Деонтологические проблемы кардиологии
 Медицинская деонтология – наука о долге, принципах поведениях тех, кому общество, отдельные его члены доверили охранять свое здоровье. В понятие «медицинская деонтология» вкладывают разное содержание. Представляется правильной позиция тех авторов, которые в рамках этого понятия рассматривают как нравственные принципы, так и некоторые узкопрофессиональные аспекты деятельности медицинского персонала с целью максимального повышения эффективности лечебно-профилактической работы.
 Отсюда следует, что анализ медико-деонтологических проблем должен опираться на фундаментальные положения этики. Представления о врачебном долге, о том, как должны строиться взаимоотношения врача и больного, базируются на непреходящих принципах общечеловеческой морали. Вместе с тем они во многом отражают особенности конкретной исторической эпохи и общества.
 Вместе с тем врачебная деонтология широко использует и достижения медицинской психологии, поскольку профессионально грамотное поведение медика немыслимо без учета таки ее моментов, как личность больного, психологическая реакция на болезнь, психологические механизмы взаимоотношений учасников лечебного процесса и др.
 Вопросы медицинской деонтологии имеют важное практическое значение. И дело только в том, что развитие и внедрение деонтологических принципов в практику лечебно-профилактических учреждений содействует дальнейшей гуманизации медицины. С позиций системного подхода, который в медицине основывается на признании тесной взаимозависимости различных факторов, влияющих на происхождение, течение и исход болезни, среди которых, согласно современным, данным одно из центральных мест принадлежит психосоциальным факторам, становится все более недопустимым игнорирование или недостаточным учетом роли этих факторов в медицине, в частности в кардиологии.
 По сравнению с другими сферами деятельности кардиолога деонтологические аспекты лечебной работы представляются наиболее разработанными. Это не случайно. Лечебная практика уходит корнями в глубины веков, имеет характер массовой деятельности. Врачеватели древности накопили донесенный до нас немалый опыт, включающий и вопросы деонтологии. Вместе с тем многие проблемы остаются нерешенными.
 Личность не остается безучастной и чаше всего остро реагирует на болезнь и ее медицинские, психологические социальные последствия. Наблюдаются не только адекватные, но и патологические реакции. Больной, страдающий тяжелом заболеванием сердца, знает, что оно угрожает потерей трудоспособности, благополучию семьи, представляет серьезную опасность для жизни. Это одна из причин частого возникновения невротических реакций на сердечно-сосудистые заболевания.
 Формирования личностных реакций на больных во многом определяются психологическим влиянием медицинского персонала, прежде всего лечащего врача. Между тем некоторые, безусловно, прогрессивные в целом тенденции развития современной медицины (интенсификация лечения, углубление специализации, повышение удельного веса лабораторной диагностики и др.) создают угрозу подрыва этого влияния, необходимого для успешного лечения.
 В этих условиях особенно важно установить живой контакт, эмоционально теплые человеческие отношения между врачом и больным. Удается этого добиться или нет – это много зависит от первой беседы врача с больным. Подчас забывают, что первичный осмотр служит не только для сбора необходимых сведений о больном. Подробный, углубленный расспрос, детальное физикальное обследование всегда вызывают уважение и благодарность врачу за внимательное отношение, невольно внушают доверие. Констатация как бы невзначай выявленных в ходе осмотра положительных признаков (вроде «тоны сердца у вас звучные», «пульс хорошего наполнения», «легкие чистые»), оказывая психотерапевтическое влияние в больного оптимизм, желание активно сотрудничать в борьбе с болезнью. Во время осмотра не только врач исследует больного, но и больной в известной мере изучает человеческие и профессиональные качества врача. Иногда один только жест, случайно оброненное слово врача может быть воспринято больным как проявление поверхностного, незаинтересованного отношения. Если нет доверия к врачу, нет контакта с больным, трудно надеяться, что лечение принесет ожидаемые плоды.
 Заботится об установлении более тесных, доверительных отношений с больным необходимо с целью повышения эффективности лечения.
 Все это указывает на необходимость учета медико-психологических аспектов, деонтологических принципов в повседневной врачебной практике. В наши дни как никогда индивидуальный подход к больному подразумевает тщательный анализ особенностей не только его заболевания и текущего соматического состояния, но и личности и психологической реакции на болезнь. Там, где это осуществляется в полной мере, добиваются более высоких показателей эффективности лечения.
 Учитывая, что болезни сердца обычно ассоциируется с угрозой для жизни, можно ожидать, что среди лиц, страдающих сердечной патологией, ятрогении имеют достаточно широкое распространение.
 Нередким источником ятрогении служит обход в палате. Обхода ждут с нетерпением. Во время осмотра больной напряженно следит за каждым словом и жестом врача. В этих условиях любое неосторожное слово врача, взгляд, покачивание головой, нахмуривание могут невольно причинить больному травму. Как это не парадоксально звучит, в условиях клиники чаще создаются условия возникновения ятрогений. Констатация вслух отмеченных при осмотре патологических изменений, обсуждения в присутствии больного диагноза заболевания, динамики состояния, тактики ведения указания старшего своему молодому коллеге на допущенные недочеты при проведении обследования, необходимость внести коренные изменения в схему лечения нередко приводят к ятрогениям. Во время обхода порой трудно избежать и нарушения другого деонтологического принципа – сохранение врачебной тайны. Не каждого больного радует, что другие пациенты посвящены в детали его заболевания, особенности физиологических отправлений и т. д.
 Особой тактики требуют лица, страдающие кардиофобией. Обычно они в первую очередь обращаются за помощью к специалисту по внутренним болезням. Хотя на осмотре в большинстве своем не обнаруживаются какие-либо нарушения сердечно-сосудистой системы, врач должен четко осознавать, что обратившиеся за помощью – больные люди, что они требуют внимания подчас даже большего, чем лица, страдающие органическим поражением сердца и сосудов. Грубо нарушают деонтологические принципы те врачи, которые идут на поводу у такого больного, назначая (так проще!) пусть слабодействующие, но «сердечные» средства. Тем самым врач невольно поддерживает и закрепляет у больного убежденность в том, что у него заболевание сердца. Тем самым реально имеющиеся у больного нарушения (психические). Все более важное значение приобретает учет деонтологических принципов в практике работы других специалистов: консультантов, членов терапевтической или реабилитационной бригады, врачей, работающих в диагностических лабораториях. Каждый из них должен четко представлять себе, что изучает лишь один из аспектов патологического процесса и уже в силу этого может допускать серьезные ошибки при попытке оценить клиническую картину в целом. Поэтому обсуждение с больным особенностей его заболевания, мер борьбы с ним, вопрос прогноза и пр. должен проводить только лечащий врач, у которого собираются все сведения о больном. Если же такие беседы с больным проводятся и другими специалистами (например, при бригадном методе лечения, реабилитации), они обязательно придерживаются единой линии, выработанной коллегиально.
 Врачи – главные, но не единственные участники терапевтического процесса. Отсюда все, кто имеет непосредственный контакт с больными и их родственниками, по существу весь персонал медицинского учреждения (медицинские сестры, няни, медицинские регистраторы, работники пищеблока больницы, гардеробщики и т. д.), должны неукоснительно следовать деонтологическим принципам, иметь необходимую медико-психологическую подготовку.
 Очень важную роль играют близкие больного, особенно при проведение реабилитацией и вторичной профилактики при сердечно-сосудистых заболеваниях. В свете этих данных работа врача с родственника больного приобретает большое значение. Главное в этой работе – сформировать у них адекватное представление о сущности заболевания и (самое важное) методов борьбы с ним, добиться их сознательного и активного участия в программах реабилитации и вторичной профилактики заболевания у близкого им человека, не допустить возникновение ятрогений через родственника как инструмента передачи психотравмирующей информации от врача к больному.
 Серьезные проблемы ставит разработка новых методов лечения. На определенном этапе этого процесса после завершения экспериментов на животных обычно встает вопрос о первичном испытании разрабатываемого метода на человеке. Подобные испытания требуют строгого соблюдения определенных деонтологических правил, налагают особую ответственность на исследователя. Подтверждение безвредности нового метода лечения не снимает деонтологических трудностей, связанных с его дальнейшим клиническим изучением. Бывает, что при этом обнаруживается недостаточная эффективность нового метода. Тем самым больные терпят ущерб: ведь если бы они не участвовали в исследовании, то могли бы раньше получить более эффективную помощь за счет использования других, хорошо известных, средств лечения. К этому следует добавить, что испытания, например, новых лекарственных средств в наши дни проводят слепым методом, при котором у больного не только не спрашивают согласия на применение пока еще малоизученного медикамента, но даже и не ставят его об этом в известность.
 Несмотря на все это, в целом следует признать проведение такого рода клинических исследований несомненно оправданным с позиций деонтологии. Необходимо учитывать, что новые методы лечения разрабатываются именно потому, что уже известные терапевтические средства не отвечают современным требованиям (недостаточная эффективность, выраженное побочное действие и т. д.). А клиническое изучение проводится лишь тогда, когда результаты экспериментов и предварительных испытаний позволяют надеяться, что новый метод принес большую пользу, чем существующие.
 Явно неуместен формальный подход, требующий получения согласия больного на такого рода исследования. Получить эго не так уж трудно – больной верит врачу, а тот ожидаемый терапевтический эффект велик. Однако рассказав больному о предстоящем исследовании, рискуют свести на нет его научную ценность.
  Определенные деонтологические проблемы связаны с процессом обучения кардиологов. К сожалению, подчас забывают, что больной – отнюдь не пассивный объект обучения. Нередко в этом коренится причина ятрогении. В присутствии больного сообщают о выявленных у него нарушениях, обсуждают патогенетические механизмы заболевания, а иногда даже высказывают (правда, в слегка завуалированном виде) предположительный неблагоприятный прогноз. Больной – весь внимание, слушает, запоминает, анализирует, делает выводы ведь речь идет о серьезном заболевании и не у кого-нибуть, а у него самого! Чтобы избежать ятрогении, помимо строгого строгого соблюдения обычных правил «психологической асептики», необходимо проводить психологическую подготовку больного к участию в процессе обучения, в частности отмечать его большую общественную значимость, всячески подчеркивать уважение к больному.
 Важное значение имеет воспитание будущих медиков в духе строгого соблюдения деонтологических принципов. Обучение осном вам деонтологии нужно проводить не только в рамках медицинской. Эти вопросы с учетом специфики той или иной специальности следует постоянно затрагивать на лекциях и практических занятиях на всех клинических кафедрах.

Проблемы деонтологии и врачебной этики в неврологии
В неврологии медико-деонтологичиские аспекты приобретают  особую актуальность  своеобразие прежде всего благодаря характеру патологии. При поражении головного мозга, а также при формировании невротических комплексов  нарушаются механизмы, определяющие многие личностные характеристики больного. В результате искажается самооценка больного, его отношение к своему  заболеванию, страдают межличностные связи, в частности взаимоотношения  с врачом . В неврологической  практике хорошо известны ипохондрические  и фобические неврозы, снижение самокритики при посттравматических энцефалопатиях ,апатико-абулический синдром при поражении лобных долей. К этому перечню можно добавить повышенную психомоторную возбудимость, неадекватную эйфоричность, эпилептоидные черты характера и, наконец, разнообразие формы органической деменции вплоть до глубокого слабоумия и маразма.
Среди клиницистов давно распространено мнение, что внутренние болезни значительном числе случаев представляют собой разнообразные неврозы. Но, к сожалению, многие терапевты относятся к этим органо-функциональным синдромом с известной долей пренебрежения, считая их несерьезными заболеваниями, а то и просто прихотью пациента. Нередко терапевт поспешно направляет таких больных к невропатологу, а последний торжественно заявляет пациенту, что ничего страшного нет – это «все функциональное». Подобное заключение далеко не всегда успокаивает больного. Он, погруженный в самоощущения, снедаемый постоянной тревогой, склонен считать, что к нему отнеслись невнимательно, с ним не хотят «возится», его расценивают как симулянта, как «слабонервного». Больной намерен обследовать и лечить сердце, а ему прописывают успокаивающие средства, что никак не укладывается в его представление о своей болезни. Справедливости ради можно заменить, что органофункциональные расстройства довольно редко инвалидизируют больных, т. е. в этом смысле не представляют опасности, но тем не менее они заметно отправляют существование. Вследствие постоянно пониженного настроения, внутреннего дискомфорта снижается производительность труда, расстраивается личная жизнь, нарушаются взаимоотношения с другими людьми, усиливается восприимчивость к инфекционным заболеваниям.
В этом плане медицинская наука находится в большом долгу перед обществом, поскольку проблема неврозов еще не получила достаточного разрешения. Имеется тенденция рассматривать неврозы в чистом виде: истерия, фобия, навязчивости и т. д., тогда как невротическим реакциям и «наслоениям», спроецированным на внутренние органы, невротической тревожности и мнительности уделяется меньше внимания. Механизмы разных невротических «фиксаций» и «проэкций» изучены недостаточно подробно, но слишком одностороннее, ими занимались в основном представители психоаналического направления. Однако психоанализ лишь привлек внимание ученых к сложной проблеме психосоматических и соматопсихических взаимоотношений, тогда как конкретные механизмы «органоневрозов» трактовались ими чересчур произвольно, на основе антинаучных построений З. Фрейда.
Важно подчеркнуть, что одним из ведущих правил медицинской деонтологии и врачебной этики является нешаблонность в применении этих правил. Каждой отрасли медицины, в каждом конкретном случае различные этико-деонтологические проблемы должны решаться творчески, что находится в полном соответствии с творческим характером процесса врачевания, поэтому даже такие бесспорные положения, как «не вреди!», «старайся в любых условиях облегчить участь больного!», «борись за спасение жизни до самой последней возможности!», могут приобретать различную практическую направленность в зависимости от особенностей конкретной ситуации.
В неврологической практике встречаются и парадоксальные ситуации, когда больной не осознает имеющегося у него дефекта. Помимо анозогнозии как теменной области коры больших полушарий, наблюдаются аназогнозические синдромы, в основе которых лежит неадекватная эйфония или снижение уровня самооценки. В частности, при поражениях лобных долей больной нередко не замечает своих поведенческих или интеллектуальных нарушений, при рассеянном склерозе часто наблюдается повышенный фон настроения, несмотря на выраженные двигательные расстройства. В подобных случаях от врача требуется особый подход, умение внушить необходимость лечения без излишней драматизацией положения. Такая тактика особенно необходима при анозогнозических состояниях, встречающихся при инфаркте миокарда, онкологических заболеваниях, встречающихся при инфаркте миокарда, онкологических заболеваниях, лейкозах. Здесь анозогнозия выступает в качестве своеобразного психологического барьера, ограждающего человека от тяжелой травматизации, от признания безнадежности своего состояния. Необдуманное разрушение такого барьера способно привести к тяжелейшим депрессиям, к подавлению всех внутренних защитных механихмов.
В каждом конкретном случае степень откровенности врача по отношению к пациенту может значительно варьировать. Для сильной, целеустремленной личности понимание опасности положения способно служить мобилизирующим фактором и, наоборот, умалчивание, наигранная бодрость врача порождают недоверие и подозрительность. Для категории мнительных, легко ранимых больных любые сведения об обнаруженных отклонениях являются лишь поводом к бурным переживаниям, опасениям, неуемной тревоге. Даже вполне естественные в медицинской практике лабораторные обследования и консультации специалистов больные воспринимают по-разному: для одних – это признак внимания, залог успешного лечения, для других – повод к сомнениям (значит обнаружили что-то очень серьезное).
В этом плане большое значение имеет общий информационный фон в клинике, приобретающий порой черты своеобразного информационного загрязнения. По существу психогении, которыми может «обрастать» больной, являются следствием неадекватной переработки поступающей к нему информации. Об ятрогенных заболеваниях и синдромах достаточно известно любому врачу, даже студенту-медику. Тем не менее элементы ятрогении продолжают витать в больничной атмосфере, особенно при коллективных обходах. Молодой ординатор, докладывая о больном своему старшему коллеге, старается сообщить максимум сведений и порой говорит лишнее. К этому можно добавить также реплики, которыми обмениваются другие врачи. Разумеется, больной не все понимает из услышанного, но именно эта непонятность и способна породить тревожные сомнения. Даже факт кратковременного осмотра разных больных может толковаться двояко: либо здесь нет ничего сложного, либо положение безнадежное и не стоит тратить времени.
Ятрогении – не единственный источник негативной информации. Огромное значение имеют также сведения, исходящие от среднего и младшего медицинского персонала и от соседей по палате. Все большее распостранение получает термин «сороригенные заболевания» (т. е. порождаемые медицинской сестрой). Сестра, чаще соприкасаясь с больным, может по наивности или легкомыслию сообщить ему совершенно ненужные и к тому же искаженные факты. Наконец, сестра, проникнувшись личной симпатией к какому-либо одному больному, начинает уделять ему наибольшее внимание, а это вызывает чувство обделенности у его соседей по палате.
Обстановка в больничной палате имеет огромное значение в процессе врачевания. Речь здесь идет не только о том, что в одной палате могут оказаться больные с тяжелыми параличами и незначительными отклонениями. Кстати, сам по себе такой факт нельзя признать безоговорочно недопустимым. На одних созерцание чужих страданий действует угнетающе, других же, наоборот, побуждает выйти из скорлупы болезненных самоощущений и почувствовать, что болезнь нельзя рассматривать только с точки зрения своих личных забот. Немаловажную роль играет взаимовлияние больных. Аспекты этого взаимовлияния многообразны. Здесь и чисто житейские моменты: раздражающее воздействие стонов, храпа, неумеренной болтливости. Следует заметить, что чрезмерная болтливость, назойливый неуместный юмор, бестактность могут представлять собой специфический неврологический симптомокомплекс, характерный для порадения лобных долей. Подобных больных, вероятно, необходимо разумно ограждать от других пациентов.
Другим важным аспектом является «просветительская» деятельность отдельных больных. Как правило, это «бывалые» люди, успевшие побывать во многих клиниках и испробовать массу лечебных средств. Подобные «ветераны» могут представлять немалую опасность для соседей по палате, ибо они вселяют в других неуверенность, ненужные опасения, а то и явный нигилизм по отношению к медицине. Следует отметить, что почти на любого больного неофициальная, доверительная информация, рассказы «очевидца» производят очень сильное впечатление. Хотя бы подсознательно больной понимает, что врач всегда приукрашивает действительность, иначе бы он был просто жестоким человеком, но до каких пределов простирается это приукрашивание, больному не известно. И если вдруг кто-то начинает открывать всю подноготную, ссылаясь на личный опыт, - это может произвести в душе больного серьезный переворот.
Психотерапевтическая направленность, столь необходимая в любом лечебном учреждении, приобретает особую актуальность в клинике детской неврологии. Факт госпитализации для большинства детей представляется гораздо более драматичным, чем для взрослых. Взрослый человек, осознающий ценность для здоровья, часто готов на любые испытания и манипуляции, он может вполне примириться с временными неудобствами, для ребенка же госпитализация – это прежде всего отрыв от родного дома и пугающая перспектива болезненных процедур. Приходится наблюдать случаи, когда дети, помещенные в стационар, первое время замыкаются в себе, беспрерывно плачут, отказываются от еды. Отмечаются вегетосоматические реакции – расстройства дефекации, повышение температуры, обмороки, рвотные позывы при приеме препаратов. Ко всему этому нет необходимости добавлять, насколько отдельные дети боятся инъекций. При целом ряде неврологических заболеваний перечисленные реакции могут ухудшать состояние ребенка: учащаются судорожные приступы, усиливаются гиперкинезы, вегетодистонические расстройства, возникает психомоторная расторможенность, немотивированная агрессивность.
Комплексный медико-педагогический подход приобретает особую актуальность в учреждениях для детей грудного возраста. Маленький ребенок испытывает огромную, органическую потребность в эмоционально-речевом контакте со взрослым. Многочисленные эксперименты показывают, что уже на 3 – 4-м месяце жизни лицо и голос взрослого вызывают у ребенка эмоционально-двигательную реакцию по сравнению с другими раздражителями. Более того, ребенка на 4 – 6-м месяце уже не удовлетворяет созерцание безмолвного лица взрослого: он начинает беспокоиться, отворачиваться, капризничает, и лишь речевой и игровой контакт приводит его в хорошее настроение. Имеются также данные о том, что телесный контакт со взрослым: поглаживание ребенка, прижимание к себе – уменьшают частоту реакций испуга.
Необходимо подчеркнуть, что контакт со взрослыми ни в коей мере не является только средством поддержания эмоционального комфорта ребенка. Дефицит такого контакта способен приводить к гораздо более серьезным и далеко идущим последствиям, а именно к нарушению нервно-психического развития. Если педагогическая работа с грудными детьми организована в стационаре неудовлетворительно, это может вызвать формирование целого комплекса отклонений, которые обозначаются как синдромы госпитализма, педагогической запущенности, эмоционально-сенсорной депривации и даже псевдодебильности. Суть всех этих синдромов заключается прежде всего в задержке нервно-психического развития. Не имея достаточного контакта со взрослыми, ребенок испытывает резкий дефицит эмоционально-сенсорной стимуляции. Его внешний мир ограничивается рамками кроватки и висящими над ней (одними и теми же!) игрушками. В результате интерес к внешним раздражителям, в том числе и к общению со взрослыми, начинает угасать. Ребенок становится безучастным, не радуется новым игрушкам, не реагирует на лицо человека, не кричит, когда голоден или обмочился. Внешне это напоминает глубокую задержку нервно-психического развития, но, вероятно, более точно обозначает это состояние термин, предложенный французскими авторами, - ресигнация, т. е. отрешенность.
Современная наука, вооруженная методами системного анализа, эволюционноц неврологии и социальной психологии, способна основательно и конкретно поставить вопрос о целостном, диалектическом подходе к проблемам развития ребенка. Содержательный анализ неврологических аспектов педагогики и педагогических аспектов неврологии может способствовать созданию теоретической базы для подготовки специалистов новой формации, ориентирующихся в многоплановых противоречиях развивающегося организма и формирующейся личности. Необходимость подобного интегративного подхода становится все более ощутимой, поскольку социальная значимость медицины непрерывно возрастает. В настоящее время здоровье человека следует рассматривать не как благополучное функционирования его органов, а как полноценную общественную жизнь. Из этого следует, что задачей лечения в первую очередь является восстановление нарушенной адаптации организма к социальным установкам и задачами данной личности или изначальное конструирование такой адаптации при наличии врожденных дефектов. Подобная позиция более целенаправленно ориентирует лечащего врача, чем стремление приблизиться к абстрактной биологической или психологической норме.
Современная медицина многолика. Возглас больного «Помогите!» может означать, как и столетия назад, призыв к спасению жизни. Но все чаще за этим возгласом слышится другая просьба: «Помогите вернутся к нормальной жизни, не хочу быть бесполезным, обузой для других!». И здесь деонтология требует, чтоб искусство врачевания сомкнулось с могучими силами социального прогресса.

Ранняя диагностика и вопросы деонтологии
Линия поведения врача различна в зависимости от стадии заболевания больного и степени излечимости онкологического заболевания, но она не менее сложна и при встрече врача с больным, у которого болезнь обнаружена в самых начальных стадиях заболевания, когда заболевший еще не чувствует себя больным. Легко представить всю трудность проблемы, когда врач должен предложить такому человеку порой опасную операцию или пугающее облучение. Сознавая, что предлагаемое лечение, как правило, в этот период заболевания полностью излечивает больного и негативное отношение больного к нему, нетрудно сделать заключение о большом практическом значении излучения психологии больного с доклиническим онкологическим заболевании.
Этапы ранней онкологической патологии можно рассматривать как стадии развития единого процесса. Часто эти три стадии – пребластоматозное состояние, микроскопический ранний рак, макроскопический ранний рак – могут выявляться без уловимых клиницистом предшествующих состояний и, возникнув (особенно две первые), могут существовать весьма долго без прогрессирования и перехода в следующую. Это создает сложную деонтологическую ситуацию, а именно: врач предлагает энергичное лечение, не будучи уверенным в том, что перед ним именно тот больной, у которого при этой онкологической патологии наступит прогрессирование, если не предпринять лечения. И, несмотря на это, именно в связи с невозможностью определить прогноз без лечения врач обязан выполнить весь объем полагающейся терапии.
При пребластоматозном состоянии, когда есть клинические проявления его, иногда длительные и ставшие привычными, и больной сам принимает необходимость лечения, особых психологических трудностей перед врачом не возникает, тем более что больному, как правило, не объясняют, что у него угроза развития опухоли. Но бывают такие ситуации, что больной, проявивший интерес к своему заболеванию, прочитав соответствующую литературу, задает прямой вопрос врачу о том, какая доля вероятности при его состоянии заболеть злокачественной опухолью. В ответе врача должны учитываться индивидуальные особенности больного: его образование, характерологические черты, окружение и т. п. слово «предрак» пугает, поэтому нужна вдумчивая беседа с больным, в которой врач должен рассказать о том, что предрак – старый термин и, по современным представлениям, в подавляющем большинстве случаев он является самостоятельным заболеванием, далеко не всегда переходящим в рак. А у задавшего вопрос больного нет этой угрозы, а есть самостоятельное хроническое заболевание, которое требует специального лечения и наблюдения.
Иная ситуация возникает, когда пребластоматозное состояние выявляется при профилактическом осмотре и не сопровождается клиническими проявлениями. Кстати, при профилактических осмотрах в большинстве случаев и распознаются разные неонкологические и пребластоматозные состояния. В этих случаях больному объясняют, что все современные направления медицины заключается в активном выявлении разных заболеваний в период, когда они еще только развиваются и не успели причинить больному беспокойство. Именно в этот период их можно лечить наиболее успешно и без потерь для больного. Конечно, о том, что у больного выявлено предраковое состояние, говорить не принято.
Особая ситуация складывается в отношении больных, у которых выявлен небольшой первичный рак с метастазами. В эту группу входят и больные с невыявленным первичным первичным очагом. Нередко эти больные в терминальной стадии заболевания, с диссеминированным процессом не нуждаются в специальном противоопухолевом лечении. В этих случаях сложную психологическую ситуацию создают настойчивые, иногда длительные поиски первичного очага. О том, что нудно исчерпать все средства обнаружения этого первичного очага, говорить не приходится. Известно, что при ряде опухолей обнаружение источника метастазирования дает возможность с успехом проводить противоопухолевое лечение даже в ІV стадии. Обычно таких больных исследуют много разных специалистов, устаиваются разные консультации, консилиумы с приглашением к больному и с поездками в другие лечебные учреждения.