением и
обнаружением развертывающегося мирового разума, не может по существу
представлять собою беспорядочную хаотическую игру случайности. Известное
положение Гегеля, гласящее: "Все действительное разумно, и все разумное
действительно", вытекает с непреложной логической необходимостью из общего
мировоззрения философа.
Намерение, цели, страсти, мысли и деятельность отдельной личности, как
бы гениальна ни была эта последняя, не могут с точки зрения великого
идеалиста определять собою ход и исход исторических событий.
Историческая деятельность человечества слагается из действий людей,
вызванных реальными интересами каждой отдельной личности. Каждая отдельная
личность преследует в борьбе за свое существование свои собственные
реальные цели, а в результате из совокупности идей и действий слагается
нечто общее, имеющее свои собственные законы. Как, например, вода не
похожа на свои составные элементы водород и кислород, так и общественная
историческая деятельность людей в своем общем итоге не похожа на отдельные
деяния мыслящих и действующих личностей. "В всемирной истории, - говорит
Гегель, - из человеческих действий выходит нечто иное, чем то, к чему они
стремились. Они поступают так, как этого требуют их интересы, а в
результате этого получается нечто новое, нечто такое, что заключалось,
правда, в их действиях, но чего не было в их сознании и их намерениях".
Вышеизложенные философско-исторические взгляды до Гегеля отличаются в
той или иной мере эклектизмом, т.-е. воззрением, согласно которому
исторический ход вещей определяется взаимодействием различных областей
человеческой мысли и деятельности.
В сложном механизме общественно-исторической жизни выявляются с
особенной отчетливостью отдельные и с виду как бы совершенно
самостоятельные формы проявления жизни человечества или, как принято
выражаться, "факторы". Бросается также в глаза взаимодействие этих
"факторов".
Поэтому и среди современных социологов является наиболее
распространенным взгляд, что вся историческая действительность
обусловливается взаимодействием различных самостоятельных сил. Происходит,
утверждают представители этого эклектического течения, постоянное
взаимодействие между различными факторами - умственным, нравственным,
эстетическим, экономическим, правовым и т.д.
Исходя из своей строго продуманной монистической точки зрения, Гегель
по-своему высмеял и подверг серьезной и глубокой критике господствовавшую
до него и в его эпоху теорию взаимодействия. "Когда довольствуются, -
говорит Гегель в своей "Энциклопедии", - тем, что рассматривают данное
содержание с точки зрения взаимодействия, что представляет собою прием
крайне бедный в смысле понимания, тогда имеют дело просто с сухим фактом,
и требование посредствования, сказывающееся там, где речь заходит о
нахождении причинной связи, остается неудовлетворенным". Другими словами,
об'яснять те или другие явления фактом взаимодействия, значит по существу
ничего не об'яснять, а лишь констатировать "сухой" факт взаимодействия,
который сам по себе на-лицо и требует для своего об'яснения чего-то
третьего, к которому должно быть сведено взаимодействие, как к основной
причине. Это значит, когда говорят о взаимодействии различных сторон
общественной жизни, мы не должны довольствоваться указанием на их
взаимодействие, а искать об'яснение как и этих самых сторон, так и
возможности их взаимодействия в чем-то третьем, как выражается Гегель
"высшем".
Для того, чтобы об'яснить факт взаимодействия, скажем религии и
искусства, необходимо выяснить сущность и развитие религии, нужно понять
содержание и развитие искусства, а затем найти третье общее, составляющее
общую основу обеих областей и делающее возможным факт взаимодействия.
Если же общее третье не найдено, если эти, так называемые, факторы
мыслятся, как это обычно делается эклектиками, как самостоятельные,
самодовлеющие силы, тогда вообще взаимодействие немыслимо.
Далее. Благодаря последовательному историческому об'ективизму и
глубокому пониманию того, что исторический процесс обусловливается
действиями всего человечества, Гегель, как на это справедливо указал Г. В.
Плеханов, часто вынужден изменять своему общему идеалистическому
мировоззрению и становиться в деле об'яснения крупных исторических явлений
на материалистическую точку зрения.

Вот пример материалистического истолкования исторических событий:
Давая об'яснение, почему в славянских странах реформация не имела
глубокого исторического значения, Гегель пишет в своей "Философии истории":
"В Австрии, в Богемии реформация сделала большие успехи и, хотя
говорят: когда истина раз проникла в сердце людей, то ее уже нельзя
вырвать оттуда, реформация, вопреки этому утверждению, была побеждена
здесь силой оружия, хитрости или убеждения. Славянские народы были
земледельческими народами, а земледелие ведет к появлению господ и
подчиненных. В земледелии главная роль принадлежит природе, человеческая
сноровка и суб'ективная деятельность находят себе при этой работе, вообще
говоря, меньше места. Поэтому славяне медленнее и с большим трудом
приходят к суб'ективному самосознанию и к сознанию общего, и они не могли
принять участия в начавшемся освобождении".
Мы видим, таким образом, что в об'яснении событий огромной исторической
важности Гегель исходит из чисто материалистических соображений.
Во-первых, религиозная идеология поставлена здесь в прямой зависимости от
способа производства; во-вторых, что тем же способом производства, а не
свойствами абсолютного духа об'ясняется общее направление человеческой
психики, степень активности и способ мышления славянских народов. Это
об'яснение Гегеля ясно и недвусмысленно говорит о том, что общественное
сознание определяется общественным бытием.
А вот и другой не менее характерный пример: государство, которое с
общей идеалистической точки зрения Гегеля есть осуществление нравственной
стороны абсолютного духа, само оказывается в действительности продуктом
социально экономического развития. В той же "Философии истории" он говорит:
"Действительное государство возникает только тогда, когда уже есть
на-лицо различие сословий, когда очень большими становятся богатство и
бедность, и когда появляется такое положение, что большинство уже не в
состоянии удовлетворять свои потребности привычным для него образом".
Вот какими причинами об'ясняет абсолютный идеалист возникновение
государства.
Вообще вся система Гегеля, проникнутая диалектическим методом и
оплодотворившая все главные отрасли знания принципом диалектического
развития, имела огромное значение для философии истории. Но о влиянии
диалектического метода на выработку научного материалистического
об'яснения истории речь будет впереди*1.
/*1 Поправка. В предыдущей лекции вкралась ошибка. Напечатано, что
Галлилей находился 30 лет в тюремном заключении. В действительности
Галлилей жил в своей вилле, находясь под арестом и под строгим надзором
инквизиции, которая вмешивалась в его частную жизнь. Около тридцати лет в
тюремном заключении был Кампанелла.


Лекция 3.